Может собственных платонов...

Глава 13. ОПАСНОСТЬ

В этом году Василий Дорофеевич принанял сенокосное угодье, которое находилось ниже Курострова, уже у Большой Двины. Когда подоспела сенокосная пора, вниз по Двине отправились всем семейством: Василий Дорофеевич, Ирина Семеновна и Михайло.

С того времени, когда произошло столкновение между мачехой и пасынком, немало воды утекло. Прошли два года, шел 1730 год. Михайло учился по своим книгам. Они лежали у него открыто, и Ирина Семеновна лишь презрительно кривила губы, когда видела книги у пасынка на столе. Она их не трогала. Через гордость свою мачехе действительно переступить было трудно. Однако она смогла переступить через другое…

Ирина Семеновна полоскала белье, с размаху ударяя о воду мокрым тяжелым полотном. Прополоскав, она складывала отжатое белье горкой на подложенные чистые камни. Повернувшись к реке и опустив в воду выстиранную рубаху, она не увидела, что стоявшая от нее направо горка схилилась, поехала набок и опрокинулась в воду. Когда платки и полотенца уже плыли по реке, только тогда Ирина Семеновна заметила беду.

Пока она отвязывала стоявшую невдалеке лодку и вставляла в уключины весла, белье уже уплыло далеко.

Собрав разбежавшееся по реке белье, Ирина Семеновна подогнала лодку к берегу и, сильно ударив в последний раз веслами, направила ее прямо к глубоко вросшему в песок якорю.

Когда лодка со всего хода ударилась носом о якорное копье, что-то вдруг хрустнуло. Выйдя быстро на берег, Ирина Семеновна увидела, что верхняя доска, которая была заведена под носовую скрепу, отскочила в сторону. В носу зияла дыра.

Ирина Семеновна сильно прижала отошедшую доску, подала ее обратно под скобу, вдела на гвозди, с которых доска соскочила, так как отверстия в дереве раздались, проржавев от старых гвоздей. Доска опять держалась, и ничего снаружи видно не было.

«Опасное дело, опасное», — подумала мачеха. Она сообразила, что, если кто-либо, не зная, пойдет далеко на лодке, а тут вдруг волна поднимется и начнет сильно трепать и швырять лодку, доска может отскочить. Вода так и хлынет.

Кончив полоскать белье, Ирина Семеновна тугими жгутами сложила его в таз, поставила таз на плечо и пошла к разбитому невдалеке за песчаным холмом их стану.

«Хорошо, что заметила, — думала мачеха. — Наши-то собирались как будто сегодня ночью на рыбную ловлю. Хорошо, что заметила».

Избоченившись, она ловко и быстро шла по поднимавшейся на пригорок тропинке. Вот уже и стан их виден. Около шалаша пасутся стреноженные лошади. Вон Василий Дорофеевич хлопочет у телеги с высоко поднятыми и сложенными наперекрест оглоблями.

Ирина Семеновна села перевести дух, немного занявшийся от быстрой ходьбы.

Передохнув, мачеха снова поставила таз на плечо и пошла. Вдруг она резко остановилась, пораженная пришедшей ей в голову мыслью.

«Михайла-то вовсе один ведь собирался идти на ловлю, Василий занят, — быстро мелькнуло в голове у мачехи. — Один, один, — билась эта мысль у нее в мозгу, — один…»

На лице Ирины Семеновны изобразилось волнение. К щекам ее приливала кровь, и они горели. Вдруг губы мачехи сильно сжались. Она решилась. Ирина Семеновна повернулась и пошла в другую сторону, туда, где виднелся стан их соседей по сенокосу.

Увидев Ирину с тазом на плече, Алена, ее подруга и землячка, удивилась:

— Ты что?

— А так. Ничего. В гости пришла.

Она усмехнулась и добавила:

— Душу свою испытать. Крепка ли.

— Ох, Ирина, и непонятная же ты!..

— Часом случается — сама себя не понимаю.

Будто вспомнив свое дело, она спросила:

— Да, вот что: нет ли вестей каких из Матигор, от наших?

— Это что ж — сюда, в стан, вести нам слать будут?

— Ах да, да. Я и забыла… В стан… Ну конечно, стан…

— Ты сядь, Ирина. И таз свой сними да поставь на землю.

— Какой такой таз?

— А вот тот, что у тебя на плече…

Ирина Семеновна удивленно покосилась на таз:

— А… таз… Да, да… Я и забыла…

Вдруг она вскинулась. Резко сбросив таз на землю, она почти закричала:

— Я могла не видеть! Ничего не заметить! Все бы само собой случилось. А потом, не обязательно же волна по реке пойдет.

Ирина говорила что-то совсем для Алены непонятное. «Порченая», — мелькнуло в голове у той. Так Ирину нередко называли за глаза еще в детстве, удивляясь странности и дикости ее нрава.

Ирина Семеновна села. Стали беседовать. Но разговор не клеился. Необычная гостья то замолкала, хмурилась, то вдруг задавала вопрос, а ответа не слушала. И как-то странно она смотрела на склонявшееся к горизонту большое солнце.

— Ночь… Скоро ночь… — некстати сказала Ирина Семеновна.

Алена все больше и больше удивлялась:

— Не пойму я тебя. Беда, что ль, какая стряслась?

— А ты не во всякую душу старайся заглянуть. Смотри, ненароком испугаешься.

Алена вздохнула и больше уже ничего не старалась выведать у бывшей, по ее мнению, не в духе Ирины.

Когда Михайло к ночи уходил один на рыбную ловлю, мачеха еще не вернулась в стан.