Моё большое маленькое Я

17 Мои дни стали разнообразными

Когда Анджелике исполнился один месяц, работы в гостинице были уже закончены, оставалось только устранить некоторые недоделки, проложить телефонную линию и подключить здание к Интернету. Основное было уже сделано. Номера были готовы к приему гостей, туалеты и ванные комнаты работали, кухня и электрооборудование находились в прекрасном состоянии.

Софи занималась решением всех вопросов, ей помогали местные жители, которым предстояло работать в гостинице, а для меня серьезных дел больше не осталось. В первое время я должен был заниматься управлением гостиницей, так как уход за ребенком отнимал у Софи много времени; потом, когда Анджелике исполнится три месяца, я вернусь домой, а Софи поедет со мной, чтобы показать внучку бабушкам и дедушкам. Вначале мы поедем в Италию, к родителям Федерико, а потом Софи уедет в Париж, к своей семье.

Софи планировала открыть гостиницу примерно через месяц. Дел у меня никаких не было. Я бездельничал и часто приходил посидеть с Анджеликой. Я говорил девочке, что я ее дядя по линии праздности. Значение этой шутки понимал только я один.

Я просыпался утром и знал, что впереди меня ждет целый свободный день. Впервые после длительного времени я слонялся без дела и не испытывал чувства вины. Сколько раз раньше, когда я лоботрясничал, у меня возникало ощущение, что я бесцельно трачу свое время, транжирю его, расточаю по пустякам, отчего мне становилось неловко и стыдно. Тогда мне хотелось немедленно взяться за какое-нибудь дело. Поиски полезной работы превращались для меня в навязчивую идею. Но в те дни, когда я впервые пытался быть самим собой, я открыл для себя прелесть безделья. Я начал жить в союзе с природой. Я был готов часами глядеть на море и прислушиваться к шуму прибоя, всматриваться в дерево или, растянувшись на земле, следить за облаками, за бесконечными изменениями их форм.

Мне было хорошо, у меня ни разу не возникало чувства, что я зря трачу свое время, — наоборот, мне казалось, что я занят чем-то очень полезным. Полезным для себя. В то время со мной произошла одна странная вещь. Примерно на протяжении двух недель я жил в состоянии, похожем на блаженство. В действительности это было самое настоящее отупение. В те дни мне было достаточно увидеть оторвавшийся от ветки лист, который, кружа, падал на землю, и у меня на глазах навертывались слезы. Я помню, что однажды я почти расплакался на берегу маленького озера, глядя, как склонившиеся вниз ветви кустов касались воды при порывах ветра. Как-то я сильно растрогался, заметив, что солнечные лучи, пробиваясь через полуоткрытые жалюзи, ложились полосками света на стену и кровать. Меня волновал стук дождя по крыше. Струи воды в фонтане. Пение цикад в полуденной тишине. Утренняя роса на траве и листьях. Каждый миг становился для меня драгоценным. Мое сердце переполнялось благодарностью.

Я словно впервые раскрыл глаза на окружавший меня мир. Передо мной открывались неправдоподобные формы, в которых проявляла себя жизнь, так что душа моя вздрагивала от ощущения чуда. И при всем при том глаза мои смотрели на все те же вещи, которые они видели на протяжении всей моей жизни. Просто раньше я находился в состоянии небытия.

Сейчас я во всем видел проявление Бога.

Радость, безмятежность, душевный покой, ощущение своей причастности к чуду творения — для меня эти чувства олицетворяли Бога. Возможно, это и есть Бог.

Позднее похожие чувства я стал испытывать и к неодушевленным предметам. Я внимательно присматривался к ручке и принюхивался к ней. Ощупывал записную книжку. Я испытывал наслаждение, когда водил кончиками пальцев по бумаге. Мне нравилось прикасаться к тонкой материи и к грубой ткани. Я не мог оторвать глаз от стакана, чашки, бутылки. От деревянного стола, лампы, связки ключей. Из своего детства я помню, что моя бабушка очень бережно и с любовью относилась к домашним вещам. Она складывала свою шаль с таким священным трепетом, что казалось, будто она ласкает ее. С кофейными чашками она обращалась очень осторожно, они имели для нее огромную ценность, пусть и не с материальной точки зрения. Любой предмет обладал своими достоинствами.

Моя бабушка, подавая кофе, ставила чашки, блюдца, сахарницу, клала ложечки с таким видом, будто представляла членов своей семьи. Словно она была благодарна каждому предмету за то, что он был в ее доме. Казалось, она думала, что у них тоже есть душа и они тоже, как и люди, являются частью тайны бытия.

Мой новый естественный образ жизни помог мне обрести правильное дыхание. Я стал жить в гармонии со своим дыханием и дышать в лад со своей жизнью. Мы воспринимаем мир не потому, что он существует, а потому, что существуем мы. Все было наполнено жизнью, все изменялось и находилось в движении, однако в то же время все казалось неподвижным, застывшим, окаменелым, хотя в действительности все было пропитано гармонией симфонии жизни. Самое поразительное, что порой потрясает меня, когда я присматриваюсь к нашей реальности, состоит в том, что все беспрестанное движение жизни с ее коллизиями, интригами, проектами и бесконечной энергией происходит в полной тишине.

То, к чему раньше я стремился в глубине своей души, но что постоянно ускользало от меня, потому что мне не хватало смелости последовать за своей мечтой, теперь обрело черты реальности. Я испытал детское ощущение чуда, словно в коробке с рождественскими подарками нашел игрушку, о которой раньше не смел даже заикнуться. К счастью, это мое новое состояние оказалось недолговечным, потому что в какой-то момент я осмелился думать, что получу, как святой Франциск Ассизский, дар разговаривать с животными. Так что все завершилось наилучшим образом. Да и о чем мне было говорить с воробьями?

Однажды у меня неожиданно возникло желание взять ручку и изложить свои мысли на бумаге. Я испытывал настоятельную потребность сделать это, словно мне было необходимо выплеснуть из себя свои чувства. Внутри меня обитал другой человек, который был способен удовлетворяться малым и умел вслушиваться в себя. И я внимательно прислушивался к нему. Говорят, что внимание — это непроизвольная мольба, крик души. Значит, моя душа молилась и кричала. В последнее время я стал законченным эгоистом — и был этому рад. Во всяком случае, я никому не мог помочь, ни о ком не мог позаботиться. Я впервые начал жить, ни от кого не таясь. Без чувства вины. Мне это было необходимо. И в те дни я почувствовал потребность писать. Я сел за стол, не питая надежды воплотить свою мечту и написать книгу. Я начал писать без всякого замысла. У меня не было никакой цели. Но мое новое отношение к жизни принесло мне ощущения, которые я мог описать.

Я думаю, что появившиеся у меня способности и желание выразить собственный внутренний мир стали не только заслугой Тины, но и следствием того, что я заинтересовался жизнью.

Итак, наступил день, когда я без долгих раздумий сел писать книгу. И творчество спасло меня. В прошлом я не знал, как выразить одолевавшие меня мысли и чувства. Но теперь, когда я стал излагать их, я бросил вызов своей судьбе и по-новому взглянул на прожитые годы. В творчестве отражается душа человека и раскрывается его мир. Я думал, что мне суждено самоутвердиться через собственное ощущение мира и раскрыть великую тайну жизни, хотя, подозреваю, у меня это никогда не получится. Но если даже мне будет не по силам открыть смысл жизни, то я, по крайней мере, оставлю свой след на земле.

Если бы я не нашел способа выражения своих чувств, то, оказавшись в будущем на краю своей жизни и оглянувшись назад, я, вполне возможно, увидел бы только один день. Всего один и тот же день.

Я не стал творческой личностью оттого, что начал писать книгу. Я старался творчески относиться к любому делу. Я учился быть независимым в своих суждениях. Я узнал и понял цену труда, радость упорной работы, тайну, связанную с творческим процессом, даже если мы мастерим стол, стул или делаем чертеж. В нашей жизни мы не должны просто выполнять какую-либо работу. Я не знаю, был ли у меня талант писателя, зато я узнал, что умею кое-что делать своими руками, — а когда наши руки заняты делом, это прочищает нам мозги. Я испытал большую радость, когда увидел, что я что-то умею делать.

Я понял, что имел в виду Федерико, когда сказал мне, что счастье не в том, чтобы делать то, что тебе хочется, а в том, чтобы хотеть делать то, что ты делаешь. И я действительно был счастлив, потому что все, чем я занимался, было то, чем я хотел заниматься. И поэтому ни один день моей жизни не был похож на другой.