Мир растений: Рассказы о саксауле, селитрянке, баобабе, березах, кактусах, капусте, банксиях, молочаях и многих других широко известных и редких цветковых растениях

Рутоцветные — порядок душистых растений. Ароматичные бальзамы и эфирные масла у них могут быть везде: в листьях, в коре, даже в плодах. Вместилища этих веществ в виде светлых точек просвечивают сквозь листья. В жаркую сухую погоду эфирных паров выделяется иногда столь много, что воздух вспыхивает от спички.

Самое крупное семейство — рутовых: 150 родов и 1600 видов. Преобладают вечнозеленые деревья со сложными листьями. Самостоятельные заросли образуют редко, но на вырубках разрастаются иногда сплошными зарослями. Часто колючие, но это не всегда спасает растения от объедания животными.

Семейство фисташковых: 80 родов и 600 видов. Есть в нем и деревья, и кустарники, и лианы. Живут в тропиках, но многие проникают и в умеренные области Азии, Америки и в Южную Европу. У нас на юге страны в сухих местностях Средней Азии создают очень похожие на саванну редколесья.

В семействе бурзеровых тоже 600 видов. Листопадные деревья — старинные источники душистых бальзамов и смол. Чаще низкие и корявые, хотя есть и очень крупяные. Растут в Америке и Северо-Восточной Африке.

Среди геранецветных преобладают травы. Это наши вездесущие герани и льны, тропические сочные однолетники бальзамины и жители гор — садовые настурции.

Самое крупное семейство кисличных — в нем 5 родов и около 900 видов. Уроженцы тропиков и субтропиков Америки и Южной Африки, заходят и в умеренную зону. Создают сплошные заросли в тенистых ненарушенных лесах и разрастаются на полях и в садах, где искоренить их бывает трудно.

Среднее по величине — 250 видов, но крайне важное семейство парнолистниковых включает много обитателей безводных пустынь. Приспособленность к длительной засухе исключительная. У многих видов этого семейства отличная устойчивость к засолению.

Апельсиновая родня

В половине прошлого века в Никарагуа приехал горный инженер Т. Белт. Его поразило, что в столь мягком климате почти никто из местных жителей не выращивает апельсины. Стал интересоваться. Узнал: в Центральной Америке разводить цитрусовые — только время тратить. Все равно муравьи съедят.

Белт решил проверить это и бросил вызов муравьям: на своем участке он посадил апельсиновые деревья.

Но вскоре инженер обнаружил, что из соседнего леса к его участку движется армада муравьев. Обратно шестиногие разбойники текли столь же плотным слоем, и каждый нес в челюстях круглый кусочек апельсинового листа. Это муравьи-листогрызы, опустошающие леса, заготавливали листья. Они уносили их в свои подземные галереи.

Белт незаметно присоединился к муравьиной колонне и вместе с ними добрался до муравейника, который тут же попытался разрушить. Но это оказалось делом далеко не простым. Только через четыре года удалось оттеснить от своего сада любителей апельсиновых листьев.

Примерно в то же время по Южной Америке путешествовал наш земляк — натуралист А. Ионин. В Южную Америку апельсины завезли в 1549 году из Южной Азии, где была их родина. В Парагвае он встретил лес из одичавших апельсинов, который тянулся с севера на юг сплошной полосой в 200 километров. То ли, одичав, они потеряли свою прелесть для муравьев, то ли успевали размножаться быстрее, чем их объедали шестиногие противники.

Может быть, семена апельсинов разносят вездесущие обезьяны? Или главную роль в этом играют птицы?

Самый крупный в зарубежном мире специалист по распространению диких семян профессор Л. ван дер Пейл из Нидерландов попытался собрать сведения о том, как ведут себя дикие цитрусы в природе и… не нашел в литературе ничего! Все увлеклись культурными сортами, а о диких родичах забыли. А они еще могут очень и очень пригодиться. Вдруг навалится мор на апельсины, как уже бывало с виноградом, картофелем и с кофе. Тогда не обойтись без диких цитрусов. А что, если они к тому времени будут уничтожены?

Правда, у семейства рутовых, куда относятся апельсины, есть очень ценное качество, защищающее от врагов. Многие деревья колючи. Но колючки спасают не от всех алчущих. Если вспомнить, с каким удовольствием верблюды поедают в пустыне верблюжью колючку, больше похожую на проволоку, чем на растение (I), то неудивительно, что есть охотники и до колючих рутовых деревьев. Особенно слоны. Они предпочитают деревья из апельсиновой рощи, пожалуй, всем другим. Колючек совсем не боятся. Может быть, колючки для них даже привлекательны, как для нас — перец? Придают пище остроту?

Д. Мюллер-Домбай попытался подсчитать в лесах Цейлона число обломанных слонами деревьев. Самым любимым оказалось слоновое яблоко — ферония лимония — родственница апельсиновых деревьев. Три четверти ее растений было повреждено слонами. Основательно досталось и ее сородичу — аталантии однолистной: слоны обкорнали половину ее стволов. Оба деревца вечнозеленые, невысокие, растут в светлых лесах. После объедания кроны становятся «пустыми», «выеденными», а отрастающие ветви зигзагами торчат вкривь и вкось.

Среди колючих рутовых выделяется своим необычным видом фагара — «рогатое дерево». Перистые листья, мелкие, невзрачные желтоватые цветки. Колючки не очень длинные, но очень толстые и действительно напоминают коровьи рога. Растут они не прямо на стволе, а на особых «постаментах», как на пьедесталах. Вид производят внушительный, но защита для дерева, прямо скажем, никудышная. Отламываются легко, потому что никакой связи с древесиной у них нет. Колючки — это выросты коры, хотя на них и можно найти годичные кольца. Производят незабываемое, потрясающее впечатление.

В умеренной зоне рутовых не так много. Из деревьев самый заметный — филодендрон, бархатное дерево. Растет у нас на Сахалине и в Приморье. Амурский бархат — житель пойменных лесов. Редкими громадинами по метру толщиной встречается он среди ясеневых и ильмовых лесов. Еще реже — в более сухих кедровых лесах.

Только после пожаров или на вырубках разрастается он легко и свободно. Раньше сплошных бархатовых лесов никто не видел. Теперь они все чаще возникают на гарях и вырубках. Это леса XX века. Леса техногенной эпохи.

Листья бархата немного напоминают ясень. Перистые. Цветки, как у большинства рутовых, невзрачные, зеленоватые. Плоды — в крупных кистях, черные, как черемуха, только покрупнее. И со смолистым ароматом. Все лесное население их очень любит, начиная от дроздов и кончая маньчжурским зайцем. У них выгодная для зверей и птиц особенность — висят на ветвях долго, с ранней осени до следующего лета. А белогрудые медведи лакомятся нежной и упругой пробковой корой бархата. На месте их погрызов нарастает новая пробка, более эластичная.

Фисташка и манго

На самом юге Средней Азии, где из-за жары и сухости уже начинают исчезать деревья, появляется фисташка. Узнать ее очень легко. Крона — как полушарие. Стволиков несколько. Невысока. Листья тройчатые или перистые с пятью-семью листочками. Старая фисташка приземистая, метров шесть-семь высотой. Но ствол, если он один, может быть толщиною в метр или даже полтора. И все-таки на другие деревья фисташка непохожа. Главным образом тем, что не образует леса.

Фисташники больше походят на старый, запущенный сад. Друг от друга деревья стоят далеко. Так и хочется заполнить свободное место и подсадить туда молодняк. Среднеазиатские лесоводы, когда не имели опыта, так и поступали.

Выкопают ямы между фисташками, привезут из питомника молодые саженцы. Посадят. Ждут, что саженцы подрастут и сомкнутся кронами со старыми деревьями. Но молодняк растет туго, болеет, засыхает.

Да и старые деревья ухудшают рост и проявляют признаки недомогания. Выясняется: «свободное» место на самом деле занято. Оно пронизано корнями старых фисташковых деревьев. Осадков в пустыне, где растет фисташка, всего каких-то 200–300 миллиметров. Испаряется в несколько раз больше. Каждое дерево за сезон тратит 25 кубометров воды. Чтобы собрать эту воду, нужна большая площадь.

Пытались и сеять фисташку. Когда считали ее лесным деревом, сеяли, как в лесу, густо. В 1949 году в урочище «Тамчи» в Таджикистане посеяли по 100 штук на квадратном метре. Думали, что для всех деревьев такой посев годится: для сосны, для ели, для фисташки.

И снова забыли, что фисташка не лесное дерево. Молодые сосенки в густой чаще сами собой изреживаются, подгоняют друг друга в росте. С фисташкой вышло иначе. Когда через 16 лет проверяли тамчинские посевы, они лишь немного поредели. Зато молодые деревца выглядели заморышами и выросли всего на полметра. В толщину их чахлые стволики едва достигали мизинца.

А как же в природе? Ведь там рядом с фисташками растут дикие травы, которые тратят воды ничуть не меньше, а может быть, и больше. И тем не менее фисташка рядом с этими растратчиками выглядит бодрой и здоровой, чем отличается от лесных деревьев, которые диких трав побаиваются.

Разгадку удалось найти сравнительно недавно. Все дело в почве. В пустынях в почве есть «мертвый горизонт». До него не доходят дождевые воды. К нему не дотягивается влага из грунтовых вод. Корни трав не могут преодолеть мертвый горизонт. Фисташка может. Поэтому травы ей не очень мешают. В поисках влаги корни фисташки проникают очень глубоко. Но, конечно, не на 20 метров, как иногда пишут. Ведь чтобы установить это, пришлось бы копать яму такой же величины, как очень глубокий колодец. И вряд ли кому могла прийти в голову подобная затея.

В жаркой пустыне фисташка — надежное пристанище для всего живого. В густой кроне вьют гнезда птицы. Под кроной находят тень все, кому она требуется. А плодами фисташки питаются и грызуны, и лисы, и даже дикий осел кулан. Они и разносят фисташковые орехи по пустыне.

Немногие из них прорастают. А если и прорастут, то молодая фисташка трудно начинает жизнь в пустыне. В первый год надземная часть очень скоро засыхает. Корешок сохраняется. На будущий год на старых корнях появится новый стволик. И снова от нестерпимой жары засохнет. Корешок теперь побольше. Он снова уцелеет. От него появляется уже не один, а два или несколько стволиков. И так год за годом. Когда фисташка возмужает, у нее, как память о трудной молодости, сохранится несколько стволов.

Манго тоже из семейства фисташковых. Но живет в райских условиях. Тропики. Дождевой лес. Слишком сильной жары не бывает. Засуха неизвестна. Столбик термометра почти не движется, застыв около 25 градусов. Тепличный комфорт.

Конечно, манго — вечнозеленое. Пышное. Красивое. Время от времени на темно-зеленой кроне высыпают молодые листья. Они слабые, поникшие, точно увядшие, как листья букета, когда в вазу забыли вовремя долить воды. Безжизненно висят, болтаясь по воле ветра. Издали кажется, что для просушки развесили на дереве носовые платки. Их в тропиках так и называют «листья-платки».

Чем объяснить такую странность? Экономией пространства (висящие «платки» занимают меньше места)? Или уходом от сильного освещения? К. Гебель остроумно заметил: может быть, не стоит искать причину? Может быть, такой причины вовсе нет? Просто во влажных тропиках слишком хорошо для растений и не нужно смолоду листьям так сразу вырабатывать механическую ткань для прочности? Зачем? Ведь им ничто не грозит. Дождевой лес дает гарантию, что лист не высохнет, не замерзнет, что его не коснется никакая другая беда. Гебель попутно напомнил о еже, на колючки которого иной раз падает яблоко. Если так случается, значит ли это, что колючки созданы для улавливания яблок?

Итак, беспричинные «листья-платки». Заманчиво, но согласиться трудно. Скорее всего причина есть. И весьма существенная. Сильные шквальные ливни. Вспомним, как они заставляют складываться листочки тропической мимозы. Они сокрушили бы молодой лист манго, если бы он торчал, а не болтался мокрым платком.

Цветки и плоды манго тоже свободно болтаются, раскачиваясь на длинных канатиках, но по другой причине. Не только болтаются, но и пахнут довольно сильно и неприятно. Пахнут затхлостью, тухлятиной и мышиной мочой. У многих людей запах цветков вызывает сильную аллергию.

Что касается плодов, то садоводы столетиями старались путем отбора ослабить неприятный запах. Они создали культурные сорта, которые считаются деликатесом. Знатоки утверждают, что лучшие сорта манго соединяют в себе нежный аромат абрикоса, дыни, розы, лимона и запах скипидара. Все же дикие виды манго, а их около 40 видов в Азии и Африке, имеют сильно вонючие плоды. Даже полудикие пахнут так, что европейцы, впервые попавшие в тропики, долго не решаются их попробовать.

Это с нашей точки зрения плоды вонючие. Но с точки зрения летучих мышей запах манго прекрасен. Они летят на запах цветков и опыляют их. Летят на запах плодов и разносят семена. Летучие мыши и сами пахнут не очень приятно. Как будто плохо следят за своим туалетом. От них веет той же затхлостью, что и от самого манго.

Окраска плодов тоже на них рассчитана. Мыши летают ночью, на цвет, на окраску не реагируют. Поэтому плод манго не имеет ярких цветных оттенков. Он в тон листве, зеленовато-желтый, сливается с окраской кроны. Будь плод манго красным, как яблоко, его перехватили бы птицы. Или обезьяны. Плоды на длинных канатиках — прямой расчет на летучих мышей. Ночью зверькам легко находить и опылять цветки и срывать плоды, если они не спрятаны в гуще листвы, а висят по краю кроны на длинных нитях.

«Печать» летучих мышей на дереве манго», — сказал знаток тропических деревьев Л. ван дер Пиджл. И он сказал правду. Манго в полной власти у летучих мышей. У самых крупных из них, которых называют летучими лисами. Чуть только начали поспевать эти необычной формы плоды, летучие лисы прибывают невесть откуда целыми эскадрильями. Кружатся вокруг деревьев, издают зловещие крики, вьются возле плодов, стараясь откусить сочной мякоти или захватить в рот целиком.

В ночной сутолоке больше портят, чем используют. Плоды градом сыплются на землю. Иной раз лисе удается схватить и сорвать плод с канатика. Тогда она стремглав уносится с добычей прочь, чтобы съесть в безопасном месте. Но сил хватает не всегда, и часто тяжелый плод с громким стуком падает на железную крышу какого-нибудь дома внизу. Жителям не до сна. Крыши буквально грохочут от падающих плодов манго.

Утром снова все тихо. Лисы исчезли. И только кучи помятых, истерзанных плодов лежат под деревьями и на крышах домов как свидетельство ночных приключений с манго.

Семейство горящих смол

Они начали исчезать с лица Земли очень давно. Никто не помнит когда. Не сами по себе, а с помощью человека. С тех пор как заметили, что капельки их горящих смол издают запах, который никто и никогда не вдыхал на Земле. Запах таинственный и непонятный. Назвали благовонную смолу ладаном.

Очень скоро молва о душистых деревьях Южной Аравии облетела весь мир. Уже в XVII столетии до нашей эры египетская царица Хашоб послала огромную флотилию за ладаном в страну Пунт, как называли тогда Южную Аравию. Ладан привезли. Заодно прихватили и сами деревья. Эти деревья из рода босвеллия и сейчас еще встречаются по возвышенным местам Сомали, но что ни год, то реже. В пустыне с топливом плохо, и деревья рубят на дрова. Босвеллия — деревце невеликое. Часто просто кустарник с бесформенным, кривым стволом и плакучими ветвями. На ветвях перистые, волосистые листья. Ладанную смолу собирают и по сей день. Ранят деревья, но никто не занимается их разведением.

Очень похожие на босвеллию деревья из семейства бурзеровых растут в Новом Свете: в Мексике и Калифорнии. Такие же корявые, такие же низкорослые. В высоту метра два-три, иногда семь-восемь. Ствол и крупные сучья непомерно раздуты, потом быстро сужаются и, переходят в пучки тонких ветвей. Концы молодых побегов красные и, если смотреть издали, кажутся скоплением красных цветков.

Стражи великих пустынь

Каспий отступал не раз. С незапамятных времен море становится все меньше, оставляя после себя соленый песок. Этот песок ветры развеяли бы по соседним плодородным землям и погубили бы их, покрыли слоем соли, если бы не селитрянка.

Селитрянка — небольшой куст. Ее сизоватые листочки-лопаточки точно специально созданы для собирания песка. Гонимые ветром песчинки ударяются о лопаточки листьев и падают под кустики. День за днем падают песчинки. Вырастает холмик под кустиком, точно его окучивали, как картошку. Ветер, конечно, двинул бы этот холмик дальше, как перемещает он барханы в пустыне, пересыпая песок все вперед и вперед, но селитрянка разбрасывает свои ветви, как будто бессильные торчать вверх, по песку. Холмик одевается сизым ковром ветвей и под их защитой растет вверх и вширь.

Вблизи от берега, где селитрянки высотою по колено, и кучки песка небольшие. Дальше от моря выше. До метра, а то и двух. Кучи становятся дюнами, и местность приобретает холмистый характер.

Скот не ест селитрянку, и она остается на пастбищах в обществе татарской лебеды и немногих других малосъедобных растений. От вытаптывания тоже мало страдает: кто же станет топтаться по кучам песка?

Поэтому ее шаровидные кусты можно обнаружить в самых неожиданных, в самых неподходящих для дикой травы местах: на окраинах городов, даже на железнодорожных станциях с их постоянной толкучкой и вечным скоплением народа.

Ботаники заинтересовались селитрянкой двести с лишним лет назад. Высаживали в садах. Росла неплохо. Но не цвела. Ждали годы, десятилетия. Цветки не появлялись. Даже славный К. Линней не мог добиться цветения, пока ему не пришла в голову счастливая мысль: создать селитрянке условия, близкие к ее родине — азиатской пустыне. Там она растет на засоленной почве. А садоводы выращивали ее на обычной садовой. Когда начали поливать соленой водой, цветки не замедлили появиться.

От своего открытия Линней пришел в такой восторг, что немедленно поместил в «Новых Комментариях» Петербургской академии наук в 1761 году статью под громким названием: «Загадочное растение селитрянка разъяснено!»

Однако современные ботаники считают, что селитрянка и по сию пору «полностью не разъяснена», хотя со времен линнеевской статьи минуло более 200 лет. Дело в том, что с помощью этого кустарника пытаются разрешить интереснейшую загадку ботанической географии, тайну происхождения флоры пустынь.

Чтобы доказать, когда и как возникла пустынная флора, нужно в первую очередь найти одно из самых древних пустынных растений. Самыми древними жителями пустынь могли быть виды, хорошо приспособленные к соленым почвам и встречающиеся в большей части пустынь земного шара. И тут на первый план выступают селитрянка и ее сородичи из семейства парнолистниковых.

Селитрянка отлично приспособлена к соленым грунтам. И встречается на самых разных континентах: в Африке, Австралии и у нас в Азии, в пустынях и в саваннах.

Но как попала в пустыни селитрянка, пока еще не совсем понятно. Одни считают, что она порождение пустыни, другие утверждают, что пришла в пустыни с соленых побережий древнего южного материка — Гондваны. Ясности полной еще нет.

В пустынях селитрянка — любимая пища животных. Ее сочные черно-красные ягоды сладкие и соленые одновременно. Видимо, это и привлекает животных.

В Монголии медведи ежегодно спускаются с гор, чтобы насладиться пустынным деликатесом. Два месяца блаженствуют и возвращаются обратно, когда уже нечего собирать. И не только медведи. Трудно найти животное, которое не соблазнилось бы отведать черных ягод. Волки и лисы, разные птицы и даже верблюды — все лакомятся необычными плодами.

Ведь селитрянка — единственное плодовое растение соленых пустынь. Люди тоже используют черные ягоды в своей кухне. Думают даже, что мифические лотофаги, возможно, питались не лотосом и не зизифусом, а плодами селитрянки.

В Новом Свете селитрянки нет. Зато там растет ее близкий родич — ларрея из того же семейства парнолистниковых. В пустынях Америки ларрея так же обычна, как в наших лесах береза, рябина или шиповник.

Почему-то эмблемой американских пустынь считаются кактусы. Но кактусы не так вездесущи, как ларрея. В самых сухих пустынях кактусы не растут. Воды не хватает. Ларрея растет. Она есть буквально в каждой пустыне. Даже в Долине Смерти, где месяцами стоит 40-градусная жара.

Там, где слишком сухо, кусты расположены редко. Друг от друга метров на шесть, на восемь. Между ними «свободное» пространство, которое занимают редкие травы, либо вообще голая земля. Зато в почве свободного места нет. Всюду корни, впритык друг к другу.

Кустов ларреи миллионы. Издали они кажутся странным садом. Каждый куст напоминает метровой высоты веер ветвей, воткнутых в землю. От горизонта до горизонта тянутся «сады» ларреи, и над ними висит запах креозота. Особенно после дождя. За креозотовый аромат ларрею на родине зовут чаще креозотовым кустом, хотя настоящего креозота из нее, конечно, не получают. Просто ее листья покрыты от излишнего испарения душистым смолистым веществом.

Ларрея напоминает селитрянку тем, что тоже не дает ветру уносить из-под себя слой накопившейся почвы. Вокруг кустов появляются маленькие террикончики.

Земляные белки и кенгуровые крысы с успехом используют их в качестве готовой основы зданий, где можно отлично устроиться на жительство, стоит лишь прорыть ходы сообщения и оборудовать необходимые апартаменты. Так же поступают змеи, жабы и ящерицы. Все они находят убежище и защиту под кустами ларреи.

Несравненную устойчивость к засухам ларрея приобрела благодаря «двухэтажным» корням и «сменным» листьям. Половина корней стелется у поверхности земли, собирая те крохи влаги, что выпадает с дождями. Другая половина спускается глубоко в землю, добираясь до грунтовых вод. Но даже при такой двойной тяге обычно воды не хватает, и тогда креозотовый куст начинает выходить из трудного положения с помощью листьев.

Когда погода не очень сухая, вырастают листья самые обычные: мягкие, зеленые. Ничего общего с листьями других пустынных растений — жесткими и маленькими. Только отблеск смолы на их поверхности говорит о том, что они защищены от излишнего испарения. Но вот становится суше, и первый комплект листьев опадает. На смену ему вырастают новые листья, уже не зеленые, а оливковые. Они более твердые, защищены более толстой тканью — кутикулой. Если засуха продолжается, креозотовый куст сбрасывает и эту оливковую роскошь, и тогда появляется третий комплект листьев, коричневых, еще более жестких. Они почти сухие и длиной в несколько миллиметров. Иногда листья сменяются четыре-пять раз.

Если сложить вместе все то время, когда ларрея покрыта листьями, получится в сумме около трех месяцев. Остальные три четверти года приходится обходиться без них. Остается совсем немного «дежурных» листьев.

Так было тысячи, миллионы лет. Но пришли люди, и жизнь креозотового куста изменилась. В пустыне провели дороги. Окантовали их, как всегда, канавами.

Обычно возле дорог дикая растительность отступает. С ларреей вышло по-иному. Придорожные кусты стали неожиданно прибавлять в росте. Вместо метра-полутора вытягивались на два с половиной — три метра. Выглядят более свежими. Листья теперь не опадают надолго. Висят не два-три, а девять месяцев. А то и круглый год.

Жара осталась та же. И влаги не прибыло ни на миллиметр. Кругом та же сушь. Но распределяется влага уже по-иному. С полотна дороги она скатывается в придорожную канаву. Канава становится микроводохранилищем. Оттуда креозотовый куст черпает дополнительную влагу для содержания листьев в течение долгой засухи.

Происхождение ларреи остается не менее загадочным, чем у селитрянки. Ведь креозотовый куст растет не только в пустынях Северной Америки. В Южной он тоже не редок. Тянется двухтысячекилометровой полосой вдоль пустынных предгорий Анд. Как мог проникнуть этот сухолюбивый куст из Южной Америки в Северную (или наоборот), если между ними лежит узкий, но длинный перешеек Центральной Америки, покрытый влажным дождевым лесом?

Ответа наука еще не дала.

Гармала и парнолистник

Путешественники, которые стремились проникнуть в глубь времен и восстановить пути странствий народов Востока, могли сделать это с помощью простейших наблюдений, если бы хорошо знали поведение растений. Достаточно обратить внимание на гармалу — растение, которое встречается возле колодцев в пустынях, будь они в Средней Азии или в Месопотамии.

Гармалу нельзя не заметить. Среди типичных пустынных растений с жесткими или опушенными листочками, или совсем без листьев (только бы меньше испарять!) гармала выделяется своим независимым видом.

Листья ее хотя и рассечены на узкие, нитевидные дольки, но зато сидят кучно, помногу, как маленькие веера. На полынь похоже. Нет у листьев гармалы ни защитной шубы из волосков, ни жесткости.

Цветки крупные, в пять лепестков, как у лютика: белые или чуть желтоватые. Кажется, будто на кусты полыни прикрепили лютиковые цветки. Только стройности полынной в кусте нет. Он раскидистый, развалистый и высотой пониже: едва в полметра вырастает, а то и вдвое ниже.

По густой листве видно, что расходовать влагу гармала не страшится. Это и на самом деле так, потому что корни ее спускаются в глубь земли так далеко, что дотягиваются до грунтовой воды. Будет дождь или не будет, для гармалы неважно.

Историкам, однако, более интересна не эта черта гармалы. Им важнее то, что встретить это растение можно чаще всего возле колодцев, где поят скот и где останавливались веками караваны. Она разрастается тут, а все другие травы исчезают. Объясняется это довольно просто: гармала несъедобна. Даже верблюды, которые охотно едят подобную проволоке верблюжью колючку, гармалу не трогают. Гармала же требовательна только к одному — к навозному удобрению. А уж его у колодцев хватает, поскольку скот топчется всегда. Семена этого растения прибывают вместе с теми же самыми караванами.

Раз поселившись, гармала удерживается возле колодца очень долго. Больше ста лет. Может исчезнуть сам колодец. И место, где он был, засыплет песок. И никто бы не узнал, где шли караваны и история плела свою запутанную нить, если бы не гармала. Растение останется и будет надежным гидом для историков.

А для биолога она живое напоминание прошумевшей жизни, свидетель того, что следы «тяжелой ноги» человека на лике Земли остаются надолго: на десятилетия, на века.

Однако все парнолистниковые, все эти гармалы, селитрянки и креозотовые кусты, так изумительно приспособленные к невзгодам, только кажутся устойчивыми, нерушимыми. Иногда достаточно что-то изменить в природе — и стройная система разрушится, рассыплется и исчезнет. М. Гиллам застала такой разгром в зарослях кустов парнолистника на островах возле Южной Африки.

В тех местах гнездится масса птиц. Особенно бакланов. Парнолистник для бакланов очень удобен. Ветви его деревянисты и крепки. Они вильчато ветвятся. В развилках гнезда укрепляются прочно и надежно. Гнезд бакланы устраивают столько, что листьев за ними не видно. Гнезда теснятся одно над другим: лесенкой, террасами. Под их тяжестью кустарник гнется, но не ломается. Чем старше куст, тем больше гнезд. Когда-то наступает предел. Перегруженный «ковчег» парнолистника не в состоянии бороться с птичьим засильем и начинает отмирать. Он засыхает, но на смену старым кустам приходит молодая поросль. Жизнь продолжается.

Но вот совсем недавно завезли на острова кроликов. Кроликам страшно понравились толстые, мясистые листья парнолистника. На островах были и другие растения с мясистыми листьями, но кролики предпочли парнолистник. Сначала они подбирали с земли опадающие зимой, в июле, листья. Затем объели нижние ветви, которые могли достать с земли.

А потом стали добираться до самых макушек кустов, несмотря на то, что кусты высокие — в рост человека. Делают они это очень просто. Используют гнезда бакланов как ступеньки и, словно по лестнице, легко и без хлопот добираются до верхних ветвей.

Но и это еще полбеды. Самое печальное в том, что кролики съели все молодое поколение парнолистника. Вплоть до самых крошечных всходов, чуть только они развернули семядольные листья.

Когда М. Гиллам в 1960 году приехала на остров Мееув, где кролики трудились семь лет, там еще встречались заросли парнолистника. На другом острове — Шаапене, куда кролики прибыли раньше, сохранились только отдельные кусты. Вместе с кустами удалились и птицы.

Кислички

В один из праздников ирландцы посылают своим друзьям и знакомым, тоскующим на чужбине, шемрок — тройчатый листочек кислички как память о далекой родине. Это старая традиция. Лист кислички — национальная эмблема Ирландии. Эта трава знакома каждому ирландцу с детства. Она всюду растет в тенистых лесах.

Кисличка ростом со спичечную коробку. Стебля нет. Идешь по лесу — одни листья. Пластинка листа тонюсенькая, как бумага. Трудно найти более нежное создание. Уж на что сыро, влажно в тенистом ельнике, а кисличка и тут на ночь складывает листочки, чтобы не испарять лишнего. Если случайно пробьется сквозь ветки солнечный луч, кисличка сложит листья и днем.

Несмотря на такую чувствительность, нежнейшая травка расселилась не только по Ирландии, не только по Британским островам, но по всему Евразиатскому континенту до самого Байкала и еще дальше. В этом ей помогли два обстоятельства: привычка к темноте и кислый сок листьев, к тому же еще и ядовитый. В соке есть соли щавелевой кислоты. Недаром англичане зовут обыкновенную кисличку «лесным щавелем». Пожевать листочек приятно, но есть опасно. Дикие животные это знают. Никто из них не ест листья кислички. Даже улитки. Домашний скот, если наглотается, то исход бывает печальный.

Темнота спасает кисличку от конкурентов — светолюбивых трав. Зато, если лес вырубают, кисличка гибнет. И не столько от натиска трав, сколько от ярких лучей солнца. Судьба «лесного щавеля» связана с темным лесом. Не станет его, исчезнет и кисличка. За Байкалом, где климат суше и мрачная тайга уступает место светлым, сухим лиственничникам, редким и солнечным, кисличка исчезает.

Цветки у кислички белые. Такие лучше видны во мраке. Насекомые находят их быстро. Нектара в цветках мало. Привлекает пыльца. Едят пыльцу охотно. Возятся в цветках долго, по минуте-полторы. В очень густом и тенистом лесу насекомые редки. Там цветки у кислички вырастают другие, нераскрывающиеся. Опыляются сами собой. Плодики дают такие же: круглые, зеленые. Стоит чуть задеть, взрываются, как маленькие гранаты, далеко расшвыривая семена.

У семян кислички есть приспособление для дальнейших путешествий, которое редко встречается в растительном мире. Семена в сухом воздухе сухие, в сыром становятся липкими. Упадет семечко на опавший лист бука или березы, намокнет и приклеится к нему. Лист, высыхая, свертывается круглым парусом, и малейшее дуновение ветерка уносит его далеко за пределы того места, где он упал. Вместе с ним путешествуют и семена кислички, улетая на километр и дальше совсем в другой лес.

Но большая часть кисличек великолепно обходится и без семян. Род кисличек большой, 800 видов. Таежных видов немного. Один обычен у нас в Евразии. Это и есть наша таежная кисличка. Два близких вида в Северной Америке. Остальные — выходцы из теплых мест. Множество — жители южного полушария: Чили, Южной Африки, Новой Зеландии. Образом жизни на нашу кисличку совсем непохожи.

Южные кислички крупные, как кусты картофеля. Света мало боятся. Растут больше по открытым местам. Поэтому и цветки не белые, а красные, розовые, желтые. Садоводы развезли их по разным странам. Если бы они могли предвидеть, что из этого выйдет!

Мирные на родине, красивые кислички повели себя за рубежом агрессивно. Быстро размножились и стали сорняками. Отделаться от них оказалось совсем непросто. Заполонили питомники и сады. Стали теснить картофель на полях. В Англии вот уже 50 лет, как осадили Лондон со всех сторон. Места выбирают разные, сообразно тому, где росли на родине.

Одна из них — кисличка ушковидная — родом с гор Новой Зеландии. Растет там по камням и скалам. Ей определили место на альпийских горах, среди камней. С горок она ускользнула на поля. У нее ломкий стебель. Стоит неосторожно задеть, стебель переламывается. Из одного растения образуется два, три, десять, сто… Если ушковидную кисличку изгоняют с полей, она не исчезает надолго. Отступает временно туда, где ее не тревожат, — на развалины древних замков, на стены и черепичные крыши заброшенных зданий. Или растет по краям булыжных мостовых, всюду, где мало почвы и много камня, где те же условия, что и на родине, в каменистых горах. Оттуда снова и снова летят ее семена. Кисличка так широко расселилась по свету, что с трудом удалось установить, откуда она родом.

Но кислички, которые размножаются семенами, — это еще не самые злостные сорняки. Гораздо более приспособлены их собратья, у которых мало семян, зато много подземных луковичек. Однажды садоводы завезли в Австралию кисличку с крупными желтыми цветками, которую назвали бермудским лютиком. Мода на бермудский лютик охватила всю Австралию. В Аделаиде ее продавали по три шиллинга и шесть пенсов за штуку. С помощью луковичек растение вырвалось из садов на апельсиновые плантации и стало национальным бедствием.

У многих кисличек луковички образуются в таком огромном количестве, что выбрать их из почвы оказывается делом совершенно бессмысленным и безнадежным. Чем больше садовод возится в земле, тем быстрее размножается кисличка. Луковички пристают к лопате, к обуви и легко перекочевывают на другой участок. Их выклевывают и разносят птицы. Когда же для очистки земли от сорняков применяют более совершенную технику — культиваторы, то создают кисличкам условия для безудержного размножения. Культиватор превращается в превосходную сеялку кисличных луковичек.

Чего только не испробовали в борьбе с назойливыми пришельцами. Единственным радикальным средством оказались… домашние куры. Двигаясь сплошным строем, куриная армада очищает плантацию от луковичек довольно надежно. Когда же и эта мера не помогает, приходится снимать верхний слой почвы и сжигать его.

Дикие животные действуют обычно на руку кисличкам. Кротовая крыса, которая живет в Средиземноморье, специализировалась по заготовке луковичек. Свои запасы хранит в норе. Нора огромная, с множеством боковых отсеков и центральным помещением — гнездовой камерой. Все загружено продовольствием.

К январю, когда в поле луковички начинают прорастать, в подземельях у крысы они не трогаются в рост. Видимо, крысы чем-то обрабатывают свои запасы, но поймать с поличным зверьков пока не удалось. Однако время идет. Наконец и в боковых подвалах появляются ростки. Над ними полуметровый слой почвы — непреодолимый, казалось бы, барьер. Но только не для кисличек. Ни одно из запасенных крысами растений не сможет пробить полуметровый слой земли. Кисличка может. И появляются над землей ее зеленые кустики.

Судьба луковичек, хранящихся в главном зале крысиной норы, иная. Они все время на глазах у дежурной крысы. Она сразу замечает появляющиеся ростки и немедленно обкусывает их так же, как мы обламываем весной ростки картофеля.

Пробовали проверить: действительно ли крысы любят луковички кисличек больше других продуктов. Или же едят их за неимением лучшей пищи? Сажали крыс в стеклянные ящики. Бросали разный корм. Зверьки выбирали кисличку. Семена других растений пробовали «на зуб», но не ели. А морковку, которой их кормят обычно в неволе, вообще браковали и не притрагивались к ней.

Огромная глубина, с которой кислички прорываются к поверхности почвы, поразила исследователей. Дж. Галиль решил проверить, какова же предельная глубина, с которой растение может выбраться на свет? Он закопал луковички на метр от земли, оставил несколько для контроля наполовину выше. Ждать пришлось дольше обычного. Однако все же эти неслыханно глубоко запрятанные крупицы жизни дали всходы. Зазеленели кустики, зацвели. Листья, правда, оказались вдвое мельче, но цветки такие же, как обычно.

Над каждой закопанной луковицей вырос букетик стеблей. Потом рядом появились новые растеньица, хотя там никто луковиц не закапывал. Они выстраивались по радиусам от главного кустика, как стрелки от центра циферблата у часов. Галиль раскопал землю и увидел странную картину. От материнской луковицы по горизонтали тянулись узкие тоннели, как будто прокопанные червями. По тоннелям стлались нитевидные корневища, на конце которых были толстые короткие наконечники, буравившие землю. Эти живые буравы проделывали тоннель более широкий, чем нужно для нити корневища; на корневищах образовывались луковички, и им нужно было место, чтобы разместиться. Каждая луковичка потом прорастала и давала надземный побег. Несколько таких побегов и выстраивались в линию, потому что сами корневища шли строго по прямой.

Когда Дж. Галиль следил за поведением «бурава», он заметил, что тот просверливает землю строго горизонтально, если луковичка закопана достаточно глубоко. Если же мелко, то уходит вглубь, пока не достигнет нужной для кислички глубины, где она может находиться в безопасности: ведь верхний слой почвы часто пересыхает. Но вверх «бурав» никогда не направляется и корневище за собой не тащит. Он, как автоматическое реле-регулятор. Его задача — сохранить луковички в земле, если что-то случится с кисличной там, наверху.

Поэтому, как ни стараются выпахивать сорняки, от глубокой пахоты кисличке нет никакого вреда. Чем глубже врезается плуг, тем глубже проваливаются луковички. Хоть на метр. А какой плуг пашет на метр?

Конечно, не все 800 кислиц так агрессивны. Многие такие же «недотроги», как наша таежная — «лесной щавель». И совсем уж не способна жить без помощи человека кислица клубненосная, что растет в глубине Анд, севернее озера Титикака. У нее красные стебли, оранжевые цветки и типичные тройчатые листья. Цветки семян не дают. Нет и луковичек. Для размножения служат клубни. Они похожи на картофелины, только более длинные и выемчатые.

Местное население употребляет клубни вместо картофеля. Диких родичей этого вида пока обнаружить не удалось. Видимо, давно вымерли. Да и культурная кисличка не расселяется далеко от озера Титикака. Пробовали ее вывезти в места с длинным днем, как картофель, но затея не удалась. На длинном дне ока (так зовут нашу знакомую жители) хоть и росла, но клубней не давала. Без клубней же ока обречена на вымирание, потому что других средств размножения у нее нет.