Монтенегро

4

«Чудо».

Корабль вполне соответствовал своему имени, не только потому, что его построили в рекордные сроки, но в особенности потому, что был и впрямь чудом красоты и изящества, его очертания заставляли забыть об архаичной архитектуре старых каравелл и каракк, часто навещающих порт на реке Осама. Такие обводы несколько столетий спустя были характерны для пиратских кораблей, за счет дьявольской скорости и маневренности ставшими кошмаром Карибского моря.

— Натиска настоящего бискайского шторма он не выдержит, — убежденно заявил Сиксто Вискайно. — Там, у себя дома, я бы не осмелился спустить такой корабль на воду, но не думаю, что какой-либо другой будет лучше двигаться между этими островами или больше подойдет для вашей миссии.

— Это настоящее произведение искусства, — восхитилась немка.

— Это плод вашего вдохновения, моего труда и бесконечных придирок капитана Соленого, — с усмешкой ответил плотник. — Как ни жаль, но я вынужден признать, что без вашего энтузиазма «Чудо» никогда бы не появилось на свет. Когда вы намерены отплыть?

— Как только получу разрешение вице-короля.

Но оказалось, что одно дело — построить корабль, это было лишь вопросом времени и денег, и совсем другое — добиться от дона Христофора Колумба подписи под простым документом, разрешающим донье Мариане Монтенегро отправиться к берегам Твердой Земли в поисках человека, предположительно пережившего резню в форте Рождества, поскольку адмирал отрицал само существование Твердой Земли, не говоря уже о выжившем в резне.

Он все еще отчаянно цеплялся за свою идею, что находится у самых ворот Катая и совсем скоро отыщет пролив между островами и достигнет золотых дворцов Великого хана, а потому ему совсем не хотелось, чтобы его опередила какая-то авантюристка с сомнительным прошлым, чей умопомрачительный корабль уже качался на волнах менее чем в полулиге от его темной крепости на берегу Осамы.

— Кто на самом деле эта Мариана Монтенегро? — раздраженно бросил он. — И как ей удалось за столь короткое время скопить такие богатства?

— Она имеет небольшой процент от прибыли за посредничество в деле о золотых рудниках, — напомнил брату Бартоломео. — Кстати, Мигель Диас тоже получил свою часть.

— И теперь она хочет воспользоваться нашим же золотом, чтобы раньше нас добраться до Катая и украсть всю славу! — рассвирепел вице-король. — Нам следует ее повесить!

— Она всего лишь ищет какого-то человека.

— Вздор! — заявил адмирал. — Ни одна женщина не станет тратить время и деньги на поиски какого-то мужика, если под боком полно других.

— Но она необычная женщина.

Для человека, считающего себя самым необычным на планете, это была худшая рекомендация, и хотя он отверг мысль о ее наказании, Христофор Колумб, вице-король Индий, ограничился тем, что не дал хода прошению, и прекрасный корабль по-прежнему стоял на верфи, а его хозяйка сгорала от нетерпения.

— Итак, единственный выход, который вам остался — просить личного разрешения королевы, — объявил дон Луис де Торрес. — Она, как женщина, сможет понять ваши мотивы.

— Вы действительно полагаете, что королева, которая всегда была столь ревностной католичкой, сможет понять женщину, ради молодого любовника бросившую мужа, к тому же дальнего родственника короля Фердинанда? — усмехнулась донья Мариана.— Неужели вы и впрямь на это надеетесь?

— По правде говоря, не слишком, — ответил Луис, немного смутившись. — Но не вижу другого выхода.

— Он есть, — заявил капитан Моисей Соленый со свойственной ему лаконичностью.

— И какой?

— Отчалить.

— Отчалить?

— Отчалить.

— И что это означает, черт подери?

— Поднять якорь.

— Да знаю я, что отчалить означает поднять якорь и выйти в море! — вышел из себя Луис де Торрес. — Я хочу понять, что вы предлагаете, четко и ясно. Покинуть порт без разрешения вице-короля?

— Именно так.

— Это нас доведет до виселицы.

— Если поймают.

— Вы совсем спятили?

— Возможно.

— Донья Мариана... — продолжил бывший королевский толмач, бросив укоризненный взгляд на невозмутимого моряка. — Подумайте, какой опасности вы себя подвергаете в руках столь безответственного человека, даже если вам и удастся получить это проклятое разрешение. Я уже начинаю сомневаться, что этот замечательный корабль переживет и первую волну в открытом море.

— Наше «Чудо» втрое быстрее, чем любой корабль адмирала, — ответил Балабол, с трудом переведя дыхание после такой длинной фразы. — И гораздо надежнее.

— Это только слова!

— Раз он их произнес, значит в них уверен, — иронично ответила немка. — Он никогда не любил слова.

— Не стоит шутить, когда речь идет об адмирале, — заметил Луис. — На его счету уже столько мертвецов, что если если бы они встали друг за другом, до это цепочка протянулась бы до другого берега океана. — И серьезным тоном он добавил: — Я сопровождал его в первом плавании и хорошо знаю, он и глазом не моргнет, отдавая приказ повесить вас на рее «Чуда».

— И что, по-вашему, мы должны делать? Сидеть и любоваться, пока чайки загадят всю палубу?

— Ждать.

— Чего ждать, дон Луис? Пока однажды мой муж не вернется, чтобы снести мне голову? Вы прекрасно знаете, что здесь для меня небезопасно. Какая разница, виселица или нож? Я уже потеряла всякую надежду и решила уехать домой, но наблюдение за тем, как строится корабль, вдохнуло в меня новые силы. Если я сейчас останусь, то просто утону.

— Но вице-король...

— К черту вице-короля! — взорвалась немка. — Это его нужно повесить на рее! — с этими словами она повернулась к Моисею Соленому: — Решено, капитан: мы отплываем!

На пятый день ближе к ночи они воспользовались тем, что в гавани больше не было кораблей, швартовы «Чуда» по какой-то неведомой причине порвались, и корабль понесло по течению Осамы в открытое море, где он исчез из вида. С первыми лучами зари приспешники адмирала отказались признать очевидную демонстрацию презрения к высшей власти.

— Немедленно доставьте сюда донью Мариану! — заорал губернатор дон Бартоломео Колумб.

— Ее нет дома, — сухо ответил алькальд Мигель Диас, по-прежнему остающийся верным другом и защитником той женщины, что вытребовала для него королевское помилование. — Но ее никак не может быть на борту. Поскольку был отдан строжайший приказ, что лишь капитан Соленый и трое его людей имеют право взойти на корабль.

— Да, это так, ваше превосходительство, — поддержал его лейтенант Педраса, офицер с огромными усами, человек, по всеобщему признанию, серьезный и основательный. — Никто кроме них не мог подняться на корабль, но в ее доме нет никого, кроме слуг.

— Тогда найдите мне дона Луиса де Торреса.

— Уже искали, ваше превосходительство. Его тоже нигде нет.

— И куда же он мог запропаститься?

— Не могу знать, ваше превосходительство. Единственное, что мне удалось выяснить — это то, что несколько повозок выехали в сумерках в направлении Сан-Педро.

— То есть на восток? — удивился дон Бартоломео Колумб, прекрасно знакомый с побережьем острова. — Очень интересно. Если они и в самом деле хотят снарядить корабль к отплытию, то гораздо удобнее было бы сделать это в какой-нибудь тихой бухте на западном берегу, где-нибудь в районе мыса Салинас или Бараоны.

— Думаете, они пытаются нас одурачить? — недоверчиво спросил лейтенант Педраса.

— Готов поспорить, что это уловка, — настаивал губернатор. — Эта женщина хитра, как черт, но в одиночку она не решилась бы сбежать, — с этими словами он ткнул пальцем в лейтенанта. — Соберите лучших людей, скачите на запад во весь опор и задержите ее.

— Как прикажете, ваше превосходительство...

Усатый военный развернулся и уже собирался сбежать вниз по лестнице, но не успел спуститься и на десяток ступеней, как его остановил дон Бартоломео.

— Постойте! — крикнул он. — Задержитесь на минутку, лейтенант. Отправьте на всякий случай несколько ваших людей на восток, а то вдруг донья Мариана оказалась умнее, чем я о ней думал?

Но донья Мариана Монтенегро была еще умнее, чем он воображал, а может, просто достаточно хорошо его знала, и потому понимала, что недостаточно просто увести корабль из-под носа у Колумба, нужно еще его снарядить, а это уже гораздо сложнее.

— На север!

Таким был приказ, когда капитан Соленый поинтересовался о курсе, который следует взять в открытом море.

— Пересечете пролив Мона и ждите нас в заливе Самана.

— Хорошо.

— А вы точно сможете управлять почти неоснащенным судном, имея в распоряжении лишь троих людей? — усомнилась донья Мариана.

— Я постараюсь.

— Не забывайте, что если вы туда не прибудете, нас всех повесят.

— Не забывайте, что если я туда не прибуду, значит меня сожрали акулы.

Только с двумя кливерами и бизанью, при боковом ветре и обладая превосходными знаниями моря и своего корабля, капитан Моисей Соленый сумел доказать, что «Чудо» — и в самом деле настоящее чудо инженерной мыли, поскольку меньше чем через тридцать шесть часов плавания бросил якорь в чистый песок тихой бухточки огромного залива Самана.

Для остальной команды путешествие оказалось гораздо сложнее: они пробивали себе путь с помощью мачете через чащобы широкого полуострова. К счастью, эту малоизведанную территорию покинули индейцы в поисках более безопасного места обитания среди обрывистых круч и густой сельвы на западе острова, и единственным врагами остались удушающая жара, пауки, змеи и тучи злобных москитов, налетающие на участников похода, как голодные волки.

Удивительно, но маленький Гаитике был единственным членом группы, не страдающим от миллионов крылатых врагов, собирающихся на закате густыми тучами. Когда с приходом ночи большинство падало без сил, расчесывая укусы, он ухаживал за остальными, поскольку на его теле не было ни следа укусов.

Когда мальчик узнал, что поплывет на борту корабля, за строительством которого так пристально следил, он пришел в восторг, поскольку сбылись его мечты, хотя он и понимал, что предстоят опасные приключения и от их исхода зависит его собственная судьба, а также судьбы его приемной матери и незнакомого отца.

Для Гаитике Сьенфуэгос всегда оставался бесконечно загадочной фигурой, сведения о нем были неясными, поскольку никто так и не смог четко объяснить, идет ли речь о живом человеке, скитающемся по неизвестным землям, или лишь о воспоминаниях, которые безмерная любовь доньи Марианы превратила в легенду.

Отношения мальчика с немкой по-прежнему оставались в некотором смысле неясными. Хотя она и пыталась любить его как сына, которого хотела бы родить от юного возлюбленного, черты метиса, а в особенности замкнутый характер постоянно напоминали ей, что Гаитике принадлежит к другой расе, а его матерью была дикарка.

Она сосредоточилась на том, чтобы дать ему образование согласно обычаям благородных европейцев того времени, ему нашли лучшего на острове учителя, но в глубине души донья Мариана понимала, что имеет дело с совершенно особенным созданием, в характере Гаитике было множество черт, не имеющих ничего общего ни с характером испанцев, ни с характером индейцев.

В какой-то степени Ингрид Грасс чувствовала, что присутствует при рождении новой расы, чьи самые характерные черты проявились в этом замкнутом и скрытном мальчике. Его избегали даже москиты! Временами она спрашивала себя, какой будет жизнь в мире, населенном подобными людьми.

— Время и смешение кровей смягчат контрасты, — заметил дон Луис де Торрес как-то вечером, когда они беседовали о том, как трудно понять мальчика. — Через несколько поколений появится новая раса, более уравновешенная и, вероятно, очень красивая, но не стоит забывать, что первое столкновение двух таких разных и противоположных форм жизни всегда заканчивается драматически.

— Вы действительно верите, что туземцы и европейцы в конце концов друг друга поймут? — спросила немка, которую уже давно волновал этот вопрос. — Они ведь такие разные...

— Действительно разные, — ответил Луис. — И честно говоря, я сильно сомневаюсь, что они смогут понять друг друга, пока остаются, как вы говорите, «туземцами» и «европейцами» в чистом виде. Но, возможно, все переменится, стоит им слиться воедино.

— Слиться воедино? — переспросила она, пораженная точностью этого слова. — Но почему именно слиться?

— Потому что боюсь, сколько бы они не смешивались, всегда будет возможно различить, какое происхождение имеют те или иные черты человека. Уж больно они разные, даже менее похожи, чем шведы и негры.

— Очень интересно!

— Но у вас нет причин для беспокойства. Не думаю, что с Гаитике будут проблемы. Проблемы возникнут у него самого, и гораздо позже. А сейчас для нас самое важное — достичь Саманы прежде, чем нас догонят солдаты.

— Думаете, нас будут преследовать?

— Уверен.

К сожалению, дон Луис оказался прав: один из отрядов лейтенанта Педрасы уже вернулся с востока, добравшись до самого Сан-Педро и никого не обнаружив, а другой — с запада, и теперь лейтенант, обливаясь холодным потом, стоял перед доном Бартоломео Колумбом и докладывал, что его разведчики обнаружили следы повозок доньи Марианы Монтенегро, которые определенно поворачивают на север, то есть к заливу Самана.

— Вы сможете их догнать?

— На хороших отдохнувших конях — запросто, ваше превосходительство, — убежденно ответил лейтенант. — Эти повозки тащатся, как черепахи.

Брат адмирала приказал алькальду забрать всех лучших в городе лошадей и предоставить их лейтенанту и его людям, чтобы они пустились в погоню за беглецами, после чего прекрасную немку предполагалось повесить на главной площади в назидание всем прочим ослушникам, дабы неповадно было оспаривать приказы вице-короля.

Бедный Мигель Диас, в чьем сердце еще жива была привязанность к донье Мариане, погрузился в глубокую печаль и решил обратиться за советом к своей супруге, индианке Исабель, прежней владелице земли, где теперь основали новую столицу, Санто-Доминго, она-то и сообщила о богатейших золотых рудниках.

— Откажись повиноваться, — только и сказала ему индианка.

— В таком случае на виселицу вздернут нас, — убежденно ответил бедняга. — Братья Колумбы и так давно уже хотят отобрать мою долю, — он безнадежно покачал головой и сокрушенно добавил: — Нет, я не могу отказаться, но и не хочу, чтобы ее повесили. Она всегда была так добра к нам!

Добрая индианка — здоровенная бабища, для которой родить очередного младенца было не сложнее, чем сплюнуть сквозь зубы, сначала долго раздумывала, потом задала мужу несколько вопросов, после чего посоветовала не беспокоиться насчет немки: пусть солдаты отправляются за ней в погоню, и чем скорее, тем лучше.

— На пути у зла частенько возникают преграды, — таинственно сказала она. — Кто знает, вдруг боги решат ей помочь.

— Но как? — в отчаянии воскликнул алькальд. — Повозкам потребуется по меньшей мере три дня, чтобы добраться до места, а всадники Педрасы покроют это расстояние за день.

— Не теряй веры! Не теряй веры!

Но он никак не мог убедить себя в возможности чуда. Когда вооруженные всадники, отчаянные головорезы ветераны множества битв с «голыми дикарями», на чьих желтых лицах застыла хищная решимость, пустились в погоню, дон Мигель не сомневался, что судьба доброй Марианы Монтенегро решена, и ее ждет виселица на главной площади.

— С них станется пустить ее по кругу и замучить до смерти, а потом бросить тело собакам! — простонал он в отчаянии. — Это настоящая банда головорезов!

Возможно, сами они и не считали себя бандой головорезов, но, вне всяких сомнений, настроены были весьма решительно. Неутомимые наездники мчались во весь опор до полудня, не останавливаясь по дороге ни на минуту, пока лейтенант Педраса не объявил привал, чтобы передохнуть и перекусить в тени раскидистого каштана, благо добрая индианка Исабель снабдила их в дорогу роскошными яствами и крепким дешевым вином.

— Такими темпами мы догоним их еще до вечера, — заявил он самодовольно. — А если захватим и корабль, будьте уверены, мы можем рассчитывать на повышение и достойное вознаграждение.

— Такими темпами — разумеется, — заметил андалузец из Убеды по имени Молина, снискавший славу отчаянного скандалиста и ловеласа. — Скажу честно, я не мечтаю о лучшей награде, чем провести часок с доньей Марианой где-нибудь под кустом.

— Тогда вперед! — ответил лейтенант. — Быть может, уже вечером ты получишь свою награду.

Они снова взобрались по седлам, слегка отяжелев от обильной еды и вина, и помчались по широкой колее, оставленной колесами повозок. Однако, проскакав три или четыре лиги, Молина нервно окликнул Педрасу:

— Постойте, лейтенант! Мне нужно остановиться.

— И речи быть не может, — отрезал тот. — Никто не должен отставать от отряда.

— Но я должен остановиться!

— Попробуй только — и я тебя пристрелю.

— Пристрелите? За что?

— За дезертирство.

— Но я не собираюсь дезертировать, — страдальчески простонал Молина. — У меня живот схватило... Мне позарез нужно облегчиться...

— Ничего, потерпишь! Вперед!

Грозный рев лейтенанта заставил лошадь Молины прибавить ходу, но не прошло и пяти минут, как огромный баск, чье лицо пересекал красный шрам, громко простонал:

— Боже! Теперь и у меня схватило живот!

— Молчать — и вперед! — рявкнул лейтенант.

Они успели проскакать еще две лиги, но, едва они достигли небольшой рощи акаций, как сам Педраса поднял руку и спрыгнул наземь, грозно рявкнув:

— Всем стоять! Спешиться — и по кустам!

— Ну наконец-то! — буркнул андалузец. — Да только я уже обделался.

Но, остальные, казалось, его даже не слышали: все были озабочены лишь тем, как бы поскорее спешиться, найти укромное местечко среди деревьев и успеть вовремя снять штаны. В скором времени лошади принялись беспокойно ржать и вздрагивать, поскольку из чащи донеслись характерные звуки, к которым вскоре добавилось такое зловоние, что, казалось, весь мир вокруг заживо разлагается.

— Все эта чертова фасоль! — пробормотал кто-то сквозь стоны. — Что-то такое в нее добавили, и мы все отравились...

— А может, вино было кислым?

— Тупица, от вина, наоборот, случаются запоры, а тут из меня словно днище выпало!

— Убью того, кто это сделал!

— А я кишки из него выпущу...!

Они просидели под кустами с добрую четверть часа; когда же, наконец, смогли вновь забраться в седла, то уже не были столь свирепыми и неустрашимыми вояками, превратившись в измученных и бледных типов, покрытых холодным потом, которым едва хватило сил держаться в седле, когда лошади вновь пустились в галоп.

Тряска, разумеется, не пошла на пользу их и без того пострадавшим желудкам, так что неудивительно, что время от времени им снова приходилось останавливаться. Уже и речи не было о том, чтобы в ближайшее время догнать беглецов.

— Это бунт! — снова и снова повторял разъяренный Педраса. — Несомненно, грязный бунт!

— И не говорите, лейтенант! — ответил выходец из Убеды, не утративший чувства юмора. — Самый грязный и вонючий бунт, какой только случался на моей памяти. Я по самые уши в дерьме!

— Молчать, или пристрелю!

Уже начало смеркаться, когда они с трудом поднялись на вершину высокого холма, по другую сторону которого шумело море, и их взглядам явился величественный силуэт «Чуда» и крошечные фигурки людей, грузивших в две шлюпки поклажу с тяжелых повозок.

— Вперед! — слабым голосом приказал лейтенант. — Мы их еще догоним...

— Подождите минутку! — взмолился баск, снова присаживаясь на корточки. — Кажется, опять...

Все остальные тут же последовали его примеру, и лишь обескураженный Педраса остался стоять, подняв кверху шпагу, не в силах решить, что же ему делать. Но все же стал торопить солдат.

— Вперед, я сказал! — повторял он, хотя и без былой решительности. — Что о нас скажут, если узнают, что они уже были у нас в руках, а мы их упустили?

— Скажут, что мы засранцы, — насмешливо ответил Молина. — И будут правы.

А в это время внизу, на берегу, маленький Гаитике первым заметил вдалеке, на вершине холма, чьи-то силуэты; взрослые уже было запаниковали, но тут, к их величайшему удивлению, обнаружилось, что фигуры стоят совершенно неподвижно.

— Так это солдаты или нет? — спросила донья Мариана. — Отсюда не разглядеть.

— Солдаты, — ответил глазастый наблюдатель. — Только какие-то очень маленькие.

— Маленькие? — удивилась немка.

— Карлики с длинными руками, — ответил он очень серьезно. — Или просто сидят на корточках.

— И что же они могут делать, сидя на корточках? — спросила она.

— Не могу сказать.

— Может, молятся перед сражением?

— Не уверен, что они заняты именно этим, — ответил Гаитике, пристально вглядываясь вдаль. — Но на всякий случай лучше поторопиться.

Они уже находились в полной безопасности на борту судна, когда всадники, наконец, достигли берега; однако, вопреки здравому смыслу, даже не попытались напасть. Вместо этого они вошли в воду и принялись оттирать одежду от каких-то подозрительных пятен.

— Вот уж чего я никак не ожидал, — в недоумении признался дон Луис де Торрес. — Вместо того, чтобы отправить за нами в погоню солдат, они послали прачек. Вы что-нибудь понимаете?

— Не понимаю, да и не горю желанием, — ответила немка. — Отплываем, капитан!

— Отплываем!

Они снялись с якоря, и великолепный корабль, наполнив ветром паруса, повернулся кормой к берегу и отчалил прямо на глазах у измученных солдат, озабоченных в эту минуту лишь тем, чтобы отмыться и отстирать одежду, источающую невыносимое зловоние.