В голове был легкий туман и звуки слышались чуть глуше, чем раньше, словно в уши капнули воска. Я ехала верхом, Аверс шел впереди, ведя лошадь, и что-то говорил. Первые слова утонули, а дальше расслышала:
— … на землях Вугсане. Завтра к вечеру доберемся. Видишь вон ту скалу — в ней должна быть крепость Шуул. Если мы не ошиблись с предположениями, там нас должны встречать, или ждать… или хотя бы крепость должна быть занята нашими ратниками. Если пойти на запад от скалы — там уже поселения, и еще два замка. Рыс?
— Что?
— Ведь мы давно в пути, и многое что могло случиться — цатты, хищники, погода, обвал на перевале… Могли сгинуть и мы, и карты, и нас в этом Шууле ждали бы напрасно. Не считают ли нас наши соратники уже погибшими?
— Не знаю.
— Вдруг мы в списке без вести пропавших, нас никто и не ищет. Даже из-за карт.
— А почему же никто не ищет? — горло запершило от длинной фразы и голос немного сел.
— А кому мы нужны? Да, твои языки, мое оружие… но…
— А лекарю?
Аверс замолчал, а после что-то сказал, но слишком тихо — я не расслышала. Голова болела. Прошлая ночь не обойдется мне просто так. Ноги в еще сырых сапогах мерзли, под двумя плащами я чувствовала озноб, и это было не от мороза, а от жара, который разгорался у меня в груди все сильнее. Дышать тоже становилось трудно, но я молчала.
Я не хотела жаловаться на болезнь, Аверс все равно не сделает ничего, так что лучше было продержаться еще ночь и день. И путь будет как будет.
— Что?
— Рыс… — голос оружейника звучал с сомнением, и потому я опять услышала не все сразу. — Не знаю даже как сказать тебе… Вернее спросить тебя.
— Что?
— Ты можешь не простить мне подобного вопроса, но времени больше нет. Мы почти пришли, до Шуула рукой подать, и это припирает меня к стенке, не оставляя ни дня…
Звучало это, по меньшей мере, странно, но мысли мои немного спутались, и я не могла понять внезапную взволнованность Аверса.
— Если взглянуть на карты, и только представить себе наш Берег… даже отсюда, из Вугсане, можно найти путь куда угодно. Я хочу только сказать, что Берег огромен… И что дорог много… Ты бы со мной…
Я сдержанно кашлянула в ладонь, но оказалось, едва ослабив эту узду, кашель цепью перебил мне дыхание, и в груди стало совсем больно. Оружейник остановился, всмотрелся в мое лицо, а потом, притянув за фалду куртки вниз, коснулся своей холодной рукой моего лба. Скрывать больше было нечего.
— Рыс!
На его лице отразилось и страдание, и злость, или от чего-то еще он скривился. Мне хотелось только одного, чтобы он как можно дольше не убирал своей ладони, такой блаженной мне показалось прохлада замерзших пальцев.
— Так что ты хотел спросить?
Аверс уже не ответил, он скинул свои сумки с плеча, убрал почти всю поклажу с лошади, оставив лишь карты и сумку с флягой и вяленым мясом. Заскочил в седло позади меня и взял поводья.
— Мы оставим все?
— Лишний груз — лишнее время. На осторожность уже плевать, если мы не доберемся сегодня до настоящего тепла и укрытия, ты сгоришь.
За навесом заснеженных деревьев холмов видно не было, но мы знали точно, что их гряда уже тянется по правую сторону от нас параллельно полузаледенелой равнине. Снег, отражая солнце, слепил, особенно ярко горели те небольшие откосы, где не росли деревья и ровно лежали целые пласты слоеного снега. Получалось, что мы шли рысью в глубине поросшего оврага. Местами глубина сугроба была высокой и лошадь переходила на шаг. В неровных местах Аверс сам ее останавливал, а где-то переводил под уздцы, спешившись.
С начала дня мне казалось еще, что я выдержу оставшийся переход. С трудом, но выдержу. К вечеру же я едва держалась в седле, меня мутило, голова все время клонилась вниз, и если бы Аверс не держал меня крепко под живот, я бы упала. Мы дошли до устья ручья, где его поток начинался бьющим ключом и потому совсем не затягивался льдом, я и оружейник свернули вправо, спустя еще немного времени прямо из леса выйдя на тракт. Дорога была неплохо утоптана. Были видны рыхлые следы от копыт, колеи от телег и обозов.
— Это дорога на Раомс, — услышала я отяжелевший голос Аверса, — пришлось дать крюк, но через густой лес верхом до Шуула мы бы не пробрались. Здесь есть риск наткнуться на цаттов, но за то домчимся быстрее.
Лошадь хоть и была вымотана, а по дороге пошла действительно легче.
— Где-то здесь есть пересечение с крестьянской дорогой мельников… Она обходит эту цепь холмов и заводит за нее, к укрытой крепости. К сумеркам мы должны быть уже там. Держишься? Слышишь меня?
— Да.
Начинало темнеть. Время, не очень верно рассчитанное, обгоняло возлагаемые на него надежды, и миг прибытия к единственному прибежищу отодвинулся уже не к сумеркам, а к ночи. Дорогу мельников Аверс едва заметил — она была не разъезжена, и скорость опять упала. Мы ехали в свете лунной ночи, и это было нам на счастье. Когда впереди мелькнуло два огонька, Аверс спешился, и уже осторожно пошел вперед, продвигаясь еще медленнее. Впереди могли быть как враги, так и друзья. Кричать им, звать, так сразу не стоило. Нужно было сперва услышать речь, прежде чем кидаться в объятия.
— Останься здесь. Я пройду вперед, а потом вернусь. Старайся не кашлять, а если не стерпишь — кашляй в рукав. Жди.
Снег был сухой, и потому под сапогом не хрустел, для меня оружейник исчез совсем бесшумно. Для меня все в этом мире притупило звуки. Луна за моей спиной хорошо освещала все, что было впереди — корявую дубовую чащу, сугробы, слетевшую с толстой ветки сову. Недалеко от меня росло особо старое дерево, одна ветвь которого отломилась от собственной тяжести, и утопала сухолистной кроной в свежем снегу. В этой ветви, больше похожей на зрелое деревце, сломленное грозой, зияло дупло.
И в мою воспаленную голову закралась мысль о картах: действительно, кто знает, врагов или друзей мы встретим в Шууле? Если про крепость прознали и ее заняли цатты, то мы можем попасть к ним в руки, а вот карты нет. Враг, знающий каждую лазейку в занятых землях и землях еще не завоеванных… Тогда и исход войны будет предрешен. Мысль спрятать карты сейчас, пока мы еще ни в чьих руках, показалась мне здравой. Дерево приметное, на дороге не проглядишь. А свой последний долг по сохранности ценного груза я должна была выполнить.
Собравшись с силами, я спешилась и достала футляры. Доковыляв до дупла, обнаружила, что оно слишком узкое. Карты пришлось достать все, как есть завернутые в холстину, и сплющить, смять, как сминают письма, чтобы они пролезли в щель и заняли нишу. С боков я посрывала мха и залепила белизну ткани. Пустые футляры вернула в сумку, а вот забраться обратно в седло уже не смогла, сил не было.
— А ну стоять!
Крик донесся издалека.
— Аверс… — Я сорвалась с места и постаралась позвать шепотом, не громче, чем шелест.
Карты к ним уже не попадут… но если я не узнаю, куда он ушел и как далеко… если он меня не услышит! Я не смогу остаться здесь и просто ждать. С его следа я сбилась и застыла в тишине, обняв толстое корявое дерево. Сердце колотилось, пот стекал по лбу и слабость буквально подкашивала ноги. Голосов больше не слышалось. Я зажмурилась и впилась пальцами в кору.
— Аверс, — опять позвала я и замолкла с открытым ртом.
Мне показалось, что меня ударило молнией, хотя ни одной живой души не было в поле зрения, и никаких гроз не было и в помине. Вместо грома вокруг рассеялось нежное свечение луны, которая до этого на время зашла за облако и сбила меня со следа. Я ошарашено осела на колени, закрылась руками и простонала:
— Какая я дура…
Он же говорил мне, что дорог много и что Берег огромен… он же говорил мне, что нас, наверняка никто не ищет и считает погибшими…
— Какая я…
— Ш-ш-ш… — на мгновение на горящие от сильного жара губы, быстро легла шершавая ладонь. — Тихо!
Оружейник разгневано цыкнул и рывком поставил меня на ноги. Тут же за моей спиной раздался стальной дребезжащий щелчок. В кору, едва не задев, вонзился нож. Плечом он задвинул меня за ствол, а нож выдернул, и уже замахнулся, чтобы пустить его в видимого противника, но замешкался. Рукоятка ловко проскользнула между пальцами и легла в другую руку.
— Свои! — Разнесся его резкий выкрик. — Свои! Домто!
Послышался короткий условный свист, и стали различимы еще двое. Они появились дальше, чем первый, но данный сигнал оповещал отбой тревоги.
— Быть не может! — К нам подскочила фигура, и по голосу я действительно узнала сына коменданта. — Аверс?! Рыс?! Мы вас уже похоронили давно! Как вы добрались? У нас здесь пост, на Белом осколке, с него большую часть дороги и видно… Мы следим за дорогой мельника, и думали, что это разведчики цаттов. Как ты узнал меня?
— Эти метательные ножи я сделал для тебя по заказу коменданта. Свое оружие я признаю, даже если стану слепым. Домто, с разговорами лучше повременить. Рыс не здорова, ей нужно в тепло. Лекарь там?
— Да. Пойдемте, нам тоже можно уже не задерживаться. Мы заметили вас как раз тогда, когда нужно было уходить с поста. Утром на осколок придут еще трое. Мы уже свыклись с патрулями цаттов. Раньше, чем с рассветом, они не поедут…
Аверс вернул нож.
— На дорогу мельника они не ездят? Как вам удается пробираться незамеченными?
— Из наших на нее никто не выходит, — усмехнулся тот. — У нас есть путь сквозь холмы… Двести шагов подземного перехода в самом коротком перешейке и подъем в винных погребах крепости, он был тоннелем пробит для побегов еще сто с лишним лет назад… если вдруг будут держать осаду и выхода никакого…
Я плохо вникала в этот момент. С Домто разговаривал только Аверс, а я стояла рядом, осознавая, что из чувства догадки черпаются силы. Более того, я не верила в то, что оружейник может еще о чем-то стороннем вести разговор, когда в моей душе разносились вихри постигнутого и незаданного им вопроса.
— Вперед. — Домто махнул рукой и повернул в сторону.
Аверс подхватил меня под бок, закинув мою руку себе на плечо и практически понес над сугробом.
— Там лошадь осталась, пусть заберут.
— Подожди, — хрипнула я, попытавшись Аверса удержать от быстрого шага, но он не подождал:
— Сейчас каждое промедление может стоить тебе жизни.
— Я только сейчас поняла…
— Что?
Обернулись и наши проводники, но мне было уже наплевать, кто что услышит.
— Куда угодно, Аверс! Хоть на край земли… хоть на тот свет… — голос у меня совсем осип, превратившись в жалкий писк, и я всхлипнула со слезами.
— О чем это она?
— Она бредит, у нее уже давно сильный жар, — ответил Аверс, перехватил меня совсем и понес на руках. — Из последних сил еще в сознании держится.
Не смотря на то, что снова меня начал давить подступающий кашель, и в голове шумело, как при морском шторме, сознание мое было как никогда ясным.
— Осторожнее, здесь очень трудно пройти, — предупреждал Домто, и при луне и без нее, хорошо знавший дорогу. — Теперь здесь только острые камни, но скоро уже будет пещера.
— Это не бред, — как только соратники оторвались от нас чуть быстрее, по одному проскакивая к ровным участкам, я сказала уже шепотом, — и я не падаю в обморок. Я могу идти сама, я справлюсь…
Аверс повернул ко мне голову, торопливо, но едва слышно произнеся у самого уха:
— Я знаю, что значат твои слова. Мы после поговорим, в Шууле…
Ход был укрыт под земляным навесом у двух рядом стоящих сосен, низкорослых и кривых, как перевитые веревки.
— Нет, это все-таки невероятно, — голос Домто донесся уже с отголоском свода, и мы на его отклик вступили в темноту. — Как вы добрались?! Как нашлись?! Отец на себе чуть ли не волосы рвал, как узнал о прорыве цаттов именно в той стороне, в которую вас отправил. Своих людей! С такими картами? Надеюсь, они все еще с вами?
Я обмерла, вспомнив о них. Сумка с пустыми футлярами болталась у пояса.
— Да, — уверенно подтвердил оружейник.
Один из ратников разжег пару припрятанных факелов, которые неприятно зашипели от смеси воды и масла, но все же осветили тайные своды неширокого тоннеля, обложенного мощным камнем. Он был низкий и сырой, с усыпанным каменной крошкой полом, и воздух сюда плохо проходил. Голос сына коменданта прозвучал гулко, но по-мальчишески, с каким-то наивным восторгом:
— Теперь вы все равно, что снова дома! И мы спасены! Где буря счастья?
— Мальчишка, — не стерпев, воскликнул Аверс, — ты даже не представляешь, насколько я счастлив!
Это не был Неук. Это были узкие каменные коридоры, холод и безлюдность.
— Посади ее пока здесь. — Домто указал на лавку как раз на выходе из погреба. И обратился к ратникам: — Разбуди лекаря, пусть позаботится о ней. А ты бегом на кухни, и достаньте Соммниансу все, что нужно. Аверс, нам нужно к Ут-Фуберу немедленно. Немедленно!
Оружейник снял с меня сумку, сжал крепко запястье и даже качнулся, словно собирался сделать что-то еще, но передумал.
— Отцу грозит казнь. Его едва не посчитали предателем, узнав, что он выслал из Неука и вас, и карты. С нас всех снимут голову… Оставь, о ней позаботятся!
— Сомм поставит тебя на ноги.
Аверс нехотя сделал шаг назад и двинулся за сыном коменданта.
Я осталась одна и в моей голове был хаос мыслей, шума, чувств и мне казалось, что я схожу с ума. Зачем я оставила карты? Они нужны сейчас, а если их нет, то полетят головы…
Встав и вытащив из кольца в стене оставленный факел, я пошла через погреб и по проходу обратно. Какой-то частью я понимала, что это глупо — возвращаться одной в зимний лес ночью, но ведь прошли мы не много — от входа в пещеру до того дерева, где и бросили лошадь, совсем недалеко. Я достаточно сильная, чтобы дойти и забрать обратно… Сейчас это казалось мне столь же разумным, как и тогда мысль спрятать карты. Ноги я переставляла, не чувствуя их, они были деревянные, но еще слушались меня. Звуков вокруг не было, я практически оглохла, а глаза цепляли вниманием только следы, что мы оставили, добираясь к проходу.
С какого-то момента я поняла, что все вокруг одинаковое, — снег, луна, деревья, а я думаю о тех мгновениях, когда я впервые смела произносить вслух тайное, внутреннее, самое искреннее желание идти за Аверсом. Да! На край земли и на тот свет! Ведь он хотел спросить — пойду ли я с ним… И знание того, что он услышал эти слова не как бред, а как правду, приносило мне в жизнь… я даже не могла облачить подобное в слова. Всей своей сущностью я переживала власть любви над собой, — власть прекрасную, мучительную, сравнимую лишь с ощущением бесконечности, которую я испытала при встрече со Змеиным Алхимиком. Отчего эти чувства нахлынули сейчас, когда нужно было сосредоточится на поиске? Сердце, казалось, раскинулось, как море, — от края до края, от поверхности до глубины, оставаясь при этом без границ и берегов.
— Только найти карты… только найти карты… и я вернусь. И мы уйдем, и будем свободны…
Голоса у меня уже не было, но я проговаривала вслух беззвучно. Удача услышит меня и не отвернется.
… из темноты что-то вырвалось, и ударило по лицу, а саму боль тут же притушило, опрокинув лицом в снег. Его колючие и холодные крупинки забились в рот и ноздри. Разбитая губа задергала, а потом чуть онемела… даже страх не приходил, только отупленное недоумение. Я давилась и морозом, и тающими во рту ледяными комьями, пытаясь вывернуться и избавиться от боли, но даже на сильный и достойный рывок меня не хватило. Тошнотой к горлу уже подступил ночной кошмар, только эта же сила вдруг подняла меня из сугроба.
— Тьфу, девка… — ругань, которую начал вываливать человек, оборвалась. — Какого ляда ты забыла здесь!?
Это был злой, но очень глухой, сквозь зубы, рык.
— Пикнешь — убью! Шлюха обозная…
А дальше… дальше тряслась земля. Упало дерево, визжали лошади. Слышался людской крик. Я видела огонь, всплески снега, звуки смерти и борьбы проникали в уши сквозь пелену. Я встала и пыталась отбежать, но вдруг ноги перестали меня слушаться уже через четыре шага и я ухнула в горячую темноту.