Мир растений: Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях

Среди аралиецветных абсолютно преобладает семейство зонтичных: 3 тысячи видов. Почти все — травы умеренного пояса. Очень редко — маленькие тропические деревца. Листья, пожалуй, самые сложные из всех цветковых растений. Рассечены несколько раз: дважды, трижды и еще более. Соцветие — зонтик из мелких цветочков, белых, розовых, желтых. У некоторых диаметром чуть ли не в полметра. Видно за километр. Нектара много. Лежит открыто. Запах сильный, слышен издалека. Связь с насекомыми постоянная. Гари и вырубки захватывают быстро и массово. Но не всегда там долго держатся.

В семействе аралиевых 70 родов и 850 видов. Трав мало. Преобладают деревья. Тропические. Часто колючие, особенно в молодости. У нас аралиевые растут на самом юге Приморья. От всяких нарушений и от сбора погибают быстро. Восстанавливаются с большим трудом.

Отцвесть и умереть

В 570 году до нашей эры в городе Кирене, на месте современной Ливии стали чеканить монеты с изображением сильфия. Портрет сильфия таков: толстый, в оглоблю, ствол; листья, рассеченные, как у сельдерея, с широкими крылатыми черешками; крупные зонтики из сотен цветков. Триста с лишним лет сильфий не сходил с монет. О нем кто только не писал: Теофраст и Гиппократ, Геродот и Диоскорид и сам Плиний Старший. Сильфий считался средством от многих болезней. Самая примитивная еда, если к ней добавляли сильфий, становилась достойной разборчивого гастронома. Скот, поев сильфия, «очищался» от всех недугов, а мясо приобретало несравненный аромат. По крайней мере, так утверждали древние. Кроме Кирены, сильфий не рос нигде.

Киренцы это хорошо понимали. Торговали драгоценным растением с соседями, и город процветал. Чтобы всегда быть в достатке, киренцы вели хозяйство разумно. Не брали из зарослей больше растений, чем появлялось вновь. Следили, чтобы сильфий не исчез. При таком разумном хозяйстве хватало и себе и соседям.

И еще дань Риму платили. В римской казне накопились большие запасы лазера — смолы, которую добывали из корней сильфия. Она ценилась дороже серебра. Как женьшень.

Потом Риму показалось мало. Были посланы новые сборщики дани. Киренцев заставили заготавливать больше (после нас хоть потоп!) сильфия. Заросли зонтичного стали редеть. А тут еще пастухи заметили странную любовь овец к сильфию. Поест овца сильфия и засыпает. Пастухам хлопот меньше. Спят овцы, а мясо вкусней становится. Выгодно.

И сильфий исчез. В последний раз его видели в V веке нашей эры. Как только сильфий исчез, богатство Кирены пошло на убыль. И вскоре от города ничего не осталось. Только крохотная деревушка. Самые тщательные поиски сильфия пока не дали никаких результатов. Недавно одна любознательная шведка, Е. Седерлинг-Брюдольф, предприняла специальное турне по Ливии в надежде обнаружить утерянное растение. Она написала целую книгу о дорожных приключениях, а закончила ее вопросом: «Найдется ли когда-нибудь сильфий?»

В пути ей встречались крупные зонтичные травы, очень похожие на сильфий. Тот же могучий, в рост человека, ствол. Толстый и крепкий. Те же рассеченные, как у сельдерея, листья. Те же зонтики цветков. Она выкапывала гигантские травы десятками, паковала тяжелые тюки. Отправляла на анализ в Стокгольм. Но надежды на успех было мало. Не мог же сильфий сохраниться огромными зарослями у самой дороги, когда его ищут уже тысячу лет!

Увы, это были другие травы, хотя и близкие родичи сильфия. Чаще всего ферулы. В Северной Африке много ферул. И метрового и двухметрового роста. С листьями, как у сельдерея, как у петрушки и как у папоротника. Но у сильфия должна быть черная полоса у основания стебля. У ферул ее нет. У сильфия семена имели крылья и походили на листочки. У ферул семена без крылышек.

Есть, правда, некоторое утешение для поклонников сильфия. Когда сильфий исчез, римляне попытались его чем-то заменить и выбрали одну из ферул, которая называется «асса-фетида», что означает «вонючая». В ее толстом, как репа, корне содержится млечный сок с резким чесночным запахом. Для пищеварения отличное средство. И как пряность тоже.

У нас асса-фетида растет на юге Средней Азии. Есть там и другие ферулы. Больше всего их в Южной Туркмении, в Бадхызе. Бадхыз — особое место. Там особый грунт, особые почвы. Ферулы растут там так густо, что в урожайный год между ними проехать трудно. Они кажутся диковинными деревьями, а местность издали напоминает лесостепь. Правда, некоторые ботаники думают, что в древности так оно и было: расстилалась тропическая лесостепь — саванна, среди которой возвышались зонтичные деревья с розеткой листьев на верхушке, как у пальм (сейчас розетка у корня).

Ни одна трава не вырастает в пустыне такой могучей, как ферула, да еще ее родственница «аммиачная трава» дорема. И все благодаря тому, что зонтичные с весны делают большой запас воды в редьковидном корне. На постройку двухметрового стебля воды тратится много, поэтому «дудка» вырастает не во всякий год. Только при влажной весне. И после холодной зимы. А самое важное условие — если феруле исполнилось восемь лет. Или семь. Только к этому возрасту прикорневая розетка листьев может заготовить достаточно веществ для постройки «дудки».

Если все эти условия выполнены, за короткий отрезок весны вымахивает толстый, как полено, ствол. Сверху он украшен лимонно-желтыми шарами соцветий. В конце апреля холмы Бадхыза становятся лимонно-желтыми. Миллионы насекомых слетаются в эти недолгие дни, чтобы полакомиться нектаром. Благо лежит он открыто, могут пользоваться все, кому не лень: жуки, мухи, осы. Есть только одно неудобство. Ферула цветет с «выходными» днями.

Соцветия у ферулы работают строго по графику. Главный зонтик, который на верхушке стебля и крупнее всех, зацветает первым. В цветках сначала созревают тычинки, потом пестики. Сначала шесть тычиночных дней, потом три пестичных дня. Всего девять. Десятый — выходной. Перерыв. Цветение главного зонтика закончилось, а других еще не началось. Проходит выходной день, и зацветают дополнительные зонтики, расположенные пониже, сбоку. У них сроки урезаны. Пять тычиночных дней и два пестичных. Итого: семь. И снова выходной. В конце цветут зонтики третьего порядка. Им отводится всего четыре дня.

А летом ствол засыхает и вся громоздкая трава умирает. Таков закон зонтичных — отцвесть и умереть. Исключения, конечно, есть, но их немного. Ферула живет лет семь-восемь. Если условия в пустыне складываются неблагоприятно, если подряд идут сухие весны, может зацвести на десятый и даже двенадцатый год. И лишь немногие виды, которым дано цвести несколько раз, доживают до двадцати.

Созревают семена. Охотников до них много. Даже домашние овцы сбегаются, окружают гурьбой каждую ферулу и хрустят спелыми семенами. А летом солнце выбелит сухие стволы. Ветер повалит их, и к будущему году от них и памяти не останется.

Конечно, крупные зонтичные не только в пустыне. И не только ферулы. Есть и повыше. И помощнее. Например, борщевик — лакомство медведей. Латинское название — гераклеум, в честь мифического героя Геракла, дано не зря. Облик борщевика могуч. Широкие, как у лопуха, только. немного рассеченные листья. Под листом можно надежно укрыться от дождя. Рост — не ниже крупной ферулы. А в туманных горах Кавказа или Камчатки вдвое выше. Всадник на лошади едва дотянется рукой до соцветий. На Камчатке 4,5 метра не редкость для борщевика сладкого, который там растет.

На Кавказе не менее известен борщевик Сосновского. Он развивает такую колоссальную массу зелени, что вызывает зависть всех кукурузоводов, которые испокон веку считали кукурузу рекордисткой по части накапливания зелени. В зарослях борщевиков темно, как в лесу. Немногие травы, которые могут угнаться в росте за борщевиками, растут в таких «травянистых лесах» — высокотравьях. Среди них другой родич борщевика — дудник.

Осенью масса зелени отмирает и ложится на землю рыхлым, сочным слоем. Снега наваливаются сверху белым тюфяком. Под ним почва не замерзает, и все «сено» перепревает за зиму, превращаясь в первоклассный перегной. И оттого, что образуется так много перегноя, борщевики растут еще выше, еще роскошнее. И еще больше дают зелени. А чем больше зелени, тем больше будет на следующий год перегноя; чем больше перегноя, тем лучше рост трав, а чем лучше рост трав… Цепная реакция. Заколдованный круг. Можно по-разному называть эту странную жизнь высокотравий. Важно одно: борщевики, и дудники, и «зонтичный лес» вообще очень устойчивы в природе. Некоторые ученые считают, что высокотравья столь же древни, как тропический дождевой лес.

Деревья в «зонтичный лес» не допускаются. Их появление здесь исключено. Семена, конечно, летят — и березовые и сосновые, но всходы гибнут от нехватки света. И не только света. Когда на землю осыпаются тысячи семян зонтичных, они начинают выделять вещества, которые хорошо известны своим вредным влиянием на проростки других растений.

Правда, и сами зонтичные, если попадают в густой лес, там еле живы. Влачат жалкое существование в виде розеток листьев. И в каждой розетке не десяток листьев, как обычно, а два-три, а то и один. Но, как только лес вырубят, сразу же словно предохранитель снимается с механизма цветения. И вырастает настоящий частокол борщевиков и дудников. От цветущих зонтичных вся вырубка становится белой, и медовый аромат окутывает округу.

Есть, однако, у борщевиков одно уязвимое место. Боятся покоса. Если в горы зачастили животноводы и высокотравья косят на корм скоту, дни борщевиков сочтены. Если срежут цветущий борщевик — ничего. Все равно ему умирать. Когда скашивается розетка нецветущих зонтичных, которая еще копит питательные вещества, и ее срезают несколько лет подряд, растение истощается и погибает. Высокотравья могут жить лишь своей вольной жизнью. Там, где вмешивается человек, высокотравья исчезают так же быстро, как и тропический дождевой лес. Тогда приходится разводить борщевики искусственно, как кукурузу.

Но даже четырехметроворостые камчатские борщевики и дудники еще не предел высоты для зонтичных. Есть и повыше. Правда, не у нас, а в тропической области. Это уже настоящие деревца, хотя и не очень большие. Чтобы изучить одно из них, мирридендрон, ботанику Э. Родригесу пришлось отправиться в Коста-Рику, подняться на вершину вулкана Иразу и заглянуть в кратер. Там, в узких каньонах, заросших тропическими дубами и массой других растений, Родригес увидел мирридендрон — мечту многих ботаников.

Пяти-шестиметровое деревце ярко выделяется на темно-зеленом фоне вечнозеленых тропических деревьев. Молодые листья отливают голубизной, старые — желтые, как осенние. Жердеподобные стволы с красноватым румянцем. Зонтики соцветий не отличаются от борщевиковых. Только листья четырехкратно рассечены на мелкие, узкие доли.

Когда Родригес ближе познакомился с желанным зонтичным, он заметил, что мирридендрон ведет себя совсем не так, как его сородичи. На опушках леса растет как обычно, на земле, но корни не идут в глубь почвы, а стелются по поверхности. Чуть только лес станет гуще и света в нем поубавится, как с земли наш знакомый перекочевывает на ветви других деревьев, явно не желая прозябать в темноте, и его белые зонтики победно реют над кроной растения-хозяина. Длинные крепкие корни спускаются по стволу хозяина вниз и так тесно прижимаются к нему, что кажется, будто вросли.

На вершине вулкана Иразу, где исчезли дубы, лес поредел и стал карликовым, мирридендрон оставил своих хозяев и снова мирно рос на земле, возвышаясь над соседями белыми шапками зонтиков. Тут света было достаточно, и хозяин оказывался ненужным.

Непохож на другие зонтичные мирридендрон еще и тем, что ему посчастливилось процвести, но не умереть. В любое время года на его вершине развевались белые зонтики и вместе с ними зеленели незрелые и желтели зрелые плоды. Потом Родригес не раз еще посещал вулкан Иразу и всегда видел ту же картину: и в сухом сезоне января — февраля, и в период августовских ливней, и во время декабрьских туманов. Мирридендрон цвел и плодоносил, как заведенный механизм.

Другое деревце, горичник аралиевый, растет в африканской саванне. У него перистые листья и белые зонтики цветков. В высоту достигает 12 метров. Это, кажется, предел для зонтичных. Есть и еще несколько древесных зонтичных в Африке и Южной Америке. Растут они и в Австралии. И нигде нет среди них крупных деревьев.

Кстати, о горичниках. Кроме африканского деревца, множество травянистых горичников растет по нашим степям, лугам и лесам. Листья, рассеченные на узкие дольки, очень похожи на морковные и растут такой же розеткой, отчего горичник часто называют «морковником». В Западной Сибири прежде были богатые степи с разнотравьем и горичником Морриссона. Когда распахивали целинные земли, в первую очередь использовали именно их. Горичник послужил указателем богатой, плодородной почвы.

Корень горичника похож на тонкую беловатую морковку. Каждый год он нарастает вверх, но боковые корешки втягивают его в почву, чтобы почка, из которой появятся будущие листья, и стебель не поднимались над почвой. Так меньше опасности, что почку раздавят животные или опалит степной пожар. Часто горичники растут по крутым каменистым склонам. И тут втягивающая работа корешков оказывается полезной. Втаскивая «морковку», растение прижимает розетку листьев к почве. И почвенные частицы, которые катятся вниз по склону, удерживаются горичниковой розеткой, как живой плотиной. Чем больше горичника на склоне, тем меньше опасений, что он будет размыт во время дождей.

Ацифилла и азорелла

В прежние годы, когда овцеводы прокладывали первые тропы в горах Новой Зеландии, им преградили путь заросли ацифиллы золотистой. Ацифилла хоть и относится к зонтичным, но внешне больше похожа на гигантскую осоку. Ее листья не имеют обычной для зонтичных кружевной, папоротниковой или «морковной» формы. Они полуметровые, узкие и острые, как штыки. Такие жесткие, что даже в сильный шторм остаются неподвижными. У каждого растения целый сноп таких листьев, собранных розеткой.

Из середины розетки поднимается могучий двухметровый стебель. Он тоже вооружен штыками, правда, меньшего размера, но не менее крепкими и острыми, как иглы. Соцветие тоже мало похоже на зонтичное. Это не плоский зонтик, как у моркови или тмина, а почти колос, вытянутый во всю длину стебля.

Пастух, который захочет объехать свою отару на лошади рысью, не сможет этого сделать из боязни порезаться об острые лезвия листьев. Несомненно, что такую надежную защиту растение выработало против животных. Однако некоторые из них все-таки ухитряются преодолевать так хорошо отлаженную оборону ацифиллы. И в первую очередь нелетающий попугай какапо. Его не раз заставали на месте преступления, когда он уплетал плоды, закусывая жесткими стеблями и даже бритвенно-острыми листьями.

С приходом европейцев число животных-ацифиллоедов увеличилось. Как всегда, привезли кроликов. Размножившись в горах Новой Зеландии, кролики быстро познакомились с ацифиллой. После этого кривые роста населения кроликов и ацифиллы пошли в разные стороны. Чем быстрее росло кроличье население, тем заметнее падала численность зонтичного растения. Видимо, ацифилла своим вкусом напомнила им любимую морковку (семейство-то одно!). А режущие листья они наловчились избегать не хуже, чем местный попугай какапо.

Овцы тоже приняли участие в изгнании гигантского зонтичного с Новозеландских островов. Выедая на субальпийских лугах вкусный злак овсяницу, они не брезгуют и ацифиллой. И вот уже всадник-овцевод свободно скачет по горным лугам, загоняя отару. И редко теперь блеснет среди кустов блестящий штык ацифиллы.

Совершенно особенные зонтичные встречаются в южном полушарии: в Андах, в Патагонии, на Огненной Земле и по островам Антарктики. Растут они в виде больших «валунов», высотою до полуметра и около метра в поперечнике. Это азорелла, на вид нежная подушка, а на самом деле настолько твердая, что по ней можно не только ходить, но и на лошади ездить. Говорят, что даже молоток от нее отскакивает.

Несмотря на суровый климат, азорелла — вечнозеленое растение (для зонтичных — редкость!). Доживает до ста лет, а возможно, и больше. Множество желтых цветочков в простых зонтиках расцветает на поверхности зеленых подушек. Эти зонтики уже не возвышаются, как обычно, над растением, а растут вровень с поверхностью подушки. Потом их перерастают новые побеги. С годами подушки увеличиваются медленно. Слишком мало тепла. В Андах, несмотря на тропические широты, их постоянно засыпает снежная крупа.

В деревянистом стебле, который спрятан под подушкой, накапливается большой запас смолы. Стебли горят жарко, как уголь. Это знали еще индейцы и пользовались в горах даровым топливом. Но индейцев было мало, и заросли сильно не страдали. Теперь стали заготавливать азореллу промышленным способом. И поскольку подушки так крепки, что их, как говорят, и пистолетная пуля не пробивает, взрывают динамитом. Надолго ли хватит зарослей зонтичных, если растут подушки со скоростью нескольких миллиметров в год? Уже большие пространства горной пустыни — «пуны» в Андах превратились в безжизненные пустоши.

Конечно, не все зонтичные в наше время обречены на вымирание. Есть и такие, которые наступают, захватывая новые площади, и с трудом их отдают. Это в первую очередь дикая морковка. Ее излюбленные места — крутые скалы, обрывающиеся в Средиземное море или в Атлантический океан. Именно оттуда расселилась она по Европе. Во всем напоминает культурную огородную морковь, кроме корнеплода, который у нее маленький и не так ярко окрашен. Да еще зонтики цветков необычны. В центре нередко среди белых или кремовых цветков появляется темно-красный или черный.

Сколько разных предположений вызывал этот цветок! Одни говорили, что он похож на жука и служит для привлечения других жуков-опылителей, как у живокости. Другие уверяли, что «жуки» отпугивают коз, которые уничтожили бы всю дикую морковку, не будь у нее черных цветков. Третьи считали, что черный цветок испускает запах падали, привлекающий насекомых-опылителей.

Трудно сказать, где тут фантастика и где реальность. Однако козы действительно обходят дикую морковь стороной, а насекомые опыляют так хорошо, что семян образуется множество. В одно прекрасное время они попали в Северную Америку, и дикая морковка начала свое победное шествие по западному полушарию с такой энергией, что стала считаться одним из самых зловредных сорняков. Многие заброшенные поля, захваченные еще в 20-х годах нашего века, удерживает она до сих пор.

Собратья женьшеня

В начале сентября, когда в Приморье появляются первые приметы осени и в лесах начинают поспевать плоды и семена, на дорогах все чаще появляется медведь. Он проводит проверку придорожной растительности и особое внимание обращает на колючее деревце с пучком ветвей на макушке, как у пальмы, аралию маньчжурскую. Любит ее черные плодики Топтыгин и спешит насладиться ими, пока не собрали вездесущие пернатые.

Аралия, конечно, растет не только по дорогам. Растет и в лесу. Но там в тени она слабо плодоносит, да и встречается реже. А на вырубках да по дорогам — на каждом шагу. И косолапый и птицы помогают аралии в этом. Для мишки аралия — настоящий клад. Плодики висят низко. Само деревце всего три-четыре метра высотой, собирать удобно. Правда, старые лесоводы встречали аралии и по 12 метров, но теперь о таких гигантах что-то не слышно. Колючки у аралии острые, хотя и не очень длинные. Но, видимо, мишку они мало волнуют. К тому же у старых деревьев ствол внизу почти свободен от них.

На вырубках, где Топтыгин рассеял семена аралии, она отлично приживается и служит лесникам большую службу. На Курилах и Сахалине вырубки зарастают бамбуком. Отделаться от бамбука трудно. Он сплошь пронизывает почву корневищами и не дает расти новому лесу. Можно, конечно, применить химию и вытравить его с. вырубок, но ливни тотчас же смоют почву с гор, и тогда не будет ни леса, ни почвы.

Одной аралии бамбук не мешает. Она расстилает над ним свою «пальмовую» крону. Перистые листья длиной в метр! В тени аралии бамбук постепенно редеет и освобождает временно занятую площадь.

По ручьям и речкам Приморья встречается другой родич женьшеня — элеутерококк колючий. Это кустарник с черными плодиками и с колючками. Когда гремела слава женьшеня, бригады корневщиков выискивали в тайге «корень жизни» и иной раз за целое лето находили один-единственный корешок, тут же рядом рос женьшеневый родич — элеутерококк, и никто не догадывался, что по своим свойствам он как женьшень. Даже лучше женьшеня, по крайней мере, так отзываются медики.

Целебные качества элеутерококка обнаружили случайно. В одном совхозе держали маралов — оленей, рога которых целебны, из них готовят тонизирующую настойку пантокрин. Стали замечать, что маралы неравнодушны к корням элеутерококка. Обгрызают его, выцарапывают из земли корни. Съедают. Так же поступают и с аралией. Случайное ли совпадение? Конечно, нет. И аралия, и колючий элеутерококк содержат тонизирующие вещества, как и женьшень.

Шипы маралам, видимо, не очень мешают. А может быть, и мешают. Может быть, благодаря шипам его до сих пор полностью не съели, а мишка не обломал все аралии. К счастью, почти все представители семейства аралиевых, все родичи женьшеня хорошо вооружены. В Новой Зеландии особенно славится своей защитой псевдопанакс ужасный. Столбовидные листья его легко и свободно пробивают полог леса и, вознесшись над ним, расстилают могучую крону.

В молодости псевдопанакс совсем не такой. Он производит впечатление нездорового деревца, листья которого печально опущены вниз, точно им не хватает воды, и они завяли. Но так только кажется. На самом деле листья опущены вниз специально. Они длинные. По краю несут крупные зубья, как у заржавленной пилы. Эти зубья крепкие и острые. Они защищены от посягательств вегетарианцев из мира животных. С возрастом, когда крона выходит за пределы досягаемости травоядных, листья постепенно становятся нормальными, более короткими и широкими.

Семейство аралиевых считается очень древним, но множество различных приспособлений у его представителей показывает, что оно не проявляет признаков вымирания. Взять хотя бы тропическое дерево борлагиодендрон. Этот вид удивил даже такого знатока тропической флоры, как садовод Д. Фэрчайлд. Растет неподалеку от моря. Листья как у клещевины (источник «касторки»), только гораздо крупнее. Соцветие похоже на гигантскую подушку для булавок. «Булавки» увенчаны желтыми головками, кистями ярко-желтых цветков. Сама же «подушка» — скопление зрелых коричнево-красных плодов.

Множество лесных голубей кормится красными плодами. Невольно они задевают за «булавки» и обтирают пыльцу, чтобы унести ее на другие деревья и опылить другие цветки. Казалось бы, самый вульгарный способ опыления? На самом деле совершенно особый. Если разрезать плоды, которые едят голуби, то в них нет семян. Значит, плоды выросли без опыления. Бесполым путем. Эти плоды предназначены только для голубей. А когда их съедают, из цветков, которые опылили голуби, вырастут новые. В них уже будут и семена. Бессемянные плоды обеспечивают урожай плодов с семенами.

Д. Фэрчайлд попытался объяснить себе, как дереву удалось создать вещь, которая выглядит как плод, но не имеет семян? Но он не смог этого сделать. Такого уникального приспособления ему за всю долгую жизнь садовода не пришлось встретить ни в одном районе земного шара.

Женьшень

В древесном семействе аралиевых женьшень как пасынок. Самый невзрачный. Пучок листьев розеткой и зонтик бледных желто-зеленых цветков. В полумраке кедрового леса его и заметить трудно. Корневщики — сборщики женьшеня иной раз неделями ищут, пока найдут. Редок, конечно, женьшень. Но и малозаметен тоже.

Но женьшень не трава. Подземное корневище — это видоизмененный ствол дерева. И ветвится ствол так же редко, как и настоящие стволы тропических аралиевых. И лет ему нередко больше ста — чем не дерево? В 1905 году, когда проводили дорогу на Сучан на Дальнем Востоке, нашли корень весом в полтора фунта. Ему было 200 лет. Чем старше женьшень, тем больше листьев. Трехлистному — лет 15 или 20, пятилистному — вдвое больше. Найти шестилистный — большая удача.

Корневщики добывают «корень жизни» с превеликой осторожностью. Копают костяной палочкой. Поцарапаешь — загниет, а кому нужен гнилой корень? И перевозят не так, как другие растения. Заворачивают в берестяной конверт. Кладут мох, сыплют горсть лесной земли. Боятся подсушить, боятся намочить. Малейшая неосторожность, и «корень жизни» станет обычной деревяшкой.

Еще более чувствителен женьшень, когда живой. Растет в лесах из корейского кедра, где много липы и мало березы. Раньше считали, что незримые узы связывают женьшень с липой и соседства березы он не выносит. Теперь знают, что это не всегда так. Зато связь с кедром всем известна. Не потому, что уж так нужны они друг другу. Просто у обоих много общих требований к климату и почве.

И все-таки не во всех кедровых лесах растет «корень жизни». Ему нужно, чтобы лес был не светлый, но и не темный. Чтобы ветерок лишний раз не дунул, это тоже важно. По этой причине драгоценное растение избегает продуваемых долин. Лучше для него северные склоны сопок, каменистые ущелья, заросли папоротника. Любит, чтобы тепло было, но не жарко и не холодно. Чтобы зверь бегущий не наступил… Условий множество, их можно перечислять до бесконечности.

Но если даже соблюдены все условия, если вокруг защитная стена леса, если нет ветра, если температура почти не меняется, женьшень может вдруг взять и «задремать». Это значит, что новая почка весной не даст новых листьев и новых цветков. Дремлющий корень останется живым, но будет спать год, два, пять, десять лет. Может, и сорок, и даже шестьдесят!

А был еще такой случай. Вывалило ветром крупный кедр. Упал он как раз на то место, где рос женьшень. То ли придавил его, то ли просто затемнил, но бедняга перестал давать листья и задремал. Спал долго, пока кедровый ствол не сгнил. И хотя никто не может сказать, сколько лет он разрушался, пока превратился в труху, но обычно для этого нужно не меньше ста или даже ста пятидесяти лет.

Когда же кедра не стало, спящий проснулся и вновь выбросил зеленые листья. Правда, за долгие годы сна сам корень изменился до неузнаваемости. Обычно он покрыт снаружи тонкой кожицей. Теперь она превратилась в грубую, толстую черную кору. Точно обуглилась. И ветвиться совсем перестал.

Если же ветер вывалит в лесу сразу несколько старых кедров и возникнет светлая поляна, то женьшень тоже уснет, потому что немедленно разрастутся всякие кусты и лиственные деревца и образуется густая чаща, темнота и сырость. Не один десяток лет пройдет, пока кедры возьмут верх над лиственными деревьями и создадут для своего подопечного корешка нормальные условия.

Капризны у «корня жизни» и семена. Они созревают в сочных красных ягодках, сплюснутых сверху, как пуговички. На каждом стебле по нескольку штук. Висят долго, до ноябрьских заморозков. Расчет на птиц: увидят, проглотят, унесут семена в другие края. Пока семечко через кишечник проследует, птица далеко улетит. Семена твердые, сморщенные, проходят через желудок и кишечник без осложнений. Корневщики нередко пользуются птичьим «компасом» при поисках заветного растения. Бывало так: подстрелят рябчика, станут варить ужин. Обнаружат в зобу знакомые сморщенные семена. Бросают ужин — и бегом искать женьшень. Далеко от места сбора рябчик не всегда летит. Находили в один вечер по нескольку корней сразу.

Даже пройдя через птичьи желудки, семена прорастают долго и трудно. Корневщики издавна усвоили истину: семена женьшеня прорастают только тогда, когда дважды покроются опавшей листвой. Никакой мистики здесь нет. Только двойной слой опавшей листвы поддерживает нужную для семян влажность. Осень в царстве аралиевых — в Южном Приморье сухая, и одногодичного слоя не хватает. Однако дело не только в этом. У семян недозрел зародыш. Чтобы он дошел до кондиции, плодику нужно расстаться с материнским растением. Еще необходимо тепло, а его уже не хватает. Ранней осенью много тепла, но мало влаги, поздней осенью влаги довольно, но, увы, нет тепла.

Так и уходят семена под снег, не прорастая. Следующим летом зародыш дозреет, и еще через зиму, на третий год, семена прорастут.

Но, в общем, несмотря на чрезмерную чувствительность и нежность, женьшень не думает вымирать, и если бы его так ревностно не выискивали в лесах корневщики, он оставался бы по сей день полноправным членом кедровых сообществ Юго-Восточной Азии. Так же, как и его собратья в лесах Северной Америки.