Миф о притеснениях учёных в СССР Сталиным

ГЛАВА 4. ПОЧЕМУ И КАК БЫЛА ОРГАНИЗОВАНА СЕССИЯ ВАСХНИЛ?

А теперь вернемся к сессии и ответим на несколько вопросов. 1. Почему вообще эта сессия состоялась? 2. Кто принял решение о ее проведении и почему? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться в 30-е предвоенные годы и проследить, как развивалась генетика с того времени до 1948 года и что произошло непосредственно перед сессией. Сначала поговорим о том, что же тогда происходило в генетике. Биологическая дискуссия в СССР не началась, а лишь подошла к своей кульминации на знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года. Последовательность событий, предшествовавших этому печальному для советской генетики событию весьма интересна. А случилось вот что.

Еще до войны прошли широкие научные дискуссии о проблемах генетики, но они не завершились административными мерами. Внешне все это выглядело как обычная теоретическая дискуссия. На самом деле, в самой дискуссии присутствовал политический оттенок. Я не говорю об обычных для тех времен упоминаниях роли партии и Сталина. Нет. Дело было в евгенике. Но об этом чуть позже.

Генетика, сыгравшая решающую роль в превращении биологии, как считают генетики, в точную науку, оформилась как самостоятельная дисциплина в 1900 г., когда независимо друг от друга Корренс, Чермак и де Фриз переоткрыли те же закономерности, которые описаны Г. Менделем в 1865 г., что направило исследователей на поиск структур, обеспечивающих передачу признаков от поколения к поколению. Установление закономерного расщепления признаков в потомстве гибридов делало неизбежным признание наличия дискретных факторов наследственности, однако долгое время в представлениях биологов эти факторы представлялись абстракциями. В 1909 г. для обозначения менделевского фактора наследственности был предложен термин «ген» (Иогансен). В 1910 г. стала ясна локализация наследственных факторов в хромосомах. Сделал это Т. Морган (1866-1945), и теория получила название «морганизм». Несколько ниже я остановлюсь на том что такое наследование, гены, хромосомы и т.д. и как механизм наследования реализуется в реальности. Сделаю я это в максимально упрощенной форме. Ну а пока читателю придется верить мне на слово и пропускать непонятные слова.

В России генетика стала развиваться только с 1914 г. В 1915-1919 г.г. в России возникли две основные генетические школы: Н. К. Кольцова в Москве и Ю. А. Филипченко в Петрограде. Н. К. Кольцов и Ю. А. Филипченко были связаны творческими проектами в области евгеники: Н. К. Кольцов организовал Русское евгеническое общество с филиалом в Петрограде, который возглавил Ю. А. Филипченко.

В СССР золотой век генетики начался вскоре после Октябрьской революции 1917 года. С первых шагов отечественная генетика была связана с европейскими и американскими корнями, прежде всего с лабораториями У. Бэтсона в Англии (переписка с Н. И. Вавиловым, визит в СССР), Т. Х. Моргана в США, с которым поддерживал контакты Ю. А. Филипченко, пославший в его лабораторию Ф. Г. Добржанского (1900-1975), оставившего затем свою собственную школу эволюционной генетики мирового масштаба.

Советские ученые развивали международное сотрудничество. Ученики Т. Х. Моргана — К. Бриджес и Дж. Меллер бывали и работали у Н. И. Вавилова и в Ленинграде и в Москве, преподавали на кафедре генетики растений Ленинградского университета. Знаменательна брошюра 1925 г. «Наследственны ли приобретенные признаки?», авторами которой были Т. Х. Морган и Ю. А. Филипченко. В этой книжке обсуждались проблемы, более чем актуальные для тогдашней советской генетики, если учесть, что последующие дискуссии все больше концентрировались вокруг ламаркизма. Что же это за зверь такой, спросит меня читатель.

А дело вот в чем. Как и в любой другой науке, развитие генетики не сопровождалось полным единодушием — существовали альтернативные теории. Это было связано с тем, что после Менделя долгое время никто не мог найти организмы с такими признаками, которые бы расщеплялись по законам Менделя (см. ниже). Поэтому вновь подняли голову теории развития, основанные на идее Ламарка о том, что признаки, полученные в течение жизни могут наследоваться.

Но вернемся к генетике. В середине тридцатых годов, по мнению многих современных ученых, советская генетика несомненно стояла на втором месте в мире после США. Наиболее крупной фигурой российской генетики был Н. И. Вавилов, открывший параллельность наследственной изменчивости растений (1922), и центры происхождения культурных растений (1927). Заслуги Вавилова еще при жизни были оценены современниками. Его имя было занесено на обложку основного в то время генетического журнала Heredity вместе с именами других крупнейших генетиков мира.

Н. К. Кольцов, глава московской школы генетиков, предложил в 1935 году гипотезу о матричном принципе репродукции гена и предложил идею, что все гены в хромосоме представляют одну гигантскую молекулу. Правда, он считал, что эта молекула белковая. А. С. Серебровский и Н. П. Дубинин в 1929 году впервые продемонстрировали сложную организацию гена. С. С. Четвериков заложил основы экспериментальной генетики популяций. А. С. Серебровский (1940) предложил уникальный биологический метод борьбы с вредителями сельского хозяйства. Г. Д. Карпеченко впервые получил межвидовые гибриды растений.

Несмотря на достижения генетиков альтернативные гипотезы продолжали развиваться. В конце 20-х годов советские неоламаркисты стали активно пропагандировать теорию наследования приобретенных в ходе жизни свойств организма. Эти неоламаркисты получили существенную помощь от группы философов-марксистов, таких как М. Б. Митин и П. Ф. Юдин, заявивших, что теория Ламарка соответствует основным постулатам диалектического материализма. Их оппоненты обвинялись в идеализме, в том смысле, что они отрицают возможность влияния внешней среды на наследственность. Правительство даже пригласило известного австрийского ламаркиста Пауля Камерера занять высокий пост в советской биологической науке.

В 1931 г. Общество биологов-марксистов под председательством Б. П. Токина провело в Комакадемии дискуссию. В резолюции конференции выдающийся русский ученый Н. К. Кольцов был назван "механистом", а другой генетик С. Г. Левит "меньшевиствующим идеалистом", однако ни тот, ни другой не оставили генетики.

Но как обычно в те годы обе группы широко использовали политическую риторику и политические интриги. В 1935 году Лысенко назвал Вавилова в числе группы советских биологов, которые повредили советскому сельскому хозяйству. Не скупились на политические ярлыки и морганисты[242].

В середине 1930-х годов дискуссии возобновились, но уже с участием быстро набирающего силу Т. Д. Лысенко и достигли апогея в период 1936-37 гг. Т. Д. Лысенко базировался на следующих постулатах. 1. В то время он отрицал существование неизменных генов, объявляя их выдумкой буржуазных идеалистических ученых. Он отрицал законы Менделя, считая их "выдумкой католического монаха". 2. Лысенко безусловно принимал идею наследования приобретенных признаков и отрицал роль отбора и эволюции, который считал "ошибкой Дарвина". 3. Лысенко считал, что один вид внезапно, в результате скачка, может превратиться в другой, например, береза в ольху, овес — в пшеницу, кукушка — в пеночку". В то время Лысенко публикует результаты, будто бы доказывающие, что пшеница может превращаться в рожь. Эксперименты Лысенко возможно и не были сфабрикованы — они просто были не "чистыми", были недостаточно точны и не было сделано необходимое число контролей. А это обычное явление в научной среде.

Далее. Лысенко заявлял, что источником его знаний являются работы И. В. Мичурина и К. А. Тимирязева, а также классиков марксизма. На основе этих "знаний" он предлагал рецепт быстрого улучшения сельского хозяйства в целом, быстрого выведения ценных сортов растений — в 2-3 года, в то время как методы, базирующиеся на основе законов Вейсмана-Менделя-Моргана, требуют 10-15 лет работы. Сталин поддержал Лысенко. В 1935 году на съезде колхозников в Москве, где Сталин сидел в президиуме, после выступления Лысенко Сталин воскликнул — Браво, товарищ Лысенко, браво!

В конце 1936 года была развернута кампания против С. Г. Левита, по сути основоположника российской медицинской генетики, и Медико-генетического института. Зав. отделом науки МГК ВКП(б) Э. Кольман созвал 13 ноября 1936 г. в Доме ученых собрание биологов и медиков для разоблачения "жульничества фашистских и фашиствующих ученых" и "расистских фальсификаций биологии". Д. З. Комиссарук "указала, что Левит по своим взглядам меньшевиствующий идеалист и фактически не разоружился". Тенденциозное сообщение о собрании появилось в "Комсомольской правде" 15 ноября 1936 г.[243]. Хотя С. Г. Левит опроверг все обвинения Кольмана: аргументировал его некомпетентность в разбираемых вопросах и необоснованность критики, 4 декабря 1936 г. Фрунзенский райком ВКП(б) исключил С. Г. Левита из партии "за связь с врагом народа, за протаскивание враждебных теорий в трудах института и за меньшевиствующий идеализм".

Дискуссии были продолжены на декабрьской научной конференции 1936 г. Из-за сложной обстановке в стране после разоблачения заговора главы НКВД Ягоды был отменен Всемирного конгресса генетиков в Москве, назначенный на лето 1937 года. Другой причиной отмены стало обвинение руководителями компартии ведущих советских генетиков в том, что они разделяют взгляды германских фашистов на генетику и даже покрывают "троцкистов".

В мае-июне 1937 г. комиссия Наркомздрава начала обследование Медико-генетического института (МГИ). 5 июля 1937 г. С. Г. Левит был снят с поста директора МГИ. Вскоре институт был закрыт; большинство сотрудников уволено. С. Г. Левит был арестован в ночь с 10 на 11 января 1938 г. 17 мая приговорен к смертной казни за терроризм и шпионаж (у него были конфискованы фотоаппарат, кинжал и пишущая машинка) и 29 мая расстрелян. Реабилитирован посмертно 5 сентября 1956 г.[244].

Директор Института генетики Н. Вавилов отказался выполнять решения конференций — критически пересмотреть основы генетики, заявив, что при таком критическом пересмотре нужно сжечь всю мировую литературу на большом участке биологии, наиболее тесно связанном с практикой.

И все бы было нормально, обычные споры в науке, но на эти научные дебаты наслоилась политика. Что было связано с тем, что советские генетики увлеклись евгеникой.

Евгеника? А это что за зверь, может снова спросить читатель? Это наука об улучшении человеческой расы путем отбора. Корни и истоки этой дискуссии идут из 20-х годов — именно тогда в СССР под руководством известного советского генетика Н. К. Кольцова вновь развернулась пропаганда идей основоположника евгеники в Англии К. В. Саллеби, согласно которым «производить потомство должны гений и святой, спортсмен и художник, а не преступник, слабоумный, немощный человек и обыватель».

Идеи евгеники прямо следуют из признания, что ум или способность человека абстрактно мыслить передается по наследству, а раз так, то можно для выведения умных людей пользоваться генетическими методами отбора. Коль скоро направленное изменение генов невозможно, а роль воспитания и воздействия среды вторична и зависит от генов, то кардинально преодолеть пороки человека и человеческого общества можно, лишь отбирая результаты случайных изменений (мутаций) путем создания условий для размножения «лучших» людей (передача им управления обществом при этом, видимо, подразумевается) — позитивная евгеника — и затруднения размножения «худших» людей — негативная евгеника.

Практическое свое воплощение идеи евгеники получили в виде расовых законов, принятых в США и Германии в первой половине XX века. Хотя до принятия расовых законов дело дошло только в США и Германии, они широко обсуждались также и в Англии, Франции, Скандинавии и России. К числу стран, одобривших законы о стерилизации (1907-1931) относятся Норвегия, Швеция, Дания, Финляндия, Соединенные Штаты, Эстония, Вольный Город Данциг, Швейцария, Англия, Бермуды, Канада, Мексика, Япония, Германия.

В США, например, «фокусом негативной евгеники стала «индианская идея» (по названию штата, где впервые был принят закон): принудительная стерилизация лиц, которых суд признавал, подчас на произвольной основе, нежелательными для общества. К 1935 г. законы о принудительной стерилизации были приняты в 26 штатах США (еще в 10 ожидали принятия, и только 12 штатов этот закон отвергли). В Калифорнии к 1935 г. было стерилизовано на этой основе 12 000 человек…

В 1920 году Н. К. Кольцов вместе с Ю. А. Филипченко основал «Русское евгеническое общество» и 20 октября 1921 года на первом его заседании выступил с докладом «Улучшение человеческой породы». Далее эти светила отечественной генетики начали издавать «Русский евгенический журнал», пропагандирующий «достижения» евгеников всего мира в виде публикации, например, работ приснопамятного Ч. Давенпорта «Наследственность телосложения» (1924), Г. Лафлина «Евгеническая стерилизация. Исторический, правовой и статистический обзор евгенической стерилизации в Соединенных Штатах» (1926) и других. Ф. Добржанский признавал наличие «генотипа правящих классов». С 1922 по 1931 г. выходил кольцовский "Русский евгенический журнал"[246].

В 1929 году известный советский генетик и евгеник А. С. Серебровский в своей программной статье прямо заявил о том, как советская евгеника готова поучаствовать в программе индустриализации страны и выполнении пятилетнего плана: «Если бы нам удалось очистить население нашего Союза от различного рода наследственных страданий, то, наверное, пятилетку можно было бы выполнить в 2-3 года». С этого года генетики ведут отсчет так называемых гонений на генетику. Однако, если быть более точным, то 1929 год можно считать датой начала гонений не на генетику как таковую, а именно на евгенику. В издававшихся в СССР «Известиях бюро по евгенике» публиковались и европейские генетики.

До 1936 года «гонения» ограничились лишь закрытием «Русского евгенического журнала», фактической отменой подготовленного Н. И. Вавиловым международного конгресса генетиков и критическими статьями в печати, в которых доморощенным «улучшателям человеческой породы» предлагалось обратить внимание на сомнительность пропагандируемых ими идей[247]. Одним из основных критиков евгеники был академик Лысенко, который на этом во многом и составил политический капитал.

На самой декабрьской научной конференции 1936 г. зав. Отделом науки ЦК дал понять, что не следует поднимать вопросы генетики человека, и три из четырех основных докладчиков (Вавилов, Лысенко, Серебровский) подчинились. Четвертый же, американский ученый Меллер, неожиданно для всех дерзко завершил свое выступление заявлением, что именно лысенковские взгляды как раз и служат логической основой для расизма и фашизма".

В 1939 году в "Правде" появилась агрессивная статья против Н. К. Кольцова. Затем в возглавляемый Н. К. Кольцовым Институт экспериментальной биологии (ныне Институт биологии развития РАН им.

Н. К. Кольцова) была послана комиссия, включающая Лысенко. На основании заключения комиссии Кольцов был снят с должности директора. То, что были дискуссии, хорошо, а то ведь морганисты заняли большую часть административных постов. Директора НИИ в СССР быстро перерождались,превращаясь в научных администраторов.

Как видим, возникшие в 30-е годы споры по генетике быстро перешли из области науки в область политики. По одну сторону находились всемирно известные биологи, последователи Моргана. Им противостояла группа, возглавляемая Лысенко, который использовал марксистскую терминологию для рекламы своих достижений. Он представил правительству картину бесперебойного снабжения продовольствием на основе достижений марксистской биологии, обещал через десять лет начало новой эры изобилия, открыто боролся против генетиков, утверждая, что они ставят палки в колеса прогресса. Самое интересное, что обещания Лысенко были обоснованы. Он действительно получил выдающиеся практические результаты (см. главу 3).

Существенную роль негативного отношения Сталина к генетике (хотя это мои домыслы) мог сыграть факт поддержки Гитлером генетиков именно как евгеников. Почему генетика оказалась в центре политической борьбы? Да потому, что она давала теоретический фундамент общественным теориям. У фашистов были теории, краеугольным камнем которых были идеи о чистоте расы, неизменности генов, в СССР были поддержаны другие теории, основанные на наследовании приобретенных признаков и изменчивости генотипа в зависимости от условий существования[248].

Критика Н. К. Кольцова и Л. С. Берга усилилась в результате выступления в «Правде» в 1938 г. в связи с начавшейся кампанией по выборам в АН СССР академиков А. Н. Баха, В. Л. Келлера и др. Н. К. Кольцова критиковали за его работы по генетике человека (евгенике). В 1939 году агрессивная статья против Н. К. Кольцова появилась в "Правде" Затем была послана комиссия, включающая Лысенко, в возглавляемый Н. К. Кольцовым Институт экспериментальной биологии (ныне Институт биологии развития РАН им. Н. К. Кольцова). На основании заключения комиссии Кольцов был снят с должности директора.

Итак, уже в предвоенные годы в генетике отчетливо выделились две группы учёных, отстаивающих разные научные модели. Одни поддерживали Моргана, другие — Ламарка. Вроде бы ничего страшного. Такие дискуссии ведутся по широкому фронту науки всегда и везде. Но на беду, в дискуссии вмешалась политическая составляющая. Генетики оказались замешанными в пропаганде евгеники, а евгеника нашла широкую поддержку в гитлеровской Германии. Начались дебаты, статьи в научных журналах критиковали Лысенко и его последователей, но по сути дела ничего существенного из своих практических достижений морганисты противопоставить Лысенко не смогли.

Итак, дискуссии закончились трагически: Вавилов, Карпеченко, Левитский, Говоров, Надсон и многие другие генетики были репрессированы и физически уничтожены. Но эти репрессии в научной сфере скорее всего явились результатов той вспышки репрессий по всей стране, которая случилась в 1937-1938 годах. К случаю Вавилова я еще вернусь ниже.

Так проходит время до июня 1941 года. Начинается Великая Отечественная война и теоретические споры гаснут сами собой. Критика Лысенко не умолкала и в военные годы. Однако Великая Отечественная война несколько заглушила остроту споров. Во время войны распри на время были забыты, советские ученые слаженно работали на нужды фронта[249]. Были найдены новые эффективные формы сотрудничества ученых на основе, я бы сказал, мягких шарашек (см. ниже).

Далее привожу отрывок из статьи, найденной мною в интернете[250].

"Во время выборов Президиума АН СССР в 1942 году Трофим Денисович, несмотря на очевидную поддержку его властью, набирает лишь 36 голосов из 60 — меньше, чем кто-либо другой. В конце 1944 года «первую скрипку» стал играть давний противник Трофима Денисовича по дискуссиям 1936 и 1939 годов профессор кафедры генетики и селекции Тимирязевки академик АН БССР Жебрак. Так, в начале 1945 он отправляет в ЦК на имя Маленкова письмо, где объясняет, как вредна для международного престижа СССР борьба Лысенко с генетиками: «Необходимо признать, что деятельность акад. Лысенко в области генетики наносит серьезный вред развитию биологической науки в нашей стране и роняет международный престиж советской науки». Он отмечал, что Лысенко превратил Институт генетики «в штаб вульгарной и бесцеремонной борьбы против мировой и русской генетической науки», предлагал объявить вредными выступления Лысенко и Презента, сменить руководство институтом, начать издавать «Советский генетический журнал», командировать генетиков в США и Англию за опытом и т.д. Спустя несколько месяцев он пишет Маленкову второе письмо (очевидно, на первое был получен если не одобрительный, то и не ругательный ответ), с проектом ответа генетикам США, критикующих «политизированную науку в тоталитарном государстве». Маленков проставляет на втором письме резолюцию начальнику УПиА (Управление пропаганды и агитации при ЦК ВКП(б) ), в которой, очевидно, указывая на оба письма Жебрака, говорит: «Прошу ознакомиться с этими записками и переговорить со мной». (В скором времени (16 апреля 1945) Жебрак будет принят вторым человеком в руководстве страны Молотовым, а с 1 сентября 1945 станет зав. отделом сельскохозяйственной литературы в УПиА, где и будет работать, совмещая с преподаванием, до апреля 1946. В начале 1947 он становится депутатом Верховного Совета БССР, и почти сразу же — Президентом АН БССР.)

В том же 1945 году недавно выдвинутый Сталиным на пост Президента АН СССР младший брат Николая Вавилова, Сергей внесет предложение в ЦК партии и Правительство о замене ряда членов Президиума АН, причем среди предлагаемых к исключению членов будет значиться фамилия Лысенко. Это предложение начало прорабатываться в ЦК и начальник УПиА Александров в письме на имя Молотова и Маленкова отметит в стиле «казнить нельзя помиловать»: с одной стороны, «можно было бы согласиться с мнением академиков», а с другой, Лысенко «было бы целесообразно выбрать в новый состав президиума»…"

А потом противоречия стали обостряться.

Из литературы следует несколько совершенно неверных трактовок относительно того, зачем была организована сессия ВАСХНИЛ. Казалось бы сессия ВАСХНИЛ была созвана для разгрома генетиков. Но познакомившись со стенографическим отчетом сессии, я пришел к выводу, что это не так. Напротив, мичуринцы готовились к обороне. Вот, например, академик С. Ф. Демидов на сессии августовской ВАСХНИЛ отмечал, что "масштабы внедрения в производство предложений академика Лысенко весьма значительны и перечислял следующие его работы:

1. Яровизация зерновых культур, позволяющая продвинуть ценные сорта яровой пшеницы в более северные районы и обеспечивающая значительную прибавку урожая… В 1940 г. Посевы яровизированными семенами были произведены на площади 13 млн. га. …

2. Летние посадки картофеля, обеспечивающие прекращение вырождения посадочного материала в южных районах. Площади их достигают сотен тысяч гектаров…

3. … под руководством ак. Лысенко выведен сорт озимой пшеницы Одесская 3, он превышает по урожайности стандартные сорта на 3-4 ц с гектара, является морозостойким и одновременно засухоустойчивым. Выведен сорт ярового ячменя Одесский 9. Сорт хлопчатника Одесский 1 является по существу основным сортом новых районов хлопководства.

Академик Лысенко сыграл большую роль в разработке научных основ семеноводства в стране.

4. Мероприятия по укреплению собственной сырьевой базы для производства натурального каучука…

5. Широкое производственное освоение мероприятий по повышению урожайности проса… обеспечило получение урожайности проса свыше 15 ц с гектара.

6. Чеканка хлопчатника, применяющаяся теперь на площади 85-90% всех посевов хлопчатника и обеспечивающая … увеличение доморозного сбора лучших сортов хлопчатника на 10-20%.

7. Академиком Лысенко в годы Великой Отечественной войны внесены предложения по обеспечению повышения всхожести семян зерновых культур в восточных районах СССР. Внедрение этих предложений позволило колхозам и совхозам Сибири значительно увеличить собственные ресурсы семян и повысить урожайность.

8. Представителями мичуринского направления в биологической науке разработан и практически широко распространён такой эффективный приём селекционной работы, как внутрисортовые и межсортовые скрещивания, методы браковки в селекционном процессе и сознательного подбора родительских пар.

9. В соответствии с решениями февральского Пленума ЦК ВКП(б) в степных районах юга в настоящее время широко внедряются летние посевы люцерны в чистом пару, что быстро обеспечивает значительное увеличение урожаев семян этой культуры, столь необходимых для освоения правильных травопольных севооборотов.

10. В годы войны академиком Т. Д. Лысенко были разработаны и широко внедрены в практику колхозов и совхозов лучшие сроки сева и уборки зерновых культур в Сибири, а также такие важные мероприятия, как мероприятия по борьбе со свекловичным долгоносиком; использование верхушек клубней картофеля в качестве посадочного материала, что значительно увеличило семенные ресурсы этой культуры; биологический метод борьбы с вредителями и др.

Академик Т. Д. Лысенко успешно разрабатывает вопрос о внедрении в земледелие СССР ветвистой пшеницы, а также вопросы о разведении лесов в степных районах. Одной из основных особенностей академика Лысенко является его повседневная связь с колхозами и совхозами, привлечение к научным исследованиям большого коллектива передовиков сельского хозяйства и быстрое внедрение научных достижений в сельскохозяйственное производство.

Как видим, сам по себе этот текст, где подобраны достижения Лысенко, а не компромат на оппонентов, свидетельствует о том, что акад. Демидов готовился защищать Лысенко, а не атаковать его оппонентов. Лысенко тоже не громил морганистов — он защищался, а потом перешел в контратаку. Ну а далее случилось, как всегда. Хотели как лучше, а получилось, как всегда. Давайте подумаем вместе. Если Лысенко был продолжателем Мичурина, сделал множество открытий и был, как говорится, в фаворе, то зачем ему было громить оппонентов? Может, из-за того, что оппоненты мешали его научной работе?

То, что происходило накануне сессии, тоже очень характерно. Анализ исторических событий, предшествовавших сессии ВАСХНИЛ, показывает, что после Великой Отечественной войны первыми пошли в атаку на Лысенко морганисты, используя административный ресурс не только СССР, но и мирового научного сообщества.

Позже известный генетик Н. Дубинин[251] в своей биографической книге также признал, что генетики первыми начали использовать административный ресурс в конфликте с Лысенко, воспользовавшись своими связями в ЦК и сыном А. Жданова и тем самым вызвали огонь на себя.

Первый удар был нанесен ещё в 1945 году, когда профессор Сельскохозяйственной академии им Тимирязева Антон Романович Жебрак, известный советский морганист и оппонент Лысенко, опубликовал статью "Советская биология" в американском журнале Наука (Science), где он отстаивал позиции вавиловской школы и критиковал взгляды Лысенко и тем самым как бы вынес сор из избы советской науки на суд международной общественности. Ладно бы писал о своих научных открытиях. Так нет. Решил философию развести.

Второй удар морганистов был направлен Лысенко в "поддых", в область методологии. Скрытный удар. В 1946 г. морганистами был разработан новый стандарт количественного анализа экспериментальных данных. Как было указано, в целях некоторого упорядочения агрономических исследований был напечатан в качестве рекомендуемого стандарт по методике сельскохозяйственных полевых опытов (ГОСТ 3478-46). Это был прямой удар по Лысенко, который отрицал необходимость биометрии. По требованию руководства ВАСХНИЛ, признавшего этот стандарт нарушающим свободу исследования, тираж его был уничтожен». Напомним, что в 1946 г. президентом ВАСХНИЛ был академик Т. Д. Лысенко, которому за год до этого было присвоено звание Героя социалистического труда. Не спорю, улучшать математическую обработку научных результатов надо. Но вот всегда ли? Надо ли иметь часы с миллисекундной стрелкой для анализа событий на полях? Это с одной стороны. С другой стороны, отношение Лысенко к прикладной статистике достаточно ясно определено самим фактом уничтожения тиража этого ГОСТа и отказом от него[252].

Стороны продолжали обмениваться ударами. Вот ещё один кусок из интернетовской статьи: "Сталинских премий удостоятся (после войны — С. М.) явные «антилысенковцы» Немчинов и Эдельштейн за труды, идущие вразрез с «мичуринской биологией» (Немчинов за работу «Сельскохозяйственная статистика», против которой выступал Трофим Денисович, а Эдельштейн за учебник «Овощеводство» с теорией гена и законами Менделя). В том же 1946 году Жебрак напишет письмо Маленкову с предложением создать новый генетический институт, необходимость которого, по его словам, «вызывается тем, что существующий Институт генетики, возглавляемый академиком Т. Д. Лысенко, разрабатывает в основном проблемы мичуринской генетики. Проектируемый Институт генетики и цитологии будет разрабатывать другие направления общей и теоретической генетики». Президиум АН СССР подавляющим большинством голосов одобрит инициативу, причем против будут всего лишь двое — Лысенко и Державин (зав. кафедрой славянской филологии ЛГУ) "[253].

"В 1947 любимое детище А. А. Жданова — Издательство иностранной литературы -выпускает мощную «генетическую» серию книг: Эрвина Шредингера «Что такое жизнь с точки зрения физика?», «Организаторы и гены» К. Х. Уоддингтона, «Биохимическая эволюция» М. Флоркэна, «История эмбриологии» Дж. Нидхэма, «Антагонизм микробов и антибиотические вещества» З. Ваксмана"[254].

"Весной 1947 Жебрак и Алиханян пишут письмо А. А. Жданову, в котором прямо утверждают, что «наши разногласия (со сторонниками Лысенко) имеют ГОСУДАРСТВЕННЫЙ характер». (Ну что тут скажешь? Про таких принципиальных говорят «Парень — гвоздь. Сам в стену лезет». Интересно, куда подевается вся государственная непримиримость и Жебрака, и Алиханяна спустя год, на сессии ВАСХНИЛ) "[255].

Лысенко и его сторонники не остаются в долгу. 30 августа 1947 г. в "Литературной газете" была опубликована статья под названием "На суд общественности". Подписали статью известные поэты А. Сурков, А. Твардовский и Г. Фиш. Авторы статьи писали: Когда мы читаем новое произведение советского писателя слушаем новую симфонию композитора, узнаем о талантливом изобретении конструктора, о новом открытии нашею ученого, мы испытываем естественную гордость и радость за наших людей, за взрастившую их великую Родину. Но, видимо, есть еще и в нашей среде люди, у которых это чувство гордости и радости за успех родной культуры, как это ни странно, отсутствует. В американском журнале "Сайенс" появилась статья советского ученого, президента Академии наук Белорусской ССР, проф. А. Жебрака. Можно было думать, что советский ученый использует свое выступление в иностранном журнале для популяризации достижений передовой советской науки, для борьбы с враждебными, лженаучными буржуазными теориями или хотя бы для деловой информации. Нет! Проф. А. Жебрак решил посвятить свою статью уничтожению и охаиванию передового советского ученого, известного всему культурному человечеству своими новаторскими трудами в области физиологии растений и генетики, академика Т. Д. Лысенко, Под видом объективного изложения состояния генетики в СССР А. Жебрак целиком солидаризируется с наиболее реакционными американскими профессорами в оценке теоретических достижений советской мичуринской школы, возглавляемой Т. Д. Лысенко.

В своем низкопоклонстве перед зарубежной наукой проф. Жебрак доходит до того, что фактически предлагает американским ученым нечто вроде единого союза для борьбы против советского ученого Т. Лысенко. Всячески пытаясь дискредитировав имя Т. Д. Лысенко как ученого, проф. Жебрак стремится заверить американских профессоров в том. что судить о советской пауке по трудам такого ученого, как Т. Лысенко, не следует, что советская наука, дескать, решительно ничем не отличается от буржуазной и что "подлинные" советские ученые, вроде него самого, А. Жебрака, — такие же приличные и благовоспитанные люди, как и его, А. Жебрака, американские коллеги. С развязностью он разъясняет, что, мол, Т. Лысенко был награжден советским правительством не как ученый, "не за его взгляды и эксперименты в области генетики", а лишь "за свою работу в области практики сельского хозяйства". Кстати сказать, кто дал право А. Жебраку по-своему "разъяснять", вопреки фактам, постановления советского правительства? Общеизвестно, что Т. Лысенко был неоднократно удостоен высоких наград за свои ученые труды, которые, конечно, никак нельзя оторвать от практики советского сельского хозяйства. Заверив, таким образом, своих американских коллег в том, что советское правительство будто бы не признает научной ценности трудов Т. Лысенко, А. Жебрак в своей статье спешит успокоить американских профессоров и в том отношении, что деятельность одного из передовых советских ученых, "основанная, по существу, на наивных и чисто умозрительных заключениях, несмотря на энергичность натиска, не в состоянии помешать успешному развитию генетики в СССР". Мы оставляем в стороне противоречие между утверждением Жебрака в том, что Лысенко является только агрономом-практиком, и обвинением того же Лысенко в "чистой умозрительности". Но нельзя не возмутиться злобным, клеветническим заявлениям Жебрака о том, что работы Т. Лысенко, по существу, мешают советской науке и что только благодаря неусыпным заботам Жебрака и его единомышленников наука будет спасена. И залог этого спасения А. Жебрак видит в том, что он не одинок: «Вместе с американскими учеными, — пишет Жебрак в журнале "Сайенс", — мы, работающие в этой же научной области в России, строим общую биологию мирового масштаба». С кем это вместе строит Жебрак одну биологию мирового масштаба? Уж не с Карлом ли Саксом, называющим нашу страну "тоталитарной"? Уж не с Дарлингтоном ли? С тем, который, усомнившись в творческих работах Мичурина, клевещет: "Много легче предположить, что он получил свои лучшие растения из Канады и США". Не с ними ли собирается строить общую биологию мирового масштаба Жебрак? Не с теми ли учеными-генетиками, которые на международном генетическом конгрессе выпустили манифест с проповедью человечества? Не с ними ли собирается строить общую науку Жебрак? Но если таково его желание, то вряд ли оно разделяется советскими учеными, от имени которых он взялся говорить. Гордость советских людей состоит в том, что они борются с реакционерами и клеветниками, а не строят с ними общую науку "мирового масштаба". До чего же неприглядна роль ученого, стремящегося всеми способами опорочить своего соотечественника на страницах иноземного, к тому же враждебно настроенного издания! И именно эту роль взял на себя советский профессор А. Жебрак. Известно, что проф. Жебрак не раз выступал с критикой трудов Лысенко на страницах советских научных журналов, и никто, разумеется, не находил в этом факте ничего зазорного. Советская наука развивается путем критики и самокритики. Без научных дискуссий невозможно самое движение науки. Опираться же в своем споре с соотечественником на реакционных буржуазных ученых, пользуясь услужливо представленной ими трибуной, — это никак не согласуется с элементарным понятием гражданской чести советского человека. Невозможно представить себе что-либо подобное в среде советских литераторов. Мы уверены, что и среди советских ученых факты такого рода не могут быть терпимы и найдут ясную и недвусмысленную оценку[256].

В ноябре 1947 года в минвузе СССР состоялся суд чести над А. П. Жебраком. Поводом для обвинения Жебрака в антипатриотических поступках послужила публикация его статьи Science в 1945 году, где он отстаивал позиции вавиловской школы и критиковал взгляды Лысенко. Акад. Дубинин пытался защищать Жебрака, но безуспешно.

В 1947 году И. И. Шмальгаузен опубликовал статью в главном советском журнале по философии (не в научном, а философском!!!), где резко критиковал научные позиции Лысенко[257]. Обратите внимание, что генетики активно использовали тот же административно-идеологический ресурс.

В решениях Февральского пленума ЦК 1947 г. говорилось об ошибочности ряда направлений деятельности Лысенко. Ещё цитата[258]:

"В 1947 в МГУ проходит научная конференция по генетике, где противники Лысенко вовсю критикуют «мичуринцев». По итогам конференции издается сборник статей. В центральной прессе идут непрекращающиеся яростные дискуссии между представителями двух школ, ЦК переполнен возмущенными письмами с обеих сторон.

(В скобках отмечу, что именно морганисты обрушились на взгляды Лысенко с сокрушительной критикой на научных конференциях, прошедших в 1947-1948 годах в МГУ[259]. Опять же, вместо того, чтобы доказывать свою научную правоту, генетики сами начали устраивать общие собрания, где принимались решения типа осудить, считать…)

В руководстве страны, похоже, колеблются, не решаясь принять точку зрения ни одной из сторон. «Подвисает» собравшая почти все необходимые подписи резолюция об открытии нового Института генетики; за год никак не решается вопрос, назначать или выбирать академиков ВАСХНИЛ (если назначать, то руководство академии будет наверняка пролысенковским, если выбирать — то наоборот). Сталин, хотя и пишет Лысенко в 1947, что, по его мнению, «вейсманизм-морганизм обречен», не предпринимает пока никаких организационных шагов. В декабре 1947 в Отделении биологических наук АН СССР было проведено обсуждение взглядов Лысенко и ученые почти единогласно выступили против. К печати готовятся доклады по итогам обсуждения. На конференции в МГУ в феврале 1948 многие выступающие доказывают, что взгляды Трофима Денисовича противоречат научным фактам…"

Однако особую опасность для Лысенко представляли опыты генетиков, начавших проверять результаты его опытов. Так, акад. П. Н. Константинов, проводивший свои исследования в опытных учреждениях, где отсеивание опытов, дававших отрицательные результаты, не могло иметь места, прибавок от яровизации не получил[260]. Но эти опыты делались в лабораториях и пока о них ничего не было известно широкой публике и руководству страны. Более того, ни руководство ни публика и не смогли бы оценить их подлинное значение, даже если бы работы и были опубликованы в газете "Правда".

Как видим, цитирую[261], "обе научные школы стремились разрешить теоретический спор путем привлечения на свою сторону «тяжелой артиллерии» в виде ВКП(б) — и генетики преуспевали в этом ничуть не меньше своих оппонентов. Но мир политической партии — это не мир науки. В высшем руководстве ВКП(б) бурлили свои страсти, плелись интриги и шла своя подковерная борьба, поэтому партия могла вмешаться в спор только блюдя свои собственные интересы, которые ученые видеть не могли, а значит, не могли и предсказать результаты такого вмешательства.

Дело в том, что после войны стало заметно, что Сталин сильно сдал (это версия автора интернетовской статьи — С. М.), а, следовательно, конец его уже не за горами и никак нельзя исключать, что он будет внезапным. Тогда во весь рост встанет вопрос о преемнике — и, чтобы не остаться в дураках, вопрос этот сталинское окружение стремилось решить загодя. Это вовсе не конспирология, а совершенно обычная, даже заурядная политика везде и всюду. Возможными преемниками в случае смерти Сталина могли стать пользовавшиеся его особым доверием Маленков, Берия, Молотов, Жданов, молодые фавориты Вознесенский и Кузнецов. Разбираться в хитросплетениях кремлевских интриг — дело чрезвычайно неблагодарное, но совершенно точно можно утверждать, что давняя научная полемика оказалась весьма кстати, когда потребовалось «вывести из игры» такого «политического тяжеловеса», каким в послевоенные годы являлся Андрей Андреевич Жданов. Жданов был популярен, молва славила его как «спасителя Ленинграда», к тому же, после того, как его сын Юрий женился на дочери Сталина Светлане и сделал головокружительную карьеру, в 29 лет войдя в аппарат ЦК, он стал еще и родственником вождя.

Есть и вторая версия. Сталин сам начал активное перетряхивание «старой гвардии», как делал не раз, желая «расчистить дорогу» будущей более квалифицированной смене. Все послевоенные годы высшее руководство страны летает с должности на должность, будто карты в тасуемой колоде — лишь за одним Берией остаются постоянные направления: атом, ракеты и нефтеразведка…"

Чаша весов колеблется, но потом начинает потихоньку склоняться в сторону противников Лысенко. "Как вдруг 10 апреля 1948 случается необъяснимое… Обычно партийных функционеров на местах о всех изменениях официального курса ВКП(б) информировали на так называемых партактивах и семинарах лекторов обкомов и крайкомов партии. Им зачитывалось несколько докладов для того, чтобы, разъехавшись по местам, лекторы могли должным образом, не искажая линии партии, донести ее до слушателей. Именно такой семинар состоялся 10 апреля 1948 года в Москве в Политехническом музее. С докладом на тему «Спорные вопросы дарвинизма» выступил начальник отдела науки УПиА ЦК Ю. Жданов, который фактически посвятил свое выступление критике Лысенко. Дежурно похвалив Трофима Денисовича за яровизацию, Ю. Жданов тут же обрушился с критикой на него, обвинив в задержке с внедрением гибридной тетраплоидной кукурузы, в непризнании гормонов, за попытки «подавить другие направления, опорочить ученых, работающих другими методами».

Лысенко приглашен на доклад не был (якобы потому, что беспартийный), ему пришлось слушать Ю. Жданова в кабинете того же здания через динамик (Грэхем[262] доказывает, что Лысенко присутствовал в соседней комнате, где и выслушал все выступление Ю. Жданова — С. М.). Партия устами докладчика выражала недоверие «мичуринской науке» и лично Президенту ВАСХНИЛ. В долгом споре научных школ партия вроде бы ставила точку.

(В скобках позволю себе небольшой комментарий. Ю. Жданов, завотделом науки в ЦК КПСС был сыном секретаря ЦК КПСС, второго лица в государстве, А. Жданова. Обратите внимание — организуется критическое выступление Юрия Жданова, сына второго лица в государстве, где Лысенко, тогдашний президента ВАСХНИЛ, обвиняется в научной несостоятельности и кем обвиняется, каким-то партийным функционером. Лысенко не ответил на обвинения Ю. Жданова ни в печати, ни во время выступления, хотя мог это сделать. Вместо этого 17 июня 1948 г. он написал письмо Сталину, к которому он обратился за помощью и одновременно заявил, что не может более быть президентом ВАСХНИЛ. Он просил снять с него обязанности президента ВАСХНИЛ. Текст письма Лысенко Сталину воспроизведен в статье В. Н. Сойфера[263].

Оно же обсуждается далее).

Казалось, участь Лысенко и всего «мичуринского направления» была предрешена… Однако случилось нечто прямо противоположное. Дело в том, что доклад Ю. Жданова был, вообще говоря, немыслим — хотя бы потому, что Юрий Андреевич попросту не имел права его читать в таком формате: ни как связанный партийной дисциплиной коммунист, ни как ограниченный четкими рамками должностных полномочий чиновник. Подобные вопросы должны были решаться только после проработки на Политбюро и лишь потом уже расходиться кругами, докатываясь до регионов. Это был в прямом смысле слова прыжок поперед батьки в пекло — с тем нюансом, что сам Юрий в силу своей несамостоятельности никому не был опасен, а вот своего влиятельного батьку он утягивал в пекло за собой, и это устраивало многих.

Такой безумно-героический «наброс на амбразуру» при всей наивности Юрия (в том, что в аграрно-биологических вопросах он вообще не разбирался, сомневаться не приходится… ) может быть объясним только двумя причинами…

Тогда это значило, что А. А. Жданов начинает играть вызывающее соло, плюнув на оркестр и дирижера, объявив, по сути, бунт на корабле. Может быть. Тогда это объясняет жесткость расстрельных приговоров по последовавшему вскоре «ленинградскому делу» (в скобках замечу, что свою, более объективную интерпретацию Ленинградского дела я представил на суд читателей в моих статьях и книге[264][265]): Жданов-старший собрал под своим крылом настолько влиятельные силы, что мог позволить себе быть вызывающе-самостоятельным — и в качестве пробного шара пустил доклад сына, чтобы посмотреть на реакцию руководства «и лично товарища Сталина».

Реакция оказалась суровой. У кого-кого, а уж у Сталина хватало опыта по борьбе с внутрипартийной оппозицией и Жданова «со товарищи» задавили мощно, последовательно и логично. Начали с закоперщика, обезглавив группировку, затем добили остальных.

Он не советовался с отцом. Не то хотел «сделать папе приятно», не то действительно считал себя настолько самостоятельным в кремлевских коридорах власти. Тогда его просто красиво «подставили», чтобы получить законный повод для атаки на Жданова-старшего. Юрий Жданов впоследствии жаловался Сойферу, будто в этом деле его одурачил секретарь ЦК Шепилов, сказавший, что Политбюро дает докладу «зеленый свет». А при «разборе полетов» Шепилов сделал «круглые глаза» и заверил, что о готовящейся критике «мичуринцев» знать не знал, и судил о будущем докладе, когда ставил свою подпись под включением его в план семинара, лишь по его невинному названию. Дескать, виноват, что в запарке не успел всего прочитать, но не более того.

Учитывая же то, что Жданов-младший «копал компромат» на Лысенко около года, постоянно общаясь с генетиками, и ни разу не переговорив с самим Трофимом Денисовичем, а доклад ему писал не то Жебрак, не то Шмальгаузен, то дело в любом случае выглядело так, будто оппозиция в советской науке стала обладать таким весом, что способна захватывать в свою орбиту и членов ЦК.

Как бы там ни было, кто бы ни «подставил кролика Роджера», дни А. А. Жданова были сочтены. Применительно же к генетике, наиболее вероятной видится версия, что ученых «использовали втемную», всячески подогревая их принципиальность будущей возможной поддержкой в ЦК. Ну не могло быть так в советской реальности, чтобы с бухты-барахты создавались новые институты, чтобы посты в УПиА ЦК занимали бы представители не одобренного партией научного направления, чтобы без указаний «сверху» печатались не отдельные книги, а целые серии. Одного лишь молчания из Кремля с характерным грузинским акцентом за глаза хватило бы для того, чтобы на корню пресечь все антилысенковские поползновения «радетелей научной истины» (насколько именно она им дорога, показала сессия ВАСХНИЛ — с наглядными примерами и с цветными иллюстрациями). Но ученых науськивали и подбадривали сшибиться лбами — чтобы «из искры возгорелось пламя» костра, на котором будет сожжена очередная «невинная жертва режима»…"[266].

(Здесь я снова прерву цитату и позволю себе небольшой комментарий. Я намеренно не стал изменять текст, хотя и категорически не согласен с авторской оценкой некоторых действий (и особенно их мотивов) Сталина. Но сам по себе текст показывает, что даже люди не очень жалующие Сталина поминают, как много лжи накрапали нынешние демократы про Сталина и СССР.)

Продолжим цитирование[267]: "Лысенко пишет недоуменное и полное нескрываемой обиды письмо на имя Сталина и Жданова, в котором сообщает, что несмотря на жуткий прессинг со стороны его научных противников, он все же из последних сил держался на посту Президента ВАСХНИЛ, но «теперь же случилось то, в результате чего у меня действительно руки опустились» и просит предоставить ему возможность работать только на поприще «мичуринской науки», поскольку быть в постоянном конфликте с «антимичуринцами-неодарвинистами» невыносимо. Не дождавшись ответа ни от одного адресата, 11 мая 1948 г. он пишет на имя министра сельского хозяйства СССР Бенедиктова заявление с решительной просьбой об отставке с поста Президента ВАСХНИЛ: «Для пользы сельскохозяйственной науки и практики прошу поставить вопрос об освобождении меня от должности Президента и дать мне возможность проводить научную работу. Этим самым я смог бы принести значительно больше пользы как нашей сельскохозяйственной практике, так и развитию биологической науки мичуринского направления в различных ее разделах, в том числе и для воспитания научных работников».

В середине мая Лысенко вызывают в Кремль, где он имеет возможность лично рассказать вождю о причинах, приведших к прошению об отставке. Надо сказать, что это крайне нерасчетливый шаг Трофима Денисовича: известно, что Сталин резко отрицательно относился ко всякого рода самодеятельным просьбам об отставке, исповедуя принцип «не ты себя на эту должность назначил, не тебе с нее себя снимать». Однако на этот раз Иосиф Виссарионович отступает от правила и внимательно выслушивает Лысенко.

Заседание Политбюро, на котором обсуждалось «дело» Юрия Жданова, открылось 31 мая. С самого начала Сталин, не скрывая своего возмущения, заявил, что Жданов-младший поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко, забыв, что тот сегодня является Мичуриным в сельском хозяйстве. Подводя итоги заседания, Сталин заявил, что надо примерно наказать виновных — но не детей, поскольку они еще молоды и неопытны, а отцов, указав мундштуком трубки на Жданова-старшего. Для подготовки соответствующего решения тогда же была сформирована комиссия Политбюро, в которой главная роль отводилась Маленкову. Так начинается серия, которая в «Звездных войнах» значится под названием «Империя наносит ответный удар».

В ЦК подготавливается сообщение «О положении в советской биологической науке», текст которого после многократных редактирований становится все жестче; в начале июля А. А. Жданов отправляется в отпуск на Валдай, из которого уже не вернется («дело врачей», якобы или действительно способствовавших его смерти, эхом отзовется в 1952); Маленков начинает исполнять его обязанности секретаря ЦК; ждановская вотчина, Управление пропаганды и агитации, меняет прежнего начальника Александрова на «хорошо поработавшего» Шепилова; само Управление съеживается до размеров Отдела, а бывший Отдел науки, которым руководил Юрий Жданов, уменьшается до сектора. Политбюро решает не издавать сообщение, а изложить его основные пункты в докладе Лысенко на будущей сессии ВАСХНИЛ. Лысенко садится за доклад, потом отдает его на редактуру лично Сталину (этот экземпляр со сталинскими собственноручными правками Лысенко будет держать в своем кабинете и с особой гордостью показывать посетителям). Сталин выбросил из доклада целый раздел о порочности буржуазной науки, прошелся по самым резким местам (например, подчеркнул фразу «любая наука — классовая», дописав «Ха-ха-ха. А математика? А дарвинизм?»). ВАСХНИЛ пополнилась новыми членами, сторонниками Лысенко, утвержденными Совмином СССР… "

А теперь я приведу небольшую выжимку из статьи Ю. Вавилова, посвященную тем же событиям[268]. Когда 27 октября 1947 г. Лысенко направил Сталину докладную записку он в ней главное внимание уделил ветвистой пшенице, селекционной работе над ее усовершенствованием. Он писал: "Ветвистая пшеница может давать очень высокие урожаи, порядка 50-100-150 центнеров с гектара". Говорилось в письме о гибридизации пшеницы и о необходимости продвижения ее в Сибирь, о выращивании натурального каучука. В заключительной части Лысенко призывал Сталина положить конец пропаганде и преподаванию "морганизма-менделизма" в вузах "… Назрела уже необходимость нашим руководящим органам образования и сельского хозяйства сказать свое веское слово, внести резкий перелом в дело воспитания наших кадров биологов, агрономов и животноводов", — писал он[269].

По ходу дела Лысенко писал и Сталин отчеркнул этот фрагмент:

"Дорогой Иосиф Виссарионович! Если мичуринские теоретические установки, которых мы придерживаемся и на основе колхозно-совхозной практики развиваем, в своей основе правильны, то назрела уже необходимость нашим руководящим органам образования и сельского хозяйства сказать свое веское слово, внести резкий перелом в дело воспитания наших кадров биологов, агрономов и животноводов. Метафизическое учение о живых телах — морганизм-менделизм, вейсманистский неодарвинизм преподается во всех вузах, мичуринское же учение — советский дарвинизм почти нигде не преподается. Прошу Вас, товарищ СТАЛИН, помочь этому хорошему; нужному для нашего сельского хозяйства делу".

Несколько слов по ходу дела. Итак, Лысенко не просил Сталина об административных гонениях. Он просил лишь дать возможность преподавать студентам мичуринское учение о гибридизации. Обвинители же Лысенко замалчивают многие не удобные им факты, такие как свободное развитие «классической генетики» в СССР на протяжении десятков лет во время руководства Лысенко ВАСХНИЛ, преобладание сторонников вейсманизма-морганизма в преподавательском составе высших учебных заведений СССР. В учебниках для ВУЗов генетика излагалась по Вейсману-Менделю-Моргану и их отечественным последователям, мичуринское направление всячески замалчивалось. Потом, на сессии ВАСХНИЛ выступавшие приводили свидетельства гонений на учёных, придерживавшихся мичуринского направления, со стороны вейсманистов-морганистов, занимавших значительные административные посты в научных и учебных заведениях. Поэтому на самом деле, Августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г. была призвана сделать мичуринскую генетику более известной в стране, внедрить её в практику более широко и уж никак не разгромить морганизм.

Сталин весьма позитивно отнесся к докладной записке Лысенко. Уже 31 октября Сталин пишет ответ: "Уважаемый Трофим Денисович! Вашу записку от 27.Х.1947 г. получил. Большое Вам спасибо за записку он писал ему: "Очень хорошо, что Вы обратили, наконец, внимание на проблему ветвистой пшеницы. Несомненно, что если мы ставим себе задачу серьезного подъема урожайности пшеницы, то ветвистая пшеница представляет большой интерес, ибо она содержит в себе наибольшие возможности в этом направлении… Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину. С уважением. И. Сталин. 31. Х.47 г".[270].

По словам Лысенко, Сталин принял его и долго говорил. В разговоре Лысенко будто бы сообщил о скором появлении ветвистой пшеницы, которая будто бы совершит революцию в сельском хозяйстве[271].

Для проверки идей Лысенко 25 ноября 1947 г. Сталин разослал членам и кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК, министру сельского хозяйства И. А. Бенедиктову, министру совхозов Н. А. Скворцову, а также директору Ботанического сада АН СССР академику Н. В. Цицину письмо следующего содержания: "Ввиду принципиальной важности и актуальности затронутых в нем вопросов рассылается членам и кандидатам в члены Политбюро настоящая записка академика Лысенко от 27. Х.47 г. для ознакомления. В свое время поставленные в нем вопросы будут обсуждаться в Политбюро"[272].

Сталин высоко ценил Цицина, считал его сторонником Лысенко и во второй половине 30-х годов поддерживал и того, и другого. В частности, они одновременно вначале 1939 г. стали действительными членами Академии наук СССР[273].

5 февраля 1948 г. Цицин ответил на письмо Сталина, где рассматривал вопросы, поставленные в докладной записке Т. Д. Лысенко. Он отметил, что размышления Лысенко о ветвистых формах пшеницы, о стерневых посевах зерновых и способах повышения урожайности каучуконосов привлекут внимание растениеводов. Однако Цицин подверг критике все теории и действия Лысенко, его притязания на абсолютную истину, требование ликвидировать инакомыслие в биологии и сельскохозяйственных науках[274]. Одновременно Цицин предложил провести обсуждение теоретических вопросов на сессии ВАСХНИЛ.

Сталин отрицательно отнесся и к докладной записке академика Цицина и к выступлению Юрия Жданова, заявив: "Нельзя забывать, что Лысенко -это сегодня Мичурин в агротехнике… Лысенко имеет недостатки и ошибки как ученый и человек, его надо контролировать, но ставить своей задачей уничтожить Лысенко как ученого -это значит лить воду на мельницу жебраков"[275]. Одновременно Сталин позже воспользовался предложением Цицина провести сессию.

На августовской сессии ВАСХНИЛ, равно как и на расширенном заседании Президиума АН СССР 24-26 августа 1948 г., посвященном этому вопросу, Н. В. Цицин не присутствовал. В это время он находился в больнице с инфарктом — когда Цицин получил сообщение о назначенной на август 1948 года сессии ВАСХНИЛ для обсуждения доклада Лысенко "О положении в биологической науке", которое не оставляло сомнений в ее исходе, у Цицина случился инфаркт. Потом Цицин направил письмо президенту АН СССР С. И. Вавилову, в котором признавал допущенные ошибки и выражал полное согласие с решениями сессии ВАСХНИЛ[276].

Удары следуют за ударами. В том же 1948 году несколько советских биологов, включая В. П. Эфроимсона и А. А. Любищева обратились в ЦК (!!!) с письмом, где указывали на опасность для биологии взглядов Лысенко. Если учесть, что брат Лысенко в годы войны сдался гитлеровцам, а затем стал невозвращенцем и остался у союзников, то положение Лысенко резко осложнилось.

15 июля 1948 года Политбюро приняло постановление: "В связи с неправильным, не отражающим позиции ЦК ВКП(б) докладом Ю. А. Жданова по вопросам биологической науки, принять предложение министерства сельского хозяйства СССР, министерства совхозов СССР и академии сельскохозяйственных наук имени Ленина об обсуждении на июльской сессии академии сельскохозяйственных наук доклада акад. Т. Д. Лысенко на тему "О положении в советской биологической науке", имея в виду опубликование этого доклада в печати"[277].

Из постановления следует, что сессия была назначена как результат именно атаки на Лысенко с целью его защитить от административных методов давления, для борьбы с развивающимся монополизмом морганизма.

Итак, скудость практических достижений морганистов диктовала им необходимость опережающей атаки на Лысенко. В атаку морганисты пошли первыми и причиной их поведения была слабость их практических достижений, желание тихо клепать свои диссеры, получать степени и звания, заседать на советах, другими словами делать чисто фундаментальную науку. Они всячески препятствовали работе практиков. Вводили новые инструкции о методах статистического анализа, чтобы затруднить проведение исследований менее грамотным мичуринцам… Дошло до административного ресурса, когда морганисты стали обращаться в ЦК. В дело пошли административные снаряды. Но в то время административным ресурсом в виде жалоб в ЦК КПСС пользовались все, как морганисты, так и мичуринцы (подробнее см. раздел 9.9). Морганисты хотели бы получить полную автономию от государства и исследовать то, что им хочется, не заботясь о практических запросах страны. Затем бы в дело пошли административные гонения. Но Сталин поступил достаточно логично. Он опросил ответственных товарищей и ученых, учел их мнения и принял предложение акад. Цицина провести сессию ВАСХНИЛ.

Сессия ВАСХНИЛ "оказалась для Лысенко триумфальной: "его, цитирую[278], противники были разбиты наголову. Лишь двое академиков — Немчинов и Раппопорт — оказались верны своим убеждениям до конца, а остальные, высказывавшиеся по ходу сессии хоть и с оговорками, но все же против «мичуринцев», вроде Алиханяна, Жуковского и Полякова, тут же публично раскаялись и сказали, что «они больше так не будут». В эти же дни «Правда», которая уделяла ежедневно две-три полосы материалам сессии, опубликовала покаянное письмо Юрия Жданова, который также признался, что «недооценил, не сообразил, не проанализировал, не подошел к вопросу исторически» и т.д., завершив классической фразой «Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из-за неопытности и недозрелости. Делом исправлю ошибки». Чуть позже в той же «Правде» раскаются Жебрак и Завадовский.

В заключительном слове под аплодисменты Лысенко сообщает собравшимся, что его доклад одобрен в ЦК. Все. Точка. Это значило, что учение «мичуринцев» стало всесильным, потому что признано партией верным. Это значило, что отныне любая критика «мичуринского направления в биологии» будет признаваться идеологической диверсией. Это значило, что слова «генетика» и тем более «вейсманизм-морганизм» становятся опасными.

А дальше началась рутинная, в общем-то, работа по закреплению результатов победы, которая требовала от исполнителей разве что аккуратности и усидчивости…

…под председательством Маленкова прошло заседание Оргбюро ЦК, на котором в повестке дня значилось казенным языком «О мероприятиях по перестройке работы научных учреждений, кафедр, издательств и журналов в области биологии и укреплении этих участков квалифицированными кадрами мичуринцев». Министра образования Кафтанова обязывают представить предложения по вузам, министра сельского хозяйства Бенедиктова — по НИИ, от директоров ОГИЗ и Сельхозгиза — по своим хозяйствам. Ну а дальше возьмутся за АН СССР, уволив с работы 36 академиков, и «пойдет писать губерния» по республикам, краям, областям с университетами, сельскохозяйственными, зоотехническими и ветеринарными институтами. Поповский называет фантастическую цифру в 3 тысячи уволенных ученых по стране, но если не бредить, то нужно сказать, что десятки ученых были уволены, а сотни — вынужденно перешли на другие должности (когда преподаватель становится завлабом, например, не очень-то оценишь, понижение это или не понижение). Именно это время массовых кадровых перестановок, публичных покаяний на научных советах и партсобраниях, торжественных выпусков «на волю» линий дрозофил назовут впоследствии «лысенковщиной». Самые серьезные санкции будут применены к руководителям: ректорам, деканам, зав. кафедрами, ведущим преподавателям, уличенным в недостаточно критичном отношении к идеям «вейсманистов-морганистов».

Были ли результаты «великой биологической битвы» несправедливыми? Если отрешиться от естественного сочувствия к проигравшим, то надо признать, что вряд ли: нечего было дергать тигра за усы. Противники Лысенко тянулись к оружию, которым в итоге они сами же и оказались если не уничтоженными, то надолго парализованными. ВКП(б) была настолько «страшной силой», что куда там пресловутой «красоте» Достоевского! Постановления ЦК в прямом смысле слова двигали горы, прокладывали каналы, создавали на пустом месте города и поворачивали реки вспять. Решения партии были более непреложными, чем законы физики и математики. Нужно было четырежды подумать, прежде чем запускать этот асфальтовый каток, надеясь вскочить за руль первым и раскатать оппонента в мокрый блин. Не получилось. И тут приходится удивляться уже тому, что проигравшие просто лишились занимаемых должностей, а не были стерты в лагерную пыль. (Посажен был в 1949 лишь Эфроимсон, да и то, похоже, не за генетику, а как антисоциальный элемент.) Как ни крути, а ученых берегли и понимали, что «умные головы» в одночасье не вырастают, каким методом — лысенковским или антилысенковским — их ни выращивай.

Были ли в этом виноваты советская власть и социалистический строй? Опять-таки, вряд ли. Социализм при всех своих недостатках являлся единственно возможным способом для третьеразрядной страны выйти в «весовую категорию» лидеров. И при капитализме большинство тогдашних генетиков (таких, как Жебрак — член ВКП(б) с 1918 года, участник Гражданской войны) просто не стали или не смогли бы быть учеными в заштатном государстве. Сегодня, съездив в Тимирязевку, можно воочию убедиться, что значит настоящий «разгром сельскохозяйственной науки». Она просто даром никому не нужна в бедной стране. И никаких тебе научных дискуссий.

…можно сказать, что разгром генетиков (так написано в статье, мое мнение чуть ниже — С. М.) в 48-м скрывает за собой политические перестановки, в первую очередь, вывод из игры Жданова-отца. Ну и генетики, которые рассказывают про "партию, которая задавила науку", не столь невинны, как хотят это сегодня представить: ученики чародея вызвали и попытались использовать для своих нужд силу, которая их и погубила…"[279].

Во время этого противостояния некоторыми сторонниками Т. Лысенко использовались обвинения противников в идеологической неблагонадежности: «Мы не будем дискуссировать с морганистами, мы будем продолжать их разоблачать как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого зарубежа, лженаучного по своей сущности направления» (Презент И. И). Однако, большая часть обвинений была в рамках научно и экспериментально обоснованных. Лысенко не мог контролировать выступления своих сторонников, они были от него независимы материально.

Всегда около выдающейся науки или ученого кормится паразит. Возьмите астрономия и вы найдете астрологию. Да! Среди новоявленных (после 1948 г.) «сторонников» Лысенко действительно были приспособленцы и просто некомпетентные люди, дискредитировавшие своими неаккуратными работами мичуринскую биологию[280]. Прихлебаи Лысенко типа Лепешинской и Презента дискредитировали мичуринцев. Безграмотная восьмидесятилетняя старуха О. Лепешинская заявила, что ею давно открыто образование клеток из бесформенного «живого вещества», что Р. Вирхов — реакционный буржуазный ученый и что «вирховианство» аналогично менделизму-морганизму. Включение в «мичуринскую» биологию маразма Лепешинской про «живое вещество» не прибавляло этой гипотезе уважения со стороны учёных. Зато Лепешинская знала, что самое главное в жизни и в науке — классовая борьба. Исследования Лепешинской действительно выглядят маразмом, но это доказывает только то, что контроль за качеством научной работы еще не стоял высоко, ничего не говоря о правоте мичуринской биологии[281]. Помощник и «теоретик», юрист по профессии, «философ» по призванию И. И. Презент в дискуссии с морганистами тоже дискредитировал мичуринцев. Но, как и большинство харизматических лидеров, Лысенко не придавал всему этому большого значения. И зря!

Однако после сессии, поняв дело так, что Сталин будто бы принял сторону Лысенко, бюрократы от науки начали действовать. Действовали он так, как они понимали — на основе сессии были сделаны административные выводы. Как говорят, заставь дурака богу молиться, так он весь лоб расшибет. Однако, министр высшего образования -государственный чиновник, а не учёный, и к деятельности Т. Д. Лысенко этот государственный пост не имеет никакого отношения.

Самое интересное, что после сессии ВАСХНИЛ власти на местах часто поддерживали репрессированных морганистов. В провинции идеологическое давления было значительно ниже, чем в официальных институтах столицы. Например, в Томском госуниверситете до самой смерти работал проф. Иоганзен Б. Г., последовательный сторонник Лысенко, не скрывавший своей позиции и немалое время заведовавший кафедрой на биолого-почвенном факультете.

Так, проф. Н. П. Дубинин, выдающийся советский генетик, в последующем академик, с 1948 по 1960 года работал орнитологом на Урале. А Сахаров пишет, как приходил в этот период на квартиру к Дубинину, на которой тот благополучно продолжал разводить мух (знать, немаленькая была, квартира-то). Видимо, даже в то время бюрократы на местах не всегда следовали приказам из центра, понимая, что ученых надо беречь.

Как выразился М. Кудрявцев[282], одно из направлений генетики -морганизм — "негласно приговорили к «домашнему аресту» — к запрету широкой пропаганды ошибочных постулатов морганизма и неверного толкования его результатов". Правильно ли это? Нет, не правильно. Нельзя административно запрещать научные гипотезы. Есть ли здесь вина Сталина или Лысенко? Нет. Так сложились обстоятельства. Правильно ли было сделано, что морганистов лишили монополии на административную власть в науке. Частично правильно, но как обычно, "хотели как лучше, а получилось как всегда". Начались административные гонения, что было в принципе не верно. "Многочисленные намеки прекратить пропаганду и прекратить удушение противоположного (мичуринского) направления -«последние китайские предупреждения» — делались Советской властью в адрес морганистов с начала 30-х"[283]. Но административное давление продолжалось. Кстати, никто морганистов не гнал они легко бы нашли работу, если бы сменили тематику и стали бы заниматься селекцией или другой прикладной наукой.

Однако, в целом, репрессий в связи с этой дискуссией, сколько мне известно, тоже не было, в худшем случае, было понижение в должности[284]. Как справедливо заметил Шафаревич[285], так называемые репрессии, в послевоенные годы для ученых евреев носили очень странный, не характерный для органов безопасности характер: "из завкафедрой университета — в заведующие сектором института АН или другого института. Перевод на работу в провинцию не носил характер грубой ссылки, преддверия ареста. Соответствующее лицо вызывалось в Министерство, где ему предлагалось отправиться в какой-нибудь далекий город, вроде Владивостока. Но дальше начиналось нечто в других случаях невозможное: это лицо отказывалось, выдвигало условия, и после долгих переговоров соглашалось перейти на работу куда-нибудь недалеко, например, в Серпухов или Коломну, куда можно ездить из Москвы. … на новой работе к ним относились без всякой подозрительности".

После того как один за другим были арестованы два ректора Тимирязевской академии, этот пост достался специалисту по агростатистике Немчинову. Последний стремился поддерживать внешние академические приличия, соблюдая баланс сил лысенковцев и их оппонентов. В 1948 г., когда ему просто приказали выгнать генетиков, еще оставшихся на преподавательской работе в Академии, Немчинов ответил сенсационным публичным отказом. "В отставку!" — раздались голоса из зала. "Пожалуйста", — ответил Немчинов и ушел. Репрессий против него не последовало[286].

Одной из не очень афишируемых в те годы целей административных гонений могла быть экономия на фундаментальной науке (см. ниже). Нищей советской стране фундаментальная науке генетика в таком объеме была не нужна. Помните как Лысенко критиковал результаты морганистов на сессии ВАСХНИЛ: "В результате многолетней работы Дубинин "обогатил" науку "открытием", что в составе мушиного населения у плодовых мушек г. Воронежа и его окрестностей во время войны произошло увеличение процента мух с одними хромосомными отличиями и уменьшение других плодовых мух с другими отличиями в хромосомах"? Напротив, те ученые, которые давали практическую отдачу гонениям не подвергались. Так, в период господства Лысенко Гаузе, изобретатель антибиотиков в СССР, подвергался резким критическим нападкам со стороны своих коллег: на него писали доносы в ЦК ВКП(б) с требованием лишить возможностей для научной работы, как морганиста. Но он продолжал работать. Его “прорабатывали” на различных собраниях с целью отказа от своих взглядов. Он никогда не посещал подобные собрания. В период холодной войны антибиотики имели такое важное значение для защиты от бактериологического оружия и вообще в медицинской практике, даже независимо от политических обстоятельств.

И никто никаких репрессий к нему не применял[287].

Просто ментальность русского чиновника такова, что без административных выводов не получается. Сталин поздно понял свой промах, осознал, что произошла ошибка и в 1952 году исправил положение. Есть свидетельства, что именно Сталин не дал административным мерам перерасти в уголовные. Более того, уже в 1952 году Сталин призвал Лысенко уважать критику оппонентов. Это только сейчас с высоты новых знаний о науковедении[288] стало ясно, в чем ошибка (а, может, и не ошибка вовсе) Лысенко, а главное тех ретивых администраторов, которые начали гонения на генетиков. Летом 1952 года, всего лишь через 4 года после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года Сталин попытался ликвидировать монополию теперь уже Лысенко. А. Жданов сообщает о словах заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК А. И. Козлова «Я только что от товарища Маленкова. Он передал указание товарища Сталина: ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке, создать коллегиальный президиум ВАСХНИЛ, ввести в состав президиума противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака»[289][290]. Эти высказывания Сталина не остались пустыми словами, тем же летом 1952 года в биологических журналах были опубликованы статьи, критикующие научную деятельность Лысенко.

Итак, неожиданно для Сталина ликвидация монополии на истину морганистов привело в тому, что их противники установили уже свою монополию на истину. Сталин немедленно исправил положение — уже в 1952 году Сталин решил ввести в руководство биологической наукой противников Лысенко. Он бы еще больше ограничил власть Лысенко, если бы сам не умер в 1953 году.

Но на беду к власти пришел Хрущев и эра административных запретов была продолжена на еще 11 лет. Уже в 1956 году (после смерти Сталина и печально известного доклада Хрущева) в ответ на требование ряда академиков пересмотреть решения сессии ВАСХНИЛ Президиум АН ССР был категорично негативным: "На сессии ВАСХНИЛ стоял вопрос о борьбе материализма с идеализмом, сессия обеспечила победу марксистско-ленинской методологии в биологической науке, нельзя сводить все огромное значение сессии к деятельности отдельных лиц. У нас нет оснований отрицать научные заслуги академика Т. Д. Лысенко"[291]. И это не случайно (см. выше[292]).

Все это показывает, что Сталин не имел ни малейшего желания устраивать какие-либо гонения на генетику. Он поддержал Лысенко, который боролся за то, чтобы не объяснимые с точки зрения господствующей теории экспериментальные результаты Мичурина преподавались в школах и университетах, а методы Мичурина шире внедрялись в практику научной работы. Наконец, надо было перенаправить средства, выделяемые на науку, в те области, где получалась большая практическая отдача.

Итак, сталинский метод борьбы с монополизмом в науке дал сбой при публичном обсуждении генетики. Чиновники не поняли задумки Сталина и стали увольнять генетиков, но все же увольняли их достаточно мягко, без репрессий,в основном административно.

Негласный запрет на преподавание генетики и публикацию экспериментальных работ менделистами-вейсманистами просуществовал около 10 лет. Но зададим себе вопрос, действительно ли учение Мичурина везде и всемерно насаждалось? При ответе на данный вопрос полезно проанализировать опыт социалистических стран Европы и Азии.

Учение Мучурина-Лысенко приобрело серьезное влияние в Болгарии, Румынии, Венгрии и ЧССР. Позиции мичуринской генетики были сильными и в школах и в университетах Болгарии, Чехословакии, Румынии, Венгрии. В ГДР оно не пустило корни, хотя статьи Лысенко там и распространялись. В ГДР дискуссии о генетики никогда не достигали уровня ученых Они носили скорее политический характер. Дискуссии носили чисто научный характер и не сопровождались административными мерами[293]. Среди причин такого положения можно назвать существование до 1961 года открытой границы с Западной Германией[294]. Более того, сильная оппозиция учению Мичурина-Лысенко была в АН ГДР и в Академии сельскохозяйственных наук ГДР. Хотя и были ученые в Восточной Германии, которые действительно, верили, что мичуринское учение лучше отражает действительность, чем морганизм. Но никто оппонентов учения Мичурина и Лысенко из университетов не выгонял. Это значит, что дело было в чиновниках, а не в Лысенко. Что выслуживающиеся чиновники были причиной административных гонений на морганистов в СССР.

Это доказывает, что учение Мичурина-Лысенко ни в коей мере не внедрялось в науку Сталиным насильственно, а то, что происходило, было сделано помимо его воли самими в рамках распространения интересной научной теории. Ведь ему при желании ничего не стоило заставить подконтрольные страны Восточной Европы делать так, как ему нужно.

Кстати в Китае и даже в Японии мичуринская генетика была воспринята более, чем серьезно. Японское общество мичуринской биологии было создано в 1954 году и работало до конца 80-х годов[295]. В Китае даже в 1982-1986 годах студентами изучалось 2 генетики менделевская и мичуринская и последняя лучше объясняла многие практические факты[296].

Итак, изложенные факты позволяют сделать вывод, что Лысенко не имел никакого желания кого-то репрессировать. Он оборонялся. Первыми же в атаку пошли морганисты, широко используя при этом административный ресурс. Да и так называемые административные гонения были очень мягкими, без настоящих репрессий.

И в конце ещё один интересный факт. Цитирую[297]: Юрий Жданов после смерти Сталина был отправлен «в ссылку» — заведовать наукой в Ростовском обкоме партии. Однако в Ростове после Москвы ему скучновато, и поэтому в разгар целинной кампании он пишет Хрущеву, надеясь заслужить расположение Никиты Сергеевича, следующее: «В предгорьях Западного Кавказа, в пределах Краснодарского, Ставропольского краев и Грузии, раскинулись обширные лесосады на площади нескольких миллионов гектаров. Происхождение их двоякое: с одной стороны, здесь растут дикие фруктовые деревья; с другой — одичавшие сады, некогда принадлежавшие черкесам, покинувшим свои селения по разным причинам еще в прошлом веке. В этом уникальном зеленом поясе растут груша, яблоня, алыча, вишня, черешня, кизил, терн, абрикос, а также лещина, грецкий орех, каштан, малина, черная смородина, крыжовник, ежевика и т.д. Использование всего этого богатства организовано лишь в незначительной степени и носит кустарный характер. Население в горах Западного Кавказа пока редкое, и главными потребителями фруктов и орехов являются, по-видимому, кабаны и медведи, основная же часть плодов каждый год пропадает, покрывая землю толстым слоем гниющей падалицы.

Вместе с тем здесь мы имеем огромный резерв снабжения нашего населения фруктами, ягодами, орехами, витаминными концентратами. Эта фруктовая целина, на мой взгляд, требует пристального внимания и освоения. Очевидно, здесь напрашивается несколько путей:

1) Организация сбора диких фруктов, орехов, ягод в существующих лесосадах. Выработка из них сухофруктов, консервов и витаминных концентратов с использованием портативных средств переработки, учитывая условия бездорожья.

2) Окультуривание диких лесосадов путем их расчистки, прореживания, подрезки деревьев, организации борьбы с вредителями.

3) Использование диких подвоев в качестве основы для прививки на них культурных сортов.

Мне представляется, что настало время освоению фруктовой целины Кавказа придать широкий государственный размах».

Какие фруктовые сады? Каких таких черкесов из «прошлого века»? Будь на месте Хрущева человек попринципиальней, автора такого послания следовало бы под дулом пистолета заставить разработать «портативные средства переработки»; нагрузить его ими; заставить поднять на своем горбу без дорог под Ачхой-Мартан, где бы он в высокогорье сначала бы «фруктовую целину» «проредил, расчистил и подрезал»; переловил бы всех гусениц и прочих вредителей; распугал бы «кабанов и медведей», а потом сел бы варить на месте вкусные витаминные компоты и закатывать их банки. И чтоб потом вниз их снес, и чтоб ни единой банки не разбил бы! Страшно подумать, во что бы обошлась стране эпопея с «фруктовой целиной Кавказа»"[298].