Мир растений: Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях

Они возглавляют армию цветковых растений. Стоят у истоков их рождения. Причина для такой привилегии весьма основательная — примитивность строения. Магнолиецветные — порядок целиком древесный. Трав среди них нет. Травы возникли на земле после деревьев. Поэтому в примитивных, древних порядках за древесными всегда первое место.

Многие из магнолиецветных — вечнозеленые. Это тоже признак древности. Листопадность возникла позже.

Но главное — цветок. Он крупный, с не-сросшимися лепестками. В стройной системе цветковых растений, где четко подсчитаны и тычинки, и пестики, и лепестки, цветок магнолиецветных как белая ворона. Тычинок много. Пестиков тоже неопределенно много. И лепестков. Никакого порядка. Хаос. А где хаос — там примитивность.

Некоторые систематики не соглашаются с авангардной ролью магнолиецветных. Считают, что во главе цветковых должны стоять растения с упрощенным цветком, как у сережкоцветных — у березы или ореха: невзрачным, маленьким, без венчика и часто без чашечки. С цветком, который опыляется ветром, а не насекомыми.

Третьи полагают, что те и другие возникли самостоятельно от общего примитивного предка.

К магнолиецветным относятся восемь семейств. Среди них самые крупные и важные — магнолиевые и аноновые — жители тропиков и субтропиков. Сюда же приписана уже знакомая нам фиджийская дегенерия, которая удостоилась выделения в особое семейство.

Близки к магнолиецветным по своей примитивности лавроцветные, лютикоцветные, кувшинкоцветные, лотосоцветные и непентоцветные.

Среди лавроцветных выделяется семейство лавровых. В этом порядке — снова наши знакомые примитивнейшие деревца: австробэйлея и амборелла. Каждому предоставлено право иметь свое собственное семейство (правда, из одного-двух видов).

С водной средой себя связали представители кувшинкоцветных и лотосоцветных.

В порядке непентоцветных преобладают хищники. Их меню — насекомые, хотя бывают жертвы и более крупные, из млекопитающих и птиц. Для удобства изложения к двум семействам (непентовых и саррацениевых) прибавлено еще и третье — росянковых. Это последнее иногда ставят отдельно, но нередко объединяют с ними в один порядок насекомоядных, что сделано и здесь.

Порядок лютикоцветных отличается своей травянистостью.

Магнолии

Ранним весенним утром молодой журналист, бросив в каюте вещи и махнув рукой на билет, внезапно сошел с парохода, решив остаться на жительство в Сухуми. Может быть, он и не поступил бы так, если бы в это солнечное утро его не разбудил наплывающий с берега запах южных цветов. К. Паустовский не мог устоять против соблазна. Сухумский берег пах азалией, мимозой, жасмином. В воздухе скрещивались разные другие ароматы. Среди них властвовал могучий и не сравнимый ни с чем запах магнолий. Этот запах писатель запомнил на всю жизнь и потом не раз вспоминал в своих книгах.

Каждый приезжий замечает на побережье Крыма и Кавказа сначала магнолию. Потом уже все другие деревья. Теперь трудно себе представить берега Черного моря без этих «курортных» деревьев, блистающих зеленым лаком крепких, как картон, листьев. А 150 лет назад магнолий не было ни в Сухуми, ни вообще в южной России. 250 лет назад их не было и в Европе.

Первую магнолию завезли из Америки не то в конце XVII, не то в начале XVIII века. И когда европейцы познакомились с ней, восторгам не было конца. За магнолиями началась настоящая охота. Своего рода «магнолиевая лихорадка». Владельцы садов заказывали своим агентам, уплывающим в Америку, добыть эту достопримечательность, чего бы это ни стоило.

«Магнолиевая лихорадка» охватила капитанов дальнего плавания, курсировавших между Новым и Старым Светом. Однако с трудом добытых и переправленных через океан магнолий в Европе ждали многочисленные передряги и злоключения.

Началось с воровства. В первой половине XVIII века в Англии славился Сад Курьезов. Сад находился на Мельничном Холме в Мидэссексе и принадлежал другу К. Линнея — П. Коллинсону. В саду хранились самые редкие и необычные растения со всего света. «Мой сад — рай восторга!» — писал Линнею Коллин-сон. Наибольший восторг вызывали магнолии. Но они принесли своему хозяину не меньше тревог и огорчений. Сад Коллинсона дважды обворовывали. Крали магнолии.

Грабили и других садоводов. Однажды было похищено сразу тридцать деревьев магнолий. По слухам, их переправили в Голландию и обменяли на луковицы тюльпанов. Воровство приняло такие масштабы, что в дело вмешались газеты. 4 июля 1768 года «Дэйли Адвертизер» напечатала специальную подборку о грабежах. Редакция обратилась к парламенту с требованием — пресечь разбойничий разгул.

Не везло магнолиям и в России. Их завезли в Крым в начале прошлого века, вскоре после открытия там Никитского ботанического сада. Но, несмотря на благословенный климат Южного Берега, саженцы росли плохо. Их листва желтела и осыпалась раньше времени. Тощая известковая почва никитских склонов была хороша для местного дуба, который рос на ней веками, но никак не для магнолий. На родине они привыкли жить на жирной, хорошо промытой и влажной почве речных долин.

На первых порах пришлось выращивать магнолии в горшках, как домашние цветы. Тридцать лет бились никитские садоводы, чтобы выселить деревца из горшков в грунт. Это удалось, лишь когда выкопали котлован и заполнили его тучной, перегнойной почвой. Потом магнолии вывезли на Кавказ. Там они росли хорошо и оказались очень устойчивыми. Даже в суровую зиму 1949 года, когда вымерзли под корень многие пальмы и цитрусы, магнолии не пострадали.

Теперь магнолией никого не удивишь. Тот, кто не был в Сочи, видел яркий, броский цветок ее на страницах журналов. И один только вид цветка напоминает о нежном и сильном аромате (недаром очаровала Паустовского). Но магнолии бывают разные. Есть совсем без запаха. А те, что его имеют, пахнут не всегда приятно. Порою даже отвратительно. Близко не подойдешь. Особенно дурная слава у магнолии трехлепестной. Это невысокое, ростом с яблоню, деревце с серым стволиком и опадающими листьями. Листья собраны пучками на концах ветвей. Цветки такие же крупные, как у душистой, вечнозеленой. Из-за дурного запаха магнолию трехлепестную высаживают только в ботанических садах, чтобы не исчезла совсем. Авось пригодится в будущем.

Кстати говоря, на родине магнолий, в Северной Америке, никто их так не называет, разве что ученые ботаники. Это К. Линней решил увековечить имя директора ботанического сада в Монпелье П. Магноля.

Американцы зовут их проще. Делят на две группы. Одни называют «огуречными деревьями» за то, что их соплодия похожи по форме на огурцы, особенно когда еще незрелы. Другие именуют «деревьями-зонтиками», так как листья их, собранные на концах ветвей, образуют зонтик.

Из «зонтиков», пожалуй, самая забавная — магнолия крупнолистная. Ее листья длиной в метр! Под одним листом можно укрыться от дождя, а их в зонтике шесть-семь. Зато само деревце невелико, с нашу рябину. Дурно пахнущая магнолия — тоже «зонтик».

К огуречным причислили в первую очередь магнолию вечнозеленую. Огурцы ее длиной в ладонь. С солнечной стороны желто-розовые. Осенью, когда падают на землю, чернеют. И тогда из них высыпаются сургучно-красные семена. Если плоды раскрываются на дереве, то вывалившиеся из них семена еще долго висят на длинных белых канатиках, пока ветер не сорвет и не швырнет на землю.

Не все магнолии выходцы из Америки. Есть и азиатские. Их даже больше. Цветки у азиатских чаще розовые или красные. У американских — белые или кремовые. Азиатские цветут до распускания листьев, американские — после.

Одна из азиатских магнолий — обратнояйцевидная — встречается у нас на Кунашире — самом южном острове Курильской гряды. Ростом невысока, как черемуха. Листья сверху зеленые, снизу голубовато-белые, как почтовая бумага. Прежде такой лист закладывали в пишущую машинку, отстукивали на нем адрес и поздравление, пришлепывали марку и совали в почтовый ящик, как обычную открытку. Почтовые работники привыкли к листьям-открыткам и рассылали их без возражений.

А теперь еще несколько слов о цветках. Неискушенного наблюдателя они поражают своей величиной. Есть такие крупные, что внутри тарелка уместится.

Правда, ботаника трудно удивить размерами. Ему важнее узнать, как работает цветок, как опыляется такая громадина. У магнолий это удалось выяснить только несколько лет назад. Заметили, что, когда еще цветок не расцвел, когда он еще не цветок, а бутон, возле него начинают виться пчелы. Ведь ни в одном цветке, ни в одном бутоне у других растений не запасено столько нектара, сколько здесь.

Неопытные пчеловоды, распечатав бутон и поразившись обилию нектара, начинают строить расчеты на магнолиевый мед. А такового не существует. Пчелы, как ни вьются, добыть магнолиевый нектар не могут. Он предназначен не для них. Им нектар недоступен. Некоторые пчелы даже жизнью своею жертвуют за попытку урвать капельку сладкой жидкости с чужого стола.

Совсем недавно выяснилась причина гибели пчел, в которой цветок магнолии принимает самое непосредственное участие. Пока бутон закрыт, пчелы туда проникнуть не могут. Попадают только жуки. Именно для них запасен нектар. Мощными движениями жуки раздвигают лепестки бутона и протискиваются внутрь. Жук несет с собой пыльцу, которую захватил в другом цветке. Пыльца лежит у него на спинке и стряхивается на рыльца пестиков, пока жук выискивает нектар. Нектара много. Это нужно для того, чтобы жук долго трудился, долго копошился и опылил все пестики.

Когда опыление произошло, цветок раскрывается. Одновременно выключается нектарный аппарат. Не находя больше нектара, жук намеревается перебазироваться в следующий бутон. Но жук еще не выполнил второй части своей программы. Его обязанность — захватить пыльцу и унести ее в другой цветок. Чтобы жук не сбежал, три внутренних лепестка венчика начинают двигаться, заворачиваясь внутрь. Образуется белая тюрьма, из которой нет выхода. Правда, жук, конечно, может протиснуться между лепестками и сбежать. Но тут лопаются пыльники, осыпают беглеца пыльцой. Обнаружив лакомство, он задерживается и весь перемазывается. Утром цветок раскрывается, жук свободен и может обрабатывать следующий цветок.

Когда цветок раскрылся, слетаются пчелы. Тщетно ищут нектар. Но нектарный аппарат выключен. К вечеру лепестки свертываются, снова образуя белую тюрьму. Пчелы оказываются в плену, ломают крылья. Вместе с ними гибнут мотыльки. Только мухи, которые тоже лакомятся нектаром, благополучно избегают заточения. Никто и никогда не находил мух в раскрывшихся цветках. В чем тут дело, пока еще не выяснили.

«Они так похожи на сосновые шишки…»

В 1950 году итальянский ботаник Д. Казелла опубликовал в Неаполе статью о фресках Помпеи. В ней шла речь о растениях, которые изображали на фресках древние римляне. Статья вызвала яростный спор среди ботаников, который не окончен и по сей день. Никакого бы спора не возникло (мало ли писали о Помпее!), не упомяни Казелла в числе растений «сахарное яблоко» — анону чешуйчатую, вид чисто американский.

Анону у нас почти не знают. Кроме ботаников, о ней, пожалуй, никто и не слышал. Зато в тропиках она известна всем. Это деликатес, его выращивают по всему тропическому поясу. К нам анона не попадает, потому что плохо переносит дальние перевозки. Ее нельзя отправлять за тридевять земель. Все равно не дойдет. Раскиснет, как перезрелый помидор.

Противники Казеллы, прочитав статью, поставили законный вопрос: как могла попасть американская анона в Помпею, если этот злосчастный город прекратил свое существование в самом начале нашей эры, а Америка была открыта лишь спустя полтора тысячелетия?

Действительно, ботанику очень трудно представить себе, каким образом римляне, жившие до нашей эры, могли узнать о культурных растениях тропических широт Америки. Но факт есть факт. Сам академик П. Жуковский побывал у Казеллы возле Неаполя и видел воочию и фрески и растения, изображенные на них. Чтобы разобраться в этой запутанной истории, попытаемся сделать несколько предположений.

Первое. Допустим, что римляне знали об аноне. И не только знали. Раз они нарисовали ее, значит, анона была в ходу в Древнем Риме. Наверняка ее подавали там к столу. А если так, то и ученые и поэты обязательно описали бы этот несравненный фрукт. Римляне много писали о фруктах. Сохранились сочинения Плиния Старшего, посвященные винограду, яблоне, груше, инжиру. Одного только винограда описано сто сортов. Если бы Плиний ел анону или слышал о ней, он наверняка не забыл бы рассказать об этом в своих трудах. Но пока такого упоминания никто не обнаружил ни у Плиния, ни у других римлян. Все, как один, хранят молчание об аноне. Случайно ли?

Подойдем к этому вопросу с другой стороны. Допустим, что писатели забыли рассказать об аноне или записи утеряны. Анона же преспокойно росла в Средиземноморье. Допустим, что здесь была ее вторая родина. Если это так, то климат в те времена был более жарким, ибо анона — растение тропическое. Такое предположение климатическими данными не подтверждается. Две тысячи лет назад в Средиземноморье было не теплее, чем сейчас. Значит, анона в Древнем Риме расти не могла.

Еще одно предположение. Допустим, что анона не росла в Помпее, но ее плоды завозили издалека. У римлян были широкие связи. Они общались не только с греками и финикиянами. Добирались даже до островов Микронезии. Может быть, анона каким-то образом попала две тысячи лет назад из Америки в Микронезию, а римляне оттуда вывезли ее в Рим?

Это допущение имеет также много слабых сторон. Могли ли римляне при тогдашних примитивных способах передвижения доставлять анону в Помпею, если и сейчас, с помощью реактивной техники, сделать это затруднительно? Да росла ли анона в Микронезии в те далекие времена? Опять-таки ее нужно было туда доставить из Южной Америки, а самолетов тогда еще не изобрели.

Даже Э. Мерилл, профессор Гарвардского университета, много лет изучавший растительный мир островов Тихого океана, не мог с уверенностью предположить, что анона присутствовала на этих островах две тысячи лет назад. Будучи главным оппонентом Казеллы, он разбирал все «за» и «против» и высказал опасение: уж не подделаны ли рисунки на фресках? Что, если они фальшивые?

Подобных примеров история знает немало. Стоит вспомнить хотя бы проблему слонов в Америке. Никто и никогда не слышал, чтобы в Новом Свете водились слоны. Слоны — уроженцы Индии либо Африки. И вдруг сенсация. На гравюрах аборигенов Южной Америки обнаружены изображения слоновьих хоботов!

Если это правда, всю историю животного мира Нового Света надо пересматривать. Вскоре выяснилось: не слоновьи хоботы на гравюрах, а длинный хвост американской птицы — священного кетсаля. А вот другой случай. Пронесся слух: в египетских гробницах рядом с мумиями нашли зерна кукурузы. Снова сенсация. Кукуруза — растение американское. Как попала? Ведь мумии захоронены до открытия Америки. Толпы туристов штурмуют гробницы. И снова ошибка. Просто гиды плохо знают ботанику, никаких кукурузных зерен в гробницах нет.

Наверное, и художники, которые реставрировали фрески Помпеи, восстановили совсем не то, что было изображено у римлян. Может быть, реставраторы видели анону на рынке и решили, что она могла расти в Древнем Риме? Откуда им знать, что анона не росла в Италии в те далекие времена, как не может расти сейчас, если они не интересовались ботаникой?

Чешуйчатая анона, о которой идет речь, — небольшое листопадное деревце с простыми, длинными листьями. В сравнении с нею наша береза — великан.

Цветки аноны крупные, как у тюльпана, с тремя мясистыми и сочными, очень узкими желтыми лепестками. На каждом лепестке красные крапинки. Масса белоснежных тычинок. Пыльцы требуется много, потому что и пестиков-плодолистиков множество. Каждый пестик со временем превращается в сочную ягоду. Ягоды срастутся в крупный, как апельсин, зеленый чешуйчатый шар. По числу чешуек можно узнать, сколько было пестиков.

Но чешуйчатая анона — только один из представителей богатого вкусными плодами семейства аноновых. Причем не самый известный. Гораздо чаще в тропиках выращивают вечнозеленую анону колючую — «кислый хлеб». Плоды у «кислого хлеба» огромные, по три-четыре килограмма весом. Формой похожи на землянику. Снаружи с мягкими, крупными колючками. Мякоть душистая, кисловатая. Едят ее редко, зато лимонад получают отличный.

Еще популярнее анона сетчатая — «сметанное яблоко». Под зеленоватой кожурой у спелых плодов находится белая, сладкая, тающая во рту, как мороженое, ароматная масса. Ее и едят, черпая чайной ложечкой. Насчет аромата мнения расходятся. Одним кажется, что пахнет ландышем. Другим — напоминает губную помаду. Недаром ее в шутку называют «дамским плодом».

Самая популярная среди анон — черимойя. Внешне деревце мало чем отличается от других анон. В парках обычно скромно ютится в тени огромных и пышных деревьев манго» не достигая и половины их высоты. Но виднеющиеся среди густой темно-зеленой листвы плоды так вкусны» что за один можно отдать два десятка манговых. Чтобы представить себе плод черимойи, достаточно вспомнить вид незрелой сосновой шишки» когда ее чешуйки еще зеленые» вообразить» что она круглая и размером с крупный апельсин. Внутри белая мякоть с темными косточками. А вкус ананаса с ароматом клубники.

Немецкий натуралист Э. Пёппиг» побывавший в начале прошлого века в Южной Америке» встретил черимойю в долине «вечной весны» — Уануко в перуанских Андах. Среди всевозможных фруктов» которые росли в той долине» жители признавали только черимойю. Пёппиг в своих воспоминаниях отметил: сколько ему ни приходилось путешествовать по суровой Северной Америке» теплому Чили и жаркой Вест-Индии» лучшего плода» чем у черимойи» он не встречал. Даже цветки этого дерева издавали аромат» не сравнимый ни с одним цветком мира.

Среди аноновых есть, однако, дерево, которое ценится не плодами, а именно цветками. О плодах его не упоминают. Может быть, потому, что, обрывая цветки, не дают плодам образоваться. Называют дерево иланг-илангом или, по-русски, цветком цветков. Из иланг-иланга делают венки, которые преподносят в торжественных случаях. Из лепестков выпаривают эфирное масло и изготовляют духи с запахом фиалок, гвоздики, ландыша. Во времена И. Тургенева появились духи «иланг-иланг». Писателю они так понравились, что он упомянул о них в романе «Новь». По ходу повествования героиня романа держит в руках платок, раздушенный «иланг-илангом».

Самый малоизвестный из семейства аноновых — кеппен. Кеппен — невысокое дерево. Сочные плоды висят прямо на стволе, а не на ветвях. Плодов образуется неимоверное количество. Даже коры за ними не видно. Все, кому удавалось отведать плоды кеппена, единодушно уверяют, что они не хуже апельсина. Лишь одно неприятное свойство есть у плодов. Человек, вкусивший сочную мякоть, начинает пахнуть фиалками, словно пропитался ими насквозь. В стародавние времена в гаремах на острове Ява и в Индонезии, где санитария стояла не на высоте, обязательно сажали кеппен. Гаремные «сантехники» считали, что это самый дешевый способ избавиться от нежелательных ароматов.

В наших суровых краях из семейства аноновых удается разводить только азимину, и то на крайнем юге. Родом азимина из Северной Америки. Это дерево с трехлопастными кожистыми листьями. Цветки коричневые, размером как у мака. Распускаются еще до появления листьев. Плоды крупнее сливы, овальные. Американцы собирают их в лесах, как мы черемуху или рябину. Вкус плодов — на любителя, хотя мякоть сочная и сладкая. У нее особый привкус, который нравится не всем.

Для прославленных анон умеренный климат слишком прохладен. Между тем в Африке есть местные виды аноны, гораздо более морозоустойчивые, чем сметанные или сахарные яблоки. В верховьях реки Замбези в горной саванне растет анона низкая, которая выдерживает морозы до минус семи градусов! Это полутрава, полудерево. В сухой сезон надземная часть отмирает, как у нашей малины зимой. В период дождей снова отрастает и дает плоды по размеру и вкусу как абрикосы, только с более сильным ароматом. Пожалуй, для наших субтропиков эта анона вполне годится.

Коричники и аллигаторовы груши

В прежние года туриста, прибывающего в столицу Шри Ланки — город Коломбо, окружала ватага мальчишек с палками в руках. Испуганный иностранец шарахался в сторону, но мальчишки устремлялись за ним, предлагая палки в качестве сувенира. Чтобы отделаться от них, турист приобретал несколько палок, за что впоследствии не раз в душе благодарил мальчишек. Палки пахли корицей. Не купи он сувенир, может быть, и не обратил бы внимания на коричник, с которого срезаны эти палки и который повсюду растет в Коломбо.

Первыми узнали о коричном дереве португальцы. Добравшись до «острова вечного лета», они увидели, что коричник здесь так же обычен, как в Европе сосна или береза. И заставили сингалезских королей выплачивать дань корой — корицей. Через пятьдесят лет португальцев сменили голландцы, а в конце XVIII века островом завладели англичане.

Коричный бум продолжался долго. Леса уже не удовлетворяли растущий спрос на корицу. Появились плантации. Они росли и ширились. Дважды в году снимали урожай коры. Срезали однолетние хлысты — побеги в палец толщиной. Чтобы легче снималась кора, постукивали побеги колотушкой, так у нас, чтобы сделать свистульку, постукивают ивовую палочку. Обдирали листья. Снимали трубку коры. Грубый наружный слой соскабливали, оставляя нежный луб. Трубки вставляли одна в другую и сушили в тени. Они становились коричневыми. Затем нашлись более выгодные предметы торговли. Корицу сменил кофе. Плантации коричника пришли в запустение. Разрастающаяся столица поглотила их.

Только французам не достался коричник. Им пришлось действовать тайно. Окольными путями по личному распоряжению Людовика XVI коричник был доставлен на остров Маврикий, а оттуда на Сейшельские острова. Руководил операцией бывший арестант П. Пуавр по прозвищу Перец. Пуавр отбывал наказание в заморских владениях Дании и научился там выращивать пряности, за что, видимо, и получил такое странное прозвище. Плантации, которые Пуавр заложил на Сейшелах, обещали вскоре дать хороший доход. Коричник принялся так бурно расти, что грозил в дальнейшем вытеснить всю естественную растительность островов. Однако успеху нового поселенца на Сейшелах помешал один курьезный случай.

В мае 1780 года на рейде города Виктории, столицы Сейшельских островов, показался корабль. На его мачте реял английский флаг. Отношения между французами и англичанами в те времена были не очень дружественными. Поэтому, увидев неприятельский вымпел, французы подняли тревогу. Как поступить в такой ситуации? Отдать с таким трудом созданные плантации врагу? Да пропади они пропадом, пусть лучше сгорят! И Пуавр отдал приказ жечь коричные сады. Их засыпали сухим пальмовым листом и подожгли. В течение ночи все превратилось в пепел. К утру остались только кучки золы.

В это время злополучный корабль вошел в гавань Виктории. Представьте себе досаду островитян, когда они увидели, что судно французское. Капитан его, не зная точно, кто владеет Сейшелами, из предосторожности вывесил флаг неприятельской — более сильной — стороны. Впоследствии коричник снова посадили на Сейшельских островах. Но через много лет.

Вскоре после окончания второй мировой войны, когда резко увеличился спрос на ваниль, сейшельские плантаторы бросили заниматься корицей и переключились на более выгодную ваниль. Поскольку ваниль — лиана и ей надо на что-то взбираться, нужны подпорки, плантаторы не нашли ничего более подходящего, как сделать их из коричника. Для этой цели деревья срубили, из стволов сделали колья и вбили в землю. В сыром сейшельском климате коричные колья обзавелись собственными корнями, как нередко бывает и у нас с тополем и ивой.

Ванильные плантации мало-помалу превратились в коричный лес. Расширению границ коричного леса всемерно помогали птицы, растаскивая семена в самые отдаленные углы Сейшельских островов. Под таким напором местная растительность стала быстро отступать и уцелела только на самых вершинах гор или в узких ущельях. Кажется, и там судьба ее предрешена.

Между тем конъюнктура снова изменилась, и коричник оказался нужнее ванили. Теперь уже не только для корицы. Потребовались и листья, из которых выпаривают душистое масло. Каждый приезжающий на Сейшелы сразу чувствует пряничный аромат. Запах коричного масла пропитал все острова. А по вечерам среди пальмовых зарослей можно видеть языки пламени, то тут, то там мерцающие во тьме тропической ночи.

Лист собирают, срубая ветви низко, в двух метрах от земли. Так легче. Удобнее. Не надо тратить силы, взбираться на деревья. Вторично приходят через год-полтора. Чуть только отрастет пучок ветвей, их снова срезают. И постепенно деревья превращаются в двухметровые «тумбы», потом дают все меньше ветвей. В конце концов засыхают. Природа не может устоять перед людской жадностью. Чтобы не остаться без корицы, издали закон: резать ветви только через три года.

Природа не обидела запахами ни цейлонский коричник, ни другие деревья из семейства лавровых. Мы знаем это по душистому лавровому листу — листьям лавра благородного. Запах у растений служит для разных целей. У одних — для привлечения опылителей, у других — для отпугивания врагов. В последнем легко убедиться, если познакомиться с другим коричником — камфарным (мы называем его камфарным лавром, французы — камфриё). Сильный аптечный запах его служит вполне определенным целям — защите от вредных насекомых.

Плантации камфриё — единственные в мире, которые не приходится обрабатывать ядохимикатами, чтобы спасти от насекомых. Дело обстоит как раз наоборот. Если хотят избавиться от насекомых, пускают в дело камфарный коричник. Чтобы застраховать платье от моли, кладут душистые щепки камфарного лавра в платяной шкаф. А еще лучше, если шкаф сделан из камфарной древесины. Ботаники всего мира мечтают иметь такие гербарные шкафы.

Комары и москиты исчезают мгновенно, стоит только развести дымокур из камфарного хвороста. Из насекомых, пожалуй, только одно не боится камфарного запаха — тропический шелкопряд. Гусеницы его спокойно пожирают кожистые листья камфриё, вырабатывая взамен бесцветную нить, крепкую, как капрон. Местные жители специально разводят шелкопряда и используют нити как леску для удочки.

С виду камфриё непохож на цейлонский коричник. Хоть камфарный лавр и более северный житель, уроженец Тайваня и Японии, но ростом гораздо выше — метров под пятьдесят. Толщина — метра два. И никто не может сказать, где предел его долголетию. Пишут, что на Тайване уцелели два древних дерева. Одному три, другому пять тысяч лет. Оба имеют собственные имена.

О возрасте камфриё нужно сказать немного подробнее. Лучше всего всходят семена, которым нет месяца от роду. Старые всходов не дают. Зато хорошие семена можно получить только с деревьев старше 50 лет. С более молодых никто семена не собирает. Знают, что всходов от них не дождешься. Логически рассуждая, можно было бы ожидать обратного. Молодые, сильные деревья должны дать более жизнеспособное потомство. Но, видимо, для тысячелетних камфарных лавров 50 лет — ранняя молодость.

Добыча камфары и та зависит от возраста. Чем старше дерево, тем больше камфары и лучше ее качество. Раньше выбирали в лесу только двухсотлетние деревья. И постарше. Иной раз и тысячелетние. Такую махину и срубить сразу не могли: отсекали кусок за куском. В основании ствола образовывалась огромная пещера. Наконец колосс рушился с оглушительным грохотом. Сейчас старых деревьев почти не сохранилось. Стали рубить какие есть, но не моложе пятидесяти лет. Когда не осталось и таких, стали собирать листья. Из них тоже можно получать камфару. Если деревцу не меньше четырех лет.

Стоит заметить, что камфарный лавр не единственный источник камфары. Самая лучшая добывается не из него, а из дриобаланопса ароматного, дерева из семейства двукрылоплодных. Стоит она в десять раз дороже. Добывают ее из смолы дриобаланопса. Смола содержится не во всех деревьях и не по всему стволу. А только в трещинах, как у нашей лиственницы. Сборщики долго ходят вокруг ствола, водят носом по коре: не пахнет ли? Затем делают срез особым ножом и снова принюхиваются. Если запаха нет, идут мимо. Сборщики уверены, что существует злой дух камфарного коричника, который подслушивает чужие разговоры и прячет камфару. Чтобы сбить с толку злого духа, выдумали особый камфарный язык. В нем смешаны малайские и джакунские слова, да и произносят их наоборот. Как только понимают друг друга? Видимо, пользоваться им нелегко, потому что, кончив сбор, люди облегченно вздыхают и переходят на обычный язык.

Еще одно дерево из лавровых — ореодафна — известно с глубокой древности как дерево дождя. О нем писал еще Плиний. Родом оно с Канарских островов. Растет в долинах, выходящих к морю. С моря по долинам ползут туманы. Капельки туманов оседают на листьях и падают вниз мелким дождем. Рассказывают, что на острове Хиерро, самом западном в Канарском архипелаге, было огромное дерево дождя, которое давало массу воды. Ее хватало всему населению острова. Для сбора воды жители соорудили вокруг дерева огромный каменный желоб. Дерево дождя и желоб были описаны 300 лет назад.

Плоды в семействе лавровых не столь популярны, как другие части растений. Мало кому известно, что благородный лавр, листья которого мы используем в пищу как специи, дает не менее ценные плоды, из которых получают зеленое масло для мыла. Лишь одно дерево прославилось из-за своих крупных маслянистых плодов — аллигаторова груша. К обычной груше оно никакого отношения не имеет. Просто плоды имеют грушевидную форму. Кожица зеленая, красная или черная, часто пятнистая. За сходство со шкурой аллигатора и назвали эту псевдогрушу аллигаторовой.

Само деревце вечнозеленое, метров двадцать высотой. Листья как у тополя, только покрупнее, пожестче да глянцу побольше. Цветки как колокольчики. Плоды в лесах пользуются всеобщей любовью среди животных. Обожают аллигаторовы груши даже хищники, в особенности из семейства кошачьих. Нередко встречают в лесу леопардов, подбирающих даровое угощение. При этом они приплясывают и рычат над пятнистыми плодами так, словно это не растительная пища, а теплое, свежее мясо. Домашние кошки предпочитают их любой другой пище.

На родине, в Гватемале или в Мексике, аллигаторову грушу можно найти в каждом дворе, как у нас рябину или черемуху. Это любимая пища бедняков. Кстати, и очень калорийная: масла в плодах почти треть по весу. Да плюс к этому почти все известные витамины. Нет только сахара. Поэтому плоды едят, намазывая сочную мякоть на хлеб, как паштет или сливочное масло. Посыпают сверху перцем или солью. Больным такую диету прописывают в первую очередь (без перца, конечно!). В особенности диабетикам.

Гватемальцы называют аллигаторову грушу коротким словом «агуакате» или «авокадо». Добравшись до Европы, название превратилось в «адвоката». Возникла «груша адвокатов». До сих пор не знают, куда причислить плоды: к овощам или фруктам? Можно бы к фруктам, но что это за фрукты без сахара? Можно бы и к овощам, да только очень нежна мякоть (хотя суп из авокадо все-таки варят). Да еще косточка внутри, крупная, как у персика…

Лютиковые: добро и зло

Печальная история Ромео и Джульетты, как выяснилось несколько лет назад, имеет непосредственное отношение к лютикам. Не будь лютиков, Шекспир, возможно, и не сумел бы построить свой интригующий сюжет. Как известно, юную Джульетту разлучили с Ромео и принуждали выйти за другого. Старый Лоренцо нашел выход из затруднительного положения. Он дал девушке снадобье, которое повергло ее в глубокий, продолжительный сон, который все восприняли как смерть. Сюжет, возможно, и вымышлен, но снадобье вполне реальное.

На рубеже XVII века, когда Шекспир создавал свои произведения, он квартировал на углу Сильвер-стрит и Максвелл-стрит. Неподалеку от драматурга жил известный в те годы ботаник У. Джерард. Ботаник имел большой сад. Выращивал в саду лекарственные травы (он преподавал в медицинском колледже), наблюдал за ними и публиковал «травники». Особенно интересовали Джерарда лютики. «Яды лютиков вовсе не так страшны, как о них думают, — утверждал Джерард. — Если умело использовать их силу, то яд можно обратить себе на пользу. Сделать добро».

Шекспир, несомненно, знал о ядах лютиков. Читал он необыкновенно много. Историки полагают, что драматург заходил в сад Джерарда и беседовал с хозяином. Поэтому у Шекспира повсюду фигурируют растения, с которыми встречаются герои его пьес. В «Ромео и Джульетте» — лютики.

По имени лютика и названо семейство. Лютик — самый распространенный род — 300 видов. Четвертая часть общего числа «членов» семейства. Лютиковые — семейство ярких цветков. Трудно найти невзрачный. Цветки обычно крупные, эффектные: оранжевые у азиатской купальницы, желтые у лютика, лиловые у сон-травы. Если мелкие, то обязательно собраны в большую кисть. Такая кисть привлекает внимание еще сильнее, чем один крупный цветок.

Лютик не случайно так сильно распространился по Земле. Если заглянуть в гербарий любого университета в средней полосе России и покопаться в летних студенческих сборах, там всегда окажется огромное скопление этих хорошо всем знакомых цветков. Блестящие желто-золотистые венчики, словно вымазанные сливочным маслом (англичане называют лютики баттеркапами — «масляными чашками»), привлекают взор студента, и тот невольно тянется к ним и собирает их больше, чем соседние травы. Казалось бы, лютики должны первыми исчезнуть на лугах, где бродят студенты. Ведь летняя практика проводится много лет на одном и том же месте. Но происходит обратное. Другие травы редеют, а лютиков становится все больше. Может быть, обрывание стеблей для них не так страшно?

Луговоды объявили надоедливые травки вне закона. Причислили к лику сорняков и начали беспощадную войну. Однако, чтобы воевать, нужно знать биологию противника. И тут выяснилось, что об этих сорняках известно еще очень мало. Сколько семян дают? Сколько лет живут? Много ли среди них стареющих растений, много ли всходов?

Лютик между тем показывает пример удивительной стойкости и приспособленности к окружающему миру. Датский ботаник О. Хагеруп, работая на Фарерских островах, где постоянно льют дожди, заметил, что там не хватает насекомых-опылителей. Лютик приспособился к непрерывным дождям так, что они не мешают опылению (как у большинства растений), а помогают. И насекомые-опылители ему не нужны.

Как только начинался дождь, Хагеруп отправлялся в заросли лютиков, садился на корточки и следил, как дождевые брызги падают в «масляные чашки» цветков. Капля за каплей заполняется желтая «масленка». Вот уже половина чашки. Вода поднимается выше. Но до края лепестков не доходит. У края они чуть расходятся, и лишняя вода через такой предохранительный клапан сливается наружу. Уровень воды в цветке регулируется четко: ни на миллиметр больше или меньше. Причина основательная. Вода должна дойти до того уровня, на котором расположены рыльца пестиков и пыльники тычинок. Как только лужица достигла пыльников, пыльца всплывает, движется по направлению к рыльцам и прилипает к ним. Так совершается оплодотворение. Без ветра. Без насекомых!

Плоды лютиков в Старом Свете не оценили. Их до сих пор просто не замечали. А ведь процветание рода лютик почти на сто процентов обязано качеству семян. В Новом Свете плоды лютиков считаются деликатесом. Индейцы собирают их в больших количествах. Едят в сыром виде. Знатоки утверждают, что лютиковые лепешки вкуснее пшеничных. Они не содержат ядов и совершенно безвредны. Один из пленников индейцев узнал, что его собираются кормить лютиковой кашей, и пришел в ужас. Решил, что его хотят отравить. Потом увидел, как сами индейцы едят эту кашу, и успокоился.

Полная противоположность лютикам прострел. От лютиков не чают, как избавиться, прострел не знают, как спасти. Этот симпатичный цветок появляется рано весной, чуть только сойдет снег. Называют его подснежником (как и другие весенние травки!). Над землей еле возвышается крупный фиолетовый (или желтый) бокальчик. Даже сорвать трудно, так близко к земле растет. Все растеньице закутано в чехол из многочисленных мягких волосков: это защита от холода. Что ни день, то выше вытягивается ножка, на которой сидит цветок. Листья появятся потом. Цветочек черпает силу из прошлогодних запасов: из могучего, крепкого, как деревяшка, корня, скрытого в земле.

В Европе прострел стал такой же редкостью, как тигр в Индии. Прострел даже включили в Красную книгу, куда заносятся исчезающие растения животные. В Сибири, где прострела еще много, попытались заняться его демографией. Подсчитали возраст каждого растения, выделили группы молодых и престарелых. Результаты оказались неутешительными. Преобладают старые особи. Молодняка мало. Престарелым же около сотни лет.

Такой факт пытались объяснить по-разному. В народе считают, что весной мало опылителей-насекомых. Может быть, цветки слабо опыляются и дают мало плодиков? Другой вариант решения: крупный фиолетовый бокальчик прострела отлично заметен на рыжем фоне прошлогодней травы. Истосковавшиеся по живому цветку горожане набрасываются на заросли прострела, охапками рвут. Благодаря счастливой особенности листья образуются позже, и растения от сбора не очень страдают. Но плодов такие обезглавленные особи уже не дают. Не пополняются ряды молодняка. Зато число престарелых все растет…

Долгое время не могли понять причину тесной связи прострела с сосной. Где прострел — там сосна. Где сосна — там прострел. Удалось приоткрыть завесу таинственности геоботанику С. Ильинской. В Туве, где работала Ильинская, среди степей стоят сосновые боры. Семена летят с высоких сосен в степь, но пропадают зря. Всходы погибают от южного солнца и натиска, степных трав. И вдруг обнаружили: вдали от лесной опушки, среди голой степи красуются молодые сосенки. Крепкие, здоровые. Их не сожгло солнце и не вытеснили степные травы. Нашлась защита — кусты прострела. Эти кусты похожи на миниатюрную пальмовую рощицу: длинные черешки листьев как стволы. Выше — рассеченные листья, как кроны. Листьев так много, что под ними образуется тень, которая очень нужна молодым сосенкам. Для защиты от солнца и от степных трав. А когда сосенка укрепится, она перерастет своего защитника. С помощью прострела сосны уверенно и методично ведут наступление на степную целину.

Цветки у прострела всегда правильные. Это значил можно разрезать венчик поперек как угодно, и обе половинки всегда будут симметричными. У неправильных цветков венчик можно разрезать только в одном направлении. Правильные цветки принято считать более примитивными, неправильные — более современными.

Неправильные у борца — аконита. Один лепесток так разросся, что стал крупнее, чем все остальные. Он как шлем. Как капюшон. Английское название аконита: капюшон монаха. Аконитов 60 видов. Все — в северном полушарии. В степи аконит желтый, в тайге также с синими и фиолетовыми цветками. Во влажных горах, где много снега и где почва не промерзает, аконит достигает двух-трех метров. Смотреть на него приходится снизу вверх. В зарослях аконита всегда темно и сыро, как в густом ельнике. Эту темень не выносят другие травы. Почва покрыта опавшими листьями аконита. На вершине стебля громадная кисть-гирлянда шлемовидных цветков: снизу крупных, распустившихся, выше — еще бутонов. Семена созревают в разное время: так надежнее обеспечивается продолжение рода.

Садоводы давно уже оценили аконит за красоту. Охотники в Гималаях — за ядовитость клубней, растущих под землей. Яд гималайского аконита им заменяет кураре. Ядовита и надземная часть растения. Большой букет в комнате ставить опасно. Но вот что замечательно. Яды в растениях — гарантия их сохранности. Залог того, что их не съедят травоядные. Между тем есть среди них большие любители аконита. Зелень аконита — любимое лакомство пищух-сеноставок (грызунов, похожих на суслика). Летом пищухи заготавливают аконитовые стебли, срезая их под самый корешок так же ловко, как лесорубы валят деревья. Затем разгрызают на куски, сгребают в снопики. Снопики сушат. Это запас на зиму.

В горах Сибири пищух великое множество. Под каждым камнем сушится аконитовый снопик. Казалось бы, аконит в опасности? Ничуть. Заросли крупнотравья не редеют. Акониту грозит другое. Там, где люди выкашивают луга на сено, аконит исчезает. Там, где прошагала нога туриста и почва уплотнилась, аконит гибнет. С годами высоких трав все меньше. И хоть их разводят в садах, лес без аконита беднее. Чего-то в нем уже не хватает…

Живокость — тоже уникум среди лютиковых. В тайге это высокая трава не ниже аконита. Растет быстрее всех других трав. Иной раз по двенадцать сантиметров в день. Бамбуку не уступит. Как и у аконита, у нее прикорневая розетка листьев и длинная кисть цветков. У таежной высокой живокости цветки густо-синие. В свое время они вызвали дискуссию, которая не окончена и по сю пору.

Цветки живокости неправильны. Один из окрашенных чашелистиков, который по незнанию все считают лепестком, очень крупный и оттянут в длинный шпорец, отчего живокость называют шпорником. В шпорце — нектар. Чтобы добыть нектар, насекомому нужен длинный хоботок. Такой хоботок у шмеля. Он и получает право пользования нектаром. Если заглянуть в цветок живокости, то там в любое время дня и ночи можно видеть шмеля, протиснувшегося вглубь. Под синими покровами цветка видны его брюшко, сложенные крылья и задние ножки. На самом деле это иллюзия, созданная особым расположением венчика и тычинок.

Ботаник И. Мёбиус первым заметил шмелеподобность цветков шпорника. Он решил, что природа создала такой цветок не случайно. Ложный шмель должен привлекать к цветку своих собратьев, подобно подсадной утке у охотников.

Незадолго перед войной профессор Б. Козо-Полянский из Воронежа решил проверить догадку Мёбиуса. Он устроил специальный шмелевник, нечто вроде улья. Собрал множество шмелей. Стал вносить туда шмелевые манекены — обрезанные цветки шпорника, у которых удалены яркие синие чашелистики и оставлены лепестки и тычинки, имитирующие шмеля. Обычные цветки в шмелевник тоже помещали. Расчет был такой: если шмелей в цветках привлекают собратья, они сядут на манекен. Если же нектар, то предпочтение будет отдано обычным цветкам. Шмели выбрали ненарушенные цветки. На манекены садились лишь по принуждению. Предположение Мёбиуса не оправдалось.

Но для чего тогда природой создан шмелеподобный цветок? Условный сигнал насекомому? Указатель, как пробраться к меду?

Несмотря на тонкую приспособленность к окружающему миру, многие лютиковые необычайно чутки ко всяким нарушениям в природе, которые вносит человек. Лучший пример этому — горицвет. Горицвет — житель степной. Как и другие степные травы, ростом невысок, сантиметров пятьдесят. Листья типично степные — дольки узкие, почти нитевидные, как у морковки. Цветок пышный, золотистый. Лепестков полтора-два десятка, тычинок и пестиков множество. Прежде цветки собирали массами, букеты делали — рукой не обхватишь. Изготовляли сердечные капли, тут горицвет незаменим. Но степи распахивают. Степей все меньше. Фармакологи встревожились: где брать сырье?

Применили испытанный метод: решили вырастить на грядке. Но то, что получалось с другими растениями, здесь дало осечку. Жить на грядке горицвет не стал. В культуру его ввести не удалось, несмотря на все усилия, ни у нас, ни за рубежом. И надо очень бережно относиться к тем участкам степи, где горицвет еще сохранился.

Кувшинки и лотосы

В Техасе обитает мексиканская кувшинка, которую называют водным бананом. У нее под осень на длинных и тонких корневищах образуются гроздья похожих на маленькие бананы крахмалистых клубней.

Другие кувшинки таких достоинств лишены и скроены примерно по одному плану, хотя и живут в разных частях света. Лист плавучий, как плот. Один цветок, обычно крупный, как чашка. Под водой корневище, богатое крахмалом, как картофель. Почти все кувшинки походят друг на друга. И это понятно: водная среда более однообразна, чем суша.

Лист кувшинок — великолепный образец совершенства в природе. Внешне он прост. Сердцевидный. Никаких вырезов, зубчиков. Толстый, как лепешка: внутри воздухоносные полости. Поэтому и не тонет. Но воздуха содержит в несколько раз больше, чем требуется, чтобы поддержать собственный вес. Для чего? Чтобы удержать лягушек, которые выбираются на лист погреться на солнышке?

У амазонской кувшинки виктории регии листья также с большим запасом «грузоподъемности». Могут выдержать вес взрослого человека. Индейские матери, собирая семена водных растений, кладут детей для безопасности на эти листья. В поперечнике они до двух метров, малышу есть где порезвиться. А края высоко загнуты вверх, за борт не упадет. И не утонет. Один исследователь насыпал на лист десять ведер песка. Только тогда лист утонул.

Такая грузоподъемность объясняется удачной конструкцией листьев. От черешка веером расходятся толстые жилки, наполненные воздухом. Их пересекают поперечные жилки, которые тянутся параллельно завернутому краю листа. Это тоже пустотелые трубки. Модель листа виктории использовал английский архитектор Д. Пакстон, который проектировал известный Хрустальный Дворец в Лондоне. Он выставил для всеобщего обозрения лист виктории и заявил, что идея сооружения Дворца принадлежит не ему, а природе. Система балок и опор в точности соответствовала переплетению жилок в листе амазонской кувшинки.

Можно думать, что большой запас плавучести нужен листу виктории, чтобы не утонуть, когда громадное блюдо его заполнится дождевой водой. Ведь ливни в Амазонии — дело обычное. Однако листья имеют отличные сливные приспособления, как на крышах домов. Неясно, зачем загнуты края листьев (у других кувшинок, по крайней мере, они не загнуты)? Чтобы лист не захлестывали волны? Но ведь все кувшинки обитают в спокойных водах.

На родине, в тропиках, у виктории вырастает больше двенадцати листьев. Каждые три дня, а в хорошую погоду каждые два дня появляется новый лист. Он начинает разворачиваться днем и за ночь достигает обычных размеров. Поверхность Амазонки сплошь закрывается двухметровыми кругами, и для других водных растений почти не остается места. Погруженные в воду травы из таких мест исчезают. Замечательно, что рядом с викторией уживается только самое крошечное из цветковых растений Земли — вольфия. Так и обитают совместно: самое большое и самое маленькое.

Даже в оранжереях виктория растет быстро. Впрочем, и другие кувшинки тоже. За несколько недель вырастают из семечка до цветения. В США существовал даже своего рода кувшинковый бизнес. Журнал «Нейчер мэгэзин» («Природа») в 1925 году писал: «Покупайте кувшинки! Удивите своих друзей! Прекрасные кувшинки за шесть недель! Только за шесть недель. По доллару за штуку! Высылаются в любой пункт США».

Цветок у кувшинок — живое наглядное пособие. Если заглянуть сверху, увидим, что тычинки, теснящиеся в центре, постепенно переходят в лепестки. В центре цветка тычинки обычные: с пыльниками на нитевидных ножках. К периферии пыльники мельчают, а потом и вовсе исчезают. Тычиночные нити, наоборот, становятся все шире, все более плоскими, точно их расплющили молотком. В конце концов тычинка перестает быть тычинкой и превращается в лепесток. Сначала в узкий, потом в нормальный.

Мнения (что из чего?) разделились. Одни считают, что тычинки возникли из лепестков. Другие полагают, что все наоборот. Были тычинки, стали лепестками. У наших кувшинок цветки белые. В тропиках могут быть красными и синими. После опыления цветка цветоножка скручивается спиралью, увлекая цветок под воду. Здесь и созревает плод. Но семена снабжены запасом воздуха, всплывают на поверхность. По водной глади ветер угонит их в дальние края. Затем семечко падает на дно и только тогда прорастает.

Кто первый открыл кувшинки, неизвестно. И открывали ли их вообще? Амазонскую викторию открывали трижды. Первый раз нашли ее на одном из озер Боливии в 1801 году. Через 26 лет обнаружили в реке Паране. Собрали живые образцы, выслали в Париж, в музей. И, наконец, еще через десять лет английский путешественник Р. Шомбург встретил это растение на реке Вербице в Британской Гвиане, после чего виктория была описана и названа в честь английской королевы.

В Англию были высланы семена, с предосторожностями, в мокрой глине. Но развести американское растение в оранжерее долгое время не удавалось. Кто-то додумался переслать семена в бутылке с водой. Тогда растение наконец выросло и зацвело. В 1849 году толпы англичан осаждали оранжерею, чтобы взглянуть на амазонский цветок. От него веяло теплом, как от рефлектора, засунули внутрь термометр. Температура оказалась выше окружающего воздуха на 11 градусов.

Цветение виктории длится при плохой погоде три ночи, при хорошей — две. Перед распусканием цветка в вечернем воздухе разносится сильный сладкий запах спелого ананаса. Затем в сумерках медленно и торжественно разворачиваются 50 белых лепестков. Всю ночь благоухает цветок, крупный, как корзинка подсолнуха. Утром запах исчезает, лепестки складываются, чтобы раскрыться следующим вечером уже красными. Белыми остаются лишь самые крайние.

В Старом Свете виктории нет. Зато есть эвриала ужасная. Виктория известна всем. Эвриалу почти никто не знает, хотя растет она у нас в Приморье на озере Ханка. Эвриала — ближайшая родственница виктории. Лист эвриалы как средневековый щит: огромный, чуть меньше, чем у виктории, но красивее. С нижней стороны фиолетовый, словно на подкладке. С верхней — сплошные шипы: крупные, острые. Шипы везде: на черешках листьев, на цветоножках, на самих цветках. А цветки фиолетовые — таких нет у других наших кувшинок.

Охотникам-дальневосточникам эвриала известна давно. В пору цветения, в теплое время года ее вооруженные шипами листья заполоняли болотные дебри. И хотя эти заросли славились обилием водной дичи, редкий охотник отваживался пускаться в рискованное предприятие. Недаром эвриалу называют ужасной. Болота с эвриалой практически непроходимы. Лишь осенью, когда наступают заморозки и вся плавучая масса начинает отмирать, колючки теряют упругость, и путь к водной дичи становится свободным.

Местное население узнает об этом по запаху гниющих эвриаловых листьев и устремляется на сбор недозрелых семян опасного растения, теперь уже бессильного. Семена отваривают в соленой воде, едят с маслом и черемшой. Ради семян эвриалу культивируют в Индии.

Эвриала — живой памятник прошлых эпох. И хотя она, как и все растения, отступает под тяжелой ногой человека, его воздействие в некоторых случаях идет ей на пользу. В Приморье эвриала лучше всего себя чувствует в одном из озер по соседству со скотным двором. На берегу озера постоянно толкутся коровы. Спускаются в воду. Унавоживают ее. Эвриалы стало больше. Увеличились листья. Ярче стали цветки.

На Африканском континенте из кувшинок наиболее известен белый, или египетский, лотос. У него крупный и очень красивый цветок с белыми лепестками. Перед этим цветком египтяне преклонялись, украшая им собственные дома, изображая на стенах храмов. Другой египетский лотос, растущий на Ниле, голубой. Это тоже кувшинка, но с голубыми цветками. В 1881 году при раскопках сооруженной за тысячу лет до нашей эры гробницы фараона Рамзеса II и принцессы Нси-Хонсу нашли несколько засушенных бутонов и цветков голубой кувшинки. Цветки пролежали три тысячи лет и сохранили цвет. Шесть гербарных листов из этой находки получил Ботанический институт в Петербурге.

Египтяне не только поклонялись лотосам. Сочетая приятное с полезным, мололи семена лотосов на муку, пекли лепешки. Каким-то образом еще в дорамзесовские времена добыли из Индии настоящий, «священный» лотос и посадили на Ниле. Ели этот лотос и весь уничтожили. От своих псевдолотосов небольшие заросли остались, хотя и они сейчас на грани исчезновения.

Настоящий лотос от кувшинок отличить нетрудно. У кувшинок листья плавают свободно, как кораблики на веревочке. У лотоса жестко сидят на длинных черешках, возвышаясь над водой. Цветок кувшинки к вечеру закрывается и исчезает под водой, чего у лотоса не бывает. Во время наводнений кувшинкам ничто не грозит. Лотосу труднее. Черешки его могут вытягиваться с подъемом воды, но не беспредельно. При сильных паводках лотос гибнет.

Настоящих лотосов два вида. Желтый обитает в Америке. Семена его напоминают по вкусу каштан. Индейцы называют его чинкепином — водным карликовым каштаном. Лотос с розовыми цветками растет в Индии. Это священный лотос индийцев, обязательный участник восточных сказок и легенд. Цветки крупнее, чем у георгина. Когда лепестки опадут, цветоложе, к которому крепятся все части цветка, разрастается и принимает форму наконечника от садовой лейки. В таком наконечнике дырочки очень крупные. В каждой из них по плодику. Плодики похожи на косточку финика и такие же твердые. Если высушить наконечник и перевернуть дырочками вниз, плодики с шумом высыпаются в воду.

В природе происходит по-иному. Созревшее соплодие отламывается от стебля и шлепается в воду дырочками вниз. Так и плавает, пока не сгниет. Тогда плодики один за другим вываливаются в воду и опускаются в илистый грунт. Бывает, лежат в иле много лет и не прорастают. Но сохраняют всхожесть. Так долго сохраняют, что ботанику, привыкшему к коротким срокам хранения семян, даже не верится.

В связи с этим следует упомянуть об одной истории с лотосом, которая произошла в последние годы. В 1933 году в журналах промелькнуло сообщение о том, что в ботаническом саду Кью возле Лондона зацвели растения индийского лотоса. Будь это обычные семена, никакой сенсации не было бы. Но те, что проращивались в Кью, прислал японский ботаник. Он раскапывал погребенный ил и наткнулся на кучу семян лотоса. Сверху ил был перекрыт несколькими футами лёссовой пыли. На лёссе росли деревья. Судя по возрасту деревьев и толщине лёсса, ботаник предположил, что плоды лотоса пролежали в иле три-четыре столетия. Вид их тем не менее был совершенно здоровый, и ботаник послал семена в Кью. Там твердую оболочку распилили, намочили. Как только вода добралась до зародыша, семена проросли.

Между тем срок хранения в триста-четыреста лет не укладывался в обычные нормы. Казался неправдоподобно большим. Решили поискать в старых гербарных образцах семена лотоса, возраст которых известен документально. Нашли очень старый гербарий в музее естественной истории в Лондоне. Ему исполнилось 237 лет. Там было несколько семян лотоса. Семена обработали, и они проросли.

Геологи попытались уточнить возраст земных слоев, где был найден лотос, и получили еще более ошеломляющую цифру: 50 тысяч лет! Тем, кому цифра казалась фантастической, доказывали:

Во-первых, выкопанные семена по форме несколько отличаются от современных. Чтобы произошли такие изменения, нужно немалое время.

Во-вторых, сейчас лотос вблизи раскопок не растет. Его нет и на расстоянии тысячи миль в окружности. Чтобы вид отступил так далеко, нужно время.

В-третьих, упаковка семян настолько совершенна, что если они пролежали без вреда для себя 300–400 лет, как думали вначале, то что им стоило пролежать и дольше?

Почему не 50 тысяч лет?

Все же некоторым скептикам возраст в 50 тысяч лет показался невероятным. Доктор Ч. Либби из Чикагского университета попытался еще раз уточнить время, которое семена пролежали в земле. На этот раз с помощью радиоуглеродного метода. И в 1952 году журнал «Сайенс» сообщил новую цифру: 1040 лет! Неверующие и после этого пытались проверять, но никаких новых данных получить не удалось.

Немало неясного и в истории расселения лотоса, и в его использовании. Гомер в девятой песне «Одиссеи» упоминает о лотофагах — народе, встреченном Одиссеем и его товарищами. Мифические лотофаги питались лотосом. А. Тенниссон написал целую поэму «Лотосоеды».

До недавнего времени считали, что речь идет о настоящем лотосе, или египетских кувшинках. На самом деле поэты, вероятно, имели в виду совсем другое — колючее дерево зизифус из семейства крушиновых. Оно растет в тех краях, где был Одиссей. Но не в воде, как лотос, а в пустыне. Деревце листопадное, с овальными листочками и черным ветвистым стволом. Средней высоты. Плоды по вкусу как финики, медово-сладкие, с хрустящей мякотью.

До сих пор точно неизвестно, кто и когда завез индийский лотос к нам в низовье Волги. Здесь он нашел вторую родину. Редкостное растение возле Астрахани не забыли даже в годы гражданской войны. В труднейшем 1919 году по инициативе В. И. Ленина был учрежден первый советский заповедник — Астраханский. Заповедали лотос, потому что ютился он на крошечной площади и его легко было уничтожить.

Столетиями владения лотоса оставались неизменными. Десять лет назад неожиданно для всех площадь зарослей стала увеличиваться. Сначала выросла вдвое, потом впятеро, затем в двадцать раз. Сказалось падение уровня Каспия. В устье Волги возникло множество лиманов и мелких озер. Вода в них прогревалась почти как в тропиках. Как на родине лотоса, в далекой Индии.

Хватающие

26 сентября 1920 года журнал «Американская неделя» опубликовал рисунок с броской подписью: «Принесенный в жертву растению-людоеду». Изображено было нечто среднее между осьминогом и агавой, обвивающее своими длинными толстыми листьями полуголого человека. Огромные острые шипы впились в беззащитное тело. 4 января 1925 года тот же журнал поместил на своих страницах новый рисунок: «Вырван из объятий дерева-людоеда». На рисунке — путешественник в пробковом шлеме, в ужасе застывший перед невысоким густым деревом, которое тянет к нему свои крючковатые ветви. Они уже нависли над путешественником. Еще миг, и он будет умерщвлен (под кроной белеют черепа и кости людей!). Но сильные руки туземца вовремя оттаскивают его на безопасное расстояние.

До сих пор в мировой печати встречаются сообщения о встречах с растениями-людоедами. Деревья при этом стонут, шипят, двигают ветвями или листьями, хватают жертву и переваривают ее, выбрасывая ненужный скелет.

И хоть каждому здравомыслящему человеку ясно, что все это плод фантазии, однако у нее есть фактическая основа, без которой не возникли бы все эти кровавые истории. Растения действительно могут издавать звуки, могут шипеть, двигать листьями и ветвями, причем довольно быстро. Могут и переваривать свою жертву. Разница между фактами и вымыслом лишь в том, что сами растения-хищники невелики и жертвами их становятся чаще всего мелкие создания типа обычной мухи.

Поскольку таких растений довольно много и все они ловят добычу по-разному, ботаники разделили их на три группы. Первая — активные хищники. Хватают жертву без лишних промедлений, чуть только окажется в пределах досягаемости. Вторые действуют не столь решительно. Сначала приклеивают посетителя, а потом уже заключают его в свои объятия. Третьи вообще пассивны. Не двинут ни листом, ни стебельком. Ждут, пока добыча сама заберется, куда ей положено. Переваривают жертвы все одинаково.

Представитель первых — венерина мухоловка. Хоть и названа мухоловкой, ловит чаще других насекомых. Предпочитает крупных черных муравьев. Ни в тропиках, ни в субтропиках не встречается. Живет в умеренной зоне. В Северной Америке. Да и то не на всем континенте, а только в Северной Каролине по болотцам среди сосновых лесов. Любит яркое солнце, влагу. Селится на подушках сфагновых мхов, где всегда сыро.

Мухоловка сконструирована по типу одуванчика. Тонкий, безлистный стебелек. На верхушке его несколько крупных белых цветков. У одуванчика их множество в общей корзинке. У основания стебля розетка листьев. Эти листья и ловят насекомых. Цветки в охоте участия не принимают.

Пластинка каждого листа размером с металлический рубль. Она сидит на широком черешке, который сам похож на лист. По краям листовой пластинки жесткие волоски-реснички. При ловле насекомых они выполняют роль прутьев в клетках для животных. Лист мухоловки может складываться пополам вдоль средней жилки. На каждой половинке листа торчит по три шипика. Это самое чувствительное место. Стоит насекомому задеть один из шипиков, как сработает хватающий механизм и лист мгновенно захлопнется. Так быстро, что добыча не успеет улететь.

И вот начинается ловля. Привлеченная сладким нектаром муха садится на лист. По неосторожности задевает за один из шипиков. Казалось бы, вот сейчас наступит роковая минута и муха окажется в капкане. Но механизм не срабатывает. Не потому, что испорчен. Это лишь предосторожность на случай, если шипика коснется случайный предмет: соринка, упавшая с соседней сосны, либо песчинка, принесенная ветром. Ведь, захлопнувшись впустую, капкан сможет открыться только на следующий день. Пропадут зря и время и энергия.

Наконец насекомое вторично задевает за шипик. Тут уж механизм срабатывает точно и без промедления. Муха оказывается зажатой между двумя половинками листа. Правда, она еще жива и может видеть, что делается на воле. Реснички, окантовывающие лист, неплотно сошлись друг с другом, образовав решетку. Если муха мала, она может проскользнуть между зубами-ресничками и удалиться.

Такой запасной выход предусмотрен для мелких тварей. Переваривать их — впустую силы тратить. И ускользают мелкие мушки, как из сетей мелкая рыбешка, которую рыбакам ловить невыгодно.

Если же попалась крупная добыча, между ресничками не проскользнет. Будет биться, пока не заденет еще раз за шипик — спусковой крючок. Третий раз — решающий. После третьего сигнала капкан листа закрывается наглухо. Никаких щелей и запасных выходов. Затем лист наполняется пищеварительным соком. Насекомое тонет.

Переваривание длится несколько дней. Наконец капкан открывается. Дождь и ветер, исполняя роль дворников, очищают лист от бренных останков. Лист снова готов к работе. Он может поймать двух-трех насекомых. Но не больше. После этого чернеет и заменяется новым.

Может показаться, что охота за насекомыми не приносит мухоловке обильных трофеев. На самом деле это не так. Пойманной пищи вполне достаточно.

А то, что лист, переварив три жертвы, гибнет сам, — это лишь спасение от обжорства, которое более гибельно для растений (да и для всех живых существ!), чем недоедание. Пока на смену усохшему вырастет новый лист, растение получает вынужденный отдых от еды.

Приклеивающие

Если мухоловка уцелела только в Северной Каролине, то ее родственница росянка разбрелась по всем континентам. Растет она в наших северных краях по болотам, сфагновым мхам и торфяникам. Растет и в тропиках. Росянка — из второй группы хищников. Из тех, что приклеивают добычу. Внешне наша росянка несколько похожа на мухоловку. Такой же голый стебель с белыми цветками. И розетка листьев есть. Только на них нет шипиков, спусковых крючков.

Реснички по краю есть, яркие, красные. На концах ресничек капельки тягучей жидкости, как росинки. Заманчиво сверкают в лучах солнца. Американцы зовут росянку травкой драгоценных камней. За внешней красотой таится смертельная опасность.

Привлеченная иллюминацией муха опускается на лист. Чуть только села, железки листа начинают выделять липкую слизь. Ножки мухи сразу приклеиваются. Она пытается вырваться, но это лишь усиливает выделение клея. Тем временем реснички с росинками наклоняются, настигают муху и приклеивают окончательно. Все происходит не столь быстро, как у мухоловки, но не менее надежно. Переваривается муха так же, как и у мухоловки.

Росянки крайне разнообразны. Всего их 80 видов. У нас три вида. Зато в Австралии, такой сухой и жаркой, в 12 раз больше. У нас росянка размером со спичечную коробку. В Австралии есть и по метру высотой, и даже полтора. Есть с клубнями, как у картофеля. Есть с цветками, как мелкие розы, желтыми, белыми, голубыми. Есть с крупными, как у шиповника. Есть такие, что вовсе не дают семян. Это австралийские росянки-пигмеи. Вместо семян у них особые почки в середине кустика. На вид это растеньице как птичье гнездо с яйцами.

Среди австралийских росянок есть одна совершенно особая. Та, что дала пищу для слухов о растениях-людоедах. Это библис гигантский. Высота его — два фута (больше полуметра). Библис похож на безлистный кустарник. Листья есть, но узкие, как веточки. На листьях липкие волоски для ловли насекомых и железки. Железки выделяют пищеварительный сок. На одном кустике 300 тысяч волосков и два миллиона железок.

Кустики библиса сплетаются в густую, липкую изгородь. Насекомых налипает на нее множество. Но гигантская росянка не довольствуется насекомыми. Столь же успешно ловит она добычу более крупную: улиток и даже лягушек. Полагают, что может питаться кроликами и белками, но пока такого факта никто не засвидетельствовал. Есть, правда, одно мелкое насекомое, которое спокойно живет на биб-лисе. Не прилипает и не переваривается. Напротив, само питается соками свежепойманных насекомых.

Есть своя гигантская росянка и в Южной Африке. Ее именуют королевской. Высотой такая же, как и библис, и тоже может заключить в свои объятия небольшое животное.

В Португалии и Марокко крестьяне используют росянки вместо липкой бумаги от мух, развешивая растеньица по стенам. Особенно полюбилась им для этой цели росянка дрозофиллюм. Ее клей столь липкий, что даже могучие оводы не могут от него оторваться. Гудят натруженно и бесполезно. Теряя силы, все больше обволакиваются слизью и бесславно гибнут. Замечательно, что в отличие от других росянок дрозофиллюм растет не на болотах, а на сухом песке. Там тоже мало опасных соседей и никто не мешает охотиться.

Просто ждущие

Вот мы добрались и до третьей группы хищников. Они не хватают и не приклеивают, а просто ждут. Это американские хищники — саррацении. Чтобы представить себе внешность саррацений, достаточно перечислить имена, которыми снабдила их народная молва в Канаде. Тут Солдатская Кружка и Дьявольский Ботинок, Чаша Предков и Охотничий Рог, Лист-Труба и Растение-Кувшин. Все эти имена относятся к листьям, а точнее, к черешкам листьев, которыми саррацении ловят насекомых. Видимо, разным канадцам листья казались похожими на разные предметы. Но больше всего они похожи на кувшины.

Располагаются кувшины такой же розеткой, как и прикорневые листья у росянки или мухоловки. На длинном стебле — один цветок. Он на полметра возвышается над «сервизом» из кувшинов. Цветок красный, похожий на зонтик. Кувшинов в одном «сервизе» штук по сорок. Каждый с крышечкой, чтобы не попали капли дождя или росы и не разбавили жидкость, нужную для переваривания, на дне кувшина. Вход в кувшин свободный. Для привлечения гостей возле горлышка скапливается нектар. А сами сосуды окрашены в яркие цвета. Горлышко выстлано гладкими волосками, по которым легко соскользнуть в глубь кувшина, но нельзя выбраться обратно: волоски обернутся копьями против насекомого. Остается один путь — вниз, в смертельный бассейн.

В конце концов насекомое шлепается в озерцо с кисленькой жидкостью. В ней растворен фермент. Может быть, несчастная жертва и побарахталась бы в жидкости и поплавала перед кончиной, но ее поверхностное натяжение меньше, чем у обычной воды. Пленник быстро идет ко дну.

Однако не всем насекомым уготована печальная участь. Некоторые тли умудряются высасывать сок из кувшинов, не заглядывая внутрь. А одна из мух наловчилась откладывать свои яички в отвратительно пахнущую массу разлагающихся трупиков. Несмотря на частокол волосков в горлышке кувшина, ей удается благополучно вылететь на свободу. А личинка этой мухи, которая летать не может, появившись на свет, поступает еще проще. Она прогрызает стенку кувшина и без хлопот выходит наружу.

Некоторые пауки развешивают свои сети на горлышках кувшинов. Слетается привлеченная нектаром и яркими красками мошкара и застревает в паутине. Паук выскакивает из убежища и пожирает добычу. Но лучше всех приспособились к саррацениям мотыльки. Эти используют кувшин как домик-убежище. Чтобы не забрался непрошеный гость или не залило водой, личинка одного мотылька выедает внутренний слой стенки кувшина на высоте одной трети от донышка. Во время сильного ветра под тяжестью более массивной верхней части кувшин складывается и закрывает нижнюю треть, как крыша.

Гусеница другого мотылька, прежде чем окуклиться и превратиться во взрослое насекомое, заранее готовит себе выход: проедает дыру в стенке, через которую может ускользнуть бабочка. А чтобы вода не затопила личинку, та заблаговременно проедает еще одно отверстие ниже первого. Теперь дождь может идти сколько угодно. Вода выльется из кувшина, как из дырявой лейки, и никогда не подымется до опасного уровня.

В голодные годы птицы совершают массовые налеты на колонии саррацений. Знают, что внутри скопления дохлых мух. Добывают их оттуда без труда. А у кого клюв слишком короток, разрывают крепкое горлышко и выгребают даровую пищу. Это гораздо легче, чем тратить силы и ловить мошкару в воздухе. И если у саррацений все листья окажутся разорванными, растение обрекается на полуголодное существование.

Пробовали подкармливать хищников мясом, маслом, сыром. Мясо любят, кажется, все. Начинают пышнее расти. Обильнее цветут. Дают больше семян. А вот сыр не всем полезен. Венериной мухоловке он явно не на пользу. Хоть сыр и содержит много белка-протеина, но листом мухоловки не переваривается. Накормленный сыром лист чернеет и погибает раньше времени.

В наш век болот становится все меньше. Их осушают. Все меньше и болотных хищников. Все труднее найти их в природе. И все больше охотников полюбоваться на них. Некоторые не только любуются, но и уносят с собой. Поэтому натуралисты иногда вынуждены прибегать к разным уловкам, чтобы сохранить исчезающие растения.

В 1906 году ирландец Дж. Лефрой привез из Канады несколько кустиков саррацений. Он посадил их в центральной Ирландии в графствах Роскамон и Уэстмит. Посадил на болотах, где им и полагалось расти. Новоселы прижились. Особенно эффектно выглядели заросли саррацений летом во время ночных гроз. При свете молний они сияли на мутном фоне болота, как толстые восковые свечи. Потом уэстмитское болото стали осушать и использовать торф на местные нужды. Не дожидаясь, пока новоселы погибнут, другой натуралист, Дж. Лэмб, так же тайно выкопал часть экземпляров и отвез их за шесть миль в сторону. Он тоже никому не сообщил о своей операции и хранил молчание 37 лет. Молчал бы и дольше, но местонахождение болотных хищников было случайно обнаружено и снимки опубликованы в печати.

Лист-кувшин используют для добычи не только саррацений. В тропиках, на острове Калимантан, можно видеть на деревьях кувшины непентесов, размалеванные красными и коричневыми мазками по зеленому фону. Обычно кувшины висят высоко над землей. Корневища внизу, в земле, хоть есть некоторые непентесы, которые живут в ветвях деревьев вместе со своими корнями и с почвой никак не связаны.

Те же, что связаны с землей, взбираются по стеблям и сучьям деревьев на несколько метров вверх. Они делают это примерно так же, как и все другие вьющиеся растения, — при помощи усиков. Только усики у них совершенно особые и ни на какие другие не похожи. Они образуются не на концах листьев, как у гороха, а посредине. Конец листа превращен в кувшин.

Кувшин может достигнуть нормальной величины (бывают очень крупные, с небольшую канистру) только при условии, если усик, на котором он сидит, обовьется вокруг крепкого сука дерева-хозяина. Если сучок попался слабый, ненадежный, кувшинчик так и останется маленьким, недоразвитым. Основания для такого явления довольно веские. Хотя каждый кувшин и закрыт сверху крышечкой, все же при сильных ливнях брызги проникают внутрь. Может скопиться несколько литров воды. Такую массу слабый сучок не удержит.

А. Уоллес, современник и друг Ч. Дарвина, путешествуя по Малайскому архипелагу, остался однажды без питья. Он вынужден был воспользоваться запасами непентесов. Правда, жидкость в кувшинах не была идеально чистой. В ней плавали муравьи и мошки. Зато она оказалась приятной на вкус, чуть кисловатой от фермента и поэтому, может быть, даже и полезной. По крайней мере, местные жители прибегали к помощи этой жидкости, если у них случалось несварение желудка. В каждом кувшине хранилось не менее литра целительной, чуть тепловатой влаги.

По сравнению с саррацениями в конструкцию кувшинов у непентесов внесены изменения и улучшения. Горлышко сосудов покрыто слоем воска, чтобы жертвы легче соскальзывали вниз, в смертельную ванну. Вокруг горлышка выставлены крупные шипы. Их назначение — не допустить воровства пойманной дичи. Если птицы довольно легко обирают несчастных саррацений, то у непентовых они ту же операцию проделывают редко и с большим трудом. Зато уж если проникнут, то порой там и остаются. В кувшинах непентесов не раз находили утонувших птичек.

Для насекомых, которые не летают, а ползают по земле, непентесами предусмотрены «волчьи ямы». Кувшины в этом случае не висят на деревьях, а погружены в почву. Сверху одно только горлышко виднеется. В «волчьи ямы» ловится разная дичь. Бывает, что мелкие грызуны. Говорят, что кувшин способен переварить и небольшую мышь, но так ли это, доказать пока еще никому не удалось.

Принцип кувшина используется для ловли насекомых не только у хищников. У нас в уссурийской тайге столь же успешно ведет охоту за насекомыми красивая лиана — кирказон из одноименного семейства. Кирказон, как и непентес, вьется длинными плетями по кустарникам и деревьям, заглушая их и мешая расти. Крупные сердцевидные листья, толстый вьющийся стебель пахнут камфарой.

Кувшинами у кирказона становятся не листья, а цветки. Они до 30 сантиметров длиной, очень яркие: коричневые или кремовые. Сам кувшин — раскрашенная чашечка цветка. Внутри — тычинки и пестики. Запах падали, который издает цветок, привлекает множество мух и комаров. Принцип ловли примерно тот же, что и у саррацений. Путь внутрь легок и свободен. Обратный выход закрыт копьями волосков. Бедное насекомое кружится и жужжит внутри кувшина, пока не стряхнет принесенную пыльцу на рыльце пестика. Как только дело сделано, пыльники раскрываются и нагружают пленника новой порцией пыльцы, предназначенной уже для другого цветка. А затем заградительный частокол волосков опускается, и узник может лететь на волю. Он стремглав уносится из опасной камеры. И вовремя, ибо вскоре кувшин запечатывается сверху лепестком, и тогда уже никто не сможет проникнуть в него снаружи или сбежать изнутри. В отличие от хищников цветок кирказона не переваривает пленников, а только использует их как рабочую силу для опыления.