Моря Африки

18. Занзибар

— Ну вот, теперь всё законно и никто не выдворит нас отсюда. — подумала я, когда улыбающаяся толстуха в капитанерии возвратила мне документы на лодку и наши паспорта проштампованные въездными визами Занзибара.

Прошлый раз, когда мы пришли сюда на борту доу, капитан привёл нас в этот самый офис, и эта же самая толстуха без всяких церемоний заставила нас купить билеты на первое же судно на подводных крыльях, идущее на Дар Эс Салам, и отправила туда откуда мы прибыли. Всё что мы увидели на Занзибаре — активная деятельность на рассвете в порту где борт к борту стоят доу, да пряный запах гвоздики, который окутал нас ещё до того как мы причалили и исчез только после отъезда.

Теперь мы здесь на своей лодке. Вчера поздно вечером встали на якорь на траверзе города сверкающего тысячами огней. Сегодня утром Карло на тендере отвёз меня на таможенный причал для улаживания формальностей, а сам вернулся на лодку, следуя предостережениям, данным нам в Килифи всеми экипажами побывавшими здесь.

— На Занзибаре никогда не оставляйте лодку без присмотра. Никогда не высаживайтесь на берег на тендере — уведут в пять минут. Оставайтесь там лишь столько, сколько необходимо и как можно скорее уходите на север, подальше от города и деревень, или туда, где за лодкой есть кому присмотреть.

Я обошла все офисы — эмиграционный, таможня, капитанерия и карантинный…казалось что наконец всё закончилось и всё в порядке, но в последний момент оказывается, что не хватает сертификата дератизации. Пытаюсь объяснить, что лодка у нас маленькая, всё под контролем, крыс у нас нет и никогда не будет, но всё бесполезно. Меня стали футболить из одного офиса в другой, чтобы организовать дератизацию.

При каждом переходе из офиса в офис мне приходится проходить через территорию порта отведённую для экипажей. Это узкий мол, расположенный в стороне от других и ограниченный двумя низкими длинными складами. Между складами стоят большие чаны с водой и мужчины там моются, не обращая внимание на проходящих людей, животных и проезжающие телеги. Однако, когда я появляюсь в третий раз, начинают смущаться.

Моряки, они хоть и без комплексов, но всё же не привыкли принимать душ при женщине, да ещё и белой. После первого раза, когда я застала их врасплох, они стараются прикрыться или развернуться в другую сторону, но так одной рукой им приходиться держать шланг, выходящий из бочки, а другой качать ручной водяной насос, попытки прикрыться приводят либо к бесполезному расходу воды, либо к остановке насоса, с последующими действиями, которые вместо того чтобы прикрыть, выставляют всё ещё больше на показ. И это совсем не смешно.

Наконец, в энном кабинете я заплатила десять долларов и, вместе с грузом информации об опасности крыс, о болезнях, которые они переносят, особенно лихорадке и тому подобное, мне был дарован сертификат на гербовой бумаге республики Занзибар, подтверждающий что на «Barca Pulita» крыс нет. При этом, естественно, никто на борт даже не поднимался.

И вот я здесь, на причале, жестикулирую, чтобы меня заметил Карло и забрал отсюда.

Может быть он заснул. Последние два дня и ночи были тяжёлыми.

Мы спустились на юг, вдоль побережья Танзании, до дельты Руфиджи, самой большой здесь реки, которая ещё за десять миль к северу заявляет о своём присутствии меняя цвет моря, которое из голубого становится зелёным, потом зеленовато жёлтым и в конце концов коричневым.

Мы решили подняться немного вверх по реке. Обычно мы этого никогда не делаем, реки могут оказаться опасной западнёй, но мы знали, что эта очень широкая и глубокая, настолько, что во время войны немецкий военный корабль укрывался здесь от поисков англичан. У нас были относительно свежие карты, которые подтверждали это, но когда мы вошли в дельту и стали подниматься вверх по воде цвета жидкого шоколада, пришлось делать над собой усилия, чтобы продолжать плавание в слепую, не видя ничего под пенной поверхностью и полагаясь лишь на карты и эхолот.

Мангровые заросли вдоль берегов были затоплены до самых крон, так как мы выбрали время прилива, чтобы иметь как можно больше воды под килем. Прошли несколько миль вверх высматривая в воде скалы и другие возможные препятствия, но вскоре нервы сдали и мы решили бросить якорь и продолжить исследования на тендере.

На следующее утро проснулись на рассвете, с началом прилива и отправились вверх по реке, пока солнце ещё не поднялось. Илистые берега быстро скользили назад, благодаря совместным усилиям подвесного мотора и течения. По мере того, как мы удалялись от дельты, мангровые заросли начали уступать место настоящим деревьям, с тёмно зелёной листвой и вековыми стволами. И как раз, когда солнце начало просвечивать сквозь заросли, на ветвях одного из больших деревьев появилась группа чёрных обезьян. Посмотрев, как они бросаются в бегство, мы нагнали множество узких и длинных деревянных пирог. В каждой по два человека, гребущих лёгкими изящными веслами. Они тоже поднимались по реке используя приливное течение. Периодически одна из пирог исчезала в одном из узких ответвлений реки. Свернув в один из этих рукавов оказываешься среди растительности удивительных цветов. В основном это рисовые поля, множество маленьких квадратов с ярко зелёными растениями погружёнными в воду. В центре каждого поля на сваях хижина из соломы и глины. Они все одинаковые — веранда с одной стороны и множество окошек на боковых стенах, лесенка с перекладинами спускается на землю. Дети и женщины на верандах махали нам в то время как мужчины были внизу, обхаживая рис. Все показывали руками в нашу сторону, словно нас ждали. И действительно, когда нам удалось остановиться у края одного из полей, ухватившись за торчащий столб, хозяин дома направился нам навстречу, идя босиком по мягкому илу, который выдавливался у него между пальцами ног.

— Hallo. Welcome… — На смеси суахили и английского он спросил нас, те ли мы самые, что пришли на яхте, сказал, что можно было подняться выше от того места, где мы бросили якорь и что в двух милях отсюда в деревне на противоположном берегу нас ждут.

— Это наверное Салала. Я смотрела по карте, должно быть это самое большое селение на Руфиджи. Но как, черт возьми, они узнали про нас?

Ведь мы пришли вечером, перед самым закатом, а сейчас прошло всего пол часа после рассвета. Действительно, после заката прошли пара пирог, используя последнее движение прилива, но как они сумели известить всех? Наверняка здесь нет ни телефона ни радио.

— Чудеса!

Мы немного поболтали с хозяином, который перемежая фразы со смехом, рассказывал нам о своём рисовом поле, о реке, о обезьянах и крокодилах живущих здесь.

— Крокодилы!?

— Да, до восьми метров длинны. — Разводил он руки показывая нам. — Иногда я нахожу их на своём поле.

Потом он пригласил нас выпить чаю на веранде. Мы сомневались. В первые часы на восходе мы немного замёрзли и идея выпить чего-нибудь горячего была очень соблазнительна. Но рассказ о крокодилах и мысль идти по скользкой грязи до хижины заставили нас отклонить предложение под предлогом того, что нужно ещё успеть подняться вверх по реке, пока не начался отлив.

К счастью наш собеседник на отказ ответил смехом, возможно догадавшись о истинной причине, и остался на краю своего поля махая нам вслед, пока мы удалялись на фарватер реки.

— Что будем делать? Пойдём в деревню?

— Если нас ждут, не можем же мы разочаровать их.

И действительно, в двух милях выше по течению, на левом берегу реки нас ожидала группа людей. Стоящих на маленькой земляной площадке, где кусты с оранжевыми цветами потрясающе контрастировали с выжженной почвой. Позади них на зелёном фоне растительности выделялось серое здание с двумя башенками.

Но между нами и ними, сквозь слой воды глубиной в ладонь, был виден жидкий скользкий ил, не обещавший ничего хорошего.

— И как, чёрт возьми, мы выйдем на берег?

— Закатав штаны!

— Ты с ума сошёл, я…

В этот самый момент дно тендера коснулось дна и я инстинктивно шагнула ногой на землю, чтобы удержать равновесие. Ай! Нога по колено утонула в тёплой тошнотворной массе. И даже штаны я не подвернула! Со дна по моей голени стали подниматься мириады мелких пузырьков, в то время как что-то подозрительное царапало мне ногу.

— Вытащи меня отсюда! — заорала я, пытаясь вытащить ногу, и, самое главное, туфель, который как присоска приклеился ко дну. Когда же присоска наконец поддалась, я катапультировалась обратно в тендер с ногой облепленной илом, пачкая всё внутри чёрной слизью. Карло, согнувшись пополам от смеха, пытался отталкиваться от дна веслом, но оно тоже безнадёжно тонуло.

— Да уж! Хорошо что это самое большое селение. На берег выйти невозможно. Что уж говорить об остальном.

Группа людей на берегу начала подавать нам странные знаки. Показывали жестами подняться выше, вроде как указывали дорогу. Наконец, после некоторых усилий нам удалось подняться ещё на пару метров и тут, словно по волшебству, на дне оказалась земляная тропинка шириной сантиметров двадцать и неожиданно твёрдая.

Подвернув штанины, по крайней мере то, что ещё можно было уберечь, мы спустились в воду и подошли к ожидающим нас, таща за собой тендер.

Это была группа стариков. Женщины, в одеяниях сероватого цвета и мужчины в коротких носках, открывающих худые голени и тонкие щиколотки. И только один молодой среди них, в белой форменной куртке, говорил по-английски — поселковый учитель. По сравнению с остальными он был ниже и, главное, толще. Он это считал преимуществом и сразу проинформировал нас, что он не местный.

— Я приезжий и я государственный служащий!

Старики и учитель проводили нас в центр посёлка, примерно в ста метрах от берега реки.

Серое здание рядом с водой, как нам объяснили, это старая почта. Работала когда здесь были немцы.

— Река была единственной дорогой сообщения с остальной страной и самой надёжной для доставки грузов и почты.

Не то чтобы сейчас ситуация сильно изменилась, только почта теперь не работает.

Староста посёлка ожидал нас сидя перед своей хижиной построенной из глины и веток, как и все остальные хижины обращённые выходами на небольшую площадку утрамбованной земли. Людей вокруг было мало.

— Потому что… — объяснил учитель — все работают на рисовых полях. Вернутся перед самым закатом.

Дети играли в футбол мячом из тряпок завёрнутых в пакет голубого цвета и обвязанных верёвкой. Падая на землю он не подпрыгивал, а когда кто-нибудь из мальчишек отбивал его головой, слышался глухой удар.

Всё время нашего визита староста не переставал шутить и смеяться, обнаружив однако острый ум и сообразительность, благодаря чему мы понимали друг друга лучше чем учителя, несмотря на то, что говорили на разных языках. Мне он напомнил правителя с Сокотры.

Он предложил нам питьё — кокосовые орехи и чёрный мёд. Чтобы добыть его, объяснил он, в лесу находят соты и поджигают их. Забирают то, что осталось, поэтому мёд тёмный, карамелизированный и в нём плавают мёртвые пчёлы. Однако очень вкусный.

У нас на лодке есть пергамент, который при отправлении вручил нам мэр Порто Венере с просьбой собрать на нём подписи мэров в самых удалённых уголках земли. Пока его подписали «мудир» Сокотры и мэр Массавы, вождь племени афар с островов Dahlak и деревенский староста Тulusdoo. И здесь мы попросили подписаться главу посёлка. Учитель тоже захотел поставить свою подпись. Когда я перечитала написанное им, не поверила своим глазам, фамилия учителя была Manzi[5].

Как только поменялось течение, мы отправились назад. Последний участок шли по реке в сопровождении пирог полных мужчин и женщин направляющихся к устью реки.

На берегу, недалеко от лодки, мужчина с мальчиком ловили сетью раков. Они заходили в воду по шею, мальчик у берега, отец, более высокий, подальше в реку и процеживали мутную речную воду растянутой сеткой. Перед закатом они сели в пирогу и услышав наши призывы несмело подошли к лодке.

— Какая красота! — Дно пироги было полно больших разноцветных раков. — Попросим немного.

И начался странный разговор, мужчина говорил только на странном суахили, в то время как Карло пытался отвечать ему по-арабски. В конце концов, чтобы поставить всё на свои места, я протянула рыбаку банкноту в тысячу шиллингов — что то около двух долларов, и так как под рукой не было другой посуды, опустила в пирогу чёрное ведро, лежавшее в кокпите.

Мальчик тут же начал наполнять его раками, не обращая внимания на мои протесты, что это слишком много, и остановился только когда я силой забрала у него ведро.

— Слишком много….asante sana… спасибо.

Но они были растеряны и не верили, что мы больше не хотим.

— Надеюсь мы их не обидели. — Подумала я, глядя им в след, когда они удалялись гребя в сторону дома.

— Не думаю. Просто, возможно, мы дали им больше денег, чем они зарабатывают за неделю ловли.

Ночью на реке казалось, что лодка плывёт. Вода стучала в борта и нос прыгал вверх-вниз на волнах. Иногда бревно, ветка или ещё что-то плывущее по течению ударяло о борт и мы внутри вздрагивали и просыпались. Глубокой ночью, после десятого удара, снялись с якоря и пошли вслепую, следуя вчерашнему маршруту записанному в памяти GPS. Вчера поздно вечером прибыли на Занзибар.

— Лиззи! Я здесь! — Кричит Карло с приближающейся с другой стороны мола пироги гружёной кокосовыми орехами.

— Я привязал тендер к лодке, чтобы его не украли.

«Barca Pulita» остаётся на якоре и мы собираемся возвращаться поглядывать на неё с регулярными интервалами. А сейчас отправляемся открывать Занзибар. Одно лишь это название вызывает мысли о сказках, магии и волшебстве.

Волшебство начинается уже на площади у рынка, где останавливаются автобусы прибывающие из глубины острова. Это грузовики с крытой платформой и двумя лавками вдоль бортов набитые до невозможности мужчинами, женщинами в цветных одеждах, корзинами с овощами, гроздьями бананов, связками сахарного тростника и курами.

Выгрузившись все и всё занимают свои места по ту сторону бетонной арки, ограничивающей территорию рынка. В центре рыночной площади товар лежит прямо на земле: горы моркови, кучи плодов хлебного дерева, кокосовые орехи, папайя, манго, ананасы. Вокруг, по периметру проходит что-то вроде аркады, с прилавками специй, сушёной рыбы, зерна и мясными, дурно пахнущими и полными мух.

Выйдя с противоположной стороны оказываешься в паутине беспорядочных улочек, которые переходят одна в другую, расширяются небольшими площадями, сужаются, раздваиваются и разветвляются. Под ногами каменная плитка или просто земля, тёмные бордюры по краям служат ступенями у входа в сумрачные лавки, торгующие абсолютно всем, в строения с резными воротами, в зелёные светлые дворики украшенные фонтанами и причудливыми балконами.

В воздухе смешиваются ароматы специй, запах гнили, сушёной рыбы, керосина и горячего кокосового масла.

Старики в длинных, безупречно чистых халатах сидят на низких каменных лавочках у дверей, курят и пьют чай. Женщины, одетые в цветные kanga обтягивающие тело и покрывающие голову, быстро шагают по улочкам неся ношу на голове или ребёнка на спине, ребятишки играют мячом из тряпок, брусочками дерева вместо машинок бутылочными пробками и другими подобными игрушками, или развлекаются катая палками старые велосипедные колёса.

На маленькой площади, куда сбегаются множество переулков, дети продают круглые золотистые булочки, мужчина жарит самсы и блинчики в большом казане на телеге, другой выжимает сок из сахарного тростника, пропуская его между валиками приводимыми в движение рукояткой, вроде тех, что используют для раскатки теста. Он пропускает тростник два три раза, собирает сладкий сок, который постепенно становится всё более пенистым, и продаёт его в алюминиевом стаканчике за два шиллинга.

Выходить периодически с базара на набережную, чтобы контролировать лодку оказывается гораздо труднее, чем казалось. Улочки образуют сложнейший лабиринт. И каждый раз, когда мы хотим выйти наружу идя прямо, оказывается, что улица прямо не идёт и мы оказываемся совсем не там где думали.

Каждый раз требуется приличное время чтобы выйти к морю, и каждый раз лодка оказывается на месте и в порядке.

И мы снова возвращаемся в лабиринты города. Ещё несколько лет назад здесь по краям улиц проходили открытые сточные канавы, которые теперь закрыты. Но иногда, рядом с деревянными балконом и резной дверью, попадаешь в тупиковый переулок перекрытый грудами развалин и всевозможными отбросами и мусором, где свободно бегают крысы и какая-нибудь худая коза жуёт найденный кочан капусты.

В магазинах здесь продают всё — уголь и зерно, металлический пруток и ткани, мускатный орех и воду в стаканах. Ещё здесь есть мастерские кузнечные, столярные и швейные, их узнаешь издалека по лязгающему грохоту старых Зингеров с педальным приводом. Между мастерскими и бакалейными лавками втиснуты также магазинчики антиквариата, продающие вещи колониального периода и сувениры интернационального производства — бусы, изделия из дерева и серебра, ткани, такие же как и во многих других частях Африки.

Так мы и бродим, идя наугад час и два. Это здорово ощущать как можно больше нового всеми пятью чувствами. Мы пьём тростниковый сок, едим блины, покупаем специи, наблюдаем как работает столяр.

В какой-то момент, когда мы сворачиваем из переулка на маленькую площадь, вижу как навстречу мне идёт мужчина. Он смотрит на меня, и я улыбаюсь, приветствуя его. Он подходит очень близко, смотрит мне прямо в глаза, поднимает руку. Я не понимаю, что происходит, как вдруг чувствую рывок за шею.

Инстинктивно хватаюсь руками за подвеску на шее и издаю нечеловеческий вопль. Карло впереди меня резко поворачивается и не может понять, что случилось. Мужчина прыжком скрывается в переулке, вокруг ни души.

Проходит несколько секунд, прежде чем Карло понимает в чём дело и бросается в вдогонку а я за ним. Мы видим, как он забегает в ворота и вбегаем следом. Внутри садик, растёт папайя, каменный фонтанчик без воды, окна с зелёными ставнями. Ни одной живой души, никаких признаков жизни.

— Кто его знает, что это за место. Может быть лучше убраться отсюда. — неожиданно до меня доходит абсурдность того что мы делаем. Руками я до сих пор держу цепочку и у меня дрожат ноги.

— Ты в порядке? — спрашивает Карло, как только мы возвращаемся в переулок, который теперь снова полон людей.

— Нет. — Я опускаю наконец руки. Цепочка на месте, только порвана и пропал медальон с моими инициалами.

— Он украл только медальон. Какая же я дура, ходить так!

— Мы слишком устали. А ведь нас предупреждали, что надо быть осторожнее.

— Да. И с лодкой тоже.

— Правда. Давай вернёмся на лодку и уйдём дальше на север, куда нам советовали. На сегодня мы уже достаточно рисковали.

Мы направляемся в море. Дети прыгают в воду с молов и на торговых лотках начинают готовить пищу к ужину. На берегу зажигаются фонари и огни печей. Позади, на фоне розового неба расчерченного облаками, вырисовываются старые здания, свидетели былого величия, когда говорили: «Когда Занзибар играет на флейте, вся Африка танцует.»