Мой милый победитель

Глава 5

Немного погодя Шарлотта сокрушенно качала головой у себя в комнате, с улыбкой глядя на проказницу-Лейлу:

— Надо же, изо всех сил стараюсь выглядеть опрятно, и вот что из этого получается!

Эта невозможная девчонка вырядилась в шляпу, пару длинных перчаток и пояс Шарлотты и теперь просто сияла, ничуть не смущаясь шутливым сетованиям своей гувернантки. Напротив, в довершение ансамбля она надела еще и очки. Глаза за стеклами стали гротескно большими, и от внезапно изменившегося фокуса Лейла смешно замигала.

— Что это? — спросил Робби, достав из раскрытого саквояжа длинный футляр, в котором хранилась счетная линейка — предмет гордости Шарлотты.

— Неси сюда — я покажу.

Расставив руки и высоко поднимая ноги, Лейла передвигалась в изменившемся мире.

— Ты умеешь слагать и вычитать? — спросила Шарлотта, взяв у Робби потертый кожаный футляр.

— Да, мэм, — у мальчика акцент был более ярко выражен, чем у его отца, но он все же говорил на хорошем викторианском английском. — А еще делить и умножать.

Шарлотта удивленно подняла брови.

— Славно! Я не предполагала, что у тебя такой высокий уровень знаний. И кто тебя научил?

— Отец. Папа ведет… вел учет в нашей общине, и он говорит, что, если хорошо разбираться в коммерции, тебя будут уважать.

— Твой отец — мудрый человек, — Шарлотта аккуратно извлекла линейку из футляра и принялась передвигать полированные деревянные пластинки. — Ты будешь приятно удивлен: если освоить счетную линейку, карандаш и бумага при подсчетах больше не понадобятся.

Робби нахмурился.

— А я никогда не пользуюсь карандашом и бумагой. Я считаю в уме, как папа. Шарлотта опешила.

— И даже большие числа? Например… шестьсот тридцать два умножить на четыре тысячи четыреста восемнадцать?

— Будет два миллиона семьсот девяносто две тысячи сто семьдесят шесть, — тут же ответил мальчик.

— Да, нет. Ты не мог счесть это сам. Вот, смотри: получится… — Шарлотта быстро произвела подсчет с помощью линейки, — два миллиона семьсот девяносто две тысячи сто семьдесят шесть! — Она недоуменно посмотрела на мальчика. — Как ты это делаешь?

— Папа меня научил.

— Папа научил?!

«Быть может, именно удаленность от цивилизации так обострила умственные способности лорда Раскина?» — озадаченно размышляла девушка.

— У вас обоих просто выдающиеся способности! Шарлотта хотела было продолжить расспросы, как вдруг Лейлу повело в сторону умывальника, и… фарфоровый кувшин вместе с тазом полетели на пол. Таз раскололся на две половинки, а вода из кувшина волной выплеснулась на пол. Девочка завизжала.

— Вот тупица! — прокомментировал любящий братец.

Шарлотта подскочила и поспешила к Лейле. Та сидела на полу, сжимая пальцами лодыжку.

— Промокла? — Шарлотта сняла очки с носа девочки и положила к себе в нагрудный карман.

— Да, и ушиблась.

— Руки-ноги как будто целы. Вот полотенце — давай соберем воду. А ты можешь умножать в уме, как брат?

— Нет, — Лейла нехотя взяла полотенце и принялась развозить по полу воду. — Я могу только десятки на сотни.

— Замечательно! — Шарлотта опустилась на колени и помогла девочке использовать полотенце с большей результативностью. — А папа научил тебя читать?

— Я умею читать, — отозвался Робби.

— Не умеешь! — Лейла также говорила с заметным акцентом, но чистая, звонкая речь девочки легко поддастся корректировке. — Только некоторые слова узнаёшь.

— И то лучше, чем ты.

— Я тоже умею. Только не хочу!

Шарлотта поправила туалетный столик и подняла с пола половинки таза.

— Понятно. Я тоже умею читать, и у меня есть книга, которая тебе должна понравиться.

— Сама я читать не буду, — нахмурилась девочка.

— Я тебе почитаю, — уступила Шарлотта, играючи расставляя сети.

Она поднялась и подошла к сумке. Большая часть вещей уже была разбросана по полу: одежда, которую девушка прихватила сразу, зная, что от слуг на первых порах помощи не дождешься — им еще предстоит доказать, что гувернантка вправе рассчитывать на их услуги; планшет с бумагой и перьями и несколько тщательно отобранных книг. Девушка подняла одну из них, в зеленом кожаном переплете, и оглядела просторную, светлую, выходившую окнами на восток комнату.

Удобнее всего можно устроиться на кушетке у окна с видом на цветочную клумбу. Обивка кушетки была того же оттенка и из такого же дорогого материала, что и покрывало на кровати, и шторы. На кушетке красовались выстроенные в ряд подушки, цвета которых перекликались с оттенком штор и обивки.

— Дойдемте, — Шарлотта увлекла детей к диванчику и посередине, так что бы они могли расположиться по обе стороны от нее.

Пока дети сражались за необходимое количество подушек, девушка еще раз окинула взглядом комнату. Обычно спальня гувернантки находилась в детском крыле, где помимо нее располагались комната няни и непосредственно детская. Здесь же такое соседство не было предусмотрено. Спальня Шарлотты находилась на втором этаже, и следовало отдать должное вкусу и изяществу, с которыми она была обставлена. Радовали глаз обои в нежно-зеленую и золотистую полоску. По обе стороны от кровати лежали два широких коврика с бахромой: хозяева позаботились, чтобы, вставая, Шарлотта не касалась ногами холодного пола. Два стула и тахта уютно расположились у камина — еще одного предмета роскоши, которого девушка была лишена с тех пор, как покинула родной дом.

Все бы хорошо, да только Шарлотте не давало покоя странное ощущение, будто ее… подкупают. С чего бы это? Каких еще сюрпризов ей ожидать? У детей отличные способности к математике. С чтением, правда, проблемы. Да еще манеры, воспитание. Зато ребятишки очень смышленые, а, стало быть, их всему можно научить.

— Что это за книга? — спросила Лейла.

— Совсем новая. Я недавно закончила ее читать. И мне сказали, что будет еще продолжение, — Шарлотта с нежностью погладила обложку своего последнего, самого ценного приобретения. — Называется «Сказки тысяча и одной ночи».

И о чем она? — Робби прихватил счетную линейку и теперь увлеченно и, надо сказать, с толком передвигал полированные пластинки.

Шарлотте подумалось, что мальчик сам прекрасно разберется с приспособлением, которое она, в свое время, освоила с немалым трудом. Остается лишь надеяться, что он пока не сведущ в алгебре и геометрии, иначе ей придется ночами сидеть над учебниками, чтобы идти на шаг впереди своего ученика.

— Эта книга об одной очень умной женщине и рассказанных ею сказках.

— Мама нам тоже сказки рассказывала, — вздохнул Робби. — Лейла ее не помнит. Она была маленькой, когда мама умерла.

Девушка не знала, стоит ли расспрашивать ребенка об этом, но любопытство победило:

— Совсем маленькой?

— Ей было три года. А мне — пять, — губы мальчика дрогнули. — Я ее помню.

— Значит, она продолжает жить в твоем сердце, — тихонько сказала Шарлотта.

— Как это? — встрепенулась Лейла.

— Это значит, что я могу увидеть маму, если закрою глаза, — небрежно пояснил сестре Робби. Но, похоже, эта небрежность была напускной. — Мама была невысокой и полненькой, и все время мне улыбалась.

— А мне? Мне она улыбалась? — не умолкала Лейла. — И тебе.

— Она меня любила, — победоносно заявила девочка. — А ваша мама, мисс леди Шарлотта, где она?

Шарлотта раздумывала, стоит ли поправлять ребенка, объясняя, что к гувернантке следует обращаться «мисс Далрампл». С одной стороны, форма обращения была неправильной, но при этом имела некое очарование. К тому же, так ее назвал их отец, а противоречить хозяину дома неосмотрительно.

— Моей мамы тоже нет в живых.

Предвидя следующий вопрос, она добавила:

— И папы. Но они умерли, когда мне было одиннадцать, так что мне повезло немного больше. Они оставались со мной дольше, чем ваша мама с вами.

— Повезло, — эхом отозвалась Лейла. Шарлотта провела рукой по гладкой, пахнущей типографской краской странице.

— Ну что ж, начнем?

— Знаете, я не силен в математике, — Винтер без интереса посмотрел в толстый гроссбух, раскрытый перед ним кузеном Стюартом, и поднял глаза на братию в черных костюмах, расположившуюся по обе стороны длинного стола в лондонской конторе «Судоходства Раскина». — Просветите меня, господа!

Краем глаза он заметил, как пальцы Стюарта сжали угол кожаного фолианта. Господин Ходжес покраснел так, что Винтер забеспокоился, как бы его не хватил удар. Господин Рид принялся скручивать в рулон листы лежавшей перед ним бумаги. Сэр Дрейкли поглаживал усы, чтобы скрыть ухмылку. А господин Шилботт аж закашлялся, бедняга.

Винтер с деланным удивлением посмотрел на кузена:

— В чем проблема?

На следующей неделе Стюарту исполнится пятьдесят семь, и, надо сказать, он выглядел точно на свой возраст. Плечи этого высокого худощавого мужчины заметно опустились, спина ссутулилась, еще темные волосы поредели. Кончик тонкого заостренного носа уныло смотрел на тонкие сжатые губы. При этом более ранние воспоминания Винтера о кузене немногим отличались от его нынешнего облика. Стюарт словно родился стариком. И все же в его горестном взгляде светилось сочувствие, когда он ответил:

Большой проблемы нет, дорогой кузен. Вот только… мне будет сложно преподать вам урок арифметики прямо сейчас. Если бы вы предупредили меня об этом загодя…

Винтер с улыбкой обвел взглядом собрание директоров, Умышленно продолжая валять дурака.

— Вы мне просто назовите сумму чистой прибыли. По большому счету, что еще должно меня интересовать? По текущим делам я буду советоваться с вами. В конце концов, разве вы здесь не для этого?

Дрейкли взглянул на побелевшие костяшки Стюарта и, видимо, решил, что пора спасать ситуацию:

— Разумеется, мы здесь именно для этого. Дело лишь в том, что ваша мать довольно активно интересовалась делами компании, и мы взяли на себя смелость полагать, что вы… Да, и ваш отец…

— Что он был силен в математике? — как ни в чем не бывало поинтересовался Винтер.

Тут даже старина Дрейкли не выстоял.

— Отец… Виконт Раскин был… — захлопал ресницами он. Знамя подхватил Шилботт, господин лет шестидесяти с рыхлым лицом, напоминавшим ком ваты.

— Общеизвестно, что лорд Раскин мог взглянуть на ряд цифр и мгновенно произвести вычисления в уме. Оно и понятно: его светлость единолично управлял огромной компанией. Когда пятьдесят два года назад я впервые поступил сюда подносчиком угля, он уже знал всех работников по именам и помнил обязанности каждого. Он первым разглядел мои способности и дал мне возможность проявить себя. Ваш отец был святым, мой мальчик.

— Вот как?

У Винтера сохранились яркие воспоминания о посещениях офиса с отцом, этим мудрым коммерсантом, которого многие побаивались. Он понимал, что лишь смерть могла возвести старого Раскина в ранг святых, и то лишь в глазах преданных подчиненных.

— Не припомню, чтобы отца так называли раньше. И даже если он был дотошным и строгим руководителем, со времени его правления многое изменилось.

— Теперь моя очередь говорить, — взял слово Ходжес, похлопывая ладонью по своему выступающему из-под шелкового жилета животу. — Я пришел в компанию вскоре после того, как леди Раскин взяла бразды правления в свои руки.

Тяжелое было время… Молодая и красивая женщина так горевала по утраченным мужу и сыну. Вы были живы, конечно, но она все равно очень страдала.

Сидевшие за столом, как один, посмотрели в сторону Винтера. Тот вежливо, почти ласково ответил на этот перекрестный огонь взглядов, раздумывая про себя, кто из этих рьяных защитников матери воспользовался ситуацией и погрел руки на ее горе.

Выдержав паузу, Ходжес продолжал: — Так вот, тогда в компании нашлась пара негодяев, решивших воспользоваться неопытностью молодой женщины, но ваша мать вывела их на чистую воду, — он погрозил пальцем в пространство. — У нее не солома… э-э… Леди Раскин далеко не такое воплощение наивной женственности, как кажется. Те прохвосты ни о чем и не подозревали, пока не оказались в суде!

Этот господин был явно влюблен в Адорну, и, судя по восхищенным улыбкам других присутствующих, все они в большей или меньшей степени были очарованы ею. Благодарить Господа, виконтесса умела пленять представителей мужского пола. Этот ее талант и спас родовое состояние, когда Винтер глупым мальчишкой сбежал из дому в поисках приключений. Но неужели никому из этих господ не придет в голову, что у него тоже не солома в голове ? Неужто они и впрямь думают, что пребывание в Аравии пагубно сказалось на его умственных способностях? Похоже, англичане верят, что для того, чтобы иметь деловую хватку, нужно закончить Оксфорд, вырядиться в черный костюм и с малых лет дышать воздухом Туманного Альбиона! Винтер мог бы рассказать им, что законы коммерции в разных странах не отличаются ни на йоту. Но он промолчал. Пусть эти опытные бизнесмены сами докопаются до истины.

— Да, моя мать, и в самом деле, драгоценная жемчужина, сияющая изяществом и красотой среди барханов английских пустошей.

Господа в черном смущенно заерзали в своих креслах, и Винтер с трудом подавил в себе желание рассмеяться. Язык жителей Англии так прозаичен! Стоило ему позволить себе небольшое лирическое отступление, и эти битюги уже удила рвут. Поэзия — полезное средство. Опять же, отдохновение для души, если ничто другое в этом скучном британском обществе не вдохновляет.

— Но леди Раскин подталкивает меня к тому, чтобы я взял бразды правления в свои руки. Она всецело доверяет моему мнению, — Винтер встал. Члены правления, кряхтя, последовали его примеру. — Как я доверяю вашему, господа. Чтобы вас успокоить, я, пожалуй, возьму эти книги с собой. Но через полчаса у меня назначена встреча с давним другом, поэтому я никак не смогу изучить сводки со всей тщательностью.

Винтер намеренно убрал волосы за уши и в воцарившейся тишине, блеснув своей скандальной серьгой, покинул комнату. Он успел пройти лишь несколько шагов по коридору в направлении своего кабинета, как раздался взрыв смеха, который все же был быстро подавлен.

Похоже, господа английские коммерсанты ставят под сомнение не только его умственные способности, но и остроту слуха. Вот и двери роскошного кабинета, некогда принадде» жавшего отцу Винтера, а впоследствии и его матери. Молодой человек затворил за собой дверь и занял место своих предшественников за письменным столом. Он раскрыл главную книгу и принялся листать ее, колонку за колонкой подсчитывая числа в уме — в точности, как учил его отец.

Дорогие Ханна и Памелла!

Леди Раскин любезно предоставила мне возможность написать вам, милые мои подруги и наперсницы, так что я попытаюсь вкратце обрисовать события последних трех недель.

Прежде всего хочу рассеять ваше беспокойство: мне посчастливилось ни разу не столкнуться с обитателями Поттербридж-холла. Мне даже удалось уклониться от посещения церкви в Вестфорде под предлогом необходимости повременить, пока дети не постигнут тонкости поведения в святом месте, чтобы составить мне компанию. Конечно, это откровенное малодушие с моей стороны. Мое единственное оправдание в том, что одно воспоминание об этих, таких знакомых, исполненных презрения лицах заставляет меня корчиться от боли. За свою трусость я наказана постоянным страхом повстречать одного из моих кузенов или тетку, или, упаси, Господи, самого дядюшку. С кем еще, кроме вас, я могу поделиться своими мыслями? Уверяю вас, все будет хорошо, так что не волнуйтесь обо мне.

По прибытии в Остинпарк выяснилось, что ситуация такова, какой ее описывала леди Раскин. Дети долгое время пользовались чрезмерной свободой. Английские ребятишки их возраста давно приобщены к занятиям в классной комнате. В результате я вынуждена объяснять моим подопечным прописные истины. Например, Робби и Лейла считали, что лучшее применение стульям — забросить ноги на сидение, лежа при этом на полу. Девочка объяснила, что знания получать можно и в такой позе.

Друзья мои! Не подумайте, что девочка мне дерзит. Эти дети очень покладисты. Они внутренне доброжелательны к окружающим, в силу чего их вежливость и отзывчивость естественны. Одно удовольствие учить этих любознательных, добродушных ребят! Но вот какую вилку выбрать за столом, как правильно поклониться или повести беседу — в этих вопросах дети сразу идут ко дну. Кажется странным, что занятия математикой, физикой, языками, географией — предметами, в обучении которым у меня нет большого опыта, — нам даются легко. А вот в тех аспектах воспитания, где я особенно сильна, я продолжаю терпеть поражение.

Но я отвлеклась. Я объяснила детям, что, лежа на полу и глядя в потолок, они не увидят карту или полоску бумаги с выведенными на ней буквами, или грифельную доску, на которой я спрягаю французские и латинские глаголы. Робби согласился, что ногами они ничего не увидят, так что теперь дети сидят правильно. Да, мои дорогие, мне брошен серьезный вызов, но тем отрадней будет победа.

К вящему облегчению, со дня моего прибытия отец детей, виконт Раскин, и его мать большую часть времени проводили в Лондоне. Вы ведь не знали, что он жив, не так ли? Или только я ошибочно считала его погибшим? Он очень даже жив и, несмотря на продолжительное отсутствие, не дает о себе забыть. В конце недели я отчитываюсь ему о проделанной работе. Он внимательно следит за нашими успехами. А еще он очень привязан к Робби и Лейле. Если отец дома, он непременно завтракает вместе с детьми. И если его интерес к развитию детей радует, то я просто в отчаянии от их поведения после таких совместных завтраков. Лорд Раскин, знаете ли, настоящий дикарь…