3


Как только забрезжил рассвет, Мауа повела Сьенфуэгоса по тропке, то и дело теряющейся в чаще, словно хотела скрыть собственное существование. Толстуха частенько вставала как вкопанная и делала большой крюк, объясняя, что на пути скрывается ловушка, и если в нее упасть, то умрешь, потому что тело проткнут заточенные колья.

В остальном путешествие оказалось спокойным. Тропа привела к берегу широкого озера, которое скорее напоминало русло разлившейся реки, что затопила долину и оставила от нее лишь множество островков, большинство из них возвышались над водой не более чем на три ладони. Здесь путники остановились, чтобы пообедать.

— Расскажи мне еще о Кимари-Аяпель, — попросил канарец, ковыряя в зубах в попытке извлечь застрявшие в них волокна манго. — Должен же я знать, кого увижу. Он колдун или целитель?

— Сам увидишь, — упрямо отвечала старуха.

— Только предупреждаю, что если ты надеешься меня поразить, тебе это вряд ли удастся, — не без ехидства заметил он. — Я видел все чудеса этого мира: от адмирала Колумба до каннибалов, которые сожрали моих друзей. Видел, как из недр земли рвутся наружу струи огня, видел мертвецов, застывших во льду, видел гору, растекшуюся огромной грязной лужей, видел старую ведьму, что растворилась в воздухе... Я видел все чудеса этого мира!

— Все, кроме Кимари-Аяпеля.

— Надеюсь, у него нет рогов?

В скором времени Мауа велела ему раздвинуть ветви ближайших кустов, и то, что сперва выглядело как ствол поваленного дерева, оказалось двумя длинными пирогами, сложенными словно половинки целого ствола.

Сьенфугосу не стоило почти никаких усилий оторвать пироги от ствола, к которому они были прибиты, и он удивился, что весят они меньше бревна толщиной в три ладони.

— Что это? — спросил он. — Никогда не встречал такой легкой древесины. Из чего они сделаны?

— Ее доставляют оттуда, с той стороны реки. Говорят, что, когда Мусо создал леса, он с таким удовлетворением вздохнул, что от этого вздоха в земле образовалась дыра, из которой и выросло невесомое дерево. Тащи их в воду! — приказала Мауа.

Канарец подчинился, вновь подивившись, сколь легки на плаву оказались эти лодки из почти белой древесины; они так раскачивались под легким ветерком, что грозили вот-вот перевернуться или зачерпнуть воды через край.

Весло, тем не менее, было из темной и крепкой древесины пальмы чонта. Когда они проплыли примерно лигу по лабиринту островков и деревьев, растущих прямо в озере, впереди показался прекрасный остров, покрытый цветами и пальмами, так что напоминал настоящий сад посреди джунглей.

Искусно лавируя между мелкими островками, они стали огибать его по дуге, пока, наконец, не добрались до пляжа с золотым песком, прямо за которым открывалась широкая луговина, а на ней стояла хижина с большими окнами. Когда Сьенфуэгос выскочил из лодки на берег и протянул руку старухе, чтобы помочь ей выйти, так лишь покачала головой и вновь взяла в руки весло, оставшееся на дне пироги.

— Дальше ты пойдешь один, — сказал она. — Мне пора возвращаться.

Не дожидаясь ответа, она уплыла с проворством, совершенно неожиданным для женщины ее габаритов. Сьенфуэгос не успел даже моргнуть глазом, как она исчезла среди деревьев.

— Мне это не нравится, — произнес он, глядя ей вслед. — Совсем не нравится.

Он снова повернулся лицом к дому и вдруг заметил, что кто-то наблюдает за ним из окна. Подойдя ближе, он увидел, что это довольно молодая женщина, среднего роста, с очень светлой кожей и плоским лицом, на котором выделялись темные выразительные глаза.

— Привет! — сказал он, стараясь казаться любезным, хотя в душе ощутил глубокое разочарование, потому что ожидал увидеть нечто большее, нежели малопривлекательная индианка. — Так значит, ты и есть Кимари-Аяпель?

— Я Кимари, — ответила девушка неожиданно нежным голоском. — А Аяпель — она.

Только сейчас канарец обнаружил, что слева от нее, за косяком окна, стоит еще один человек. Приглядевшись, он понял, что это тоже девушка, как две капли воды похожая на первую.

— Вот это да! — воскликнул он, немного сбитый с толку. — Этого уж я точно не ожидал! Так я могу войти?

— Разумеется, — уверенно произнесла Аяпель чуть хриплым и решительным голосом. — Ты забрался так далеко не для того, чтобы торчать снаружи. Скоро пойдет дождь.

— Думаешь? — глупо спросил канарец, чувствуя себя одураченным, ведь он шел сюда в надежде отыскать несуществующее чудо. — А на заре была чудесная погода.

Он вошел в хижину, постояв на пороге, пока глаза не привыкли к темноте. Первым делом его внимание привлекло несметное количество великолепных изумрудов, целые груды которых высились на некоем подобии широкого стола, что тянулся вдоль трех стен хижины.

— Вот черт! — воскликнул он, завороженный сиянием изумрудов. — Если это действительно те самые камни, за которые в Европе платят огромные деньги, то вы, несомненно, богатейшие женщины на планете.

— Они не наши, — покачала головой Аяпель. — Мы лишь охраняем их. Они принадлежат нашему племени.

— А это правда, что вы можете превращать их в воду?

— Да, иногда. Но сейчас не время для этого.

— Понятно. Надеюсь, что я доживу до этого времени.

Сьенфуэгос заметил, что они так и не двинулись с места: Кимари по-прежнему стояла возле окна, а Аяпель рядом с ней. Он обратил внимание, что обе одеты в одинаковые длинные белые туники с зелеными полосами, скрывающие тела от шеи до щиколоток. Пока Сьенфуэгос пытался подобрать слова, чтобы как-то сгладить возникшую неловкость, обе женщины разом шагнули ему навстречу, и тут он увидел нечто такое, от чего едва не свалился от неожиданности.

— Боже благословенный! — воскликнул он. — Но это невозможно!

Ему потребовалось время, чтобы вновь овладеть собой и своими мыслями; ему вдруг показалось, что либо собственные глаза его обманывают, либо перед ним действительно не две разные женщины, а скорее одно существо с двумя головами, но при этом лишь с двумя руками, хотя было ясно, что ног все же четыре.

— Что это? — ужаснулся он. — Я сошел с ума?

Он прислонился к толстому столбу, поддерживающему крышу, и соскользнул вниз, на тонкую циновку, силы совершенно его покинули, как будто ему и впрямь перерезали сухожилия.

В свою очередь, Кимари-Аяпель — кем бы ни было это существо — остановилась в пяти шагах от него. Казалось, ее — или все же их? — немного позабавило, что они произвели на него столь ужасающее впечатление.

— Не пугайся, — прошептала первая — робко и тихо. — Мы вовсе не адское чудовище, а всего лишь два человека, которые родились сросшимися вместе.

— С-с-сросшимися? — переспросил канарец, — Но как такое возможно?

— Никто не знает, — просто ответила она. — Мусо пожелал, чтобы это случилось, и это произошло.

Бедолаге Сьенфуэгосу потребовалось несколько минут, чтобы убедиться, что это не глупый розыгрыш, а действительно два разных человека, каким-то непостижимым образом сросшиеся вместе в области груди, что трудно было заметить сразу благодаря длинной просторной тунике, скрывающей тела.

Они двигались с такой синхронностью, что ее можно было бы назвать поистине чудесной; а когда уселись на широкую скамью, покрытую мягкой красной тканью, то проделали это с таким изяществом, как будто были единым существом.

— Мне жаль, — только и смог пробормотать Сьенфуэхгос. — Мне правда очень жаль...

— И почему же тебе жаль? — поинтересовалась Аяпель. — Что мы такие, как есть? Не бери в голову, нас это совершенно не беспокоит.

— Не беспокоит? — изумился канарец.

— Вот скажи: тебя беспокоит, что ты такой чудовищно огромный, рыжий, волосатый и вонючий?

Этот неожиданный вопрос настолько смутил Сьенфуэгоса, что он невольно поднял руку и понюхал подмышку.

— Я не вонючий, — растерянно ответил он. — Сегодня утром я купался в реке.

— Что-то незаметно, — отрезала Аяпель, оказавшаяся довольно-таки агрессивной и бесцеремонной особой. — Воняешь, как ягуар во время гона.

— Сомневаюсь, что тебе когда-нибудь доводилось нюхать ягуара во время гона, — раздраженно проворчал канарец. — Но не хотелось бы тратить время на подобную ерунду. Я не хотел тебя обидеть, просто мне кажется, что очень неудобно так жить.

— Почему же? — спросила Кимари, которой, видимо, потребовалось немало усилий, чтобы решиться высказать свое мнение. — Мы такими родились и никогда не чувствовали себя неудобно.

Сьенфуэгос ничего не ответил, но в памяти у него всплыл давний разговор с одним деревенским слепым на родном острове, который тоже говорил, что вовсе не сожалеет о своей слепоте, поскольку никогда не знал, что такое свет или цвет.

— Я думал, что повидал все чудеса на свете, и вот теперь вижу перед собой величайшее в мире чудо, — произнес он наконец. Затем он медленно встал и подошел к окну, чтобы полюбоваться великолепным закатом, занимающимся над рекой и озером. — Теперь даже ящерицы, оказавшиеся свирепыми кайманами, и трупы, замерзшие во льду, мне кажутся просто нелепой шуткой. Скажите, много ли еще здесь таких, как вы?

— Других таких, как мы, больше нет, — заявила Аяпель. — Никто не помнит другого такого случая. Возможно, именно поэтому нас и назначили хранительницами крови Мусо.

— Как если бы вы были богинями? — спросил Сьенфуэгос с явным интересом.

— Никто не считает нас богинями, — честно ответила та. — Хотя с тех пор как мы родились, Мусо ни разу не сражался с Акаром, земля не дрожала, урожаи из года в год были все лучше, а извечные наши враги, чиригуаны, не переступали наших границ. Разве всего этого недостаточно для того, чтобы мы могли гордиться тем, какие мы есть?

— Думаю, что да, — согласился канарец. — Особенно если учесть, что вы выглядите вполне счастливыми.

— А почему бы нам и не быть счастливыми? — с неизменной нежностью в голосе вмешалась Кимари. — Мы всегда вместе, и когда смотрим на тебя, обреченного вечно жить в одиночестве, задаемся вопросом: как ты можешь вынести подобную пытку? Ведь на свете нет ничего страшнее одиночества.


Загрузка...