Монтенегро

8

Грянул пушечный выстрел.

«Чудо» дрейфовало в миле от пыльного засушливого берега, по которому дул сухой и жаркий ветер, и целый день терпеливо дожидалось ответа на свой призыв. Однако местные жители, чьи жалкие тростниковые хижины в беспорядке рассыпались по выжженному полуострову, позднее названному в честь этого племени, не только не решились показаться, но, напротив, поспешили укрыться в глубине полуострова, среди высоких кактусов, словно и в самом деле сквозь землю провалились.

— Да, это отнюдь не земной рай, который адмирал якобы обнаружил во время последнего плавания, — заметил Луис де Торрес, устало рассматривая прихотливо изрезанную береговую линию. — Я бы скорее назвал это вратами в дантов ад.

— Какой ад? — рассеянно переспросил Бонифасио Кабрера.

— «Ад» Данте Алигьери, он итальянец.

— Он такой ужасный грешник, что ему нужен собственный ад?

— Не будь таким идиотом, парень! — обругал его Луис де Торрес. — Данте — великий писатель, он создал «Божественную комедию», одну из лучших когда-либо написанных книг.

— Вы ее читали?

— Ну разумеется!

— И много книг вы прочитали?

— Много, но далеко не все, которые хотел бы.

— А сеньора постоянно читает... — заявил хромой, переварив ответ. — Но я никак не могу понять, какое от этого удовольствие или польза. Вы не могли бы объяснить?

— Впереди у нас долгие месяцы скитаний, — ответил тот с нескрываемой иронией в голосе. — Но я не уверен, что их хватит, чтобы объяснить такому барану, как ты, для чего служат книги, — он глубоко вздохнул. — То ли дело Сьенфуэгос: он-то научился читать и писать за пару недель!

— У нас на Гомере его считали полным дикарем, а уж если тебя считают дикарем даже на Гомере — это о многом говорит.

— Ну, в то время он уже не был таким уж дикарем, хотя, конечно, оставался совершенно невежественным. Он же вырос в одиночестве, в компании коз, и это, конечно, сказалось на его характере.

— Уж наверное сказалось. Как-то он двинул свинье кулаком в лоб, так она тут же повалилась копытами кверху.

С капитанского мостика до них донесся веселый смех — донья Мариана Монтенегро как раз услышала замечание хромого.

— Я уже давно не помню, чтобы вы так радостно смеялись, — довольно сказал Луис де Торрес.

— Просто уже очень давно ничто с такой ясностью не напоминало мне о Сьенфуэгосе, — ответила она. — Он щелкал зубами миндаль и давил двумя пальцами грецкие орехи. Уж точно мог свалить ударом свинью, — она улыбнулась, вернувшись к самым сокровенным воспоминаниям. — Но в то же время он был самым нежнейшим созданием на земле. Я бы отдала правую руку за то, чтобы узнать, что он еще жив.

— Он жив!

— Откуда вы знаете?

— Потому что человек, которого так любят, не может умереть.

— Это чудесно, дон Луис, но, как и всё слишком чудесное, к сожалению, далеко от реальности.

— А вы никогда не казались мне далекой от реальности.

Немка изящно взмахнула рукой и присела в реверансе.

— Благодарю за комплимент, но увы, со времен библейского «Лазарь, встань и иди», пока словами не возвращали человеку жизнь. А мне нужны не только слова, я хочу посмотреть на берег и увидеть рыжего мальчишку, машущего руками.

— Он уже не будет мальчишкой.

— Да. Именно так, он уже не будет мальчишкой.

Этот простой факт внезапно опечалил донью Мариану. Она села под навес и молча взглянула на берега континента, в глубине которого скрывалась ее похищенная мечта.

В последние дни она частенько задавалась вопросом, зачем вообще пустилась в эту нелепую авантюру, поскольку чем дольше созерцала огромные пространства, раскинувшиеся впереди, тем яснее понимала, что найти там человека, который даже не знает, что его ищут, это задача, обреченная на поражение.

Казалось, Твердая Земля — это бесконечная сельва, пустыни и горы, а также невыносимая жара, и понадобилось бы настоящее чудо, а не этот корабль, чтобы отыскать там Сьенфуэгоса. Но, как случается с женщинами, для Ингрид Грасс желание найти возлюбленного превратилось в наваждение, и бороться с ним было бесполезно.

Она боялась, и не без причины, что впереди ее ждет такое же разочарование, как и прежде, ведь если даже по чистой случайности она воссоединится с мальчиком, которому когда-то отдала тело и душу, тот окажется одичавшим и грубым мужланом, на нем не могли не сказаться годы, проведенные в одиночестве в этих враждебных местах.

Но без этой цели жизнь казалась ей совершенно лишенной смысла.

Так следовать дальше или повернуть назад? Ингрид страшил этот выбор, ведь в глубине души бывшая виконтесса де Тегисе понимала, что ее звездный час остался позади, а недолгое счастье закончилось в тот самый день, когда корабли Христофора Колумба покинули остров Гомеру, увозя с собой незваного гостя по имени Сьенфуэгос.

Ей давно пора было отказаться от этой авантюры, удовольствовавшись тем, что смогла избавиться от нелюбимого мужа, и вернуться в родную Баварию. Однако она упорно стремилась осуществить невозможное и любой ценой воскресить былую любовь, казалось, давно погребенную в самых глубинах души.

Она взглянула на впередсмотрящего, уже несколько часов наблюдающего за пустынным побережьем. Быть может, он раздумывал, почему такая красивая женщина, которая могла бы иметь весь мир, так бездарно тратит время. Затем окинула мимолетным взглядом остальных матросов, лениво развалившихся на палубе, и прочла в их глазах глубокое сомнение в успехе столь странного предприятия.

— Отчаливаем, — произнесла она наконец. — Здесь нам больше нечего делать.

Капитан Соленый, которого волновал лишь прекрасный корабль, лучший из когда-либо созданных, ограничился только легким кивком помощнику, а тот хрипло крикнул:

— Поднять фок! Тянуть якорь!

— Поднимать фок! Тянуть якорь! — тут же повторил боцман.

Удившие рыбу моряки тут же смотали удочки, сони выбрались из гамаков, недовольно зароптала игравшая в карты компания, и через считанные минуты «Чудо» заскользило по волнам на запад, понемногу увеличивая скорость.

Якаре, косоглазый купригери, повадившийся целыми часами просиживать на рее бизань-мачты, лениво потянулся, наблюдая за снующими туда-сюда матросами. Его очаровали эти странные бородатые существа, владеющие поистине чудовищной магией, позволяющей повелевать гигантской плавучей хижиной и вести ее в нужном направлении.

Малыш Гаитике, который с первой минуты знакомства буквально ходил за индейцем по пятам и понимал его, как никто другой, пытался на свой лад рассказать ему, как живет мир вонючих чужеземцев, а взамен без конца задавал вопросы о Сьенфуэгосе.

— Все только о нем и говорят, но никто не рассказал мне, какой он, потому что они-то его знали уже много лет назад. Он мой отец, но я никогда его не видел... Какой он?

— Здоровенный, сильный, волосатый и рыжий.

— Это я и так знаю. Но какой он человек?

Для воина купригери вопрос оказался сложным, ведь он считал канарца просто чужаком, которому не очень-то были рады, но в благодарность за внимание, оказанное ему мальчиком, попытался описать, каким был гигант, еще меньше года назад деливший с ним самых красивых девушек деревни.

— Смелый и спокойный, — сказал он наконец. — Я никогда не видел, чтобы он выходил из себя или чего-либо боялся. Но потом, когда он ушел к Большому Белому, я решил, что он безумен.

— Почему?

— Только полный безумец направится на территорию мотилонов, — недоверчиво покачал головой туземец. — И он сделал это, чтобы помочь Угольку. А она даже не была его женщиной!

— Она правда была твоей женщиной?

— Моей... И черной! — фыркнул Якаре. — Какие только странности ни случаются в мире, где живут черные женщины.

— Я встречал чернокожих, но ни одной черной женщины, — признался мальчик, словно считал себя обделенным. — Мне бы хотелось на нее посмотреть. Как думаешь, мы встретимся?

— Нет.

Туземец сказал это с такой убежденностью, что мальчик окинул его долгим удивленным взглядом.

— Нет? Тогда почему же ты отправился с нами?

— Потому что мне платят за поиски Сьенфуэгоса, а не за то, что я его отыщу, — он ненадолго замолчал. — А ты хочешь его найти?

— Не знаю, — признался мальчик. — Мне слегка страшновато. Мне нравится плавание, а если мы его найдем, то наверное навсегда вернемся в Санто-Доминго.

— Что еще за Санто-Доминго?

И Гаитике пустился в одно из тех долгих объяснений, которые туземец выслушивал с открытым ртом. Так текли часы, а корабль тем временем шел вдоль побережья, чтобы впередсмотрящие не упустили ни единой детали на берегу.

В сумерках капитан приказывал уйти в открытое море и лечь в дрейф или находил какую-нибудь тихую бухточку и выставлял караульных на палубе, хотя до сих пор аборигены не показывали признаков жизни, и уж конечно не демонстрировали враждебность. Якаре заверил, что как только они достигнут территории хитрых и татуированных с ног до головы итотов, положение в корне изменится.

— Они очень дружелюбны, — сказал он. — Принимают как дорогих гостей, предлагают подарки, угощают пищей и чичей, пока не захрапишь, а как только расслабишься... Бах!

— Убивают? — ужаснулся хромой.

— Нет. Не убивают. Просто... бах!

Его жест был таким выразительным, что все пораженно застыли, отказываясь в это верить.

— Хочешь сказать, что они содомиты? — наконец смущенно спросил Луис де Торрес.

— Нет, они итоты, просто... Бах!

— То есть ты утверждаешь, будто существует такое племя, чьи мужчины насилуют чужаков?

Якаре понадобилось некоторое время, чтобы осознать то, о чем ему толкуют, и в конце концов он покачал головой:

— Итоты не насилуют. Они всегда дружелюбны и гостеприимны, но как только расслабишься...

— Бах! — завершил фразу Бонифасио Кабрера. — Верится с трудом.

— Молодому воину из племени купригери тоже трудно было в это поверить, — заметил косоглазый. — Теперь он — вождь итотов, — он весело рассмеялся и показал на покалеченную ногу канарца. — А хромых они хватают в первую очередь.

— Будь прокляты эти дикари!

— Не только дикари бывают содомитами, — спокойно ответил Луис де Торрес. — Такими были греки и римляне, а для некоторых арабов прекрасный юноша значит куда больше, чем красивейшая девушка. Даже несколько Римских Пап обладали такими склонностями, могу заверить.

— Попридержите язык, — предупредила его немка. — И за меньшее многие кончали на виселице.

— А многих сожгли за то, что говорили правду!

Неизвестно, действительно ли был правдой рассказ Якаре о племени итотов, населяющих широкую полосу земли между морем и хребтом Санта-Марта, но когда спустя три дня «Чудо» достигло красивейшей бухты, обрамленной высокими пальмами, им навстречу направились две большие пироги, полные туземцев, всю одежду которых составляла высушенная тыква, прикрывавшая пенис, а тела сплошь украшали и красивые черные татуировки. Держались они крайне миролюбиво, без всякого страха полезли на борт и стали зазывать путешественников в гости, заверяя, что окажут самый радушный прием.

— Я не сойду на берег, будь на мне даже латы до самых колен, — сварливо заявил Бонифасио Кабрера.

— Если то, что скрывается под этими тыквами, соответствующего размера, то помоги нам, Боже! — в ужасе воскликнул боцман.

Единогласный отказ путешественников принять любезное приглашение, казалось, нисколько не обидел местных жителей, как будто они были прекрасно осведомлены о своей славе. Больше они не стали настаивать, лишь долго разглядывали странный корабль и охотно отвечали на вопросы Якаре.

Из ответов туземцев стало ясно, что они не впервые встречают похожих на обезьян волосатых людей, поскольку некоторое время назад видели два корабля, а еще до них дошли известия, что среди пакабуев в глубине сельвы живет огромный ревун, способный говорить.

— Что за ревун? — тут же поинтересовалась донья Мариана Монтенегро.

— Обезьяна со звучным голосом и рыжей шерстью, — объяснил купригери.

— Сьенфуэгос?

— Возможно.

— И где живут эти пакабуи?

Разговорчивые и услужливые итоты поспешили заверить, что очень далеко, за высокими горами, вздымающимися вдали, и вызвались проводить гостей до территории дружественного племени буреде, обитающего к югу от территории пакабуев.

— А другого пути нет?

— Только через Великую реку, текущую за запад, — сообщили туземцы. — Но там прячутся «зеленые тени» болот, народ враждебный и негостеприимный.

— «Негостеприимный», видимо, означает, что они строго охраняют свои задницы, — буркнул хромой по-испански и повернулся к хозяйке. — Боюсь, сеньора, что проклятые содомиты пытаются просто нас заманить.

— Узнай об этой реке побольше, — попросила немка Якаре. — думаешь, это та самая река, о которой ты говорил?

Тот убежденно помотал головой.

— Великая река, что рождает моря, течет на восток, — уверенно ответил он. — А эта — на север. Я слышал о ней. Она намного меньше, но болота вокруг опасны.

— Опаснее, чем итоты?

— Это совсем другое! — засмеялся туземец.

Капитан Соленый, который уже давно чертил карту побережья, время от времени помечая на ней какие-то особо любопытные объекты, послушав рассказы туземцев, заявил, что эти горы, по всей видимости, представляют собой лишь часть поистине огромного хребта, возможно, делящего континент надвое.

— Если реки действительно столь многоводны, как уверяют эти люди, то хребет должен быть гигантским, — заметил Луис де Торрес.

Но он не мог и вообразить, что его предположения не отражали и доли реальности, поскольку еще не скоро испанцы узнают об истинных размерах того мира, который только начали покорять.

Возможно, знай он об этом, то отказался бы от столь рискованного предприятия, но, к счастью, именно незнание порой толкает нас к самым блестящим решениям, и на совете, проходившем в тот вечер в капитанской каюте, дон Луис де Торрес проголосовал за то, чтобы продолжить плавание, пока они не доберутся до устья большой реки, на которую они рано или поздно должны были наткнуться.

— Те, кого называют «зелеными тенями», злобны и коварны, — заметил он. — Но я надеюсь, что они по крайней мере не нападут на нас сзади.

На рассвете они снялись с якоря и распрощались с обманчиво гостеприимными итотами; среди них, кстати, они не заметили ни одной женщины, и это наводило на мысли о том, что рассказы Якаре вполне могут оказаться правдой.

— Когда я путешествовал к Великой реке, что рождает моря, — заверил Якаре, — мне рассказывали, что на ее берегах обитает племя женщин-воительниц, которые живут без мужчин.

— И как же они размножаются?

— Устраивают набеги и берут пленных, с которыми живут, пока не забеременеют. А потом превращают их в рабов или убивают.

— Надеюсь, что Сьенфуэгос с ними не столкнулся! — встревоженно воскликнула немка.

— А если и столкнулся, то он наверняка изловчился превратить их в добрых христианок, — засмеялся дон Луис де Торрес. — С него станется!

***

К счастью, Сьенфуэгос не встретил на своем пути ни женщин, ни мужчин, и теперь, когда кончились болота, большая река по-прежнему безучастно текла по необитаемой, как ему казалось земле. Было даже странно, почему здесь никто не живет, ведь земля была плодородна, и климат вполне благодатный — примерно такой же, как на территории пакабуев.

Ему не давала покоя мысль, почему туземцы предпочитают сидеть в болотах, кишащих кайманами и комарами, вместо того чтобы осваивать равнину, где бродят многочисленные стада вкусных оленей и агути, но так и не смог найти ответа на этот вопрос.

Так он плыл, не считая дней и лиг, постоянно оставаясь настороже, пока не разглядел вдали маленькую полуразрушенную хижину, притулившуюся на берегу ручья с кристально чистой водой.

Хижина, несомненно, указывала на присутствие людей, а потому он долго прятался в прибрежных кустах, опасаясь нарваться на вооруженных охотников, пока не убедился, что единственными живыми существами в этих местах были сгорбленная старуха и девочка не старше двенадцати лет. При виде незнакомца они нисколько не испугались, а наоборот — подошли к самому берегу, с интересом наблюдая, как он выходит из воды с поднятой в приветствии рукой.

— Доброе утро! — с улыбкой сказал он.

— Доброе утро! — ответила старуха. — А я уж начала бояться, что никто не придет.

Сьенфуэгос изучил ее, еще стоя по колено в воде, и наконец удивленно спросил:

— Вы что, живете одни?

— Уже много лет, — ответила та безучастно. — Уже много лет, но надеемся, что когда-нибудь боги простят нас.

Его пригласили войти в крошечную лачугу и поставили перед ним большую глиняную миску с кукурузной кашей и мясом, а девочка тем временем жарила на углях пойманных в реке рыбешек.

Он проголодался и уже много дней мечтал о сытной и горячей пище, поэтому в первые минуты лишь уминал еду, наслаждаясь каждым кусочком. Самая простая пища казалась канарцу королевскими яствами. Немного насытившись, он с интересом посмотрел на старуху, которая, хотя и хрупкая на вид, держалась спокойно и уверенно.

— И чего вы на самом деле ждете?

— Чтобы исполнилось предсказание богов.

— А что они предсказали?

— Что мы отправимся к морю, где станем свидетельницами великих чудес. И думаю, ты должен нас туда доставить.

— А где находится море?

Старуха махнула рукой за спину.

— Там. Очень далеко.

Сьенфуэгос молчал, наслаждаясь сочной гуавой, которую ему предложила девочка. Он впился во фрукт зубами и обвел широким жестом окружающую местность.

— А где все остальные? — поинтересовался он.

— Их забрали.

— Кто?

— Те, кто живет в высоких горах на западе.

— И почему их забрали?

— Для них мы — просто дикари, почти что животные. Раньше они часто приходили, но теперь считают, что здесь уже никого не осталось, — ответила старуха и мотнула головой в сторону девочки. — Когда они являлись в последний раз, Арайя была грудным младенцем, а я болела.

— Она твоя внучка?

— Нет. Но теперь она мне больше, чем дочь.

— И что за люди живут в горах?

— Жестокие.

— Они носят одежду? — спросил канарец, припоминая, что об этом говорили Кимари и Аяпель, а после молчаливого кивка добавил: — А кожа у них желтая?

— Желтая? — удивилась старуха. — Нет. Вовсе не желтая. Но они носят прекрасные одежды, цветастые головные уборы, и у них могущественное оружие. И их так много! Больше, чем деревьев в лесу.

— Понятно, — сказал канарец. — Чего я не понимаю, так это почему им не нужны эти плодородные земли.

— Им не нужны соседи, — ответила она и надолго замолчала, а потом вдруг добавила: — Когда ты отведешь нас к морю?

— К морю? — рассеянно переспросил Сьенфуэгос. — Почему тебя так интересует море?

— Боги желают, чтобы мы туда отправились.

Она указала на девочку.

— Боги считают, что однажды она должна стать очень важной особой, будет много путешествовать и жить в каменном дворце. Арайя означает «Блуждающая звезда». Она родилась в тот год, когда по небу летела большая комета.

Канарец посмотрел на девчушку, которая сидела у его ног и неотрывно глядела на него огромными темными глазами, где, казалось, застыли миллионы вопросов.

— Ты в это веришь? — спросил девочку канарец. — Веришь, что однажды будешь жить в каменном дворце?

— Верю, — ответила она со странной мечтательностью и легким кивком. — Так предсказывают боги.

— Ну ладно, — развеселился канарец. — В таком случае надеюсь, ты напомнишь богам, что именно я вытащил тебя отсюда. Когда хотите отправиться в путь?

— Прямо сейчас.

— Сейчас? — удивился Сьенфуэгос. — Вот прямо так? Без подготовки?

— Всё готово, — ответила старуха. — Мы давно уже всё подготовили.

Из дальнего угла лачуги они достали две большие корзины, полные разной снеди, и взвалили их себе на спины, закрепив спереди кожаными ремнями, несмотря на все протесты Сьенфуэгоса, заявившего, что сам понесет провизию. Женщины ответили, что это исключительно женская обязанность, а его задача — найти дорогу к морю.

Старуха отзывалась на короткое имя Ку, что на аравакском диалекте означает просто «старая». Тем не менее, шла она уверенно и легко, хотя и тащила груз немногим меньше собственного веса. А девочка, казалось, и вовсе шла налегке, перепрыгивая через камни и кусты, как будто на прогулке.

— Море вон там, — повторила старуха, указывая на северо-восток. — Я его никогда не видела, но знаю, что оно там, потому что молодые воины всегда приносили оттуда в подарок невестам панцири морских черепах, — она улыбнулась, показав два гнилых зуба. — У меня было целых три таких панциря, потому что я была замужем трижды.

— Но почему даже воины не могут сбежать от тех врагов с гор?

— Они сбегали. Но когда увидели, что их жен и детей уводят, то предпочли разделить с ними судьбу, а не оставаться здесь в одиночестве.

— И их не убивают?

— Нет. Тех, кто не сопротивляется, не убивают. Просто уводят.

— Как рабов?

— Что такое раб?

— Тот, кто работает на хозяина, не имея никаких прав.

Ку остановилась и посмотрела на него с удивлением, а затем горько усмехнулась и ответила:

— Нет, то, о чем ты говоришь — это не раб. Это жена. Быть может, люди с гор и заставляют работать пленных воинов, но они не используют их как женщин. Во всяком случае, я о таком не слышала, — добавила она, чуть задумавшись.

Сьенфуэгос искренне восхищался старухой, обнаружившей столь неожиданную для ее возраста выносливость и силу духа, а девочка будила в его душе какое-то странное волнение, казалась поистине неземным созданием. Хрупкая, как цветок, она в то же время обладала удивительной твердостью, как человек, непоколебимо уверенный в своем предназначении.

Она была убеждена, что сами боги — кстати, что это за боги? — предрекли ей великое будущее, и первый к нему шаг — добраться до моря. Сейчас ее путешествие только началось, и Арайя наслаждалась прелестью чудесного утра, преисполненная самых радостных ожиданий.

Пейзаж по-прежнему радовал глаз. Слева, далеко на северо-восток, простиралась широкая равнина, а справа, еще дальше, маячила темная линия густой сельвы, протянувшаяся вдоль широкой реки, по которой приплыл канарец.

— Расскажи мне о народе, живущем в горах, — попросил Сьенфуэгос во время очередного долгого привала. Они частенько останавливались, поскольку никуда не торопились. — Что еще ты о нем знаешь?

— Не так много, — честно ответила она. — Они живут очень далеко, но воины постоянно приходят сюда, и никто не в силах их остановить. Одни называют их кечуа, другие — темнокожими; они малы ростом, но при этом очень сильны и разговаривают на непонятном языке. Говорят, что у них только один король, сын солнца, который правит всей империей, и он — самый могучий воин, самый быстрый бегун среди всех, и никто не может его превзойти. Вот и всё, что я знаю, — с этими словами она беспомощно развела руками.

— А каким был твой народ?

— Очень красивым и мирным. Хотя с одной стороны нас теснили эти болотные предатели, «зеленые тени», а с другой — проклятые кечуа. У нас было три вождя, сыновья одного отца, и они никогда не ссорились. А вот четвертый брат попытался посеять рознь, поэтому его обрекли на голодную смерть, привязав к дереву. Я до сих пор помню, как он умолял каждого прохожего дать ему немножко еды, — тут она сделала долгую паузу и, покосившись на девочку, собиравшую ягоды в отдалении, произнесла очень тихо, чтобы та не услышала: — Арайя — его дочь, но она об этом не знает. Она родилась, когда его уже не было в живых.

— А кому боги сообщили, что она станет важной персоной? — поинтересовался Сьенфуэгос.

— Мне.

— Но как?

— Той ночью, когда я нашла ее, она была такой слабой, что я уж было подумала бросить ее умирать, но боги велели мне бороться за ее жизнь, потому что однажды пришлют великого воина, и он отведет ее навстречу судьбе.

Голос ее прозвучал настолько уверенно, что Сьенфуэгос не сомневался: добрая женщина искренне убеждена, что ее и в самом деле посетило видение, которому по какой-то странной причине суждено сбыться. Поэтому он решил не продолжать эту тему, оставив Ку в счастливой убежденности, что она действительно пользуется особым расположением богов.

Это были, конечно, вовсе не Акар и Мусо, постоянно враждующие между собой, которым поклонялись пакабуи. Скорее какие-то бестелесные существа, способные воплощаться в растениях, животных и даже неодушевленных предметах, на собственный выбор.

Поэтому, например, на оленей, водившихся вокруг в изобилии и настолько ручных, что их даже можно было погладить, не только запрещалось охотиться, но полагалось почтительно кланяться при встрече с ними, ибо олени чаще других существ становились воплощением своенравных богов.

То же относилось и к речным выдрам, и даже к некоторым пумам и ягуарам, а проходя мимо табебуйи, дерева с желтыми цветами, полагалось молча ступать на цыпочках, чтобы не разбудить дремлющих в ее ветвях богов.

— Беда с нашими богами! — горько сетовала Ку. — Они всегда были слишком слабыми и, как мы ни умоляли, никогда не могли защитить от врагов. Слишком много времени они тратят на всякие глупости.

— И ты все равно веришь в их слова?

— Если они недостаточно сильны, это еще не значит, что лишены мудрости, — твердо ответила старуха. — Они уже давно предупреждали, что кечуа заставят нас покинуть свою землю... — она ненадолго замолчала. — И вот теперь мы с Арайей — последние из нашего племени.

— Возможно, однажды твой народ вернется, — сказал канарец в тщетной попытке ее утешить.

— Из-за гор никто не возвращается, — с грустью ответила старуха. — Лишь кечуа знают тропы, что следуют вдоль бездонных пропастей, и воины охраняют эти тропы. Никто никогда не возвращается, — повторила она. — Никогда.

Они неустанно шагали до наступления ночи, пока настигший их мелкий, но неприятный дождь не заставил искать убежища возле могучего дерева, под огромной раскидистой кроной которого могла бы укрыться добрая сотня человек, и канарец удивился, обнаружив, с какой ловкостью обе туземки взобрались вверх по стволу и оседлали одну из толстых ветвей, настолько скрытую густой листвой, что туда даже не проникал дневной свет, не говоря уже о том, чтобы кто-то снизу мог их там заметить.

— Чего вы так боитесь? — спросил Сьенфуэгос.

— Темноты, — ответила старуха.