Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

Глава XIII.

На другой-же день гидра заботы впилась въ него. Добрая Христина должна была сказать Ломоносову, что у нея давно истрачены всѣ оставленныя имъ деньги, и что она уже болѣе двухъ мѣсяцевъ принуждена была жить нищенски. Накопилось опять много и долговъ.

Ломоносовъ повелъ рукой по лбу, какъ будто отирая холодный потъ, или требуя совѣта у головы своей, и, скрѣпивъ сердце, сказалъ :

— Я пойду къ Вольфу. Можетъ быть онъ выдастъ мнѣ третное жалованье. Или не пособитъ-ли намъ отецъ твой, хоть мнѣ очень не хотѣлось-бы просить у него помощи.

« Онъ не отказался-бы раздѣлить со мной послѣдній кусокъ хлѣба; но, бѣдный, онъ уже давно боленъ; работники его разошлись всѣ, и у него теперь нѣтъ никакого дохода. Онъ самъ не знаетъ чѣмъ жить.

— Пойду къ Вольфу ! — повторилъ Ломоносовъ , и отправился съ надеждой, что и въ

этотъ разъ онъ выведетъ его изъ непріятнаго положенія.

Профессоръ Вольфъ принялъ его очень ласково, распрашивалъ о путешествіи, и былъ чрезвычайно доволенъ прочитавъ письмо и аттестатъ, данные ему Генкелемъ.

Наконецъ Ломоносовъ довелъ разговоръ до самаго щекотливаго пункта—денегъ. Онъ всегда робѣлъ, когда надобно было говорить объ этомъ предметѣ, и даже не понималъ, какъ люди умѣютъ такъ свободно разсуждать о деньгахъ? Но онъ произнесъ это слово.

— Денегъ нѣтъ — отвѣчалъ Вольфъ. — Даже нѣтъ назначенія , отъ кого получить ихъ для другаго вашего путешествія.

« Для другаго путешествія , Г. Профессоръ ? Куда ?... А! вѣрно въ Гарцъ ?

— Да, въ Гарцъ. Академія позволяетъ вамъ, послѣ успѣшнаго возвращенія изъ Фрейберга, отправиться въ Гарцскія горы, и обозрѣть ихъ; теперь вы могли-бы и ѣхать, но для этого не назначено никакой суммы.

« И такъ надобно подождать, Г. Профессоръ ?

— Да ; впрочемъ , на путешествіе ваше надобно такъ немного денегъ, что я готовъ дать вамъ для этого своихъ. Отдохните нѣсколько времени, и потомъ можете отправляться.

«Но, признаюсь вамъ, я терплю крайнюю нужду. ...» осмѣлился вымолвить Ломоносовъ.

Вольфъ какъ будто не слыхалъ словъ его и спокойно прибавилъ :

— Да, черезъ нѣсколько времени надобно вамъ отправиться въ Гарцъ.

Дѣлать было нечего. Съ поникшею головой возвратился Ломоносовъ, и вмѣсто денегъ принесъ женѣ своей извѣстіе — о новой разлукѣ.

Сердце ея не выдержало: она заплакала и молча прижалась къ своему мужу, какъ будто требуя у него защиты отъ судьбы. Въ это время нѣжнаго, нѣмаго объясненія супруговъ, изъ дверей выставилась голова мучителя ихъ, лавочника. Увидѣвши Ломоносова, онъ ввалился въ комнату , началъ кланяться, поздравлять его съ возвращеніемъ, и подалъ длинный счетъ.

Мужъ счастливый, но несчастный хозяинъ, былъ готовъ прогнать, выкинуть въ окно этого несноснаго человѣка ; но тотъ былъ въ своихъ правахъ, требовалъ своего, и потому необходимо было проситъ его о нѣкоторой отсрочкѣ долга. Лавочникъ съ важностію началъ исчислять свои добродѣтели , довѣрчивость, честность, долготерпѣніе, и довольно нахально требовалъ денегъ. Ломоносовъ собралъ все мужество, и мирно упрашивалъ своего кредитора подождать. Послѣ многихъ кривляній, важни-

чаны и поили грубостей, тотъ согласился ждать еще недѣлю.

Супруги молчали нѣсколько времени; наконецъ Ломоносовъ спросилъ :

— Есть-ли у, насъ что нибудь обѣдать?

Христина съ горькою улыбкою отвѣчала :

« Есть, но очень немного. Кусокъ хлѣба, и тотъ надобно оставить Миннѣ.

Молча взялъ Ломоносовъ со стола. Квинта Курція, подареннаго ему еще въ Заиконоспасской Академіи, и потомъ сказалъ :

— За это дадутъ нѣсколько грошей; покуда этого и будетъ. А тамъ получимъ деньги.

Тяжело вздохнулъ онъ отдавая Христинѣ книгу, для него драгоцѣнную. Самыя мрачныя мысли темнили его голову, сжимали его душу. Въ такомъ состояніи провелъ онъ съ полчаса, не могъ ничѣмъ заниматься, и наконецъ вышелъ изъ дому, освѣжить себя чистымъ воздухомъ. Онъ шелъ, самъ не зная куда, и вдругъ услышалъ чей-то знакомый голосъ :

« Ломоносовъ ! Ломоносовъ ! »

Онъ поднялъ голову : къ нему подходилъ Шпрингнадель, съ другимъ студентомъ. Ломоносовъ не видалъ его больше года : въ это время Шпрингнадель перемѣнился чрезвычайно, и его лицо, его выраженіе показывали человѣка, сдѣлавшаго новые успѣхи въ буйной жизни.

Онъ съ веселымъ видомъ, ударилъ стараго знакомаго по рукѣ и вскричалъ :

« Ты , братецъ , совсѣмъ забылъ меня !

— Я долго не былъ въ Марбургѣ.

« Гдѣ-же носился ты ?

— Путешествовалъ.

« Въ самомъ дѣлѣ ? Куда ? Зачѣмъ ?

— Ѣздилъ во Фрейбергъ, учился тамъ.

«Чортъ возьми! Ты безпрестанно учишься!

Давно-ли ворошился къ намъ ?

— Вчера.

« Э, братецъ ! такъ надобно выпить за твое возвращеніе.

Ломоносовъ съ непріятностью вспомнилъ о вечерѣ, проведенномъ имъ на пирушкѣ у Шпрингнаделя, и рѣзко сказалъ ;

— Ты знаешь, что я далъ себѣ слово не пить сь тобой никогда.

« А ты еще не забылъ этого ? Стыдись, братецъ ! Я хотѣлъ тебѣ-же сдѣлать удовольствіе. Впрочемъ, теперь мы не будемъ пить много : на троихъ одну бутылку.... Кстати мы подлѣ знакомаго погребщика.

Ломоносовъ согласился, можетъ быть даже потому, чтобы отвязаться отъ Шпрингнаделя. Въ первый разъ вошелъ онъ въ подземное жилище , называемое погребомъ. Шпрингнадель, какъ обычный гость, велѣлъ подать бутылку вина и закуску. Ломоносовъ чувствовалъ и го-

лодъ и жажду: онъ съ удовольствіемъ пилъ, ѣлъ, и не замѣтилъ какъ товарищъ его велѣлъ подать другую бутылку. Вино прогнало его мрачныя мысли. Живой разговоръ съ пріятелями, которые были оба не глупые ребята , разсѣялъ его еще больше, такъ что онъ на время забылъ далее свое горе, и разставаясь съ Шпрингнаделемъ искренно благодарилъ его за это.

Домой возвратился онъ, что называется, въ веселомъ расположеніи, и это состояніе чрезвычайно понравилось ему. Па другой день, когда опять домашнія заботы окружили его, онъ былъ готовъ искать сотоварищества Шпрингнаделя.

Въ крайней бѣдности провелъ онъ недѣлю, безпрестанно мучимый мѣлкими заботами о жизни. Продать было нечего, потому что кромѣ нѣсколькихъ книгъ онъ не имѣлъ ничего, ни даже лишней одежды. Безпрерывныя нападенія мѣлкихъ заимодавцевъ были довершены приступомъ лавочника, которому Ломоносовъ задолжалъ довольно порядочную сумму. Этотъ несносный человѣкъ требовалъ ея настоятельно. Напрасно умолялъ его Ломоносовъ подождать еще нѣсколько времени : лавочникъ хотѣлъ по крайней мѣрѣ уплаты, и. въ противномъ случаѣ грозилъ ему тюрьмою. Онъ ушелъ наконецъ; но слово: тюрьма,зазвенѣло въ ушахъ бѣднаго

должника чрезвычайно непріятно.

— Вотъ чѣмъ должно кончиться это ! — вскричалъ онъ. И въ головѣ его явилась пагубная мысль : прогнать свое горе виномъ. Онъ тотчасъ отправился къ Шпрингнаделю, но, какъ человѣкъ, незнакомый съ развратомъ, напередъ сыскалъ причину идти къ нему.

« Я попрошу у него денегъ взаймы: мнѣ теперь дорогъ и одинъ талеръ; а сверхъ того, этотъ весельчакъ прогонитъ мое горе. »

Онъ засталъ Шпрингнаделя дома, и въ самомъ дѣлѣ, тотъ отдалъ ему всѣ свои деньги (нѣсколько талеровъ), накормилъ его славнымъ завтракомъ, и отпустилъ утѣшеннаго виномъ. Обстоятельства Ломоносова поправились немного отъ этого, но нравственная сила его погибла. Онъ заплатилъ нѣкоторые долги и могъ просуществовать нѣсколько времени; но за то при всякой непріятности шелъ къ друзьямъ, разгонять свое горе. Дошло до того, что даже послѣднія, чужія деньги онъ тратилъ иногда на бутылку вина, и сначала тайно отъ Христины, а потомъ и при ней пилъ и веселился.

Нужно-ли говорить, какъ огорчало, какъ печалило это бѣдную его жену ? Она покушалась иногда совѣтовать ему броситъ своихъ безпорядочныхъ пріятелей, но Ломоносовъ не слушалъ ея. Въ минуты бурныя онъ становился звѣремъ, и тогда бѣдная Христина принуждена

была укрываться отъ него, и плакать въ какомъ нибудь уголкѣ. Состояніе отца ея совершенно разстроилось, и это еще болѣе увелиіивало ея страданія.

Такъ прошло нѣсколько времени. Хозяйство Ломоносова уже давно не существовало, долги увеличились болѣе прежняго. Но присутствіе ума, но свѣтлыя помышленія не переставали одушевлять его въ занятіяхъ ученыхъ и поэтическихъ. Онъ посѣщалъ Университетъ уже не такъ часто какъ прежде, но это было и не нужно, потому что курсы были всѣ пройдены, и онъ болѣе для удовольствія и развлеченія ходилъ иногда на лекціи. Но тѣмъ прилежнѣе занимался онъ теоріею Русскаго языка, и особенно стихотворства, въ которомъ открылъ ясные законы. Часто писалъ онъ правильные, звучные стихи, переводилъ классическихъ стихотворцевъ подлинными размѣрами, и былъ въ восторгѣ отъ гибкости и риѳма своего роднаго языка. Такія упражненія помогали ему забывать непріятности существенной жизни, и возвращаться ко всѣмъ нѣжнымъ чувствамъ, которыми было такъ богато его сердце.

Однажды Вольфъ увидѣлъ его въ Университетѣ и сказалъ :

— Пора вамъ ѣхать въ Гарцъ. .

« Я готовъ, Г. Профессоръ ; но вамъ извѣстно, что это зависитъ не отъ меня.

— Я дамъ вамъ денегъ на издержки: приходите ко мнѣ завтра утромъ.

Ломоносовъ явился но назначенію въ слѣдующее утро , и Вольфъ вручилъ ему нѣсколько талеровъ. Этотъ великій ученый, этотъ славный философъ , имѣлъ свои разсчеты дѣлая маленькое одолженіе, конечно не Ломоносову, а мѣсту, отъ котораго тощъ зависѣлъ. Онъ любилъ деньги до такой степени, что по вызову Петра соглашался ѣхать въ Россію не иначе, какъ за двойное противъ другихъ жалованье. Петръ отвергнулъ его требованіе, и въ Петербургѣ осталось только преданіе о корыстолюбіи Вольфа. Теперь, онъ хотѣлъ загладить это дурное впечатлѣніе, давая Русскому ученому свои деньги, которыя впрочемъ надѣялся вѣрно получить.

Но какимъ бѣднымъ пособіемъ были онѣ для Ломоносова ! Обстоятельства принуждали его оставить половину талеровъ Вольфа женѣ, и отправляться въ Гарцъ пѣшкомъ! Онъ былъ радъ уйдти на время изъ города, въ которомъ угнетала его жестокая бѣдность. Но онъ покидалъ тамъ жену свою и бѣдную малютку! Онѣ оставались на произволъ судьбы, потому что кромѣ больнаго отца Христины, не было никого, кто могъ-бы защитить ихъ отъ несносныхъ кредиторовъ, которые грозно поговаривали о своемъ долгѣ. Впрочемъ, Ломоносовъ надѣялся

пробыть въ Гарцѣ не много времени, и по возвращеніи найдти .наконецъ свое жалованье. Все это говорилъ онъ желая утѣшить свою Христину, хоть самъ иногда переставалъ вѣрить и судьбѣ, и посуламъ ея, и всѣмъ надеждамъ на будущее. Христина просила его только беречь себя и увѣряла, что она мужественно перенесетъ новую разлуку съ нимъ. Они разстались. Сердцу Ломоносова было тяжко.

Проходя черезъ Гёттингенъ, онъ остановился тамъ, осмотрѣть учрежденный лишь за нѣсколько годовъ Университетъ. Имя Рускаго и ученика Вольфа открыло передъ нимъ двери этого впослѣдствіи знаменитаго храма наукъ. Но и тогда въ немъ процвѣталъ, еще юный и уже славный Галлеръ , столько-же великій ученый, сколько отличный поэтъ. Ломоносовъ зналъ стихотворенія его, и даже старался подражать ему въ Русскихъ стихахъ. Бывши въ Гёттингенѣ, онъ почелъ за долгъ явиться къ этому знаменитому человѣку, и былъ принятъ съ обыкновеннымъ Галлеровымъ радушіемъ и любезностью.

Послѣ разныхъ вѣжливостей, Ломоносовъ сказалъ ему :

«Первое изданіе вашихъ стихотвореній было безъ имени автора , но публика Нѣмецкая уже такъ просвѣщена, что отъ нея не укры-

>og!e

лись вы, и дарованіе нашло свою награду въ общей хвалѣ.

— Ахъ, ради Бога, hе напоминайте о моихъ стихахъ ! Это опыты первой молодости. Я сжегъ большую часть ихъ, и жалѣю что не всѣ.

« Какъ ! Неужели вы рѣшились отнять у публики лишнее удовольствіе ?

— Мнѣ кажется, я сдѣлалъ ей большое одолженіе, и всегда называю счастливымъ день этого ауто-да-фе. Я какъ будто стыдился воротиться на родину съ запасомъ плохихъ стихотвореній, и теперь вовсе не пишу стиховъ.

« Неужели отказались вы отъ нихъ навсегда ?

— Пишу, но очень мало. Во время путешествія по Англіи и Франціи, а еще болѣе учившись въ Лейденѣ, я развлекалъ себя стихами послѣ Медицинскихъ лекцій Альбинуса и Боэргава, или вспоминалъ въ нихъ объ отечествѣ. Въ родной Швейцаріи, при видѣ нашихъ горъ и долинъ, иногда я невольно брался за свою скромную лиру. Но здѣсь, Профессору Анатоміи и Ботаники не приходитъ и въ голову писать стихи !

« А какое любопытное время для Нѣмецкой Словесности ! Превосходный Гинтеръ недавно еще явилъ собой независимаго поэта. Мудрый Готшедъ возстановляетъ теперь у васъ истинный вкусъ. Гагедорнъ, вы....

— Обо мнѣ говорить нечего : я знаю свое мѣсто. Но теперь мы только еще готовимся къ возрожденію.

—Мнѣ кажется, Словесность ваша уже такъ богата, обработана ?...

« Признаюсь, я не вижу этого ; еще надобно работать по всѣмъ, частямъ. Старые писатели наши не могутъ служить для насъ примѣромъ; а новыхъ нѣтъ. Вы назвали Гинтера: онъ былъ конечно стихотворецъ съ дарованіемъ; но стихи у него больше счастливы нежели истинно прекрасны. Вы упомянули о Готшедѣ: уважаю его доброе намѣреніе и даже пользу, какую онъ приноситъ языку Нѣмецкому и направленію Словесности ; однако не могу не соглашаться и съ землякомъ моимъ Бодмеромъ, который говоритъ слишкомъ рѣзко , но едва-ли не справедливо.

— Извините, если я, иностранецъ, худо знакомый съ Нѣмецкою Словесностью, осмѣлюсь замѣтить : Готшедъ возстановляетъ истинныя правила вкуса, предписанныя. намъ Древностью.

« То есть : хочетъ возстановлять, и беретъ ихъ отъ Французовъ , которые точно превосходны въ правильности языка и стихотворства. Но вотъ и единственная хорошая его сторона. Опица называетъ онъ образцомъ, не за простодушную вѣрность Нѣмецкаго вкуса, а за правильность его Александрійскаго стиха.

Бодмеръ и Брейтингеръ противопоставляютъ этому Англійскую Словесность, но также односторонне, хотя и не безъ основанія, и также хвалятъ классическихъ и старыхъ Нѣмецкихъ писателей. Такимъ образомъ весь споръ выходитъ односторонній.

— Но чистота языка Готшедова, но его Грамматическіе труды ?

« Отдаю справедливость имъ, и жалѣю только, что Г. Готшедъ съ супругою, вѣрною помощницей его, не имѣютъ никакого дарованія. Это губитъ все доброе въ ихъ трудахъ.

— Неужели не признаете вы въ Готшедѣ никакого дарованія ?

«Почти такъ. Впрочемъ, не думайте, чтобы мнѣнія мои были не искренни: я не принадлежу ни къ Готшедовой Лейпцигской, ни къ Бодмеровой Швейцарской партіи, которыя раздѣляютъ теперь и занимаютъ умы всей литтературной Германіи.

Кажется , однакожъ , что послѣдователей у Готшеда болѣе нежели у Бодмера.

. « Можетъ быть ; но споръ еще въ самомъ сильномъ разгарѣ и рѣшить это трудно. Могу сказать однакожъ , что на сторонѣ Бодмера большая часть людей съ дарованіемъ. Какъ ни желаетъ Готшедъ привлечь къ себѣ моего друга Гагедорна, но тотъ хранитъ вѣрный не-

ушралигаетъ, и. я знаю, что никогда не будетъ онъ Гошшедіанцемъ.

Разговоръ перешелъ къ стихотворнымъ размѣрамъ, которые такъ-же не были въ то время установлены у Нѣмцевъ, какъ лѣтъ черезъ сто у насъ, Рускихъ. Ямбъ владѣлъ у нихъ всѣми родами стихотвореній , и Ломоносовъ , вводя его въ Русское стихотворство, желалъ -знать мнѣніе о немъ Галлера. Тотъ былъ самъ приверженецъ Александрійскаго стиха и съ жаромъ доказывалъ прелесть его. Не удивительно : его стихотворенія, по большей части наполненныя нравственными изрѣченіями, такъ хорошо ладили съ этимъ размѣромъ !

Ломоносовъ оставилъ Галлера, съ величайшимъ уваженіемъ къ его обширнымъ свѣдѣніямъ и благородной простотѣ обхожденія.

Изъ Гёттингена онъ скоро пришелъ въ средоточіе горныхъ заводовъ Гарцскихъ, въ прелестный городокъ Клаусшаль.

Рекомендательныхъ писемъ не было у него ни къ кому; но онъ зналъ, что въ Клаусталѣ находился тогда отличный Мешаллургистъ, Бергъ-Ратъ Крамеръ; къ нему-то рѣшился онъ идти, и не ошибся въ успѣхѣ.

Крамеръ пламенно любилъ свою науку,и принялъ Русскаго путешественника съ отверстыми объятіями. Ломоносовъ имѣлъ уже такія обширныя познанія въ Горномъ Искуствѣ, что

ему не нужны были теоретическія лекціи, и въ Гарцъ пришелъ онъ единственно для практик ческихъ упражненій въ Металлургіи. Впрочемъ, съ большимъ любопытствомъ и съ пользою разсматривалъ онъ сочиненіе Крамера: Объ Искустве раздѣленія металловъ, которое было совсѣмъ готово къ печати. По этому-то сочиненію прошелъ онъ вновь важную часть Металлургіи, и подъ руководствомъ Крамера началъ упражняться практически. Дальнѣйшимъ средствомъ къ усовершенствованію служили ему поѣздки въ разныя горныя заведенія, которыхъ въ Гарцѣ множество. Крамеръ самъ объѣзжалъ ихъ въ это время , и Ломоносовъ сопутствовалъ ему. Порядокъ и опредѣленность въ занятіяхъ работниковъ, обширность и даже нѣкоторая роскошь многихъ заведеній, изумляли Ломоносова. Гарцскіе рудники и заводы конечно были тогда еще не на той степени совершенства какъ нынѣ, однакожь они давно славились необыкновеннымъ устройствомъ своимъ. Цѣлое народонаселеніе трудится тамъ, и получаетъ богатое вознагражденіе за свой трудъ. Точность и порядокъ въ занятіяхъ его напоминаютъ что-то военное. Работники одѣты большею частью одинаково и раздѣлены на равночисленныя общества.

Странствуя по горамъ, деревнямъ и городамъ Гарца, Ломоносовъ провелъ цѣлое лѣто.

Онъ подходилъ къ Брокену, и только непрерывныя занятія помѣшали ему взобраться на эту гору, знаменитую своею вышиною и славную но сказкамъ о Брокенскихъ вѣдьмахъ.

Настала зима ; поѣздки и пѣшеходства его прекратились ; надобно было возвратиться въ Марбургъ. Крамеръ былъ очень доволенъ прилежаніемъ, ученостью и всего болѣе проницательностью своего неожиданнаго ученика. Безъ всякой просьбы со стороны Ломоносова, онъ далъ ему самое лестное одобрительное свидѣтельство. Русскій путешественникъ изъявилъ душевную благодарность Нѣмецкому ученому за его доброжелательство, и за все, такъ великодушно , благородно сдѣланное для него. Они разстались.

Въ Марбургѣ, между тѣмъ, страдала его Христина , угнетаемая бѣдностью и кредиторами. Она забыла все, когда увидѣла своего мужа; но лицо ея, прежде столь свѣжее, розовое, было теперь блѣдно, и на немъ ясно выражались слѣды душевныхъ ея страданій. Ломоносовъ ,. обрадованный свиданіемъ съ нею, не спрашивалъ о домашнихъ обстоятельствахъ и поспѣшилъ на другой день узнать: прислано-ли наконецъ жалованье его ?

« Прислано ! » отвѣчалъ Вольфъ, отъ котораго онъ долженъ былъ узнать это, и который, по обыкновенію своему, ласково встрѣтилъ и

съ участіемъ распрашивалъ Ломоносова о путешествіи въ Гарцъ. Послѣ разговора довольно продолжительнаго, онъ вручилъ ему третное жалованье. Ломоносовъ спѣшилъ обрадовать Христину, и вбѣжалъ въ комнату показывая ей подученныя имъ деньги.

« Вотъ онѣ , гадкія ! Вотъ онѣ, эти проклятыя деньги. Ну, Христина, прежде всего, какъ порядочные люди, сообразимъ : сколько должны мы отдать лавочнику, хлѣбнику, и всѣмъ,

всѣмъ ?

Христина горько улыбнулась. Она стала сказывать ему свои Долги : выходило , что полученныхъ денегъ не достанетъ заплатитъ и половину этихъ долговъ.

« Ну, такъ мы заплатимъ сколько можемъ, потому что надобно оставить что нибудь и для себя.

— Конечно. Только всѣ кредиторы . наши такъ давно ждали, что сдѣлались злы какъ собаки: едва-ли. согласятся они ждать еще.

« Подождутъ и не хотя ! Но, для. радости свиданья нашего , приготовь , Христина, сегодня хорошій обѣдъ, а я куплю, бутылку добраго вина.

Ломоносовъ какъ будто не испыталъ еще, что бѣдность не позволяетъ даже радоваться ! Въ радости человѣкъ бываетъ щедръ, а бѣдность мститъ за каждую копѣйку. Онъ нико-

гда не понялъ этого, и всякій разъ, имѣя въ рукахъ деньги, готовъ былъ растратить ихъ всѣ, такъ кто не доставало и удивительной бережливости Христины для внезапныхъ, мгновенныхъ его расходовъ. Къ этому прибавилось еще новое : Ломоносовъ уже привыкъ пить вино, и часто издерживалъ на него послѣдній серебряный грошъ. Онъ привыкъ также погулять съ товарищами, съ пріятелями, и это вовлекало его въ новыя издержки. Вскорѣ увидѣлъ онъ себя въ положеніи отчаянномъ.

Предвѣщаніе Христины сбылось. Кредиторы Ломоносова не охотно согласились ждать, получивши только небольшую уплату; но уже ни какъ не хотѣли они отсрочивать далѣе назначеннаго времени. .

Онъ еще имѣлъ средства изворачиваться нѣсколько времени, покуда они не приступили къ нему сильнѣе прежняго, съ угрозою пожаловаться городовому начальству, какъ на не платящаго должника.

« Дѣлайте, что хотите!» сказалъ имъ наконецъ Ломоносовъ, и они ушли, обѣщаясь придти на слѣдующій день съ полицейскимъ офицеромъ.

« Что мнѣ дѣлать , Христина ? » спросилъ онъ у нея.

— Не знаю, милый другъ ! Я могу только плавать съ тобой.

« Плакать !... Это у васъ , женщинъ , всегдашнее и всеобщее средство,» возразилъ съ нѣкоторымъ ожесточеніемъ Ломоносовъ.

Христина изумилась и подняла на него глаза , блиставшіе слезами. Онъ тотчасъ почувствовалъ несправедливость своего упрека , и бросился цѣловать ея руку.

« Прости меня, Христина ! Я право теряю разсудокъ отъ этихъ несносныхъ обстоятельствъ. Мнѣ остается одно средство: бѣжать изъ Марбурга.

— Бѣжать? . . . Но что-же будетъ съ твоею Христиною, съ твоею Минною ?

« Богъ защититъ васъ !

— О, милый другъ ! Не умножай горести моей, не уходи отсюда какъ бѣглецъ!. Я не перенесу этого.

«Но легче-ли будетъ тебѣ , если меня посадятъ въ тюрьму ?

— Въ тюрьму? О Боже!...

Она закрыла глаза, сжала голову руками , и не могла произнесши болѣе ничего.

« Успокойся, милая Христина! Я еще постараюсь отвести какъ нибудъ эту грозу. Вѣрь по крайней мѣрѣ, что я не оставлю тебя.

Говоря это, онъ самъ не вѣрилъ словамъ своимъ и твердо рѣшился — бѣжать въ Россію. Но какъ сдѣлать это? Какъ дойдти до Петербурга ? Онъ изобрѣталъ разные планы и нако-

нецъ остановился на одномъ: идти въ Голландію или въ Любекъ, ближайшія мѣста, гдѣ находились Русскіе Резиденты, и просить у нихъ заступленія.

Можетъ быть, Ломоносовъ не вдругъ-бы вздумалъ это, если-бы видѣлъ какое нибудь средство избавиться отъ своихъ преслѣдователей. Но на другой-же день явился полицейскій виновникъ. . . . Появленіе его привело въ ужасъ Христину ; Ломоносовъ встрѣтилъ его съ величайшею твердостью.

Полицейскій объявилъ ему требованіе кредиторовъ , и сказалъ, что законъ позволяетъ должнику воспользоваться еще тремя днями отсрочки, но по истеченіи этого времени подвергнетъ его заключенію. Ломоносовъ отвѣчалъ, что онъ поступитъ сообразно своимъ обстоятельствамъ.

Покуда гроза была еще хоть въ нѣкоторомъ отдаленіи, присутствіе духа не оставляло его. Но тутъ, жестокая тоска и самыя горестныя ощущенія наполнили его душу.

«За что-же смѣешься надо мной ты, судьба?» подумалъ онъ. « Чѣмъ заслужилъ я такое безжалостное гоненіе ? Не ты-ли вывела меня изъ сѣверныхъ лѣсовъ моей родины, пособляла мнѣ побѣждать всѣ трудности моего пути, возвысила, очистила мой умъ, и теперь хочешь кинуть въ тюрьму Нѣмецкой полиціи ? Довольно

нищенствовалъ я : надобно, чтобы, я испыталъ еще и тяжесть заключенія. О, это ужь слишкомъ ! Я не вдругъ поддамся тебѣ. . . . Жаль, горько мнѣ оставить Христину съ бѣдною нашею Минною въ такомъ ужасномъ положеніи»... Но, дѣлать нечего! Сегодня-же ночью надобно бѣжать отъ нихъ. Впрочемъ, и пора избавиться мнѣ отъ этой тягостной, невыносимой жизни. Чего ждать ? Академія какъ будто забыла обо мнѣ, и я, обогащенный теперь всякими познаніями , остаюсь безъ куска хлѣба, на порогѣ тюрьмы! . . . Прекрасно быть такимъ ученымъ человѣкомъ !... Хорошо быть супругомъ, отцомъ, и — томить голодомъ свое семейство ! Правду сказать: семейная жизнь. ... О, судьба дорого продаетъ намъ каждое наслажденіе ! » Такъ безпорядочно, несвязно, отчаянно размышлялъ Ломоносовъ одинъ, самъ съ собою. Но при женѣ онъ умѣлъ показаться почти веселымъ , и провелъ съ нею послѣдній вечеръ въ безпрерывныхъ разговорахъ. Онъ увѣрялъ ее, что скоро прекратятся всѣ непріятности ихъ положенія, что скоро надобно будетъ ему возвратиться въ Россію, а пріѣхавши туда они заживутъ мирно и счастливо. Христина казалась спокойною : можетъ быть она въ самомъ дѣлѣ вѣрила словамъ мужа, который готовился оставить ее черезъ нѣсколько часовъ. Но самъ Ломоносовъ едва не потерялъ своей твердо-

сти, когда маленькая дочь его прощалась съ нимъ, ложась спать. Мысль : кто онъ долженъ оставить это милое, безпомощное существо, оставить надолго и почти безъ пропитанія — эта мысль растерзала его.

Онъ улучилъ минуту и написалъ нѣсколько строчекъ женѣ своей, гдѣ увѣдомлялъ ее о своемъ бѣгствѣ, просилъ не отчаяваться, и обѣщалъ черезъ нѣсколько дней дать о себѣ извѣстіе.

Послѣ этого, съ какимъ-то непонятнымъ для него самого спокойствіемъ, онъ легъ заснуть. Но сонъ его былъ не продолжителенъ. Часу въ двѣнадцатомъ онъ всталъ. Добрая жена его и маленькая дочь спали крѣпкимъ сномъ невинности. Онъ одѣлся въ обыкновенное свое платье, и накинулъ на плеча ветхій свой плащъ. Въ послѣдній разъ взглянулъ онъ на милыхъ его сердцу, благословилъ ихъ, и бросивъ на столъ приготовленную имъ записку о своемъ бѣгствѣ, вышелъ.

Вспомнимъ , что онъ пускался въ далекій, безвѣстный путь, не имѣя въ карманѣ ни одной копѣйки; что онъ оставлялъ жену и дочь въ нищетѣ, на произволъ своихъ кредиторовъ, и могъ понимать весь ужасъ пробужденія Христины; что наконецъ онъ самъ не зналъ, когда и чѣмъ окончится это странное сцѣпленіе обстоятельствъ , и тогда только мы поймемъ,

съ какими чувствами вышелъ онъ изъ своего жилища, и что чувствовалъ проходя по опустѣлымъ улицамъ Марбурга! Разумѣется, что, скрывая побѣгъ свой, онъ не простился ни съ Вольфомъ , ни съ кѣмъ изъ знакомыхъ. И до того-ли было ему , когда въ послѣдніе дни столько жестокихъ ощущеній терзали его сердце ?