Моря Африки

2. Красное море

Берега Красного Моря не очень многоцветны, но они самые красивые в мире. На закате солнце, когда прячется за дюны, высвечивает оттенки фиолетового, жёлтого, тёмно-зелёного, это симфония цвета, которая очаровывает. Мы сидим и смотрим на эти берега, эти краски.

Днем наблюдаем за крабами и скопами, плаваем в самом нетронутом в мире море среди рыбьих стай, кальмаров и кораллов, в воде прозрачной как в аквариуме.

В этой северной части Красного моря всегда дует ветер, и его песнь сопровождает нас день и ночь. Немного грубая ласка, которая не прекращается ни на минуту и пахнет раскалёнными на солнце камнями и пустыней. Когда мы идём, он нам помогает, потому что дует всегда с севера на юг и толкает нас в корму, удаляя от Средиземного моря и приближая к Индийскому океану. Но когда стоим недалеко от берега, ветер несёт едва ощутимую мелкую пыль, которая оседает на лодке покрывая всё.

«Barca Pulita» стоит посреди лунного пейзажа. Берега пустынные и безлюдные. Чёрные холмы. Пустое море. И посреди этой пустоты наша лодка это всё что у нас есть: дом, убежище, родина. И её тёплое нутро, это место где можно расслабиться и оставить снаружи чувство бесконечного одиночества которое исходит от этих мест.

Однако каждое утро мы оставляем своё убежище и отправляемся исследовать берега пустыни.

— А если сломается подвесной мотор? Как мы вернёмся на лодку? — Ветер унес бы нас в открытое море, совершенно пустынное, где на сотни миль можно никого не встретить.

Теперь мы лелеем подвесник, как если бы он был третьим членом нашего экипажа.

— Ты проверил свечу?

— Конечно, и даже взял запасную канистру с бензином.

— А вёсла?

— Я взял четыре.

Четыре весла вместо двух, длинный конец и якорь, чтобы быстро зацепиться в случае необходимости за рифы — коралловые образования, которые разбросаны здесь повсюду — это некоторые предосторожности которые мы предприняли из страха быть унесёнными в море.

И как последнее средство, всегда берём с собой по паре ласт, если вдруг не получится вернуться на вёслах, есть возможность бросить тендер и добраться вплавь. Может показаться странным, что вплавь двигаться легче чем на вёслах, но на самом деле надувной тузик с двумя человеками на борту на ветру парусит намного сильнее, чем пловец, который погружён в воду и к ветру почти не чувствителен.

Когда оставляем лодку, из осторожности, всегда идём строго на ветер. В случае аварии ветер сам принесёт нас обратно, нам останется только поймать лодку на ходу. Конечно, это на пятьдесят процентов ограничивает наши возможности исследований, но и оставшиеся пятьдесят процентов в этом мире без границ, это всё равно больше, чем можно пожелать.

А вечером пишем. Я вооружаюсь карандашом и пытаюсь описать: цвета, звуки, пустыню.

Но это труднее чем кажется. Перечитываю и мне никогда не нравится. Из под карандаша выходят только бледные образы, как через грязное стекло. Тогда закрываю глаза. Пытаюсь вспомнить ощущения и перенести их на бумагу, просто, так как чувствовал.

Спускаюсь в воду у внешнего края рифа, где колонии кораллов неожиданно обрываются в глубину. Лодка стоит вдалеке и я вижу только её мачты, возвышающиеся за коричневой песчаной косой. Берег всего в двухстах метрах. Оставляю тендер, который доставил меня сюда, долго и глубоко дышу и ныряю, плавно погружаясь ко дну. Спускаюсь на несколько метров, хватаюсь за валун и останавливаюсь задержав дыхание.

Море полно рыб. Увидев меня они сразу пускаются наутёк, но когда я останавливаюсь, останавливаются и они. Потом, убедившись в моей неподвижности, возвращаются. Сначала медленно, но с каждой секундой становятся всё более любопытными; расстояние сокращается, в то время как окружающая тишина наполняется ожиданием чего-то.

Мир кораллового рифа на самом деле не похож на тот, каким он видится на экране цветного телевизора. На первый взгляд он кажется идиллическим местом полным фантастических созданий, грациозно двигающихся между коралловых ветвей без всякой видимой цели, кроме как покрасоваться. На самом деле в этом мире господствует страх. И все эти цвета, которые нам кажутся такими красивыми, предназначены только для борьбы за выживание, которая не прекращается ни на секунду. Пёстрые ливреи служат для того, чтобы привлечь добычу или ввести в заблуждение агрессора или даже являются предупредительным сигналом, как в случае с рыбами — бабочками, которые спокойно держатся на виду, потому что вызывающими цветами своего тела и плавников, как условным кодом, предупреждают всех о своей ядовитости.

Под водой каждая щель скрывает какое-нибудь существо в засаде. Идеально закамуфлированные осьминоги осторожно высовываются из скальных трещин, собрав щупальца под телом и готовые наброситься на первое же существо, которое приблизится слишком близко. Мурены проводят целые дни карауля добычу. Их желтоватое тело скрыто в норе и только голова высовывается из отверстия. И даже разноцветные морские анемоны, что раскачиваются от течения как цветы на ветру, совсем не то, чем кажутся. Их стрекающие щупальца способны парализовать жертву простым прикосновением. И наконец есть крупные хищники, такие как барракуды, которые ходят стаями по несколько сотен и атакуют все одновременно, или огромные груперы у которых пасть больше человеческой головы и акулы, патрулирующие дно и всем своим видом показывающие, что им некого бояться.

В этом чужом нам мире, красивом и безжалостном, каждое существо проводит свою жизнь в шатком равновесии между охотой на более мелких животных и страхом быть съеденным более крупными.

Остаюсь неподвижным на дне, задержав дыхание, и через несколько десятков секунд меня уже окружают рыбы. Первыми, как всегда, появляются барракуды. Веретенообразное тело покрыто светлыми полосами, в приоткрытой пасти видны ряды острых зубов.

Останавливаются в паре метрах, рассматривая меня настороженно. Потом появляются рыбы — попугаи, зеленушки, дорадо, пагеллы и в конце концов я оказываюсь в центре карусели любопытных рыб. Они медленно кружат перед маской в абсолютной тишине, в то время как мои лёгкие начинают требовать воздуха.

Десятка два каранксов с телом испещрённом люминесцентными искорками вместе с другими плавают вокруг меня. Сжимаю челюсти, превозмогая желание вдохнуть воздуха и заставляю себя оставаться неподвижным, пока не выбираю одного из них подходящего размера. Жду пока он окажется перед остриём гарпуна и нажимаю на курок подводного ружья. Стрела срывается, летит в воде и вонзается рыбе точно в бок, у самой головы, где тело расширяется и легче прицеливаться. Каранкс вздрагивает, взмывает свечой, яростно отчаянно бьётся в воде. Его тело пробито гарпуном, который привязан к моему ружью коротким чёрным линьком.

И в этот момент происходит нечто. Серебристо-серая молния. Неистовый рывок. Ещё рывок… Акула появилась из ниоткуда. Может быть она пришла снизу, может быть сзади, не знаю. Схватила мою рыбу своими челюстями и вырывает у меня. С одной стороны акула тянет рыбу с гарпуном, с другой стороны я, совсем без воздуха, совершенно непроизвольно и неистово вцепился в ружьё и тяну изо всех сил. Линь натягивается как струна, вижу как гарпун начинает изгибаться под нагрузкой. Несколько мгновений осмысливаю опасность, в то время как акула тянет и дёргает чудовищными рывками, в облаке крови и чешуи.

Появляются другие акулы и бросаются на первую с распахнутыми пастями.

— К чёрту!. — Бросаю ружьё и сматываюсь, гребя назад. Лёгкие сжимаются от недостатка воздуха. Знаю, что не должен выныривать из воды, знаю, что не должен терять из виду акул, я много раз читал это в руководствах по погружению и в историях аналогичных встреч произошедших с другими. Вынырнув я не смогу больше контролировать пространство вокруг себя, в то время, как очень важно держать акул под присмотром и отражать любую их попытку приблизиться. Они то попадают то исчезают из поля зрения маски, бешено мечутся в дикой карусели, резкими бросками и неожиданными сменами направления. Вода становится мутной от крови моей рыбы и, наверное, крови раненой акулы.

Добравшись до рифовой стенки я становлюсь спиной к кораллам. Легкие разрываются, сердце бешено колотится. Три акулы увязались за мной и теперь выписывают нервные полукружья вокруг. Стараюсь оставаться спиной как можно ближе к вертикальной стенке, чтобы избежать атаки сзади.

— Если бы хоть было ружьё… — Даже незаряженное ружьё, это уже что-то. Некоторым удавалось отбиться стукнув акулу по морде простой палкой.

— Если ещё приблизишься, я тебе врежу. — вытягиваю руку со сжатым кулаком в сторону ближайшей твари, в то же время, стараясь не терять из виду остальных, медленно поднимаюсь к поверхности. Лёгкие уже горят.

Это самый опасный момент. Многие ныряльщики подверглись нападению как раз в момент выхода, когда голова уже на поверхности, а тело ещё в воде. Поэтому высовываю из воды только затылок, чтобы трубка была на поверхности а маска в воде и можно продолжать наблюдать.

Воздух из пластиковой трубки булькая наполняет мои лёгкие словно живительной водой из горного ручья. Тяжело дыша с бешено бьющимся сердцем смотрю на акул, которые остались несколькими метрами ниже, словно им не нравится слишком яркий солнечный свет. Кажется они успокаиваются. начинают описывать всё более широкие круги и двигаются медленнее.

Сражение под водой закончено. Ружьё валяется на песке в тридцати метрах от меня.

Гарпун чист и зверюга, которая украла у меня рыбу, исчезла. Другие акулы спускаются ко дну в нереальной тишине и только барракуды, величиной с меня, проплывают рядом направляясь неизвестно куда, поглядывая неблагосклонным взглядом.

Я в нерешительности, не выныриваю и не двигаюсь. Сердце успокаивается и вместе с ним мир кораллового рифа, который принимает обычный вид. Рыбки пощипывают медленно колеблющиеся кораллы. Восстанавливаю дыхание, долго дышу и ныряю. Хочу подобрать ружьё с горки белоснежного песка, куда оно улеглось, упав в щель между кораллами.

Хватаю его и поднимаюсь наверх нервно осматриваясь. В несколько гребков добираюсь до надувного борта тендера, где (не знаю почему) мне кажется более безопасно. Держусь за чёрный баллон и через маску продолжаю осматривать пространство под собой. Всё спокойно. Рыбы снова плавают безмятежно.

Мои нервы вибрируют от страха, хочу немедленно вернуться на лодку. Но кто-то внутри меня не согласен.

— Не хочешь же ты вернуться на борт с пустыми руками? — говорит мне этот другой голос.

— Ну и что. Всегда можно поесть консервированного тунца. — отвечаю я. На самом деле, вместе со страхом и инстинктивным желанием убраться отсюда, я испытываю также непреодолимое желание попробовать ещё раз. Непонятное желание поднимается из неизвестно каких глубин моего сознания и заставляет меня вернуться к охоте. Наверное это осталось от инстинктов, которые в своё время позволяли людям ежедневно сражаться за выживание в лесу. Восстанавливаю дыхание и ныряю, хоть внутри меня всё дрожит и вибрирует.

Держась вплотную к стенке рифа, опускаюсь всего на несколько метров и останавливаюсь.

Выжидаю. Стреляю первую же рыбу которая оказывается на расстоянии выстрела. Она маленькая, и я даже не знаю, что это за рыба, но на ужин сгодится.

— Sail boat, sail boat, this is Egyptian Navy — парусная лодка, парусная лодка, здесь египетский военно-морской флот.

— Отвечу?

— Нет, подожди, если ответим уже не выкрутимся.

— Sail boat, sail boat, this is Egyptian Navy.

Всё более настойчиво звучит голос из динамика радиостанции. Один раз, два, три, десять раз продолжает повторять тот же вызов с терпеливой и немного тупой настойчивостью, которую мы уже не раз встречали у людей в этих местах.

Однако до сих пор нам всегда везло. Военные гарнизоны на египетских берегах Красного моря очень маленькие и редкие, это единственный признак человеческого присутствия в бесконечной пустыне. Несколько желтоватых палаток стоящих на песке вдоль берега, несколько верблюдов, ржавые бочки с питьевой водой разбросаны вокруг. Военные, неизвестно зачем, заброшены сюда каким то далёким стратегическим командыванием. С какой целью, непонятно. Может быть охранять пустыню. Или может охранять море, которое ещё более пустынно чем пустыня. Естественно им скучно, и каждый раз, когда из лагеря видят что мы появляемся у берега, начинают свистеть, жестикулировать и кричать, чтобы мы остановились. Но даже при желании мы не могли бы остановиться. Вдоль пляжей здесь разбросаны подводные скалы и рифы, мели с обрушивающимися валами и о берега постоянно бьётся прибой. Потом все эти истории, которые мы слышали о других лодках, которые остановились и остались блокированы на недели с арестованными паспортами в ожидании контроля и проверки.

Так, до сегодняшнего дня мы позволяли им свистеть, делая вид, что не слышим и не понимаем. Мы продолжали идти своим курсом, рассчитывая на то, что у них нет лодки, чтобы подойти к нам. С нашей стороны мы приветствовали их широкими жестами, пока не скрывались за горизонтом.

Сегодня, однако, всё не так. Слишком поздно мы заметили огромный гарнизон, растянувшийся вдоль берега на несколько километров. В бинокль вижу сотни палаток, множество верблюдов, грузовик, металлические бараки и два огромных резервуара. И, что самое плохое, вижу серый сторожевой катер стоящий на якоре у пляжа.

— Small boat, small boat, this is Egyptian Navy, this is Egyptian Navy.

Лодка идёт под полными парусами, и лёгкий ветерок толкает её в корму. Нашим пунктом прибытия сегодня должен бы был стать небольшой залив в нескольких милях отсюда, крохотная зарубка на береговой линии, где мы собирались провести ночь на якоре.

Но присутствие военных всё меняет, спускаемся в каюту, чтобы изучить карту. Что бы я хотел сделать, так это повернуть нос на восток и бежать в открытое море. К сожалению это невозможно. Карта показывает в миле от суши длинный коралловый риф, который тянется вдоль берега и закрывает путь в море.

Мы в мышеловке. Нам некуда деваться. Справа берег с военными, слева риф. Чтобы вырваться, нужно было бы поменять курс на противоположный и подняться на север, по проходу между рифом и берегом, по которому мы пришли сюда. Но сделав это, поменяв резко курс, мы создадим впечатление будто желаем сбежать, и будет только хуже.

— Small boat, small boat, stop, stop! — в голосе уже звучит раздражение.

— Лучше ответить, Карло. Эти ведь способны и стрельнуть.

— Здесь «Barca Pulita», здесь «Barca Pulita», кто вызывает?

— Парусная лодка, парусная лодка, здесь египетский военно-морской флот. Вы в военной зоне. Остановитесь и идите к берегу.

— Я же говорил, что не надо отвечать. И что теперь делать? — До того как заметили военных, мы были уверены, что уже прошли Египетскую границу, находимся в водах Судана и рассчитывали за оставшиеся часы светлого времени закончить переход до залива. Где то здесь, как утверждает лоция, находятся развалины древнейшего поселения римлян. И надежда провести спокойный день среди римских развалин подвигла нас ввязаться в это сложное плавание между рифами и берегом.

— Sail boat, sail boat. Немедленно остановитесь и направляйтесь сюда.

— Скажи ему что у нас нет карты. — подсказывает Лиззи.

Отвечаю на английском, стараясь чтобы голос звучал как можно более натурально. Говорю, что у нас нет карты, что проблемы с мотором и что они находятся с наветренной стороны от нас и против солнца. Это последнее, к тому же было правдой. Утонув в потоке извинений военный замолкает. Потом находит решение, требует: «Остановитесь. Мы подойдём к вам.»

— Не можем — отвечаю. — Солнце уже садится, через час станет темно и мы не будем знать куда идти.

И это, к сожалению, чистая правда.

На самом деле, направившись сюда, мы попали в нехорошую ситуацию. Мы в тропических водах и море на две три мили от берега усеяно коралловыми банками. Ветвистые кораллы, из которых они состоят, развиваются вверх, накладываются друг на друга и почти достигают поверхности, прикрытые лишь несколькими сантиметрами воды. Временами банки располагаются длинными барьерами недалеко от берега. Иногда возвышаются отдельные изолированные рифы даже там где большая глубина. Коралловые барьеры для ныряльщика это прекрасный мир полный животных и цветов, для моряка это только скалы, твёрдые и опасные. Достаточно одного удара — пробоина, и лодке конец.

Пока светло, с большой осторожностью, с помощью морской карты и по очереди наблюдая с носа и с мачты у нас получается избегать их. Но ночью кораллы невидимы, и продолжать идти по этому каналу, было бы всё равно что играть в русскую рулетку.

С другой стороны парусное судно не может остановится с наступлением темноты как останавливается автомобиль на стоянке автострады. В общем, с наступлением темноты мы должны как можно быстрее уходить или в залив, на якорную стоянку, либо в открытое море, где нет кораллов. Единственное чего мы не можем сделать, это остаться здесь.

Всё это я пытаюсь объяснить голосу из радио.

— Остановитесь и ждите нас. — коротко обрывает военный, и не остаётся ничего другого как покориться.

Опускаем оба стакселя, грот и бизань устанавливаем в диаметральной плоскости и лодка останавливается, слегка покачиваясь дрейфует на юг.

Катеру потребовалось пол часа чтобы добраться до нас. Тридцать метров серого железа покрытого большими пятнами ржавчины. На носу маленькое чёрное орудие и по бокам пулемёты. Приближается выбрасывая спирали чёрного дыма и намеревается стать борт к борту. Очень опасный манёвр. Борта у катера высокие и ребристые и могут повредить нашу лодку, но видно что экипаж об этом не задумывается.

— Stop! Stop! Go away! — это Лиззи отгоняет их криком.

Люди на борту озадачены. Они все мужчины, арабы и кроме того военные и не знают как реагировать когда женщина кричит. Жестами даём им понять, что спустим на воду тендер и сами подойдём к ним.

В конце концов Лиззи остаётся на лодке, потому что лодку нельзя бросить дрейфовать одну в канале, а я на надувашке преодолеваю сто метров, которые отделяют нас от военного катера.

— Ты мне сказал что на твоей лодке нет мотора, тогда как он есть. Ты сказал, что вы направляетесь в порт Судан, но это курс не на Судан. И потом, почему не отвечал на радиовызов? Теперь поедешь со мной на базу.

Военный, который говорит со мной, тот самый, из радио. Молодой, чёрные усы, уверенные черты лица, характерные для людей пустыни. Он единственный носит латаный военный мундир, остальные одеты в тряпьё и на голове традиционный арабский головной убор.

Английский у парня не очень уверенный, но достаточный, чтобы понять его решимость. Он уверен, что я вожу его за нос, и наверное он прав, но я боюсь даже представить, что будет, если меня и вправду потащат на базу и Лиззи останется одна на лодке. Наступает ночь, течение, берег в нескольких милях с одной стороны и кораллы с другой.

— Ну нет же, нет, капитан, я только сказал что мотор работает не очень хорошо, а не что он сломан. И мы действительно идём в порт Судан. Пойдем посмотрим бортовой журнал.

Только вечером мы подходим к берегу, потому, что ночью нам необходимо останавливаться, мы ведь только вдвоём и не можем плыть ночью, вам не кажется?

Офицер очень подозрителен, но аргумент, что нельзя плыть ночью (что на самом деле неправда), кажется пробил брешь. Вскоре кто-то приносит чай (хороший знак), и капитан объясняет мне, что это запретная военная зона, что мы вошли в неё без разрешения, что мы может быть шпионы и т. д. Наконец решает, когда закончим пить чай, лично подняться к нам на борт (ещё один хороший знак), чтобы убедиться, что мы не шпионы.

Чай, инспекция, разговоры. Обстановка разряжается и уже видна счастливая развязка. Тем временем пляж уже почти не виден в спускающихся сумерках, и солнце уже заходит за холм, который должен был служить ориентиром для нахождения якорной стоянки.

— Теперь можете идти. Остановитесь у берега и ждите завтрашнего дня, но будьте осторожны, здесь полно опасных скал. — заключает военный и передаёт мне две буханки тёмного хлеба и большой клубень, похожий на те, что мы ели в Полинезии, здесь в Египте он скорее всего привезён из долины Нила.

— Мы не можем теперь встать на якорь, недостаточно света, чтобы подойти к берегу, нам нужно возвращаться в открытое море. — пытаюсь объяснить как могу.

— Нет, я должен сначала доложить командующему базой. Он должен дать вам разрешение на выход. — тон снова сухой и не оставляет надежды.

— Хорошо, хорошо. Становимся на якорь. — заканчиваю я разговор и наконец мы видим как они удаляются и пропадают в темноте.

— Действительно хочешь встать на якорь?

— Ты что, как мы подойдём к берегу в темноте?

— И что делать?

— Можно вернуться назад. — предлагаю я. — Сегодня утром мне показалось, что канал свободен от рифов. Нужно постараться пройти тем же курсом назад.

— А военные?

— Если у них нет радара, они нас не увидят. А если есть, можно надеяться, что они его не включили, или он не работает, или не направлен в сторону моря…

Решаем попытаться пользуясь темнотой, теперь уже абсолютной, которая должна скрыть нас, и нашим GPS, самым современным навигационным инструментом, который определяет положение лодки по сигналам со спутников и, в определённых пределах, позволяет идти в темноте.

Лёгкий и тёплый ветер дует с севера, тот самый, что этим вечером доставил нас сюда.

Теперь он дует нам навстречу и нам приходится лавировать, идя зигзагом между берегом и рифом. Лодка слегка кренясь поднимается на ветер. Короткие галсы сменяются каждые четверть часа. Галс в сторону моря, в темноте, прижимает нас к коралловому барьеру, в то время как галс в сторону берега приводит нас вплотную к военным. Наши ходовые огни выключены, в каюте я прикрыл даже слабый свет навигационных приборов. Делая повороты выбираем шкоты плавно, не допуская чтобы паруса заполаскивали и создавали шум.

Инстинктивно мы даже прекратили разговаривать, и когда нужно что-то сказать, шепчемся как дети, которые не хотят чтобы их услышали взрослые. Свет костров на берегу медленно движется, высвечивая силуэты людей сидящих на корточках, собирающихся то ли готовить, то ли ужинать. Они кажутся ужасно близко и временами, когда звуки голосов долетают до нас, смешиваясь с шелестом корпуса разрезающего воду, я вдруг начинаю бояться, что они могут услышать шум, заметить белую лодку или паруса. Но на самом деле мы невидимы, затеряны в ночном море, идя без ходовых огней, старясь не шуметь и не зажигать даже минимального света на борту.

Продолжаем идти так, короткими галсами, пока после десятка зигзагов не достигаем точки, где карта показывает проход в рифе, который лежит между нами и морем. Проход узкий, едва пол мили, но он выводит на свободную воду, где нам больше нечего будет бояться.

Я осмеливаюсь:

— Рискнём?

— Какие есть альтернативы? — спрашивает Лиззи.

— Лавировать ещё двадцать миль вдоль берега, пока не кончится риф.

— Тогда рискнём!

В нормальных условиях я даже и не подумал бы ночью соваться в такой узкий проход. Но сегодня другое дело. Из двух рисков выбирают меньший. Между опасностями исходящими от моря и от людей, мы выбираем море.

Наносим на карту наше положение: широту и долготу считанные с GPS откладываем с максимальной точностью. Для уверенности, каждый из нас повторяет сделанное другим и проверяем результаты друг друга.

— Кажется здесь.

Травим паруса и уваливаемся. Курс 65 градусов. Это направление, которое должно привести нас прямиком в проход между рифами проведя точно по центру, в четверти мили от двух коралловых бастионов. Лодка ложится на новый курс и немного ускоряется, а моё сердце ускоряется с бешенной силой. Вокруг кромешная тьма и мы слепо полагаемся на показания электронных приборов, в чёрном море не видно ничего, что могло бы подтвердить наше местоположение. Ощущение ужасное, всё равно что вести машину в тоннеле с закрытыми глазами.

Мы молчим, слушаем шум моря и вглядываемся в его чёрную таинственную поверхность.

Если что-то пошло не так, если мы слишком близко к рифу, надеюсь, что в последний момент белая пена разбивающейся волны или может быть шум прибоя предупредят об опасности.

Слушаю. Ничего.

Вглядываюсь в темноту. Ничего.

Только шелест нашего форштевня, который прокладывает дорогу в это ничто.

Проходят минуты. Лиззи на руле и я вижу её напряжённое лицо. Слегка подсвеченное отражением от компаса. Она сосредоточена на курсе и не поднимает головы, но я знаю, это её способ преодоления страха. Смотрю на светящиеся стрелки своих часов. Ещё десять минут и будем в открытом море.

Иду на нос, мне кажется, что что-то начинает меняться. Действительно, нос начал раскачиваться, поднимается и опускается, очень мягко, но явно.

Прибой! Пытаюсь понять с какой стороны он идёт. Но шума не слышно. Проходит минута, другая и качка усиливается. Соображаю, что это не прибой, это длинные волны открытого моря, и они с течением времени увеличиваются. Это значит, что между нами и морем нет больше рифа, который гасил длинные волны.

— Кажется прошли. — шепчу я спускаясь в каюту проверить показания инструментов. GPS холодом своих светящихся цифр подтверждает, что мы уже снаружи, в полумиле от последнего коралла. Высовываюсь в кокпит.

— Прошли, можем уваливаться на юго-восток. — говорю я Лиззи, которая всё ещё стоит на руле.

— Значит теперь можно разговаривать в полный голос. — отвечает она смеясь.

— Кстати, смотри кто пожаловал. — Слева по курсу, лёгкая, слегка красноватая и закопченая появляется луна. Как раз вовремя, появись она немного раньше и раскрыла бы наш последний обман.

— Sail boat, sail boat, this is Egyptian Navy, this is Egyptian Navy.

— О, нет. Нас заметили…

— Sail boat, sail boat. Командующий даёт вам разрешение выйти завтра. Вы хорошо встали на якорь?

— Да, капитан. Спасибо и спокойной ночи.

Тем временем ветер несёт нас в море, огромное и пустое, вдаль от людских интриг и суши.

Взошла луна, яркая и молчаливая.

— Крошка, нас ожидает ещё одна ночь в море.

— Лучше в море, чем с военными.

— Стою я первую вахту?

Суданский берег изрезан заливами, называемыми марса. Эти лунные бухты, врезаны в пустыню, и лодка может месяцами стоять в них на якоре пока кто-нибудь заметит её присутствие. Марса, как фиорды следуют одна за одной вдоль береговой линии. Может быть это долины древних рек, а может быть трещины земной коры, затопленные морем. Как бы то ни было, для нас эти глубокие и неподвижные реки, которые рука матери природы щедро разбросала вдоль берегов Красного Моря — нежданные убежища. «Barca Pulita» может стоять на якоре защищённая от волн, останавливаться и отдыхать каждый раз как мы только захотим. Их положение на карте обозначено очень плохо и некоторые, возможно никогда не исследованы, не обозначены совсем. Чтобы найти их, приходится плыть как можно ближе к берегу и периодически забираться на мачту, откуда поле зрения расширяется, захватывая пустыню. Когда марса найдена, необходимо определить как зайти в неё, угадывая проход между глыбами кораллов, на которых обрушиваются волны, но стоит только попасть внутрь, как сразу оказываешься в неподвижной воде. Водная дорога углубляется в пустыню, петляет, расширяется, сужается, раздваивается и через несколько километров непременно заканчивается озером с солёной водой.

Вокруг марса нет ничего. Только пустынные берега, холмы и ветер. Но достаточно хорошенько посмотреть вокруг и подождать, как рано или поздно всегда что-нибудь происходит.

В марса Gwilaib мы встретили пару дюгоней, в марса Abu Imama караван верблюдов идущий на север по древнейшему пути, связывающему Египет и Судан.

«Салам алейкум» мы сошли на берег с консервами и сигаретами. «Алейкум ассалам» погонщики, у которых не было ничего предложить нам на обмен, разрешили сфотографировать себя, что с точки зрения мусульманина, большой подарок, так как многие верят, что фотография отнимает душу.

В марса Halaka мы украли душу у пары скоп, которые свили огромное гнездо прямо на берегу, в пятидесяти метрах от нас. Мы установили телекамеру на штативе в двух шагах от гнезда. Потом вернулись на борт и контролировали съёмку прямо с лодки. Удобно расположившись под тентом с помощью дистанционного пульта включали и выключали камеру, каждый раз, когда там что-нибудь происходило.

В марса Arakiai мы опять оказались в компании военных, расположившихся в этот раз на внутреннем берегу. Маленькая группа, около двадцати человек и стадо верблюдов.

Повторяется обычная сцена. Солдаты кричат и машут руками. Хотят, чтобы мы пригласили их на борт или сами сошли на берег. Но вид у них слишком оборванный.

Так как было уже поздно и темнело, мы ограничились тем, что встали на якорь подальше от берега и остались на лодке. Кажется невероятным, но на этих заставах нет даже никакой лодчонки, чтобы добраться до нас.

Хоть случай и забросил их на берег моря, они остаются бедуинами, сухопутными жителями, обитателями пустыни. В пустыне они передвигаются с непринуждённостью, выработанной тысячелетиями, но море для них среда чужеродная и они испытывают перед ним почти суеверный страх. Я никогда не видел, чтобы они входили в воду или чтобы рыбачили. Таким образом, хоть они и видят нас, и мы находимся на расстоянии слышимости, морская вода, отделяющая нас от берега, для них непреодолимое препятствие, а для нас гарантия безопасности.

Однако, на следующее утро солдаты спускают на воду, неизвестно откуда появившуюся, облупленную лодочку. Кажется что они потонут с минуты на минуту, гребут беспорядочно и продвигаются с большим трудом, но в конце концов причаливают к нашему борту и нам приходится принимать гостей:

— Салам алейкум.

— Алейкум ассалам.

Из под одежды виднеются пистолеты, лучше принять их на борт.

— Паспорт.

Показываем паспорта. Не настоящие, а фотокопии, подготовленные и сброшюрованные заранее, как раз для таких случаев. Они переворачивают белые листы жирными потными пальцами. Листают, останавливаются разглядывая печати. Возможно не умеют читать, или читают только по-арабски, но удовлетворяются и после обычных церемоний удаляются.

На следующий день они снова здесь.

— Опять. Что им надо на этот раз?

Просто они привезли нам пол ведра верблюжьего молока и две буханки грубого хлеба, испечённого поваром гарнизона. Частички соломы и отрубей проглядывают в корочке.

— Ммм…Хорошо. — говорит Лиззи отпивая глоток молока прямо из ведра. И только я, хорошо зная её, зная как она ненавидит молоко, даже пастеризованное и стерилизованное, заметил, что на самом деле, закрывшись ведром она даже не разжала губ. Позже мы узнали, что верблюжье молоко солёное и слабит. Но это не важно, важно то, что они принесли нам то немногое, чем располагают, а мы подозревали неизвестно что. В ответ мы дали им огромную банку томатной пасты, и снова они удалились на своей невозможной лодчонке.

Но в большинстве случаев марса пустынны, какими они и были на протяжении последних тысячелетий. И если на суше нет не деревьев не травы, то море предлагает всё что душа пожелает. Вдоль береговой линии моллюски многочисленны как галька, и лангусты ночью вылезают из своих нор и бродят по рифу на глубине всего пол метра в поисках водорослей, которыми питаются. Достаточно иметь подводный фонарик, чтобы просто собирать их руками.

— Когда увидишь лангуста, направь свет на него. — советует мне Ренато, который плывёт сейчас рядом со мной в темноте ночи над рифом лежащем на глубине пол метра. — Увидишь, он не двинется с места. Держи фонарик всё время направленным, подплывай, хватай его сзади и суй в мешок.

Луч моего подводного фонаря высвечивает фрагменты таинственного мира. Вот фиолетовое существо извивающееся между кораллами, вот гигантская морская звезда обвившая устрицу. В гроте освещаю голубую рыбу, которая глупо таращится на свет. Но вокруг светового луча вода абсолютно чёрная и непроницаемая и оттуда сотни красных глаз кажется смотрят на меня. Плыву медленно и беспокойно смотрю вокруг на незнакомый мир.

Ренато плывёт на небольшом расстоянии. Временами луч его фонаря пересекается с моим, иногда вижу как он удаляется и бросаюсь вдогонку, боясь потерять его в темноте. Он живет здесь уже десять лет с женой Кристиной и семилетней дочерью Иларией и этот лунный мир стал его приёмной родиной. Живут они на деревянной парусной лодке, построенной в Италии в конце прошлого века для транспортировки мрамора вдоль итальянских берегов.

Они купили её по дешёвке, когда ту собирались ломать, отремонтировали и придумали себе работу, сопровождать подводные экспедиции в самых красивых местах Красного Моря.

Когда у них нет клиентов, они приходят сюда, на север, чтобы спрятаться в безлюдных марса , и в одной из них мы и встретились.

— Карло, луна заходит. Самое время для лангустов. — предложил Ренато вечером.

— Пошли. — я поднялся, изображая энтузиазм, которого на самом деле не испытывал. Я совсем не люблю нырять ночью. Мы уже пробовали вместе с Лиззи и каждый раз оставалось чувство опасности и того, что мы зашли слишком далеко. Но не хотелось разочаровывать Ренато, или просто не хотелось показаться трусом. И мы пошли в ночь на его надувашке, оставив позади огни наших лодок, которые качались борт к борту в тишине суданской марса.

Мы прошли километр или больше между извилистых берегов канала, едва видных в неверном свете пропадающей луны. Ренато смотрел вокруг, отыскивая ориентиры, которые только он мог заметить.

— Останавливаемся, а то рискуем подойти слишком близко к выходу в море. — Мы бросили якорь на коралловой платформе в двухстах метрах от берега и спустились в воду, теперь уже совершенно чёрную.

— Оставайся там, где мелко, не выходи за границу рифа. Смотри, там водятся хищники. — сказал мне Ренато, показывая рукой в сторону моря, на восток.

Действительно, считается, что акулы ночью идут охотиться на мелкую воду. Никто этого не знает наверняка, но у берега больших акул видят на рассвете и на закате чаще чем в дневные часы.

Поэтому мы остались на мелкой воде. Медленно плыли, обшаривая лучами фонарей рифовую платформу. Ночью вид кораллов очень меняется. Ночные существа приходят на смену дневным. Цвета исчезают, потому, что в них нет больше надобности и вода полна таинственных чёрных тварей. Блуждающие тени, фигуры, неясные контуры. Замечаю огромную серую мурену, выплывающую из норы. На какой то момент кажется, что она движется ко мне, но меняет направление и укрывается под глыбой извиваясь синусоидой.

Тело скрыто и наружи остаётся только голова, до странности маленькая, которая глядит за меня злыми глазками. Постоянно вижу червеобразные существа блуждающие по дну странными волнообразными движениями.

Проходит пол часа. Ренато поймал шесть лангустов, я только двух, но когда он предлагает мне: «Что скажешь, возвращаемся?» я с удовольствием соглашаюсь.

На носу тендера мы оставили включенную лампу и теперь, когда луна скрылась, её слабый свет, единственное, что видно в кромешной тьме. Плывём на свет и забираемся на борт с мокрыми мешками, полными лангустов, которые протестуя издают странные щелкающие звуки.

— Я проголодался. Надеюсь девушки оставили нам поесть. — говорит Ренато, маневрируя подвесником на малом ходу, удаляясь от рифа на глубокую воду. Я устраиваюсь на носу, чтобы показывать ему дорогу.

Ночь спокойная, ветер тёплый и ничего не видно. Кажется, словно нас завернули в занавеску из чёрного бархата.

— Попробуй с фонариком. — предлагает Ренато.

Я включаю его и направляю туда, где должен бы быть берег, но сноп света освещает пустоту и теряется в ней. В компенсацию, яркий свет режет глаза.

— Брось, так ещё хуже видно. — заключает Ренато.

Отказываемся от фонарей и двигаемся в темноте, пытаясь угадать внешний край рифа, который определяет судоходный канал между кораллами. Мы должны двигаться вдоль него, пока не увидим огни наших лодок. Но это очень трудно. Кораллы угадываются в последний момент, как сероватые привидения под тонким слоем воды. Если будем держаться слишком близко, рискуем сесть на мель, если удалимся в сторону глубокой воды, рискуем потерять ориентировку. Вдруг тендер вздрагивает и слышится скрежет днища по кораллам, мы налетели на мелкий риф. Снимаемся с мели отталкиваясь шестом и идём дальше. Несколько раз удаляемся слишком и кораллы исчезают в неожиданно глубокой воде, и нет никакого ориентира, чтобы понять куда мы двигаемся, видимо во время одного из этих отклонений мы и ошиблись. Прошло пол часа, а огни лодок всё не появляются, не вижу ничего кроме темноты. Потом мне показалось, что я заметил что-то: «Смотри Ренато, лодки» но сразу пропало.

Слабый свет, как от погребальной лампадки. Не могу сказать на каком расстоянии. «Это не могла быть лодка» думаю я — «Слишком слабый свет». Но если это не лодка, то что это? И где мы чёрт возьми находимся?

Привидения, духи, разбойники. С трудом сохраняю ясность мысли. В глазах пляшут светящиеся пятна, которые накладываются на черный фон мира.

Продолжаем плыть. Ещё пять минут, десять. Ренато молчит. Молчу и я. Никто из нас не осмеливается признать правду: мы заблудились и находимся неизвестно где в лабиринте каналов и скал в неизвестном месте на пустынном побережье Судана.

Потом появляется молочное свечение, горизонтальными полосами. Не могу определить расстояние. Словно беловатые линии под поверхностью воды.

— Что это?

— Не знаю. Подойдём потихоньку.

— Эй. Это прибой.

— Это невозможно.

— Да точно.

Прибой мягко разбивается широким фронтом и теряется на рифовой банке. Это светящийся планктон сделал его видимым. Турбулентность разбивающихся гребней волн заставляет светиться миллионы мельчайших существ, которые подсвечивают воду изнутри.

Волшебный, гипнотический эффект.

Трясу головой. Невозможно, внутри залива не может быть прибоя. Реальная картина начинает вырисовываться в моей голове. Прибой означает волны, волны — значит открытое море. Не могу объяснить, как это случилось, но видимо в какой то момент мы поменяли направление и, не отдавая себе отчёта, пошли по каналу выходящему в открытое море.

Смотрю на небо и получаю подтверждение: Орион стоит низко и уже заходит справа по курсу. Если запад у нас справа, значит мы движемся на юг! И каждый пройденный метр удаляет нас от залива и от лодок.

— Стой, нужно возвращаться назад. — Но как мы теперь найдём вход в марса? Если вспомнить, как было трудно найти его днём, мысль о том, что придётся искать его сейчас, ночью, приводит меня в ужас. Оглядываюсь ещё раз по сторонам и обнаруживаю, что мир снова исчез. Его поглотила темнота и я нахожусь посреди пустоты стараясь сдерживать приступы паники.

— Попробуем поразмыслить. Мы шли примерно пол часа. Прошли три мили, может четыре.

Все на юг?

— Зависит от того, когда мы поменяли курс.

— В любом случае мы не можем быть далеко от лодок, не больше пяти миль. — заявляю я, хоть совершенно в этом не уверен.

Думаю о Лиззи и Кристине: — Они могли бы решить отправиться искать нас и сами потеряться.

Решаем развернуться и отправляемся на север. Теперь кроме кораллов держим под наблюдением и звёзды. Если бы мы сделали это сразу, то поняли бы, что ошиблись направлением. Орион слева и мы снова следуем вдоль линии рифа, по уже пройденному ранее пути.

— Нужно идти так с пол часа, или минут сорок. — думаю вслух. — Риф должен повернуть влево. Мы это заметим, так как Орион будет прямо по курсу и это будет сигналом, что мы на входе в марса. Тогда прибой должен исчезнуть и это будет знаком, что мы вошли в проход.

— Сколько у нас бензина?

— У меня запасная канистра.

Я не видел, как Ренато взял ещё одну канистру. Предосторожность оказалась спасительной.

Через сорок минут мы нашли вход в залив, а больше чем через час лодки. На борту нас ждут, а в это время там, в дали, Орион заходит за невидимые дюны.