Мне не всё равно

Разговор

В начале я подумала, что мне повезло: за столом, куда меня усадила хозяйка, оказался Дмитрий Иосифович, которого я немножко знала. С ним всегда можно было найти тему для разговора, причем разговора интересного.

Еще за столом оказался мужчина лет сорока, вполне симпатичный и дорого одетый. Он озирался по сторонам, явно пытаясь найти знакомых. Все мы пришли на день рождения Марины, возраст которой точно не знал никто. Она находилась в том возрастном промежутке, когда хороший уход за лицом и телом еще дает поразительные результаты, сбивая с толку даже самых искушенных наблюдателей. Ей могло быть тридцать пять или сорок пять... Вот об этом и рассуждали тихонько дамы за столом слева. Справа разговору мешал мужчина, долго и громко говоривший по мобильному телефону. Всего столов было штук пятнадцать, они стояли на поляне, окруженные легкими шатрами. В большом центральном шатре играли музыканты, в других размещались столы с едой. Я пришла с опозданием, никого из знакомых увидеть не рассчитывала (довольно случайно попала в гости), хозяйка усадила за дальний стол.

Незнакомый мужчина представился и даже протянул визитную карточку — Андрей, бизнесмен, с именинницей знаком через ее мужа, с которым есть общие дела. Мы втроем немножко поговорили о погоде, после чего нашу компанию пополнили еще двое — мама с дочкой-подростком, Нелли и Катя.

Мы некоторое время ели в тишине, прикидывая: о чем бы еще поговорить? Пауза затягивалась, и тогда Нелли принялась рассказывать о том, как вчера они с дочкой побывали на модном мероприятии. Катя оживилась и стала перечислять известных людей, которых ей посчастливилось там увидеть. По ходу выяснилось, что сама Катя занимается балетом в частной студии, и вчера они с подружками, в бальных платьях, выносили предметы для продажи на благотворительном аукционе.

— Мода пошла на благотворительные аукционы, — проговорил Дмитрий Иосифович, — почти ни одна столичная тусовка без них не обходится. А если присмотреться повнимательнее, то, как говорится, замах на рубль, а удар на копейку. Затраты на организацию этого гламура, на приглашение аукциониста известного превышают выручку.

— Ну, важны не только деньги, — встряла я, — есть еще тема популяризации благотворительности. Хотя, согласна, как-то уж очень быстро у нас все модное становится гламурным, проще говоря — пошлым.

— Ну зачем вы так, — обиженно протянула Нелли, — вчера люди активно покупали вещи, которые наши «звезды» пожертвовали для этих целей. А еще — картинки, нарисованные детьми «звезд»...

Мужчины хмыкнули, но, не желая больше спорить, излишне активно стали обсуждать с вовремя появившимся официантом заказ горячих блюд. Я решила, что тема исчерпана, но тут раздался голос Марины, которая, оказывается, услышала наш разговор, совершая хозяйский обход гостей.

— Неблагодарные они все, — сказала она, — сколько ни делай, все равно спасибо не скажут...

— Вы про кого?

— Про объект вашей хваленой благотворительности — про сирых и убогих. Мы с мужем дом купили в деревне, довольно далеко от Москвы, зато вода и лес чистые; решили газ подвести. Там магистраль недалеко, только отвод надо было сделать за свои деньги. В деревне как узнали, так и побежали просить: нам бы тоже, что вам стоит?! Ладно, думаем, надо налаживать хорошие отношения с соседями, оплатили мы трубу на всю деревню. Так опять пришли: разводку по домам тоже не хотят оплачивать! Потом пришлось оплатить газовые плиты и подключение. Думаете, хоть кто-то нам спасибо сказал? Единственный вывод, сделанный местными жителями, знаете какой? Наворовали, нахапали, теперь нам крохи кидают с барского плеча!

— У нас история многих состояний небезупречна, к тому же долгие годы в головы вбивалось подозрительное и даже враждебное отношение к богатым. Помогать должно государство, а богач если что и сделает, то только с прямой выгодой для себя, небескорыстно.

Я посмотрела на Дмитрия Иосифовича, он кивнул:

— При этом государство, власть, тоже ненавидят. За исключением Президента — он отдельно, он хороший... У нас человек бедный крайне редко в своих бедах винит себя, свою лень или пьянство. У нас бедный человек ищет виноватых и всегда их находит: власти, инородцы и богачи. В этом смысле ситуация тупиковая, частная благотворительность всегда будет под подозрением. Благодарности не ждите.

Мы немного помолчали. Хозяйка пошла к другим гостям, музыканты заиграли что-то легкое, танцевальное, между столов с визгом пробежали нарядные дети... Я уже очень хотела поговорить на другую тему, но почему-то продолжила все о том же:

— Между прочим, мы с вами тоже в деревне находимся, и если кто-то из местных проходит сейчас мимо забора, возле которого выстроились не поместившиеся во двор машины, он тоже испытывает классовую ненависть.

— Здесь местные все небедные — Подмосковье...

— Так ведь и машины у калитки — не «Жигули», а джипы навороченные, «Ягуары» и «Бентли»... Нет предела совершенству, нет лимитов у зависти. Поэтому и на Западе, где давно научились и много лет успешно проводили всякие благотворительные базары, аукционы и балы, сегодня готовы отказаться от них, — в глазах многих людей все это выглядит забавой богачей, развлечением элиты... А ведь на Западе нет такого азиатского, такого чудовищного имущественного расслоения! У них, у развитых, самые богатые и самые бедные хоть в каком-то взаимодействии находятся, хотя бы в бинокль друг друга видят, а в России разрыв такой, что одни других в телескоп не разглядят... В том смысле, что слои эти живут настолько отдельной жизнью, что даже и представить себе не могут ничего другого. Катя в какой школе учится?

— В частной, на Рублевке, — машинально ответила Нелли и добавила раздраженно: — По-вашему, я должна была отправить ее в какую-нибудь районную, затрапезную? Чтобы ей завидовали, чтобы травили, чтобы не с кем было общаться?

— Подозреваю, что в школе, куда Катя ходит сейчас, есть другие проблемы: как бы не хуже одеться, чем другие, как бы машина, на которой меня привозит водитель, не была дешевле, чем у других...

Нелли хотела что-то мне ответить, но махнула рукой и засмеялась. Катя поправила пиджачок известной фирмы и побежала к знакомым девочкам. Я же вдруг обратила внимание на Андрея, который до сих пор не вставил ни словечка, а между тем слушал наш разговор довольно внимательно.

— Андрей, а вы занимаетесь благотворительностью? У вас же вроде довольно крупный бизнес...

Андрей усмехнулся:

— Наивные вы... Неужели не понимаете, что у большого бизнеса частной инициативы практически быть не может! Куда власть велит, туда и направляем деньги, причем в тех объемах, какие требуются. Надо на спорт — перечисляем на спорт; пошла мода на повышение рождаемости — стали отстегивать на всякие детские программы. А если откажешься — жди неприятностей. У власти есть много возможностей испортить жизнь и развалить бизнес. Не таких инициативных обламывала.

— И что? — не успокаивалась я. — Неужели вы не поддерживаете хоть какую-то благотворительную программу по собственной инициативе?

— Поддерживаю, но стараюсь делать это тихо, без рекламы.

— Это по-христиански, — уверенно сказала Нелли, — добрые дела надо делать тихо.

— Да при чем тут христианство! Просто даже перечислять деньги — большая бюрократическая морока, и — жди налоговиков. которые всегда правы и всегда голодны. И потом... мне все-таки кажется, что человек сам виноват в своем счастье или несчастье. Благотворительность культивирует иждивенчество, консервирует застой. В той же Америке хваленой уже не знают, что делать с целым поколением бездельников, выросших на социальные пособия. И к отсталым странам не надо лезть со всякой там гуманитарной помощью, поскольку, пройдя через кризис, страна имеет шанс «выздороветь», выдвинуть своих лидеров, рвануть в развитии. А если добрые дяди начинают раздавать еду, если разворачивают госпитали, куда приезжают работать самоотверженные врачи, если списывают бедненькой стране долги, то все так и будет продолжаться многие годы. Очень быстро начнется спекуляция гуманитаркой и похищение волонтеров.

— Ваши рассуждения всем хороши, — сказал Дмитрий Иосифович, — но в теории. A на практике, пока такая страна самостоятельно пробивается к светлому будущему, погибнут десятки тысяч детей, стариков и женщин. От голода и болезней. Презираемые нашими патриотами западные либеральные ценности исповедуют бережное отношение к каждой человеческой жизни. А у нас по-прежнему: лес рубят, щепки летят! И никого не жалко...

— Нет, жалко, но только конкретного несчастного человека, — снова включилась в разговор Нелли, — я вот милостыню часто подаю. Вижу человека, сочувствую ему и подаю...

— Ну да, а он сидит с протянутой рукой у подола вашей дорогой шубы и думает: вот, грехи замаливает своими копейками! Совесть усыпляет барыня... — Дмитрий Иосифович потянулся за сигаретой, но так и не взял ее, сообщив окружающим, что недавно бросил курить, но иногда об этом забывает.

Пачка сигарет принадлежала Андрею, он закурил и сказал:

— А я на улице милостыню не подаю. Сознательно. Именно потому, что уверен: попрошайка скажет «храни тебя Господь!», а сам будет ненавидеть тебя. Его темная энергия может сильно повредить моей ауре.

Мы уставились на Андрея. Что угодно ожидала услышать от этого человека, только не про темную энергию. Как-то уж очень средневеково... Андрей открыл рот, чтобы что-то добавить, но тут зазвонил его телефон. Бизнесмен посмотрел на экран, лицо его изменилось — стало приветливым, энергичным, как будто звонивший мог увидеть собеседника. Андрей громко заговорил на хорошем английском и стал похож на делового западного человека. Он поднялся из-за стола и пошел в сторону дома. Из разговора было понятно, что Андрей обсуждает с западным партнером некоторые детали выхода его компании на мировой рынок. Уже заворачивая за угол здания, он что-то говорил о большом благотворительном фонде, который только что зарегистрировала эта компания.

— Ноблес оближ, — улыбнулся Дмитрий Иосифович.

— Причем через не хочу, — ответила я.

— Ничего, привыкнет.

В своей деятельности каждый человек руководствуется собственными мотивами. И все они связаны с какими-то личными ценностями, с тем, что человек считает важным и нужным делать. Поэтому не имеют смысла попытки выстроить некую классификацию, выделить основные причины, побуждающие людей заниматься благотворительностью. Причина — у каждого своя, связанная с его собственной историей. С его судьбой.

Одному просто не жалко, второй привык бросаться деньгами направо и налево, куда ветер пoдyeт, тpeтий принимает все близко к сердцу, четвертый считает это своим долгом, пятый отмывает деньги, а шестой таким образом искупает какую-то вину. Но какими бы ни были мотивы, побуждающие человека заниматься благотворительностью, это его личное дело, его путь, и плохими или хорошими они быть не могут, если благотворительность достигает своих целей, если она решает чью-то проблему. Какая разница больному, помог ли ему человек, сам когда-то переживший подобное, или человек, которому было все равно, на что «отстегнуть»? Мы привыкли во всем, а особенно в делах благотворительных, искать какие-то скрытые мотивы, какой-то подтекст. Нам бывает страшно любопытно узнать, что подвигает человека делать то, что не приносит ему никакой выгоды. Жизнь учит, что просто так ничего не бывает, «бесплатный сыр только в мышеловке». Но ведь что-то же вынуждает человека отдать свои кровные на решение чужих проблем...

Вынуждает или побуждает. Может быть, так проще всего исправить свои собственные совершенные когда-то ошибки. Может быть, на чужие беды в нас откликаются свои испытанные когда-то горести. Но главное в этом — не конкретный побудитель, а то, как мы распоряжаемся своим выбором — участвовать или не участвовать в помощи другим. Можно считать, что «все равно всех проблем не решить», «благотворительность плодит иждивенцев», «неизвестно, куда идут деньги», и отказаться от добрых дел. А можно проследить за путем денег, привезти их самому, вложить наличность в конкретные вещи; решить хотя бы одну проблему; помочь тем, кому помощь будет действительно во благо.

Я не занимаюсь благотворительностью. Некоммерческая деятельность, филантропия, а лучше — социальное инвестирование. Понятие «благотворительность» дискредитировано в сознании российского общества примерами попыток пролезть в игольное ушко и преследования корпоративных интересов, а также многодесятилетней, культивируемой государством нелюбовью к успешным людям, способным от души потратить деньги на что-нибудь, кроме себя самих.

Для меня стимулом к трате денег не на себя является некоторое несовершенство общества, правил, в нем установленных, а также граничащая с грехом гордыни вера в то, что я что-то могу изменить.

Что касается благодарности за благоугодное дело, то напомню один известный анекдот.

На почту под Новый год приходит письмо от ребенка для Деда Мороза с просьбой прислать ему пальто, теплые штанишки и варежки. Почтальонша прослезилась, показала письмо сотрудникам, скинулись, сколько могли, и собрали на пальто и штанишки, а на варежки уже не хватило. Послали. Приходит в ответ письмо, мол, спасибо, Дедушка Мороз, хорошие штаны и пальто. А варежки, должно быть, на почте украли...

Я благодарности не жду и стесняюсь, но стараюсь требовать отчета об эффективности использования гранта.

Что касается светских благотворительных мероприятий, не вижу ничего предосудительного в совмещении личных или гламурных целей с благотворительными или филантропическими. В какой пропорции они сочетаются — дело вкуса. Мой вкус предписывает мне относиться к благотворительному пиару как к вынужденному обстоятельству. Известно, что и индивидуум, и общество пугаются неизвестного и непонятного. Если твоя деятельность непонятна обществу или скрыта от него, то можешь ожидать, что в худшем случае тебе «подпустят красного петуха», в лучшем — пойдет слух, что ты на самом деле пьешь кровь христианских младенцев. Поэтому необходимо сообщать о своей деятельности, особенно о той, к которой тебя никто не принуждает и которая ведет к твоим очевидным финансовым издержкам. Прозрачность здесь просто необходима.

Но в целом — именно дело вкуса. В конце концов, тратятся не чужие деньги, и любое морализаторство на тему «как некто должен тратить свои деньги», я считаю неприемлемым и признаком «шариковского» сознания.