Миракулум

Глава тринадцатая

Сны мне снились урывками — то чьи-то руки, то тусклый свет, то мучительная жажда и теплое пахучее питье. Быть может это и не сны — я проваливалась в забытье, приходила в себя ненадолго, ощущая озноб и тошноту от резких запахов, и снова в горячие сны без сновидений.

Когда я открыла глаза, впервые ясно понимая, что происходит вокруг, я увидела перед собой женщину средних лет в крестьянской одежде, и Соммнианса, одетого тоже в простое, как крестьянин. Он заметил мое пробуждение, и тут же подошел с плошкой травяного настоя.

— Наконец-то. Выпей, Рыс, маленькими глотками.

Питье было сладким с ароматом меда и прохладным. Я пыталась сама поддержать плошку, но на удивление не смогла справиться с рукой, так была слаба. Все мое тело было накрыто и полотном льна, и шерстяным одеялом, и плотной старой шкурой, я взмокла, и малейшие усилия немного выбраться из-под этой жаркой тяжести, вызвали лишь дрожь в мышцах.

— Сейчас уберу, будет легче.

— Я болела? Где я, Сомм?

— Ты у друзей.

— Как я рада тебя видеть…

— Голова ясная, мысли не путаются?

— Нет… кажется.

— Рыс, — лекарь присел на краешек кровати и шепнул, — мне очень нужно знать, карты исчезли, ты знаешь куда?

Я кивнула:

— На дороге мельников я их спрятала… я испугалась, что огни впереди это цатты, и они… могут попасть к врагу… я хотела вернуться за ними, я побежала в лес…

— Хорошо, — Сомм обрадованно заулыбался, — ты помнишь где?

— Там…

Я помнила дерево и дупло, но объяснить, как найти, не могла. И потому махнула рукой, нахмурившись.

— Больше не разговаривай, отдыхай. Тебе сейчас нужно много спать и пить. Я отлучусь на дня два, и вернусь. О тебе пока позаботится хозяйка дома.

— Сомм, сколько я здесь?

— Шестой день. Ночью был край, и к счастью ты выдержала. Жар спал, ты идешь на поправку.

— А Аверс здесь?

— Все расскажу потом. Постарайся сейчас снова заснуть. — Он положил мне руку на лоб, а потом провел по голове. — Набирайся сил.

Действительно, долго бодрствовать не получилось, я не заметила, как снова заснула. Так и потекло время — то сон, то явь. Женщина поначалу поила меня бульоном, потом стала добавлять в него сухари и мясо. На мои расспросы она ничего не отвечала, говорила лишь о том, что я должна есть и поправляться. В дом приходили какие-то люди иногда, я слышала, и каждый раз надеялась — это Аверс или Соммнианс, но лекарь появился лишь на четвертый день после ухода.

Я была в силах уже прохаживаться по комнате в своей длинной рубашке с накинутой поверх овчинной накидке, могла есть за столом, и иногда даже помогала перебирать хозяйке сухие травы. Я ждала новостей, и больше всего мне хотелось узнать, где оружейник.

— С ним все хорошо, он в крепости. Присядь, Рыс, я все тебе расскажу с самого начала.

Голубые глаза лекаря излучали свет и теплоту, но было в них и печальное, что встревожило меня.

— Еще тогда, осенью, в Неук стали прибывать гонцы с плохими вестями. От доверенных людей с того Берега начали доходить слухи, что цатты поставили на воду много новых кораблей, и к Побережью прибудет большая воинская поддержка. Хуже было то, что с других сторон в Неук приходили плохие вести о состоянии наших войск, мало провианта, запасов, мало оружия. Наши силы были истощенны. Воля короля слаба, знать разобщена, и никто не воспринимал всерьез, чем грозит жадность в войне. Северные дворяне думали, что Побережье своими силами отобьет захватчиков, которые пришли с моря и за собой не имеют земли, а значит им негде черпать ресурсы… Только цатты это не наши ратники, и не наши военачальники. Их дисциплина жестока, они лучше обучены, и войну ведут иначе нашей науке. Цатты, с поддержкой свежих сил, в семь дней сломили последние оплоты, взяли весь юг и двинулись дальше. Король, его министры и приближенные после долгих споров, решили сосредоточить все свои войска там, в центре, оставить на откуп земли Неука, и весь север и запад, надеясь измотать врага долгими переходами и наступающими холодами.

— Сомм… — я перебила друга. — Зачем мне знать все это? Цатты уже заняли все, я видела их войска. Так ли важно, что там решали король и его свита?

— Комендант получил приказ слишком поздно. Он благоразумно предположил, что всех, кто отступил из Неука может догнать быстро наступающие отряды с Побережья, и добыча их будет богатой.

— Карты? — Не выдержав, спросила я. — Секреты сплавов от Аверса?

— В первую очередь карты.

— Незнание земель не помешало цаттам продвинуться далеко и занять замки.

— Да, но земли востока? Там сейчас вся знать, все золото, все наши войска. Эти карты и для нас имеют огромное значение — попади они в руки хорошему стратегу, мы сможем не только крепко держать оборону, зная слабые и сильные стороны местности, но и заводить отряды цаттов в гиблые места.

— А почему Ут-Фубер отправил нас сюда?

— Он был уверен, что из-за горной цепи ближайшие земли и земли Вугсане не скоро захватят, что вы сможете добраться в укрытие раньше нас. Коменданту был дан указ занять эту маленькую крепость. Она хорошо укрыта, и мы сможем посылать весточки обо всем, что узнаем здесь. В Шууле только двенадцать человек, из них ратников — девять. Мы едва держимся, живя в холоде и без нормального провианта, спасает только сопротивление, с которым мы сотрудничаем, и которое рассредоточено по местным деревням.

— Здесь еще есть сопротивление?

— Да. Ты как раз наткнулась на один отряд, когда они устроили засаду гонцам цаттов. Они покинул их замок со срочными депешами, и люди, узнав про это, сумели их перехватить.

— А как они сумели узнать?

— В Раомсе есть наш человек. Он дал сигнал… ты убежала по лесу до самого тракта, как рассказывал один — выскочила прямо на них, едва не испортив ловушку. Тебя принесли в эту деревню уже без сознания, и мы в крепости не сразу узнали, что ты не сбежала, и не в плену.

— Вы думали, я сбежала?

— Мы многое думали. Только я не сомневался, что ты исчезла не по низкой причине, а по той, которая не оставляла тебе иного решения.

— Это было глупо. Нужно было все объяснить…

— Глупо. Но у тебя был жар, а голова в болезни не может трезво мыслить. Коменданту я уже доложил, что ты очнулась и идешь на поправку, все объяснил. Как только ты достаточно окрепнешь, мы заберем карты и в этой войне чаша весов наконец-то качнется в нашу сторону.

— Это потому здесь меня так хорошо кормят? — Догадалась я, улыбнувшись коротко. — Так выхаживают?

— Верно. Трудно охотится, не попадаясь патрулям, трудно добираться сюда, оставаясь незамеченным. Но я бы все равно пошел на любой риск, чтобы тебя вылечить, Рыс. Даже если бы от тебя ничего не зависело. Ты мой друг и ты мне дорога. Я тебя в беде не оставлю.

— Сомм, — я умоляюще посмотрела на лекаря, — а Аверсу ты тоже все рассказал? Он придет в следующий раз с тобой? Я… я хочу его увидеть.

— Если сможет. У нас там каждый человек на счету.

Какое-то время после этого разговора я думала о войне, о цаттах, о будущих сражениях, которые на время зимы утихнут, но с весной разгорятся. О многих людях, что там погибнут… А после поняла, что не ощущаю пыла, который позвал бы меня на защиту от захватчиков, не ощущаю праведного гнева против врагов. Во мне возникло лишь одно желание — жить, и сейчас — особенно сильно! Прочь от войны, убежать от бурь, пусть короли, страны, и целые Берега что-то отнимают друг у друга и что-то захватывают, а я хочу просто жить. Потому что Аверс позвал меня с собой, я нужна ему также, как он нужен мне. Я люблю его. И, если он любит меня, я смогу стать для него женщиной. Душа моя ожила, оживет и тело! Я уже ощущала это, когда обнимала его, а он меня, тогда в ночь кошмара…

Я слушалась хозяйку, спала, когда она гнала меня в постель, ела все, что приносила, даже если не было аппетита. Пила любые травяные настойки, и горькие и медовые. Мне самой не терпелось вырваться отсюда, выздороветь скорее. Кашель ушел быстро, жар возвращался лишь раз, все, что оставалось, только восстановиться настолько, чтобы дойти в Шуул. Соммнианс уходил на день, а после остался в доме, и, осмотрев меня, послушав со спины легкие, решил, что как раз в следующую ночь мы покинем этот гостеприимный кров.

Сердце мое замирало от счастья, я хотела увидеться с Аверсом, взглянуть в его серо-зеленые глаза, увидеть ухмылку уголками, услышать голос… и не важно, что он мне скажет при встрече, хоть будет поносить и ругать.

Лекарь вел меня через селение тропкой позади дворов. Она была протоптана узко, издалека и не увидишь, и уводила сначала к тракту, потом петляла по лесу, и выводила к дороге мельника уже со стороны. Ночь была облачной, и в темноте я приглядывалась часто то к одним, то к другим очертаниям деревьев, чтобы при скудном свете иногда возникающего месяца, узнать — на месте мы или нет. За время, и под тяжестью снега та сломанная ветвь могла и совсем упасть, что не найдешь приметного дерева, но я надеялась на лучшее.

— Сомм, а лошадь тогда вы нашли? Она была где-то на дороге оставлена.

— Нашли.

— Далеко от входа в пещеру было?

— Не очень.

— Это рядом должно быть. Где-то рядом.

Когда еще было пройдено десятка три шагов, и я остановилась на передышку, то дерево попалось мне на глаза само. Я обрадованно кинулась по сугробу, дотянулась к дуплу и обрадованно нащупала внутри плотные свитки в ткани.

— Здесь!

Лекарь помог мне достать все, спрятал их в сумку, и даже коротко обнял меня, радуясь.

— Теперь в крепость! Комендант поседел и полысел, дожидаясь этого дня.

Я шла торопливо, не смотря на скоро возникающую усталость. Лекарь тоже шел быстро, а потом вдруг придержал меня за локоть.

— Прежде, чем мы вернемся, я должен сказать тебе кое-что… По твоим словам, да и по твоим глазам понял, ты за этот путь сблизилась со стариком, верно? Не знаю, нежные ли ты к нему питаешь чувства, дочерние или дружеские, но пока ты была слишком слаба от болезни, говорить тебе не хотел, прости. Аверса нет в крепости. Он, в ту же ночь, как тебя спохватились, на поиски кинулся. И я, и еще пара ратников, и Домто. Не найдя, вернулись к утру. А оружейник нет. После мы узнали, что патруль цаттов следы засады увидел, кровь и убитую лошадь, которую не успели оттащить и спрятать из-за упавшего на нее дерева…

— Что с ним? — Еле слышно выдавила я, чувствуя, что ужас его первых слов, накатывает все сильнее. — Что с ним?!

— Цатты давно пытались вычислить сопротивление. Они ведь не раз уже нападали на обозы или на патрули, если тех не более трех всадников было…

— Сомм!

— Тем же днем они прочесали и лес, насколько смогли, и селения. Кого-то убивали на месте, кого-то брали в плен. Трупы мы находили и на тракте, и в сугробах в лесу. Аверс за эти дни не вернулся, а это значит, что он либо мертв, и тела его до весны не найти, или в плену.

Я закрыла лицо руками, и осела бы, если бы лекарь меня не придержал.

— Будь сильной. Это война, время не легкое. Прости, Рыс, я не мог сделать что-то большее для него и для тебя, чем сделал. Он был хорошим человеком, знаю. Идем.

Мы шли. Я шла, оглушенная услышанным, и мне не хотелось верить лекарю. Тяжелая крестьянская овчина давила на спину и плечи сильнее, чем чувствовалось раньше, и сапоги были с каменной тяжестью. На меня весь мир рухнул, все небо… и вдруг сердце трепыхнулось и застучало быстрее. Крохотный луч надежды кольнул его, и я ощутила, как огонь несется у меня по жилам с током крови и бросается в голову, затмевая все мысли, кроме одной: Аверс жив, и я должна спасти его! Я должна сделать все даже ради одной надежды на это!

Не давая себе опомниться на то, что творю, я увидела в стороне ствол упавшего тонкого деревца, засыпанного снегом. Бросилась в нему, дернула со внезапной силой в руках, оторвав его от щепы пенька и перехватила за копну ветвей. Лекарь едва успел полуобернуться на шум, как я ударила его по плечу и спине бревном, осыпав снегом. Он вскрикнул и пошатнулся, а я, немедля, кинулась ему на спину с весом деревца и своим, опрокидывая его совсем, лицом вперед, выбивая ударом дыхание. Несчастный Соммнианс только охнул и замолк в сугробе, как я вырвала у него сумку с картами и кинулась прочь.

— Прости меня!

У меня было горячее сердце, иначе я бы не смогла так бежать. Пылающая кровь давала столько силы, что я сходила с ума от ее избытка и не останавливалась ни на миг. Тяжести одежды я больше не ощущала, как и не ощущала тяжести прорыва сквозь бурелом. А когда выбралась на тракт, то замешкалась лишь на миг, вспоминая в какой стороне Раомс, замок цаттов.

Никто не кричал: что ты наделала, Рыс?! Что натворила?! Да как ты могла?!

Никто не нашептывал со стороны: подумай, куда ты идешь… к кому ты идешь… что ты собираешься сделать…

Никто не заламывал руки в мольбе и не хватал за подол платья: остановись! Опомнись! Вернись!

Я бежала, а потом шла вперед, готовясь к тому, что в любой момент наткнусь на патруль, и, если не повезет, меня подстрелят на расстоянии или затопчут лошадьми. А если повезет, то выслушают и поверят…

Едва я услышала, что Аверса нет, как все решилось само собой, не спросясь ни у совести, ни у разума, ни у страха. Вернуться в Шуул, добиваться всеми правдами и неправдами его поисков, — дело столь же мертвое, как и надежда на его жизнь. Ни дружеская поддержка лекаря, ни мое ценное для всех знание языков не могли мне послужить теперь опорой существования. Без оружейника я не смыслила его. Терять стало нечего.

И, может быть, в моей голове одно и тоже чувство тысячу раз повторялось одними и теми же словами, но я даже вслух стала произносить их, как заклинание:

— Без войны, без врагов, без противостояния… Просто хочется жить…

С рассветом несколько конных один за другим появились на тракте из-за поворота, еще издалека, заметив меня, один поднял арбалет. Я оторвала руку от сумки и замахала, надеясь, что они понимают эти простые слова:

— Стойте! Люди! Не стреляйте! Не стреляйте!