Monpti

Девятая глава

Понедельник

Солнце светит в окно, и полоса света падает на мою кровать, но она не несет тепла. Я лежу в постели и не имею ни малейшего желания шевелиться. Теперь все становится ясным как божий день. Все находит свое объяснение. Глубокое спокойствие охватило меня, я даже улыбаюсь, хотя не знаю – чему.

Муха ползет по стеклу. Она останавливается, сучит передними лапками и чистит голову раз, второй…

Обои с бахромой совсем оборвались. Вчера я их от скуки свернул, и теперь они свисают со стены, как крыло подбитого гигантского орла. Стена за ними голая и мерзнет. Еще и это!

А что ищет маленькая мушка в моей комнате? Здесь она не найдет пищи. Эта мушка прилетела снаружи, и завтра ее здесь уже не будет. Интересно, как долго такая маленькая может переносить голод? Это муха-самец или самочка? Скорее всего, это душа умершего, и она пришла, чтобы утешить меня.

Муха чистится и чистится.

Это насекомое – судьба. На каждой из ее лапок шесть тысяч бацилл, шестью шесть – тридцать шесть тысяч бацилл, не считая даже голову, крылья и все остальное.

Муха – это смерть.

Я медленно тянусь за ботинком. Муха летает по комнате и ни за что на свете не собирается садиться куда-нибудь. У нее нечиста совесть. Ну вот, теперь села на лампу. Не раздумывая, я бью по мухе, и лампочка с треском раскалывается.

Электрического света теперь тоже больше нет.

Под покровом ночи появятся видения.

Что здесь будет ночью? Видения во мраке…

Я должен обязательно раздобыть деньги на новую лампочку.

Как хорошо, что я разбил эту лампочку, – от резкого движения я почувствовал приток жизненных сил. Я больше не буду ложиться. Постоянное лежание слишком расслабляет человека. Скоро я не смогу вставать вообще. Теперь я сижу в кресле и время от времени встаю, чтобы пройтись. Мне надо постоянно контролировать, могу ли я ходить. Я решил это еще вчера.

Итак, задача – любой ценой раздобыть деньги. Я пойду на улицу, буду внимательно рассматривать тротуар и, может быть, найду деньги. Париж велик, масса людей ежедневно теряет деньги. Как это раньше не приходило мне в голову? Я мечтаю и жду чуда, вместо того чтобы заботиться о реальных вещах? Кто знает, сколько раз я проходил мимо денег, лежавших на улице?

Решительно шагая, я спускаюсь вниз. Деньги у меня будут, я уверен. Я только не знаю, как буду делить их и сколько их будет.

Мушиноглазый говорит мне, что мастерская сейчас открыта, так что я могу забрать свой пакет. Бесхарактерный тип.

Я вышагиваю по улицам и анализирую каждый клочок бумаги – возможно, в него завернуты деньги. Нужно только набраться терпения и настойчиво продолжать поиски. В конце концов, деньги не могут лежать повсюду, и это даже хорошо, иначе было бы слишком много ищущих. Надо быть внимательным и найти. В этом деле участвуют двое: тот, кто теряет, и тот, кто находит. Успех гарантирован на пятьдесят процентов, так как один из двух уже налицо, то есть я, ищущий.

Спустя два часа шатания по окрестным улицам и переулкам я, усталый, возвращаюсь обратно в отель. Только половина двенадцатого. В час дня я могу идти «обедать». Зачем я все время заставляю себя двигаться? Я за всю свою жизнь не ходил так много, как в эти дни. Я убегаю от смерти. Ведь теперь моя комната выглядит как склеп.

Я вышагиваю по этому склепу из угла в угол, словно человек, упустивший шанс воскреснуть и не знающий, что делать дальше.

Неожиданно в мою дверь энергично стучат, и на пороге уже стоит широкий квадратный тип. Он не здоровается, отодвигает меня в сторону, подходит к окну, открывает его и смотрит вниз.

– Да, это было здесь, – говорит он. – Где трусики моей жены?

Так, надо объяснить поточнее.

– Пожалуйста, это была, собственно, питательная мука… – (Завтра я так и так умру.)

– Где трусики моей жены?

– Прошу вас выслушать, вообще говоря, это была питательная мука. Название уже не помню, потому что коробка потерялась. Я давно собирался поинтересоваться адресом компании-изготовителя, сейчас можно было бы позвонить, и вам бы подтвердили всю правду. Хотя нет. Стоило бы прямо на фабрике запросить, то есть на празднике во время лотереи, а не в лавке. У меня был номер 132. Утешительный приз.

– Трусики жены здесь или нет?

– Нет!

Он лезет в карман моего пиджака и вытаскивает то, за чем пришел.

– А это что?

– Я потерял питательную смесь, видите ли, она упала на крышу, и я достал ключ, но перед этим еще катушку ниток, если позволите. Я буду краток…

Нет, это пересказать невозможно.

– Что это такое? – Он сует мне под нос трусики и рычит: – Здесь монограмма моей жены!

Надо же было ей вышить эти буковки!

– Что это такое?

– Я прошу вас, я клянусь всем чем хотите, мне уже все равно, но не станете же вы думать, что я только потому говорю… и если даже… я хотел питательную муку ниткой вытащить; булавка застряла, умоляю вас, в штанах вашей дорогой супруги, милостивой госпожи, прошу вас поцеловать ей ручку за меня. Трусики все никак не хотели падать. Так они попали ко мне, и я уже собирался отнести их обратно, но вы соблаговолили заорать, что опять же вредно для голосовых связок, прошу покорно. Есть хорошее средство их подлечить. Мой друг – студент-медик и мог бы достать лекарство за бесценок или даже бесплатно, прошу покорно. Я сейчас как раз иду к нему, и в течение первой половины дня… это очень помогает… вы убедитесь, это бальзам для глотки…

– Ты знаком с моей женой?

Он достает складной карманный нож и открывает штопор. Он хочет меня убить, к тому же штопором. Это будет медленная смерть.

Обманутым мужьям нельзя противоречить.

– Да, знаком.

– Тогда выкладывай, чем вы друг с другом занимались.

– Ничем особенным.

– Твое личное мнение меня не интересует, я хочу знать факты.

– Да, это немного странно.

– Что странно?

– Пожалуйста, не орите так громко. Вам нужны ваши факты. До них мы еще не дошли.

– Ближе к делу.

– А разве я не ближе к делу? Я действительно не собираюсь уклоняться. Да, такое дело… Но если уж разбираться, то позвольте узнать, что вы называете делом?

– Что здесь произошло, ты, пожиратель фиалок! (Фиалки жрать… Боже милостивый… осенью…)

– «Сюзанна», – сказал я ей в один прекрасный день…

– Мою жену зовут Мари-Луиз.

– А я называл ее всегда Сюзанной. То была глупая привычка, признаюсь, но, если уж так случилось, не будем ломать голову над тем, отчего, собственно. Человеческие дела иной раз как фата-моргана, например… Примерно пятьдесят метров над уровнем пустыни… Как обстоит дело с составом пустынных песков?.. Что такое песчинка – не правда ли, в этом все дело?

Он ударяет по моему столу так, что тот трещит.

– Что произошло?

– Я хочу быть совершенно искренним.

– Говори!

– Кстати: лучше не слушайте, что я говорю, – боль помутила мой разум.

– С каких пор ты знаешь ее? Давно?

– Недавно.

– Уже год знаешь ее? – рычит он.

– Да… в общем – уже год.

– Ты лжешь, ты знаком с ней уже два года.

– Пусть будет так, два года.

– Словом, маленький Луи от тебя, – говорит он хрипло.

– Какой маленький Луи?

– Твой сын, – хрипит он, медленно встает и так же медленно выходит из комнаты. Почему он не попрощался? Я одного не могу понять: почему он не попрощался?

Через четверть часа в дверь стучат; появляется мужчина, ставит рядом с дверью два больших чемодана и молча выходит. Из чемоданов торчат края одежды. Видно сразу, что сборы были поспешными. Через несколько минут он снова входит, на этот раз с грудным ребенком на руках, кладет его на постель, на мгновение застывает перед ним и говорит тяжело, показывая на меня:

– Твой отец.

Он поворачивается и исчезает. Но в дверях тут же появляется Мушиноглазый и заявляет, что не может сдавать комнату на двух персон за сто тридцать пять франков. Кошмар.

Через пять минут в комнату врывается изрядно растрепанная молодая женщина.

– Он убил его! – кричит она и кидается к ребенку. Дитя орет как зарезанное. Женщина плачет, но постепенно успокаивается и поворачивает ко мне свое бледное, влажное от слез лицо. – Теперь вы можете понять, мсье, какие страдания я испытываю со стороны этого негодяя. Его ревность – чистейший ад. Он утверждает, что вы – отец моего ребенка, а мы с вами видим друг друга впервые… C'est un tragedie, Monsieur. Это трагедия, мсье. Я сегодня же уеду из города. Разрешите мне побыть здесь до отхода поезда. Мне просто опасно оставаться дальше с этим сумасшедшим. А вы все-таки мужчина.

– Да.

– Могли бы вы сделать мне большое одолжение?

– Моя жизнь принадлежит вам.

– Я вам симпатична?

– Могу я говорить в присутствии маленького Луи? Он за нами зорко наблюдает!

– Говорите!

– Я могу только сожалеть, что ваш супруг не прав. J'en suis désole, Madame.

– Правда? – тихо спрашивает она, это звучит почти как вздох.

Она опускает голову, руки ее задумчиво перебирают оборки на платье.

Маленький Луи на кровати шпионит, как заправский сыщик. Он ждет момента, когда научится говорить, чтобы затем все донести своему папаше.

Женщина медленно отворачивается от меня, открывает сумку, извлекает пудреницу и приводит себя в порядок, даже пускает в ход губную помаду. Теперь я могу разглядеть ее пристальнее. Она стройная, высокая, платье так сурово скрывает ее формы, что только такой брошенный и одичавший тип, как я, может испытывать возбуждение от увиденного.

Она поворачивается ко мне и берет мою руку.

– Окажите мне услугу. Я уезжаю вечерним поездом. Мужа я не хочу больше видеть. Кроме того, он мне даже сказал, чтобы я не приходила больше домой, потому что он сидит напротив двери с раскрытой бритвой в руке. Прошу вас, пойдите к нему вниз и потребуйте от него мое приданое. Только, пожалуйста, не пытайтесь понять происходящее. Это должно было когда-нибудь кончиться. В принципе перед вами счастливая женщина, – сказала она, и слезы хлынули из ее глаз.

– Куда мне идти?

– Второй этаж, номер двенадцать.

Я поправляю свой галстук. Ну что ж, я пойду вниз. Если муж влепит мне пощечину, я ему дам пинка и задушу его. То есть, если соблюдать точную последовательность, сначала я его задушу, а потом уже спокойно, не торопясь набью морду.

Я спускаюсь вниз и стучу в двенадцатый номер на втором этаже. Ответа нет, я вхожу.

Муж сидит за столом и пишет письмо.

– Прошу выдать мне приданое вашей жены.

– Какое приданое? – спрашивает он в ответ и совсем кротко смотрит на меня.

– Что за наглый вопрос? Я не потерплю такого обращения!

– Садитесь, я сейчас же предъявлю вам доказательства, как были помещены деньги.

– Меня не интересуют ваши инвестиции. Приданое существовало не для мошенничества.

Он выходит из комнаты, приносит бутылку вина, две рюмки.

– Мсье, давайте поговорим как мужчина с мужчиной. Я готов выплатить приданое в рассрочку.

Он наполняет рюмки и протягивает мне свою табакерку. Рука дрожит.

– Где приданое?

– О, – отвечает он и принимается гладить крышку стола.

– Ни одного сантима больше не осталось?

– Наверняка.

– Что значит «наверняка»? Отдайте то, что есть!

– Сигарету угодно? Не хотите ли отведать вина?

– Мсье, я у вас с официальным визитом, меня подкупить нельзя.

– Мы что, должны враждовать?

– Нет! – рычу я.

– Вот видишь. Сервус! Пей!

– Сервус!

– Я могу дать пять тысяч франков. На тебя я не сержусь. Ты, конечно, за это не в ответе. Твое здоровье!

– Где пять тысяч франков? Я хотел бы получить их в самых мелких купюрах.

– Во второй половине дня я пойду в банк и вечером пришлю тебе деньги наверх. Ну, так пей же!

Неожиданный поворот. Голова супруга вдруг раскалывается надвое, потом опять соединяется в целое. Ну что опять? Что со мной происходит? Мне приходит на ум… либо я задушу, либо обниму его…

Больше оставаться нельзя. Я должен немедленно идти к себе наверх, ибо, если я еще немного задержусь, мне придется в свой женский терем ползти на четвереньках.