Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

Глава I.

Зима 1728 года на Руси была жестокая. Путешественники отмороживали себѣ лица, а волки безбоязненно приходили въ деревни распѣвать свои жалобы на голодъ. Замѣтливые люди увѣряли даже, что въ эту зиму птицы на лету падали мертвыя , и что ласточки густыми клубками скрывались на самомъ днѣ рѣкъ, гдѣ, видно, искали онѣ пріюта отъ холода. А рѣки? О, рѣки задымились рано, и скоро толстая кора льду покрыла ихъ. Русскіе люди однакожъ не боялись этого : они какъ будто рады были своей обычной гостьѣ, которая на полгода превращаетъ въ камень все окружающее ихъ. Русскій человѣкъ безъ зимы, точно какъ Итальянецъ безъ огненнаго лѣта. Русскіе сѣверяне особенно любовались бѣлыми

равнинами и проложили по нимъ свои любимыя зимнія дороги. По этому естественному шоссе они дѣятельно летали въ легкихъ кибиткахъ , и терпѣливо двигались длинными обозами.

Въ одну лунную ночь , когда утренняя заря уже боролась со свѣтомъ потухавшаго спутника нашей старой земли, обозъ съ рыбою тянулся верстахъ въ семидесяти отъ Холмогоръ къ Москвѣ. Подлѣ одного изъ возовъ шелъ, припрыгивая и постукивая руками, закутанный въ овчинный тулупъ и въ поярковый армякъ, обозный прикащикъ. Сдѣлавъ еще одно выразительное антрша, онъ повернулся къ шедшему подлѣ него извощику, и промолвилъ :

Ну, братъ Терёха: жарко!»

— Да, Пименъ Никитичъ, благодаренье Богу : морозецъ !

« Кажись, ужь и деревня на виду ?

— Версты три осталось еще, родимый.

« Видно, много нашего брата ѣдетъ этою зимой; смотри сколько полозьевъ проѣхало послѣ вчерашняго снѣгу : разъ, два, три.... Да, что это ? Аль кто изъ вашихъ отсталъ ?

— А что ? кажись, кому быть !

«Да, видишь, позади насъ : такъ кто-то рысью и улепётываетъ!

— Нѣтъ, родимый, наши всѣ тутъ; не вѣдаю кто, а только не нашъ. Ванькъ ! А что, яго таго, ктойтъ ?

« Ай-та ? » закричалъ вопросительно другой мужикъ, шедшій подлѣ задняго воза. « А что-йтъ ? »

— А вишь яго : кто-йта догоняйтъ ? »

« А Христосъ его зная !

Въ это время, то бѣгомъ, то шагомъ, приблизился къ самому обозу парень, лѣтъ семнадцати , пріятный наружностью, высокій, стройный, и полуокоченѣвшій отъ холода, потому что онъ былъ одѣтъ въ одинъ нагольный тулупъ, совсѣмъ не по дорожному. На головѣ его была ветхая шапка ; на ногахъ, сверхъ онучь, надѣты коты; онъ былъ даже не опоясанъ. Поровнявшись съ заднимъ возомъ, онъ пошелъ обыкновеннымъ шагомъ, и, какъ гусь въ чужомъ стадѣ, казалось, не смѣлъ ни къ кому обратиться. Пименъ Никитичъ оглянулся раза два, но видя, что отъ этого любопытству его не легче, и что молодой человѣкъ не говоритъ ничего, ни съ кѣмъ, остановился, и дождавшись того воза, подлѣ котораго шелъ новый сопутникъ, пошелъ съ нимъ рядомъ.

«А что, братъ, тебѣ надобно?» спросилъ онъ у молодаго человѣка.

— Мнѣ ? ничего.

« Какъ ничего ! Да куда ты идешь ? »

— Коли ваша милость позволитъ, такъ иду въ Москву.. . .

«Въ Москву ? Да кто ты таковъ ? откуда. »

— Я Денисовскій крестьянинъ. Вы чай и батюшку моего знаете.

« Денисовскій крестьянинъ ? Мы третьяго дни изъ Денисовскаго. А какъ зовутъ отца твоего ?»

— Василій Ломоносовъ. Я видѣлъ какъ вы нагружали рыбу въ нашей деревнѣ, и съ батюшкой моимъ говорили.

« Ну, Василья Ломоносова я знаю. Да зачѣмъ-же ты идешь въ Москву ? и какъ дойдешь туда ?

— Ваша милость! позвольте мнѣ идти подлѣ вашего обоза! Я вамъ буду служить дорогой, и въ Москвѣ готовъ работать; только позвольте идти съ вами !

« Да ты, братъ, не ряхнулся-ли. Что тебѣ занадобность въ Москву ? Отецъ, что-ли послалъ ? Только этому быть не льзя. Говори правду : зачѣмъ ты идешь въ Москву ?

— Да.... такъ.... мнѣ хочется посмотрѣть Москву....

« Э, э, братъ ! такъ ты, видно, безъ отцовскаго позволенія махнулъ ! ты убѣжалъ отъ отца ?

— Сказать правду , такъ убѣжалъ. . . . Но, право, я не за худымъ дѣломъ иду въ Москву.

« А кто тебя знаеть ! Безъ отцовскаго позволенія на добрыя дѣла не ходятъ. Вижу, братъ , я, что ты малый шалунъ , забулдыга. Дѣлать тебѣ въ Москвѣ нечего — есть тамъ много вашей братьи ! Воротись-ка добромъ къ отцу, а не то, я тебя турну инымъ порядкомъ. »

— Ваша милость !... не гоните меня ! право, я заслужу вамъ !

« Пошелъ ты, негодяй, со своими услугами ! Да что я за сумасшедшій, что возьму съ собой въ Москву бѣглаго мальчишку! Пошелъ! »

— Ахъ, Г. купецъ ! право я не какой нибудь негодникъ !

Тутъ грозный прикащикъ хотѣлъ поворотить бѣднаго мальчика назадъ толчками, но замѣтивъ у него подъ мышкой узелокъ , спросилъ :

« А это что у тебя подъ мышкой ? »

— Это.... да это я взялъ съ собой....

« Вижу , что ты это взялъ съ собой, а по просту сказать укралъ !... Да говори: что у тебя въ узелкѣ ? »

— Господинъ купецъ ! Я не укралъ этого, потому что это столько-же мое , какъ моя голова. Только голову даетъ человѣку Богъ, а это мнѣ отдали добрые люди.

« Ахъ, ты, краснобай деревенскій! Видно, у тебя голова-то начинена такъ-же какъ этотъ

узелъ ! Да что въ немъ ? чья казна ? или изъ отцовскаго сундучка мошня? »

У незнакомаго парня сверкнули въ глазахъ слезы. Видно было, что ихъ не морозъ выжалъ; горе стѣснило его дыханіе. Онъ остановился и былъ такъ изумленъ словами прикащика, что въ недоумѣніи глядѣлъ на него , и не говорилъ ни слова.

Казалось, это сдѣлало впечатлѣніе на допросчика, но, какъ человѣкъ опытный, Пименъ Никитичъ скрылъ свою тайную мысль, и также остановившись вскричалъ на парня :

« Ну ? не правду-ли я говорилъ, что ты воришка ? Что-же ты оторопѣлъ ?

— Не оторопѣлъ, а одурѣлъ отъ твоихъ словъ, Г. купецъ ! Я воръ ? Я укралъ деньги, казну? . . . Господи Боже мой ! — Съ этими словами онъ зарыдалъ, и бросивъ свой узелокъ къ ногамъ прикащика, сказалъ сквозь слезы :

« На, посмотри что я несу, и Богъ съ тобой ! Не безъ добрыхъ людей на свѣтѣ : дойду и безъ тебя до Москвы.

Желая вполнѣ выдержать роль человѣка осторожнаго , Пименъ Никитичъ поднялъ узелокъ, и развернувъ его пробормоталъ съ удивленіемъ :

« Что это ? книги ? Да на какой прахъ ты несешь въ Москву такую дрянь ? Тамъ, братъ, не дадутъ гроша за это. »

— Да я и не возьму за нихъ тысячи рублей! Эти книги мнѣ дороже всего твоего обоза.... Тебѣ чудно это, Г. купецъ ? Видно, что милы онѣ мнѣ, когда я для нихъ-то оставилъ отца и родимую сторону !...

« Чудно ! » сказалъ Пименъ Никитичъ. « Ну , пойдемъ до первой упряжки, а тамъ увидимъ.»

Хотя вся эта схватка прикащика съ незнакомымъ юношею кончилась въ немного минутъ, однакожъ возы, передразнивая своимъ движеньемъ время, ушли довольно далеко впередъ. Прикащикъ пошелъ за ними скорымъ шагомъ въ догонку, а молодой человѣкъ сталъ завертывать въ узелокъ свои книги, и невольно отсталъ отъ него. Вскорѣ однакожъ они опять поровнялись. Нѣсколько минутъ длилось молчанье; наконецъ прикащикъ заговорилъ снова :

«Теперь вижу я , что ты не таковъ, какъ думалъ я сначала; но я все-таки не догадаюсь: зачѣмъ ты идешь въ Москву ? »

Въ глазахъ юноши стало свѣтло, хоть и не весело.

— Не знаю и самъ — отвѣчалъ онъ — что со мной станется въ Москвѣ; но мнѣ тошно стало жить въ нашей не людной сторонѣ, гдѣ не съ кѣмъ поговорить, какъ-бы мнѣ хотѣлось,

и не у кого спросить, о чемъ-бы подумалось. По этимъ книгамъ , которыя видѣла ваша милость , выучился я грамотѣ , да Ариѳметикѣ ; хочется знать еще больше, а отъ кого и какъ узнаешь ? Вотъ я и рѣшился идти въ Москву : тамъ, говорятъ, много людей ученыхъ, и есть училища, для всякаго кто вздумаетъ учиться. Заговаривалъ я объ этомъ отцу своему, да онъ никакъ не могъ смекнуть чего я хочу, и еще началъ поносить книги и книгочіевъ. Я рѣшился убѣжать, когда увидѣлъ что съ нимъ не сговоришь. Хочу въ Москвѣ учиться.

« Я, дружекъ, самъ человѣкъ, не хвастовски сказать, грамотный, » отвѣчалъ Пименъ Никитичъ. « Спросилъ-бы ты у меня, такъ я-бы тебѣ далъ толкъ. Ну, да ужь теперь поздно : видно, такова, твоя часть. Все Богъ! »

— Богъ меня и не оставитъ ! — примолвилъ юноша съ робкою довѣренностью. — Позвольте-же спросить вашу милость : гдѣ вы обучались ?

« Какъ гдѣ?... у людей.... у духовныхъ. Гдѣ-же еще нашему брату учиться. Да вѣдь и въ вашемъ селѣ есть дьячекъ; что-же ты не учился у него ?

— Я у него учился, да онъ кромѣ церковной грамоты ничего не знаетъ.

« А что-же еще тебѣ надобно ? Развѣ ты въ

попы хочешь ? или хочешь читать на Нѣмецкихъ языкахъ ?

— Да, мнѣ-бы хотѣлось этого.

«О, о, дружище ! такъ вотъ какой ты гусь!... Взялъ-бы тебя, да отвалялъ хорошенько лозами, такъ дурь-то изъ головы и вышла-бы. Въ Нѣмецкіе языки пускаться !... » ,

Послѣ такого объясненія , у молодаго человѣка отпала охота разговаривать съ ученымъ его спутникомъ. Мальчикъ зналъ по опыту, до чего доводятъ съ подобными грамотѣями разговоры объ ученьѣ. Однакожъ спутникъ вызвалъ его на отвѣтъ, воскликнувъ :

« Вѣдь заберется-же въ голову такая блажь, прости Меня Господи ! Мужикъ , охреянъ , задумалъ въ ученые! ...»

— Я думаю, Г. купецъ — отвѣчалъ юноша — что ученымъ никто не родится ; а кто учится, да хорошо, такъ тотъ и будетъ ученый.

« Да тебѣ-то что до ученья ? На то есть дворянскія дѣтки, да поповичи. Однимъ надо быть грамотнымъ, чтобы читать приказныя бумаги, да толковать Государскіе законы, а другимъ чтобы говорить проповѣди, да знать что поютъ и читаютъ. А тебѣ на что такая ученость ?

— Да я не такой учености хочу.... — Молодой человѣкъ не звалъ какъ выразить свою

мысль, хотя очень понималъ о чемъ говоритъ. Онъ по неволѣ остановился на не конченной рѣчи.

«Ну, что ? то-то , братъ ! зналъ-бы ты отцовскій неводъ, да счетъ въ рыбѣ ! ,А деньгу-то сосчитать можно и безъ Московскаго ученья.

Прикащикъ думалъ, что онъ своимъ сужденіемъ какъ громомъ поразилъ бѣднаго парня. Тотъ молчалъ и тѣмъ больше заставлялъ своего сопушника вѣрить, что въ словахъ его заключалась вся премудрость опытности.

Въ это время одинъ изъ возовъ закатился въ глубокій ухабъ : лошадь затаращилась съ нимъ, и вся эта нестройная громада съ трескомъ остановилась.

— Та-та, ай-та! — закричало нѣсколько голосовъ мужицкихъ со всѣхъ сторонъ. — Э-а-та, Терёхъ! Ванькъ !

Всѣ бросились подымать лошадь и вытаскивать возъ.

Пименъ Никитичѣ, какъ человѣкъ, который хочетъ доказать свою философію на дѣлѣ, бросился, впрочемъ безъ всякой нужды, помогать другимъ, и тутъ-же, кряхтя и крича, терся около воза. Онъ думалъ найдти въ этомъ доказательство , какъ должно сохранять возы и заботиться о рыбѣ, и практически пояснить молодому безумцу, въ чемъ заключается му-

дрость жизни. Когда порядокъ былъ возстановленъ и возы пошли впередъ, онъ обернулся къ юношѣ, также помогавшему другимъ во время суматохи, и отряхивая снѣгъ съ своего армяка, сказалъ :

— Вотъ, братъ ! не пойдетъ на умъ ученость. А ?

« Да, правда ! » отвѣчалъ тотъ.

Безъ дальнѣйшихъ событій пріѣхали на-мѣсто роздыха. Сѣверное нарѣчіе зашумѣло, когда извощики, а съ ними и обозный прикащикъ, сѣли за столъ и начали работать за горячими щами. Новый сопутникъ ихъ, удалившись въ уголъ, и вынувъ изъ кармана кусокъ самаго не роскошнаго хлѣба , хотѣлъ имъ пообѣдать. Добрая Русь не вытерпѣла этого. Одинъ изъ мужиковъ , котораго лицо уже горѣло какъ на огнѣ, отъ множества проглоченныхъ имъ щей, возвысилъ голосъ :

« А что-жь ты, родимый, не поѣшь съ нами ? Садись-ко благословясь ! »

Молодой человѣкъ раздумывалъ.

« Садись, голубчикъ, садись ! Отъ хлѣба-солине отнѣкиваются, » примолвилъ Пименъ Никитичъ.

Дѣло сладилось. Робкій юноша присоединился къ другимъ, и не отсталъ отъ нихъ.

« Ну, вотъ, оно-тко и повеселѣе!» сказалъ

одинъ изъ извощиковъ , помолясь Богу и раскланиваясь со всѣми стѣнами.

— Да, вотъ, ребята! — началъ Пименъ Ни

китичъ. — Малый идетъ въ Москву, Христосъ его знаетъ зачѣмъ, а ѣсть у него нечего. Возьмемъ, что-ли, его ?»

« Почто нѣтъ ! » отвѣчалъ одинъ извощикъ.

— Вѣстимо ! пускай себѣ идетъ ! — примолвилъ другой.

«Да я одинъ платить за него не буду!» поспѣшилъ сказать Пименъ Никитичъ.

— Ну, съ-обча заплатимъ! — проговорилъ еще одинъ извощикъ.

« Съ ортели заплатимъ ! » примолвилъ другой. « Пожалуй, ты хоть и не плати. »

— Нѣтъ, и я съ вами!— сказалъ прикащикъ. — Ну, вотъ.... какъ тебя зовутъ, пріятель?... — продолжалъ онъ.

« Михайломъ ! » отвѣчалъ юноша.

— Ну, вотъ, Михайло, теперь пожалуй иди съ нами. Только уговоръ лучше денегъ : въ Москвѣ , братъ , все дорого ; тамъ ищи себѣ хлѣба гдѣ хочешь. Мы тамъ за тебя не плательщики. »

Михайло благодарилъ своих! сопутниковъ, какъ умѣлъ.... за благодѣяніе ! Надобно знать, что деревенскій обѣдъ на десятерыхъ стоилъ тогда нѣсколько копѣекъ ; слѣдовательно Михайло Ломоносовъ не могъ стоить сопутни-

камъ своимъ до Москвы болѣе немногихъ копѣекъ. Но, какъ важно было это въ его положеніи! Онъ, беззащитный, безпріютный бѣглецъ отеческаго дома, уже два дни не зналъ, до этой минуты, чѣмъ будетъ утолятъ свой голодъ. До Москвы надобно было идти мѣсяцъ ! Денегъ не было у него ни сколько. Кусокъ хлѣба, взятый имъ изъ дому, и возбудившій въ его сопутникахъ состраданіе, былъ у него единственнымъ запасомъ. А теперь ! какъ ободрился онъ ! Какія надежды и мечты заиграли въ его пламенной головѣ. Онъ воображалъ Москву раемъ , а людей, живущихъ въ вей, какими-то ангелами, которые примутъ его съ распростертыми объятіями, погладятъ по головкѣ за любовь къ ученью, или по крайней мѣрѣ не станутъ преслѣдовать, какъ грубые Архангельскіе земляки.

Однообразное путешествіе нашихъ странствователей не представляло больше ничего замѣчательнаго. Иногда , правда , падали возы , сбивались съ ногъ лошади, а провожатые ихъ часто отмороживали себѣ то щеки, то носы, однако все это было въ томъ порядкѣ вещей, который и нынѣ, черезъ сто лѣтъ, повторяется безпрестанно въ сѣверныхъ сторонахъ. Обозные ѣхали , шумѣли, уставали, пили, ѣли, такъ-же какъ и нынѣ дѣлаютъ все это другіе ЛЮДИ. Бѣглецъ-юноша раздѣлялъ ихъ труды, за-

боты, и успѣлъ заслужить пріязнь почти всѣхъ своихъ товарищей. Время шло какъ⁽ по скаэаному , по писаному ; день наставалъ и оканчивался. Напослѣдокъ, въ одно утро, солнце освѣтило для глазъ Михайлы Ломоносова златые верхи Московскихъ церквей. ¹ -

Есть что-то чрезвычайно живое въ томъ чувствѣ, которое волнуетъ душу пришельца изъ дальней Руси, при первомъ взглядѣ его на Москву. Въ дальнихъ городахъ и селахъ, Москву почитаютъ какимъ-то палладіумомъ , средоточіемъ всего хорошаго , умнаго и великаго.. У всякаго свой взглядъ : простолюдинъ воображаетъ- Москву чуть-ли не изъ золота сдѣланнымъ городомъ ; человѣкъ , немного повыше простолюдина, представляетъ себѣ ее вмѣстилищемъ всѣхъ чудесъ образованности, мѣстомъ забавъ и радостей; образованный юноша думаетъ о ней, какъ о такомъ городѣ , гдѣ можетъ онъ увидѣть и узнать все просвѣщеніе , всю славу своего отечества. И всѣ единодушно зовутъ и почитаютъ Москву матерью священной Руси! Это нераздѣльно съ сердцемъ каждаго настоящаго Рускаго.

Что чувствовалъ Ломоносовъ при взглядѣ на тотъ городъ , куда такъ долго и такъ нетерпѣливо летали его мысли? Какъ билось его сердце, когда наконецъ онъ увидѣлъ тужеланную цѣль, къ которой бѣжалъ черезъ снѣга, въ

нагольномъ овчинномъ тулупѣ , неся съ собой, вмѣсто всѣхъ средствъ, одинъ богатый запасъ терпѣнія и волю сильной души ? Можно объяснять чувства людей обыкновенныхъ , когда они находятся въ подобныхъ положеніяхъ , но не этого сына рыбака.