— Цесарка, шутить вздумал в присутствии этой сволочи… Все к лучшему — он себя разоблачил. Но зачем тебе надо было подставлять себя? И других?..
— Заложит, и еще накрутит с три короба — чего было, и чего не было, — сказал Циркович.
— Плевать! — Володя пропустил мимо упрек Пеликана. Ему было стыдно, он ненавидел свое ехидство! «Пелик, а ты как думаешь?» Не должен он был шутки ради произносить наводящий вопрос стукача. Но глупость приятелей, их равнодушие разозлили его…
— Да-а… — Валя Ревенко стукнул ногой в запертую дверь умывальника.
Петров, Сорокин, Николаев и Володя Литов — сплоченная четверка. Циркович на правах старого приятеля.
Но Ревенко был чужак, посторонний, — а держался вальяжно и уверенно, будто равный.
— Да-а… — Он уставился на дверь. — Смылся от нас. Ломать ее?..
Пеликан осматривал дверную коробку, незастекленную дыру над дверью, высоко под потолком.
— Не трогай его, — Володя дернул его за рукав, — он дурак, он психопат, жертва аборта. Он — один. Мы не судьи и не палачи!.. Пеликан, уйдем.
— Он — подонок! — со злостью произнес Циркович. — Схамил — должен ответить.
— Тем более. Уйдем, пускай провалится к черту!..
Циркович с разинутым ртом застыл, разгневанный и сбитый с толку, поднял кулаки:
— Что тем более?!
— Ромка. Шутка у дурных технологов… Не отвлекайся. Становись, я влезу к тебе на плечи.
Пеликан с помощью Модеста полез на Цирковича, тот слегка покачнулся, и они приткнулись к двери. Циркович — носом, потому что держал Пеликана за ноги.
— Переживаешь? — спросил Сорокин у Володи. — Есть из-за кого…
— Не понять тебе. Ненавижу добивание!.. Драка. На равных. Да!.. А четверо на одного — несправедливо. Подло!..
— Ну, ладно, не до смерти убьют твоего дегенератика. Так, зашибем маленько.
— Он такой же мой, как твой! Да я сам ему нос набью! Встречу…
Славка смерил его взглядом и усмехнулся:
— М-да… Ну, над ним тебе непросто будет взять верх: он довольно мускулистый.
Володя отмахнулся небрежно и с рассерженным видом, последнее оттого что чувствовал справедливость его слов.
Он ощущал какую-то слабость внутри себя, беспомощность. Товарищи вызывали у него раздражение и злость. Они не понимали его и не думали, как он думал и хотел, чтобы думали они.
Тем временем Пеликан перевесился внутрь отверстия над дверью и ручкой веника старался откинуть крючок, запирающий дверь. С той стороны были слышны крики Голикова, который ругался и вопил, что не боится никого, что всем отомстит. И целился палкой от щетки Пеликану по рукам и по голове.
Пеликан отбивался из неудобного положения, сквозь зубы тоже отвечая ругательствами.
— Ты погляди, он бьет Пелика!.. Защитник нашелся, — Модест прошипел по адресу Володи.
Славка рассмеялся.
Циркович прокричал натужно, стоя под Пеликаном:
— Слезай!.. Пусти меня! я пролезу туда!.. Пеликан, слезай!
Подошел студент с полотенцем через плечо, потом еще двое. В коридоре, вокруг двери в умывальник, начали собираться люди.
— Чего тут случилось?
— Это Петров, что ли?.. Борька, кто там засел?
— Дверь вышибем…
Подходили доброжелательные зрители: в общежитии все знали Пеликана.
Володя в толпе увидел обитателей когда-то комсточетыре — Сухарева, Малинина, конопато-рыжего Савранского, Старика-художника, верующего тихоню Кирю Смирнова. Дальше по коридору замаячил длинноносый профиль Джона. Рядом с Малининым мелькнуло лицо Надария, но затем оно словно испарилось — без сомнения, не место им было рядом.
Через некоторое время, когда Володя посмотрел в ту сторону, он не увидел и Малинина. Его потянуло к прежней компании: здесь предстояло все противное. Он пошел к ним, но они заспешили почему-то вглубь коридора, отдалялись. Володя вошел в комнату. Сухарев и Старик наклонились над кем-то, лежащим на полу.
— Где?.. Где?.. — спрашивал Сухарев.
— Вяземовские… Юрку… добивают… — Это был Круглый, еле ворочающий языком, пьяный вдрызг.
Приполз? Отпустили? подумал Володя. Что-то тут было не так, не вязалось одно с другим.
— Где? — Сухарев и Женька-Старик наклонились над ним, трясли за плечи, не позволяя спать.
— Там… Ли… Ллип-пы… — Круглый лыка не вязал.
— Говори, где? — Старик влепил ему затрещину.
— Клу… за клуб-ом… Лли… пы-пы… пы…
— Липовый бор! — Савранский ошалело смотрел на ставшие жесткими лица Сухарева, Старика, Далматова.
— Бежим! — воскликнул Володя. — Быстрее!
— Втащим его на кровать? — предложил Киря.
— Грохнулся — пусть спит!.. К чертям!.. — Сухарев рванулся к двери.
Снаружи их обдало вечерней прохладой. Весенней свежей сыростью. Темно было, без луны, без звезд; низкими облаками заволокло небо.
Муторное и вместе радостное и обостренное чувство обняло душу. Володя на бегу узнавал очертания местности, потому что ежедневно они по меньшей мере дважды проходили дорогой к клубу, там были лекции. А сердце ныло: он помнил, что Малинин с самого начала попал в зловещую мешанину по его вине: Надарий и вяземовские ублюдки могли бы попросту не знать о существовании Малинина.