Монтаньяры

Глава III ДАНТОН

По своим человеческим качествам Дантон — полная противоположность Робеспьеру. Но они действуют вместе во главе монтаньяров в решающих битвах революции. Затем оба погибают как смертельные враги… До революции общее у них — только профессия адвоката и склонность к передовым идеям своего времени. Но здесь же и различия. Робеспьер поклонник сентиментально-утопических сочинений Руссо. Дантон отдает предпочтение трезвому материализму Дидро. Первый проявит догматизм и фанатизм, второй — гибкий прагматизм и цинизм. Но, пожалуй, их главное отличие в отношении к жизни, пессимистическое у одного и оптимистическое у другого. Робеспьер всего себя без остатка, до конца посвящает честолюбивым стремлениям, а Дантон, наряду с политическими амбициями, отдает дань радостям жизни, отвергая демонстративный пуританский аскетизм Робеспьера. Дантон, никогда не писавший заранее своих речей, почти не оставил следов своего пера, ибо легендарные речи, знаменитые фразы, ставшие афоризмами, он не писал, а произносил экспромтом, и они записаны другими. Каждому из них после короткой героической жизни выпала особая посмертная судьба. Во Франции нет даже памятника Робеспьеру, а бронзовый Дантон возвышается на одной из самых известных улиц Парижа… Впрочем, сопоставление реальных биографий великих монтаньяров лучше разъяснит сходство и различие, загадки и противоречия.

Жорж-Жак Дантон родился 26 октября 1759 года в городке Арси-сюр-Об, в Шампани. Его мать, урожденная Мадлен Камю, дочь строителя-подрядчика, до него родила четырех дочерей. Отец новорожденного был прокурором маленького городка, а дед — зажиточным крестьянином.

Пронзительный голос младенца не давал никаких оснований подозревать в нем будущего знаменитого оратора. Зато собравшиеся на церемонию крещения родственники давали ясное представление о его, так сказать, социальном происхождении. Здесь оказались два прокурора и судебный исполнитель из Труа, крупного города в 28 километрах от Арси, начальник почты, точнее начальник конторы по смене лошадей, мастер-столяр, несколько не слишком богатых, но крепких земледельцев, торговец. Наконец, два священника: аббат Николя Дантон, кюре из д'Альманша, и аббат Пьер Дантон, кюре из Сен-Лье. Все это были рослые, сильные, солидные люди, знавшие себе цену и умевшие заработать. Жены этих господ выглядели не аристократками, но вполне достойными, хотя и простоватыми дамами.

Обширный клан Дантонов неплохо представлял тех, кого, следуя социологическим нормам, можно назвать мелкой буржуазией. Люди, вышедшие из крестьян, они упорным трудом добывали себе место в кругу буржуазии. Словом, среди Дантонов Бальзак наверняка нашел бы прототипов своих героев, а Франция обретет в людях такого склада главную социальную опору надвигавшейся революции, которая для них-то больше всего и окажется выгодной. Конечно, Париж часто диктовал судьбу всей Франции, но в последнем счете провинция с маленькими городками, вроде родины Дантона, определяла ее. Не зря тот же Бальзак создал роман «Депутат из Арси», в котором описал довольно унылые, монотонные пейзажи Шампани, среди которых расположенный на берегу реки Арси был маленьким цветущим оазисом. Бедные почвы Шампани с ее меловыми невысокими холмами, поросшими сосной, не сулили богатых урожаев местным жителям, и только крупные денежные вложения позволяли производить здесь прославленное вино. Беднякам же приходилось тяжко, особенно тем, кто нес на себе ярмо феодальных платежей, обременявших сервов, то есть крепостных. Английский путешественник Артур Юнг — автор интересного описания предреволюционной Франции, именно здесь встретился с наиболее вопиющей нищетой. Он беседовал с крестьянкой, горько жаловавшейся ему на голод и нищету, на налоги и поборы и просившей милостыню. «По виду, — пишет Юнг, — ей можно было дать 60–70 лет. Было же ей всего 28». Только очень трудолюбивые, сильные и оборотистые, вроде Дантонов, выбивались из нищеты. Возможно, скудные природные условия этой области Франции, получившей обидное прозвище «вшивой Шампани», и толкали людей к предприимчивости, заставляя крестьян прибегать к подсобным промыслам, к домашнему труду на прядильных и ткацких станках или вязальных машинах. Здесь сама нужда объявляла приговор феодализму.

В детстве Дантон — поистине дитя природы, ибо материнский дом, хотя и считался городским, держался на подсобном хозяйстве, располагая скотным двором, где и резвился наш герой. Об этом времени он до конца дней сохранит не только воспоминания, но и наглядные свидетельства на собственной физиономии. Аппетит он пристрастился удовлетворять прямо на месте, на пастбище, высасывая молоко из вымени коров. Однажды возмущенный бык наказал наглого мальчишку, и его губы навсегда сохранят шрамы от рога. Мальчик не простил обиду и как-то попытался отомстить грубому животному. Коррида кончилась для тореадора проломленным носом. Сохранит он на лице и следы сражений со свиньями. Протекавшая у самого дома река Об стала притягивать его, и он самостоятельно научился хорошо плавать, что тогда случалось очень редко. Новое увлечение кончилось воспалением легких, а потом и оспа не прошла мимо него, дополнительно украсив его лицо своими следами.

Жоржу было три года, когда семья осиротела. Умер отец, которому исполнилось лишь сорок лет, оставив четырех девочек, мальчика и беременную жену. Вдова разрешилась мертвым ребенком. Только помощь ее брата столяра Камю и братьев покойного мужа позволила ей кое-как наладить хозяйство. Дети, особенно неугомонный Жорж, доставляли ей много хлопот. Отданные под надзор учительницы, девочки радовали послушанием, а мальчик вызывал одни огорчения отлыниванием от уроков.

Обремененная заботами вдова поэтому и приняла предложение Жана Рекордена и второй раз вышла замуж. Скромный и добрый человек заботился о падчерицах и пасынке. Но в делах ему не везло. Этот негоциант, как он себя называл, скупал по деревням пряжу и перепродавал хозяевам ткацких мануфактур. На свою беду он затем попытался завести собственную хлопкопрядильню и скоро оказался перед угрозой разорения. Дети росли, Жоржу было уже десять лет, и отчим записал его в «высшую» школу Арси. Снова неудача. Мальчишка не любил ни географии, ни истории, ни арифметики, проявив способности только в латыни. Вот тогда родственники из служителей церкви и посоветовали направить его по этому же пути.

В октябре 1779 года Жоржа лишают свободной жизни на лоне природы и высылают в Труа для учебы в Малой семинарии — пансионате, содержавшемся монахами-лазаристами. Каждое утро они отводят своих питомцев в коллеж отцов-ораторианцев. Жорж не только легко усваивает латынь, но еще и успешно овладевает итальянским и английским. Другие предметы программы интересовали его гораздо меньше, чем игра в карты, которой он тайно предавался с четырьмя товарищами. Они останутся его друзьями и сотрудниками, когда Дантона осенит слава и власть. Жюль Парэ станет министром, Эдм Круа — депутатом, Луи Беон — конституционным священником, Александр Сент-Альбен — литератором. Благодаря двум последним историки и узнают подробности детства и юности Дантона. Из их коротких, но ярких заметок станет известно, что он быстро возненавидел религиозную атмосферу Малой семинарии. Звон колокола, созывавшего к очередной молитве, приводил его в бешенство. «Он кончит звоном на моих похоронах» — возмущался Жорж, который за непокорность и отвращение к дисциплине получил прозвище Республиканец.

В конце концов он уговорил своего отчима перевести его в светский пансион, где он вздохнул свободнее, чем в духовной семинарии. Молодой, но закоренелый лентяй даже стал неожиданно одним из лучших учеников. Однако и здесь он доставляет хлопоты и огорчение своей строптивостью. Оказалось, что он не может терпеть несправедливости! Однажды в классе риторики преподаватель Беранже решил наказать друга Дантона Парэ, не выучившего урока. Если в младших классах просто секли, то в старших полагалось бить линейкой по пальцам. 16-летний Парэ восстал против наказания, не столько из-за боли, сколько из-за морального унижения. Неожиданно вскочил Дантон и разразился бурной речью против несправедливости телесных наказаний вообще: не только в школе, но и в армии или в суде. Громовая речь уже предвещала что-то грозное в будущности оратора. Во всяком случае, ректор коллежа запретил Беранже бить ученика, это принесло Жоржу почетную репутацию среди товарищей. Он не упустит использовать ее с выгодой для себя, чтобы осуществить необычную затею. В июне 1775 года предстояла коронация Людовика XVI в кафедральном соборе Реймса. Это в 28 лье (примерно 112 километров) от Труа. Проезд в почтовой карете стоит 13 су за каждое лье, за всю дорогу 18 ливров. И Дантон проводит сбор этой суммы среди своих товарищей. Дело в том, что им овладело сильнейшее искушение увидеть нового короля и торжественную церемонию. Ему удалось добраться до Реймса, и хотя без пригласительного билета в собор его не пустили, все же благодаря своему уже достаточно высокому росту он из толпы близко видел молодого короля и его ослепительную королеву…

Юношеская независимость, конечно, вызывает восторг товарищей, его красноречивые рассказы о коронации они слушают с завистью и восхищением. Даже преподаватели не решились наказать Жоржа за своеволие. Ведь ученикам как раз задано написать сочинение по поводу коронации…

И вот учеба в Труа позади. Чем же теперь займется юный Дантон? Поскольку здесь три его родственника служат по судейской части, он хочет изучить их ремесло, одновременно помогая им. Но мелкие поручения по мелким делам быстро нагоняют на него скуку. Да и город ему смертельно надоел. Конечно, это не крошечный Арси, здесь 25 тысяч жителей, древний дворец, несколько текстильных мануфактур, кварталы бедноты, где теснота, зловоние, пьянство, нищета и горе. Он мечтает о Париже — таинственном, неизвестном и прекрасном. Скоро ему 21 год, а это значит, что Жорж сможет сам решить свою судьбу.

По случаю совершеннолетия ему предлагают получить наследство от отца: долю во владении домом и землей, а также несколько тысяч ливров. Он вправе распорядиться ими в интересах своего будущего. Однако «Филатерп Рекорден» — злосчастная фирма его отчима — на грани банкротства. Под угрозой имущество матери и сестер. Дантон великодушен и щедр, хотя и беден. И он отдает свои последние деньги отчиму и матери. Зачем ему эти несколько тысяч, которые выручат других? Впереди у него Париж, а там его ждет успех, слава, богатство. Дантон твердо верит в себя, в свою счастливую звезду. Он объезжает всех многочисленных родственников, прощаясь с ними так, будто едет в Америку. Наконец объезд закончен, долг выполнен. Жорж нежно прощается с матерью и почти с пустым кошельком отправляется в неизвестность. Впереди путь в 40 лье (160 километров), отделяющих Арси от столицы.

Все происходит так, как описывается во множестве французских романов прошлого века: молодой человек из провинции, у которого много честолюбивых стремлений и ни гроша денег, приезжает в Париж, останавливается на постоялом дворе, и начинается очередная история «завоевания» Парижа…

В данном случае все так и начиналось в действительности. Дантону повезло с самого начала: кучер дилижанса оказался другом семьи и доставил его в столицу бесплатно. Это уже большая удача, поскольку денег у Дантона фактически нет. На дорогу из Арси, на которую ныне уходит два часа, тяжелому экипажу потребовался целиком весь день. Но молодой человек огромного роста и могучего телосложения не скучает. Он с любопытством взирает на сменяющиеся пейзажи и мечтает… Но вот и Париж, почтовый двор. С тощим мешком в руке Дантон разыскивает маленькую гостиницу «Черный конь». Ее хозяин — уроженец Арси, и он принимает земляков радушно, порой даже не берет ничего за ночлег. Еще более добр он на советы и наставления провинциалам, рискующим без опыта затеряться в огромном Вавилоне…

На другой день Дантон отправляется в контору г-на Вино, видного лица в многочисленном мире парижских судейских. Вино только взглянул на рекомендательное письмо, которое дал Дантону его родственник, прокурор из Труа. Он поинтересовался, что может делать молодой человек, и предложил самую черную работу по переписыванию бумаг. На это последовало заявление, сделанное с апломбом, который всегда будет особенностью Дантона: «Я приехал сюда не для того, чтобы стать писарем!» Ответ понравился Вино пылкой непосредственностью и смелостью, он без дальнейших расспросов взял Дантона к себе на службу. По тогдашнему обычаю, новый судебный клерк поселился в доме хозяина. Его работа проходит в основном во Дворце юстиции. Вместе с расположенным рядом собором Нотр-Дам этот дворец — одно из самых древних и знаменитых зданий Парижа. Рядом и тюрьма Консьержери. Здесь, на острове Сите, в древнем сердце столицы, начнется (и закончится!) карьера Дантона. Во Дворце правосудия находилось множество судебных учреждений королевства. Система их невероятно сложна и запутанна даже по сравнению с другими запутанными делами абсолютистской Франции.

Во Дворце правосудия с утра до ночи суетились множество судейских чиновников, адвокатов, поверенных, клерков и других служителей юстиции, то есть справедливости. Но ее-то обнаружить во Дворце оказалось труднее всего. Дантону предстояло изучить этот мир сутяжничества, разобраться в громоздком и сложном юридическом и административном механизме.

В больших и малых залах Дворца идут судебные заседания, и Дантон слышит речи звезд французской адвокатуры. Луи-Себастьян Мерсье, самый плодовитый литератор тех времен, именно тогда начал писать свои знаменитые «Картины Парижа». Вот как он описывает место, где Дантон проводит теперь время: «Вы входите в большую залу суда. Какой шум! Какой хаос! Громогласными возгласами адвокат заменяет доводы разума, а многословием — глубину мысли. Его считают хорошим оратором только потому, что у него могучая грудь. Полюбуйтесь на храбрость судей, проводящих полжизни на этой шумной арене!.. Мудрый человек не может уйти отсюда, не проникнувшись отвращением даже к самому справедливому судебному процессу». Но зато здесь же, как подчеркивает Мерсье, «крючкотворство дает кусок золота».

Если бы Дантон был ординарным человеком, то такой мир мог бы привлечь и поглотить его, тем более что он вовсе не чужд тяги к золоту. Однако он прежде всего человек большого природного ума и широких духовных интересов. Он, как и многие его современники, тоже сын века Просвещения. Еще в Труа, овладев латынью, он зачитывался античными классиками. Плутарх, Тацит, Тит Ливий, Цицерон — властители его дум, и он увлекается их мыслями и красноречием. Работа у Вино в Париже оставляет ему досуг, который он заполняет чтением. Вольтер, Монтескье, Руссо и другие французские просветители не оставляют его равнодушным. Особенно близок ему по духу Дени Дидро, кстати, тоже уроженец Шампани. Дантон читает «Энциклопедию», созданную усилиями Дидро и д'Аламбера, зачитывается произведениями самого Дидро. Многие его идеи, понимание справедливости как общественного интереса, его атеизм, концепция демократии и народного суверенитета близки Дантону, так же как и его нравственные идеалы. Дидро считал страсти людей, руководимые разумом, главным мотивом человеческого поведения и находил, что в них нет ничего порочного, даже в страсти к удовольствию, ибо это отвечает человеческой природе. Для Дидро стремление человека к счастью естественно и оправданно. Дидро разоблачал ханжеские разговоры о добродетели вообще и с уничтожающим сарказмом показывал, что назойливая проповедь какой-то абстрактной добродетели часто скрывает внутреннюю порочность. Некоторые биографы Дантона уверяют, что его нравственный облик был копией знаменитого «Племянника Рамо», написанного Дидро еще в 1762 году. Действительно, это «неподражаемое», по словам Маркса, произведение напоминает о трезвой и в высшей степени человечной морали Дантона. Однако Дантон не мог «подражать» Рамо с его крайним цинизмом просто потому, что «Племянник Рамо» был впервые опубликован много лет спустя после смерти Дантона.

Нравственный облик Дантона формировался социальной средой, воспитанием, характером, темпераментом. Поистине, ничто человеческое ему не было чуждо. Просто все у него проявляется сильнее, ярче, энергичнее, чем у других. На некоторых это производило впечатление какой-то театральности, хотя ничего нарочито наигранного в нем не было. Он задыхается в атмосфере Дворца правосудия и юридических контор. Природа влечет его. Он часто отправляется на прогулки в предместья, увлекается фехтованием. Страсть к воде не оставляет его, и он постоянно купается в Сене, собирая толпу зевак, привлеченных редким тогда зрелищем. По свидетельству одного из его друзей, вылезая как-то раз из воды недалеко от Бастилии, он произнес с гневом: «Эта крепость возмущает меня! Когда же мы ее уничтожим? В тот день я нанес бы по ней хороший удар киркой!»

Взрыв негодования при виде вызывающего символа королевского всевластия над бесправным народом легко понять. В прекрасном Париже, как он рисовался раньше в мечтах Дантона, прекрасно жили аристократы и разбогатевшие буржуа. Париж менялся на глазах, являя картину поражающих контрастов. Повсюду сооружались роскошные особняки. По узким улицам без тротуаров проносились, обдавая грязью прохожих, сверкающие позолотой, лаком и стеклом кареты знати. В столице бедность сотен тысяч жителей предместий выглядела особенно контрастно. По городу бродили двадцать тысяч нищих, живших только подаянием. Дантон видел и слышал все. А на устах — распри короля с дворянством из-за попыток Тюрго и его преемников заставить привилегированных платить налоги, ибо двору не хватало денег на фантастическую роскошь. Умы, пробужденные идеями просветителей, думали и волновались. Идеи свободы и равенства проникали в народ, не говоря уже об ученых людях из третьего сословия, в кругу которых вращался Дантон.

Его собственная судьба пока не баловала успехами. Мечты оставались мечтами. Уже несколько лет он в Париже, но нет никаких признаков славы или богатства. Вместо этого — убогая, хлопотливая, малодоходная жизнь мелкого судейского клерка. И никаких шансов на продвижение. У него множество разнообразных знаний, приобретенных чтением, но нет официального диплома. А без степени лиценциата нельзя даже записаться в сословие адвокатов. Хозяин Дантона, прокурор Вино давал ему кров и пищу. Он полюбил этого жизнерадостного гиганта и был удручен, когда тот заявил ему, что хочет уйти от него, чтобы добиваться диплома. Но Вино понимал положение молодого человека и сам посоветовал ему попробовать получить университетский диплом в Реймсе, где экзаменаторы покладистее, чем в Париже. Будущий политический противник Дантона Бриссо в своих «Мемуарах» напишет: «Факультет университета в Реймсе был легендарным. Прежде всего тем, что там приобрели свои ученые степени Дантон, Ролан, Лонтенас». И он процитирует письмо Ролана, другого крупного политического соперника Дантона: «Прибыв в Реймс 30 июля 1770 года, я был включен в список для прохождения экзамена на 31-е и узнал одновременно об объеме требуемых знаний, над изучением которых просидел целый день и ночь. 3 августа я выдержал экзамен по гражданскому и каноническому праву и получил степень бакалавра. В тот же день узнал новое задание. 5 августа прошел защиту и сразу достиг степени лиценциата». Итак, семь дней пребывания на факультете потребовалось будущему министру жирондистов, чтобы получить диплом. Дантон был несравненно способнее Ролана и, применяя такую же методику, легко достиг цели.

В октябре 1784 года он уже смог поставить перед своей подписью «лиценциат прав». Но он изменяет и саму подпись, выделив апострофом первую букву, самозванно приобретая тем самым дворянскую приставку: «д'Антон»! Не только тщеславие побудило этого «республиканца» пойти на примитивную уловку. Его толкали на это и чисто практические, деловые соображения: принадлежность к благородному сословию многим еще внушала доверие и уважение. Он всего лишь адвокат парламента. Такое звание без жалованья давалось каждому обладателю диплома и само по себе ничего не значило. Несколько ранее Дантона такое же звание получил Робеспьер и, мудро рассудив, что с этим сокровищем в Париже ничего не добьешься, уехал делать карьеру в Аррас. Но не таков Дантон, осторожности и предусмотрительности у него куда меньше, зато смелости, оптимизма и веры в себя — хоть отбавляй!

Дантон начинает частную адвокатскую практику в столице, где и без него более шестисот адвокатов. Успех определяет здесь имя, известность, связи, наконец, своя солидная контора. Ничего этого у него нет. Но судебные дела ему все же поручали. Точных сведений о них историки не обнаружили, ибо архив Дворца правосудия сгорел дотла во время одного из многочисленных революционных событий Франции XIX века. Но тот же Сент-Альбен в мемуарах рассказывает, как мэтр д'Антон защищал одного пастуха, который стерег скот своего сеньора, а затем, несправедливо обиженный им, подал в суд на хозяина. Чем же кончилось дело? Суд, состоявший, естественно, из привилегированных, благодаря великолепной речи нового адвоката решил дело в пользу человека низкого происхождения. Для того времени — триумф, и мелкое само по себе дело, как вспышкой, в какой-то мере предвещает будущее великого демократа. О других его судебных делах не известно ничего, если не считать презрительного замечания в «Мемуарах» мадам Ролан, что Дантон тогда был «ничтожным адвокатом, более обремененным долгами, чем судебными делами». Можно ли считать это мнение справедливым, учитывая, что знаменитая вдохновительница жирондистов писала это в тюрьме, куда она попала не без помощи Дантона, которого она ненавидела и даже внешность его считала «отталкивающей и отвратительной»? Мадам Ролан, надо отдать ей должное, была недалека от истины. Начинающий адвокат действительно не вылезал из долгов и, конечно, не числился среди тогдашних звезд юридического мира Парижа.

Правда, теперь он снимает скромную, но свою квартиру на улице Тиксандери, рядом с Ратушей и Гревской площадью. Улица эта давно исчезла, по ней прошла нынешняя улица Риволи. Что касается Ратуши, то существующее ныне здание унаследовало прежнее место, но стало в четыре раза больше старого, в минуте ходьбы от которого жил Дантон. Площадь стала в три раза больше и давно уже называется площадью Ратуши. До Дворца правосудия, впрочем, тоже было недалеко. Однако Дантон подбирал квартиру не по соображениям близости к месту своей основной деятельности. Дело в том, что на том же этаже жила его землячка мадемуазель Франсуаза Дюгутуар. Одинокая барышня унаследовала состояние родителей и жила половину года в Труа. Там-то с ней и познакомился Дантон, поскольку она советовалась с его дядей юристом по поводу каких-то имущественных дел. В Париже, где мадемуазель меньше опасалась за свою репутацию, она давно уже принимала Дантона, и не только для юридических консультаций. В кругу друзей Дантон, с присущей ему полной откровенностью, как-то не постесняется заявить: «Мне необходима женщина!» Во всяком случае, в марте 1783 года в церкви Сен-Жан-ан-брэв мадемуазель крестила рожденного ею младенца мужского пола, у которого, как записал кюре, «отец неизвестен». Это любопытное обстоятельство, как мы увидим дальше, окажется связанным с личными делами Дантона.

Он легко приобретал друзей благодаря своему добродушию, доверчивости, жизнерадостности и откровенности. Правда, этот дар привлекать к себе, становиться центром любой компании, вызывает недоброжелательность, зависть, злобу у людей очень самолюбивых, но неспособных быть столь же обаятельными. Теперь, когда он завел свой, хотя и очень скромный дом, у него часто собираются друзья. С ним остаются связанными многие знакомые с детства, его бывшие школьные товарищи, которые один за другим перебираются в Париж вслед за Дантоном. И вот у него Луи Беон, Куртуа, Сент-Альбен, Жюль Парэ. Беон теперь одет в сутану. Но среди них появляется еще один священник. А это тот самый Беранже, их учитель, который когда-то хотел избить Парэ. Теперь он тоже входит в их дружеский кружок. Оказывается, этот школьный палач придерживается демократических убеждений и даже готов терпеть богохульные речи атеиста и циника Дантона. Но здесь также и новые друзья, быстро приобретенные им уже в Париже, во Дворце правосудия. Душа компании, естественно, сам хозяин, готовый обсуждать что угодно из философии, права, экономики и, конечно, политики. Нередко эти разглагольствования затягивались далеко за полночь. Здесь бывала только одна женщина, соседка Дантона Франсуаза Дюгутуар. Ведь она тоже из Труа, как и многие здесь. Может быть, она уединялась с ним, когда все, наконец, расходились? Нет, свидания такого рода происходили раньше, когда Дантон служил у Вино. Свободную любовь сменили простые дружеские отношения. Случайно оказалось так, что Дантон содействовал ее замужеству. Однажды он познакомил ее с адвокатом Советов короля Гюе де Пези. Зародилась взаимная склонность, они станут любовниками, а позже — мужем и женой. Возникает довольно странная коллизия, которая приведет и к устройству личной жизни самого Дантона. Начинается любопытная история: она многое обнаружит в его облике и характере…

В Париже одно место стало притягивать Дантона как магнит. В десяти минутах от Дворца правосудия находилось кафе «Парнас». Название звучное и романтичное. В Греции так называлась знаменитая гора, которая в древности служила местом поклонения богу радости и вина Дионису, затем — покровителю искусств Аполлону, обитавшему на горе с музами. Здесь был также Дельфийский оракул, открывавший тайны будущего. Божественное вдохновение на Парнасе осеняло поэтов. Основные клиенты кафе — люди судейские, трезвомыслящие, посещавшие его в основном из-за близости к месту их постоянного пребывания, видимо, сочли название заведения слишком претенциозным и называли его просто кафе «д'Эколь» (кафе Школы), поскольку оно находилось на набережной Школы (сейчас набережная Лувра). Из окон кафе виднелась Сена, Новый мост (самый старый и знаменитый из мостов Парижа), конная статуя Генриха IV, установленная на нем, башни Дворца правосудия.

В это кафе и зашел однажды вечером в 1784 году Жорж Дантон. Ему было тогда 25 лет, но из-за высокого роста и могучего телосложения он выглядел лет на 30–35. К тому же обезображенное шрамами крупное лицо тоже не молодило его. Одет он был прилично, но без всякого шика. Буржуазный синий длиннополый кафтан с двумя рядами пуговиц, жилет с вертикальными красными полосами, серые кюлоты, белые чулки, скромный галстук без кружев, парик на голове без пудры — вот его одежда, типичная для мелкого судейского клерка или начинающего адвоката. Он поздоровался с двумя знакомыми, и хозяин, Франсуа-Жером Шарпантье, сразу решил, что новичок из судейских. С тех пор он стал часто заходить в кафе, где вкусно и недорого кормили, где можно было встретить знакомых, провести деловую встречу, отдохнуть за стаканом вина или чашкой кофе. Постепенно он стал завсегдатаем уютного и удобного ресторанчика.

Вскоре он познакомился с хозяином и с хозяйкой, красивой, приветливой и элегантной мадам Шарпантье, которая вела кассу и рассчитывалась с клиентами. Как будто сошедшая с картины итальянского художника, она действительно была итальянкой, в девичестве Анжеликой Сольдини. Вот тут-то Дантону и пригодилось знание итальянского языка, чем он совершенно очаровал хозяйку. Она любит стихи, а Дантон со своей феноменальной памятью знает наизусть множество стихов Тассо, Ариосто, Данте… Он охотно рассказывает о себе, объясняет историю своих многочисленных шрамов, забавные перипетии своего детства. Его могучий голос вместе с талантом увлекательного рассказчика делают кафе, где всегда было так тихо, веселым местом. Посетители собираются вокруг него и с восхищением слушают неистощимого и веселого краснобая. «Из него выйдет оратор… или плохой актер», — предсказал однажды один из постоянных клиентов кафе «Парнас».

Послушать его разглагольствования приходили все члены семьи Шарпантье, включая и младшее поколение. Старший сын Виктор со своей женой, талантливой художницей (она сделает потом прекрасный портрет Дантона), младший Антуан-Франсуа, изучавший юриспруденцию, чтобы стать нотариусом. Потом появилась и дочь Антуанетта-Габриель, недавно вышедшая из монастырского пансиона. Здесь-то Дантон и был поражен в самое сердце. Высокая, полноватая, спокойная девушка двигалась и вообще вела себя с поразившей его грацией. Все клиенты любовались ею. На портрете Давида у нее круглое лицо, темные серьезные глаза, красивый рот, полные щеки. На голове скромный буржуазный чепчик. Дантон сразу почувствовал, что это его счастье, что дело слишком серьезно, чтобы пускаться в легкомысленное ухаживание. И он начал осторожную, неторопливую, но непоколебимо упорную осаду крепости… С тех пор, как Габриель, помогая матери руководить заведением, находилась в кафе «Парнас» постоянно, Дантон каждый день заходит в полдень, а затем вновь является вечером. Добродетельная, чистая девушка из буржуазной демократической среды, видимо, соответствовала его идеалу, его душе мелкого буржуа, озабоченного мечтой о создании прочной семьи. Не хотел ли он приобрести добродетельную, благопристойную, морально твердую подругу, чтобы подкрепить собственную беззаботность, граничащую с нравственным легкомыслием и цинизмом?

Габриель, конечно, скоро догадалась о замыслах громогласного ухажера. Вначале ей, как и многим другим, его лицо, словно вырубленное топором, к тому же обезображенное шрамами, казалось страшноватым. Но такое впечатление он производил, пока молчал. Стоило ему заговорить, и все преображалось. Ум, искрящийся в глазах, остроумная речь, модулирующий голос, ощущение искренности, внушаемое им, делали его почти прекрасным. Потребовалось не так уж много времени, чтобы Габриель ощутила зарождение ответного и столь же сильного чувства. Друг детства Дантона Сент-Альбен, который близко наблюдал всю эту любовную историю, напишет в своих мемуарах: «Она восхищалась его острым умом, его очень пылкой душой, его сильным и грозным голосом, который казался ей сладостным».

Итак, Дантон мог быть счастлив! Увы, все оказалось не столь простым. В действительности он не мог и мечтать о женитьбе, ибо у него нет ни положения, ни должности, ни денег. Последнее — самое главное. Наступало новое время, когда деньги, капитал не только определяли прогресс, расцвет промышленности, торговли, всех общественных институтов, они царили и в самых простых человеческих отношениях. Буржуазия революционизировала жизнь страны, вела ее вперед, пробуждая небывалую активность, предприимчивость и смелость. Но она безжалостно срывала сентиментальные покровы со всех самых романтических человеческих связей, растаптывала поэтические грезы любви, заменяя их жестоким расчетом денежных интересов. Папаша Шарпантье был неумолим: «Найдите хорошо оплачиваемую должность. Я отдам вам дочь только при этом условии».

Условия простые и вполне оправданные заботой отца о будущем любимой дочери. А какое будущее ждет ее с мелким адвокатом, который мечется в поисках клиентов, притом таких, как упоминавшийся пастух, который при всем желании не мог отблагодарить солидным гонораром? Дантон с трудом сводит концы с концами и не в состоянии прилично обеспечить собственное существование.

В это время он даже не мог позволить себе обед в кафе «Парнас» и питался в дешевой харчевне под характерной вывеской «Модести» — скромность. Денег хватало только на вечернюю чашку кофе в любимом заведении на набережной д'Эколь, где он мог увидеть Габриель. Это вознаграждало и утешало его, но также и огорчало, ибо напоминало о безвыходной ситуации.

Характер Дантона, однако, не таков, чтобы смириться. Ему нужны связи, и он стучится во все двери. Конечно, если его туда пускают. Так открылась одна весьма таинственная дверь.

Вдохновляясь христианской моралью, древними ритуалами и филантропическими целями, действовала импортированная из Англии корпорация франкмасонов. Дантону показали путь в дом на улице Ро-де-Фер, где находилась ложа «Девяти сестер». Никто толком не знает, чему же действительно служит этот секретный союз. Известно только, что в него входят влиятельные люди и самые уважаемые деятели. Среди «мастеров» ложи знаменитые ученые: Лаланд, Ласепед, Кондорсе, Байи, Гильотен. Известные художники Юбер Робер, Жозеф Берне, Грез (написавший интересный портрет Дантона, позже, конечно). Здесь скульптор Гудон, признанные писатели: Шадерло де Ланкло, Флориан, Парни. Кого здесь только нет: крупный адвокат, которому выпадет судьба защищать Людовика XVI, Раймон де Сез, советник парламента Дюваль д'Эпремениль, имя которого скоро будет на устах всей Франции. Здесь и самые знатные: принц монсеньер Роган, герцог де ла Рошфуко, маркиз де Бомон. Великим магистром, высшим главой ордена был его светлость герцог Орлеанский, кузен Людовика XVI, первый принц крови и один из главных противников короля.

И вот Дантону сказали, что «талантом и званием» он достоин быть «подмастерьем», «братом» таких людей, он может стать масоном, хотя и самого низшего, первого градуса. С чувством глубокой серьезности Дантон проходит столь таинственную, сколь и внешне бессмысленно-шутовскую церемонию приобщения к «свету». Его кладут на пол в мрачном храме, накрывают покрывалом, слегка покалывают шпагами. Преподобный «мастер» под стук молотка произносит ритуальные слова. Его одаряют белым фартуком, вручают угольник и позолоченный циркуль. Наконец братья поднимают шпаги и, скрестив их, устраивают «стальной свод», под которым проходит новообращенный Дантон. И все это составляет страшную тайну, которую никому сообщать нельзя. Видимо, Дантон не мог удержаться от соблазна и не рассказать Габриель о торжественной церемонии приобщения его к «свету»…

Сверхъестественного «озарения» Дантон не испытал, но кое-какие интересные знакомства все же приобрел. Таким же новичком в ложе «Девяти сестер» оказался молодой адвокат Камилл Демулен, который станет его лучшим другом. Здесь Петион де Вильнев, Бриссо, в будущем лидер жирондистов — противников Дантона. В ложе он познакомился с уже знаменитым Мирабо, Рабо-Сент-Этьеном, который станет видным оратором Генеральных Штатов, священник Жерль тоже будет играть там заметную роль. Дантон знакомится с аббатом Сийесом, автором знаменитой брошюры о третьем сословии. Потом будут говорить, что вся революция в зародыше уже находилась в ложе «Девяти сестер». В действительности в основном здесь очаг либерально-буржуазного умеренного направления. Дантон же пойдет значительно дальше. Впрочем, мог ли он предполагать, что с некоторыми из братьев-масонов он в ходе революции окажется связанным самыми неожиданными отношениями?

Пока же масонские связи ничего не давали ему для адвокатской карьеры, хотя в будущем они принесут неожиданный эффект. На улицу Ро-де-Фер приходил, переодевшись в скромное буржуазное платье, маленький мрачный генерал. На службе короля он уже получил 22 раны, но не приобрел известности, ибо выполнял секретные поручения Людовика XV на Корсике, в Пруссии, в Польше. Проезжая через Ганновер, он познакомился с немецким братом-масоном герцогом Брауншвейгским, против которого он в будущем поведет войска при Вальми. Генерал Дюмурье перейдет на сторону революции, ибо королевский произвол уже познакомил его с камерой в Бастилии. Он вышел из нее с ненавистью в сердце и с убеждением в необходимости борьбы за равенство всех перед богом, законом и налогами. Этот человек на 20 лет старше Дантона, но они находят общий язык.

Эти два столь разных человека находят третьего для своих бесед, тем более неожиданного, что тот не был масоном. Это Арман-Гастон Камю, тоже адвокат, как и Дантон, но занимающийся церковными делами. Впрочем, эту связь можно объяснить тем, что третий собеседник носил девичье имя мадам Рекорден, матери Дантона.

Сначала отдаленное родство, а затем общие демократические взгляды, видимо, сблизили их. Одно не нравилось Дантону в Камю — набожность, побуждавшая его проводить долгие часы перед распятием. Впрочем, он официальный адвокат французской церкви и ведет также дела нескольких немецких княжеств за Рейном. Дантон, Дюмурье и Камю рассуждают о надвигающихся на Францию событиях, совершенно не представляя, что в недалеком будущем судьба свяжет их с одной из самых таинственных загадок истории, а затем разведет и сделает врагами…

Приобщение к братству масонов хотя и позволило приобрести интересные знакомства, которые, возможно, сыграют роль в будущем, нисколько не приблизило Дантона к его главной жизненной цели. Мечта и страсть — Габриель — оставалась недоступной. Как выполнить обязательное условие папаши Шарпантье и жениться на ней? Нужны деньги, чтобы обрести должность. Деньги решали все, ибо мало-мальски значительная должность в королевстве достигалась не трудом и талантом, а деньгами. Старинный обычай продажи должности не позволял бедняку получить важный пост. Полковники покупали полки и продавали их. Так же делалось и в судебном мире. Продавались должности прокуроров, судей, советников парламентов, адвокатов, нотариусов, судебных исполнителей. Даже палачи покупали свое «дело». Для юриста солидное положение начиналось с должности адвоката Советов короля. Название не должно вводить в заблуждение: адвокаты вовсе не давали советов лично королю. Просто они входили в узкую корпорацию, члены которой имели право вести дела в семи Советах короля, которые представляли собой судебные палаты, решавшие дела в одной из областей гражданского или уголовного права. Всего таких адвокатов было около 70. Их должности стоили довольно дорого, в зависимости от богатства и значения клиентуры.

Но как найти и приобрести эту должность? Искать долго не пришлось. Она оказалась буквально под носом у Дантона. Вспомним о его связях с Франсуазой Дюгутуар, которую затем Дантон познакомил с Гюе де Пэзи. Более того, Дантон даже уступил им свою квартиру на улице Тиксандери. Ее занял Пэзи, чтобы соединиться с Франсуазой, теперь его фактической женой. Сам Дантон поселился на улице Мовез-Пароль в районе Центрального рынка, очень близко от жилища семейства Шарпантье, к которому были устремлены все его помыслы. Так вот, Пэзи, оказавшийся именно адвокатом Советов короля, узнав о затруднительном положении Дантона, великодушно согласился продать свою должность. Здесь-то и начинается пресловутое «темное дело». Стоит ли заниматься этой запутанной финансовой комбинацией, поскольку нас интересует политическая биография Дантона? Не только стоит, но обязательно следует это сделать. Дело в том, что над Дантоном тяготеет историческое обвинение в продажности, которая якобы началась именно с этой темной истории.

Пэзи запросил за свою должность 78 тысяч ливров. Сумма немалая, тем более что купил он ее 13 лет назад всего за 30 тысяч. Следовательно, Пэзи зарабатывал на Дантоне 48 тысяч. Более того, даже 30 тысяч он в свое время не выплатил, а обязался выдавать предыдущему владельцу 1,5 тысячи ренты в год пожизненно. Тот вскоре умер, и теперь на невыплаченную сумму претендовали наследники. Дантон взял на себя и эту выплату.

Может быть, он просто не знал, что его так безбожно грабят? Знал великолепно. Но он считал необходимым узаконить положение мадемуазель Дюгутуар и ее сына, отец которого «неизвестен». И в самом деле, вскоре Пэзи женился на ней и усыновил мальчика, родившегося до того, как он познакомился с его матерью. Главное же состояло в том, что Дантон хотел как можно скорее жениться на Габриель. Любовь…

Но как практически Дантон мог выплатить сразу огромную сумму в 78 тысяч, если у него в кармане было только 5? Франсуаза Дюгутуар приходит ему на помощь и предлагает Дантону взаймы 36 тысяч. Жертва тем более легкая, что, уплаченные Пэзи, эти деньги быстро вернутся в ее кошелек.

Согласно контракту, подписанному 29 марта 1787 года, Дантон должен был выплатить наличными 56 тысяч, 10 тысяч после принятия в коллегию Советов короля, 12 тысяч через четыре года, в марте 1791 года. Но заем, предложенный ему Дюгутуар в 36 тысяч, был недостаточен. Надо еще 37 тысяч. Дантон занимает 15 тысяч у будущего тестя в счет приданого Габриель. Еще 10 тысяч он берет в долг у некоего Люлли сроком на пять лет под залог своей должности. Остается 12 тысяч, уплачиваемых через четыре года. Здесь ему помогли дяди и тети из Труа, которые своим имуществом гарантировали, что Дантон вернет деньги в срок.

Знал ли об этой сделке заботливый и опытный папаша Шарпантье? Прекрасно знал, ибо она оформлялась нотариусом Досфеном, клерком у которого служил его сын Антуан Шарпантье. Он оформлял все дела Дантона и к тому же должен был вскоре купить должность патрона. Финансовые обязательства Дантона он будет и контролировать. Знал об ужасном финансовом бремени, которое возложил на себя Дантон, не только папаша Шарпантье, но и его дочь. Габриель любила Дантона и хотела быть счастливой. Она сознавала, что ее будущий муж отдает в залог свое будущее. В конце концов, ей было 24 года, Дантону — 28. Все впереди, и она верила в энергию, силу и честность будущего мужа.

6 июня 1787 года Дантон встречает на почтовой станции мать и целую кучу родственников из Арси и Труа. 9 июня у нотариуса Досфена происходит оглашение и подписание свадебного контракта в присутствии многочисленных родственников с обеих сторон. Все предусмотрено тестем, который знает финансовое положение зятя. Поэтому невеста не отвечает за долги, сделанные женихом до брака, поэтому он ежегодно обязан впредь откладывать крупную сумму в счет наследства для будущих детей. Все предусмотрено, вплоть до карманных денег будущей супруги. 14 июня происходит венчание в церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа. Жених рядом со своей маленькой матерью выглядит гигантом. Габриель в белом платье с белой вуалью сияет счастьем. Затем в кафе д'Эколь, закрытом для посетителей, происходит великолепный свадебный обед в присутствии сотни гостей. Сердце Дантона наполнено радостью, хотя его карманы женитьба не только не наполнила, но опустошила на годы вперед. Это была счастливая пара и действительно счастливый брак.

Так в чем же смысл «темного дела», если не считать его лишь свидетельством умения Дантона бороться за достижение поставленной цели, не считаясь со средствами и потерями? Конечно, он мог бы возмутиться тем, как ловко использовали Пэзи и бывшая подруга затруднение Дантона. Но тогда он потерял бы самое главное, потерял то, что было для него смыслом жизни. Предположим, Дантон, не желая быть обманутым, гордо отказался бы от сомнительной сделки. Конечно, он мог бы, не ввязываясь в нее, подождать. Но тогда он бы рисковал потерять Габриель и, ради вздорной щепетильности, упустил бы свой план добиться личного счастья! Именно так он и будет поступать всегда, но уже в борьбе за благо революции, Не эта ли способность и сделает его «величайшим мастером революционной тактики»?

Медовый месяц проходит в квартире Дантона на улице Мовез-Пароль вблизи рынка, и ночной шум от этого торгового муравейника не мешает молодым супругам. А ровно через месяц после свадьбы Дантону предстоит серьезное испытание. Назначена официальная церемония принятия его в коллегию адвокатов Советов короля. Новичок должен произнести речь на латинском языке. Это не пугает Дантона, ибо с латынью он давно хорошо знаком. Хуже другое: тему выступления объявят только в момент предоставления слова. Есть основания опасаться подвоха: многие из будущих собратьев Дантона недолюбливают его за вызывающий цветущий вид, жизнерадостность, сильный голос. Если вступающий не получит большинства голосов, вся хитрая сделка с покупкой должности пойдет насмарку.

День испытания настает. В традиционной мантии и в квадратной шапочке мэтр д'Антон появляется в зале коллегии адвокатов Советов короля. Старшина коллегии говорит ему по-латыни: «Расскажите нам о моральном и политическом положении страны в связи с юстицией».

Это была западня! Как раз сейчас происходит «бунт привилегированных» против короля. Парижский парламент яростно сопротивляется и не хочет регистрировать эдикты короля о новых налогах, которые они должны платить. Все было неясно в этой двусмысленной борьбе, и весь народ она вводила в заблуждение. Неизвестно, на чьей стороне члены коллегии. Дантон, повернувшись к Сент-Альбену и Парэ, сопровождавшим его, бросил друзьям: «Они хотят заставить меня идти по острию бритвы!»

Однако он быстро подавил свое возмущение. Ему надо, конечно, понравиться своим коллегам, но он не может жертвовать репутацией искреннего человека. Он не унизится до угодливости, он выскажет свои взгляды и постарается сделать это не в вызывающей форме.

К сожалению, текст этой речи, в которой Дантон открыто, хотя по необходимости сдержанно, занял свою политическую позицию, полностью не сохранился. Остался лишь ее пересказ Сент-Альбеном, он характерен поразительной смелостью Дантона. Ведь он выступал перед аудиторией, которая явно была на стороне «своих», то есть парламента, привилегированных.

Дантон заявляет, что оправдать их нельзя. Дворянство и духовенство должны пойти на жертвы. Хотя бы ради собственных интересов. Они обязаны понять народ, который голодает и заслуживает поддержки. А в пресловутой дуэли между парламентом и королем Дантон видит всего лишь конфликт между двумя группами привилегированных. Они слепы и не понимают того, что надвигается, что является страшным. Распря между ними их внутреннее дело, от которого угнетенный народ не имеет никаких выгод, никакого выигрыша. Поэтому он уже давно протестует, и в конце концов угнетенные восстанут. Дантон заканчивает великим и вдохновенным пророчеством: «Горе тому, кто провоцирует революции, горе тем, кто их совершает!»

Конечно, Дантон не призывает к революции, ибо там, где он выступал, некого было к ней призывать. Но недалеко то время, когда перед ним будут слушатели из народа, и тогда он призовет к ней. Ясно, что если бы его слушали другие люди, он уже тогда сделал бы это. Но и сказанного более чем достаточно, чтобы потрясти аудиторию. Еще бы! Советы короля никогда еще не слышали такого открытого осуждения Старого порядка и его представителей. Молодые адвокаты выказывают знаки одобрения. Старые же хмурятся и, обнаруживая, что они уже подзабыли латынь, требуют от Дантона изложить речь в письменной форме. Они хотят спокойно изучить ее. Возникает дискуссия, в которой молодые разъясняют консерваторам неосновательность их подозрений, доказывают, что Дантон сказал громко то, что уже давно ясно даже многим аристократам. Дантон предлагает повторить слово в слово свою речь и готов сделать это немедленно. Такая уверенность в своей правоте производит впечатление, и в итоге спор завершается благоприятным решением о приеме Дантона в коллегию адвокатов Советов короля.

Дантон принимает поздравления. Теперь он обладатель солидного положения, своей адвокатской конторы. Настало как будто время пожинать плоды усилий. Однако ему потребовалось не так уже много времени, чтобы почувствовать иллюзорность надежд на быстрое обогащение. До сих пор не увенчались успехом изыскания многих историков с целью выяснить, сколько же судебных дел провел Дантон за время между 1787-м и 1791 годом, на протяжении которого он занимался, наряду со многим другим, своей адвокатурой. Наиболее вероятная цифра 22. Это не так уж много, вернее очень мало, даже если бы это были крупные процессы с участием богатых клиентов и с большими гонорарами. Но никаких громких процессов нет, хотя Дантон прилагает все усилия, чтобы расплатиться с долгами и создать приличный семейный очаг.

Естественно, Дантону приходится на время забыть свои политические взгляды ради приобретения солидных клиентов. Великий демократ и революционер начинает с процессов, в которых он защищает права некоторых знатных лиц. В связи с одним из них, которого обвинили в незаконном присвоении титула виконта, Дантон, как свидетельствуют его черновые записи, перечислял заслуги его предков, один из которых в сражении при Фонтенуа оказал огромную услугу «августейшему предку его величества». В другом деле, тоже по поводу титула, Дантон утверждает, что «дворянство — это самое драгоценное достояние».

Такие речи в устах трибуна, который в революционных клубах скоро начнет громить «тиранов», кажутся чудовищным лицемерием. Дантон идет на все ради приобретения хорошей клиентуры. Ради этого он и присвоил себе дворянскую приставку, подписываясь д'Антон! Но уже летом 1788 года он перестает облагораживать себя. Любопытно, что Робеспьер будет подчеркивать свое дворянское происхождение до середины 1790 года. Такое различие во времена, когда история начинает двигаться с головокружительной скоростью, знаменательно. Дантон быстрее улавливает смысл событий…

Меняется и состав клиентуры Дантона. Дворян в его кабинете все чаще сменяют люди более скромного происхождения. Среди них землевладельцы, мелкие торговцы, ремесленники, ювелиры, трактирщики. Эта мелкая буржуазия с помощью Дантона добивается решения своих имущественных проблем. Молодой адвокат не мог не проникнуться сознанием интересов именно этой социальной среды, на почве которой и вырастет революция.

Дантон как будто прямо не связан в это время с политикой, хотя внимательно следит за перипетиями борьбы короля с парижским парламентом, который в полном составе был выслан в Труа, а потом возвращен в Париж. Вокруг этого конфликта возникают волнения. В столицу вводят войска, солдаты патрулируют улицы.

Чистая случайность толкает Дантона к соприкосновению с политикой, и притом в ее самых высоких сферах. Первым клиентом Дантона оказался весьма влиятельный чиновник королевской администрации де Барантен. Он принадлежал к тем дворянам, которые не чурались коммерческих дел. Одно из таких дел по поручению де Барантена пришлось вести молодому адвокату. Дантон добился успеха своего клиента, поручившего ему и впредь вести все свои дела. Барантен проникся доверием к адвокату, между ними завязались разговоры о политике, и президент королевской палаты поразился смелости и оригинальности идей Дантона. Ему пришла в голову мысль познакомить Дантона с всесильным тогда архиепископом Ломени де Бриенном, министром финансов, тщетно искавшим выхода из кризиса, в котором оказалось королевство. Барантен полагал, что Дантону и Ломени де Бриенну удастся найти общий язык, поскольку они были земляками. Архиепископ владел замком в 26 километрах от Арси. Адвокат изложил министру обширный план реформ, проведение которых требовало возвышения третьего сословия и отказа привилегированных от их важнейших привилегий. Монархии надо осознать неотвратимость перемен и осуществить их сверху, не дожидаясь неизбежного восстания низов. Планы Дантона заходили гораздо дальше реформаторских идей Тюрго и предусматривали добровольное отречение феодализма от своих основных устоев. Нет, такой закоренелый представитель старого порядка, как Ломени де Бриенн, никак не мог поддержать революционную, по существу, программу. Дантон, рассказывая дома о результатах беседы с министром, с возмущением подвел ее итог: «Слабоумный! Он не видит, что сам роет могилу монархии!»

В политике Дантон по-прежнему остается наблюдателем и свидетелем, хотя и очень заинтересованным. Почти все его время занято адвокатской практикой, погоней за клиентами, заботами по устройству своего семейного очага. Его тесть через четыре месяца после свадьбы дочери продает кафе «Парнас». Он рассудил, что супруге адвоката Советов короля не совсем удобно иметь отцом трактирщика. Вырученную сумму (41 тысяча ливров) он использует для покупки дома с садом в Фонтенуа-су-Буа, в предместье Парижа. Дантон часто бывает здесь со своей женой, которая теперь стала такой элегантной, что это производит сильное впечатление на жителей городка. Они называют ее «прекрасная Габриель», а их мэр дает это имя одной из улиц Фонтенуа. «Авеню да лэ Бель Габриель» существует и поныне, хотя мало кто знает об истинном происхождении этого названия. Мадам Дантон вскоре начинает многообещающе полнеть, и в апреле 1788 года в доме на улице Мовез-Пароль рождается сын. Огромный Дантон держит в руках крошечного младенца, убеждаясь, что сын унаследовал громовой голос отца.

После того как родители Габриель переселились с набережной Эколь в Фонтенуа, не было никакого смысла жить на улице Мовез-Пароль. Соседство с Центральным рынком доставляло немало неудобств: постоянный шум, запах гниющих овощей, всегда бродившие здесь свиньи, толпы нищих, искавших случайного заработка, — все это искупалось для Габриель близостью к родительскому дому. После их отъезда Габриель решила найти более спокойное место. Некий Жели, чиновник парламента и старый клиент «Парнаса», жил на другом берегу Сены на улице Кордельеров с женой и дочкой. Он сообщил, что в его доме этажом ниже есть свободная и удобная квартира. Габриель посмотрела ее, Дантону она тоже понравилась, и 12 мая 1788 года молодая семья переселяется в новую, более просторную и удобную квартиру, на втором этаже дома № 24. Сейчас этого дома уже нет, а точно на том месте, где был вход в квартиру, стоит прекрасный памятник Дантону. С протянутой рукой он взывает с высокого пьедестала вечным голосом бронзы…

В квартире шесть комнат, не считая подсобных помещений вроде кухни или комнаты служанки. Обстановка, во всяком случае, вначале не отличалась роскошью, все приобреталось в кредит. Сохранился нотариальный документ, составленный через год после переселения, свидетельствующий, что Дантон получил в долг от некоего Луи Фройе 3316 ливров, который он должен был вернуть в два срока: в 1794-м и в 1796 году. Как видно, должность, купленная Дантоном у Пэзи, не оказалась столь доходной, чтобы купаться в золоте.

Окна квартиры выходили на две стороны. Гостиная и кабинет мэтра на улицу Кордельеров, а столовая, спальня — на внутренний Торговый двор, где скучились лавки, конторы, крошечные типографии. Хотя Дантоны имели кухарку, Габриель сама делала покупки. Мясо она покупала рядом у краснолицего, могучего мясника Лежандра, который станет монтаньяром и другом Дантона, депутатом Конвента. С починкой обуви Габриель обращалась к сапожнику Симону, жившему здесь же. Симон тоже прославится своей должностью в башне Тампль, где он будет хранителем и воспитателем маленького наследника престола, сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты, которого гильотина сделает сиротой.

Дантон оказался в удивительном районе Парижа, где как будто специально кто-то поселил по соседству множество известных участников революции. Когда окна столовой открывались во двор, слышалось мерное постукивание типографской машины, на которой трудился типограф Гийом Брюн. Судьба скоро сделает его революционным журналистом, затем офицером Национальной гвардии, генералом в Итальянской армии, маршалом империи. Но в конце концов он станет жертвой белого террора при Реставрации. Здесь жил аристократ, ставший злейшим врагом аристократов, маркиз де Сен-Юрюг. Революция принесет ему громкую, хотя и скандальную известность и прозвище «генералиссимуса санкюлотов».

Рядом с Дантоном жил и Станислав Фрерон, который учился вместе с Робеспьером. Будущий монтаньяр, он издавал тогда «Анне литерер», а с наступлением революции появится его газета «Оратер дю пепль». Впереди громкая и крайне скандальная, а в конце — позорная слава. Недалеко обитает и студент-медик Шометт, будущий прокурор Коммуны, но пока он имеет дело с трупами только в анатомическом театре. На соседней улице живет нищий актер и поэт Фабр д'Эглантин. Неподалеку от дома Дантона на улице Турнон обитает некая яркая звезда, приехавшая из Люксембурга, Теруань де Мерикюр, молодая красивая женщина, выделяющаяся яркими туалетами и вольным поведением. Она окажется в центре крупнейших революционных событий, но конец ее тоже будет трагичен. Рядом с ней служит на почте некий Паш — будущий министр и мэр Парижа. В округе Кордельеров обитает и много других пока никому не известных, но в будущем знаменитых людей революции. И большинству из них придется на собственной судьбе испытать пророчество Дантона: «Горе тому, кто делает революцию…»

Надо особо сказать еще об одном новом обитателе этих взрывчатых мест, о Камилле Демулене, ведь он будет близким другом Дантона. О нем уже упоминалось как об однокашнике Робеспьера в коллеже Людовика Великого, как о пылком агитаторе Пале-Рояля… Но когда в самом начале своей адвокатской деятельности Дантон познакомился с Демуленом, а затем встретил его в масонской ложе «Девяти сестер», трудно было вообразить, что он станет героем революционных событий, завершившихся взятием Бастилии. Впрочем, ничего героического во внешности Демулена не замечалось. Вот его портрет в изображении Ромена Роллана: «Он похож на поджарую борзую собаку. Парижский озорник — смелый и бесшабашный, лицо пожелтело, преждевременно увяло от нужды, бессонных ночей и рассеянной жизни; улыбающийся, гримасничающий рот, неправильные черты лица… Взгляд живой, своенравный, чарующий, беспокойный; быстрые переходы от приветливой улыбки к презрительной гримасе. Чрезвычайно женственен, то смеется, то плачет, а иногда и одновременно… Но вообще в его речи, движениях, во всем его облике есть что-то неустойчивое и противоречивое».

Дантон и Демулен почувствовали симпатию друг к другу, видимо, по закону контраста. Первый воплощает силу, красноречие, сравнительную умеренность; второй слабость, нерешительность, сентиментальность и язвительность. Дантон лучше говорит, чем пишет. Демулен пишет талантливо, остроумно, но заикается, когда говорит. Впрочем, это не мешает ему выступать в суде, а под напором страсти — перед целой толпой. Сумасбродный, даже легкомысленный, он пренебрегает гонорарами, забывает получать их с клиентов, вообще ведет жалкое существование. Впрочем, это его не тяготит, и он предается разным увлечениям. Как раз во время женитьбы Дантона он решил, что влюблен в 40-летнюю перезрелую, но кокетливую жену богатого чиновника Дюплесси. Он даже пишет ей стихи, она принимает его, но опасается выглядеть смешной и сдерживает юного ухажера. В процессе ухаживания Камилл однажды встречается у мадам Дюплесси с ее 16-летней дочерью. Камилл сражен, ибо на этот раз он действительно любит. От наигранной любви к матери он переходит к искреннему обожанию дочери и поспешно просит у ее отца руки девушки! Несерьезного жениха решительно отвергают родители. Камилл чуть не со слезами исповедуется Дантону, и тот ободряет друга, опираясь на опыт своего завоевания Габриели. Он советует, использовать этот опыт и продолжать атаку на мать, но уже в рамках строгой морали, чтобы она стала его союзницей в борьбе за Люсиль. Задача трудная, тем более что Люсиль и сама вначале не в восторге от жалкого облика обожателя. Но это талантливый человек. Иначе он и не стал бы другом Дантона. В конце концов благодаря своему обаянию и тактике, одобренный самим Дантоном, Камилл добивается от Люсиль обещания выйти за него замуж при условии согласия родителей. Придется добиваться его три года.

Камилл часто обедает у Дантонов. Однажды с ним является и Люсиль в качестве неофициальной невесты, которая проникается пылкой симпатией к Габриель. Дантон и его жена становятся наставниками этой влюбленной пары. Люсиль с восторгом баюкает маленького Дантона и завидует счастью своей старшей подруги. Разговоры за столом у Дантонов неизменно сводятся к политике. Происходит новая схватка в борьбе двора с парламентом. Втайне от него подготовлен эдикт, резко ограничивающий права строптивого учреждения. Советник парламента д'Эпремениль за деньги добывает текст эдикта и предает его огласке. Начинается громкий скандал. Д'Эпремениль и двое его коллег арестованы и высланы. В борьбе активно участвуют провинциальные парламенты. Крупные волнения вспыхивают в Бретани и Дофине. Затем объявляется созыв Генеральных Штатов и, что вызывает особое волнение буржуазии, прекращение платежей по займам и ценным бумагам. Паника охватывает богатых горожан, которые прячут золото и серебро. Растут цены, особенно тревожные последствия вызывает подорожание хлеба. Именно в это время де Барантен, занявший пост министра в правительстве Неккера, предлагает Дантону должность секретаря министерства. В спокойное время это могло бы быть началом большой карьеры, но Дантон, к разочарованию Барантена, отказывается от поста, о котором он раньше не мог и мечтать. Дантон, однако, уверен, что сейчас близость к двору и правительству может только скомпрометировать. Власть, которая недавно отвергла его идеи, ищет теперь средств спасения, привлекая возможных деятелей оппозиции. Дантон прямо заявляет Барантену: «Разве вы не видите, что надвигается лавина?»

После небывало холодной зимы 1789 года это предвидение Дантона начинает быстро осуществляться. Весной происходят народные волнения в предместьях Сен-Марсель и Сент-Антуан, против голодных рабочих брошены войска. Столкновения кончаются сотнями убитых и раненых. Министр юстиции снова приглашает Дантона, но тот отказывается еще более решительно. Друзья его удивлены. Среди них, кроме Демулена, Парэ, бывший однокашник в Труа, который тоже живет рядом с Дантоном, нормандский адвокат де ла Круа. Чувствуя, откуда дует ветер, он теперь называется Делакруа, а скоро просто Лакруа. Постоянным гостем является также Фабр д'Эглантин.

В 1783 году на поэтическом конкурсе цветов в Тулузе он получил премию «Золотой шиповник». После этого он и прибавил к своему имени «Фабр» слово «д'Эглантин» (в переводе значит «шиповник»), уподобив его дворянскому. Дворянские имена часто содержали название поместья или какое-то родовое слово, прозвище. Иначе говоря, Фабр поступил так же, как де Робеспьер или д'Антон, из тщеславия или ради какой-то выгоды пытавшиеся «облагородить» свои имена. Приехав затем в Париж, он написал трагедию «Огюст», несколько комедий, в которых он пытался подражать Мольеру. Некоторые его спектакли имели большой успех.

Интересными участниками кружка друзей Дантона были адвокат и журналист Франсуа Робер и особенно его супруга Луиза, урожденная Кералио. Он будет издателем газеты «Меркюр насьональ», в которой раньше других появится призыв к замене монархии республикой. Мадам Робер — одна из женщин революции, провозглашавших наиболее демократические и передовые лозунги.

Частый посетитель и Гийом Брюн, будущий маршал, в то время получивший известность своей книгой о западных областях Франции. Во время революции он окажется телохранителем Дантона, который будет называть его из-за высокого роста «мой патагонец». Среди друзей, конечно, Сент-Альбен. Иногда в доме появлялись знатные гости, такие, как Барантен или д'Эпремениль. Люди прошлого, здесь они чужие. Компания Дантона объединяет людей будущего — патриотов. Собственно, само это слово только входило в обиход и притом в новом смысле. При старом феодальном порядке его просто не знали, поскольку страна делилась на провинции с разными законами, правами, даже языками. Языком, на котором говорили в Париже, владело меньше половины жителей Франции. Объединяла страну только монархия в лице короля. Считали нормальным, что французские генералы служили иностранным дворам, что лучшими во французской армии были наемные немецкие или швейцарские полки. Во время франко-испанской войны в XVIII веке великий французский полководец Конде командовал испанской армией, а Тюренн, который не был французом, возглавлял французскую армию. Среди маршалов Франции были немец Шомберг или датчанин Ранцау. В революционную эпоху баварский барон Люкнер, бывший полковник короля Пруссии, стал генералом Людовика XVI, революция в 1791 году сделает его маршалом. Так же было и с простыми солдатами, офицерами: они не защищали родину, а просто занимались своим ремеслом на службе любого князя или короля.

Слово «патриот» означало противника этого старого феодального порядка. Патриотами в 1789 году стали называть людей, стремившихся к коренным реформам. Постепенно оно станет синонимом слова «революционер»… Как раз весной 1789 года во время выборов в Генеральные Штаты во Франции, и особенно в Париже, возникает широкое движение патриотов, которые еще не были революционерами, ибо надеялись на реформы с помощью короля. Ведь поводом созыва Генеральных Штатов служил конфликт между знатью и королем. Правда, скоро они помирятся. Но кто мог быть уверен в этом заранее? Париж выбирал 21 депутата от третьего сословия. Из 700 тысяч жителей право голоса имели 40 тысяч, это были те, кто платил в год налог «марку серебра», 50 ливров и имел земельную собственность. Дантон, владевший землей в Арси и адвокат Советов короля, входил в 40 тысяч выборщиков. Но его друг Демулен зарабатывал слишком мало и не имел такого права. Поэтому, когда 21 апреля Дантон отправился в монастырь Кордельеров, где в церкви устроили бюро голосования, Демулен побежал выражать свое возмущение у «очага патриотов», как он называл Пале-Рояль.

Почему Дантон не выставил свою кандидатуру в Генеральные Штаты? Возможно, сказались практические соображения. Ему надо было зарабатывать, чтобы оплачивать долги. Пришлось бы покинуть Париж, забросить дела. Как депутат он получал бы 18 ливров в день, а этого маловато, чтобы заполнить дефицит в его бюджете. Но главная причина иная. В дни, когда Париж охвачен политическими страстями из-за выборов и народных волнений, на Дантона обрушилось семейное несчастье: его маленький сын тяжело заболел, и он с Габриель не отходит от него. 24 апреля годовалый ребенок умер. Габриель ищет утешения в церкви. Дантон, провожая ее, проклинает и церковь и бога, отказывается переступить порог храма, ожидая жену снаружи.

Понятно, что Дантон оказался как бы отстраненным на время от событий, представлявших собой пролог революции. Но он следит за политикой. Появляются первые новые газеты, позволявшие наблюдать за тем, что происходило в Версале. Но их сведения были краткими, неполными. Время знаменитых революционных газет еще не наступило. Гораздо больше можно было узнать в политическом муравейнике Пале-Рояля, куда Демулен всегда звал Дантона. Здесь шли бурные дебаты, в которые он, конечно, не мог не вмешаться. Он сразу попадает в «Патриотическое общество Пале-Рояль» и становится одним из его влиятельных ораторов вместе с Демуленом, Лустало, Сен-Юрюгом и другими вожаками радикальной буржуазии. Местом постоянных встреч этих нетерпеливых и темпераментных патриотов стало кафе «Фуа», одно из самых знаменитых в Париже. Здесь обсуждаются все события долгой борьбы депутатов третьего сословия за превращение Генеральных Штатов в Национальное, а затем и в Учредительное собрание. Дантон знаком с главными героями этой борьбы: Мирабо, Сийесом, Байи, Гильотеном. Ведь они члены ложи «Девяти сестер». Среди депутатов уже упоминавшийся адвокат Камю, дальний родственник матери, его нотариус Досфан, немало других адвокатов, многие из которых заседали в Меню плезир.

С приходом жарких июльских дней накаляется и политическая обстановка. Парижская буржуазия взволнована появлением «разбойников». Больше десятка тысяч их проникает в город, и все видят, что это всего лишь голодные крестьяне и рабочие. Но запуганный муниципалитет устраивает для них на Монмартре благотворительные общественные работы за 20 су в день. По вечерам эти отчаявшиеся, но ставшие грозными в своем гневе люди появляются и в Пале-Рояле, где они аплодируют Дантону, Демулену и Марату. Там Дантон впервые и знакомится с ним.

Под предлогом защиты от «разбойников» на Марсовом поле располагаются королевские войска. Слухи о заговоре двора подтверждаются первыми стычками наемников с народом. 11 июля приходит известие об отставке Неккера. На другой день Демулен, вскочив на один из столов кафе «Фуа», выступает с легендарным призывом к оружию… Несколькими днями раньше здесь, как свидетельствует один из мемуаристов, слышали речь Дантона: «Граждане! Давайте вооружаться! Возьмемся за оружие, чтобы отразить пятнадцать тысяч разбойников, собравшихся на Монмартре и тридцать тысяч солдат, готовых обрушиться на Париж, разграбить его и перерезать жителей!»

Знал ли уже Дантон о решении муниципалитета 13 июля создать «буржуазную милицию» в 42 тысячи человек или это была его личная инициатива? В невероятной путанице этих революционных дней разобраться трудно. Видимо, это было раньше, когда колокола забили в набат, призывая граждан вступать в Национальную гвардию, как будет вскоре называться милиция.

Дантон в ажиотаже. Благодаря его зажигательным речам одним из первых сформировался батальон Кордельеров. Конечно, он записывается и сам, как и его друг Парэ, как сосед Жели. Но некоторые возражают. Например, адвокат Лаво: «Я только что вернулся с Монмартра. Я там видел только ремесленников, каменщиков, рабочих, делающих свою обычную работу.

— Вы ничего не понимаете! — отвечал Дантон. — Суверенный народ поднимается против деспотизма. Присоединяйтесь к нам. Трон опрокинут, и ваше государство погибло. Подумайте об этом.

— Я вижу в этом движении, — возражал Лаво, — только мятеж, который приведет вас и вам подобных на виселицу».

Дантон не хочет слушать трусливые возражения, он, конечно, не верит в «разбойников», видит наступление революции. Горячая агитация Дантона приносит успех: в батальоне Кордельеров уже 571 человек. Но сам трибун не получает командного поста. Командиром избрали человека, служившего в армии. Другие офицерские посты тоже заняты ими. Даже его мясник Лежандр стал сержантом. Но все еще только начинается, и Дантон проявляет бешеную активность. Участвует ли он в штурме Бастилии? Нет, но он появляется у стен крепости на десять часов позже, в 3 часа ночи с 14 по 15 июля, во главе отряда в 40 человек. Дантон вызывает нового коменданта крепости, назначенного Лафайетом, и объявляет себя «капитаном» батальона Кордельеров, арестовывает коменданта Суле и доставляет его утром к Кордельерам. Все происходит в суматохе и путанице, и Дантону приходится защищать своего пленника от фонаря или расстрела. Затем, вняв мольбам злосчастного коменданта, его доставили в Ратушу, где Лафайет приказал освободить Суле. В чем же смысл этого маскарада? Если вспомнить слова Дантона в разговоре с Лувэ: «Трон опрокинут, ваше государство погибло», то ясно, что Дантон видит неизбежность краха той судебной системы Советов короля, в которой он сумел приобрести себе должность. Необходимо выдвинуться вперед, обратить на себя внимание, чтобы завоевать достойное место под солнцем при новой, еще только рождающейся системе. Такой ход мысли был типичен для многих молодых представителей радикальной буржуазии. Вероятно, его разделял и Дантон, что вполне естественно и обычно.

Необычно здесь другое. Дантон еще рядовой, «капитан» он мнимый, самозваный. Но почему за ним пошли сорок человек, жителей округа Кордельеров? Здесь как раз случай, обнаруживающий у Дантона реальные, органические данные лидера, вождя, способного увлечь за собой, не обладая никакой формальной властью, не пользуясь ничем, кроме своего личного морального авторитета. Пожалуй, здесь нечто большее: какая-то таинственная власть обаяния, побуждающая людей следовать за Дантоном даже, как в данном случае, если они толком не понимают, на что, собственно, они идут…

Понятно, что именно Дантона единодушно выбирают председателем дистрикта Кордельеров, хотя там хватало и без него ярких, талантливых людей. Дантон воплощает здесь высшую политическую власть. Теперь, когда командир батальона Кревекер послушен ему, не составляло труда узаконить звание капитана, которое он себе скромно присвоил. Обожающие Дантона жители дистрикта не отказали бы ему и в чине генерала. Не зря его называют «наш дорогой председатель»!

В начале августа доморощенное воинство обретает военный облик: муниципалитет вводит форменную одежду для своей гвардии. Дантон надевает синий камзол с белыми обшлагами, черные сапоги с желтыми отворотами. На голове треуголка из черного фетра с трехцветной кокардой. На поясе сабля, на эфес которой он гордо опирается. Он просто герой, особенно в глазах влюбленной жены.

13 августа в церкви Кордельеров происходит торжественная месса, кюре освящает знамя батальона. Дантон обожает помпезные зрелища. Он пригласил оркестр Королевской музыкальной академии. Батальон торжественным маршем проходит мимо генерала Лафайета, рядом с которым Дантон. Кое-кто кричит: «Да здравствует Дантон!» Но возгласы в честь Лафайета заглушают эти выкрики. Несмотря на растущую популярность, внушительный вид и вес (95 килограммов), Дантон пока еще играет роль статиста на фоне знаменитостей Учредительного собрания, не говоря уже о герое Америки Лафайете. Но все впереди…

Собрания дистрикта Кордельеров теперь происходят каждый вечер. Председательствует Дантон, рядом его заместитель Фабр д'Эглантин. Формально это заседание выборщиков округа. Однако двери в монастырь открыты для всех. Здесь толпятся и бедняки, не имеющие права голоса, и они знаками одобрения или недовольства громко заявляют о себе. Дантон не только считается с их мнением. Он явно, демонстративно ищет их поддержки. Против кого же? Дантон не скрывает своей неприязни к Лафайету и к мэру Парижа Сильвену Байи. Он считает, что они воспользовались взятием Бастилии и казнью своего предшественника Флесселя, чтобы захватить власть в Ратуше. И вот собрание Кордельеров становится самым открытым проявлением оппозиции Ратуше. Дантон использует любой повод для борьбы против нее. По приказу Байи и Лафайета арестован автор политической брошюры. Кордельеры немедленно принимают гневную резолюцию протеста, и «отцы города» вынуждены освободить журналиста. Волнения в Пале-Рояле в конце августа, когда не без влияния Дантона его друзья вдохновляют движение против королевского права вето, закончились арестом маркиза Сен-Юрюга. В тот же вечер Дантон выступает с большой речью. Он признает, что маркиз фанфарон и вообще слишком много скандалит. Но он патриот, и патриотизм только выигрывает от ярости его представителей. «Мы не евнухи!» — гремит Дантон и добивается одобрения резолюции, требующей освобождения арестованного патриота. Байи капитулирует, и узник выпущен из тюрьмы Шатле.

В другом случае Дантон добивается не освобождения, а заключения в тюрьму. Речь идет о бароне Базенвале, который командовал швейцарскими наемниками на Марсовом поле в дни взятия Бастилии. Опасаясь народной мести, барон пытался бежать в Швейцарию, но его задержали на границе и поместили в гостинице, запретив ему выезд. Дантон немедленно разоблачает этот «заговор против нации», и Кордельеры принимают обращение ко всем другим дистриктам Парижа потребовать от Ратуши заключения Базенваля в тюрьму и предания его суду. В результате Байи получает 60 категорических требований. И снова Бани и Лафайет вынуждены уступить, и Базенваль заключен в тюрьму Шатле.

Влияние Кордельеров и популярность Дантона растут. Теперь на собрания дистрикта в старом францисканском монастыре ходят как в театр. 3 октября 1789 года собрание началось как обычно в пять часов. Но это будет отнюдь не рядовое событие. В Париже только что узнали о скандальном ужине в честь Фландрского полка в Версале, когда монархисты, вдохновленные королем и королевой, срывали трехцветные кокарды. Дантон яростно выражает общее возмущение. Адвокат Тибодо, привлеченный к Кордельерам слухами о красноречии Дантона, излагает в мемуарах свои впечатления: «Я был поражен его высокой фигурой, атлетическим сложением, неправильностью и грубостью его лица, изрытого оспой, его резкой, быстрой, звучной речью, его драматическими жестами, уверенным и пронизывающим взглядом, энергией и смелостью, которые проявлялись во всей его позиции, во всех его движениях. Он вел собрание решительно, быстро и властно, как человек, сознающий свое могущество. Он толкал собрание дистрикта прямо к своей цели».

А цель — ответить на скандальный банкет в Версале, на аристократический заговор восстанием Парижа! Адвокат Советов короля делает важный шаг вперед. Он открыто отрекается от своей прежней безусловной поддержки короля. Дантон призывает к походу парижан на Версаль во главе с батальоном Кордельеров. Для чего? Может быть, как требовали самые ретивые, арестовать короля и изгнать его из Франции? Нет, речь идет лишь о том, чтобы удалить новые войска из Версаля, чтобы разоружить двор, поставить короля под контроль народа, переселить его в Париж. Принимается резолюция, которую поручили типографщикам немедленно напечатать в виде афиши и за ночь расклеить по всему Парижу.

Это несомненно революционный акт. Но тут же Дантон делает несколько шагов назад. Уже не с трибуны, а в частном разговоре с командиром батальона дистрикта Дантон говорит, что, пожалуй, Кордельерам все же не стоит возглавлять поход на Версаль. Не собирается Дантон и сам отправляться в Версаль. «Мирабо черни», как его уже называют, охотно командует народом, но в решающие моменты все же не хочет до конца объединиться с ним. К тому же он будет занят в ближайшие 48 часов. Необходимо срочно изучить судебное дело Дюбуа. Равнодушный к волнениям, которые он сам усиленно возбуждал, мэтр д'Антон в халате и домашних туфлях уединяется в своем кабинете. Как и 14 июля, в день штурма Бастилии, он будет дожидаться исхода событий в Версале. Дантон — неискоренимый буржуа, как, впрочем, другие революционные вожди.