Мир растений: Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях

Одно из самых крупных семейств порядка чаецветных — чайные. 29 родов и около 550 видов. Почти все вечнозеленые, обитатели тропических лесов Южной Азии и Америки. Самое видное семейство — диптерокарповые. 22 рода и 400 видов. Это семейство целиком древесное. Есть гигантские деревья во влажных тропических лесах. Иногда лес состоит почти из одних диптерокарповых. Растут они в Юго-Восточной Азии. Редко в Африке. На вырубках восстанавливаются с трудом, часто и совсем исчезают. Некоторые из чаецветных исключительно устойчивы к пожарам и остаются на пожарищах последними из живых растений.

В один надпорядок с чаецветными объединяются порядки каперсоцветных, тамариксоцветных, страстоцветных. Сюда же иногда причисляют и ивоцветных, которым долго не могли найти точного места в системе цветковых растений. Для удобства изложения мы оставляем ивоцветные там, где они стояли ранее: по соседству с букоцветными и близкими к ним порядками.

Самое крупное семейство каперсоцветных — капустные. 350 с лишним родов и 3 тысячи видов. Это все больше травы из Средиземноморья, Западной и Средней Азии. В южном полушарии почти не встречаются. Среди капустных великое множество придорожных сорных растений. Они постоянные жители городов, даже очень больших. В природе спасаются в разных убежищах: на скалах, по берегам рек. Самое примитивное семейство — каперсоцветные. 45 родов и 900 видов.

В небольшом порядке тамариксоцветных ведущее семейство — тамариксовые. 3 рода и 120 видов. Обитают в Средиземноморье и сухих и жарких краях Азии. Небольшие деревья и кустарники с очень мелкими шиловидными листьями. Иногда встречаются зарослями вдоль рек.

Из шести семейств страстоцветных самое крупное — тыквенные. 120 родов и 1 тысяча видов. Вьющиеся и стелющиеся травы. И очень редко — деревья.

Бесполезные крылья

Самый роскошный, самый впечатляющий лес в мире — диптерокарповый из Малайи и Бирмы. Сколько там пород деревьев! На что уж богаты леса Амазонки, а диптерокарповый им не уступит. Правда, он не самый высокий. Эвкалиптовый выше бывает. Но деревья отнюдь не мелки. Метров по шестьдесят. Из ствола раньше пироги делали, по сто человек вмещалось.

Возглавляет семейство диптерокарпус. Вечнозеленый гигант. Маленькие блестящие листочки, отражая солнечный свет в разных направлениях, заставляют крону искриться, как хрустальная ваза. Прибавьте к этому массу ветвей, что весьма не характерно для деревьев влажного тропического леса, где все построено на экономии материала. Прибавьте еще и метелки из довольно крупных душистых цветков, которые появляются четыре-пять раз в году, и вы получите облик диптерокарпуса.

Но при всем обилии ветвей и листьев кроны диптерокарпусов рыхлые, ажурные, как бы воздушные. Обитателям крон передвигаться в них легко и безопасно. Бирманцы шутят: животные наших лесов никогда не спускаются на землю, весь их жизненный путь проходит в воздухе. Рождаются, едят, спят, умирают на деревьях!

Но диптерокарповый лес многоэтажный. Этажи поделены строго и расчетливо. Особенно строго придерживаются лесного распорядка птицы. Птицы носороги, бородастики и голуби занимают верхний ярус. В среднем хозяйничают дятлы и трогоны. В нижнем живут и кормятся дрозды, кустарницы и фазаны. Каждому этажу свои животные.

Иногда поселенцы приносят диптерокарпусам заметный урон. В Индонезии летающие собаки (отряд рукокрылых) массами налетают на деревья, повисают на ветвях, обдирают кору. Деревья начинают суховер-шинить. Гораздо хуже, когда гроза, ливень. Летающие собаки намокают, становятся тяжелее. Сучья трещат, обламываются. В ботанических садах особенно жалко терять красивые диптерокарпусы. Пытаются обороняться при помощи музыки. Однажды устроили концерт на целую неделю. Летучие собаки отнеслись к нему совершенно безучастно. Только землетрясение заставляет их покинуть облюбованное дерево.

Правда, свое молодое поколение летучие собаки никогда не размещают в сквозистых кронах диптерокарпусов, которые так хорошо просматриваются. Они прячут детенышей в густой листве магнолий.

Когда наступает пора цветения, лес наполняется резким приятным ароматом. Гудит от сонма насекомых. Тут же трепещут птицы. А вниз, как разноцветный снег, сыплются лепестки: белые, желтые, розовые. Почва становится пестрой, словно конфетти высыпали. Месяца через два-три созревают плоды. Они сухие. Похожи на желуди. Только еще крылья к ним приделаны. Кожистые, крепкие. Из-за крыльев и семейство названо диптерокарповыми, то есть двукрылоплодными. У одного из диптерокарпусов крылья больше, чем у голубя, сам же плод — с воробья. Крыльев может быть и больше. У сала, который снабжает Индию древесиной, как нас сосна, плод с тремя крыльями. А у дриобаланопса — с пятью.

Но, несмотря на такую оснащенность, крылатые плоды далеко не улетают. В тихую погоду удаляются от материнского дерева метров на 30–40. Даже ураган не способен унести их дальше, чем на 100 метров. Один ботаник попытался подсчитать, как быстро расселяется диптерокарпус, двигаясь с такой скоростью. Если принять средний возраст первого плодоношения деревьев в 30 лет, то даже при постоянных сильных штормах лесной гигант продвинется за 100 лет только метров на 300. А расстояние в 100 миль, как подсчитал ботаник, сможет покрыть за… 58 тысяч лет. Хотя с точки зрения существования вида и такая скорость достаточна.

Можно было предположить, что обладатель пяти крыльев — дриобаланопс — самый удачливый из всех диптерокарповых. Нет, самый неудачливый. И плоды его падают ближе других. Лишние крылья оказались помехой. В лесах дриобаланопс — самый редкий вид.

Выгоднее ли двукрылая система плода? Тоже нет. Самым вездесущим из диптерокарповых оказался трехкрылый сал. Его встречали раньше, пока не вырубили, повсюду: от мангровых зарослей морских берегов до средних высот в горах.

Теперь саловых лесов мало. А на вырубках ни сал, ни другие диптерокарповые деревья без помощи человека не восстанавливаются. Единственной памятью о них остаются куски застывшей в камень душистой смолы. Эти куски иногда еще находят в почве, разрабатывая ее под огород или пашню. Они служат единственным доказательством существования здесь некогда богатейших в мире лесов.

Впрочем, сел стараются сажать на плантациях. Растет. И древесину дает. Но почитайте журнал индийских лесоводов. Вот уже лолстолетия из номера в номер — тревога за судьбу сала. Советы, как помочь расти. Как сохранить. Как защитить. В лесу сал могуч и опеки не требует. На плантации слаб, неустойчив. Так же, как и другие породы.

Добавим одну деталь. И в природе не все обстоит гладко. Несмотря на свои могучие крылья, семейство диптерокарповых далеко не улетело. Нет его представителей в Америке. Очень мало в Африке. Сыплются плоды на землю рядом с материнскими деревьями. И вырастает чаща диптерокарпусов сомкнутым строем. Может быть, для сохранения вида это выгодно. Но зачем тогда такие большие крылья?

Вечные странники

14 ноября 1963 года в 20 милях к югу от Исландии в море заработал новый вулкан, и из вод морских поднялся новый остров. Его назвали Сётси. Доступ любопытных сразу же ограничили, чтобы узнать, как и каким путем на нем появятся первые признаки жизни. И вот в июне 1965 года на берегу нашли первое цветковое растение — морскую горчицу какиле, маленькую травку с толстыми листочками. Через два года какиле уже цвела крошечными белыми цветочками, собранными, как у сурепки, в высокую прямую кисть. В том же году созрели и плоды.

Примерно в то же время Карибское побережье Гондураса опустошил жестокий ураган «Хатти». Первым, кто поселился на голой песчаной отмели, снова была морская горчица какиле.

Быстро появляясь на новых землях, в дальнейшем эта однолетняя травка ведет себя совершенно иначе. Она закрепляется на странде, узкой полоске земли — прибрежном песке, который постоянно лижут волны, но в глубь суши далеко не идет. Не перебирается даже за передовую дюну, а остается во власти стихий.

Ее сечет песком, выдувают свирепые ветры, обжигает солнце. Накалившийся песок высыхает, оставляя былинку без воды, а морские волны щедро снабжают ее вовсе ненужным запасом соли. Все выносит какиле. Что стоит ей переселиться за передовую дюну, где и ветер послабее, и тень от дюны.

Биологи решили испытать, как будет вести себя морская горчица, если посеять ее на прибрежном лугу. Посеяли разными способами. Просто среди луговых трав. На том же лугу, но все травы выпололи. И на странде, на обычном песке у воды. Прошло три недели. Всходы выросли одинаковыми. Еще через две недели разница стала заметной. Лучше всего росла какиле на лугу с прополкой. На некошеном лугу вытянулась, как картофель в бурьяне. На песке осталась приземистой, как всегда. Стало ясно: какиле переселилась бы на луг, если бы не другие травы.

Зато на странде ей никто не мешает. И расселяется она все дальше и дальше. Люди охотно помогают ей в этом. Они черпают балласт для кораблей, когда возвращаются из Европы в Америку. Если в качестве балласта берут песок, то вместе с ним переезжают через океан семена морской горчицы. И там, где балласт выбросят на берег, эта травка из семейства крестоцветных создаст новую колонию. С океанских берегов какиле проникла в глубь континентов. Облюбовала берега Великих Озер в Северной Америке. Однако на пресных, незасоленных берегах сохраняет свои толстые листья, которые стали такими из-за избытка соли в морской воде.

Вечный странник номер два — жеруха лекарственная. Эта специализировалась на пресных водоемах. На родине, в Скандинавии, живет по берегам ручьев, а то и в самой воде. Ростом невысока. Несколько перистых листочков, розеткой у корешка. Кисть мелких белых цветков и маленьких узких стручков. Из Скандинавии попала в Новую Зеландию. Там проявила себя очень энергично. Однажды блокировала речку Авон возле города Крайсчерча. За несколько лет и в других реках так разрослась, что стала вызывать наводнения. Началась паника.

К счастью, тогда еще не знали о гербицидах, уничтожающих сорняки (отнюдь не безвредных для других существ). Подумав, нашли выход: насадили вдоль ручьев и речек вавилонскую иву. Корни ив пронизали речное дно и блокировали скандинавскую травку. Она не смогла противостоять такому мощному противнику.

Вечный странник номер три: пастушья сумка. Из всех цветковых растений, которые шли за человеком, самым верным спутником всегда была она. Обошла вместе с ним земной шар. Трудно сказать, где ее теперь нет. Добралась и до Гренландии. Скромные размеры ей хорошо помогают. Конструкция типичная для крестоцветных. Розетка прикорневых листьев. Кисть белых цветочков. Только стручки не узкие, а сердечком, в виде сумки.

В нашем умеренном климате, где едва-едва удается получить один хороший урожай, пастушья сумка дает три урожая! Одно растение выбрасывает 70 тысяч семян. С такой продуктивностью нетрудно захватывать новые площади. Но чем дальше она пробирается к северу, тем короче лето, и хоть наша знакомая цветет с весны до осени, но на севере ей приходится экономить во всем. В первую очередь на листьях. Чем дальше к северу, тем меньше листьев. Чем меньше листьев, тем быстрее можно построить свое тело и дать семена. Бывает, семена не успевают вызреть. Рано ударят морозы. У других растений незрелые семена хорошего потомства не дают. У пастушьей сумки прорастают так же, как и зрелые.

Для передвижения пользуется различным транспортов, но при одном условии: чтобы была грязь. Грязь на колесах повозок. Грязь на сапогах пешехода. Грязь на копытах яков в горах Тибета. Для семян грязь выполняет двойную полезную роль. Словно клей приклеивает семена к ногам и колесам. Там, где кусок грязи отвалится и упадет на землю, семечко как в торфяно-перегнойном горшочке. Есть на первое время крупица хорошей почвы, чтобы прорасти и выжить.

Агрономы и лесоводы только недавно додумались заделывать семена в брикеты с запасом почвы на первый случай. У пастушьей сумки это свойство выработалось гораздо раньше. В одну из первых встреч с человеком.

Странник номер четыре: иерихонская роза. Оговорюсь сразу же: ни к Иерихону, ни к розе не имеет отношения. Настоящее имя — анастатика. Маленькая жесткая травка из аравийских пустынь. В сухую погоду веточки ее сжаты наподобие кулачка, в котором спрятаны почковидные стручки с семенами. Путешественники разнесли молву о том, что ветер отрывает «кулачки» от корешка и катит по аравийской земле. В пути стручки один за другим отламываются и падают, выскальзывая между веточками. А шарик все катится и катится… Так рассеиваются семена по пустыне.

Ботаники решили проверить. Если так, то тысячи, миллионы иерихонских роз должны катиться по пустыне. А на самом деле ничего подобного нет. Возникло два лагеря. Одни по-старому твердили: катится! Другие усмехались: катится, но только на страницах книг. Сошлись на том, что катиться-то в общем способна, но сидит на корешке так крепко, что ветер редко может отломить. А уж если отломит, то унесет в какой-нибудь овраг. И только когда польют дожди, скрюченные пальцы ветвей наконец разожмутся и освободят стручки с семенами, которые в ином случае пропали бы без пользы, упав на раскаленную аравийскую землю.

Кстати, в Сахаре растет еще одна иерихонская роза. Она «работает» по такому же принципу, раскрываясь при дожде и закрываясь в сухую погоду. Но относится к семейству астровых. К иерихону и к розам тоже отношения не имеет.

Не нужно думать, что способностью к дальним странствиям отличаются только дикие сорные травки из крестоцветных. И культурные овощи, изнеженные на тучной почве, могут иной раз становиться похожими на агрессивные сорняки. Взять хотя бы нашу обычную огородную капусту.

Двести лет назад, в 1773 году, капитан Фурне, проплывая мимо Новой Зеландии, сделал остановку и посеял капустные семена. Немного позже там побывал капитан Дж. Кук. Ему представилось небывалое зрелище. С фурнеевского огорода капуста распространилась по всему побережью. Местные виды растений не смогли сдержать ее напор. Повсюду желтели кисти капустных цветков. Стручки собирали длиннохвостые попугаи. Именно они разнесли семена по соседним берегам.

Может быть, капуста потому оказалась такой устойчивой, что она еще не так далеко ушла от своей дикой родственницы. Дикая капуста и по сию пору растет на береговых утесах в приморских районах Европы. В особенности на меловых скалах английского побережья. Она выбирает такие неприступные места, где ни человек, ни скотина не могут ее потревожить. На отвесных каменных стенах, чуть только найдется щель или площадка, где скопится немного почвы, появляется желтый факел капустных цветков.

Однако не все крестоцветные свободно странствуют по свету и так устойчивы, как пастушья сумка и ее собратья. На Кергеленских островах в Индийском океане, неподалеку от Антарктиды, растет кергеленская капуста принглея антискорбутика. Ее сочные мясистые листья образуют некоторое подобие кочана, хотя и очень рыхлого. В прошлом веке, когда моряки страдали от цинги, принглея оказалась незаменимым добавлением к пище. Она заменяла лимоны и спасла многие жизни. Но с Кергеленских островов до сих пор никуда не смогла переселиться.

Разрушители памятников

Темно-зеленые коврики каперсов с их лоснящимися, как бы жирными, толстыми листьями еще издали виднеются на блеклом фоне выгоревших трав в фисташковых редколесьях Средней Азии и на Кавказе. Коврики больше метра длиной. Друг от друга далеко. Появляясь на кладбищах на могильных плитах, поразительно напоминают венки. Особенно во время цветения, когда в них словно вплетены крупные, белые, в ладонь величиной цветки на длинных цветоножках. Эти растения-венки, кажется, не испытывают никаких неудобств в летнюю жару, которая губит все остальные местные, тоже приспособленные к пустыне травы.

Пользуясь таким особым положением в природе, каперсы в Средней Азии захватили места, где их присутствие совершенно излишне. Они оккупировали самые древние и самые ценные памятники старины. Каперсы везде: на крышах и куполах дворцов, на минаретах мечетей, на крышах глинобитных хибарок. Их белые цветки и четырехсантиметровые ягоды с красной мякотью свешиваются с глиняных дувалов и колонн современных театров. Цветки точно нарочно открываются вечером к началу представления и закрываются утром.

Каперсы способны жить не только на карнизах зданий, но и на вертикальной поверхности стен. На стенах медресе Шердар в Самарканде в 1971 году обнаружили 203 куста. Поразительная способность карабкаться по вертикальной стене объясняется просто. Плети этого растения вооружены по-кошачьи крючковидными когтями — видоизмененными прилистниками. Чтобы добыть влагу, протягивают вниз корни так далеко, как нужно. На крыше главной мечети медресе Улуг-Бека в Самарканде растет каперс, корни которого длиной 17 метров уходят в зал мечети. Там они углубляются в почву и как далеко простираются в ней — неизвестно. В Сахаре корни разрушителя памятников добывают воду с глубины 20 метров. У нас в Средней Азии примерно так же.

Если же воду добыть невозможно, каперсы растут на сухой алебастровой штукатурке. И это несмотря на то, что кирпичи крыш нагреваются до 80 градусов. Корни постепенно разрушают памятники. Пробовали бороться с помощью гербицидов. Не помогло. Погибает надземная часть, но корни сохраняются, и куст восстанавливается. Сейчас пытаются замешивать с гербицидами алебастр. Кажется, эксперимент оказался удачным.

Но, в общем, разрушительная деятельность каперсов не столь уж велика. Созидательная намного важнее. Особенно ее чувствуют железнодорожники. Если на полотне дороги поселился каперс, можно дать гарантию, что балласт, на котором лежат шпалы, будет прочно и надежно скреплен его длинными плетями. К тому же он еще и украшает и мед дает. А как хорошо укрепляет овраги!

Сухолюбивый влаголюб

По долинам рек Средней Азии, что пересекают пустыню, протянулись тугаи — приречные леса. В пустыне тугаи все равно что у нас в средней полосе ивняки. В тугаях иву заменяет тамарикс. Он и размерами ее напоминает. Может быть крупным деревом, но чаще это большой куст. Листьев вот только нет. Если говорить строго, то листья есть, но очень мелкие, мясистые, часто в виде чешуек. Их роль возложена на зеленые веточки. Цветет мелкими цветками, но их столько в длинных густых кистях, что весь тугай делается розовым. Осенью летит пух — семена. Соловьи обожают тамарикс за нежную, ажурную тень, защитный переплет ветвей и пух, которым устилают свои гнезда.

Семена тамарикса любят и насекомые. Жуки слоники откладывают в цветки свои яйца, и в коробочках вместо семян созревает личинка жука. Коробочка падает на землю и начинает странно подпрыгивать. Это дает о себе знать жук, сидящий внутри. Иногда все семена начисто съедаются.

И все же, несмотря на опустошения, учиняемые жуками, тамарикс и не думает вымирать. Напротив, каждая новая песчаная отмель, которую намывает река, сразу же покрывается щеткой его всходов. Объясняется все очень просто. Плоды весеннего цветения поступают в пользу жуков. Когда урожай съеден, дерево зацветает вновь. Осенью созревает второй урожай. Уже без жуков. Семян хватает и для полетов в дальние края, и для соловьиных заготовок.

Есть у тамарикса еще один способ расселения — по воде. Плавает все: семена, всходы, молодые сеянцы и совсем взрослые деревья. Когда половодье размоет берег и тамарикс окажется в воде, он плывет вниз по течению. Пока плывет, растет, а сядет на мель, приживется. Но плавает не всякий тамарикс.

Профессор Ф. Русанов однажды, поливая горшок со всходами тугайного жителя, плеснул слишком много воды. Несколько всходов смыло в поддон, который стоял под горшком. Но всходы не погибли, а продолжали плавать. И нормально росли.

Тогда ученый повторил ту же операцию с разными видами тамариксов. Опускал в воду всходы с двумя первыми листочками и уже окрепшие двухметровые деревца. В воде плавали долго. Одни — дней пять. Другие — десять. Третьи — 22 дня. Сравнил. Те, что держались на воде пять-десять дней, были с виду зелены. Те, что больше, — сизые. Сизые — жители речных берегов. Зеленые — обитатели песчаных барханов. Все стало понятно. Прибрежные и должны плавать, раз им приходится совершать водные путешествия. А зеленым плавучесть ни к чему.

Правда, не подходили под общее правило два тамарикса с галечниковых отмелей горных рек. Те хоть и у воды растут, а тонут быстро. Им тоже плавучесть не очень нужна. Допустим, что они бы плавали. Горная река быстро вынесет их на равнину, где нет галечника. Там они все равно жить не смогут.

Для тех, что плавают, вода тоже не идеальное транспортное средство. Водой можно двигаться вниз по реке. А вверх? Вверх только с помощью семян. Однажды в песках Кызылкума построили водохранилище. Вокруг на десятки километров не росло ни одного тамарикса. И вскоре на берегах появились молодые его деревца.

Любовь тамариксов к воде беспредельна. В тугаях получают влагу в избытке. А на песках в центре пустыни? Раньше считали, что в погоне за грунтовой водой корни их проникают на любую глубину. Теперь выяснили: грунтовых вод достигают, только если они не глубже 2,5 метра. Если глубже, довольствуются тем, что выпадет с неба, и растут медленно.

И все же… могут опускаться вглубь метров на 15. Но при обстоятельствах совершенно исключительных. На Ближнем Востоке как-то сажали огород. Если не затенить тамариксом, жаркое солнце сожжет овощи. Посадили тамарикс. Но и под его кроной овощи высохнут, если не поливать семь раз в день. Стали поливать. После каждого полива почва промачивалась все глубже. Вслед за влагой шли корни деревьев. Наконец достигли глубины 15 метров, где плескалась грунтовая вода.

Между тем после поливов на огороде к поверхности почвы подтянулась из глубины соль. Огород стал солончаком. Сажать овощи больше не пришлось. Тамарикс остался. К соли он устойчив. Если ее слишком много, излишки сбрасывает через листья. В середине лета становится тогда седым от соли. Итак, на месте огородов вырос тамариксовый лес. Через 25 лет его срубили. Он снова вырос. Так и рубили потом и нужды не знали.

Бывало и по-другому. Ботаник М. Попов в 1913 году ехал в Хиву. В пути возле развалин Машрек ему встретился тамариксовый лес. Сухой лес. Только отдельные деревья цвели, выделяясь на сером фоне сиреневыми пятнами. Почему усох лес? Попов осмотрелся и увидел вокруг сухие арыки. Понял: много лет назад жители оставили эти места. На поля, еще не просохшие от орошения, налетели семена тамарикса. Поднялся лесок. Но некому было поливать землю. Она высохла. Засох и тамарикс.

Вода для тамарикса — жизнь. Она же может стать его смертью. Если идут частые дожди, что в пустынях редкость, крона одевается водяной пленкой, никнет к земле. Ветви ломаются. Ствол расщепляется. Дерево гибнет. Пробовали сажать тамарикс под Ташкентом. Под Кустанаем. Но там весной обильные дожди. Влажно. А тамариксу нужен сухой воздух пустыни. Без него он умирает. Если когда-нибудь в пустынях будет вдоволь воды и воздух станет влажным, тамарикс уйдет с лица земли.

Однако и сейчас с этим деревцем не везде церемонятся. Вот что произошло не так давно в Америке на границе Мексики и США. В Америку тамарикс проник из Старого Света не так давно. Он там никогда не рос. Попав в Новый Свет, дерево начало расселяться энергично и разрослось по пустынным рекам американского Юга. Может быть, там не оказалось его вредителей-слоников, только вскоре о тамариксе заговорили как о сорняке. Однако он принес Америке внушительные блага. Затенил берега южных рек. В реках стало больше рыбы. В кронах нашли приют белокрылые голуби — птицы редкие, которые находятся под охраной. Птиц стало больше.

Но геологи неожиданно объявили: тамарикс слишком сильно транжирит воду. Грунтовые воды понижаются. Первыми спохватились сельскохозяйственные агентства. Сразу объявили дерево вне закона. Против него бросили современную технику: бульдозеры и тяжелые плуги. Как ни протестовали рыбоводы, как ни сокрушались зоологи о судьбе своих голубей, а бульдозеры делали свое дело.

Зато в пустыне Бет-Пак-Дала тамариксом не нахвалятся. Когда начинали строить там новый город Балхаш в 30-х годах, стали искать, чем бы засадить улицы. Тамарикс — одно из трех деревьев, которые смогли расти на соленой глине. Раньше там вообще никаких деревьев не было.

А в тугаях тамарикс часто радует посетителя «манной небесной» — сахаристыми натеками на стволах. Сироп застывает крупинками, похожими на засахаренный мед. Казахи скотоводы с восторгом говорят об этом вкусном, питательном продукте. Уж не тамарикс ли снабжал «манной» (по библейскому сказанию) еврейские пастушеские племена, голодавшие в пустынях Синая? Правда, «манну» дают и другие растения: ясень, лиственницы, рододендрон, эвкалипт. Но ни один из них в Синае дико не растет. По крайней мере, в библейские времена не рос. Тамарикс растет.

Ни на что не похожий буджум

Буджум — уникум. Это дерево затерялось в глуши Калифорнийского полуострова. С чем только буджум не сравнивали. С хвостом древних ящеров и с перевернутой морковкой. С восковыми свечками и растениями каменноугольной эры. Даже с эскимо. Но скорее всего буджум ни на что не похож.

Слово «буджум» тоже сравнение. В одной из сказок Л. Кэролла фигурирует буджум (не то растение, не то животное), существо таинственное и малопонятное. Когда Дж. Сайкс увидел в бинокль морковно-ящеро-свечеподобное дерево, ему на ум пришла именно эта сказка. В восторге он воскликнул: «Хо-хо, буджум! Определенно буджум!» Название понравилось. Закрепилось.

Точное ботаническое имя — идрия. От греческого «гидрия». Греки так называют ведро, которым черпают воду из колодца. Узкое внизу и широкое вверху. Если перевернуть гидрию вверх дном, получится грубая копия молодого экземпляра идрии. Воткнуть еще сбоку несколько коротких сучков, будет полная копия. В более почтенном возрасте идрия становится выше. Достигает пятнадцати метров, но сохраняет конический облик. У земли толщина метр. Представьте себе морковку таких габаритов!

Иногда по неизвестным причинам ствол неожиданно описывает дугу, как стебель ежевики, и втыкается вершиной в землю. Пускает корни. Возникает странное сооружение: ствол с двумя корнями и ни одной вершины. Впрочем, существовать без вершины идрия долго не может. Одна из коротких веток в середине ствола начинает расти быстрее других. Эта ветка, в свою очередь, может последовать примеру первой вершины: описать дугу и укорениться. В таком случае идрия становится похожей уже не на арку, а на треножник. Если покрыть брезентом, получился бы великолепный вигвам или чум. Так вольно вести себя стволам позволяет обилие света. Буджумы растут редко, как и все другие деревья пустыни. Тянуться вверх нет особой нужды.

Летом, когда польют дожди, буджум одевается листвой, жесткой, кожистой. Всю весну, пока засуха, стоит голый. В апреле — мае, когда зацветают люпины и маки, буджум уже в золотом осеннем наряде. Готовится к листопаду. Листья появляются столь оригинальным способом, что до сих пор не установили, как это происходит. Одни утверждают, что вначале вырастают листья с черешками. Потом листья опадают, а черешки остаются и превращаются в колючки. Следующие листья появляются уже у основания колючки. Другие возражают: колючка вырастает сразу, а на ее конце образуется лист без черешка. Лист опадает, колючка остается. Но, как бы то ни было, для растения важно, что у него много колючек. Это хоть немного спасает его от грызунов. Они с удовольствием выедают сочную мякоть стволиков, особенно у маленьких буджумчиков.

Несмотря на засилье грызунов, буджум дает много семян, и в молодой смене недостатка нет. Молодняк разных калибров. Однако владения свои буджум не расширяет. Непонятно, почему он обосновался на небольшом пятачке на полуострове Байя в Калифорнии? Почему его не удается вырастить в ботанических садах, когда в природе это происходит с легкостью?

Еще одна задача: узнать возраст буджума и измерить, как быстро он растет. Ствол годичных колец не имеет. Он мягкий и сочный. Дж. Кратч, натуралист и писатель, вспомнил, что у него сохранились фотографии десятилетней давности, где были запечатлены буджумы на калифорнийской земле. Он предпринял рискованное путешествие на машине в этот край без дорог и троп. Искал, как иголку в стоге сена. Нашел. Сравнил фото и натуру. Прикинул: деревья за десять лет подросли на 40 сантиметров. Значит, в год прибывали в среднем на четыре сантиметра. Немного, конечно. Но в таких трудных условиях и это достижение.

Цветки буджума — предмет вожделений диких пчел, колибри и ос. Пчелы запасают буджумовый мед здесь же, на месте, в дуплах старых стволов. Местные жители время от времени извлекают его оттуда. Засохшие стволы, где сгнила мякоть и остался лишь цилиндр внешней оболочки, используют как корзины для фруктов. Одно время пытались на корзинах бизнес сделать. Но, к счастью, слишком отдаленно буджумовое царство от остального мира, и вывозить корзины оказалось дорого.

Вместе с буджумом растет другой член семейства тамариксовых — фукерия. Торчит из земли огромной метлой длинных голых хлыстов. Уже не дерево, а куст. При первом дожде хлысты покрываются листьями, в первую же засуху опадают. Три дождя в год — три смены листьев. Десять дождей — десять раз опадают листья и вырастают вновь. Весной на концах хлыстов появляются небольшие кисти малиновых цветков.

Рожденные ползать

Сто с лишним лет назад Д. Ливингстон, путешествуя по пустыне Калахари, набрел на заросли диких арбузов. Вся земля была усеяна знакомыми с детства полосатыми плодами. Среди них виднелись и желтоватые, как у огурца, цветки. Если бы не косматые тени кустарников, местность можно было принять за бахчу. Каких разновидностей тут не было! С плодами, крупными, на два килограмма весом, и мелкими, как куриные яйца. Со сладкой мякотью и с горькой, от которой желудок выходил из строя. Больше всего с безвкусным, но сочным содержимым.

Вода в пустыне всегда драгоценность. А арбузный сок в особенности. В пору урожая к бахчам стекаются массы животных. Приходят, конечно, слоны, носороги. Не проходят мимо и хищники. Раскалывают твердую оболочку. Чавкают. Грызуны довольно легко пробуривают стенки плодов, выедая содержимое. А не могут осилить, на кожуре арбузиков остаются отпечатки зубов.

Во время пиршества семена падают на землю, а сок обильно их поливает. Так и прорастают. Плоды мог бы, конечно, откатить ветер. Но слишком крепко пришиты они к материнскому растению. Плодоножка даже у перезрелых плодов остается прочной и не переламывается.

По 20–30 арбузиков вызревают на одной плети. Она протягивается метра на 3–4 в длину. Цепляется усиками за другие плети. Прочно заякоривается. Пронесется вихрь по пустыне, плеть не сдвинется с места. Листья крупные, но иногда так сильно вырезаны, что остается один скелет, одни жилки, чтобы меньше испарять. Для гарантии еще покрыты жесткими волосками и от этого на ощупь грубые.

Открытие Ливингстона так ошеломило ботаников, что никто даже не задумался, откуда взялись в Калахари дикие арбузы? С тех пор все единодушно считают, что родина арбузов именно там, в пустыне. А между тем уже сам вид длинной ползучей плети наводит на размышления. Слишком много у нее общего с тропическими лианами. Тот же быстрый рост. Те же тонкие пустотелые стебли. И усики на концах побегов, хоть и иной конструкции. Много, конечно, и отличий.

Доказать, что калахарские арбузики произошли от тропических влаголюбивых лиан, конечно, очень трудно. Для этого хорошо было бы иметь промежуточные звенья. Связующие виды. А их нет. Впрочем, одно звено как будто нашлось.

В 1928 году по просьбе известного арбузоведа К. Пангало из Индии привезли семена дикого арбузика. Посеяли в Ленинграде. Выросло растение, напоминающее и арбуз и дыню одновременно. Листья почти не вырезаны. Корни короче. Плоды мельче. Все признаки выходца из сырых лесов. А плоды сладкие, круглые, с рыхлой, водянистой мякотью. Пангало решил, что этот дикарь — пращур современных арбузов. Древнейшая форма. А раз так, то, может быть, центр происхождения наших любимых полосатиков не пустыня Калахари, а джунгли Индии? Вполне вероятно, что, зародившись в индийских джунглях, арбузы двинулись на запад, проследовали через Аравию, Египет и спустились на юг до пустыни Калахари.

Это тем более правдоподобно, что в глухом уголке Средней Азии на примитивных бахчах однажды нашли местный сорт арбузов, очень похожий на калахарские. Трудно представить себе, каким образом земледельцы добыли в незапамятные времена арбузы из пустыни Калахари, когда там местные жители разведением этих растений не занимались. В случае нужды они отправлялись на природные бахчи. Чтобы не взять горький плод, накалывали топориком и пробовали на вкус. Дома ели сами и кормили скотину и даже собак.

Однако твердо заявить, что родина арбузов Индия, все же нельзя. Калахарские арбузы слишком мало изучены. Со времен Ливингстона почти никто ими не занимался. Наши ботаники и рады бы заняться, но доступ в Калахари был для них закрыт.

А перед войной пронеслась тревожная весть: англичане разрабатывают проект орошения этой огромной пустыни водами реки Замбези. Если так, зарослям арбузов грозит гибель. И прощай мечта об их изучении. Тайна происхождения будет потеряна навсегда, потому что обводнения пустынные сухолюбы не перенесут. Даже если устроить заповедник и обнести его забором, уровень грунтовых вод поднимется, и место арбузиков займет бурьян. Но тут началась война, и проект так и не привели в исполнение.

В пустынях Африки из тыквенных не одни арбузы. Рядом с ними вьются по кустам или стелются по песку тонкие стебли кукумиса Гукера. Стебли двухметровые, закутанные в пушистый покров из белых волосков. Плодики коричневые, полосатые, с куриное яйцо. С прозрачной, как желе, чуть кисловатой мякотью и огуречным запахом. С виду похожи на малосольные огурцы. Когда морозы прихватят зеленые плети и листья и стебли повиснут, чернея, плодики не портятся. Путешественники едят их с большим удовольствием, несмотря на колючки. Еще в большем ходу в Южной Африке колючий-преколючий кустарник нара, который у ботаников именуется длинным словом «акантосициос». Нара высотой в полметра. Растет в пустыне Намиб. Словно селитрянка собирает вокруг себя песок в маленькие дюны. И столько песка накапливается, что само растение еле видно. Зато шипы по три сантиметра длиной торчат во все стороны. Плоды тоже колючие, с оранжевой мякотью. Очень душистые и вкусные.

Академик Н. Вавилов вспоминал, что видел в пустыне Иерихона на берегах Мертвого моря оригинальные огурцы пророков — «крыжовниковую тыкву». Их плодики величиной с мелкую сливу, покрыты шипами, съедобны и по вкусу напоминают малосольные огурцы: немного солоноватые.

В тыквенном семействе почти нет деревьев. Только одно. Поскольку всякие ботанические редкости встречаются обычно на океанских островах, огуречное дерево растет тоже на острове. Острове Сокотра в Индийском океане. Дендросициос, как именуется дерево, пожалуй, дальше всех тыквенных ушел от своих лианоподобных предков. Семиметровый ствол его не гибкий и тонкий, а распухший: как тумба. Он мягкий и полон воды, как баобаб. Есть в этом деревце что-то слоновье, а сочный он, как и все тыквенные. Боковых сучьев совершенно нет. Только вверху ствол неожиданно разветвляется на две-три ветви. Те, в свою очередь, ветвятся много раз. Образуется как бы пышный куст. И только листья огуречные, грубые, шершавые, с колючками по краям. И цветки вроде огуречных, только собраны большими гроздьями.

Приспосабливаясь к трудным условиям пустыни, тыквенные выработали оригинальную защиту. От Африки до Индии можно найти колоцинт — горькую тыкву, или горький арбуз, с совершенно несъедобной мякотью, жесткой, сухой или горькой. Семена не прорастают на свету. И не потому, что свет для них вреден. Причина более тонкая. Если бы семена прорастали открыто, на свету, лучи солнца испепелили бы нежные всходы. Если же семечко в темноте, значит, оно попало в глубь почвы. Пока пробьется к свету, успеет укрепить корешок. Такой всход не погибнет.

Кошачьи повадки

Известный тыквовед Л. Бейли называл тыквы чудесами из чудес. И конечно, не только за гигантские 100-килограммовые плоды. Но, наверное, и за скорость роста, и за цепкость, за изворотливость. А также за любовь к тенистым местам в молодости.

Бейли рассказывал, как однажды тыква ускользнула у него из теплицы. Он посеял одно-единственное семечко. Оно проросло. Плеть протянулась по всем стеллажам, вскарабкалась по стене до застекленного потолка и выбралась через вентиляционную форточку наружу. Спустилась по крыше на землю и отправилась дальше. Неизвестно, как далеко удалилась бы питомица Бейли, если бы на расстоянии 30 метров от теплицы ее не настиг заморозок.

К. Пангало долго пытался вырастить и заставить цвести фиголистную тыкву из Южной Америки. Ее культивировали древние перуанцы еще в те далекие времена, когда не существовал гончарный промысел и не сеяли кукурузу. На поле при самом лучшем уходе тыква расти отказывалась. Случайно ее семечко обронили возле террасы, на застекленной стороне. Тут фиголистная разрослась без всякого ухода. Быстро заплела балюстраду. Великолепно цвела и дала массу плодов.

Однако все это о тыквах культурных, с которыми человек возился тысячи лет. О диких родичах известно гораздо меньше. Искали их долго. Нашли несколько диких тыкв в Южной Мексике, Гватемале, Гондурасе. Но все это однолетние лианы. С плодиками, как теннисный мяч. Полосатыми или зелеными. На вкус горькими.

Настоящую деревянистую тыкву-лиану удалось обнаружить только 50 лет назад. Нашел ее ботаник Г. Смолл возле озера Окичоби во Флориде. Может быть, окичобская тыква и не дожила бы до наших дней, но, к счастью для нее, местность, окружавшая озеро в те годы, была настолько глухой, заболоченной, что никто не отважился туда проникнуть. Это был единственный естественный тыквенный заповедник, никем не охранявшийся и недоступный. Болота осушили уже потом.

К сожалению, человечество на своем пути растеряло многих диких родичей культурных растений. Очень досадно, что потеряны дикие родичи бутылочной тыквы горлянки. Ее давно использовали для разных надобностей. Плоды имеют вид кувшина. Когда высыхают, остается очень прочная оболочка. Содержимое удаляют и делают посуду: кувшины, чашки, ложки. В Мексике еще и сейчас в ходу инструмент, подобный органу, из бутылочных тыквин разного размера. А те, кому нужно без хлопот переправиться через бурную реку, лучшим транспортом считают плот из связанных кувшинообразных плодов.

Археологи нашли в пещерах возле Мехико обломки горлянки, которые были в домашнем обиходе за 7 тысяч лет до нашей эры. Но в Америке ли ее родина?

На побережьях Африки, у рек и озер еще и сейчас встречается близкая к горлянке дикая тыква — лагенария сферическая. Возникло предположение, что и сама горлянка из Африки. Чтобы доказать это, Т. Уайтекер бросал в воду плоды горлянки и держал их там столько времени, сколько потребуется, чтобы переплыть Атлантику. Горлянка плавала почти два года. И ничего худого с нею не случилось. Оболочка не разрушилась, и семена не потеряли всхожесть.

В наших краях диких тыквенных почти нет. Лишь на юге плюется своими липкими семенами бешеный огурец, да в туманных лесах Дальнего Востока развешивает свои плети небольшая лиана схизопепон с огуречными листьями и крошечными, как ягоды крыжовника, плодиками, жесткими и совершенно безвкусными.