Миф о притеснениях учёных в СССР Сталиным

ГЛАВА 11. ПОЧЕМУ СТАЛА ОТСТАВАТЬ СОВЕТСКАЯ БИОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА?

А как же тогда с главным вопросом? Ведь многие критики Лысенко и Сталина, антисоветчики всех мастей убеждены, что сессия ВАСХНИЛ и Павловская сессия нанесли невосполнимый урон советской биологии. По сделанному несколько лет назад свидетельству одного из активных последователей Лысенко, А. Н. Студитского, который вдруг потом перековался, "Лысенко задержал развитие генетики на 40 лет".

Некоторые российские ученые считают, что "самое страшное последствие сессии ВАСХНИЛ — прекращение связи поколений в науке и подавление научных формализмом, ввод в научную среду безграмотных людей, занимавших места в распределительных органах науки. Игнорирование общепризнанных в мире методов статистического анализа экспериментальных биологических данных позволяло лысенковцам успешно защищать липовые диссертации, избираться академиками и руководить биологической наукой". Поэтому многие считают, что после завершения сессии наступило исторически кратковременное, но трагическое по последствиям для советской науки торжество лысенковщины. Мол, если бы не Лысенко и не Сталин, то СССР продолжал бы лидировать и в генетике. Но так ли все просто? Можно ли оценить влияние тех сессий на генетику и физиологию в СССР? Это не просто, но можно.

Ведь, выше я показал, что все ученые, как один, обращаясь в смежную отрасль, где они не являются специалистами, утверждают, что сталинские научные дискуссии замедлили развитие не их, а смежных наук, а вот ихней науке они вроде даже помогли. Единственное исключение сессия ВАСХНИЛ. Но и ее издержки были выправлены уже в 1952 году.

Так что же вызвало отставание советской биологии и медицины? В данной главе я попытаюсь ответить и на этот вопрос. Сразу отмечу следующее. Хотя в этой главе я затрону священную корову великой советской науки, я хочу сразу оговориться. Да!. В советской науке было много недостатков, но наука эта была второй в мире. Сейчас все эти недостатки ликвидированы, но почему-то и наука умерла.

Итак, почему все либералы и примкнувшие к ним демократы заявляют о том, что именно сессия ВАСХНИЛ задержала развитие советской генетики? Может врут и советская биология занимала лидирующие позиции в мире? Нет не врут. Прежде СССР был среди лидеров в генетике. А. С. Серебровский и Н. П. Дубинин в 1929 году впервые продемонстрировали сложную организацию гена. А. С. Серебровский впервые в мире разработал концепцию генофонда. С. С. Четвериков заложил основы экспериментальной генетики популяций. А. С. Серебровский предложил уникальный биологический метод борьбы с вредителями сельского хозяйства. Г. Д. Карпеченко впервые получил межвидовые гибриды растений А ведь, как указывалось выше, в некоторых областях генетики, таких как популяционная генетика, советские генетики в 20-х годах были лучшими в мире и это признается на Западе. Среди 18 основателей синтетической теории эволюции, сочетающий менделевизм и дарвинизм, есть 4 ученых из СССР: Четвериков, Тимофеев-Ресовский, Дубинин и Добржанский. Работы Н. И. Вавилова “Центры происхождения культурных растений” и “Закон гомологических радов в вариациях” до сих пор являются одними из наиболее цитируемых в мире.

Поэтому не надо все валить на Лысенко, не надо винить его в своих смертных грехах. При нем и при Сталине было сделано много выдающихся открытий и получено масса практических результатов. Во время Великой Отечественной войны в СССР получились великие хирурги. После войны была, именно в годы господства Лысенко, после его "второго пришествия" М. П. Чумаковым и А. А. Смородинцевым была получена лучшая в мире живая вакцина против полиомиелита. После отставки Лысенко с поста президента ВАСХНИЛ — не было совершено практически ни одного крупного открытия в области биологии и медицины.

А ведь действительно советским генетикам, да и биологам в целом после Вавилова и Мичурина и предъявить нечего. Не было сделано ни одного выдающегося открытия. После 1948 года в области генетики нет крупных открытий, сделанных в СССР. Может действительно так повлияли те 4 года на развитие генетики, что все было безвозвратно потеряно?

Предположим, что генетики действительно правы и для их науки требуется преемственность кадров, традиций и так далее. Для проверки вышеизложенной гипотезы я проделал мысленный эксперимент. Если советская генетика, как часть генетической мировой науки, которая непрерывно развивалась не смогла противостоять 4 годам вынужденного простоя, хотя как известно в те же 4 года были потеряны с 1917 по 1921 год, когда наука почти не финансировалась, а вот российские генетики что-то вдруг уцелели и даже сделали выдающиеся открытия в годы между Гражданской войной и Великой Отечественной войной. Это кстати свидетельствует, что гипотеза о том, что сессия ВАСХНИЛ необратимо блокировала развитие советской генетики, может быть неверной.

Итак, если генетика как непрерывно развивавшаяся наука понесла такой необратимый ущерб, то может быть другие отрасли биологической науки, которые возникли после злополучной сессии ВАСХНИЛ развивались в СССР нормально. Такие отрасли биологии существуют. Одна из них наука о внутриклеточном транспорте.

Буквально несколько слов, а что же это за зверь. Ведь многие ученые-биологи нынешней России, с которыми я разговаривал, и не подозревают об существовании внутриклеточного транспорта. Белки, а которых я уже писал, разбирая научные заслуги Лысенко, синтезируются на рибосомах. Но если в белках имеется специальный сигнал, то такая рибосома, получив информационную РНК для синтеза такого белка, быстро присоединяется к мембране некоей органеллы, называемой эндоплазматической сетью. Эта сеть образована мембраной или двойным обращенным друг к другу слоем липидов. Так, вот белки, которые имеют в составе цепочки нуклеотидов, которыми они кодируются этот сигнал, оказываются в конечном итоге не в растворе, заполняющем клетку, а в просвете эндоплазматической сети, будучи отделенными от внутриклеточного раствора липидной мембраной. Затем эти белки должны быть выведены из просвета указанной сети. Это происходит путем сложнейших перемещений, когда органеллы последовательно сливаются друг с другом, пока наконец последняя органелла не выводит синтезированный белок во внеклеточный раствор. Этот процесс называется внутриклеточный транспорт. Кому интересно, тот может прочитать об этом процессе в Википедии[592].

Итак, возьмем данный раздел клеточной биологии для проверки гипотезы, что сессия ВАСХНИЛ помешала развитию генетики, но там где не было такой сессии, как в физике или в области внутриклеточного транспорта, там должно быть нормальное развитие науки, без отставания от зарубежных ученых. Почему я выбрал этот раздел биологии? Да потому, что хорошо его знаю. Итак, учение о внутриклеточном транспорт ведет свое начало с 1967 года, когда лауреат Нобелевской премии Джорж Паладе вместе с одним из своих сотрудников впервые открыл этот процесс. Далее этот раздел интенсивно развивался и теперь является одним из основных в клеточной биологии. Беру недавно вышедшую в издательстве Шпрингер книгу. Комплекс Гольджи. Состояние знаний 110 лет после открытия Камилло Гольджи[593]. Там есть список выдающихся открытий в области внутриклеточного транспорта. Берем этот лист и смотрим — ни одно из них не сделано в СССР или в нынешней России. Да и увы. Там нет ни одного открытия, сделанного в России. А ведь авторы знают науку СССР/России, поскольку один из редакторов — русский ученый, почти что мой однофамилец. Нечто похожее наблюдается в области эндоцитоза и фагоцитоза, где после Мечникова не ступала нога первооткрывателей из СССР и России. Есть, правда, раздел клеточной биологии, где позиции исследователей из СССР были чуть более сильными. Это скелет клетки. Но было это связано в основном в именем выдающихся цитологов и пассионариев Васильева и Ченцова.

Может быть мы найдем примеры, доказывающие правоту морганистов, в медицине. Ведь, там будто бы тоже наука пострадала от Павловской сессии. Увы, после смерти Сталина и там нет особых успехов.

Большинство современных лекарств сделано на Западе или на основе разработок, которые были заложены во времена Сталина.

В СССР метод культуры клеток так и не был внедрена в широких масштабах в исследования университетов и медицинских институтов. Среда 199, которая используется для выращивания клеток вне организма, была плохая из-за воды, которую не умели как следует очищать. Покупали соли и сахара с аминокислотами и их растворяли. Хотя СССР был одним из лидеров данного направления при Сталине.

Из всех химерных белков, которые сейчас существуют или продаются в области клеточной биологии внутриклеточного транспорта (моя область интересов), системы сигнализирования в клетке, рака… ничтожно малое количество было разработано генетиками России. Ничтожно мало количество моноклональных антител разработанных в СССР и России, а ведь на моноклональных антителах сейчас делаются огромные деньги. Ничтожно мал в мире и удельный вес технологических разработок советских ученых в биотехнологии и создании лекарств.

Вот, например, отрасль биотехнологии, которая производит субстанции для производства антибиотиков. В СССР мощная индустрия производства лекарств и антибиотиков была создана в 50-е годы — в годы Сталина и непосредственно после его смерти. При этом производство антибиотиках базировалось на штаммах микроорганизмов отечественной селекции. Отечественное производство антибиотиков началось еще в 1944 г., а в 1947 г. был основан Государственный научный центр по антибиотикам (ГНЦА), сегодня почти прекративший деятельность в этой области[594]. Советские антибиотики основывались на собственных штаммах микроорганизмов и это было необходимо. Без штаммов антибиотики не создашь. Синтезировать их дорого, да и не умели в те годы.

Ну а потом успехи в разработках лекарств стали все более редкими, хотя в данной отрасли медицины и фармакологии каток репрессий вроде бы не катался. Выдающийся советский ученый Гаузе, разработчик первого отечественного антибиотика, спокойно работал и выводил новые штаммы антибиотикопродуцентов в годы до, во время и после сессии ВАСХНИЛ. И никто его не трогал.

Даже в 80-м году НИИ картофельного хозяйства в своем вестнике публиковал статьи в которых в среднем было по 4 ссылки. 85% из них на тот же вестник НИИ картофельного хозяйства. Ссылок на фундаментальные исследования почти не было. На зарубежные не было совсем. Для сравнения в американском сельхозжурнале "Картошка" треть ссылок была на фундаментальные работы по вирусологии, фитопатологии, физиологии растений, генетике и т.п. Параллельно картофелеводческому институту в институте физиологии растений той же картофельной тематикой занималась с использованием самых передовых методов молекулярной биологии группа Р. Г. Бутенко. 65% ссылок в ее статьях на зарубежные журналы, большей частью фундаментальные, реальная отдача и как результат государственная премия[595].

Почему же тогда в этих вновь возникших областях биологии, например, в области внутриклеточного транспорта, эндоцитоза и других, которые возникли в 1967 году, после открытия внутриклеточного транспорта белков лауреатом Нобелевской премии Д. Паладе, когда уже Лысенко был "разоблачен", нет ни одного открытия, сделанного представителями советской биологической науки. Ведь ненавистники Лысенко убеждены, что именно он разрушил советскую науку (Как говорил Шурик из фильма Гайдая, "и церковь тоже я?")

Итак, получается, что как в отраслях, попавших под каток административных гонений, так и в тех, где такие катки не катались, и даже в тех, которые были сформированы после административных гонений успехи советской биологической науки после смерти Сталина становились все скромнее, пока она почти совсем не засохла.

Поэтому на основании предыдущего анализа я отвергаю гипотезу о том, что именно административные гонения морганистов стали причиной отставания советской биологии. Сама по себе сессия ВАСХНИЛ особо не повлияла на развитие советской генетики и биологии, а повлиял какой-то боле существенный фактор, причем повлиял на многие области биологии. Что же это за фактор? А может факторы?

Существует и другая гипотеза — либералы и демократы утверждают, что "советский тоталитаризм" мешал развитию науки. Нынешние ученые много слов говорят о необходимости свободы для научного творчества, о важности контактов с зарубежными коллегами. Но все почему-то думают прежде всего о своих научных контактах, а не о контактах коллег или учеников. Когда я ездил в Румынию, туда академики направлялись прежде всего для целей научного туризма, а не для действительного научного обмена.

Вот сейчас в нынешней России вроде все правильно. Свободы вагон и маленькая тележка, хочешь езжай за рубеж и контактируй со своими коллегами. Научное творчество никак не ограничивается. Но все это верно для лидирующего развития, а не для догоняющего, в каком находился в то время СССР. Для Запада полная свобода, но имеется жесткая конкуренция за ресурсы между учеными, борьба кланов и т.д.

Давайте же детально проверим гипотезу о том, что развитию советской науки мешала свобода творчества. Увы! Это уже было сделано и гораздо более профессионально, чем мог бы сделать я. Как пишет известный американский советовед и историк науки Л. Грэхэм, для того, чтобы ответить на вопрос, что же важнее для науки интеллектуальная свобода или деньги, свобода творчества или финансирование, достаточно сравнить сталинский СССР и постсоветскую Россию. В своей книге Грэхэм доказывает, что опыт СССР и России убедительно показывает, что финансирование гораздо важнее, чем так называемая свобода творчества. Свобода для развития науки в СССР практически не имела значения. В современной науке, никакая свобода не заменит финансирования и ответственности за конечный результат.

Например, Грэхэм пишет, что, хотя восстание рабочих в Арзамасе-16 было жестоко подавлено, это не снизило продуктивность атомного проекта. Академик Сахаров видел колонны заключенных в Арзамасе-16, но это не мешало ему работать. Самое интересное, что нет ни одного случая предательства среди сотрудников Советского атомного проекта[596]. Это правда, что шпионаж играл важную роль в создании атомной бомбы в СССР, но большая часть аналитиков сходится во мнении, что без этой информации создание атомной бомбы было бы задержано не более, чем на год или два. Более того СССР разработал водородную бомбу, используя свой собственный оригинальный дизайн и СССР имел водородную бомбу, готовую к доставке к цели, раньше, чем США[597].

Казалось бы российский пример доказывает, что для развития науки гораздо важнее хорошее финансирование, чем свобода творчества. Но ещё большее значение имеет ответственность за конечный результат. Наибольших успехов наука в СССР достигала там, где было не только хорошее финансирование, но и ответственность за порученное дело: атомный и ракетный проекты, геология. Напротив, хотя многие отрасли сельско-хозяйственной науки имели приоритетное финансирование, тем не менее особых высот здесь не было достигнуто. Главным образом потому, что руководители не были так завязаны на конечный результат.

Итак, Грэхэм показал, что самое важное для науки — финансирование и ответственность за порученное дело. На Западе финансирование ученого прямо зависит от результатов, полученных данным ученым. Лучше результат — лучше финансирование, хуже эффективность — хуже финансирование.

Самое интересное, что советские ученые не замечены и в предательстве национальных интересов. Не стали менять свою честь на корзину печенья и бочку варенья. Почему советские ученые работали так верно на "тоталитарную" (кавычки мои — С. М.) систему, которая их могла жестоко наказать, спрашивает Л. Грэхэм[598] и находит три основные причины.

Первая причина состоит в природе СССР. Ученые верили в освобождающую силу социализма для человека. Хотелось бы добавить, что создавали бомбу ученые, вышедшие не из элиты, а из недр народа и они ценили возможности которые давала талантливым людям высокая вертикальная мобильность при социализме.

Вторая причина в том, что наука позволяла ученым избегать прямого контакта с опасной окружающей средой "советского тоталитаризма". Наука служила им как бы скорлупой. Кстати, то же наблюдалось и в США во время протестов против Вьетнамской войны[599].

Третья причина в том, что советское правительство, как пишет Л. Грэхэм[600], финансировало науку и технологию, работающие для оборонки, так интенсивно, что скорее всего не найдется другой такой страны в мире и в истории. Наконец, в-четвертых, огромное значение для развития науки имел идеологический фактор. Советские идеологи постоянно подчеркивали очень большую роль карьеры в науке и технологии, гораздо большую, чем в других профессиях. Желание студентов стать учеными и инженерами росло в СССР астрономическими темпами.

Получается, что ни Лысенко, ни "советский тоталитаризм" не повинны в том, что советские генетики и биологи в целом стали отставать. Итак, вопрос остается — почему стала отставать советская биология в целом? Пока ясно одно, что не из-за Лысенко и не из-за административных гонений.

В чем причина подобного феномена и как можно понять, почему возникло отставание советской биологической науки от Запада? Вопрос оказался крепким орешком. Листая страницы статей о советской науки, я обратил внимание, что, если при Сталине советская наука быстро догоняла американскую, то после него стала отставать. И я подумал, а не может ли одним из методов поиска причин отставания стать сравнение особенностей организации науки при Сталине, когда советские биологи занимали одну из ведущих ролей в мире, и в конце советского периода, когда уже отчетливо обозначилось их отставание.

Я стал сравнивать организацию науки при Сталине и после него. Оказалось, что наиболее контрастными были следующие изменения. Это получение директорами НИИ полного всевластия и все большее попадание советской науки в диссертационную ловушку. Сказалось так же относительное уменьшение финансирования и некоторые организационные просчеты. В следующем разделе я приведу результаты моего расследования.

В последние годы причины отставания советской науки интенсивно обсуждаются. Выдвинуто несколько гипотез, объясняющих причины этого феномена. Среди них — неправильная идеология марксизм, предательство элиты… Но тщательный анализ этих гипотез на соответствие фактам показывает, что ни одна из них не выдерживает такой проверки. Тогда что же это за таинственный фактор, а может факторы. давайте рассмотрим этот вопрос несколько подробнее.

Наука в СССР была очень развита и достигла огромных успехов. Она была второй в мире после американской науки. Одной из гипотез, которую можно выдвинуть для объяснения того факта, что в позднесоветские годы советские стали отставать от американских, является факт уменьшение темпов прироста ее финансирования. Однако судить о том, как финансировалась советская наука очень сложно. Дело в том, что все эти данные имели в те годы секретный характер. Поэтому литературные данные крайне противоречивы.

Одни исследователи пишут о том, что в СССР шло снижение доли бюджета в финансировании науки. Так Л. Грэм сообщает, что в 1966 году 2,2% от национального дохода СССР шло на науку. Этот показатель был сравним с развитыми странами Запада. В 1976 году этот показатель упал до 0,8%[601]. Правда, потом тот же автор[602] указывает, что в последние годы советской власти затраты на науку (видимо, включая оборонку — С. М.) находились на уровне 5% от национального дохода. Это совпадает с цифрами Володичева[603]. Ломакин (Таблица 2) дает ещё более высокую цифру затрат на науку в СССР.

Таблица 2. Объём НИОКР по числу занятых и расходам[604].

В книге "Основы науковедения"[605] приводятся цифры затрат на науку в СССР и США в 1980 году в процентах от национального дохода. Они составили 4,8 и 4,9% соответственно. Если учесть, что национальный доход США был в почти 2 раза выше, то видно, что советская наука получала меньше финансирования,чем американская.

Другие исследователи дают цифры финансировании советской науки порядка 3-3,5 % от ВВП Советского Союза, который был больше, естественно, чем ВВП России. Сегодня же Россия тратит на науку порядка 1,5 % от ВВП. В СССР в 1989 году на науку и управление тратилось 26 из 666 млрд рублей национального дохода, то есть 3,9%.[606].

В 1991 году фундаментальные науки получали 0,96% от ВНП, и 3,86% от расходной части бюджета, что было одним из самых высоких показателей в мире. Однако значительная часть этих расходов была связана с научными исследованиями для оборонного комплекса. Приблизительно один процент из бюджетных средств, выделяемых на науку, шел на космические исследования. Вместе с тем с 1970 по 1980 год удельные вес расходов на развитие науки из бюджета снизился с 61% до 54%[607].

Вот ещё одни цифры — расходы на науку из гос. бюджета СССР и других источников (млрд. руб, в скобках прирост прирост в % по сравнению с предыдущей пятилеткой)[608].

1971-75 гг. 77 (30%)

1976-78 гг. 98 (21%)

1981-85 гг 131 (33%)

Наконец, приведу ссылки на западные источники. 15 января 1987 года журнал Nature сообщил, что СССР является государством, тратящим на НИОКР 3,73% от его бюджета. В Германии — 2,84, в Японии 2,77, США — 2,72, Британии — 2,18-2,38 (по разным источникам), во Франции — 2,1%[609]. В середине 30-х годов прошлого столетия СССР посетила комиссия американского миллиардера Рокфеллера, организовавшего благотворительный фонд для финансирования науки слаборазвитых стран. Доклад комиссии был опубликован. В нем вывод: наука в СССР финансируется лучше, чем в Западной Европе[610].

Средств в науку вкладывалось немало, однако большей частью они шли в сферу ВПК — 75% вложений в сферу НИОКР в СССР так или иначе приходилось на науку, работающую на военно-промышленный комплекс… Абсолютные же расходы на науку (в сравнимых ценах и материалах) в СССР составляли 58% от американского уровня[611].

В 1990 году доля финансирования фундаментальных исследований в СССР составила менее 7% всех расходов на науку, тогда как в США этот показатель равнялся 12%[612].

Итак, вроде бы тенденции к недофинансированию на основе опубликованных цифр не наблюдается. Однако все эти мифы об очень высоких тратах на науку в позднесоветские годы разбиваются при сопоставлении их с натуральными показателями. Хотя точные цифры затрат на науку в СССР не публиковались из-за существенной доли ресурсов, идущих на военную науку, тем не менее о финансировании науки можно судить по росту числа научных сотрудников и аспирантов.

Возьмем хотя бы число научных работников или число аспирантов (Таблица 3). В СССР количество аспирантов и научных сотрудников прямо пропорциональны затратам на науку, так как финансирование шло через централизованное выделение ставок. Поэтому по росту числа сотрудников можно судить о затратах на науку.

Таблица 3. Число аспирантов в СССР[613].

Год — Число аспирантов (тыс. чел.)

1950 — 21,9

1955 — 29,4

1960 — 36,8

1965 — 90,3

1970 — 99,4

1975 — 95,7

1980 — 96,8

1985 — 97,4

1988 — 97,6

Видно, что, если до 1965 года число аспирантов росло с большой скоростью, то после 1970 года оно стабилизировалось.

Интересно сопоставить прирост числа научных работников и прирост национального дохода (Таблица 4).

Таблица 4. Среднегодовые темпы прироста численности научных работников и прироста национального дохода [614].

Годы — Темпы прироста числа ученых (%) — Темпы прироста национального дохода (%)

1950-1960 — 8,1 — 10,3

1960-1970 — 10,1 — 7,1(7,3)

1970-1980 — 4,1 — 4,2(4,84)

1980-1990 — 1,4 — 2,1(2,1)

Прирост числа ученых достаточно хорошо коррелирует с темпами прироста национального дохода (коэффициент корреляции Пирсона 0.84). С 1967 года темпы развития аспирантуры стали отставать от темпов роста научных работников. Причем аспирантура даже сократилась, особенно очная. Другими словами, качество подготовки научных кадров стало падать и их прирост замедлился[615].

Особо большую роль в развитии науки в СССР сыграло резкое увеличение ее финансирования в начале 1960-х годов. Как видно из таблицы 3, численность научных работников с 1950 по 1965 год увеличилась более чем в 4 раза, а с 1950 до 1975 год более, чем в 7 раз. За весь период 1955-1986 годов наибольший прирост кандидатов и докторов был в 1966-1970 годах[616].

На примере прироста числа научных сотрудников и аспирантов заметно резкое увеличение финансирования науки в СССР в 60-70-е годы. Примерно с середины 1950 х годов рост численности научных кадров был линейным — страна выходила на передовые рубежи науки. А в 1960-1965 годах численность научных сотрудников была увеличена в 3 раза. И рост национального дохода был очень высоким, причем по оценкам даже западных специалистов он шел в основном за счет роста производительности труда.

Далее произошло замедление как прироста национального дохода так и прироста численности ученых и аспирантов. Итак, замедление роста СССР четко коррелирует с прекращением роста числа научных сотрудников, что отражает относительное сокращение прироста финансирования науки. Конечно, можно предположить и другую гипотезу — мол, несмотря на рост финансирования шло падение эффективности работы научных сотрудников. Это возможно (см. ниже). Пока же на основании этих натуральных показателей следует сделать вывод, что прирост финансирования науки был недостаточным для обеспечения опережающего роста СССР.

Теперь проведем сравнительный анализ с США. В научных учреждениях всех типов СССР в 1989 г. было занято 1522 тыс научных работников, в том числе 49,7 тыс докторов наук и 493,1 кандидата наук. Многие утверждают, что в СССР работал каждый четвертый ученый мира. К сожалению, найти цифр, подтверждающих это мне не удалось.

Для сравнения в США, где населения было меньше, на вторую половину 80-х годов насчитывалось 7500 научных учреждений и 2,73 млн научных работников (если относить к научных работникам, тех, которых относили в СССР), в том числе 380 тыс ученых с докторской степенью. И это при том, что не учтены научные работники, занятые консультированием[617]. Если учесть, что в 1986 году население США составило 240 млн, а СССР 279 млн, то доля занятых в науке в США будет 1,14%, а в СССР — 0,55%, то есть в 2 раза меньше. То есть к концу советской власти СССР все больше отставал от США в области науки. Хотя СССР и превосходил Запад по числу инженеров (Таблица 1).

Итак, пока СССР ускоренно наращивал финансирование науки и это, несмотря на все недостатки внедрения научных результатов, давало свой результат. Но затем лидеры СССР то ли испугались таких высоких темпов роста затрат на науку, то ли не заметили проблемы. Если бы сложившиеся в 60-е годы роста доли науки в общем числе занятых в экономике сохранились в течение следующих 15 лет, то к 1985 году в ней было бы занято более 8%, что кстати и случилось в США. В СССР на деле в 1985 году эта доля составила лишь 4%[618].

Прекращение роста числа аспирантов, а также замедление прироста числа научных сотрудников и прироста финансирования науки в 80-е негативно сказалось на развитии СССР, приведя к выравниванию темпов роста национального дохода на Западе и в СССР. Почему же тогда СССР в течение последних 10 лет (1978-1987 гг.) давал очень стабильный рост ВВП? А дело в том, что включился в действие еще один фактор — очень хорошо поставленное образование. Доказано, что долгосрочный экономический рост почти полностью является производным увеличения производительности труда. Этот рост на 30% обусловлен увеличением инвестирования капитала, на 30% улучшением образования, то есть ростом человеческого капитала и на 30% прогрессом в технологии[619].

В последние годы советской власти советская экономика стабильно росла со скоростью в 3,5% в год. По-видимому, это и был объективный предел роста национального дохода для обществ такого типа при 40 часовой рабочей неделе и массе праздничных дней, когда резерв рабочей силы иссяк. И без опережающего роста инвестиций в науку. Социализм как экономическая система самовоспроизводилась, несмотря на смерти лидеров, попытки борьбы за дисциплину и ускорение. На Западе те же 3,5% — но за более длительный срок пребывания на работе и существования массы безработных.

Но и это ещё не все. Из-за прекращения роста числа научных кадров остановился и должностной рост молодых научных сотрудников в 1988 году. Это вызвало потерю мотивации к научной деятельности. В конце советской эры произошло ослабление у значительной части научных работников мотивов к поддержанию высокого методического уровня своей работы[620].

Выпускник советского вуза, попавший в научно-исследовательский институт, чаще всего работал там до пенсии. А в США существовал, так сказать, «эдисоновский» канал: многие в 25-35 лет что-то изобретали и хотели реализовать «это» в инновационном бизнесе. И уходили из науки в бизнес, освобождая места новым кадрам[621]. Из 100 ученых, получивших степень PhD только 6-10% остаются учёными до пенсии. Остальные уходят работать в индустрию или в вузы. В США сотрудники со степенью PhD составляли 70% от общего числа научных работников США, занятых научными работами на фирмах. В СССР же в 1982 году только 3% кандидатов наук были использованы в решении индустриальных задач[622]. На промышленных предприятиях и в производственных объединениях СССР в середине 80-х годов было занято около 8% от общего числа научных работников страны, лишь 2,5% кандидатов наук и всего около 0,8% докторов наук[623]. То есть остепененность ученых на производстве составляла около 41%.

Итак, эффективность использования научных кадров в СССР стала падать.

Но есть ещё один фактор. Следует ещё учесть, что СССР разрабатывал почти все научные направления, а в США многие направления, например, микроскопия была отдана на откуп Германии и Японии. Другими словами концентрация ученых в целом в Западном мире на отдельных направлениях была еще больше. Отметим также, что в США шел активный процесс ухода научных учреждений и вузов из крупных городов, тогда как в СССР наука была сконцентрирована главным образом в Москве, где до 19% населения было занято в сфере науки[624], что резко снижало, при наличии прописки, поиск способных научных кадров.

Некоторые доходят до того, что утверждают, что бюджет советской науки составлял меньше 20% от такового в США. Конечно можно заявлять, что эффективность советской науки в расчете на единицу финансирования была выше. Мол, имея бюджет на науку 15-20 процентов от американского, то есть примерно пятую часть, советская наука реально соревновалась с ними на всех научных направлениях. Вот одно из таких откровений[625]. "30% всех мировых публикаций принадлежит американцам. Это в десять раз больше, чем в России, где финансирование в 200 раз меньшее, чем в США. То есть, эффективность работы российских ученых в 20 раз выше!" Даже если это и так, это малое утешение для народа, которого учили видеть в стране застой.

Итак, все эти натуральные показатели науки позволяют утверждать, что СССР тратил на науку тратил денег меньше, чем США и стал отставать в темпах прироста научных расходов. А ведь это основной фактор, обеспечивающий прирост национального дохода[626].

Далее. Существенный вред развитию науки в позднем СССР нанесли неверные приоритеты в области вознаграждения за труд.

В сталинские времена престиж науки был недосягаем. Статус старшего научного сотрудника обеспечивали относительную автономию, и достаточно высокий уровень жизни. В сталинском СССР зарплата профессора в 1947 году в 7 раз (!!!) превышала зарплату самого высококвалифицированного рабочего. Ученые имели очень большие персональные привилегии. Ни один официальный титул или звание в СССР было более престижным, чем действительный член АН СССР. Как я уже писал выше, в средине 50-х годов Н. Хрущев на одном из кремлевских приемов поднял тост за самого богатого человека СССР — президента Академии наук.

Добавлю, что по данным ЮНЕСКО, в 1953 году, когда страной ещё правил "тиран" Сталин, Россия/СССР занимала в мире 2-е место по числу студентов на 10 тыс. жителей и 3-е — по интеллектуальному потенциалу молодёжи, ныне по первому показателю нас обогнали не только многие страны Европы, но даже и Латинской Америки, по второму скатились на 40-е место. Сейчас 10% призывников приходят в армию, не умея ни читать, ни писать.

Но потом все пошло наперекосяк. Шкала оплаты научных работников не пересматривалась в СССР с конца сороковых годов. Зарплата доктора наук в 1960-1970 годы не превосходила зарплату шофера на стройке, шахтера или водителя автобуса. Младшие научные сотрудники — основная движущая сила науки — еле сводили концы с концами. Однако престижность научной карьеры для молодежи оставалась очень высокой. Она определялась тем, что другие возможности, например работа на производстве, были совсем малопривлекательны и рассматривались как жизненная неудача. То, что сейчас так привлекает молодежь, а именно бизнес и частное предпринимательство, было вне закона[627].

Если до 1967 года средняя зарплата в сфере науки была на первом месте среди отраслей промышленности, то после 1967 года она стала постепенно уменьшаться относительно уровня зарплаты в других отраслях. В 1989 году уровень средней зарплаты в науке уже был на 3-4 месте. Напротив, в 1950-1960-х годах сельское хозяйство было на последнем месте по уровню средней зарплаты. В 1988 году оно уже было на 5 месте, став сразу за научными работниками[628].

Если в 1971 году размер аспирантской стипендии составлял 67-79% от средней зарплаты по стране, то к 1985 году он уменьшился до 45-53%. Лишь в 1987 году размеры аспирантской стипендии были увеличены на 30-50%. Планирующие органы допустили огромную ошибку[629]. Снижение престижа труда в науке в 70-80-х годах оказало влияние на приток умных кадров[630].

Если в 1971 году размер аспирантской стипендии составлял 67-79% от средней зарплаты по стране, то к 1985 году он уменьшился до 45-53%. Лишь в 1987 году размеры аспирантской стипендии были увеличены на 30-50%. Планирующие органы допустили огромную ошибку. Снижение престижа труда в науке в 70-80-х годах оказало влияние на приток умных кадров. Конкурс в аспирантуру практически отсутствовал, давали места под кого-то[631]. Лишь в 1987 году удалось решить вопрос повышения аспирантской стипендии[632].

В брежневском СССР аспирант получал 85 рублей, МНС 120 рублей СНС без степени 165 рублей со степенью 190 рублей. Доцент 280-320 рублей, профессор 500 рублей. За звание академика платили 700 рублей и сам академик за должность профессора обычно получал 500 рублей. За членкора платили 500 рублей. За полного академика 700 рублей. В отраслевых академиях эти цифры были 600 и 400 рублей, если я не ошибаюсь.

Итак, если Сталин понимая роль науки для развития СССР и постоянно сохранял очень высокий относительный уровень оплаты ученых, то последующие лидеры СССР оказались менее дальновидными.

Другим недостатком советской науки было то, что в СССР научное приборостроение, производства реактивов и материалов было развито плохо. Отсутствие специализации по созданию приборов, реагентов, выполнению рутинных научных задач, как в США, было организационной слабостью советской науки, по крайней мере в биологии и медицине. Наука требовала специализации и реорганизации. В СССР же не произошло формирования отрасли научного приборостроения, производство научной аппаратуры зачастую велось полукустарным способом. В середине 80-х годов один исследователь в СССР имел инструментальных измерительных возможностей (в пересчете на условные единицы) в 200 раз меньшие, чем в США. По остальным материальным условиям был примерно такой же разрыв[633].

Если с 1965 по 1975 год расходы АН СССР на приобретение приборов возросли на 738%, то потом эти темпы снизились. В середине 80-х годов один исследователь в СССР имел инструментальных измерительных возможностей (в пересчете на условные единицы) в 200 раз меньшие, чем в США. По остальным материальным условиям был примерно такой же разрыв[634]. По данным ГОСПЛАНа средний советский ученый был в 4 раза менее продуктивен, чем средний ученый Запада или Японии[635].

Неблагоприятно сказывались на развитии советской науки и барьеры, возводимые американцами. Свидетельствует акад. Ж. Алферов[636]. "Даже в 70-е, 80-е годы была такая международная комиссия "Коком", и для любой зарубежной фирмы требовалось ее разрешение, чтобы продать нам о или другое. И если в этой комиссии могли заподозрить, что есть возможность покупаемое СССР использовать в оборонных целях, то сразу же накладывался запрет. Скажем, ему для его исследований, за которые он позже получил Нобелевскую премию, нужна экспериментальная установка, которую производит компания "Рибер" во Франции. Эта компания готова ее продать, и президент Академии наук СССР Александров находит средства ее купить. Но… "Коком" не разрешает! И вот в таких условиях СССР был единственной страной, которая составляла конкуренцию науке США. И советская наука развивала исследования по всему фронту! Да, у нас были и пробелы,… но в основном наша наука развивалась чрезвычайно успешно".

В условиях кривых зеркал назначаемых цен на все товары очень трудно ориентироваться на правильную закупку научного оборудования[637].

Причем особо раздражал тот факт, что даже купленные приборы используются очень плохо. Валютные приборы шли в основном в московские НИИ и вузы, хотя они не были самыми лучшими по научному уровню. Ну кроме МГУ и кардиоцентра. Я могу судить по биологии и медицине. Гораздо более научно продвинутые центры в Пущине, Черноголовке, Ленинграде, Новосибирском академгородке в поздние застойные годы получали гораздо меньше приборов, чем москвичи, отличавшиеся особым научным снобизмом. Причина была с том, что общество осталось квазитрадиционным и те, кто ближе к раздаче получают лучшие куски.

Мне самому приходилось ездить из Иванова в Москву за реактивами на Кривоколенный переулок (база химреактивов была там там) целую ночь.

А москвичи, могли это сделать по нескольку раз в день. Как только приходили импортные реактивы, они уже стояли рядом и давали конфеты складским работникам. Мне оставались объедки, да и конфеты я не сразу научился давать. По заявкам же реактивы почти не приходили. Поэтому заказывали всё впрок.

Получив импортный прибор, московский академик становился монополистом и начинал быстро публиковать все обо всем с использованием данного прибора, например, сканирующего электронного микроскопа. Других он к себе на прибор на пускал, опасаясь, что другие, с периферии, быстро лишать его монополии. Часто такие дорогостоящие приборы просто стояли без действия, так как московский надутый академик не знал, как их использовать для своей области науки, а прибор ему уже дали…

Особенно меня поражала ненависть научных бонз-москвичей к ученым быстро растущих научных городков. Например, тогдашний вице-президент академии наук СССР Овчинников по-черному вредил ученым Пущина-на-Оке, не давая им почти денег на закупку оборудования, а все пустив себе на создание огромного института кажется Биоорганической химии или химической биологии — его здание в виде молекулы ДНК стоит на углу улицы Миклухо-Маклая, напротив кинотеатра, кажется, Космос.

Существенную негативную роль сыграло относительно плохое обеспечение мировой научной литературой в СССР по сравнению с развитыми странами. Анализ положения науки в СССР, проведенный С. Г. Кара-Мурзой, выявил, что особенно мало цитируют зарубежных ученые в отраслевых изданиях. В 1989 г некоторые важнейшие научные журналы СССР выписывал в меньшем числе копий, чем Норвегия. Узок был и круг этих журналов. Библиотека по естественным наукам, комплектующая библиотечную сеть академических институтов страны, выписывала в 1988 году 3900 наименований зарубежных журналов (для сравнения библиотека Гарвардского университета выписывала 106 тысяч наименований в 1987 году[638].

Я это хорошо помню по себе — приходилось прикладывать героические усилия, чтобы быть в курсе новостей науки, находясь в периферийном городе Иванове. В Москве это было чуть проще из-за наличия нескольких специализированных библиотек: библиотеки имени Ленина, Центральной медицинской библиотеки, Центрального патентного фонда и пр.). Но на всю страну была одна единственная более или менее полная библиотека по медицинской литературе, да библиотека имени Ленина. И эта проблема существовала, несмотря на наличие высокоэффективной системы ВИНИТИ и реферативных журналов. Сейчас же, когда система научно-технической информации и ВИНИТИ разрушены информационное обеспечение науки стало в десятки раз хуже, чем в СССР.

Одно из исследований советской науки того времени[639] показало, что советские ученые нередко высказывали оригинальные научные идеи одновременно с западными учеными, но, как только требовалось построить установку, ускоритель, реактор, они неизбежно отставали. Потому что «там» строят пять лет, а в СССР — пятнадцать — двадцать; рыночная экономика гораздо более гибкая и откликается на конкретный заказ. А в СССР нужно было включить НИР в пятилетний план, чтобы ресурсы выделить… Но наука медлить не может[640].

Имея бюджет на науку 15-20 процентов от американского, то есть примерно пятую часть, российские ученые реально соревновались с ними на всех научных направлениях. Да, советская наука была второй, но она была — второй в мире. А по очень многим направления она занимала первые места! На самом деле это типичная отговорка от незнания законов развития науки. Геополитическую ситуацию не интересует, кто и что эффективнее. Важнее быть готовым к отпору на посягания на свою территорию.

Другим важным фактором, сдерживавшим развитие науки и инноваций в бывшем СССР было отсутствие стимулов у промышленности к внедрению новейшей технологии и изобретений. В советское время в большинстве случаев заводы были отдельно, а отраслевые НИИ и КБ — отдельно. Это ослабляло связь прикладных разработок с производством, замедляло процесс внедрения. В некоторых случаях, как, например, в самолетостроении, КБ и производство были интегрированы, что и обеспечивало более успешное развитие этих областей[641].

Руководство любого завода мало интересовало, что они выпускают. Главное было выполнить и чуть перевыполнить план, чтобы быть на хорошем счету в Министерстве и получить премию. Как вспоминает А. Болонкин[642], находясь в ссылке в Бурятии он предложил заводу "Теплоприбор" вместо огромных тяжелых 15-килограммовых чугунных датчиков давления образца прошлого века, выпускать спроектированные мною маленькие пальчиковые датчики. Первый вопрос, который мне задал главный инженер: "Сколько будет стоить Ваш датчик?" "Два-три рубля" — ответил я. Главный инженер посмотрел на меня как на сумасшедшего. "Вы что хотите нас без ножа зарезать? Наш датчик стоит 35 рублей, мы единственный завод в Союзе, кто выпускает датчики такого назначения. Потребление их ограничено. Кто это позволит нам снизить финансовый план. Вы бы лучше придумали, чтобы датчик стоил дороже, требовал больше металла (основание для увеличения плана поставок материалов), требовал большей трудоемкости (основание для повышения фонда зарплаты) ".

Производство промышленных и исследовательских лазеров, открытых Нобелиатами Н. Г. Басовым и А. М. Прохоровым, давно стало огромным и прибыльным бизнесом. Но даже для собственных исследований Академии наук приходится закупать лазеры за рубежом, т.к. своих адекватных массовых моделей попросту нет (даже через 40 лет после открытия!). Современные телекоммуникации, от всемирного Интернета до мобильных телефонов и CD-плейеров, стали возможными в том числе и благодаря применению полупроводниковых гетероструктур ("Нобель" Ж. И. Алферова). Но ни одно (!) из этих приложений российских научных открытий не было коммерциализировано и массово промышленно освоено в СССР/России. Мировой рынок этих приложений сотни миллиардов долларов в год, если не триллионы. Среди глобальных лидеров здесь — финская NOKIA, многие фирмы из Южной Кореи и Тайваня (кто-нибудь слышал о тамошних академиях наук?), но никак не Россия[643].

Наконец, эффективность трат на науку в министерствах и ведомствах оставляла желать лучшего. В СССР в министерствах и ведомствах создавались фонды научных исследований и единый фонд развития научных исследований. Что такое хоздоговорные работы я хорошо знаю по своему опыту и знаю, что это просто путь повышать благосостояние ученых и особенно боссов от науки. Если на Западе рынок следил за эффективностью трат на науку фирмами, то в СССР такого контроля не было. Хотя и принимались планы по освоению и внедрению новой техники.

В конце 40 — начале 50-х гг., в годы холодной войны, секретность завоевывала все новые и новые территории. В период работы над водородной бомбой, как вспоминал академик В. Гинзбург, ему перестали выдавать даже его собственные отчеты по управляемому термоядерному синтезу.

Действия цензуры и неоправданная секретность глубоко возмущали, как и В. И. Вернадского, П. Л. Капицу. Обращаясь к заведующему отделом науки ЦК ВКП(б) С. Г. Суворову, 19 сентября 1944 г. П. Л. Капица писал: «Воображать, что по засекреченным тропам можно обогнать, — это не настоящая сила. Если мы выберем этот путь секретного передвижения, у нас никогда не будет веры в свою мощь и других мы не сумеем убедить в ней».

Уже после окончания войны 13 ноября 1945 г. П. Л. Капица писал курирующему науку секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову: «Посылаю Вам номер журнала «Нейчур», зверски изуродованный нашей цензурой. Как известно: 1. Согласно Устава Академии наук книги и журналы академиков не подлежат цензурированию; 2. Видно цензура чересчур низкого мнения о моральной устойчивости наших ученых и воображает, что есть такие сведения, которые могут совратить их с пути истинного; 3 Видно, что цензура настолько тупоголова, что не понимает, что советская страна настолько крепка, что никакие высказывания против нее не страшны, а только смешны; потому считал бы, что цензора надо наказать, и согласно его способностей посоветовал бы поставить в угол на колени на горох и стоять до тех пор пока не выучит наизусть три главы из Карла Маркса, а журнал в первоначальном виде вернуть мне. Уважающий Вас Капица»172. Г. М. Маленков не оставляет письмо без ответа и запрашивает Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Начальник управления Г. Ф. Александров и заведующий отделом науки С. Г. Суворов пишут в справке Г. М. Маленкову: «Академики получают литературу из-за границы по третьей категории. В иностранных изданиях, посылаемых по этой категории согласно постановлению ЦК ВКП(б) от 22. V.1942 г. Главлит имеет право производить вырезки. Для академиков, в виде исключения установлен несколько иной порядок. Если в отдельных книгах и журналах, идущих академикам, встречаются выпады против руководителей партии и советского правительства, то на такие издания Главлит ставит только штамп секретности хранения и пересылки их в библиотеку Академии наук. Из библиотеки ученые получают литературу в порядке, установленном для секретных изданий. 2. Лично академику Капице в виде исключения иностранная литература посылается без вырезок и штампов Главлита».

Вернадский жаловался Молотову, что с лета 1935 года систематически вырезаются статьи из лондонского журнала «The Nature» — наиболее осведомленного и влиятельного в научной мировой литературе. Целый ряд статей и знаний становится недоступными нашим ученым. Я получаю через КСУ [Комиссию содействия ученым] Nature с 1926 года, и никогда этого раньше не было. В одном из последних №№ вырезана статья о «Превращении энергии» величайшего ученого-мыслителя нашего времени Резерфорда, к мыслям которого прислушивается весь образованный мир. Мы лишены возможности это знать. Даже академики!

Итак, существование СССР в условиях вражеского окружения накладывало определенный отпечаток на режим работы учёных, что проявлялось в секретности всего и вся. Это не очень способствовало обмену научными идеями.

Самое интересное, что о гонениях на генетику кричат в основном академики и директора НИИ. Существенная часть проблем советской науки от этих всесильных научных князьков. Не зря к званию академиков продирались зубами. Грызлись друг с другом почем зря. Место директора НИИ обеспечивало избрание членкором или академиком. Даже если директор был бесплоден.

Поговорим о советских научных директорах. Их всесилие стало второй причиной застоя в советской науке. Именно из-за их всесилия возникло такое уродливое явление, как вмененное соавторство. Суть его в том, что имя директора или завотделом ставилось на первое место в статьи даже, если они пальцем о палец не пошевелили.

Причем, многие истинные авторы статей были в этом даже заинтересованы, так как имя шефа обеспечивало быстрое прохождение рецензирования. Как правило, научные администраторы и директора уже бесплодны в науке. Что может понимать директор НИИ в собственно науке, не работая руками в течение 2 лет?

Все они хотели тихо и неспешно, не напрягаясь получать степени и звания, работать директорами или академиками и ездить по заграницам, пожинать плоды вмененного соавторства, когда директор или заведующий всегда вставляется с список соавторов, часто первым номером, даже если он палец о палец не ударил. В результате некоторые советские директора НИИ публиковали до 600 научных работ в год. Но они просто даже прочитать бы их не смогли, все эти работы.

В качестве возражения мне могут привести пример Германии, где тоже есть НИИ с почти безлимитным финансированием. Да! В Германии тоже есть НИИ с почти безлимитным финансированием, подобно советским НИИ. Это НИИ общества Макс Планка. Но они открываются под какого-нибудь выдающегося ученого, чаще всего для переманивания его из США. Самое же главное — эти НИИ закрываются после ухода директора в отставку.

Да! После сессии ВАСХНИЛ был ликвидирован Институт эволюционной морфологии, ряд лабораторий и кафедр, но это обычная история в Германии, где с уходом директора НИИ Макса Планка сам институт ликвидируется и никто не говорит там о преемственности поколений, о необходимости совместительства.

Сейчас в России происходит нечто подобное. Любая попытка реорганизации науки в нынешней России встречает сопротивление директоров академиков, если им хотя бы чуть-чуть в результате конкуренции срезается финансирование. Они начинают громко стенать о разгроме российской науки. Хотя сами уже давно бесплодны. Только осознав этот феномен, начинаешь понимать, почему Мао Цзе Дун призвал вести огонь по штабам.

А что такое диссертационная ловушка? Если кратко, то это, когда больше всего думают, не об открытиях и их практическом применении, а о научных погонах в виде степеней и званий. Оказалось, что как только метод программно-целевого планирования, разработанный Берия, был изгнан из советской науки, диссертационная ловушка стала захватывать советскую фундаментальную науку. Чтобы понять суть вопроса, надо осознать, а что такое диссертация. Не только же ученые будут читать данную книгу, я надеюсь.

До XVI в. диссертации представляли собой плакаты, с новыми научными положениями, которые заблаговременно до защиты вывешивались в аудитории, где с ними могли ознакомиться все заинтересованные лица. В процедуре публичной защиты не было регламента. Традиционно голосование осуществлялось черными и белыми шарами[644]. В XII — XVI в. диссертации выполнялись в рукописном виде. В XVI в. появляется печатная диссертация и определяется более четко статус диссертации как квалификационной научной работы. Претендент на ученую степень должен был опубликовать научную статью и разослать ее всем заинтересованным ученым, неся при этом все расходы по ее изданию.

Основная масса диссертаций, защищенных в XVII-XIX-х веках, была теологической тематики. Часто темы были искусственными, надуманными, что приводило к схоластике. От диссертанта требовалось в основном показать свою эрудицию, актуальность темы и новизна были не столь важны. В XVII-XIX веках диссертационным исследованием можно было назвать любую научную статью. Диссертации писали и для занятия какой-либо должности. И. Канту чтоб получить право стать преподавателем, нужно было пройти хабалитацию, то есть защитить диссертацию, что давало ему звание приват-доцента[645]. Кстати система хабалитации сохранилась и в нынешней Германии. Но она не выпячивается и часто носит неофициальный рекомендательный характер.

В XVII в. определился статус диссертации как научной письменной квалификационной работы. За защиту платил диссертант, и стоило это больше половины его дохода. В это же время начинают появляться диссертации в виде книг, печатный текст книги дарился всем участникам защиты. Начала развиваться система информирования ученых и заинтересованных о предстоящей защите научной работы.

Особенностью российско-советской науки является ориентация не на статьи, а на диссертации. Русская наука с самого начала своего развития. стала исповедовать несколько другой принцип оценки научности работ.

Он был основан не на статье, как кирпичике, содержащем новый научный результат, а на диссертациях, где решались более крупные проблемы, чем в отдельно взятой научной статье западного типа.

Что лучше в ориентации науки на статью или диссертацию? Вопрос этот старый и сложный, и имеет не только на научный, но и культурологический аспект. Существующую систему, которая идет еще с дореволюционных времен и окончательно сформировалась в 50-е годы XX века, ругают все, и пытались переделать неоднократно, но каждый раз без особого успеха. Главная ее особенность — двухступенчатость: кандидат — доктор. Как правило, доктора — старше, опытнее, имеют больше публикаций, учеников, авторитета и т.п.

Государственная образовательная политика царской России предусматривала разделение на учебные округа, которых всего насчитывалось 10, был принят план строительства университетов, по одному университету в каждом округе — Московский, Петербургский, Казанский и другие. Система высшего образования в России тесно переплеталась с подготовкой научных кадров, что, в свою очередь, связано с развитием отечественного диссертациеведения[650].

Зарождение научного образования на Руси отечественный историк В. О. Ключевский относит к 1649-1650 гг. Термин «диссертация» в России впервые встречается в трудах М. В. Ломоносова, в документах Российской Академии наук. Этот термин означает научное сочинение, рассуждение о той или иной науке. Диссертация хотя и не имела еще полного статуса квалификационной работы, но рассматривалась как сочинение, которое было необходимо для получения ученой степени. Также устанавливались устные и письменные экзамены, затем соискатель обязан был публично защитить диссертацию на заседании факультета. Первые диссертационные работы появились в России в Московском университете (1755 г.) Первыми соискателями стали университетские преподаватели.

Официально открытый в 1765 г Медицинский факультет Московского университета получил право присваивать степень доктора медицины только в 90-х годах XVIII в. Первым доктором медицины, защитившим диссертацию в стенах Московского университета становится кандидат медицинских наук Фома Иванович Барсук-Моисеев (1768-1811 гг.) Это произошло 29 марта 1724 г.

В 1803 г указом императора ученая степень кандидата наук была отменена. Магистерская же степень в России имела высокий научный статус. Магистры получали серебряные знаки отличия, доктора — золотые. Магистерская и докторская диссертации представлялись к защите только на латыни, с 1819 г магистерскую работу было разрешено представлять на русском языке.

Статус диссертации формировался в течение 60 лет с 1803 по 1864 г. Сначала защита ее носила роль устных и письменных испытаний, которые проходили соискатели научных степеней.

Исходя из «Правил проведения магистерских экзаменов в Казанском университете» диссертация рассматривалась «как бы продолжением испытаний и должна служить дополнительным доказательством в тех обширных познаниях, какие требуются в высочайше утвержденном положении об испытаниях в ученые степени». (28 апреля 1837 г.) По мнению Г. Г. Кричевского[651], «Многие диссертации в России конца XIX в, — начала XX в были весомым вкладом в науку, отражением авторской индивидуальности, результатом глубокого самостоятельного исследования».

Согласно общему уставу Московского, Казанского и Харьковского университетов 1804 г., кандидатские испытания были только устными. «Положение об ученых степенях» 1864 г содержит уже 42 отраслевых разряда наук. Г. Г. Кричевский указывает разнообразие данных работ в библиографическом указателе на диссертации Российской империи (1755-1918 гг.) «Единый справочник, охватывающий все диссертации, защищенные в университетах России за период с 1805 по 1919 гг»., является отражением успехов Российской науки.

До 1864 г. диссертация чаще представлялась на факультет в виде рукописи или в виде опубликованной книги. В «Положение об ученых степенях 1864 г». было предписание о предварительной публикации магистерской и докторской диссертаций. К диссертации должны были прилагаться тезисы, объемом не более 4 стр. (Первый автореферат диссертации — АВТ.). Тираж диссертации должен был составлять не менее 300 экземпляров. Одна часть тиража вручалась членам факультетского актива, другая предоставлялась на продажу. Сущность, содержание и качество диссертации непрерывно обсуждалось в научных кругах.

Университетские диссертации, в частности диссертации гуманитарного профиля, с начала XIX в. по форме и по содержанию претерпели существенную эволюцию. По словам Г. Г. Кричевского они прошли путь «от ученического сочинения к научному исследованию». Про институт диссертаций первой половины XIX века современник писал так: «Тогда как на Западе диссертации бывают обыкновенно плодом кропотливого исследования специального вопроса науки, у нас они только в чрезвычайно редких, исключительных случаях получают это значение».

Диссертации первой половины Х!Х века в России были открыты для ознакомления широкому кругу интересующихся лиц, тогда как на Западе те же диссертации были доступны только специалистам. Во второй половине XIX в — начале XX в, — магистерские и докторские диссертации в России представляли собой уже солидные научные сочинения объемом 200-400 страниц. Диссертации физико-математических факультетов не превышали 200 страниц. В это же время докторская диссертация западноевропейских университетов не превышала 40-50 стр.

Еще более 100 лет назад российская квалификационная система предусматривала издание специальной ежегодной "Серия докторских диссертаций допущенных к защите в Императорской Военно-Медицинской Академии". Диссертации серии тиражировались в количестве 400 (!) экземпляров полного объема и 300 (!) оттисков "краткого резюме" -современных авторефератов, которые затем рассылались по всем университетским библиотекам России[652].

В напечатании диссертации наибольшую трудность для соискателя составляла материальная сторона. По свидетельству декана медицинского факультета Московского университета И. Ф. Клейна (1899 г.), напечатание диссертаций соискателям обходилось достаточно дорого, так как научное сочинение должно было иметь большой объем и приложения в виде нескольких таблиц.

Со второй половины XIX в. диссертации стали публиковать в «Ученых записках», «Известиях» университетов и в специальных журналах, необходимое количество экземпляров представлялось ученому совету при подготовке к защите. Как во второй половине XIX в., так и в начале XX в. при рецензировании научной работы старались оценивать «и весь характер общественной деятельности автора».

Процедура получения ученых степеней была узаконена в «Положении о производстве в ученые степени» 1819 г., в которой определялись науки, по которым проводились экзаменационные испытания на присуждение ученых степеней, что дает право предположить, что она является первой номенклатурой научных специальностей.

В 1837, 1844, 1864 годах принимались новые «Положения требований к диссертациям». Менялось количество экзаменов, номенклатура специальностей, появилось разрешение писать диссертации на русском языке, а не на латинском. То есть по мере того, как наука становилась все более массовой, процедура написания диссертаций упрощалась, а число наук, по которым можно было писать научные работы, увеличивалось[653].

Установление защит производилось по официальным газетным объявлениям, публикациям протоколов университетских советов и ежегодным печатным отчетам о состоянии деятельности университетов. Общественную значимость диссертационных диспутов усиливала пресса.

Новый универсальный Устав 1835 г укреплял и продолжал дальнейшую централизацию системы подготовки научных кадров. «Положение о производстве в ученые степени» 1844 г изменило порядок сдачи магистерских и докторских испытаний. Важным было то, что этим Положением вводились новые разряды наук, по которым могли присуждаться ученые степени.

Университетский Устав 1863 г. определил, что «действительный студент», — это не ученая степень, а звание, присваивающееся всем окончившим Университет успешно. Последний университетский Устав, утвержденный в 1884 г, был действителен практически до Великой Октябрьской революции. В сравнении с Уставом 1863 г, который был шагом назад (принятым во время контрреформ 1879 — 1881 гг.), им уменьшалось количество университетских кафедр и сокращалось соответственно много профессорских должностей.

В Х!Х веке в среднем ежегодно в России 16 человек становились магистрами, 4 — докторами наук. Если сравнить эти цифры с 31000 дел на звание кандидатов и докторов наук, поступивших в ВАК в 2005 году, то может показаться, что наука в царской России была почти на нулевом уровне. На самом деле это не так. Просто в то время диссертация была огромным вкладом в науку и соответствовала нескольким, а не одной научной маленькой работке, как сейчас.

До революции 1917 г. все законодательные вопросы высшей школы решались либо царем в порядке верховного управления, либо проходили через Государственный совет.

Получение ученой степени и ученого звания имело тесную связь с чиновничьей иерархией и давало право на сословные привилегии и пенсионные выгоды. «Университетские» кандидаты и доктора наук с получением диплома становились обладателями права соответственно личного и потомственного «почетного гражданства», ветеринарные помощники и «дентисты» исключались из податного состояния, если к нему имели принадлежность.

Еще раз обращу внимание читателя, что диссертационная система в царской России была двустепенной. Только вместо нынешней кандидатской диссертации была диссертация на звание магистра.

В самый момент становления своей власти большевики, зараженные марксизмом и западнизмом, попытались провести реформу диссертационной системы, функционировавшей в царской России. С 1 октября 1918 года отменялись все научные степени и звания. Вместо двустепенной системы вводилось единое звание ученого специалиста. Не правда ли, напоминает нынешних реформаторов, подспудно обсуждающих ввод единой PhD? Все вузовские преподаватели оказались уволенными и могли быть избранными на свою прежнюю должность лишь пройдя всероссийский публичный конкурс. Однако заменить профессуру оказалось некем и большая часть преподавателей осталась на своих местах. Гражданская война отвлекла тогдашних реформаторов, но наступление на царскую систему подготовки кадров было продолжено с конца 1920 года. Было предложено пересмотреть преподавание общественных наук через призму марксизма[654].

Но жизнь требовала введения государственной системы подготовки научных кадров и поэтому в 1925 году при Наркомпросе была создана аспирантура. В 1926 году в НИИ академии наук учреждаются практиканты, а в 1929 году они преобразуются в аспирантов. Уже в 1929 году в аспирантуре обучалось 3 тыс. аспирантов. Была предпринята попытка построения иной системы образования и науки, с этой целью открывается Институт красной профессуры в 1932 г.[655].

Лишь тогда, когда Сталин приобрел в стране огромный авторитет и начал свой знаменитый теперь "русский поворот", он смог приступить к разгребанию завалов, созданных в науке России марксистами-западнистами. 13 января 1934 года Совнарком принял постановление "Об ученых степенях и званиях", которое, по сути, означало возврат к царской системе аттестации научно-педагогических кадров. Вместо существовавшего с 1918 года единого звания ученого специалиста устанавливались ученые степени кандидата и доктора наук, ученые звания ассистента, младшего научного сотрудника, доцента, профессора, действительного члена научного учреждения. к 1.01.1936 г. в СССР было более 2500 профессоров, свыше 3800 доцентов, около 1800 докторов и 3000 кандидатов наук[656].

В том же году вводятся квалификационные комиссии наркоматов, которые могут присуждать ученые степени по 8 научным дисциплинам, по остальным научным дисциплинам присуждал научные степени ВАК. Зачем были нужны диссертации? Для иерархизации науки. Мне кажется, что с диссертациями потом вышла ошибка. Это помогало, когда было мало ученых, но стало мешать, когда их стало много.

В 1938 году аспирантура действовала в 228 вузах и 267 научно-исследовательских учреждениях. К 1940 году число аспирантов достигло почти 17 тыс человек. Из них 13,2 тыс были в вузах[657].

В 1936 году была утверждена ВАК при тогдашнем минвузе для присуждения степени доктора наук и звания профессора. Присуждение степени кандидата наук и звания доцента передавалось в компетенцию научного совета вуза.

Отход Сталина от интернационального догматического марксизма привел к тому, что научные традиции России стали восстанавливаться. В 1937 г. определен перечень отраслей наук, по которым проводится защита диссертаций. С 1941 г. диссертация утверждается ВАК как квалификационная работа: «Диссертация есть самостоятельная работа, в которой присутствуют теоретические знания и способность к самостоятельному научному исследованию». В 1945 г. принимается приказ для всех ученых степеней[658]. Тем самым более чем со 100-летняя дореволюционная практика подготовки русских нашла одобрение и утверждение в сталинском СССР.

В 1947-1950 годах появился институт соискателей. Думалось, что это будет исключение. Но этот институт прижился и стал одним из факторов разрушающих сейчас российскую науку. ВАКу было предоставлено право присуждать ученую степень кандидата наук. В 1948-1956 годах работала докторантура, основные принципы которой были аналогичны аспирантским.

После смерти Сталина в советской науке начала проявлять себя "диссертационная ловушка"[659]. Как пишет Коммерсант Власть[660], к середине 1950-х поток научной халтуры возрос настолько, что стал заметен даже далеким от науки людям. В ЦК КПСС, Совмин, Президиум Верховного совета и, конечно, в газеты пошли письма граждан, которые просили объяснить, на что идут госсредства, отпущенные на науку. Материал для анализа был под рукой у каждого — объявления о предстоящей защите печатали в региональных газетах[661].

Но еще более интересные сообщения получали в ЦК КПСС из самой научной среды. "В Ленинградском государственном педагогическом институте, — писал в 1954 году его сотрудник Панкратов, — аспиранты нередко представляют, а иногда и защищают диссертации явно несостоятельные, содержащие плагиат… Аспирант исторического факультета тов. Лейберов представил диссертацию, которую защитил на ученом совете института. Вскоре институтская газета "За педагогические кадры" в басне "Про щенка" известила, что диссертация Лейберова является плагиатом. Руководство института решило вначале замять это дело. Но скрыть плагиат Лейберова не удалось. Дирекция и партбюро института под давлением фактов вынуждены были создать комиссию.

Факт плагиата в диссертации т. Лейберова был доказан. Ученый совет отменил присвоение степени кандидата наук Лейберову"[662].

Однако в большинстве случаев подобные истории заканчивались склокой, растягивавшейся на многие годы. Тот же автор сообщал: "Аспирант кафедры философии тов. Чистяков представил на кафедру недоброкачественную диссертацию по философии. При обсуждении диссертации было установлено, что диссертация построена на материалах, опубликованных в журналах. Диссертант заимствовал мысли авторов этих статей, высказывания классиков марксизма-ленинизма и использовал фактический материал журнальных статей[663].

Научная недобросовестность диссертанта также проявилась в фактах прямого плагиата, что доказано в рецензиях тт. Красина и Голубева. В диссертации не разрешены те вопросы, которые следовало бы решить по самому замыслу и теме диссертации. Вместо признания своей ошибки т. Чистяков обвинил членов кафедры в тенденциозности и пошел по пути создания склоки против заведующего кафедрой философии, в чем был поддержан дирекцией и партийным бюро института"[664].

Поэтому в 60-70 годах были повышены требования к докторским диссертациям. Например, для докторской диссертации требовалось обязательное наличие монографии, опубликованной в издательствах, входивших в список ВАК[665]. Но такие жесткие требования привели к резкому сокращению числа подготовленных докторов наук, что в условиях бурного роста числа вузов, вызвало необходимость ставить заведующим кафедрой кандидата наук. Поэтому постепенно эти жесткие требования были сведены на нет практикой защит. Все это облегчалось тем, что защиты проходили на заседаниях Ученых советов вузов и НИИ, где были собраны специалисты самых разных специальностей. Советы по защитам были практически во всех вузах и они были широкого профиля. Эти советы зачастую не могли составить квалифицированное заключение о качестве диссертационной работы. Появилось много "блата".

Когда-то был такой кинорежиссер Чухрай, он говорил: Если директоров выбирать за показатели, они будут мастерами по производству показателей, а если их ориентировать на то, чтобы делать дело, они будут мастерами по делу. В СССР в академики избирали на основании числа подготовленных ими кандидатов и докторов наук и все стали мастерами по подготовке кандидатов.

Приспособление научного сообщества к требованиям инструкции ВАКа привело к тому, что все большее число соискателей, подготовивших диссертационные работы низкого качества получали искомую степень. В конце концов правительство решило принять какие-то меры. Но как любая бюрократическая структура, оно действовало, исходя из законов бюрократии. Было решено формализовать саму процедуру защиты.

Новое положение о ВАК СССР было утверждено постановлением Совмина СССР от 8 мая 1975 года. На основе данного положения были созданы специализированные советы по защите диссертаций в рамках одной или двух специальностей. После принятия нового положения советы были оставлены и воссозданы только при крупных научных центрах..

После вступления в 1976 году нового положения ВАК число защищенных докторских диссертаций снизилось в 2 раза и только к середине 1980 х годов оно восстановилось. Анализ данных ВАК показал, что к концу советской власти средний возраст лиц, защитивших докторские был 55 лет.

Но тут возникла новая проблема. Диссертационная система не давала практического выхода из полученных научных результатов. Наука оторвалась от производства. Бюрократы пытались решить проблемы науки на основе бюрократических процедур и стали требовать внедрения научных результатов. Поэтому 28 мая 1986 года было принято постановление ВАК СССР "Об использовании в практике научных результатов диссертаций".

После этого в ВАК волной хлынули формальные справки о внедрении, например, в медицине резко выросло значение так называемых рационализаторских предложений отраслевого значения. Для этого по инициативе профессора О. Я. Боксера при Втором Московском мединституте была создана отраслевая комиссия по рассмотрению рацпредложений. Не надо думать, что я против этой системы. Ее работа не только помогала внедрению, но и существенно дополняла советскую систему изобретательства и рационализации.

В СССР из-за во многом неверной политики ВАК в отношении публикаций, когда можно было защищать кандидатские, а часто и докторские диссертации без опубликования основных материалов в рецензируемых журналах, звание ученого было существенно девальвировано. Наука в вузах СССР базировалась в основном на диссертациях, а не на научных статьях. Например, в книге "Научные кадры" есть такая фраза на стр. 175. 44,9% кандидатов наук, работающих над докторскими диссертациями -это неоправдано мало для академических институтов. Постановления чиновников от науки были направлены на формальную сторону дела.

В целом основной целью большинства ученых в СССР была зашита диссертации, а не публикация статьи или решение научной проблемы. Сотни тысяч кандидатов и десятки тысяч докторов наук всеми правдами и неправдами боролись за звания и степени, чтобы потом почить до пенсии на этих лаврах. В 1990 г. во всем СССР с его величайшей в мире (хотя может быть второй после США) наукой защищено 35000 кандидатских диссертаций и 5000 докторских[666].

Самый обычный вузовский доцент в 1980-е получал 320 руб. в месяц, как правило, работая от двух до восьми часов в неделю и совместительствуя еще рублей на 200-300. И это не считая репетиторства (рекордсмены собирали с "болванов", как назывались на преподавательском сленге абитуриенты, до 12 тыс. руб. за сезон) и, чего греха таить, взяток. Тут рекорды определялись лишь близостью к приемным комиссиям и платежеспособностью студентов. При этом средняя зарплата в середине этого десятилетия равнялась 160-180 руб. в месяц.

Я хорошо помню, как мы работали в погоне за степенями и званиями. Для доктора наук целью становилась подготовка как можно большего числа кандидатов наук. Это давало надежду получить звание академика в какой нибудь из академий. Ни о каком сближении науки с практикой речи не шло. Существенная часть научной работы вузов и многих НИИ оказывалась обыкновенной мистификацией. И ничего другого ожидать не приходилось. Ведь ученые получали зарплату не за выполнение конкретных исследований, а за техничное преодоление препятствий на пути к ученым званиям и степеням. Фильтров против научного шума не было. Поскольку при защите не было двух неизвестных рецензентов, вместо науки стало производиться много шума. Так, СССР стал попадать в диссертационную ловушку.

Как пишет один остроумный автор в интернете[667], "как только перестали жестко требовать практический результат — так сразу расцвела околонаучная паразитическая тусовка которая только пишет пудовые и бесполезные "труды", "осваивает" девятизначные госсредства и дружно травит настоящих новаторов — вон даже "комитет по борьбе с лженаукой" соорудили — ага, вдруг не дай бог кто вложит деньги в нетрадиционную науку и окажется что получить полезный практический эффект можно в 100 раз быстрее и дешевле чем "в академической науке" — тогда придется всем дипломированным околонаучным дармоедам переквалифицироваться в дворников, но это отдельная тема".

Одной из основных ошибок советских руководителей в развитии науки в СССР стало введение института соискательства. Мне кажется, что введение соискательства было временной мерой, но, как говорят, нет ничего более постоянного, чем временное. Пока был жесткий государственный контроль за качеством диссертаций, соискательство в целом, не очень мешало функционированию советской науки. Но как только государство ушло из многих сфер и в частности резко сократило свое присутствие в науке, сразу проявились коррупционные возможности соискательства. Развелось множество частных квалификационных комиссий типа ВМАК. Профанация, а не наука имеется и в диссертациях у многих соискателей типа Зюганова и Жириновского, защитивших диссертации на основе докладов и не занимавшихся в научных учреждениях.

В СССР пытались решить проблему диссертационную ловушку, но подход к советской науке был сугубо бюрократическим. Кроме того интуитивно проблему пытались решить созданием НИИ. Создание специализированных НИИ позволяло стране делать ракеты, перекрывать Енисей и добиваться значительных успехов в связанной с военным делом науке. Между тем в 1980 годах уже шли публикации С. Г. Кара-Мурзы о наукометрии[668], который давал действенные рекомендации о том, что делать.

Тем не менее, многие западные ученые, не находя публикаций у многих советских профессоров, стали очень скептически оценивать их научную квалификацию. В 1991 году эту проблему решал фонд Сороса. И решил ее в западном стиле: ученый — это тот, кто за последние пять лет опубликовал не меньше трех статей в рецензируемых журналах с каким-то минимальным импакт-фактором. Самой большой неожиданностью соросовского эксперимента оказалось то, что на весь бывший Советский Союз таких ученых набралось всего 21 тысяча из 1522 тысяч, числившихся в ЦСУ. Вот так-то.

Как организовано диссертационное дело? Я не буду переписывать инструкцию ВАК, а лучше расскажу, как проходит защита в России и на Западе.

Защищали ли вы когда-нибудь кандидатскую или докторскую диссертацию? О! Это незабываемое мероприятие. Сколько адреналина изойдет из вашего надпочечника, пока вы достигнете искомой цели, получите новенький диплом кандидата или доктора наук. Редко чье сердца останется безучастным перед массивным воздействием этого медиатора. Редко кому не хочется выругаться во всю русскую мощь, покрывая великолепным и незабываемым многоэтажным матом российскую научную бюрократию, славящуюся своим бумаготворчеством. О, сколько раз соискателю приходится проходить через огонь и воды, чтобы медные трубы в конце концов известили о том, что он остепенен, или хотя бы, чтобы председатель счетной комиссии Ученого совета нудным голосом сообщил о том, сколько "белых" и "черных" шаров накидали соискателю эти пакостники, члены Ученого совета.

Давайте пройдемся этим незабываемым путем. Как правило, в аспирантуру поступают сразу после окончания вуза. Год стажировки в научных учреждениях не является обычной практикой. Так называемая научная работа студентов в последние годы вузовского курса в большинстве случаев является не более, чем профанацией научной работы. Например, в университетах на биологических специальностях, самым современным методом исследования, который используют студенты является измерение ректальной температуры. Среди претендентов на аспирантуру достаточно редки случаи, когда научная работа была бы опубликована первым автором в рецензируемом научном журнале. Высшим достижением претендентов на поступление в аспирантуру (я не говорю об исключениях) являются тезисы, опубликованные в студенческих сборниках. Мой опыт чтения этих сборников показывает, что ничего путного студенты в этих сборниках, как правило, не публикуют. Экзамены аспиранты сдают экзамены по философии, языку и по предмету.

Далее. После 3-летней подготовки диссертабельной, то есть очень ограниченной в своей новизне темы, аспиранты публикуют чаще всего одну научную работу в научных изданиях списка ВАК. В большинстве случаев они там не находятся на первой позиции среди авторов, да и новизна работы очень ограничена.

Как происходит подготовка диссертаций в разных коллективах? По разному. Может быть коллективная работа, а затем небольшой кусок коллективного труда выдается соискателю и он его защищает. Так, проходила подготовка диссертантов в Ивановском НИИ неводных растворов при Крестове. Может быть резкое разделение по темам и научный руководитель уже не может заставить аспиранта или научного сотрудника сделать пришедший ему на ум эксперимент. В России аспирантский курс обычно включает часы и педагогической нагрузки. Как правило, это две учебные группы.

После того, как диссертация написана, она должна быть защищена. Но сначала проходит предварительная защита. Предварительная защита — это своего рода репетиция защиты диссертации, но он а проводится не на Диссертационном совете, а на расширенном заседании кафедры, на которое приглашаются ведущие специалисты, представители других кафедр и учреждений.

Обычно защита происходит на заседании собрания авторитетных ученых, который называется Ученым советом. Существуют Диссертационные ученые советы, которые рассматривают работы, потом существуют Экспертные советы ВАК. Далее заключения этой предварительной экспертизы поступают на заседание Президиума ВАКа. Председателем Высшей аттестационной комиссии Министерства образования и науки Российской Федерации является академик РАН М. П. Кирпичниковым. Входящие в систему ВАКа 3600 диссертационных советов рассматривают диссертации соискателей и выносят по ним суждение. Ежегодно через аттестационные советы ВАКа защищается около 4200 докторов наук.

Процедура зашиты напоминает спектакль. Подбираются так называемые официальные оппоненты, которые пишут рецензию на работу и затем с трибуны критикуют автора. Рецензии должны быть даны автору как минимум за неделю до защиты, но это положение никогда не выполняется. Часто о критических замечаниях соискатели узнают только перед самой защитой. Обычно принято, чтобы кроме официальных оппонентов должен быть хотя бы один неофициальный. Диссертант, а точнее его научный руководитель, как главный человек, ответственный за подготовку спектакля должен вместе со своим руководителем найти члена ученого совета, который бы согласился выступить в качестве неофициального оппонента.

Итак, текст диссертации написан, проверен и одобрен шефом, то бишь научным руководителем, а то и двумя (ну любят профессора делить единички подготовленных учеников). И вот, наконец, подобраны официальные оппоненты из числа ближайших друзей научного руководителя или научного консультанта. Их должно быть два для кандидатской и три для докторской диссертации.

Проведена проверка текста диссертации текстовым редактором, что позволит выкинуть из текста безграмотные правки вашего шефа. Надо придумать, а где бы и что бы такое внедрить, но главное не забыть получить справку о внедрении и чтобы была круглая печать и фраза утверждаю от главного начальника учреждения. Почти все как в советские времена.

Нужно придумать или привести в порядок протоколы исследований. Часто это достаточно сложно сделать, особенно, если шеф не требовал у вас их ведения, а вы и не удосужились. Ну нет еще в России такой культуры проведения научных исследований, чтобы подробнейшее ведение протоколов стало вторым я.

Пишется автореферат. Он должен отражать соль работы. Именно его, а не диссертацию будет читать широкая научная общественность России. Но скорее всего она не будет это делать, поскольку всем некогда — ученые работают на двух работах — нужно семью кормить. Автореферат выкладывается на сайт ВАК. Сейчас это уже введено для докторских, и планируется для кандидатских, хотя может быть это будут сайты институтов, где будет проходить защита.

Ну вот, автореферат тоже готов, можно печатать. Сейчас это не проблема. Взял текстовой редактор и проверил ошибки. И печать не проблема. Включил принтер, нажал кнопку на компьютере и текст через несколько десятков минут напечатан. Рисунки теперь тоже напечатать не проблема, был бы хороший принтер. Но так было не всегда. В стародавние советские годы для того, чтобы текст диссертации был красиво напечатан, нужно было знать, где найти хорошую машинистку, работающую на хорошей машинке. Обычно такие реликты водились в обкомах КПСС или в ректоратах или среди секретарей больших начальников. Эти машинистки знали себе цену и брали за свою работу хорошие деньги. Да и хорошую бумагу достать было непросто. Просто так в магазине она не продавалась. Продавалась плохая советская, а нужна была финская. Ведь не дрова печатаешь, а свой великий научный труд…

Напечатанный автореферат несешь на почту и рассылаешь по указанным в списке ВАК адресам и выкладываешь электронную версию автореферата на сайте ВАК или института, где будет защищаться диссертация. Но чтобы знать, где защищаться, надо, чтобы шеф(ы) нашли нужный и подходящий совет по защитам, договорился с председателем совета и ученым секретарем. Это раньше, в добрые советские времена, защита была бесплатной, а сейчас нужно платить денежку, если работа не была выполнена в данном научном учреждении.

Перед защитой наш бедный соискатель должен подготовить проект заключения Ученого совета. Не важно, что есть ученый секретарь и куча секретарш, все делает сам соискатель. Соискатель не знает как это делать, но секретарей ученого совета это не интересует. Они заняты пережевыванием сплетней и питием кофе. Как говорится, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Подарки и взятки требуется дать официальным оппонентам, а также всем секретарям Ученого совета, которые вам помогали.

Далее надо готовить двадцатиминутный доклад для самой процедуры защиты. Его сейчас готовят, используя компьютерные проекторы и особые компьютерные программы типа Power Point. Но вначале надо узнать, а есть ли в зале заседания ученого совета соответствующий проектор и будет ли ваш компьютер понят этим проектором. Но опять же так было не всегда. В добрые советские времена диссертанты готовили слайды или рисовали плакаты, которые потом развешивали в аудитории. В общем дела, дела, дела… бюрократические.

Важно обеспечить, чтобы ученый совет собрался во время и там был кворум. Это такое хитрое слово, часто вызывающее инфаркты у диссертантов. Надо членов Ученого совета обзвонить, а также обеспечить довоз особо старых его членов. Многих очень уж старых членов ученого совета надо довозить. Если учесть, что в Москве и в Питере, да и в других областных городах сейчас постоянные пробки на дорогах, то такая задача становится нетривиальной. В Москве даже оплата за такси теперь берется не за километраж, а за время в пути. Поэтому пробки очень выгодны таксистам. Едешь первые 30 мин и платишь 300 рублей. Затем за каждую минуту еще по 8 рублей (на май 2007 года, сейчас, наверное дороже). Блеск! Поэтому сейчас для таксиста лучше всего стоять, а не ехать. Как у солдата, солдат спить, а служба идет. Таксист стоит, а счетчик чикает.

Автомашины, автобусы, трамваи, троллейбусы теперь постоянно опаздывают, единственный выход — метро.

Заседание совета вызывает излитие в кровь диссертанта новой порции адреналина. Во первых, членов Ученого совета надо было объехать или обзвонить, чтобы они не забыли, что будет заседание. Для очень стареньких членов соискатель должен был обеспечить такси. Если все-таки заседание начиналось, то тревоги диссертанта на этом заканчивались. Сначала секретарь Ученого совета долго бубнит о вымышленных заслугах диссертанта, о его великой жизни, долго и нудно зачитывал документы, собранные на соискателя, в частности его характеристику, информацию о предварительной защите…

Затем слово предоставляется соискателю на 20 минут он, очень волнуясь, рассказывает о результатах своей работы. Иногда он просто читает по бумажке, но это не приветствуется. Далее следуют вопросы членов Ученого совета и ответы на них диссертанта. Сама форма ответа была очень специфична — требуется сначала отметить, что вопрос гениален и все, что сказал спрашивающий, заслуживает публикации в журнале Наука. Затем нужно было очень деликатно указать, что вопрос или замечание на самом деле страдает полным идиотизмом и в тексте диссертации все совершенно правильно.

Далее выступают два (для кандидатской) или три (для докторской) официальных оппонента. Их назначает Ученый совет после прохождения предзащиты. Как правило это очень хорошие знакомые шефа. Они пишут отзыв и не менее чем за 10 дней до защиты должны дать отзыв диссертанту. На деле, хорошо, если соискатель получал отзывы за несколько часов до защиты и имел возможность подготовиться к ответу на замечания оппонента. После выступления оппонентов диссертант должен очень вежливо — не дай бог раздразнить оппонентов или членов Ученого совета — ответить на замечания и вопросы оппонентов. Смысл ответа в том, чтобы отвергнуть замечания, но в очень вежливой форме. Так же происходит и со вторым (третьим) оппонентом. Затем обязательно должен выступить неофициальный оппонент из числа членов Совета.

Стратегия та же. При ответе на замечания официальных оппонентов надо главным образом благодарить их за их великое умение видеть и выявлять ваши мелкие недостатки, которые вы прямо сейчас и исправите. Все знают, что вы ничего исправлять не будете, но это не важно. Помните у Карцева и покойного Ильченко была прекрасная юмореска — Ну ладно в четверг, ну ладно в пятницу, а сами в сторону, один — ничего я ему не сделаю, а другой — а мне ничего и не надо.

Не дай бог, ответить на замечания или вопросы по существу и продемонстрировать, что оппонент не только ничего не понял, но даже не читал вашей диссертации. Это чревато черными шарами при голосовании.

Члены Ученого совета не любят, когда их членов их братии выставляют глупцами.

После выступления неофициальных оппонентов опять бубнит секретарь об отзывах на автореферат. Но даже отрицательные отзывы сейчас обычно никто не принимает во внимание (См.[669]).

Не следует забывать, что члены Ученого совета люди, которые любят вовремя утолять голод. Поэтому в перерыве заседания надо организовать товарищеский завтрак из балыка, копченой колбасы, бутербродов с черной икрой, хорошим винцом…, а ещё не забыть водочки… Неплохо выставить французский коньяк, а также рябчики, ананасы… Помните, как у Маяковского, ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, … диссертант… Чем лучше завтрак, или скорее расширенный полдник, тем качественнее результаты голосования членов ученого совета… Подарки и взятки смазывают телегу научной бюрократии и позволяют ей хоть как-то двигаться.

После защиты организуется большой и дорогущий банкет, как правило в ресторане, куда приглашают всех членов лаборатории и официальных оппонентов да и неофициальных тоже.

Далее один экземпляр сдается в центральную отраслевую библиотеку и один остается в вузе. Практически ничего доделать или исправить в диссертации после получения отзыва официального оппонента нельзя. Соискатель на защите вежливо соглашается с тем, что есть ошибки, но все в диссертации остается как было и в таком виде она хранится в диссертационном зале отраслевой центральной научной библиотеки. Обычно это ГЦНМБ для диссертаций по медицинским наукам и бывшая Ленинка по большинству других наук. Хотя есть и другие отраслевые центральные библиотеки.

Почему диссертационная ловушка проявилась именно в социалистических странах? Для того, чтобы понять это надо несколько слов сказать о том, чем же отличалась советская наука от западной — других успешных способов организации науки пока не выдумали. Западная наука была заточена на поиск новых закономерностей с целью их внедрения в производство благ. Русская и советская наука имели другую цель -защитить страну от агрессии[670]. Именно от этого шла централизация и секретность. В условиях, когда все секретно и нельзя получить высокий индекс цитирования, а затем и уважение коллег, особую роль приобрели диссертации.

Итак, в мире придуманы только два способа развития науки. 1. Конкурентное финансирование Запада — что-то сделать новое и немедленно получить деньги за счет внедрения в практику. Поэтому там идет чередование фундаментальных и прикладных исследований. 2. Ориентация на оборону на основе персональной ответственности за конечный результат. Тоже требуется фундаментальные исследования Так как без них не получишь результат и тогда своя шкура будет попорчена.

Фундаментальная наука нужна, чтобы 1) познать при лидирующем развитии; 2) понять, что сделали в науке лидирующих стран; 3) научить студентов пользоваться. Пункты 2 и 3 связаны. Генетика — наука фундаментальная. По сути изучение генетики в таком количестве в догоняющем СССР было избыточным. Догоняющему СССР генетика в таком количестве была не нужна. В Вавиловском институте ботаники работали 3000-5000 человек. Зачем столько ботаников, если их рекомендации по сельскому хозяйству были такие убогие?

Простому народу наука собственно и не нужна. особенно фундаментальная. Она не ведет к росту производительности труда. Занятия фундаментальной науки повышают квалификацию вузовских преподавателей и они лучше готовят студентов, которые более приспособлены для науки. Но!!! Такие российские студенты легко находят работу за рубежом. Отъезд же такого студента означает потерю денег, затраченных на его подготовку Россией. И трудно его осуждать. Ведь в России нет почти ни одной лаборатории высокого уровня.

А теперь давайте посмотрим, а выгодно ли будет для России, если российский ученый сделает крупное фундаментальное открытие. Я предвижу следующие сценарии. Его американский конкурент экономит деньги на проведение своих исследований. Поскольку американский коллега по уровню своей подготовки превосходит российского ученого, то он легко сможет использовать полученное россиянином открытие в своих прикладных исследованиях и, следовательно, опять, деньги, затраченные на открытие российским ученым, идут на финансирование американской науки. Но это еще цветочки. Есть и еще один вариант, когда американский (или другой западный) университет просто приглашает на работу в свою гораздо лучше оснащенную лабораторию данного российского ученого и этот наш ученый просто начинает работать на геополитического конкурента России.

Все эти примеры показывают, что в условиях нынешнего режима финансирование развитие гражданской фундаментальной науки в нынешней России экономически невыгодно, так как ведет к потере человеческого капитала и денег, идущих в высшее российское образование, и, по сути, косвенно помогает развитию американской науки.

Фундаментальные науки хороши для американцев, которые быстрее внедряют. Когда из фундаментальной науки делают диссертационную кормушку стране мало пользы. Сталин интуитивно понимал, что то, чем занимались физиологи, какими-то механизмами. Но это не те механизмы, которые можно использовать в практическом лечении больных — пока слабоват был СССР, чтобы возглавить создание лекарств в мире, а вот воздействие на нервную систему использовать было можно. Например, микробиолог Гаузе спокойно работал в годы так называемых административных гонений, не верил в учение Мичурина и никто его не трогал. Он дело делал — создавал продуценты антибиотиков.

Функции науки совершенно разные в догоняющей и лидирующей стране. Для лидирующих стран особое значение приобретает фундаментальная наука, которая дает новые направления для развития технологии. В догоняющих странах важнее прикладная наука с небольшим количеством фундаментальный. Требуется осваивать уже имеющиеся или возможные (когда известно, что они могут быть реализованы промышленно) технологии. Поэтому в такой стране важнее финансировать прикладную науки и ОКР.

А как обстояло дело в те далекие годы, сразу же после жестокой и кровавой Великой Отечественной войны. Страна была нищей. Все силы она бросила на восстановление своей экономики. И ещё на создание ракетно-ядерного щита. Люди голодали, недоедали или обходились малым, но отдавали все силы на создание атомной бомбы. Нужна ли была тогда генетика дрозофилы? Думаю, что нет. Она принесла бы свои плоды через десятилетия. Полученные же фундаментальные знание были очень на руку американцам с их более развитой наукой, готовой сразу внедрять. Мичуринские подходы давали результат сразу. Морганисты ничего в практику в те годы дать не могли.

Наука требовала большего финансирования и введения большей ответственности за полученный результат.

Советские ученые били тревогу. Президент АН СССР академик Г. И. Марчук[671] писал о кризисе советской науки: «Широкой общественностью, руководством страны должно быть осознано: наше положение в науке находится в разительном контрасте не только с развитыми, но и с развивающимися странами».

Самое интересное, что симптомы нарастали постепенно. Первые свидетельства снижения эффективности советской науки были получены еще в конце 60-х годов. Один из выводов работы Бариновой и др.[672] — о низкой эффективности научных исследований в СССР, подкрепленный количественными данными, оказался довольно неожиданным. Тогда гораздо чаще говорилось о высокой эффективности науки в Советском Союзе и превосходстве ее над наукой капиталистических стран. Полученные данные не подтвердили этот тезис. Выяснилось, что наукометрический подход может вскрывать просчеты в управлении наукой, и в этом плане он мог быть опасен для руководства наукой на разных уровнях.

Симптомы нарастали постепенно. С. Г. Кара-Мурза[673], анализируя состояние науки в позднем СССР науковедческими методами, убедительно доказывает, что за последние 15-20 лет перед гибелью СССР в науке стало нарастать отставание от мировой науки. Особенно устаревшим познавательным аппаратом пользовались в СССР химики. В среднем в химических журналах СССР 60% ссылок на иностранные источники относятся к работам, опубликованным 10 и более лет назад. Для биологии этот показатель равен 32%, для физики — 34%. Анализ литературы показал, что советские авторы используют меньшее число методов на одну статью, чем авторы за рубежом[674]. В 1976-1987 годах произошло резкое постарение научных кадров[675]. В середине 80-х годов советские доклады на международных симпозиумах составляли менее 1%[676].

В 1989 году С. Г. Кара-Мурза[677] сделал вывод, что накопленное отставание в развитии материально-технической базы науки СССР было столь велико, что одновременное технологическое переоснащение всей развернутой в стране сети научных организаций будет или экономически невозможно или оно будет идти в таком темпе, что разрыв не сократится, а увеличится. Неизбежен был переход к селективной стратегии в научной политике или резкое увеличение финансирования науки и ее реформа с целью повышения эффективности.

С. Г. Кара-Мурза[678] вместе с М. Петровым[679] нашли болевые точки советской науки — плохое развитие создания научных методов, разделение фундаментальных и прикладных наук и отсутствие мотивации ученых — и поставили вопрос о коренной реорганизации науки в СССР, но их не услышали… Если добавить плохое знание языков, медленную доставку ученым оригинальных научных работ с Запада, плохие учебники…, то сразу появляется карта лечения нашей науки. Петров назвал это лечение онаучиванием населения по интенсивной модели. Но СССР рухнул, а в рыночной России это невозможно. Их рекомендации не пригодились, сейчас наука в России уже погибла и больше не возродится.

Итак, к концу советского периода наука СССР стала испытывать определенные финансовые затруднения. Резко снизился прирост числа научных сотрудников. Им не хватало современных приборов и реагентов. Уровень их жизни относительно других категорий населения резко упал. Ну и главное состояло в засилье советских научных директоров и все большего засасывания советской науки в диссертационную ловушку.

Почему выжили и показали хорошие результаты советские физики? Спросите вы. Может, потому, что работали на основе персональной ответственности за конечный результат (бомбу надо было сделать и ракеты создать) и меньше думали о погонах в виде диссертаций, степеней и званий. Да и от недостатка финансирования страдали меньше. Все же оборона!

Итак, повторим кратко полученные выводы. 1. Было ли отставание советской биологии и медицины? Было. 2. Было ли оно связано с сессией ВАСХНИЛ или деятельностью Лысенко? Нет. 3. Может когда этот страшный "тиран" Сталин умер, сразу все расцвело? Отнюдь нет.

Причина не в том, что Лысенко мешал научной преемственности или нарушал моральные нормы, или в том, что он подавлял свободу дискуссий, а в том, что все больше проявляла себя диссертационная ловушка (главное было защитить, а не опубликовать и внедрить) и не было адекватного роста финансирования этих областей, сравнимого с таковым в США и Европе. Все больше проявляло себя остаточное финансирование гражданской биологии и медицины. Там же, где финансирование было неплохим, то и наука была на уровне, например Ядерный институт военного значения под Владимиром.

Когда Сталин умер, все стало загнивать. Первыми захотели свободы сами ученые. Хрущев тоже внес свою лепту в отставание советской биомедицинской и химической науки, когда в 1961 году разделил единую централизованную советскую науку на фундаментальную и прикладную и подчинил прикладные отделы министерствам и ведомствам, что сразу вызвало всплеск корпоративизма и местничества и дублирования научных исследований. Прежде директора имели план снижения себестоимости и искали научные решения. Например, минимальные встречные перевозки были и при Сталине, но они особенно стали нарастать уже после 1953 года, когда отменили снижение норм выработки и планы по снижению себестоимости и начали печатать деньги. Хрущев начал эмиссию денег и сразу же возникло несколько курсов рубля. Наконец, реформы науки подложили мину замедленного действия под советскую науку.

Однако в первые годы после смерти Сталина все деградировало медленно. Затем диссертационная ловушка долгое время перекрывалась резким увеличением финансирования науки в конце 60 годов. Кое-что тогда досталось и биологам. Те 4 года, что, возможно, были потеряны в результате излишнего усердия чиновников от науки, с лихвой бы компенсировались за счет огромных финансовых влияний в биологию и привлечения молодежи, Кроме того послесталинские руководители резко сократили финансирование биологической науки в пользу физики и техники[680].

Но все познается в сравнении. Да, административные гонения задержали развитие генетики в СССР, но неизвестно, на сколько лет задержал развитие генетики и всей науки в России "великий реформатор" и марксист в душе Егор Гайдар. Обвальный выезд ученых среднего возраста, занятых во всех сферах науки, отсутствие финансирования исследований, ничтожный, в несколько раз ниже среднего по России, уровень оплаты труда в сфере науки — вот результат очередного марксистского эксперимента по внедрению рынка, как более "передовой" организации производства в отдельно взятой стране.

Главными же причинами являются две. Это диссертационная ловушка и всесилие директоров НИИ. Мешало также относительное уменьшения финансирования биологии. Все меньше денег давали для биологов[681]. Загнивание советской биологии в целом было связано не только с относительным уменьшением финансирования, и с диссертационной ловушкой, но и с отсутствием ответственности за конечный результат.