Monpti

Десятая глава

Женщина в этот момент кормит маленького Луи:

– Что он сказал?

(О, как прекрасна ее грудь!)

– Вечером деньги будут здесь, только не волнуйтесь. Собственно, спокойствие нужно только мне одному. Я срочно занялся перекладыванием с места на место печатных материалов.

Не могу же я ей сказать, что мне нечего делать.

Ее грудь так прекрасна… Чудесный, мягкий, белый маленький холм. Она так контрастирует с темным цветом платья и высовывает свою благоухающую головку, как расцветающий цветок весной… Маленький розовый бутон… Материнское молоко калорийно.

Наши взгляды неожиданно встречаются в зеркале шкафа. Женщина медленно отнимает маленького Луи от груди. Легким движением плеч она прячет свою грудь в платье и опять сидит безмолвно на краю постели, зажав руки между колен.

У меня сразу кружится голова, невероятная истома охватила все тело.

– Мадам… я… по важному делу… я должен сейчас уйти.

– О, прошу вас, если я вам мешаю… простите… наверное, плохо, что я здесь нахожусь.

– Я прошу вас остаться… я обязательно вернусь… еще не знаю, как… но обязат…

Я чувствую, что сейчас мне станет дурно. Я не хочу, чтобы меня тошнило в присутствии женщины. Все равно куда, только прочь отсюда.

Комната вращается вместе со мной. Сейчас здесь произойдет нечто ужасное, нечто страшное. Я, пожалуй, умру, но до того момента, переход… Если бы кто-нибудь пришел на помощь… Кто может мне помочь? Боже мой… Я, шатаясь на непослушных ногах, выхожу за дверь и цепляюсь за перила.

Голова моя кружится, сердце дико колотится.

Не знаю, как долго я стоял так. Не знаю, что со мной случилось.

Я ощупью осторожно спускаюсь вниз, со ступеньки на ступеньку.

Свежий воздух действует благотворно. Я стою перед входом в отель и совершенно спокоен. Только в мыслях нет четкости.

Мои мысли очень туманны.

Передо мной вдруг вырастает супруг.

– Привет, это я!

– Добрый день!

– Куда ты идешь? Я провожу тебя. В таком виде, без пальто, ты явно собрался недалеко.

– Я иду есть…

– Поешь со мной!

– Я ем всегда один…

– Мы могли бы за столом спокойно обговорить наше дело. А?

Он запросто берет меня за руку.

– Называй меня просто Луи. Я знаю здесь один приличный ресторан. Когда хочешь хорошо поесть, спроси первого же шофера. В этом шофера разбираются лучше, чем в вождении машины. Они знают Париж как свои пять пальцев.

В ресторане передо мной ставят тарелку, рюмку, прибор.

Луи составляет меню. Нам принесут два сорта вина. Аперитив тоже будет.

Закуски, устрицы, пулярка, молодой картофель, рис, раки, сладкие блюда, сыр, фрукты. О небо!

– Пойми меня, – говорит он после черного кофе и предлагает мне сигарету, – я не в состоянии вернуть приданое. Скажи моей жене, что я ее прощаю… Тебя я уже тоже простил! Черт побери, отпусти ее! Маленького Луи получаешь ты!

Маленького Луи получаю я. Маленький Луи – подарок Бога в беде.

Он, подождав немного, наклоняется ближе и шепчет:

– Ты ее очень любишь?

– Ах… нет…

– Зачем тогда вы сделали это?

– Маленький Луи не от меня.

– Ты хочешь сказать тем самым, – хрипло возражает он, – что она и тебя обманула?

– Нет… я… пожалуйста, прочти вот это.

– Что это?

– Мой заграничный паспорт.

– Зачем он мне?

– Если ты внимательно ознакомишься с ним, то сможешь констатировать, что два года назад меня еще не было в Париже. Как я смог бы… маленького Луи?

Он окаменело глядит на меня.

– Луи, я обидел тебя? Не сердись. Я не хотел этого.

– Как попали к тебе трусики моей жены? Так, он снова начинает старую песню.

– Я их вытянул наверх.

– Ты их стянул вниз, хочешь сказать. Ну-ну. Теперь уже все равно. Мне не надо было жениться.

– Я их вытянул наверх.

– Ну хорошо, ты их вытянул наверх после того, как они были уже внизу. Не собираешься же ты мне внушить, что ты их вытянул наверх, не стащив вниз? Это же физически невозможно. И вообще, как ты дошел до мысли, что я штаны…

– Я хочу тебе во всем признаться – я вижу, с тобой нужно говорить открыто. Ты – мужчина.

Он с чувством трясет мою руку.

– Так что знаешь, я жуть как влюблен в твою жену. Я могу говорить начистоту?

– Разумеется.

– Я видел, что эта женщина живет со старым дураком. То есть с тобой. Я подумал: нужно познакомиться с дамой, но так, чтобы старый дурак об этом ничего не узнал. Если я заговорю с ней на улице, она, чего доброго, расскажет ему, и он меня прикончит…

– Обязательно…

– Одним словом, я долго над этим размышлял. Наконец мне пришла хорошая идея. Милые маленькие штанишки твоей жены всегда висят в окне. Я решил их украсть и под предлогом их возвращения представиться ей. Об этом она не смогла бы рассказать тебе, ибо это звучит совсем невероятно. Ты умный, мыслящий, проницательный человек. Почему ты не стал министром?

– Да. Что было дальше?

– Однажды ночью я карабкался вниз по стене… Ты слушаешь? Я осторожно пополз вниз по стене и выкрал штанишки.

– И ты совсем не боялся, что я в этот момент высунусь из окна, удушу тебя и выброшу во двор?

– Еще как!

– Дальше. Ты познакомился с моей женой?

– Нет.

Мучительная тишина.

Мы закуриваем по новой сигарете.

– У тебя нет полегче?

– Какую марку ты хочешь?

– «Джоун».

– Кельнер, одну пачку «Мэриленд Джоун», только побыстрее, и еще одну бутылку этого недурного вина.

Он склоняется ко мне, кончики наших носов соприкасаются.

– Ты ее очень любишь?

– Очень – но теперь больше украдкой.

– Знаешь что? Я разрешаю тебе ее поцеловать. Ты можешь ей сказать это. Такой вот я муж! Я разрешаю это тебе! Ты заслуживаешь это!

– Она не допустит этого. Он блаженно улыбается.

– Мы же можем оба ее любить! Официант, счет!

В дверях ресторана мы расстаемся. У Луи срочные дела. Он придет домой поздно. Пусть жена не ждет его с ужином.

– Скажи ей, что я встретил своего директора и должен быть с ним. Вот десять тысяч франков, они твои. Китайский император шлет тебе привет. Шандор Петефи будет жить вечно.

Луи весело вскрикивает, поднимается в облака и исчезает за крышами улицы Сен-Жакоб.

– Он причинил вам боль?

Я не понимаю, что со мной приключилось. Я лежу на своей кровати. Но ведь только что я стоял в воротах отеля. На лбу у меня – холодная примочка, сымпровизированная из кружевного носового платка.

Два грустных глаза пытливо смотрят на меня.

– Он вам сделал очень больно?

Я устал. Закрываю глаза. Очертания странных предметов мелькают перед моими закрытыми веками, растягиваются, стягиваются вновь. Теперь уже ничто не причиняет боль. Блаженство – вытянуться и лежать, совершенно ни о чем не думая.

– Он вам причинил боль?

Я вспоминаю – туманно, как в мираже, – что я поднялся в свою комнату… Или нет? Голова трещит, мысли утомляют.

Звуки, мягкие, милые звуки, нисходят на меня, они идут издалека, сбегаются ко мне и ласково журчат.

– Вам надо выпить чаю… я помогу… Боже мой, вы устали?.. Если бы я знала…

Какой милый, прекрасный сон! Я приоткрываю глаза, чтобы он не улетучился.

Круглая, белая рука женщины перед моим лицом. Тихий нежный аромат окутывает меня.

– Я села к вам, на край постели… Так, сейчас будет хорошо…

Она осторожно кладет руку мне под голову и мягко поднимает ее повыше.

– Еще немного чаю… вот так.

Благотворное тепло переполняет меня. Я чувствую, как горит мое лицо.

– Что произошло?

– Я тоже хочу знать… Вы поднялись сюда… и вдруг упали… Лоб ваш кровоточит немного… Боже, как дрожит ваша рука…

Ее пальцы слегка пробегают по моим волосам. Мало-помалу окончательно прихожу в себя. Сажусь в постели. Влажная повязка соскальзывает мне на лицо.

– Подождите, я ее поправлю.

– Спасибо, мне уже совсем хорошо.

Молодая женщина стоит передо мной, улыбаясь. Как же ее зовут? Мари-Луиз… да… Я знаю ее. Но я нигде не вижу ребенка. У меня легкое головокружение, но я хотел бы встать. Я вытягиваю вперед руку, чтобы найти опору, тут она подставляет себя, и моя рука обхватывает ее талию. Теплое, красивое женское тело. Значит, это не сон. Никакое не видение. Она поправляет кружевной платочек на моем лбу. Неожиданно ее пальцы замирают, она не шевелится. Из-под ее круглой обнаженной руки я смотрю на стол.

Белый хлеб… нарезанная ветчина в тонкой бумаге… масло… сыр…

Я хочу видеть ее лицо, но она нежно удерживает меня от движений. Своим лбом я ощущаю, как тихо поднимается ее грудь. Неожиданно ее лицо скользит вниз, к моему. Красивый круглый подбородок дрожит, линия губ слегка искривляется, словно она собирается плакать. Она все ближе наклоняется ко мне. Теплая рука обвивает мою шею, она гладит щеками мое лицо. Она ласкает меня наполовину как женщина, наполовину как взволнованная девственница. Затем она уходит. Я слышу тихое шуршание ее платья; она уже стоит в двери и говорит:

– Adieu.

– Мари-Луиз.

– Ну что?

– Я до несчастья приличный человек… отчаявшийся и безнадежно приличный… и…

Она подходит совсем близко, ее тело легко и изящно прижимается ко мне. Она играет пальцами в моих волосах. Глаза полузакрыты, рот приоткрыт, она глухо шепчет:

– Теперь хватит… хватит… Мы не должны больше видеться…

– Почему?

– Потому что… так лучше… я так хочу… Дверь за ней медленно закрывается.

Перед постелью на полу лежит раскрытый французский словарь. На столе хлеб, сыр, ветчина, масло…

Ночью мне становится очень плохо.

Руки, ноги, а затем и голова начинают неметь. Грудь словно сжата в тисках, я не могу дышать. Кошмар.

Я высовываюсь из окна навстречу черному небу. Помогите!

Это оттого, что я так внезапно поел?

Я не должен был есть! Зачем я ел? Боже милосердный, будь так же добр ко мне, как к Кнуту Гамсуну.

Лишь на рассвете мне становится лучше. Чувство онемения проходит, я могу нормально двигать руками.

Я медленно тащусь обратно к кровати и уже лежа смотрю на постепенно светлеющий четырехугольник окна и свисающие куски обоев на стене.