Мистер Пип

Глава двадцать первая

Вначале Грейс написала имена своих родственников на стенах комнаты для гостей. Дальше в ход пошли и другие темы. Мистер Уоттс и Грейс каждый записали свою историю и идеи. Они ссорились как два петуха. Они писали названия мест. Киета, Арава, Грейвсенд — задний проход Англии, через который она испражняется своими эмигрантами. Я услышала такое описание этого места много лет спустя.

Юные партизаны не знали, что идеи Грейс на самом деле принадлежали нам — сидящим рядом. Я не могу сейчас вспомнить их все. Я помню жалобы мистера Уоттса на то, что иногда она забывала как-то заканчивать предложения. Фраза просто прерывалась, и взгляд упирался в пустое место. Когда он сказал об этом, Грейс спросила его: «Что ты предпочтешь? Сидеть и болтать ногами на краю причала или засунуть их в жесткие кожаные туфли?»

Подозреваю, что мне запомнились лишь самые причудливые и странные записи из тех, что покрывали стены. Некоторые перепутались между собой. Обычные, но, возможно, наполненные более глубоким подтекстом истории, стерлись из памяти. Но вот эти я помню.

Вещи, которые говорят тебе, где находится дом.

За что цепляется память. Окно того дома. Дерево перед домом.

Красногорлая птица-перевозчик, легкая как авиа-письмо, которая перелетает Тихий океан с севера на юг и обратно, всегда верит, что найдет свой дом.

Непринужденность незнакомцев, которые спрашивают: Что вы знаете?

Рык автобуса, переключающего передачу в двух улицах отсюда, там, где дорога начинает взбираться вверх обратно в детство.

Сильный ветер, который придает индивидуальность всему, что подхватывает на пути (бумагу и листья).

Карта древнего моря, которая выглядит как веревочная сумка для покупок, включая верёвки, чтобы справляться с текущими и преобладающими ветрами.

Запах гнилых фруктов.

Запах свежескошенной травы и масла газонокосилки.

Священный покой человека, который прожил семьдесят пять лет на одном острове, и которому больше нечего сказать.

История мира

Шаг первый. Вам нужно много воды — и сверху, и снизу. Вода небес наполняет озера и реки. Теперь добавьте поровну темноты и дневного света. Пока светло, солнце вытягивает воду обратно, чтобы вновь наполнить небеса.

Шаг второй. Человек рождается из праха. И в конце жизни обращается в прах. И снова: то, что берется, возвращается обратно.

Шаг третий. Самый важный из всех. Возьмите ребро и создайте женщину, чтобы мужчина был не одинок, благочестив и сыт. Добавьте полную ложку сахара для удовольствия и горьких трав для слез. И того, и другого будет в достатке, а остальное просто следует за ними.

История памяти

Я скучаю по тому, как смеются на острове. Белые люди смеются совсем не так. Они сдержанно посмеиваются, это смех только для себя.

Я пыталась научить твоего отца правильно смеяться, и он учился. Но он не достаточно практикуется. Я скучаю по теплому морю. Раньше каждый день мы, дети, прыгали с причала. Но никогда по воскресеньям. Ты знаешь почему. Мне не хватает голубого цвета и летучих собак в сумерках. Я скучаю по звуку падающего кокоса.

Разбитые сны

Девушка, жившая по соседству в том месте, где я выросла, ходила во сне. Было просто удивительно, как далеко она могла добираться — все это время не прекращая спать. Однажды она отправилась на каноэ до рифа, добралась туда и вернулась обратно на свою циновку. Или иногда можно было заметить, как она быстро идет по пляжу, как будто опаздывает в церковь.

Однажды мы обнаружили ее в своем доме, сидящую за столом, ее глаза были закрыты, однако во всем остальном она выглядела так, будто ждала, чтобы ей подали охлаждающий напиток. Я собралась разбудить ее, но мама остановила меня. Что, если она видит сон… Сны — это личное, сказала она. И была права. Сон — это история, которую никто другой не может услышать или прочитать.

Благодаря снам, за всю историю галактики этот мир изобретался заново больше раз, чем звезд на небе.

Девушке в нашем доме, конечно, могло просто сниться, что она прыгает с причала, но это тоже считалось.

Как найти свою душу

Если ты солжешь матери, то, возможно, лишь почувствуешь, как румянец разливается жаром под кожей. Но позже, часа в два ночи, сидя в этой дурацкой машине, ты начинаешь чувствовать себя коварной обманщицей. Это ощущение должно откуда-то браться, и это так и есть. Оно прячется где-то глубоко в твоем теле. Бесполезно просить врача найти его. Он так же ничего не знает об этом, как и твой отец. Ты должна помнить об аде. Не стоит спрашивать отца. Его познания в географии не так уж глубоки. Ад для него куда менее важен, чем Лондон или Париж. Все. Что ты делаешь в таких местах — это ешь, гадишь и фотографируешь. Рай и ад — эти города находятся в твоей душе. Именно там ты выросла!

Твои шнурки для ботинок

Шнурки для ботинок бесполезны сами по себе. Нужна обувь, чтобы их можно было использовать. Человек без Бога — лишь плоть и кровь. Дом без Бога — пустой дом, ожидающий вселения дьявола. Ты должна осознавать границы.

Границы

Косы напоминают нам, что иногда тяжело понять, где заканчивается добро и начинается зло.

Мистер Уоттс и Грейс договорились собрать свои миры рядом, соединить их на стенах этой пустой комнаты и позволить своему ребенку самому выбирать, что ей захочется.

Но никто из них не хотел признать, что они оба хотят, чтобы дочь переняла именно их идеи и позиции, которые зачастую противоречили друг другу. Я знала — как и почти все — что мистер Уоттс не верил в Бога. Ему не нужно было заявлять об этом. Достаточно было посмотреть на него, когда моя мама приходила читать нам лекцию о дьяволе.

В классе он встал позади нее, подбородок склонен к груди, глаза закрыты, руки скрещены на груди, как будто он отвергал от себя все то, что слушали мы, дети. Теперь же, перед слушателями у костра, он явно показал, что не верит в Бога. Но сделал это с расстояния запасной комнаты. Если бы все пошло плохо, он всегда бы мог сказать, что изменился. Спас свою душу.

В голосе Грейс звучала отвага — и юмор, который ей удалось перенести на стену. Мистер Уоттс переживал, что Сара услышит веселый голос своей матери, и это уже само по себе заставит ее поверить в Бога. Грейс была убедительна, но, кроме этого, не поверить в него — означало предать свою маму. Мистер Уоттс оказался в затруднительном положении. Что делать? Его собственные записи выглядели как исследования. Они не были забавными. А они должны были быть забавными, чтобы конкурировать с интересными историями Грейс о душе и дьяволе.

Однажды ночью, очень-очень поздно, он прокрался в комнату и нанес белила везде, где на стене было написано слово дьявол. Вскоре цвет слова «дьявол» стал превращаться в бледно-коричневый. Мистер Уоттс воодушевился. Казалось, что угрожающее слово может исчезнуть навсегда. Через несколько дней он застал Грейс за наклеиванием малярной ленты, отделяющей имена его любимых, почти живых для него персонажей, от имен ее родственников. Когда мы услышали это, то один или два старших родственника Грейс тихонько захлопали. Остальные одобрительно закивали.

Мы знали, кому желаем победы в битве за запасную комнату, особенно моя мама. И когда все свелось к смеху, это уже не было соревнованием. Вот примечание, которое Грейс добавила к своим мыслям о разбитых снах:

Вздрогнувшая собака— это знак. Иногда собака поднимается и смотрит по сторонам, как будто ее блоха укусила за задницу. На самом деле она ищет, куда убежал сон. Иногда она просто ложится снова, кладет морду на лапы и ждет, когда он вернется.

Когда партизаны слушали эти маленькие истории, они смеялись, сверкая белыми зубами в отблесках огня. Настоящим авторам этих рассказов и анекдотов оставалось лишь улыбаться в тени самим себе. Одним их них была моя мама. На самом деле, большая часть того, что, как сказал мистер Уоттс, Грейс написала на стенах запасной комнаты, было маминым восприятием мира; много чего из этого мы, дети, слышали, когда она приходила в класс, чтобы обрушиться на наши головы.

На пятую ночь Мистер Уоттс представил на стене кусочек о Пипе против дьявола, который мы слышали в классе. Только мы, дети, знали историю этих дебатов. Теперь мы узнали, что бы случилось, если бы это попало в запасную комнату.

Мистер Уоттс бросил вызов Грейс, предложив описать дьявола. Когда он объявил об этом у костра, я почувствовала, как моей шеи коснулось дыхание мамы, хоть она стояла в отдалении. Это был один из тех моментов, когда я чувствовала, что мистер Уоттс обращается к ней лично. В битве за запасную комнату он собирался использовать их давний спор в классе в свою пользу. И она была готова к этому.

Я беспокоилась, что может случиться, если мистер Уоттс воспользуется случаем взять реванш. Я боялась, что ее непоколебимая вера отделит ее от всех нас. Она будет защищать идею о Боге и дьяволе, даже если для этого нужно будет нарушить правила, установленные мистером Уоттсом. И я знала, что будет, если она раскроет рот слишком поспешно: все, что оттуда выйдет — это гнев.

— Итак, — начал мистер Уоттс, — как мы может узнать это создание? У него есть рога? Он покажет визитку? У него безгубый рот? Нет бровей? В его глазах светится разврат?

Задавая эти вопросы, мистер Уоттс создавал дьявола перед нашими глазами. И так же быстро, как он создал этот образ у нас в головах, он разрушил его тем же объяснением, которое мы слышали от мамы.

— Мы знаем дьявола, потому что знаем себя. Как можем знать Бога? Мы знаем Бога, потому что знаем себя.

Маме должно было это понравиться.

Для тех парней среди слушателей, которым было известно, что такое однажды зарубить краснокожего, а затем тащить на себе раненного брата через горы, должно было стать облегчением услышать, что их кровь не такая уж и дурная. Эти парни, сидящие вокруг костра, были поражены тем, что мы, дети, уже слышали раньше в классе. Спор без победителя между мистером Уоттсом и моей мамой. Готовность мистера Уоттса поверить в одного созданного персонажа (Пипа), но не в другого (дьявола). Утверждение мамы, что дьявол более реален чем Пип. Припертая к стенке, она могла бы признать, что воплощенная версия дьявола — включая встречу с той ведьмой из ее детства, которая превратилась в отвратительную хищную птицу — это всего лишь шоу-бизнес.

То, что мы слушали, было вовсе не историей мистера Уоттса. Это не была история его или Грейс. Это была история, которую создали все мы. Мистер Уоттс показал нам то, как мы воспринимаем мир. У нас не было зеркал. Все те вещи и все остальное, что могло бы сказать что-то о том, кем мы были, и во что верили, было брошено в огонь. Я начинала думать, что мистер Уоттс отдавал нам какую-то часть нас самих в форме истории.

На шестую ночь мистер Уоттс рассказал сказку, как я думаю, собственного сочинения, которая показала, что бывает с тем, кто не верит. Не знаю, назвал ли он ее как-то, но я это сделаю. Я назову ее «История мухи-однодневки». На месте моей мамы вы бы чувствовали себя так, будто слушаете признание безбожника в том, что все, что он говорил, и все, во что верил, было неправильным. Потом я решила, что это был его подарок для нее.

История мухи-однодневки

Некоторые местности хранят свою историю в собственном названии. Например, улица Вишбоун (дословно — кость желаний, грудная кость у птиц, используется для гаданий — прим. переводчика). На ней жила черная женщина, известная как миссис Саттон, которая считала фантазии и мечты своим главным богатством. У нее был белый муж-всезнайка, который всего лишь учил работать по дереву. Это было бы не так уж плохо, не будь он никуда не годным учителем, который говорил, что ее богатство ничего не стоит. За что можно купить мечту? Сколько фантазий нужно отдать за мороженое или кусок мяса? Он смеялся и потешался над ней.

Мечты — очень впечатлительны, стоит сказать лишь одно жестокое слово в их адрес, как они начинают вянуть и погибают. Так и случилось. В самый важный момент своего рассказа она взглянула и увидела, как ее ни на что не годный муж вынимает стружку из волос на руках. Тогда миссис Саттон попыталась записать свою фантазию на бумаге. А чтобы перестраховаться, обернула ее вокруг маленького камешка, который носила в кармане.

Обычно после обидных слов она уходила в укромное местечко и там ждала, пока разрушенная мечта не вернется. Но не в этот раз. Когда она ушла из дома, ее муж даже не обратил внимания. Но позже, когда она не вернулась после наступления темноты, он забеспокоился.

Он ждал, когда она позвонит, потому что думал, что она так и поступит. Позвонит из какой-то одиноко стоящей телефонной будки где-то в ночи и попросит его приехать и забрать ее домой. Он ждал и ждал звонка. Пока просто не смог больше ждать и выбежал, что найти ее.

Кто-то сказал, что видел, как она шла по направлению к реке. Что теперь кажется похожим на правду. Почему? Потому что через несколько дней после ее исчезновения на берег вынесло кусочек бумаги, и он запутался в ветках упавшего дерева. Текст, написанный от руки, еще можно было частично разобрать. Насколько можно было понять, миссис Саттон думала, что она — муха-однодневка. Ее муж, который раньше ни во что не верил, оказался единственным, кто принял это всерьез. Фактически, только муж, который раньше вел себя как глупец, связал эту мечту с исчезновением его жены.

Он даже пошел дальше. В библиотеке, где мистер Саттон собирался больше узнать о превращении своей жены, он выяснил, что муха-однодневка может жить до трех лет в иле на дне реки.

Следующую неделю он бродил по берегам реки, разыскивая след своей жены. Печальное зрелище. Представьте себе мужчину, вглядывающегося в воду, чтобы разглядеть ил на дне. Он полагал, что его жена появится снова, когда решит, что пришло подходящее время. Тогда он вернулся в библиотеку, чтобы узнать больше о жизненном цикле мухи-однодневки.

То, что он прочел, не слишком его воодушевило. В день своей смерти муха выходит из реки и превращается в насекомое с крыльями. Затем ленивые негодяи самцы летят в тень деревьев на берегу. Когда самки воспаряют над рекой, самцы налетают на них. Забеременев, самки мух летят выше по течению и скидывают яйца в реку. Как только работа оказывается выполненной, то они в изнеможении падают в воду. А здесь уже их поджидают лягушки.

Сложно было сказать, какая стадия жизненного цикла больше всего привлекала миссис Саттон. Нетерпеливые самцы или голодные лягушки.

Мальчишка, которой ехал домой на велосипеде мимо реки, рассказывал, что видел, как мистер Саттон бродил вдоль реки, наклонив голову и полностью отдавшись поиску. Он старался разглядеть сквозь толщу воды то место, где, как он предполагал, его жена похоронила себя вместе с миллионами других личинок. Бедный мистер Саттон. Он орал и ругался, пытаясь попасть в лягушек камнями, которые десятками носил в карманах.

Нам понравилась эта история. Я не знала, где мистер Уоттс ее выловил. Возможно, он придумал ее здесь же. Мы смеялись. Партизаны улюлюкали. Им особенно понравилось, как мистер Саттон пытался попасть в лягушек. Все так смеялись, что никто не заметил, как мистер Уоттс нашел взглядом маму и улыбнулся.

На шестую ночь мы также узнали, что Сара, будущий обитатель запасной комнаты, заболела. Менингит. Когда мистер Уоттс сказал это, его голос будто заледенел. Он пристально смотрел в огонь; в первый раз за все время маска Пипа почти сползла с него. У нас не было сомнений: то, что он сказал, не было выдумкой.

Когда мистер Уоттс справился с собой, он рассказал нам, как он и миссис Уоттс похоронили свое дитя. Долгое время они стояли, прижавшись друг к другу, над только что засыпанной могилкой. Мистер Уоттс сказал, что они простояли так, пока не настала ночь, и у них не осталось больше слез; они молчали, так как слов тоже не было. Никто еще, сказал он, не придумал подходящие слова для таких моментов.

— Горе — сказал он, — и мотнул головой назад в темноту. Он описывал, как миссис Уоттс погружалась в депрессию. Мы слушали, как утром она не могла встать с кровати. Она не хотела разговаривать. Потеряв надежду на то, что она поправится, мистер Уоттс вспомнил о раке-отшельнике. Как часто за свою жизнь рак-отшельник меняет домик? Три, четыре раза? Мистер Уоттс полагал, что это может стать решением. Новый дом, новые окна с другим видом. Но что, если ее несчастье последует за ней? Нет. Мистер Уоттс решил, что единственным способом исцелить его возлюбленную Грейс станет, если она создаст себя заново.

В первый раз мистер Уоттс обратился к слушателям с вопросом.

— Знает ли кто-то из присутствующих, кто такая царица Шебы?

Он оглядел наши освещенные огнем лица. Я стояла рядом с мамой. Я слышала, как ее неглубокое дыхание участилось. Я чувствовала, как растет ее возбуждение, пока она уже просто не смогла сдерживаться. Она должна была сказать. И не поднимая руки, как было велено делать нам, детям, она выпалила:

— Это из Библии.

Услышав ее голос, мистер Уоттс повернул голову ровно настолько, насколько было нужно, как будто точно знал, где она стоит. Мне казалось, он всегда знал, где среди слушателей стоит мама. Он улыбнулся старому врагу.

Как и когда-то в классе, он жестом предложил ей продолжать. Но теперь на нас смотрели и другие. Один из партизан поднялся и пошел вперед, разделяя слушателей своим мачете, чтобы увидеть, кому принадлежит голос. Теперь, когда к ней было приковано всеобщее внимание, мама испытывала несвойственную ей неуверенность. Она наклонила голову. Ее голос звучал слабее, чем раньше, и она скорее обращалась к земле под ногами, чем к тем, кто смотрел на нее.

— Царица Шебы была мудрейшей черной женщиной, которая отправилась на поиски Соломона, чтобы увидеть, может ли его легендарная мудрость сравниться с ее собственной.

Это то, что она сказала. Она и мистер Уоттс смотрели друг на друга, и именно мистер Уоттс решил закончить вот каким образом. Он обвел взглядом остальных слушателей и начал читать по памяти отрывок из Библии короля Иакова (перевод Библии на английский язык, выполненный под патронажем короля Англии Якова I): «и беседовала с ним обо всем, что было у нее на сердце… и не было ничего… чего бы он не изъяснил ей».