Мой номер — первый

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Выход в завершающую фазу розыгрыша первенства Европы упустили по собственной вине. Выиграв у команды Ирландской Республики на ее поле в Дублине — 2:0, у себя нанесли поражения сборным Турции (3:0) и Испании (1:0). В Анкаре взяли у хозяев еще очко (0:0). Невзирая на проигрыш в Мадриде (1:2), имели возможность обойти испанцев, если бы в повторном матче (дома) победили ирландцев или хотя бы поделили с ними очки. Все твердо на это рассчитывали. Наши ближайшие соперники — испанцы — уже поздравляли нас с выходом в следующий круг... но...

Мы проиграли сборной Ирландии в Праге — 1:2! «Ирландцы вымостили Испании дорогу для движения дальше»,— писали после этой игры газеты. По сути же дела, «дорогу испанцам вымостили»... мы, сыграв на редкость слабо. Говорю так не потому, что сидел на скамейке запасных (тренеры в этом «легком» матче дали возможность сыграть Крамеру). Журналисты, правда, отмечали, что второй гол — на его совести, поскольку Крамер не вышел из ворот, как это, дескать, делаю я. Но все «писания» были не совсем справедливы и, на мой взгляд, даже неуместны: ведь если бы в воротах стоял я — ругали бы меня, а возможно, вспоминали б и Шройфа, которого года два назад сами с тем же пылом-жаром предавали анафеме. Этот матч проиграл не вратарь — последнее колесико всего механизма команды, а те, кто не сумел забить посредственно действовавшим на поле ирландцам ни одного мяча: «наш» единственный гол забили... в свои ворота ирландцы! Эта встреча нашей команде не удалась, поскольку мы отнеслись к ней слишком легкомысленно, будучи чрезмерно уверены в «само собой разумеющейся» победе. Замечу: матч недооценили не только игроки, но и тренеры. Состав наш, особенно в нападении, не был тщательно продуман. Когда игра стала складываться не в нашу пользу, не нашлось среди игроков ни одного, кто сумел бы, как это в свое время умели Масопуст или Квашняк, придать игре новый импульс, увлечь остальных, направить усилия команды в одно русло.

Посыпались упреки и обвинения. И поделом, хотя почитателей футбола нередко заносило: нападкам подверглись даже Лала и Поплухар — участники «серебряной» сборной «чилийского» чемпионата мира, прощавшиеся в том матче с первой командой страны, но показавшие стабильную игру на должном уровне. Тогда я задался вопросом, о котором нередко думаю и сейчас: что же такое «сидит» в нас, игроках (да и не только в игроках), мешающее полностью раскрыть свои способности? Почему допускаем срывы, играем ниже возможностей? Только ли сковывающее чувство ответственности? Опасения навлечь гнев болельщиков? За выход в следующий круг боролись целеустремленно, последовательно, шаг за шагом. Но споткнулись, когда оставалось сделать всего два шага, когда вопрос «быть или не быть?» был практически решен. Не знаю: в жизни наверняка все гораздо сложнее, чем в теории и в рассуждениях «после драки». Но уже тогда я приходил к выводу, что срывы объясняются недостатком профессиональности. Тем, что не можем уверенно использовать свои возможности. Всегда, в любую минуту. Вспоминал шотландцев из «Селтика». Они играли и добивались своего независимо от того, как складывался матч. Умели усилить натиск как раз в тот момент, когда обстоятельства были против них. Играли тем лучше, чем больше ставилось на карту. Заманчивые цели не связывали их по ногам. Наоборот, словно окрыляли. Позднее я убедился, что именно эти качества необходимы спортсмену, если он стремится к высшим достижениям. Психическая подготовка решает многое: ведь выдержка и воля — весьма важные составные части профессиональности.

Мы старались перенести последствия поражения стойко. Искупить промах делом, на поле. Чемпионат Европы — дело важное, но еще важнее — первенство мира. Не получилось первое — надо сделать все, чтобы вышло второе. Такой точки зрения придерживались и Марко и большинство из нас, игроков сборной. В этой связи много говорилось о почетном праве выступать за сборную. Произносили громкие слова, чаще всего (быть может, слишком часто) о большой ответственности представлять страну. Хотя и без них предельно ясно, что нет для футболиста ничего более важного, чем надеть форму сборной и представлять свою страну на первенстве мира — самом главном футбольном состязании. Это больше, чем сыграть матч на «Маракане», «Уэмбли» или, скажем, выиграть Кубок европейских чемпионов.

Нам досталась тяжелая отборочная группа. Но отборочные матчи на первенство мира тяжелы всегда: ведь футбольная элита — не только те шестнадцать команд, которые наконец получают право приехать на финал. Через сито предварительных встреч на этот раз не прошли такие прекрасные команды, какими располагают Англия и Португалия, Испания и Югославия, Шотландия и другие поистине футбольные державы.

Самым опасным соперником в группе была для нас сборная Венгрии — до той поры участница всех чемпионатов мира, серебряный медалист-54. Как мы в Чили-62. Там наш перевес над венграми выразился лишь в одном мяче. Этот «сверхмяч» и открыл нам путь в полуфинал, Противник не собирался нам прощать поражения в нашем давнем традиционном спорах к которому причастно не одно футбольное поколение.

Игры в группе подтвердили строившиеся прогнозы. Мы доказали превосходство над сборной Дании в двух матчах. В Копенгагене сыграли даже успешнее (3:0), чем дома, в Братиславе (1:0). На игру с ирландцами также вышли отмобилизованными и победили в Дублине — 2:1. Но в Будапеште венгры нас ждали во всеоружии. Считалось, будто, сборная ВНР уже «не та», что была раньше. Трудно судить, насколько это верно, но факт остается фактом: нам противостоял исключительно упорный соперник. За матчем я следил со скамейки запасных. Ворота защищал Венцель.

Их футбол напоминает наш. Им тоже не присуща жесткая манера, отличающая, Скажем, шотландцев, англичан или западных немцев. Уже в самом начале, однако, их защитники несколько раз опасно атаковали Ёжку Адамеца и Йокла. Было ясно, что они хотят запугать наших нападающих. В такой обстановке нужно сохранять спокойствие, но у игроков сборной ЧССР не выдержали нервы: мы стали отвечать тем же. Матч являл собой печальное зрелище. Преобладала грубость. В проигрыше остались мы — 0:2.

Еще перед тем как приехать в Прагу, венгры совершенно неожиданно «осеклись» в Дании. И перед пражским матчем «пасьянс» был практически разложен. С учетом того, что мы выиграем оставшийся матч со сборной Ирландии у себя на поле, а венгры (также на своем поле) одолеют сборные Ирландии и Дании — что впоследствии подтвердилось,— пражский матч приобретал решающее значение: его победитель становился обладателем путевки в Мексику. Нам помогали родные стены, и наши шансы были предпочтительнее. Это придавало больше веры в успех. Нас наполняла решимость не упустить уникальную возможность.

Матч проводился в Праге на «Спарте» 14 сентября 1969 года. Ему предшествовали подготовка обеих команд, прогнозы специалистов и любителей, ухищрения тренеров с составами. Все билеты были проданы, но зрительская аудитория значительно превышала число собравшихся на трибунах: телевидение транслировало матч во многие европейские страны. Передачу, естественно, видели и в Венгрии и у нас. Иными словами, царила атмосфера большого матча, которая мне так по душе.

...Начало не обещало нам ничего хорошего. Еще толком и мяча как следует не подержал, а уже вынимал его — на 9-й минуте — из сетки. До этого, как и ожидалось, при бурной поддержке трибун мы зажали противника в тиски. Вперед ушли и оба наших крайних защитника — Пиварник и Хагара, исполненные решимости всеми силами поддерживать атаку. Венгры прибыли без своего лучшего форварда Флориана Альберта, который залечивал травму. Но все это, как показала 9-я минута, не должно было притуплять нашу бдительность. Кто-то сзади откинул мяч Дунай на выход по левому краю. Он сделал такой мощный рывок, на какой вряд ли способен кто-либо из наших. С середины поля его пытался настичь Франта Пласс (передний стоппер), но Дунай сохранял дистанцию. Кроме того, за ним, тоже от средней линии, помчался еще один венгерский «спринтер» — Бене. Того не преследовал никто. «Ошибка!» — мелькнуло в голове. Но я старался сохранить спокойствие. У зрителей в такие моменты стынет кровь, однако я страха не чувствовал — знал, что не все потеряно: был в форме; занимал самую выгодную позицию по отношению к игроку с мячом; внимательно следил за ним, стоя рядом со штангой и готовясь выйти из ворот, если Дунай допустит ошибку или если разгадаю его замысел. Ситуация все же малоприятная. Дунай рвался к воротам, бежал быстрее Пласса, и Франта уже его «не доставал». Дунай мог пробить сам, но мог направить мяч и Бене, которому никто не мешал и который выходил прямо на ворота! Так, фактически ко мне приближались два почти не прикрытых форварда, ибо Дунай ушел-таки от Пласса.

Строго говоря, Пласс, конечно, в какой-то мере затруднял прорыв Дунай. Приблизившись на достаточное расстояние, форвард сместился почти к боковой линии, чтобы оттуда отправить мяч назад — Бене. Это был неожиданный ход. Как только я осознал случившееся, понял: лучший способ помешать сопернику в такой ситуации — выйти на него. Мой выход был быстрым и решительным. Но Дунай действовал еще быстрее: точно и в самый нужный момент откинул мяч назад вправо Бене. Мяч шел мимо меня, и я к нему не успевал. Нападающий сборной Венгрии остался один на один с... пустыми воротами. Не раз мне доводилось свидетельствовать, как форварды в этой стопроцентно голевой ситуации бьют мимо ворот. Бене пробил точно, четко, «щечксий» (чтоб не ошибиться). Целил в середину ворот. А мне в бессилии оставалось лишь наблюдать за роковым полетом мяча.

Я твердо знал, что здесь ни при чем, но легче от этого не становилось. Мне чуть-чуть не повезло. Однако именно этого и постарались добиться (и добились) Дунай и Бене!.. Франта Пласс понуро смотрел в землю. Догонял Дунай, но не догнал (весь стадион приписывал пропущенный мяч ему). За Бене же не бежал никто. Стопперы не поднимали головы. Их ошибка не бросалась в глаза, но для игры команды была еще серьезнее. Куда пропал задний защитник? Отвечал за Дунай он, а не Пласс. В задачу Франты входила лишь подстраховка или «сдваивание» партнера (если один из защитников подключается в атаку, его оборонительные функции должен взять на себя кто-то иной. Просто подменить товарища, как того требуют принципы взаимодействия в обороне). Но Пласс остался в одиночестве. И вышло так, что вся ответственность за пропущенный мяч легла на него.

Мы воздержались от комментариев. Ситуация была ясной, все просматривалось как на ладони. Наша сборная всегда располагала хорошими защитниками, которые просто так соперника к воротам не подпускали. И все же, допустив ошибку, игроки стали немного волноваться. Наша публика не всегда объективна к футболистам: дело клеится — поддерживает их, но если игра не получается, вместо возгласов поддержки мы слышим с трибун слова негодования.

Ошибка — не причина для бесконечных упреков. Болельщики могут помочь игроку исправить ошибочные действия и снова обрести уверенность, стать надежным. Но у нас такого не припомнить. За границей я часто (а в странах, где культивируется футбол высокого класса,— почти всегда) чувствовал иное отношение и к игре, и к игрокам. Так или иначе, стопперы уже держались в основном сзади и опекали венгерских нападающих, игравших без мяча: Дунай и Бене. Как прекрасен был на поле этот дуэт соперников! Оба проделали такую работу, какой хватило бы на пятерых. На 13-й минуте кто-то из наших отправил мяч назад, ко мне. Но, очевидно, боясь ошибиться, ударил по мячу слишком слабо. Догнал мяч Фазекаш, однако я был начеку и успел выйти навстречу. Мяч оказался в моих руках. Иначе говоря, на этот раз отделался я испугом.

Вскоре вновь ухитрился уйти из-под опеки проворный, как кошка, Бене. В глубине поля его еще можно задержать, а на ударной позиции — лишь в редких случаях. К счастью для меня, пробил он с передней линии штрафной (но ведь мог пойти и прямо на меня!). Затем пробил час Хагары. В конце концов он был вознагражден за то, что все время шел вперед и открывался. Оба наших защитника пытались сбить с толку защиту венгров и создать численное преимущество в момент, когда соперник такого не ждет. Удалось это только Хагаре: в какой-то момент он оказался в штрафной венгров неприкрытым. Крикнул Адамецу, чтобы тот отпасовал мяч в его сторону, и пробил изо всех сил. Хагара умел наносить пушечные удары с обеих ног, и если бы кто-то попытался принять такой удар на себя, имел бы, вероятно, бледный вид. Но Хагаре не помешал никто. Этот великолепный гол пробудил в памяти старые добрые времена, когда мячи забивали канонирским способом: бьющий просто пробивал вратаря насквозь, если мяч удачно «ложился» под удар и если бомбардир располагал «лишней» секундой для замаха. Вратаря за такой гол никто не упрекает, хотя в этом случае у него шансов парировать удар больше. Хуже обстоит дело с приемом мяча после добивания или когда мяч неожиданно меняет направление (задев, например, кого-то из игроков). Такой мяч опять-таки кажется примитивным и создает впечатление, что страж ворот легко решил бы свою задачу, если б не «проспал».

...Счет сравнялся, начали все сначала. Оттеснили венгров на их половину поля, и я какое-то время оставался почти без работы. Но 36-я минута почти повторила 9-ю: снова освободился от опеки Дунай. Он шел на меня слева. Снова его безуспешно пытался догнать Франта Пласс. И снова рядом со мной оказался совершенно свободный Бене, ибо задний стоппер застрял где-то впереди. Я сделал все, что мог. На этот раз Дунай не пасовал Бене, а пробил сам. В самый нужный момент, точно, безошибочно. Пласс был сам не свой, хотя нес ответственность за случившееся не один. Об этом голе можно сказать все то же, что было сказано о первом. Но болельщики уже избрали козла отпущения и не скрывали своих настроений.

Марко в перерыве сделал то, что и следовало ему предпринять: заменил Пласса Гривняком. Пласс был подавлен, сильно переживал и вряд ли настроился бы на безошибочную игру во втором тайме. Поговорил Марко и с остальными защитниками. Я при разговоре не присутствовал, но думаю, что все же кое-что напомнил игрокам обороны о взаимодействии. Мы не считали, что игра потеряна, и настраивались на вторую половину.

Но уже в самом начале второго тайма допустил промах Гривняк. Первый матч в составе сборной — и сразу же очень важный, к тому же неблагоприятно складывавшийся. И то, что новичок нервничал, было понятно. На 48-й минуте он овладел мячом, но ошибся в передаче, адресовав мяч «точно»... Фазекашу. Тот без колебаний послал мяч, сильный и низкий, в угол. 1:3! С этим голом Мексика отдалилась от нас совсем. Для венгерской же команды, наоборот, стала ближе. Я старался не думать об этом, но не мог избавиться от тягостного ощущения. Твердо знал, что моей вины ни в одном из голов нет. Знали об этом и другие. В перерыве Марко претензий ко мне не высказывал. Просил об одном: сохранять спокойствие и хладнокровие. Но, как ни крути, три пропущенных мяча — не один забитый!.. Выступал за сборную страны 15-й раз и еще ни в одном матче не пропустил более двух голов. Теперь впервые сразу три. Ждал этого матча с большим интересом; мне казалось, что я в форме. Был готов сделать для команды все, что нужно. И на игру настроился, пожалуй, лучше, чем перед матчем на «Уэмбли», Там я вышел из матча «сухим», а теперь... Причем венгры в атаке не сыграли и на треть того, что показали тогда англичане. Я не мог разобраться в самом себе. Просто зло брало. Чистых шансов для взятия ворот англичане имели в три раза больше — и не добились ничего. Венгры же — всего три возможности, но каждую из них воплотили в гол! Может быть, счастье отвернулось от меня, а везет только соперникам? Может ли быть такое вообще?

Тщательно взвешивал и анализировал ситуацию, словно смотрел на себя со стороны. Излишнее волнение? Потеря уверенности в своих силах? Страх, сковывающий по рукам и ногам и путающий мысли? Во мне сидела злость, и порядочная. Колебался, не поднять ли руку — попросить замены. Никто не винил меня за пропущенные голы, но я поймал себя на мысли: не повезет ли коллеге больше, чем мне? Если бы в ту минуту я почувствовал в себе неуверенность, наверняка бы так и сделал. Но Марко в мою сторону не смотрел, он явно даже ни о чем похожем не думал. Я чувствовал: чем больше распаляюсь, тем лучше работает мысль, тем большей силой наливаются мышцы. И тогда подумал: каждый стоит хорошо, когда его команда ведет в счете. Но сумей сыграть теперь, в трудную минуту! Самые ценные качества вратаря — не бравада и не игра на красоту, а уверенность и надежность. Они должны проявляться независимо от того, выигрывает или проигрывает его команда. Для этого он и поставлен. И нужнее всего проявление этих качеств именно тогда, когда команде тяжело. Внутренний голос требовал: докажи теперь, парень, на что ты способен...

Я остался в воротах и обрел покой за счет того, что сам успокаивал Гривняка. Хватит! Теперь — ни одной ошибки... Внушал себе при этом: «Ни одного гола больше не пропустим, будем только забивать!» В матче вратарь отделен от товарищей пространством поля. И не может влиять на команду иначе как игрой, не считая отдельных слов, которыми перебрасывается с защитниками. Своих нападающих чаще всего видит — и предпочитает видеть — только со спины. Я со своего «наблюдательного поста» видел, как впереди начинает выступать в роли диспетчера Андрей Квашняк. И не только диспетчера. Взял на себя и функции агитатора или, скорее, знаменосца, увлекающего остальных. Квашняк знал в этом толк, как никто другой.

Главное сейчас было собраться с духом. Поднять подавленное настроение и у команды, и у публики. И Квашняк сумел заронить искру надежды. Открывался, принимал передачи, давал мячи на ход партнерам и тут же набегал сам. На 51-й минуте принял мяч, посланный в штрафную Куной, и так мощно пробил головой по воротам Сентмихаи, что последний не успел даже вскинуть руки: мяч прошел у него над головой точно в сетку! Разрыв в счете стал минимальным — 2:3. Нам вновь засветил луч надежды.

Остаток матча не доставил мне хлопот, хотя венгерские футболисты хорошо помнили, при каких обстоятельствах забили нам два первых гола. Бене и Дунай постоянно маневрировали без мяча в середине поля, открываясь для передач. Я следил за ними и, когда мне казалось, что наши защитники упускают их из виду хотя бы на секунду, кричал своим: «Твой!..», «Взял его!..»

Теперь ошибок первой половины встречи не повторили: ни одного соперника с мячом не упустили. Зато Квашняк столько раз организовывал атаки на ворота сборной Венгрии, что казалось: мяч, выравнивающий положение, вот-вот затрепещет в сетке. И на 76-й минуте Куна такой мяч забил. Да еще как! Стадион едва не взорвался. А после окончания матча приветствовал нас так, словно мы победили. Ничейный исход поединка нельзя было назвать удачным для нас. Но с учетом того, как развивался матч, нам это в вину никто не ставил. Наоборот: воздавали должное проявленным нами воле и упорству. Хвалили за то, что мы не сдались и сумели спасти поначалу вчистую проигранную игру. При счете 3:1 воображение венгров уже рисовало Мексику. Теперь там «одной ногой» были не только они, но и мы. И если оставшиеся в группе матчи завершатся в соответствии с прогнозами (а так оно впоследствии и случилось), — мы наберем одинаковое число очков с венгерской командой. А это означает неизбежность решающего — третьего — матча на нейтральном поле.

Встреча со сборной Венгрии была в первую очередь матчем Квашняка. Знаю, утверждение не вполне точное: за команду на поле выступают как минимум одиннадцать игроков. Но остальные десять часто являют собой тело без души, если нет того, одиннадцатого (точнее назвать его первым — по значимости для команды), который может придать их игре стройный и ярко выраженный характер, вывести товарищей из расслабленного состояния или депрессии, мобилизовать на результативный футбол, в который они могут и умеют играть. Трудно переоценить значение такого футболиста для команды. Если же она располагает двумя-тремя незаурядными личностями, создаются условия для роста остальных — иначе говоря, для появления классного коллектива. Обычно такой фигурой в команде бывает «диспетчер» — игрок конструктивного склада в середине поля, то есть на участке, на котором наиболее удобно выполнять дирижерские функции. Впрочем, большие мастера умели это делать и в других порядках: Пеле и Круифф, например,— играя в полузащите, а Беккенбауэр — на месте стоппера. Знаю я и крайних форвардов, которым эти задачи также были по плечу.

Повествуя о Масопусте, я отмечал, что больше всего ценю футболистов, способных держать в руках нить игры, творить матч. Успех в Чили, помимо бесспорно качественной игры всех остальных членов команды, обеспечил в первую очередь дуэт Масопуст — Квашняк. Взаимодействие этих больших мастеров давало преимущество команде уже потому, что она обычно сама диктовала тактику и ритм игры. А коль скоро я припомнил их обоих, должен заметить, что у них было много общего, хотя в иных отношениях они существенно отличались друг от друга.

Как и Масопуст, Квашняк был на поле прежде всего великим стратегом и тактиком, отлично понимавшим игру. Его отличало умение быстро разбираться и принимать решения в конкретных ситуациях. Сам он по этому поводу всегда шутил, утверждая, что для него правильная оценка обстановки на поле — пара пустяков: обладая таким ростом, видит все, как с вышки, а что касается Пепика Масопуста, то он, считает Квашняк, должен иметь при себе специальный перископ. Андрей и впрямь на голову выше Йозефа и умел воспользоваться ростом. Он весь производил впечатление чего-то большого и длинного. Такими казались его ноги, руки и даже,., нос. Время от времени я «лидировал» в составе сборной по размеру бутс — у меня была «восьмерке». Конец моему «лидерству» положил Квашняк, оказавшийся вне конкуренции. Не все фабрики выпускали бутсы его размера. Это были прямо корабли с загнутыми вверх носами. Со стороны могло показаться, что в них и по мячу толком нельзя ударить, но у Андрея получалось, да еще как!

В основе его умения разыгрывать мяч лежали замечательное техническое мастерство, прекрасная обработка мяча. Одинаково четко действовал он обеими ногами, а поскольку не испытывал необходимости сосредоточиваться на технике удара (она была у него отработана до автоматизма на тренировках), мог быстрее принимать решения, лучше видеть открывающегося партнера и перемещения в стане противника. Особенно славился Квашняк заключительной передачей, дававшей партнеру верный шанс для взятия ворот. В глубине поля, где места больше чем достаточно, пас сделает каждый. Но на подступах к вратарской — частокол ног, соперники втрое зорче... И все же Андрей умел нередко проталкивать мяч так, что оставлял противника в недоумении «у разбитого корыта». Партнерам же выкладывал мяч, словно на блюдечке. В «Спарте» его передачи завершали голами Машек и Мраз, в сборной — главным образом Адамец.

Я постарался разобраться в причине его успехов, ибо Квашняк — мой партнер только в сборной. На «клубном уровне» мы с ним — «по разные стороны поля». Мы знали: удастся выключить Андрея из игры — команда-соперник потеряет главный козырь. Защитники держали его под неусыпным контролем, чинили ему помехи уже в середине поля. А на подступах к штрафной его опекали сразу двое. Это удавалось до поры до времени. Но неожиданно Квашняк, повергая в ужас линию обороны, «объявлялся» там, где его не ждал буквально никто. Его отличала проницательность — умение предвидеть, что уготовил соперник, и перехитрить «оппонента». Думаю, многое объяснялось его манерой перемещаться на поле, спецификой движений. Квашняк и впрямь фигура колоритная. И вообще мало походит на футболиста. Мяч вел как-то криво, достаточно медленно и, главное, не пряча от соперника. Казалось, нет ничего проще, чем лишить его мяча. На деле же выходило как раз наоборот: редко кому удавалось отобрать у Андрея мяч. Сколько раз защитники в результате напрасных попыток «ловили воздух», атаковали вхолостую, прежде чем понимали, что имеют дело с надежным и смелым игроком, действующим под стать тореадору. По тому, как он бежал, и по его движениям нельзя было судить, что он предпримет с мячом в следующие мгновения. Не выдавал себя ничем. Более того: сбивали с толку его обычный бег и движения. Не говорю уже о том, что было, когда он применял и обманные движения корпусом. Голова шла кругом, это воспринималось как финты в квадрате!..

Вот почему лично мне не доставляло радости видеть его в качестве соперника. Он не обладал пушечным ударом, но хорошо бил с обеих ног (особенно с левой). Предпочитал, однако, выдавать четкие пасы.

Как только появлялся рядом с воротами соперника, объявлялась готовность номер один. Если решал, что концовка его,— бил без промедления. Знал голкиперов, не жалел «на нас» времени на тренировках и уделял нам (как потенциальным соперникам) много внимания. Видел нас насквозь и готовил нам сюрпризы. Это держит в напряжении. Подсознательно гнездится страх: как бы не попасть в неловкую ситуацию. Квашняк не упускал случая выставить соперника в смешном виде. Если прибегал к этому в поле — пожалуйста, это. как говорится, дело вкуса. Но вблизи от ворот такое попахивает голом, чего голкиперу допустить нельзя ни под каким видом. Я был рад, когда он проводил со мной разминку перед матчем. В целом в единоборствах с ним мне везло: он поражал мои ворота редко. Но как бы там ни было, я знал его хорошо и следил за ним с удвоенным вниманием.

Особенно опасался я его присутствия у ворот при угловых или при любых иных подачах мяча на штрафную. В единоборства он вступал не часто. Лезть в самое пекло — не его стихия. Но мало кому еще удавалось так точно угадывать место приземления мяча, точку, в которой мяч можно наилучшим образом обработать. При случае мог пробить головой, и пробить сильно. Не обладал эффектным высоким подскоком, как Плускал и Поплухар, но неповторимо выпрыгивал на ту же высоту, что и они, хотя со стороны это не было заметно. В одном из тренировочных матчей неудачно столкнулись два защитника, и перед Андреем остался только голкипер. С усмешкой Квашняк оказался за спинами защитников и спокойно и четко «расстрелял» ворота. Но куда большее беспокойство доставляло его тонкое мастерство в выполнении тихих ударов в том положении, когда любой другой на его месте предпочел бы пробить мощно. Умел он сыграть и как заправский бомбардир. Но его главным оружием был пас «свободному». Головой Андрей мог сыграть так же точно и расчетливо, как и ногой. Часто во время розыгрыша угловых «крутится» рядом с голкипером, пытаясь оттеснить от мяча. До грубой игры в отношении вратаря не опускался, хотя был неистощим на «фокусы». Здоровью стража ворот это не угрожало, зато пенальти буквально «висел». Относился Квашняк к тем немногочисленным игрокам, которые любили поговорить... с вратарем соперника. Ничего обидного, конечно, не допускал. Если во время розыгрыша углового оказывался рядом с вратарем «Дуклы», подмигивал и бросал в его сторону:

— Лови, повысят в звании!..

Все хорошо знали его падения на землю. Защитников соперника они выводили из себя, публику развлекали. Начинал терять равновесие уже метров за десять до границы штрафной. Но прежде чем его долговязая фигура принимала горизонтальное положение, непременно оказывался в пределах штрафной. Не дожидаясь свистка судьи и лишних разговоров, тотчас хватал мяч и нес его на одиннадцатиметровую отметку. Сам же готовился и пробить. Делал это превосходно.

Другими словами, Квашняк был не только замечательным футболистом, но и актером на поле (да, пожалуй, и в жизни). Он считал качества актера составной частью футбола, который для него служил не только спортом, но и средством развлечения публики, зрелищем, если хотите — спектаклем. Во время матча успевал перебрасываться репликами буквально с каждым партнером и даже... соперником. Противника упрекал за грубую игру (действительную либо в его воображении), успокаивал, но мог и пригрозить ответными «санкциями». Часто выводил из привычного расположения, лишал уверенности — в общем, был большим мастером по этой части. Партнерами руководил, подбадривал их; умел, однако, поставить на место, если те поступали не так, как ему хотелось. Прирожденный диспетчер не только по манере игры, но и по внутреннему складу. В «Спарте» носил прозвище «шеф». При всем при этом успевал «беседовать» и с судьей.

Благодаря неустанным перемещениям — на первый взгляд, неторопливым, но в высшей степени продуктивным, на протяжении всего матча «крутился» у мяча (а стало быть, в зоне слышимости арбитра). Судьи вечно слышали его гудящий голос. Часто Андрей что-то нашептывал им. Стоило кому-то упасть, а игре остановиться,— тут же подбегал к арбитрам. Они это не любят, но, как ни странно, к нему относились терпимо. Конечно, он не выходил за рамки допустимого, ограничивался осторожными «уговорами». Никогда не удалялся за это с поля. И даже не получал предупреждений. Не зная языков, кроме, естественно, родного и венгерского, апеллировал и к судьям из-за рубежа. И всегда каким-то образом договаривался с ними. После выступлений в Чили его хорошо знали за границей. Всюду, куда б ни приезжал, устанавливал контакты давал интервью без переводчика «на всех языках мира».

Его игра шла нам на пользу, если мы были его партнерами. Но мы же опасались его полезных качеств, когда он появлялся на поле в качестве нашего соперника. В матчах «Спарты» и «Дуклы» всегда хотел чем-то щегольнуть перед нами. Это было известное пражское дерби, превращавшее спортивную встречу в психологический поединок. В роли дирижера выступал, конечно же, Квашняк. Он знал, что пражская публика лояльна к нам, если мы играем с каким-либо клубом из другого города. Но в матчах против «Спарты», «Славии» или «Богемки» мы всегда «играли на выезде», хотя и выступали в родных стенах. Больше всего болельщиков в Праге имела «Спарта». Собирала на трибунах, быть может, не самое большое воинство, но уж точно — самое шумное. Квашняк рассчитывал и на это: уже в самом начале матча инспирировал серию излюбленных падений, провоцируя публику видеть в нас не столько соперников, сколько (употреблю термин из лексикона заполняющих трибуны) «костоломов». Чаще всего страдал от его фокусов Иржи Чадек, наиболее уязвимый по манере игры. Как правило, именно над ним заносился дамоклов меч предупреждения, за которым могло последовать и удаление. Нас брали на измор, заставляли нервничать, ибо мы играли в обстановке, где публика не только болеет за свою команду, но и подчеркнуто бурно протестует против всего, что делает соперник. Временами это походило на травлю, своего рода погром. Словно на арене, незадолго до того, как тореадор поразит жертву.

На мою долю в воротах выпадали не такие тяжелые испытания, как товарищам в поле. По крайней мере, некоторые из «полевых» начинали нервничать и терять самообладание. Трудно собраться на игру в откровенно недружественной обстановке, когда, к примеру, обыкновенный силовой прием трибуны встречают почти как посягательство на чью-то жизнь, а аналогичный ход противоборствующей стороны приветствуют словно геройский поступок. Но самое плохое для игроков состояло в том, что они не могли положиться на арбитров. Даже самые объективные из судей — подсознательно, пожалуй,— подвергаются (хотя и отрицают это) давлению трибун. Квашняк в совершенстве овладел искусством воздействия на публику. Кроме того, умел сбивать с толку судей.

Иногда мои партнеры не хотели мириться с такой ситуацией и платили той же монетой. Вот когда страсти накалялись! Футбол отодвигался на задний план, зато наказаний, конфликтов и скандалов было предостаточно. Но Квашняк, сделав «свое дело», оттягивался назад и уступал «первую скрипку» менее изобретательным партнерам. На этом «этапе» речь уже шла о здоровье, о хлебе насущном, об угрозе остаться не у дел. Вот когда он начинал думать об игре как таковой. Добился, что его команда получила психологическое преимущество, выбил соперника из колеи — оставалось только обратить выгодную ситуацию в свою пользу. И это он умел превосходно. Все же в первую очередь он — футболист, а уже потом актер.

«Спарте» в этих «дерби» в силу высокой психологической подготовки игроков удавалось добиться большего — она играла смелее, раскованней, в то время как мы испытывали депрессию и излишне суетились. Если «Спарта» вела в счете, все было в порядке: и на поле и трибунах «воцарялся мир». Но что творилось вокруг, если вперед выходили соперники! Как-то на «Страгове» мы выигрывали после первого тайма — 3:1» Казалось, результат встречи предрешен. Но во второй 45-минутке Квашняк мобилизовал партнеров и болельщиков на такой прессинг, что мы умудрились проиграть (3:4), причем в наши ворота назначили два пенальти. Оба раза бил Квашняк. Один из них удалось парировать. Но даже для сохранения ничьей этого оказалось недостаточно. В другой раз, и снова на «Спарте», Андрей незадолго до конца первой половины встречи после атаки Чадека не возражал, чтобы его... унесли на носилках. Кто-то из наших заметил, что Андрей «катался от боли» на траве, но это не помешало ему бросить взгляд на часы. Значит, ничего страшного. Просто выбрал наиболее удобный способ добраться до раздевалки, чтобы отдохнуть и, скорее всего, снова появиться на поле после перерыва. Так оно и было! Два раза вызвал на трибунах бурю: первый раз — бурю протеста (когда его уносили с поля), второй — бурю аплодисментов (когда он после перерыва снова выбежал на газон). Именно этого он и добивался.

Трудно было на него сердиться: он не относился к тем, кто воспринимал эти эмоции всерьез, и настоящей ненавистью горел, пожалуй, только во время матча. Равно как и со мной, был в приятельских отношениях и с другими игроками «Дуклы». Когда его увещевали, чтобы он не выкидывал против нас свои фокусы чересчур часто, объяснял нам добродушно и с веселой усмешкой:

— Что могу поделать? Людям нравится...

А после кратких дебатов добивался сочувствия:

— Знаете, ребята, это мой хлеб насущный!.. Дома двое ребят, нужно детишкам на молочишко...

И делал при этом знакомый жест двумя пальцами, «прозрачно намекая» на деньги. Мы были не против надбавки ему за победу над нами, хотя нас больше бы устроило, если бы эта победа достигалась без примеси анти- и околофутбольного. Тем более что техник он был отменный.

Андрей мог настроить публику не только в матчах против нашей команды на первенство лиги. Точно так же удавалось ему создание благоприятной для нас атмосферы на трибунах, когда мы выступали за сборную страны. Как раз такое случилось в матче со сборной Венгрии, который мы, проигрывая 1:3, главным образом благодаря ему сумели свести к ничьей (3:3). Встреча проходила на «Спарте», а там собрались в основном «его» почитатели. Многие и в самом деле ходили на футбол исключительно ради него или в основном из-за него. На его технику и актерское дарование. Стоило посмотреть и то, и другое. Он знал об этом, многое строил на этом интересе и тем поднимал себе цену.

С нетерпением ждал встречи с венграми, и меня не удивило, что он сделал с ними в том матче, В предыдущей встрече — в Будапеште, где мы проиграли 0:2, и он и я просидели (рядом) на скамейке запасных. Когда на поле нашла коса на камень, он ерзал от нетерпения, и несколько раз обращался к Марко:

— Ёжка, пусти меня, я им покажу!!!

Тогда его желание не осуществилось. Но в Праге пришло вознаграждение. Во втором тайме Андрей постоянно «обрабатывал» венгерских футболистов, уделяя особое внимание вратарю Сентмихаи. О чем говорил, никто из наших не понял, но... Остается фактом: Сентмихаи был на редкость нервозен, что и помешало ему (как я убедился, просматривая видеозапись) поймать по крайней мере один (а может быть, и два) мяч из трех пропущенных.

Главный объем работ выполнил, конечно, Квашняк. Именно он начал подготавливать наш натиск, собственно, уже в перерыве между таймами — в раздевалке. После грубых ошибок обороны мы проигрывали — 1:2. Настроение было ниже среднего, атмосфера напряженная. Именно в этот момент бразды правления взял невесть откуда появившийся Квашняк. Доложил скороговоркой и с традиционным квашняковским юморком:

— Господа, только что из туалета. Но пришлось искать. другой. Как вы думаете, почему? Все кабинки заняли венгры...

Это была полуправда, но мы невольно рассмеялись. А смех в тех условиях оставался единственным средством снятия напряжения. Шутка может показаться плоской, но в ту минуту она пришлась весьма кстати, и мысль о том, что наши соперники столь напуганы нами, помогла нам собраться. На деле же соперник вряд ли полагал, что от нас в неблагоприятно сложившейся ситуации может исходить какая-либо угроза.

Андрей славился изречениями. Сожалею, что не записывал их: был бы сборник — что надо! Умел Квашняк заставить нас поверить в себя, поднять волевой настрой товарищей. Уже одно его присутствие на поле придавало команде уверенность. Спору нет, главными были его игровые качества и умение взять игру на себя. И все же трудно не отдать предпочтение психологическому дарованию Андрея; ни один профессиональный психолог не смог бы, на мой взгляд, сделать для команды больше, чем делал (и как делал!) Квашняк.

Только раз видел его удрученным, в подавленном настроении — после матча со сборной Югославии в Братиславе в апреле 1968 года. Квашняк тогда вышел на поле при счете 3:0 в нашу пользу, который не изменился до конца матча. Но когда он выбегал на газон, трибуны скандировали:

— Предатель!.. Предатель!..

Его упрекали за то, что он, покинув кошицкую команду, ушел в «Спарту», хотя подобных переходов и до этого и после были десятки, а может быть, и сотни, а оскорбительное обращение «предатель», скорее, «заслужили» футболисты, которые действительно сбежали, покинув Родину. Квашняк на такое не способен. Не любил он высоких слов, но хорошо знал, где его дом. Тогда, в Братиславе, расстроился до слез. Да и у всех нас настроение, приподнятое после победы (красивой и ценной) над югославской сборной, испортилось. После матча Андрей куда-то исчез. Увидели мы его лишь в спальном вагоне, которым ночью отбывали в Прагу. Сказал нам, что принял решение бросить футбол. Пришлось почти всю ночь успокаивать его не торопиться с выводами.

К счастью, удалось парня переубедить. К счастью не только для него, но и для всего нашего футбола, для которого сделал он столько хорошего. История футбола ЧССР без Квашняка выглядела бы беднее: была бы лишена не только своеобразной личности, но и крупного мастера, каким по праву можно гордиться.

О сроке и, главное, месте проведения решающей «схватки» велись долгие дипломатические переговоры, напоминавшие переговоры воюющих сторон. Венгры предпочитали Вену (и не без выгоды: там они чувствовали бы себя как дома). Мы, естественно, не соглашались и в качестве места встречи выдвигали одну из западноевропейских футбольных держав, где публика отличается объективностью, — Бельгию или ФРГ. Там везде играют в футбол даже зимой, и потому поля всегда в хорошем состоянии. Было ясно, что мы встретимся в декабре, по окончании сезона как у нас, так и у них. Венгры остановились на Италии, мы согласились на Францию. Уточнить детали помог общий язык на почве географии: выбор пал на средиземноморский порт Марсель.

В целом мне было все равно, но в романоязычной Европе я всегда чувствовал себя хорошо (равно как и в Южной Америке). Поездка в Марсель меня радовала. Недавно выступал там за «Дуклу» в матче с местным «Олимпиком» на Кубок обладателей кубков. Я люблю стоять в воротах, которые уже доводилось защищать. Это может показаться странным: ведь ворота во всем мире одинаковы. И тем не менее мне лучше в тех, которые хотя бы однажды уже «опробованы». Рассуждал я примерно так: здесь ты кое-что когда-то показал, получится и теперь. Но «Олимпику» мы проиграли (правда, в дополнительное время). В его составе выступал и знаменитый швед Магнуссон. Для меня же тот матч один из лучших. Местные газеты даже назвали меня героем встречи. Впрочем, французские газеты чаще всего преувеличивают.

В день игры, 3 декабря, с моря дул теплый влажный мистраль. Вылетали мы в серую погоду. Выпал даже первый снежок. А в Марселе стояло бабье лето. Я почувствовал себя бодрее (от тепла мне всегда делается лучше). В гостинице занял один номер с Франтой Веселы. Настроение у обоих было приподнятым: верили, что когда мы вместе, то обоим сопутствует удача. Франта в предстоявшем матче заменял на правом фланге своего однофамильца Богумила из «Спарты». Перестановками на правом крыле Марко не ограничился (если сравнивать состав с «пражским»), В оттянутый назад центр обороны он поставил Вацлава Мигаса. Этому энергичному, честолюбивому, обладавшему бойцовскими качествами футболисту поручалось взять под контроль тандем Бене — Дунай, задавший нам столько хлопот в Праге. Решение весьма смелое: Ми-гас за сборную страны сыграл всего один (да и то не целиком) матч — с командой Ирландии. Но характер у него —на зависть! Вацлав не знал, что такое волнение, и не упускал случая поволновать соперника. Отдельные журналисты не в меру раздували слухи о жесткости его действий и намекали на то, что «новичок поставлен для того, чтобы выключить из игры Дунай». Но Мигас не был новичком в буквальном смысле слова. Уж если говорить о новичках, то начать надо с Ладислава Петраша — напористого и «непредсказуемого» форварда с голевым чутьем, склонного сыграть (когда требуется) дерзко и ставить в .трудное положение защитников и вратаря соперников.

В том матче оба новичка сыграли как опытные мэтры. Марко наверняка вздыхал по этому поводу с облегчением. При счастливом исходе встречи он за проявленный риск удостоился бы похвал, в противном случае принял бы град упреков. Слухи о «ликвидаторской» миссии Мигаса в .отношении Дунай отпали сами по себе, когда венгерские футболисты вышли на поле: Дунай, хотя и приехал, в состав включен не был (еще дома повредил ахилловы сухожилия, и тренер решил не рисковать). Но если бы Дунай вышел на поле с незалеченной рукой и не смог доиграть до конца, все беды за это посыпались бы на... «пиротехника» (так называл Мигаса Квашняк), даже если бы «судьба» ни разу не свела «новобранца» с «ветераном» бок о бок.

Признаюсь, мне полегчало, когда я не увидел Дунай на поле. Мигас взял на себя «заботы» о Бене на подступах к нашей штрафной, остальным надлежало подстраховывать Вацлава. Игра же «распорядилась» так, что Мигас следовал за Бене по всему полю, препятствуя в приеме мяча после передач. Держал соперника жестко, но в пределах правил. За весь матч только раз допустил нарушение, хотя играл плотно, на корпус. Бене явно побаивался «опекуна» и не однажды уклонялся от непосредственного контакта. Так под знаком соперничества Мигаса и Бене проходил весь первый тайм. Симпатичный «Рыжик» (еще одно прозвище, данное Мигасу Квашняком) вышел из него с честью.

Матч вообще не складывался так однозначно, как могло показаться, если судить по результату. Обе команды начали осторожно, уделяя повышенное внимание обороне. Шла позиционная игра: соперники нащупывали слабые места, выжидали ошибки. Особенно странной такая тактика выглядела в отношении венгерской команды, многократно проверенный и оправдавший себя козырь которой — атака. Все же у футболистов ВНР были возможности отличиться и в атаке. И кто знает, как закончился бы матч, если бы эти возможности венгры не упустили. Для меня эта встреча сопряжена с приятными воспоминаниями: весь второй тайм я практически отдыхал. Просто стоял, наблюдал за игрой и, само собой, болел, испытывая радостное волнение. Тем не менее уже на 5-й минуте соперник мог забить: Бене со штрафного точно послал мяч в верхний угол (к счастью, тот самый, «под которым» стоял я). Другую половину ворот прикрывала «стенка». От «девятки» вратарю спасения нет, если он отвечает за всю площадь ворот. Прикрывая только половину этой площади, можно парировать удар в прыжке (при хорошей реакции, естественно). Я был рад, что мне это удалось. А вскоре, на 12-й минуте, по месту Дунай прошел Замбо. Справа в центр уже смещался Бене, освободившийся от опеки Мигаса (настоящего форварда можно стеречь по всему полю, но никогда нет гарантии, что он не вырвется из-под контроля в завершающей стадии атаки). Я, однако, разгадал замысел Замбо, вышел навстречу сопернику, а его сильный низкий мяч сумел перехватить на пути к Бене. Ассоциация малоприятная: именно так венгры забили нам первый гол в Праге. Помню, Квашняк меня похвалил и... снова начал гипнотизировать:

— Витя, сегодня ты не пропустишь. У меня такое предчувствие. Помни, разминал тебя — я!

Действительно, такие слова я слышал от него не всегда. А в Марселе именно он проводил со мной разминку. В газетах потом писали, что я в первой половине игры поддержал команду. Такие суждения мне не по душе (ведь поддержка команды — первейшая обязанность вратаря. Так чего же повторять в разных вариантах общеизвестное?!). Но я попотел и был рад, когда наши впереди начинали разыгрываться. Петраш все время искал борьбы, отлично перемещаясь и без мяча. Франта Веселы сновал по флангу и делал обманные движения. На 35-й минуте он хлестким ударом справа пробил... в перекладину, да так, что та зазвенела. Франта был близок к успеху. Я видел, как он схватился за голову. Надеялся, однако, что он не опустит руки.

Не опустил! Незадолго до конца первого тайма вышел к линии штрафной, отдал пас Адамецу и проскочил вперед, между защитниками. Адамец, выбрав нужный момент, прокинул мяч ему на ход. Франта уже завел ногу для удара, когда Келемен подсек его сзади. Веселы упал, причем так, как это умеет только он. Нарушение правил было налицо. Падение, которое не могло оставить равнодушным судью, как бы подчеркивало обоснованность приговора: одиннадцатиметровый! Пока венгры выражали недовольство, мяч на отметку установил Квашняк. Я знал: в пенальти он — специалист. Но этот момент может оказаться решающим: открыть нам дорогу в Мексику или отрезать. Не дрогнет ли опытный мастер в последний момент?

Пробил Андрей блестяще. Достаточно сильно, влево от вратаря, может быть, чуточку выше, чем предусмотрено «правилом надежности». И только неописуемая радость на его лице после того, как мяч затрепетал в сетке, свидетельствовала: «на все 100» и он не мог поручиться за исход ситуации.

После первого тайма мы вели — 1:0. Почин неплохой. Я знал, что пропуск гола незадолго до перерыва, даже с пенальти, может больно ударить по психике голкипера и отразиться на всей команде, а не только на непосредственных «виновниках» эпизода (то есть на допустившем нарушение и на вратаре). У венгров были трудности с назначением на пост голкипера. Вначале они заявили другого вратаря — Сентмихаи появился на поле неожиданно. Ему отдали предпочтение, очевидно, ввиду большего опыта, хладнокровия, несмотря на то что именно это качество он сильно утратил, выступая против нас в Праге. И все же со времен Дьюлы Грошича команда Венгрии не располагала столь высококлассным вратарем.

Но исход встречи был неясен. Во втором тайме вновь попытался добиться успеха Бене. Однако его накрепко сковал Мигас. На 10-й минуте Веселы вновь попал в перекладину (второй раз в одном матче!). Обычно нападающие гордятся попаданием в штангу или в перекладину как свидетельством их пристрелянности к воротам. На этот раз Франте предоставлялся верный случай подтвердить репутацию счастливого на голы. И он ее подтвердил, Правда, три минуты спустя: от передней линии штрафной послал сильный мяч низом в угол — и счет стал 2:0.

Только после этого гола венгры сломались. Уже не собрались с силами. Нам же стало удаваться все. Петраш отвлекал на себя двух защитников, создавая пространство слева для Йокла, а справа — для Веселы. Франтишек же так разыгрался, что успевал перемещаться и в центр и налево, добивался передач и от Квашняка. Не обращал внимание на то, что венгры, не зная, как его обезопасить без нарушения правил, не колеблясь, сбивали с ног. Создавалось впечатление, что Веселы сознательно идет на обострения. После каждого такого прохода он оказывался на земле. Но как только наши ставили мяч, чтобы пробить штрафной, вновь был в гуще событий, давал советы и выходил на свободное место, показывая готовность принять пас. И эта активность оправдалась.

Специалистом по штрафным был у нас Ёжка Адамец. Особую опасность для противника представляли его вывернутые удары левой ногой с правой стороны мяча — то, что хоккеисты называют броском «с неудобной руки». Я изучил их по матчам на первенство лиги, видел на тренировках «Дуклы» и сборной страны. Ёжка пробивал такие «штрафы» с точки, которую мы стали называть «адамецким пятачком». Бил по мячу сильно, но одновременно придавал ему вращение за счет того, что удар наносил в низкой точке, с небольшой подкруткой. «Фирменный» удар он тщательно отрабатывал. Мяч нередко уходил вверх, но Адамец до тех пор работал над снижением траектории полета, пока не добился удивительного эффекта: мяч перелетал «стенку», и казалось, что уходил через перекладину в части ворот, не закрытой вратарем. Но, пролетев «стенку», как бы круто менял направление движения. Если исполнение было точным, мяч «заваливался» под верхнюю штангу (в сетку ворот), словно зрелая груша. Вратарь обычно оставался недвижимым как вкопанный (либо полагаясь на «стенку», либо считая мяч слишком высоким). А когда ошибка выяснялась, предпринимать что-либо было поздно: к мячу голкипер не успевал.

Такое и удалось Адамецу на 20-й минуте матча со сборной Венгрии при счете 2:0. Я видел, к чему он готовился. Видел и то, что ни Сентмихаи, ни составлявшие «стенку» не догадываются, что их ждет. Хотелось крикнуть: «Осторожно!» (не мог подавить в себе инстинктивный порыв стража ворот). Будь я на месте Сентмихаи, призвал бы всех (и прежде всего себя) к максимальной бдительности. Но соперники, возможно, и не ждали удара с довольно острого угла. Мне казалось, что они выстраиваются в расчете на посыл мяча к дальней штанге, где стоял наготове Квашняк. Или Андрей ввел их в заблуждение какой-либо фразой? Не знаю: он об этом не рассказывал (а венгры тем более). Приняли удачный прострел Адамеца как новый удар судьбы. Больше себя ни в чем не упрекали и даже не искали причину промаха. Бедный Сентмихаи вообще не сдвинулся с места. Не хотелось в тот момент быть на его месте. Я знал, что этот гол — не его вина. Но вся Венгрия видела на экранах телевизоров, что он не сделал ни шага. Любой эпизод телевидение немного искажает уже самим углом съемки, но главное — приближающим трансфокатором, который действует, как телеобъектив в фотоаппарате. У публики есть возможность увидеть, когда вратаря переиграли. Она осуждает голкипера, если тот не сделает никакого усилия, пусть даже заранее обреченного. Только страж ворот, игроки поблизости и, возможно, несколько специалистов на трибуне распознают, был ли смысл напрягаться вообще. А бросаться за мячом только ради собственного алиби ниже достоинства голкипера. Может быть, Сентмихаи должен был это сделать, чтобы избежать роли козла отпущения (точнее — мальчика для битья) в странах, где особенно кипят страсти. Знал, что ждет его дома. Стоял в воротах как потерянный.

Настолько расстроился, что пропустил, наконец, и четвертый гол. Этот мяч уже явно на его совести. Блестящий техник Йокл, неудержимым обманным движением вышел на свободное место в пространство между боковой линией и левым углом поля. Все ждали, что он направится к воротам. Сентмихаи выбрал совершенно правильную позицию, расположившись против него и выйдя из ворот. Йокл, заметив это, «среагировал» (с большого расстояния) ударом, который я назвал бы наполовину озорством, наполовину дьявольщиной: техническим резаным, не слишком сильным, зато точным, от которого мяч, спланировав над Сентмихаи, опустился за ним в дальний угол ворот. Если бы вратарь вовремя разобрался в этом ударе, мог бы, с моей точки зрения, вернуться на позицию, в которой открывалась возможность парировать мяч в прыжке. Но Сентмихаи следил за полетом мяча как завороженный, покорившись судьбе, и свое нелепое положение воспринимал как каинову печать.

Так на 35-й минуте наш перевес стал более чем внушительным — 4:0. Это было больше того, на что мы могли даже позволить себе надеяться. И больше того, что могли выдержать соперники. Должен сказать: к их чести, они не скатились к грубости, диктуемой соображениями мести. Только сникли и стали играть неузнаваемо слабо. Но в этом не было ничего странного. Как и мы, ехали они за победой, исполненные решимости бороться за право продолжить выступления. А вместо этого — пропустили четыре безответных гола. Прекратили борьбу, собственно, после второго, когда лишились шансов. Два «очередных» мяча пропустили, можно сказать, «по инерции».

К сожалению, мы оказались в роли тех, кому до конца не по плечу груз борьбы, а точнее — приятная тяжесть радости победы. Речь, собственно, идет о Лацо Петраше. Не хочу его упрекать — ему самому потом было достаточно противно. Он проводил первый (для него своего рода исторический) матч за сборную. Держался превосходно, внес немалую лепту в общий успех. Смело боролся за мяч, таранил венгерскую оборону. Много ударов принял на себя, но... и сам в долгу не остался. Наступил момент, когда в нем шевельнулось ощущение того, что слишком много терпел и настало время «откликнуться». Незадолго до конца игры без всякой причины сбил Бене. Не опасно, как-то по детски, но уж очень заметно. Выбрал именно Бене, который весь матч провел исключительно корректно и отличался подлинной спортивностью. После игры, невзирая на далеко не радужное настроение, первым подошел нас поздравить.

Правила есть правила, и французский рефери Машен удалил Петраша с поля, поступив, в общем, правильно, хотя где-то, быть может, и чересчур строго. Это было пятно, омрачившее наш выигрыш. Но даже оно в ту минуту не могло уменьшить ликование в стане победителей. Все же мсье Машен на нас чуть-чуть рассердился. И в последнюю минуту встречи назначил пенальти за совершенно безобидный выход Пиварника на Носку. Я был в таком чудесном расположении духа, что вспомнил фразу Квашняка, произнесенную по случаю моих удачных действий еще при счете 0:0 (что, дескать, сегодня я не пропущу ни гола). Испытал даже некое злорадство: «Не получится так, как хотелось Квашняку». Пенальти — это почти гол, но пропустить его на последней минуте при счете 4:0 практически для команды ничего не значит. Невзирая но это, готовился, по обыкновению, сделать все, чтобы отстоять ворота. Показалось даже, что именно согласно этому квашняковскому прорицанию все обойдется.

Но прежде чем исход событий стал ясен, удалось заметить какое-то оживление на нашей скамейке: кто-то махал мне рукой. Марко курил сигарету за сигаретой, но не от волнения, а от радости, К воротам же спешил... Венцель. «Может быть, он знает пенальтиста и предчувствует, как лучше парировать мяч?» Как выяснилось, ничего подобного. За этим стояло одно: огромная радость сидящих .на скамейке запасных. Она проявляется ярче потому, что им не пришлось еще отдать игре собственные силы. Только судья зафиксировал одиннадцатиметровый, как Венцеля осенило:

— Я встану в ворота,— обратился он к Марко и, не дожидаясь ответа, снял тренировочный костюм.

Марко в ту минуту был настолько счастлив, что мог разрешить что угодно. Когда Шаня потом рассказывал мне об этом, в его словах звучали нотки извинения: замена ничем не диктовалась, кроме как нахлынувшим на Венцеля желанием и, вероятно, его подсознательным стремлением стать соучастником происходящего. У меня не было причины сердиться — я понимал коллегу. Французские болельщики расценили эту замену на последних секундах как остроумный ответ на преувеличенную строгость Машена, давшего пенальти. Ничего не меняло то обстоятельство, что усилия Венцеля оказались напрасными: окончательные цифры на табло — 4:1.

Последовали сердечные объятия. Не знаю, как мы добрались до раздевалки. Уже не помню, как туда попали несколько бутылок шампанского. Марко был с нами на дружеской ноге и выпил вместе со всеми: ведь мы находились во Франции. Помню лишь, как стреляли пробки, а вино пенилось не только на губах, но и на лицах и на футболках. С бутылкой в руке ко Мне вплотную приблизился смеющийся Андрей Квашняк (сам в тот момент как игристое вино):

— Витя, ну, что я тебе говорил? — прошептал мне на ухо.

Только в тот момент я подумал: замена на последней минуте гарантировала безупречность его прогноза.' Этот «прорицатель» снова изрек истину: я И в этом Матче отстоял ворота в неприкосновенности.

Вероятно, больше всех радовался этой победе Франтишек Веселы. Если пражский матч со сборной Венгрии можно было назвать игрой Квашняка, то этот наверняка — игрой Франты. Именно Веселы — автор или соавтор первых трех наших мячей: «сделал» пенальти, который Квашняк «превратил» в первый гол; сам забил второй; «заработал» штрафной, реализовав который Адамец провел третий мяч. Помимо этого Франта дважды угождал мячом в перекладину, открывался, разыгрывал мяч, обманывал соперника, постоянно задавал головоломки венгерским защитникам.

Поздравляла его вся команда, тем более что вместе с победой мы отпраздновали и его именины. Я имел на это особые основания: нас с этим человеком связывали долгие годы не просто приятельских отношений— настоящей дружбы, которая сохранилась и поныне. Мы подружились еще в «Дукле», куда пришли новичками (я — из Брно, Франтишек — из юношеской «Славии»). Обоим поначалу была уготована скамейка запасных. Правда, он отсиживал на ней меньше. Иногда тренер включал его даже в основной состав. В матчах лиги, правда, редко, поскольку на правом крыле стабильно выступал Гонза Брумовский. Но если в планы тренера входило использование лучших качеств и того и другого, он выпускал их рядом или ставил одного за другим. Уже в 1964 году Франтишек участвовал в четвертьфинале Кубка европейских чемпионов против «Боруссии» (Дортмунд). Брумовскому тогда помешала травма.

Во время поездок на матчи в другие города мы размещались в одном гостиничном номере, на скамейке сидели рядом. Соседствовали и наши шкафчики для одежды, а мы не разлучались и за пределами стадиона. Эта традиция сохранилась и впоследствии, когда нам доверили защищать цвета сборной. Не знаю почему, но нас тянуло друг к другу. Ведь мы разные по характеру. Возможно, именно это. Франтишек — как бы моя противоположность: веселый (в полном соответствии с фамилией), шутник, непосредственный, приятный в общении. Был помешан на современной ритмичной музыке: куда бы мы ни приезжали, спешил в местную дискотеку. Иногда и меня вытаскивал на концерты. Предметом его страсти служили также большие автомобили: он испытывал огромную радость, если удавалось посидеть за рулем какой-нибудь отжившей махины. Мне он представлялся большим ребенком, который вечно тянется к какой-нибудь игрушке. С ним было хорошо. Его поведение по-своему успокаивало. С трудом засыпаю перед важным матчем, а Франте такое неведомо: едва прикасается к постели, как уже слышно его ровное дыхание. Утром долго не сплю, рано просыпаюсь. Он же спит, пока не разбудишь. Его по-детски беззаботный сон как бы внушает мне: ничего не случится, все в порядке, ничего страшного быть не должно.

Нравилось мне и то, как Франтишек заботился о своих футбольных реквизитах. В «Дукле» бытует традиция: игроки сами следят за своими бутсами (в других клубах за это отвечает завхоз или кладовщик). Но Франта еще до прихода в «Дуклу» выработал привычку ухаживать за спортобувью самому. И сохранил ее до сегодняшнего дня: уносит обувь домой, после игры на мокрой траве набивает бумагой, мажет кремом, чистит. Строго следит и за футбольными трусами. Если нужно, примеряет несколько раз, пока не убедится, что сидят на нем как следует. Даже оказавшись на поле, нередко пробует резинку — не слишком ли туга. На газон выходит чистый и наглаженный, словно кукла из магазина (иначе будет чувствовать себя не в своей тарелке). Для него футбол остается чарующим праздником. Стоит начаться матчу, и Франта преображается. Футбол — самое большое увлечение в его жизни, и это нас роднит, хотя у каждого отношение к игре проявляется по-разному. Франта не создан для скамейки запасных. Затяжная подготовка, долгое вызревание и сложные тактические маневры — не для него. Предпочитает играть прямо сейчас, без всяких отлагательств, уходить с мячом к воротам и забивать. Играть и выигрывать. Поэтому не выдержал в «Дукле», хотя его звездный час и в нашем клубе рано или поздно пробил бы непременно. Не возражал против перехода в «Славию», выступавшую тогда во второй лиге. Первоначально «Славия» «попросила» его «на время» у «Дуклы», но заиграл он в новом клубе так, что «Славия» без него обходиться уже не смогла. Удачно выступал за нее по меньшей мере десять лет и вырос до игрока национальной сборной, в форме которой сыграл серию великолепных матчей. Не только тот, памятный, против венгров в Марселе. В мае 1971 года его гол за несколько минут до конца состязания обеспечил нам победу над сборной Румынии в Братиславе.

Не всегда играл он ровно. Но и в тех матчах, когда игра не клеилась, доставлял много неприятностей обороне и голкиперу соперников. Знаю это по собственному опыту. Не только нас, но и остальных соперников «Славии» по лиге всегда волновал в первую очередь вопрос: будет ли играть Веселы? Если он по какой-то причине отсутствовал, мы выходили на поле со спокойным сердцем. Когда тренер заменял его в ходе встречи свежим игроком, мы с облегчением вздыхали.

Его отличала способность развивать необычно высокую стартовую скорость при выходах на мяч. В совершенстве владел Франта амплуа правого крайнего. Но мог сыграть и по всему фронту атаки, широко маневрировать в зоне нападения. Ему это особенно удавалось, когда его команда оборонилась, «оставляя» большее пространство, чтобы открыться. И хотя соперники в большинстве случаев приставляли к нему персонального сторожа, умел ловко притаиться. А получив быструю передачу на выход, он объявлялся там, где его никто не ждал. Забивал поэтому немало и на полях соперника, часто на последних минутах, когда сказывалась усталость и опекуны снижали бдительность. В результате добывал команде немало «нежданных» (порой решающих) очков.

Умеет отлично сыграть в пас и навесить, а при случае и завершить комбинацию. Специалистам по игре головой действовать рядом с ним было одно удовольствие. Однажды после его подачи я пропустил мяч, посланный головой с такой силой, что даже не увидел, как он очутился в воротах. И, конечно, произошло это на последних секундах матча, а гол тот обернулся поражением — 1:2. Лучше всего Веселы играл в присутствии тех партнеров, которые хорошо знали «запросы» и умели передавать мяч на ход как раз в тот момент, когда Франтишек делал рывок, позволявший выигрывать у защитников сразу несколько метров. В этом случае бил хлестко, с коротким замахом.

Удары правой наносил безупречно, левой бил хуже (но иногда и с левой получалось здорово).

Его слабое место — игра головой: не вышел ростом. Беки, которых приставляли к нему, в большинстве случаев были на голову выше. Но Франтишек омрачал им жизнь подвижностью, ловкостью, мобильностью. Не создавалось впечатление, что он их боялся, хотя и предпочитал в чересчур тесный контакт не входить. Как только он попадал в столь желанную для него штрафную, гол или пенальти уже витали. У ворот противника чувствует себя как рыба в воде, играет вертко и быстро, обладает голевым чутьем. Защитнику часто не остается ничего иного, как уложить его. Но Франтишек умеет компенсировать недостаток — маленький рост — тем, что ловко изображает пострадавшего. На это жаловались все защитники, выступавшие против него. Не хочу сказать, что против него не играли жестче, чем положено, и не допускали фолов, когда Франта начинал плести узоры. Ему досталось порядком, но и бекам наверняка не меньше. Никогда не знали они в играх с участием Веселы, когда и за что раздастся свисток арбитра. Жаловались: порой до него едва дотронешься, а он уже падает и не поднимается. А иногда вообще не касаешься — и все равно он на земле.

Пожалуй, ни один футболист лиги не становился причиной стольких наказаний, скольких «удостоен» Веселы. Бесспорно, Франтишек «лидировал» по числу назначенных «по его милости» штрафных и пенальти. Как он этого добивается, никто не знает. Одно время так «прославился» этим, что многие судьи специально следили, пытаясь разобраться, атакован ли он неправильно или сам сыграл сомнительно — сунулся куда не следует, в расчете на штрафной. Впрочем, он выглядел пострадавшим во всех спорных случаях. Когда команда играла на выезде, судьям удавалось выявить истину, но на «Славии» на арбитров могли обрушиться возмущенные трибуны. Судьи, которые его не знали (это случалось главным образом во время международных состязаний), чаще всего брали его под защиту. Психологически это в известной мере оправданно, поскольку того, кто пониже, всегда легче представить в роли жертвы..Нет сомнения: Франтишек умеет выйти (и, конечно же, выходит) на такую позицию, где в любой момент могут быть нарушены правила, лезет в гущу событий, а когда нужно, сгущает краски. У него это в крови. Всякие подозрения на этот счет решительно отметает, а за те двенадцать лет, которые играет в командах мастеров, в его адрес допущены (по его же словам) «страшные жестокости». Впрочем, без единой серьезной травмы.

Его проделки я испытал на себе: и меня арбитр наказал — в 1975 году на «Страгове» — одиннадцатиметровым (всего второй случай в моей вратарской биографии) за то, что я атаковал Франту. Веселы был в том матче в ударе, водил за нос буквально всю нашу защиту и немного «позволял себе» — работал локтями, теснил противника, иногда отпихивал кого-то (а наши крепыши-защитники не любят такого обращения). Но ему «вольности» сходили с рук. Развязка наступила незадолго до конца первого тайма. Обойдя по правому флангу все препятствия, Франтишек проник в мою штрафную. Там столкнулся с одним из защитников. Упали оба, но проворный Франта тут же вскочил и устремился за мячом. Грозил выход один на один, хотя Веселы и находился под слишком острым углом. Я должен был выйти на перехват. Бросился к мячу, но и Франта — тоже (как сумасшедший). В спешке мне достать мяч не удалось. Могу поручиться: ногу соперника даже не задел. Вижу, как он картинно падает и держится за ногу. Из глубины поля прибегает арбитр и указывает на одиннадцатиметровую отметку. Оспаривать решения судьи привычки не имею, но на этот раз не удержался. Сказал, имея в виду не только этот случай, но и все предыдущие фолы, засчитанные нам из-за Франты:

— Ну, сколько можно спускать ему с рук...

— Очевидный фол! — парировал судья.

Даже мои знакомые, видевшие наше столкновение с первых рядов трибуны, искренне верили в то, что я задел ногу Франты. И в самом деле так казалось (я убедился в этом, просматривая видеозапись). Только замедленный показ и фиксация отдельных кадров подтвердили то, в чем я был «гранитно» убежден: я не только не снес Франту, но даже не коснулся его. Франтишек, однако, настолько уверовал в свою правоту, что и по прошествии значительного времени продолжал упорствовать:

— Двух мнений быть не может: ты меня сбил!

В перерыве наши защитники договорились, что, если судья не станет на их сторону, будут помогать себе сами. Уже в ближайшем эпизоде во втором тайме один из них (думаю, Кайя Дворжак), атакуя Франту, вложил в движение больше силы, чем было необходимо. Неспортивно. В ответ на бесспорную неспортивность Франта, прихрамывая, покинул поле. Но уже на следующей неделе снова появился на газоне и как ни в чем не бывало... проделывал старые фокусы в отношении новых соперников. Думаю, «побег» с поля брани (тем более — с явным оттенком симуляции) — поступок тоже не из разряда спортивных.

Когда у Франты все шло как по маслу, он мог вконец запутать всю оборону противника и даже в одиночестве «сделать» встречу. Погружается в состояние какого-то транса, ничего не видит, не слышит, не обращает внимание на опасность, безотчетно рвется вперед. Каждую встречу, в которой участвует, переживает темпераментно (я бы сказал— страстно). Дает советы и выговаривает партнерам, требует паса и раздражается, когда его нет. Умудрялся вывести из себя даже тихого, спокойного Беду Тесаржа — товарища и зятя (Тесарж женился на его сестре. Ладят друг с другом, но в матчах порой допускают перебранки, словно чужие).

Во время матча Франта поблажек не делает никому. Когда мы выходили на поле как противники (он — форвард, я — вратарь), он о дружбе словно бы и не знал. Перед собой видел только соперника, над которым надо взять верх: не обращал на меня никакого внимания, ни под каким предлогом не вступал в разговоры. Не сделал ни одного язвительного замечания, не вытворял никаких шалостей (как это делал, скажем, Квашняк), хотя подходящие минуты для этого были (когда, например, игра приостанавливалась). Смотрел на меня как на чужого. Точнее, не на меня, а сквозь меня. Даже если поражал мои ворота. Тогда он вскидывал руки и ликовал вместе с товарищами по команде.

Много голов мне он не забил (видимо, я был для него трудным соперником. А может быть, просто мне везло). Однажды мы едва не отспорили гол, забитый Франтой. В то время «Славия» уже не первый сезон боролась за удержание в лиге и мячи в матче с нами нужны ей были позарез. При счете 1:1 в свалке у ворот в непосредственной близости от меня объявился Веселы и пробил в угол. Меня закрывали, и в момент удара я его не видел. Мяч влетел в ворота, но его не задержала сетка: в ней зияло отверстие, через которое мяч пролетел, не снижая скорости. На лице судьи — растерянность: наверняка толком не видел, что произошло. Вошел мяч в ворота или нет? В ту минуту Франта единственный раз за все время выступлений «обнаружил» свое знакомство со мной. Правда, снова не произнес ни единого слова — только приблизился и посмотрел на меня глазами, в которых сквозили надежда на признание успеха и (одновременно) угроза последствий для меня, если я его разочарую. Я решил не затягивать выяснение обстоятельств и упростил процедуру: поднял руку и подтвердил судье, что мяч был в сетке. Не исключаю, что сделал это ради Франты. Пожалуй, не засчитай арбитр этот гол — не вынес бы Веселы такую несправедливость: разругался бы со мной. А наговоры его в мой адрес («по дружбе») иногда имели место.

Я с удовольствием езжу на дачу в Ржичаны, недалеко от Пацова, где раскинулись владения Петерки — хозяина ресторана, большого почитателя пражской «Славии». Иногда он привозит к себе из Праги Франту. И хотя это не следует принимать всерьез, бывает, что мы с Франтой выступаем на положении гостей в товарищеском матче с местной командой. От приглашений Веселы никогда не отказывается: в субботу участвует в матче чемпионата лиги в Жилине, на следующее утро отправляется в Прагу, а до обеда гоняет мяч уже на гусином лужке в Ржичанах.

Но как играет: не бережет ноги, носится без устали, обводит соперников и «долбит» по воротам. Играет от души. Как и в любом другом матче, кричит на партнеров — требует точных передач и выговаривает им, когда те запаздывают с пасом. Вижу, как кое-кто из них, уже в годах, теряется и не знает, как себя держать. Я замечаю:

— Не дури!.. Они же любители, играют просто в свое удовольствие...

— Ну ладно, ладно, — отвечает Франта, отдышавшись.— Но если уж играют, должны давать пас так, как я им говорю, иначе все без толку!

Наградой за участие в таких матчах ему служит каравай деревенского хлеба, который Франтишек как редкое сокровище увозит в Прагу.

После нашей победы над сборной Венгрии футбольной общественностью овладела эйфория. Завоевание путевки на финал первенства мира в Мексику действительно можно расценить как большой успех. Но так уж у нас повелось, что и при удачах, и в дни поражений мы теряем голову и не способны рассуждать трезво: либо возносимся до небес, либо клянем себя на чем свет стоит.

А после завоевания путевки в Мексику нам намекали даже на возможность коронации как чемпионов мира. На эту мысль проще всего наводила аналогия с Чили, озарявшая нас блеском тогдашних серебряных наград. Как и наши «чилийские» предшественники, мы победили в группе лишь после третьего, решающего, матча. Тогда — оттеснив сборную Шотландии, сейчас — венгерскую команду. Мы еще не залечили травмы после тяжелых, волнующих поединков со сборной Венгрии, а уже оказались едва ли не в роли фаворитов, от которых ждут по крайней мере повторения успеха-62. Заметьте: за океан их провожали со скептическим (если не сказать насмешливым) настроением. Мы об этом хорошо помнили. Из «того» состава остался лишь Квашняк. В Мексике ему как раз исполнилось 34. Завершая карьеру, Андрей выступал как профессионал в Бельгии, но клуб, за который он играл, отпустил его на мировое первенство, доставив большую радость. Щедрость хозяев клуба поразила Квашняка. В Мексике он говорил, что все время должен щипать себя за лицо, чтобы поверить, что это не сон: он здесь, второй раз на чемпионате мира! Ранее из наших такое удалось только Масопусту и Поплухару. Новак и Плускал, однако, играли на трех мировых первенствах, причем все четверо — по разу в финале!

Когда участники первенства в Мексике проводили жеребьевку, у нас была зимняя пауза. Мы с женой уехали в Моравию (в Рогатку, к Голечекам). Маленького Иво, который у нас родился в августе 1968-го, оставили в Праге у бабушки. Со Зденеком Голечеком я играл за брненский дубль. Вместе мы изъездили, наверное, все города и поселки Южной Моравии. Но еще больше я сдружился с его братом Ежкой. Почти каждый сезон мы ездили к нему закалывать поросенка (кстати, и винный погребок у них отменный). В вечер жеребьевки немного засиделись, и я погрешил против собственного веса, за которым неукоснительно следил. Принцип строгого воздержания от спиртного также был нарушен. Утром спал дольше обычного. Разбудила жена. Слушала радио и прибежала ко мне из кухни:

— В вашей группе — Бразилия, Англия и Румыния!..

В первый момент я даже не поверил. Подумал, что она шутит. Но охватило такое волнение, словно уже сейчас предстояло выходить против них на поле. Это было тяжелое пробуждение, и это была горькая правда. Мы с ёжкой быстро сообразили, что мы, возможно, попали в «самую плохую» группу: Англия — нынешний чемпион мира; бразильцы — экс-чемпионы (двукратные), четыре года жившие с ощущением несправедливости того, что в Англии их лишили титула обманным путем, и жаждавшие «мести», то есть завоевания «Золотой богини» в третий раз (а значит, навечно). Это означало бы подтверждение доминирующей роли южноамериканцев в мировом футболе. Оставаясь в пижамах, мы стали делать подсчеты с карандашом в руках. Но с какого конца ни начинали, выходило одно и то же: из этой — самой трудной — группы выйти в следующий круг можно только чудом. Худшего нельзя было себе и представить! А лучше всего в тот момент было снова броситься в постель и укрыться с головой.

В таком же настроении пребывали и остальные игроки. Но мы приступили к тренировкам, а Марко постарался настроить нас на боевой лад. С результатами жеребьевки понемногу свыклись. Постепенно у нас укреплялось понимание того, что футбол в конечном счете лишь игра, круглый мяч одинаков для всех и заранее никому не гарантируется ни победа, ни поражение. Разве в Чили-62 у наших не были соперниками по группе бразильцы и испанцы, которые котировались гораздо выше да и сами были уверены, что без особых усилий закроют нам дальнейший «путь наверх»? В первом матче — с бразильцами — мы сделали «полноценную» ничью — 0:0. Окрыленные почетным для нас исходом этой игры, трудно, но красиво обыграли сборную Испании (1:0). В следующий этап розыгрыша вышли независимо от результата третьего матча — с командой Мексики (который, кстати, проиграли — 1:3). Испания блистала в те годы в клубном футболе (их «Реал» был вне конкуренции на клубном европейском уровне), но национальная сборная напоминала лишь бледную копию тех, кто защищал цвета клубов. Можно ли было то же сказать о сборной Англии— страны, футбол которой, подобно испанскому, подчинялся правилам профессионализма? Вероятно, раньше так и было: интересы богатых клубов брали верх над интересами сборной. Англия дала миру футбол и долго считала, что останется на этом фронте вне конкуренции. Но с определенного времени (по крайней мере от чемпионата мира 1966 года) родоначальники футбола нацелились на то, чтобы доказать свое превосходство в международном масштабе (и не в последнюю очередь— на первенстве мира). Титул первой команды Земли они будут отстаивать изо всех сил уже хотя бы из тех соображений, чтобы поставить на место скептиков, утверждавших, что звание победителя чемпионата мира в 1966 году было получено нечестно или по крайней мере незаслуженно.

Мы искали для себя хоть какие-нибудь шансы, но слабых мест в английской крепости не нашли. Тем с большей затаенной надеждой смотрели на сборную Бразилии, в матче с которой наши так удачно дебютировали в Чили восемь лет назад. И в Мексике она — наш первый противник. В Англии бразильцы не сумели подняться на уровень современного футбола, уехали оттуда, не добившись успеха и с чувством обиды. В четырехлетие до очередного чемпионата убедительной игры не показали (скорее, наоборот). В товарищеском матче в Братиславе в июне 1968 года нам удалось победить их — 3:2 (все три «наших» гола забил Ёжка Адамец). Правда, гости играли без Пеле, и не зря говорят, что без него играет только полкоманды. Но, по сведениям футбольных экспертов, Пеле, уже прошел пик формы, На известном «Турнире шестиугольника» в Сантьяго Пеле, как утверждают, играл за свой «Сантос» настолько слабо, что дважды вызывал свист болельщиков. Говорят, утратил скорость, думает больше о сохранности своих ног и о процветании своих доходных предприятий, чем о спортивной форме и о футболе вообще, на котором якобы все равно ставит крест. Это могли быть в равной мере и правда, и умышленный камуфляж (подготовку бразильцы умело окружили «дымовой завесой». Давали просочиться только негативным — можно сказать, трагическим — новостям: дескать, Тостао после операции глаза плохо видит, а Гереон после повторных травм и врачебного вмешательства едва передвигает ноги по полю. Кроме всего прочего, перед самым чемпионатом поменяли тренера, чему предшествовали публичные дебаты о серьезных неполадках в отечественном футболе). Создавалось впечатление, что слухи о переживаемых футболом Бразилии трудностях верны.

Мы уже в какой-то степени смирились с неудачной жеребьевкой. Более того, в свете упомянутых и других известий не расценивали свое положение как абсолютно безвыходное. Тренировались в соответствии с планом и не исключали, что в группе можем выступить успешно. Румынской сборной не опасались (сумели взять над ней верх в отборочных играх на первенство Европы, где нас позднее оставила за бортом команда Португалии). И хотя с учетом последующих результатов это может показаться неправдоподобным, вынашивали тайные планы в отношении Бразилии — мечтали о том, как минуем «бразильский барьер» и выйдем в следующий этап соревнований.

До вылета в Мексику обыграли сборные Австрии — 3:1, Люксембурга — 1:0 и Норвегии — 2:0. Особой нужды в этих матчах («чтобы сыграться», как об этом говорилось официально) у нас не было. Мы должны были их сыграть, чтобы в Мексике смог выступить Лацо Петраш (за удаление в Марселе он был дисквалифицирован на три международные встречи), и вот наши дипломаты от футбола в срочном порядке «раздобыли» соперников, готовых выставить против нас национальные сборные. В противном случае мы, конечно, выбрали бы в качестве спарринг-партнеров более сильные клубные команды.

В Мексику добрались через Люксембург, Осло, Амстердам и Нью-Йорк. Из столицы страны направились в Гвадалахару — место матчей нашей группы. Прилетели уставшими, но по-прежнему оптимистами. Такого исключительного гостеприимства мексиканцев, пожалуй, не ожидали. Но когда немного окунулись в атмосферу чемпионата, кое-что бросилось в глаза, и в прогнозы и расчеты пришлось внести кое-какие поправки.

Как говорят у нас, после битвы каждый — генерал. Но все мы (или по крайней мере наши «генералы») уже теперь должны были обратить внимание на то, что характерная черта мексиканского чемпионата — ярко выраженные антиевропейские настроения. Точнее говоря, антианглийские (однако за мнимые грехи сборной Англии на мировом чемпионате 1966 года в той или иной мере расплачивались все европейские команды). Здесь возобладал южноамериканский патриотизм, который — в силу своего темперамента — имеет заметную тенденцию к необъективности: англичан принимали как незваных гостей, как могильщиков зрелищного футбола, как уповающих на голую силу и даже... едва ли не как уголовников. Такую атмосферу подогревало и дело о краже, якобы совершенной Муром. И хотя бессмысленное обвинение в похищении драгоценностей было с него снято, роль свою оно сыграло. Когда англичане вышли на первую встречу в группе — против команды Румынии, трибуны дружно засвистели. Накануне матча Англия — Бразилия южноамериканские болельщики всю ночь кружили на машинах вокруг отеля «Хилтон», где остановились англичане, без устали нажимая на клаксоны и гудки с целью не дать спортсменам заснуть. Мы такой неспортивной обструкции не подверглись, но догадывались, что южноамериканские команды будут выступать здесь как на собственном поле. Применительно к нам речь шла о бразильцах — главном козыре южноамериканского лагеря.

Но это мы пережили. Куда больше нас волновали свои проблемы. Наибольшие неприятности доставляла непривычная высота над уровнем моря. Кое-кто из наших уже играл в таких условиях, но не больше раза, когда приезжали туда на день, на два. Иное дело — более длительное пребывание: к высокогорью привыкаешь медленно и с трудом. Жили в спокойной, в целом приятной обстановке в мотеле «Малибу» за городом. Тренировки облегченного типа имели возможность проводить на траве близ дома. Долгая дорога и семичасовая разница во времени сделали свое дело: практически никому не удавалось засыпать в положенное время. Лишь спустя три дня мы обрели способность тренироваться в полном объеме.

Потом дали себя знать другие затруднения, которые тоже выводили из равновесия. Оказалось, что мяч в местных условиях, где воздух более разрежен, летит непривычно быстро. Дабы обеспечить точность передач, приходилось бить по мячу менее сильно. Сбивала с толку и траектория падения мяча (мы с трудом выбирали момент для прыжка). Все время казалось, что мяч опускается за нашими спинами. На меня это обстоятельство действовало удручающе, ибо удары получались сильнее обычных. Мяч летел с бешеной скоростью. Заметил, что практически бессилен против ударов просто из пределов штрафной, хотя всегда такие мячи ловил достаточно уверенно, если только они не попадали «в самую точку». Ко всему прочему, после нескольких ускорений (а мы, вратари, — после нескольких выходов подряд) долго не могли отдышаться: не хватало кислорода. И хотя физически каждый из нас был подготовлен хорошо, все же наступал момент, когда мы вдруг превращались в немощные создания.

Аналогичные трудности испытывали все или почти все. Но другим удалось к ним лучше приспособиться. Англичане прибыли значительно раньше нас и провели в условиях высокогорья ряд тренировочных матчей. Бразильцы поселились в полной изоляции на еще большей (по сравнению с той, на какой лежит Гвадалахара) высоте над уровнем моря. Расположились в горной индейской деревушке и приезжали только на соревнования, попадая, собственно, в более легкие условия. Мы постепенно привыкали и с каждым новым днем испытывали затруднений все меньше. И все же нельзя было назвать условия нормальными. Вероятно, поэтому, опасаясь нервной перегрузки и переутомления, мы не сыграли ни одной тренировочной встречи. Возможно, так было вернее на первых порах. Но позднее, когда мы окрепли, это обернулось большой ошибкой (может быть, самой крупной). Мы не выяснили, как влияет на нас матч в данной окружающей среде, в условиях сильной жары. Самая совершенная тренировка не может стопроцентно заменить настоящую игру: только в игре каждому удается выяснить круг своих возможностей. Найти подходящего спарринг-партнера в тот момент было непросто. В конце концов мы могли бы сыграть тренировочную встречу с участником первенства мексиканской лиги — командой «Оро». В качестве гонорара нам предложили три тысячи долларов (сумма, по мнению нашего начальства, незначительная). Я же считаю, что имело смысл играть даже бесплатно: каждый член команды очень хотел провести предварительную встречу. Мы настаивали на игре, но... переубедить начальство оказалось усилием напрасным.

Нас успокаивали. Убеждали, что со временем все трудности «уйдут сами собой», и заботились о нашем хорошем настроении. Тренировки были непродолжительными, но насыщенными. По времени они совпадали с проведением матчей. Мы ощущали после них усталость, но уже не такую, как раньше. Кое-кто из игроков почувствовал себя полностью акклиматизировавшимся, а Мигас даже потребовал увеличить нагрузку. Ужасное впечатление производил на тренировке Петраш: после нескольких рывков едва дышал. Зато, когда начались матчи, вероятно, достиг наилучшей (по сравнению с другими) формы. Для многих это стало загадкой, но полагаю, что здесь сыграл (и не последнюю роль) волевой фактор. Даже по игре англичан, куда лучше приспособившихся к местным условиям, было заметно, во что им обходилась акклиматизация: они буквально стискивали зубы, напрягая остатки сил.

Как бы там ни было, мы с нетерпением ждали дебюта — матча с бразильцами. Пребывали в отличном настроении. Волнение улеглось. Но даже самые опытные из нас не учли того обстоятельства, что соперники будут, в сущности, играть на своем поле. Мы были в курсе всех затруднений, которые испытывали бразильцы, но не располагали никакими сведениями ни об их морально-волевом настрое, ни о высокой степени готовности, ни о стремлении не упустить предоставленный шанс. Например, Пеле приехал на последний. Для себя чемпионат мира и, естественно, был полон решимости подтвердить репутацию футбольного короля. Конечно, опыт подсказывал мне, как неудобна игра бразильцев для вратаря. Помнились их головоломные финты и виртуозные фокусы с мячом. Но я закрывал на это глаза, будучи убежден, что здесь бразильцы ничего особенного не покажут.

Хорошо помню: поддался общему настроению. В письме, отправленном домой, убеждал (не столько, может, адресата, сколько себя), что сможем выстоять в матче с бразильцами, если ничто не помешает. Это письмо храню до сих пор — как память и как напоминание.

Начало игры ничего хорошего нам не предвещало. Бразильцы не церемонились, как восемь лет назад в Чили, когда их во встрече с нами устраивал даже ничейный результат. Здесь, в Мексике, уже с первых минут они боролись за победу. Породив антибританские настроения, южноамериканцы были далеки от недооценки соперника и предсказывать исход матча с англичанами смелость на себя не брали. Для выхода из группы в следующий этап соревнований им предстояло обыграть и нас, и румын. Вот почему они взяли курс на выигрыш с первой же минуты встречи.

Уже на 5-й минуте передо мной оказался совершенно свободный Пеле. Словно с неба свалился. Без всяких видимых усилий. Принял передачу приблизительно в трех метрах от ворот. Я же к мячу не успел. К счастью, ему не удалось пробить так, как хотелось,— пас не отличался точностью. Стадион загудел: мяч прошел выше. И тут же бразильцы завертели карусель. Голова пошла кругом — куда бросаться, куда смотреть?.. Повторялась «Маракана»-66, где я дебютировал против чемпионов мира как голкипер сборной. За прошедшие годы удалось набраться опыта, но ощущения тех дней вновь ожили во мне. Видел, что придется несладко, однако нос не вешал,— наоборот, постарался собраться. Напрягся, словно пружина.

Потом настал и наш черед (точнее — черед Петраша). Уже на 8-й минуте Лацо показал, что легко ориентируется в штрафной соперника и действует смело, раскованно. В этом эпизоде он сместился к боковой и пошел на ворота. Для защиты сборной Бразилии прозвучал сигнал тревоги. Даже повод для паники. За нашим форвардом «увязались» по меньшей мере трое, но Петраш пробил в нужный момент. И хотя наносил удар под неудобным углом, мяч прошел впритирку с воротами Феликса. Кончилось тем, что Лацо упал на колени и схватился за голову: при условии частички спортивного счастья мог быть эффектный гол. Награда за огорчение пришла через четыре минуты. Петраш принял прекрасный пас на острие атаки, не доходя метров десяти до штрафной. Описав большую петлю, обошел опытного стоппера Брита, явно не ожидавшего такой «дерзости», и выскочил навстречу мячу, чтобы опередить выбегавшего Феликса. Оказался у мяча чуть раньше и, не раздумывая, с ходу пробил. Мяч влетел в верхнюю «девятку»! Лацо остался лежать с поднятыми руками. Все наши бросились к нему, поздравляя и друг друга. Только я не мог подбежать к остальным. Но и меня охватила не меньшая радость: выплескивая ее, я прыгал в своей штрафной, и мне вовсе не мешало то, что с лица катился пот, как на пляже.

Гол не смутил бразильцев. Они продолжали карусель, перемежая короткие передачи длинными, делая неожиданные выпады и финты. Они шли в контратаку, и у наших ворот сгущались тучи. Трудно было сказать, кого из нападающих выведут на завершающие удары, кто будет автором концовок. Маневренную игру вблизи ворот вели прежде всего Пеле и Тостао. В центр с правого края одним духом врывался Жаир. От средней линии успевали выйти на правый фланг Ривелино и Гереон, а часто и Клодоальдо (каждый из них — опытный снайпер). Наша защита сдерживала натиск, напрягая все силы. На 21-й минуте мне показалось, что бразильцы маневрируют перед нашей штрафной не только в поисках бреши в обороне соперников, но и в надежде спровоцировать штрафной. И действительно, стоило Мигасу вступить в единоборство с Пеле, как король футбола оказался на земле. Где-то здесь нарушение, конечно, было, но Пеле явно сгустил краски. А чтобы никто не сомневался, что он — пострадавший, вставать не торопился.

Мяч для исполнения штрафного устанавливал Пеле. С другой стороны к удару готовился Ривелино. Пробить могли оба, а занимали они противоположные позиции, разбежавшись с которых можно было направить мяч как в один угол ворот, так и в другой. Но это еще полбеды — такой способ мне в принципе знаком. Нельзя было угадать, конечно, кто из них пробьет — Ривелино или Пеле (оба знали свое дело как нельзя лучше и забивали со штрафных уже на этом первенстве). Но если перед воротами надежная «стенка» (а я ее построил), голкиперу достаточно внимательно смотреть, кто из двоих разбегается, чтобы отвлечь внимание, а кто — действительно для удара. И реагировать следует на второго, а не на того, кто лишь имитирует удар.

Здесь, однако, как выяснилось вскоре, заключалась хитрость: готовившаяся комбинация не была для меня сюрпризом, однако сработала одна из новинок, которую южноамериканцы заготовили к чемпионату. На мне ее опробовали. Их последующие соперники уже имели возможность внимательно изучить хитрость и придумать, как отвести угрозу. Не просто, но можно на каждый хитрый ход подготовить противоядие. Это один из футбольных законов.

Только в ту минуту мы не знали, «о чем идет речь». Главное, на чем базируется и чем опасна бразильская ловушка, в том, что ставится задача помешать голкиперу видеть бьющего. Я собирался среагировать на «нужного», а не на подставного снайпера — либо на Пеле, либо на Ривелино. Разбегались они одновременно, но, когда приблизились к мячу, я... не увидел ни первого ни второго. В решающий момент передо мной замельтешили по крайней мере три или четыре других соперника — стоящих рядом с нашей «стенкой», в секторе между мною и мячом, то есть в направлении части ворот, закрытой не «стенкой», а мною. Едва начав движение, они увлекли и наших, державших их под прицелом на случай розыгрыша мяча. Позднее я убедился, что бразильцы пришли в движение не затем, чтобы открыться, а затем, чтобы закрыть мне видимость. Повернувшись ко мне спинами, они исполняли нечто вроде своей неповторимой самбы, неотрывно глядя на мяч и на бьющего, которого от меня закрывали. А наши, приставленные к ним, невольно помогали противнику. Я почувствовал: дело плохо. В момент, когда мне положено видеть исполняющего удар, передо мной висел живой, колыхавшийся занавес. Напрасно я пытался, прыгая с места на место, найти позицию, с которой смог бы увидеть мяч (пускай, за частоколом ног). В отчаянии крикнул: «Не вижу мяча!», но тут же увидел его... в сетке.

В момент удара мелькающие перед глазами соперники падают или каким-то образом отскакивают от мяча. Бьющий целится не в ворота, а в кого-то из своих. Тот увертывается, и если бьющий точен, а удар силен, то мяч летит, никого не задевая, прямо в сетку. Страж ворот полностью выключен, лишен возможности вступить в игру, Именно это и случилось: исполнитель штрафного (Ривелино) пробил, что называется, от души, а беспомощным стражем ворот стал я.

Бразильцы обнимали друг друга, а мне оставалось только смириться со случившимся, Я тотчас понял, что стал жертвой некоей новинки. Видеозапись мой вывод подтвердила — мексиканское телевидение этот гол показывало специально еще несколько раз в замедленном изображении и с разных углов не только в рамках прямого репортажа, но и в новостях и в перерывах между другими программами. Специалисты могли увидеть все как следует, запомнить, зарисовать, записать. Но в горячке схватки мне не могло служить утешением то, что выяснилось позже,—моя непричастность к забитому голу: мяч проскочил в ту половину ворот, которую в случае штрафного обязан защищать я, а не «стенка», Я не среагировал на удар, а «заметил» его лишь тогда, когда мяч затрепетал в сетке. Сознавать такое не очень-то приятно, хотя никто из товарищей меня не упрекал. Позднее, «расшифровав» этот финт, мы изменили тактику: мои партнеры не давали мельтешившему сопернику увлечь их за собой, а я выбирал позицию — хотя и не самую выгодную, но такую, которая гарантировала видимость мяча. Лучше стать в метре от положенного места или даже у штанги, но зато видеть мяч, разбег и удар соперника.— Вот вам и противоядие против такого коварного маневра!

Были, впрочем, у бразильцев и персонально у Пеле и другие сюрпризы. Пришлось и это испытать, только чуть позже — незадолго до конца первого тайма. Пеле принял пас у центра поля, еще на своей половине. Находился с мячом в центральном круге — не менее чем в пятидесяти метрах от моих ворот. Убрал мяч под себя, посмотрел по сторонам и скорее назад, чем вперед, как бы в поисках свободного партнера. Очевидно, уголком глаза скользнул и по мне, но так, что я этого не заметил (говорю с уверенностью, так как внимательно наблюдал за «черной жемчужиной»). Затем без всякой подготовки нанес хлесткий резаный удар. Мяч, ко всеобщему ужасу в наших рядах, полетел по дуге к моим воротам. Никто из партнеров Пеле туда не выходил, но и ни одного нашего защитника не было. Там находился только я. И потому точно знаю: Пеле, посылая тот мяч, не посмотрел ни на меня, ни на мои ворота. Глядел в другую сторону. Хотел меня обмануть и пробил наугад. Моментально отдать себе отчет в происшедшем я не сумел. Оценив ситуацию, не на шутку испугался: а ведь мяч летит в ворота. В ту минуту я находился на значительном удалении от ворот — где-то между границами вратарской и штрафной (скорее ближе к передней линии штрафной). Я часто так поступаю — чтобы в случае неожиданного длинного паса на свободный участок поля быть ближе к мячу, успеть выбежать и выбить его подальше. Теперь же предстояло вернуться на свое место. Сделав несколько прыжков назад, я посмотрел на мяч. И испугался еще больше: он опускался... в ворота! В ужасе я помчался назад. Наконец подпрыгнул, вытянув руки. Понял, что опаздываю,— не дотянусь до мяча, если он пойдет в левый верхний угол. Уже в положении «лежа» с облегчением вздохнул, поняв, что на этот раз улыбка спортивного счастья была направлена в мою сторону: мяч прошел рядом со штангой. Но по высоте проходил вполне!

Многое повидал я на своем вратарском посту, но такого не доводилось еще ни разу. Даже ничего похожего. Слышал только, как якобы однажды на «Славии» Милан Дворжак возвратил «длинный» мяч, выбитый Долейшем из ворот. Я не был очевидцем этого, но мнё казалось, что здесь кроется вратарская ошибка: либо голкипер плохо среагировал, либо «застыл» от удивления. Выходить из ворот к границам штрафной я считал правильным, если мяч был на половине соперника. За игрой всегда внимательно следил, и мне казалось, что располагаю запасом времени, необходимым для возвращения в ворота, если кому-то из соперников придет в голову перебросить мяч из глубины поля через меня. Но пока такая мысль никого не осеняла, и я уже много раз использовал преимущества своей позиции. И вот теперь я едва не пропустил — безопасность ворот висела на волоске., И не где-нибудь — на мировом чемпионате, после удара Пеле, на глазах у миллионов зрителей. В ушах стоял гвалт, поднятый на трибунах, и я подумал: как, наверное, зашумели в эти секунды всюду в мире у экранов телевизоров!.. Не один год потом спрягали и склоняли бы этот случай, кончись он плачевно для меня и для моей команды. Тол вошел бы в историю. Пеле он прибавил бы славы, а меня покрыл бы позором перед всем миром!

Представил себе, в каком дурацком положении оказался бы. я, пробей Пеле чуть-чуть поточнее. Знал, как поступил бы в таком случае, хотя, не раз порываясь поступить именно так, еще не решался «воплотить» порыв: поднять руку и попросить замены. Тогда я был бы обязан покинуть ворота. Не смог бы смотреть на них, и кто знает, как долго! В ту минуту казалось: расстанусь с ними наверняка навсегда.

К счастью, судья дал свисток, возвестивший об окончании первого. тайма. Как в воду опущенный направлялся я в раздевалку. Подошел Шаня Венцель, сидевший на скамейке за воротами:

— Просто дьявол какой-то. Ты ведь стоял совершенно нормально.

Так ли хороша была позиция, выбранная мною? До сих пор я в этом не сомневался. Всегда стоял так. И не только я. Марко, а позднее — все остальные подтвердили, что как вратарь я действительно выбрал позицию правильно. Только, с их точки зрения, в силу случайности, какая бывает раз в пятьдесят лет, мяч после неожиданного удара Пеле мог оказаться в воротах за моей спиной. Но это утешало слабо. Да и можно ли назвать такой гол случайным? Они в тех воротах не стояли, когда мяч стал опускаться; но мчались как угорелые назад и не выпрыгивали с сознанием полной беспомощности, ожидая, куда кривая вывезет. Да, я выбрал позицию правильно — в соответствии, с принципами вратарской игры. Но в те секунды нервы мри напряглись до предела. Это ощущение живет во мне. и до сего дня. Когда бы я теперь, ни вышел из. ворот в случае перехода игры на половину поля соперника, в памяти оживает тот коварный удар Пеле. Оглядываюсь назад, контролирую свое местоположение относительно рамки ворот, Теперь я не только готов стартовать вперед, но и считаюсь с возможностью быстрого возвращения «на место». Пока, однако, после Пеле так меня никто не «проверял».

Или Пеле действительно исключение? После матча он признался журналистам:

— Зная, что Виктор — один из голкиперов, которые при игре в центре поля выходят из ворот, я решил перевести мяч через него. Не скрою: отрабатывал такой удар на тренировке.

Правда и то, что я не видел, чтобы этот прием отрабатывал кто-либо еще (ни среди наших, ни среди чужих). В упомянутом матче гол от Пеле я все же пропустил. Сразу после перерыва. Это был безупречный мяч, за который голкипера винить нельзя. Тостао адресовал Пеле навесную передачу к линии штрафной. Тот принял мяч на скорости по месту правого крайнего, где был простор для маневра. Пеле прикрывал только один защитник, но слишком легко (словно выказывая уважительность и обходительность к огромному таланту). Само собой, Пеле он упустил. Тот принял мяч на грудь, приземлил его и в мгновение ока оказался с глазу на глаз со мной. Я бросился вперед, а он, оставаясь начеку и полностью сохраняя присутствие духа, обвел меня раньше, чем я успел преградить путь мячу. Невысокой дугой с подъема в правый угол. Пеле мог помешать только тот, кто оказался бы рядом с ним раньше. Тренеры, игроки, специалисты и корреспонденты сходились в одном: защитнику следовало атаковать Пеле жестче и лишить возможности так легко принять и обработать мяч после паса. Остальное для опытного мастера было делом техники.

Чуть позднее Квашняк упустил идеальную возможность выравнять счет: не сумел пробить точно в одно касание по мячу, посланному с углового Адамецом. Бил из выгодной позиции — вероятно, с трех метров, но мяч прошел высоко над воротами. Бразильцы тем временем усиливали давление. Их преимущество становилось все заметнее. Еще до промаха Квашняка передо мной вынырнул никем не охраняемый Гереон и примерно с одиннадцатиметровой отметки нанес мощный низкий удар. Мяч летел, как из пушки. Скорость его полета удваивал разреженный воздух. Шансов на спасение ворот не было и парировать удар я даже не пытался. Но мяч отразила штанга.

Наконец, сделал свое дело Жаир, у которого, как показали дальнейшие события на том чемпионате, особенно «шли» удары. Кошачьими прыжками он переместился по правому флангу и в нужный момент на скорости оказался у мяча. Наши защитники не стали его преследовать и подняли руки, «обозначив» офсайд и выразительно посмотрев на судью. Кто знает, был офсайд или нет. Решали сантиметры, но факт остается фактом: мои товарищи прекращать игру не имели права. Таким образом, Жаир вновь шел один против меня. Перед ним — открытое пространство, у него было время подумать, и он сохранял спокойствие. Я вышел навстречу, он же хладнокровно обвел меня по дуге, догнал мяч... Трибуны ликовали: перед форвардом — во всю ширь ворота, ему никто не мешал. Я лежал, а раздосадованные защитники остались за пределами штрафной. Жаир мог делать с мячом все, что угодно.

Мы проигрывали 1:3, спасти матч практически не представлялось возможным. Но огорчало другое. Наша задняя линия испытывала чувство обиды от того, что боковой арбитр не сделал отмашку, а главный не дал свисток по поводу офсайда. Но мы должны были считаться с тем, что судьи не будут за нас особенно заступаться и по крайней мере в спорных ситуациях, скорее, займут сторону футболистов Южной Америки, за которых болели трибуны. Все южноамериканцы считали это справедливой компенсацией за «предвзятые» (как они считали) решения судей-европейцев в отношении команд южной части Американского континента четыре года назад. Не хочу утверждать, что именно под этот разряд подпадает описанный случай. Баррето, главный арбитр из Уругвая, судил неплохо. Не могли мы пожаловаться и на бокового (Ямасаки из Перу). Но если и произошла ошибка — а наших защитников особенно тяготила обида: в судейской ошибке они были уверены,— до свистка ни в коем случае (даже при самых очевидных нарушениях) игру прекращать нельзя.

Если в первом тайме мы были под стать бразильцам и сыграли с ними на равных, то теперь явно доминировали они. Обратил внимание, что многие из моих партнеров устали: обливаются потом, задыхаются и не могут как следует бегать. Даже такой отличный, физически прекрасно подготовленный футболист, как Карел Добиаш, не сумел рассчитать силы. Когда он после атаки делал рывок назад, лицо его выдавало крайнее напряжение сил. Жара и недостаток кислорода не давали играть максимально собранно, мешали полноценно выполнять не только атакующие но и оборонительные функции. Ничего не попишешь: в том матче мы не сумели приспособиться к местным условиям в такой же степени, как соперник. В этом плане команда была застигнута врасплох. Не то что не хотела.— просто не могла проявить все, на что была способна. В большей или меньшей степени это относилось ко всем. Здесь дала себя знать и роковая ошибка руководителей: мы не провели ни одной тренировочной встречи. Только Мигас и Петраш не выбились из сил до самого конца, Играли на обычном для них уровне, а может, даже выше его.

Петраш забил гол и постоянно докучал бразильской защите — даже когда оставался почти в одиночестве. Не помогла и замена Франтишека Веселы его однофамильцем Богумилом в конце матча. Бразильцы прочно овладели центром поля и ни разу не потеряли там мяч.

Мы не были готовы ко всем их выкрутасам, а многие «номера» оказались для нас вообще неожиданностью* Зная их как кудесников мяча, ждали, что отдельные жонглеры заявят о себе, но не рассчитывали на то, что артистизм в обращении с мячом проявит вся команда. Например, первый раз видел я на практике, как они выводят на удар третьего. Защита следит за первым и вторым участниками атаки, но мяч адресуется третьему-тому, кто уже свободен от опеки. Каждый раз в роли «третьего» выступает новый игрок —не из тех, кто подобран в специально сыгранные пары или тройки нападающих. Этим, в частности, и можно объяснить, почему вблизи моих ворот столько раз на протяжении матча появлялись совершенно свободные соперники. Они объявлялись у границ штрафной площадки или внутри ее. Другими словами, выходили на стандартную ударную позицию. А замыкать комбинацию умели все: не только Пеле, Жаир и Тостао, числящиеся как выдвинутые форварды, но и Ривелино, Гереон и Клодоальдо — тройка средней линии, да и Карлос Альберто или Эверальдо, неожиданно подключавшиеся в атаку с позиций крайних защитников.

Ходили разговоры (а больше всего об этом говорили сами бразильцы), что у Пеле не получается игра рядом с Тостао: обоим-де присуща одинаковая манера и не могут они дополнять друг друга. Даже якобы не ладят, когда вместе. Но именно эта пара, будто бы «не способная к взаимодействию», демонстрировала (благодаря высочайшему индивидуальному мастерству каждого из ее составивших) чудеса взаимопонимания. Затевая, скажем, атаку, становились они один за другим. Сзади следовала сильная передача низом. Обработать мяч вроде бы готовился Пеле. Но в последнюю минуту, пропуская его между ног, оставлял Тостао. Тот отбрасывал мяч назад, Пеле моментально уходил от сторожа и тут же получал пас на скорости. Защиту такой маневр сбивал с толку, а нападающему давал отличный шанс для взятия ворот.

Наш проигрыш стал окончательно ясным, когда за десять минут до конца игры Жаир совершил длинный— от середины поля — индивидуальный проход, обыграл «обмякших» стопперов и вновь шел на меня один по правому флангу. На этот раз перекидывать мяч через меня не стал. Как только я вышел вперед, он пробил косым ударом в дальний угол, вызвав восхищение трибун.

Матч вылился в бразильский и южноамериканский фестиваль, стал триумфом филигранной техники владения мячом. Мы же уходили побитыми. Проиграли 1:4 фактически за счет разницы в классе. Осознание этого факта действовало на каждого из нас угнетающе.

С учетом результата матча и того, как складывался ход чемпионата мира дальше, может показаться странным (но я все же хотел это подчеркнуть), что, с нашей точки зрения, мы не должны были проиграть. Проиграли же из-за невезения. Как и в финале-62 в Чили, счет открыли мы. Но вели недолго. Соперник вскоре, разыгравшись, взял над нами верх. Вопрос в том, сумел ли бы он сохранить хладнокровие, играя и дальше под давлением неблагополучного для себя счета. Нет спору, бразильцы имели больше возможностей и могли забить больше, чем забили. Но и мы не могли вести прочнее (2:0), а позднее — по крайней мере сквитаться (сделать счет 2:2), если бы чуточку везло Франтишеку Веселы и Квашняку или если бы их не подвели нервы. Уверен: при более удачном для нас стечении обстоятельств исход матча был бы долгое время неясен, и неизвестно, в чью сторону склонились бы чаши весов к моменту окончания игры.

Не собираюсь доказывать, что мы были лучше. Но в футболе высокого класса не всегда выигрывает сильный — часто успех приходит и к заведомо слабейшему (за счет лучшей организации игры). Не исключено, что именно мы, первые соперники бразильцев, и способствовали их взлету. Дружно взявшись за дело, они развили успех, поверили в свои силы и выиграли в дальнейшем все, что могли. Такой момент важен для любой команды. В аналогичной ситуации оказались наши предшественники в Чили восемь лет назад: удачно начав, «уцепились» и сумели сделать то, чего от них не ждал никто. Бывает же и наоборот: самая именитая команда может сыграть значительно ниже своих возможностей, если на ее выступлении лежит печать внутренней дисгармонии и если ее преследуют неудачи. Конечно, такое случается не всегда и не со всеми. Поэтому так восхищают, например, англичане или западные немцы, которые могут показать максимально эффективную игру, даже если не все идет столь гладко, как им хотелось бы, и если им приходится догонять. Это качество они демонстрировали и на мировом чемпионате в Мексике. Англичане сыграли, с моей точки зрения, выше всех похвал уже в групповом матче со сборной Бразилии, Проиграли 0:1, но с мобилизацией всех сил к мощному натиску. А сборная ФРГ в четвертьфинальной встрече с командой Англии, уступая 0:2, успела сравнять счет и даже вырвала победу (в дополнительное время) — 3:2, пробившись в следующий этап розыгрыша.

Про нас такое не скажешь. В физической подготовке мои соотечественники явно уступали бразильцам. Однако сказалось это лишь во втором тайме и в том отрезке матча, на котором сборная ЧССР уже проигрывала. Если у нас все идет хорошо и мы видим впереди реальные шансы, нам все нипочем и мы не знаем, что такое усталость. Речь идет не только о нашей команде в Мексике, а вообще о коллективах футбольных (а быть может, и не только футбольных) моей страны. Способность добиваться высших результатов у высококлассных спортсменов не лимитируется физическими предпосылками. Она определяется и психологическими факторами. Запас моральных сил прямо воздействует и на физические возможности. Говорю о проявлении волевых качеств — таком, какое показали, например, в нашей команде Петраш и Мигас. Повторю: по сравнению с мировой и европейской элитой нам недостает именно психологической выносливости. Это, с моей точки зрения, результат недостатка профессиональности. Настоящие мастера мобилизуют себя именно в самых ответственных матчах, когда фигурируют большие и самые высокие ставки (мы были свидетелями этого и на предыдущем, и на следующем чемпионатах мира, где в основе выступлений команд-фаворитов лежало мастерство таких грандов, как Пеле и Бобби Чарльтон, Беккенбауэр и Мюллер, а позднее — Круифф).

Корни нашего поражения от сборной Бразилии — прежде всего в психологической недоподготовке. Она ощущалась уже в ходе матча: бразильцы застигли нас врасплох — и мы, увидев, как они играют и с какой нагрузкой справляются, потеряли душевное равновесие. Не ожидали такого, находились в плену собственных иллюзий. Короче: недооценили противника. Не смогли перестроиться ни по ходу матча, ни после игры. Наша раздевалка была в трауре, когда мы вернулись в нее «с поля брани», проиграв 1:4. А первая реакция моих партнеров, тренеров и начальства нашей сборной была идентичной: отдавая должное бразильцам, все не скрывали досады ввиду очевидного провала.

Я тоже был в шоке. И хотя не сделал ни одной ошибки и меня никто ни в чем не обвинял, четыре про-пущенных мяча со счета не сбросишь. Ни раньше, ни после этого не пропускал я столько как голкипер сборной. Как назло, наихудший результат пришелся на мой первый матч в первенстве мира. Произошло это на глазах специалистов и миллионов зрителей! Я не отношусь к числу играющих по настроению. Меня трудно вывести из терпения. Тренеры часто останавливали выбор на мне при прочих равных условиях, именно учитывая мои хладнокровие и надежность. Действительно, на меня не влияла атмосфера ответственных матчей. Наоборот, при повышенной значимости игр я чувствовал себя как рыба в воде и всегда умел собраться. Но этот матч потребовал слишком большого напряжения. Мысленно я возвращался к его перипетиям, ломал голову над тем, все ли сделал, чтобы встать на пути хотя бы одного из пропущенных мячей. Бросало в дрожь от одной мысли о том эпизоде, когда гол не состоялся, но мог состояться (имею в виду мяч, посланный мне за спину Пеле из-за средней линии).

Не скрою, шевельнулось радостное чувство (в первый и в последний раз за всю карьеру голкипера), когда я узнал, что в следующем матче место в воротах займет другой. Три дня отделяло нас от матча со сборной Румынии. Во время одного весьма отчаянного выхода на мяч во встрече с бразильцами я подвернул правую лодыжку. Не придав этому значения, доиграл до конца. Но уже в раздевалке щиколотка распухла. Образовался синяк. Первая помощь (на скорую руку) не помогла. Наш доктор тоже пришел к выводу: выступать с такой травмой нельзя. Тренеру Марко, поинтересовавшемуся моим самочувствием, я подтвердил, что за лодыжку не ручаюсь. «Добро» на игру с румынами не получил. Мне дали билет на трибуну. На скамейке запасных, на случай вынужденной замены Венцеля, сидел наш третий голкипер — Флешар.

Наблюдая за действиями товарищей в игре с командой Румынии, я испытывал мучительное чувство. Не потому, что не досталось сидячего места на трибуне (все комфортные места заняли темпераментные мексиканцы, прибывшие из провинции, и ничто не могло заставить их потесниться). В конце концов я был рад, что достаточно высокий рост позволяет мне видеть через головы других и со стоячего места. Боль в лодыжке еще давала себя знать, но в ту минуту не раздражала. Смотреть с трибуны куда хуже, чем стоять в воротах (даже если игра у команды совсем не идет). «Так вот какими нас видят болельщики!» — с ужасом представил я на минуту. Самих себя мы видели не раз. Каждый матч снимался на пленку, которую нам прокручивали в обязательном порядке, и объективность соблюдалась не всегда. Ведь мы уже знали результат, знали, что когда случится, и при просмотрах записей лишь проверяли либо уточняли свои мнения. Видеть же собственными глазами, как складывается встреча сейчас, сию минуту, когда ничего нельзя ни изменить, ни повторить,— дело совсем иное. Для члена команды, который привык сам находиться на поле битвы и своими силами влиять на ход матча, тяжело смотреть на то, как товарищи постепенно, но неотвратимо сдают позиции, как тянет команду ко дну.

Уже после первых минут стало ясно, что нас и в этом матче — с румынами — разгромили... бразильцы. «Баня», заданная ими, все еще давала себя знать. Мы не успели прийти в себя. Не исключаю, что, встречаясь с румынами, смогли бы найти свою игру, если бы на поединок с бразильцами не выходили с такими иллюзиями, утратив которые, сели на мель. Это был чувствительный удар, помешавший собраться и на новую встречу.

Впрочем, уже в самом начале матча мы добились права называться ведущими в счете. Жажда гола у автора забитого мяча — Петраша — была достойна восхищения. Она помогла ему выиграть дуэль «на втором этаже» — у более рослого Лупеску. Но это было все или почти все, чего нам удалось добиться, играя в нападении. Марко в попытке поднять настроение команды дал возможность сыграть на правом краю паре Юрканин — Б. Веселы, а в центре поля с самого начала поставил опытного Квашняка. На левую сторону защиты вместо не вполне здорового Хагары был откомандирован Злоха. По сравнению с матчем со сборной Бразилии замен было действительно много. Юрканин еще в тот период, когда мы вели, оказался в выгодной позиции, но ему не повезло (вероятно, не хватило хладнокровия) — в ту пору он еще не был достаточно обстрелян и чересчур много волновался. Наконец его, обессиленного, во втором тайме сменил Адамец, а немного позднее вместо Йокла вышел Франтишек Веселы. Но отдельные игроки не решали проблему в целом. На всей команде лежала тень проигрыша бразильцам. Румынские футболисты переигрывали нас, и вопрос был лишь в том, как скоро они реализуют преимущество. Еще в первом тайме Венцель парировал два пушечных удара (если бы он эти мячи пропустил, никто не решился бы упрекнуть его).

В матче против обладателей высшего футбольного титула, подтвердивших класс в поединке с бразильцами, нам нечего было ни терять, ни приобретать. Мы выходили на поле с сознанием того, что есть шанс поправить подмоченную репутацию. Вероятно, в значительной мере это удалось, хотя и не испытали мы в той игре радость победы. Выходили на встречу с англичанами уже лишенные иллюзий, которые нам вышли боком в споре с бразильцами. Не лежал на нас и психологический груз, довлевший в игре с румынами. Выяснилось: можем выступать с максимальной отдачей сил на протяжении всего матча, играть с чемпионами мира на равных. Во втором тайме мы даже владели инициативой — чаще били во воротам, больше, чем соперник, подавали угловых. Очевидно, нехватка сил, характерная для нашей команды во вторых таймах, действительно коренилась в психологическом настрое. А может быть, здесь, в Мексике, к моменту проведения последнего матча мы, наконец, акклиматизировались. Едва ли, но мои товарищи все-таки приобрели определенный матчевый опыт в местных условиях, играли теперь более экономично, лучше распределяли силы — как-никак, уже имели за спиной две «тренировочные» встречи...

Жаль, что не играли так же с румынской командой: не ушли бы побежденными, Для победы над чемпионами мира, конечно, недостаточно лишь игры выше средней. Хотя в матче с нами и они не блистали (было заметно, что не восстановили силы после трудного поединка с бразильцами). Их оборона, однако, сыграла весьма надежно. И наш единственный проявивший себя здесь бомбардир — Петраш — на этот раз не выполнил «норму» (в каждом матче — по голу). У меня дело шло (как, впрочем, и всегда в матчах против британских команд). Вспоминая «Уэмбли», я перехватывал все высокие мячи, выходил далеко из ворот и отбивал мячи как можно дальше. Это всегда оправдывалось. В составе англичан не выступал тогдашний известный специалист по ударам головой Херст, зато дебютировал Джекки Чарльтон. От его головы мяч едва не попал в мои ворота. Мы оба резко вышли на навесную подачу с углового, В борьбе за мяч я получил такой удар локтем, который, как показалось, разнес мне нижнюю челюсть. Но все осталось на месте. Джекки меня похлопал, я поднялся, и игра продолжалась.

С матчем на «Уэмбли» перекликалось то обстоятельство, что и здесь я не пропустил гол с игры. Единственный мяч англичане забили с пенальти за игру рукой (провинился Куна), причем «рука» была неумышленная: Лацо упал, столкнувшись с противником (вероятно, ему принять горизонтальное положение «помогли», подтолкнув). Рассказывал, что сам не знал, как упал и на что, но в падении задел мяч рукой. В таких случаях справедливость — во власти судьи. Тогда арбитром в поле был мсье Машен — тот самый, который удалил у нас в Марселе в решающем матче за путевку на финальную часть мирового первенства-70 со сборной Венгрии Петраша, а незадолго до конца игры, проявив излишнюю строгость, назначил в наши ворота пенальти. Теперь случилось аналогичное. Мы были недовольны, некоторые даже видели в этом предвзятость. Но острее всего реагировала публика, которая предпочитала видеть англичан «на лопатках» (не нравилось ей, что чемпионы мира выиграли лишь за счет гола с пенальти, четко реализованного Кларком): я бросился вправо (наугад), но мяч был послан в левый угол.

Два из трех матчей в группе мы проиграли в результате забитых нам одиннадцатиметровых (не назвал бы их незаслуженными, но по крайней мере во втором случае пенальти был спорным). Мсье Машен — знающий арбитр, и о нем ходит слава судьи, часто и охотно назначающего высшую меру наказания. Грустное чувство овладело нами после матча, многие были расстроены вконец. Мы не жалели сил, старались вовсю, у нас получалось, и все же мы проиграли. Незадолго до окончания состязания Добиаш едва не сравнял счет (единственный раз, когда я видел своего великолепного визави — вратаря Бенкса — допустившим ошибку). Карел пробил неожиданно, метров с двадцати пяти. Бенке недооценил удар и сыграл небрежно. К его ужасу, мяч в руках не удержал. Вся команда англичан замерла. Все же Бенке подправил мяч на перекладину, прыгнул что есть силы и накрыл его. Это был промах, но, с нашей точки зрения, сами понимаете, «недостаточный». Снова нам чуть-чуть не хватило спортивного везения...

И все же первенство мира-70 стало для меня незабываемым событием. На праздник футбола, или, точнее, футбольный фестиваль, в Мексику съехались все чем-либо знаменитые в футбольном мире: игроки, тренеры, специалисты, выдающиеся личности вообще. На каждом шагу можно было с кем-то из них встретиться. Всюду велись дискуссии о том, что для меня было и есть дело жизни,— о футболе. Практически все важные матчи телевидение демонстрировало на весь мир, сделав их доступными для миллионов зрителей. Но любой истинный болельщик согласится со мной, что куда лучше присутствовать на месте событий и быть очевидцем всего происходящего.

Я участвовал только в этом мировом чемпионате, и по сравнению с тем, как долго выступаю за сборную страны, это «не густо». Но когда перебираю в памяти события, участниками которых мы были, то каждый раз снова и снова восхищаюсь увиденным в Мексике. Атмосфера первенства уникальна и неповторима. Кроме того, тот чемпионат действительно удался. Запечатлелся незаурядными поединками. Ведущие команды привезли много новинок (прежде всего тактических), открывших такие возможности, которые ставили футбольное мастерство на грань совершенства. Каждая команда вносила в общую копилку футбола свой вклад как итог развития национальных традиций. Например, встреча Бразилия — Англия (1:0) вылилась в столкновение атакующей, остроумной манеры игры южноамериканцев с жесткостью представителей страны туманного Альбиона, своего рода бульдожьей хваткой. Родоначальники футбола в этом матче, как и вообще на чемпионате, нисколько не разочаровали, несмотря на то что выбыли из борьбы за лавры уже в четвертьфинале. Для бразильцев они стали достойным и, вероятно, самым неудобным противником. Этот момент чемпионы мира, с учетом предстоявшей борьбы и будучи традиционными соперниками англичан, полностью не признали, но недвусмысленно намекнули на то, что так оно и было. Кроме того, чемпионы обыграли экс-чемпионов с минимальным перевесом, в то время как остальным соперникам забивали по три и даже по четыре мяча.

Очень приятное впечатление произвела западногерманская команда, и я предсказывал ей достаточно высокое место. Она блестяще сыграла, в частности, с англичанами и в добавочное время вывела тогдашних обладателей высшего в мировом футболе титула из дальнейшего участия в соревнованиях, взяв реванш за поражение в финале предыдущего первенства. «Освободив» свою традиционно жесткую игру в обороне от грубости, сборная ФРГ сделала ее более прочной и надежной. Экс-чемпионы мира играли активно, с огоньком, по всему полю. На острие атаки впервые засверкал невысокий кряжистый Герд Мюллер, хладнокровно использовавший почти все голевые моменты. На его счету — десять мячей и, как признание таланта снайпера, титул лучшего бомбардира чемпионата. Из борьбы за золотую богиню Нике сборная ФРГ была «выбита» лишь в полуфинале (и опять-таки в дополнительное время) итальянцами в матче, исход которого долгое время оставался неясным.

Западные немцы прибавили в классе и взяли свое спустя четыре года, когда, предприняв незначительные, не коснувшиеся опорных игроков перестановки в составе, выиграли первенство мира (как бы отмечая 20-летие первой своей победы в мировых первенствах).

Самое яркое впечатление оставила, конечно, игра бразильцев. Они уверенно выиграли этот чемпионат, ни у кого не оставив в своем триумфе ни тени сомнения. А победив, подчеркивали, что к успеху их привела атакующая концепция. Сильнейшим нападкам с их стороны подвергалась откровенно защитная игра, которую довели до совершенства (а иногда — прямо до абсурда) некоторые европейские команды (например, швейцарцы, но главным образом итальянцы). Косвенно бразильцы обвиняли прежде всего сборную Англии и обрушивались на ее жесткую игру, действительно лежащую в основе оборонительной системы. То и другое, вместе взятое, они квалифицировали как закат футбола.

Бесспорно, во многом южноамериканцы были правы, и правоту свою доказали наиболее убедительно — на поле. С другой стороны, прекрасно понимали они и сами, что в этой предварительной пропагандистской и психологической дуэли не были до конца искренними. Заслуженного триумфа футболисты Бразилии достигли еще и потому, что трезво, по-деловому разобрались в преимуществах и недостатках европейского (в первую очередь, британского) футбола и позаимствовали из него все с их точки зрения целесообразное: физическую подготовку, доведенную до совершенства, а также надежную защиту, подкрепленную соответствующей игровой жесткостью. Синтезировав это с собственной атакующей доктриной, они победили и внесли важный вклад в мировой футбол, надолго определили направление развития игры, хотя впоследствии, овладев тем же оружием, их превзошли другие.

Ярче всего олицетворял бразильскую тактику Пеле. Конечно, не в единственном числе, а как ключевая фигура замечательной команды. Он был осью вращения, дирижером, вдохновителем и идеальным исполнителем самых оригинальных идей. Мексиканский чемпионат стал четвертым для Эдсона Арантеса до Нассименто, и только в одном из них его команда уступила чемпионский трон. Это случилось в Англии в 1966 году. В Мексике пришло вознаграждение за умение делать верные выводы из неудач. Трижды Пеле вносил решающий вклад в завоевание бразильцами титула лучшей команды мира. С уходом его ушла целая эпоха в бразильском футболе: на первенстве мира 1974 года в ФРГ бразильцы без Пеле являли собой лишь бледную копию той команды, которую рассчитывали видеть. Но здесь, в Мексике, Пеле на глазах у всего мира убедительно вернул себе корону футбольного короля. Он тщательно готовился, уделяя должное внимание повышению и физических и игровых кондиций. Главным же образом занимался поисками новых идей, снова и снова готовился взять на себя функции диспетчера. Определил рисунок игры команды, стал первым среди равных— первым среди замечательных партнеров. И не будет преувеличением назвать мексиканское первенство мира чемпионатом Пеле, ибо таким оно и было фактически.

Мировая футбольная общественность впервые обратила внимание на Пеле на первенстве мира 1958 года в Швеции. Туда он приехал запасным. Точнее говоря, парень, которому не исполнилось и восемнадцати, ходил еще в «подающих надежды». Поскольку на первом этапе розыгрыша у бразильцев не клеилась игра в нападении, тренер Феола ввел новичка в линию атаки. И наверняка не пожалел о принятии столь смелого решения. Забив единственный гол в матче со сборной Уэльса, Пеле обеспечил своей команде выход в полуфинал. Три мяча из пяти, забитых командой Бразилии в ворота французов, — конкретный вклад Пеле на пути южноамериканцев к решающей схватке за статуэтку богини Нике. А в финальном поединке со сборной Швеции, победно завершившемся для соотечественников дебютанта — 5:2, юный чародей мяча заставил вратаря хозяев турнира Свенссона дважды вынимать мяч из сетки, причем его первый гол (на 55-й минуте) вошел в историю: новичок принял мяч одной ногой с воздуха, обвел по дуге опытного центрального стоппера Густавссона, а другой слёта послал мяч в ворота. Технически это было исполнено лихо (видеть такое случается редко). Пеле быстро приобрел имя, вошел в число лучших бомбардиров команды и даже оказался в списке одиннадцати лучших футболистов первенства, составленном экспертами из игроков всех команд-участниц («Олл старз» футбола 1958 года).

В Швеции сборная Бразилии играла по системе 4—2—4, а в Чили — по схеме 4—3—3. Но каким бы ни было исходное расположение игроков, Пеле занимал твердое место — на острие атаки — и главную задачу видел в забивании голов. В Чили из-за-травмы вклад его в дела команды был не столь весом, но и тогда знал он свое дело отлично (я убедился в этом лично). Бразильцы имели непревзойденную линию нападения, зато в обороне выглядели уязвимее. Иногда они даже легкомысленно шли вперед, убежденные, что всегда забьют больше, чем пропустят. В Англии-66 соперники готовились дать чемпионам мира бой, решив любой ценой притупить их атаки и главным образом нейтрализовать источник наибольшей опасности — Пеле. Они добились этого, хотя весьма сомнительными (иногда откровенно неспортивными) способами. Пеле настроился играть в открытый изысканный футбол, изобилующий техническими блестками и финтами. В Бразилии никто не смел допустить по отношению к нему откровенной грубости. Здесь же к нему уже в первом матче приставили резкого защитника болгарина Жечева, которого подстраховывал еще один «крепкий орешек». Как только мяч оказывался рядом с Пеле, Жечев мешал асу всеми правдами и часто, к сожалению, не правдами.

— Сегодня я получил столько синяков и шишек, сколько не получал ни в одном матче до сих пор, — сказал после встречи Пеле.

В сущности, его так избили, что в следующей игре (против сборной Венгрии) он на поле не вышел. И, ко всеобщему удивлению, сборная Бразилии проиграла — 1:3. А в очередном матче португальские защитники довершили то, что начали болгарские «коллеги». Пеле дважды принимал мяч на подступах к штрафной, и в каждом случае требовался врач: сначала — после атаки стоппера Висенте, затем (на 30-й минуте) после того, как «довел дело до конца» крайний защитник Мораис. После этого стало ясно, что Пеле больше не представит какой-либо угрозы. Получив первую помощь, он остаток матча буквально «доковылял» на левом фланге. Фиаско от португальцев оставило сборную Бразилии «не у дел», отведя ей уже ставшую непривычной участь... наблюдателей.

Будущие чемпионы мира — англичане — с предшественниками на этом «посту» даже не встретились, хотя именно их поджидали бразильцы с камнем за пазухой. Не в лучшем свете выглядела на этом турнире Англия как страна-организатор: три матча с участием бразильцев судили семь ее арбитров (из девяти «возможных»), причем в двух встречах были главными. Даже нейтральный «Ческословенски спорт» отметил, что (в особенности) судивший встречу Бразилия — Португалия Маккейб смотрел сквозь пальцы на то, как на протяжении тайма буквально ломали лучшего футболиста мира, и даже не сделал замечания виновникам, словно был доволен происходящим. Англичане оправдывались ссылкой на то, что футбол — игра суровая и что такой «стиль» принят повсеместно. Время от времени они высокомерно отвергали любые претензии, обосновывая свою позицию тем, что только им (как родоначальникам футбола) решать, что в рамках правил, а что выходит за рамки.

Мы рассчитывали, что будем играть, вероятно, против такой сборной Бразилии, какая была в Англии четырьмя годами ранее. Но в Мексике нам противостояла команда с организованной жесткой обороной, напоминавшей европейскую. Для бразильцев, приверженцев атакующей игры, пойти на такое принципиальное изменение в тактике было безусловно непросто. Они, постоянно входившие в мировую элиту, двукратные чемпионы мира, могли бы утверждать, что именно им определять магистральное направление в футболе. Но сумели сделать правильный вывод о том, что фундамент современного футбола — надежная оборона, Сумели ее перенять и быстро освоить. Во встрече «лицом к лицу» мы играли в более открытый футбол (использовали систему 4—2—4), чем они (уменьшили число нападающих и укрепили среднюю линию, расставив игроков по схеме 4—3—3). Другими словами, сборная Бразилии играла с куда более прочной защитой и, только надежно овладев мячом, словно разжатая пружина, переходила от обороны к атаке. Еще более отчетливо это было заметно в ходе матча со сборной Англии, приобретавшего для южноамериканцев особую важность в смысле престижа. Когда англичане подавали угловой, из соперников впереди оставался лишь Тостао. Пеле «дежурил» рядом со своей штрафной, готовый перехватить отскочивший мяч, а все остальные у себя в штрафной «создавали бетон». Оборону держали жестче нашей, почти не уступали англичанам и западным немцам, играющим так сызмальства. Наша встреча с ними протекала исключительно корректно, джентльменски, и все же они допустили нарушений больше, хотя в целом защищались мы.

И Пеле уже не ввязывался в борьбу так беззаботно и прямодушно, с открытым забралом, готовый принести себя в жертву красоте игры. В Англии он не берегся, и многим казалось, что в роли одного из трех форвардов, которые должны вступать в единоборство с защитниками, «жемчужина футбола» бросается на острие шпаги. Но на самом острие больше действовал Тостао. Пеле чаще оттягивался назад, маневрировал, делал рывки, выводил на свободное место других — словом, играл позиционно. В прорывы шел уже реже, зато, по обыкновению, неожиданно и в самые выгодные моменты. И всегда находил свободное пространство. В матче с нами это еще не проявилось в полной мере. Мы, не опекая его персонально, давали фавориту значительную свободу действий. Кстати, он хвалил нас за это, но я бы такую похвалу воспринимал скорее как упрек. Мы действительно не отрядили для Пеле персонального сторожа. Против дуэта Пеле — Тостао поставили никем не усиленную пару стопперов. Это было в самом деле весьма легкомысленно, за что и последовала расплата... четырьмя голами. Специалисты сперва недоумевали, а позже обрушили на нас лавину острой критики.

Англичане удвоили число игроков, в задачу которых входила персональная опека. На подходе к штрафной Пеле и Тостао всегда встречали по меньшей мере четверо или пятеро соперников. Четко была налажена в обороне взаимостраховка. Комбинацию персональной и зонной защит англичане применили с блеском, но Пеле все же нашел свой шанс и решил исход матча: уже на 10-й минуте слева великолепно вышел на перехват навесной подачи Жаира в штрафную и, хотя значительно уступал английским бекам в росте, одолел их в воздушной дуэли, где англичане не знали равных. Оказался у мяча раньше и с близкого расстояния, не мешкая, пробил в нижний угол. Это был фантастический мяч — быть может, вообще самый красивый эпизод мирового первенства. Все мы не сомневались, что мяч идет в сетку. Гол был неотвратим. Но Бенке в невероятном броске, рассекая воздух, сумел дотянуться и в последнюю секунду выбил мяч. Редкий по красоте бросок голкипера привел в изумление и Пеле, который позднее назвал Бенкса лучшим вратарем чемпионата. Вероятно, никакой другой вратарь парировать такой мяч не смог бы. Похожий удар головой в приблизительно такой же ситуации принес Пеле удачу в финальном матче бразильцев — со сборной Италии: так был забит первый гол. Вратарю итальянцев Альбертози повторить уникальный пируэт Бенкса не удалось. А ведь и это был вратарь с большой буквы!

Любопытно: Пеле, комментируя эпизод, сказал, что Бенке его переиграл (другими словами, вратарь взял верх над форвардом, а не форвард над вратарем). И все же бразильцы переиграли безупречного Бенкса. Они провели комбинацию, которая достойна того, чтобы ее демонстрировать всем поколениям в каком-нибудь Музее футбола (если бы такой существовал). Ключевую роль в ней играл, разумеется, Пеле. Тостао ушел с мячом влево. Ему не давали пройти, теснили, но он ухитрился сделать навесную передачу, как мне показалось, вслепую, ибо не оставалось ничего другого. Так или иначе, к мячу поспел Пеле. Он принял передачу на правом краю в выгодной для удара точке Игроки обороны, перекрыв Пеле направление к воротам, ждали, что он попытается выйти на свободное место или ударит. Могло быть и то и другое. Оба варианта крайне опасны, и какой-то из них Пеле, каким его знали раньше, выбрал бы непременно. Теперь же он убрал мяч под себя и, не глядя, слегка прокинул его вправо. Только в этот момент все заметили, что туда из глубины поля на всех парах мчится Жаир. Пеле тоже мог его увидеть, разве что... имея глаза на затылке. Для Бенкса происходившее было не так близко, чтобы идти на перехват, и не так далеко, чтобы спокойно парировать точный и сильный удар. Расчетливым пушечным ударом Жаир «пробил» голкипера сборной Англии.

Почти такой же гол бразильцы забили итальянцам. И вновь основным действующим лицом был Пеле. Правда, соперники заметили, что он вслепую скидывает мяч Жанру вбок от себя, и решили приставить к Жанру лучшего защитника — Факетти. Он преследовал подопечного повсюду — даже там, где это не диктовалось необходимостью. Но когда был забит четвертый гол, на месте Жаира уже находился правый защитник Карлос Альберто, за которым никто не ходил по пятам, ибо «лишних» игроков итальянцы держать не могли. И если при взаимодействии с Жанром речь шла о наигранной комбинации, то передача, адресованная Альберто, говорила об уникальной способности Пеле видеть поле, об умении молниеносно выбрать момент для аккуратного и точного паса.

Можно ли было удержать Пеле вообще? Таким вопросом задавались эксперты, столкнувшись с фактом исключительной эффективности «черной жемчужины» во всех матчах. Думаю, ближе всех к истине стоял Светя Плускал. Он не раз заявлял, что плотной индивидуальной опекой можно держать под контролем каждого отдельного игрока, даже непревзойденного. Но для этого требуются по крайней мере двое: один вступает в единоборство, второй страхует товарища на случай обводки. Однако и это еще не гарантия успеха. В зоне непременно должен находиться наготове третий. Стольких же сторожей требовал и Тостао, а в концовке — Жаир. А сверх того — еще и Гереон с Ривелино, умевшие в нужную минуту оказаться на острие атаки. Подключиться к атаке и наносить завершающие удары могли и другие бразильские футболисты — практически все! Сопернику пришлось бы мобилизовать всех игроков на удержание форвардов или тех, кто оказался в их роли. Но и в этом случае ему не хватило бы «ресурсов».

Самого Пеле можно было углядеть, но весьма дорогой ценой: не будучи задействованным сам, он создавал свободное пространство и хорошие шансы для партнеров. Пеле рассчитывал на это. Когда соперник наседал на него, он оттягивался назад, «вытаскивая» из обороны и опекуна. Другие роль Пеле на острие атаки выполняли, конечно, с меньшим мастерством, но достаточно эффективно, чтобы обыграть защиту противника, ослабевшую с отключением сторожа Пеле. Если приставленные к Пеле игроки не уходили с ним на его новую позицию, он пользовался и этим: делал рывок и бил по воротам. Один Пеле, вероятно, еще поддавался контролю. Но контролировать атакующий ансамбль блестящих мастеров во главе с ним — такое не удавалось никому.

Самая большая перемена в игре бразильцев (наряду с появлением надежной и прочной обороны) состояла в том, что футболисты из солирующих жонглеров превратились в «коллективных» кудесников мяча. Технические выкрутасы и финты, столь излюбленные в Бразилии, более не демонстрировались как самоцель и не служили лишь средством сорвать аплодисменты. Они теперь подчинялись тактике, конкретным игровым задачам. Широчайший технический арсенал позволял южноамериканцам удерживать мяч, долго маневрировать и готовить выгодную позицию, неожиданно «взрываться» и делать отличные передачи мяча на завершающий удар. Мастерски доказали футболисты Бразилии, что самый искусный техник не тот, кто в центре поля сумеет сыграть пяткой — носком — головой и оставить противника с носом, а тот, кто на скорости сможет совершить необходимый маневр с мячом, даже коснувшись его вскользь.

Лучше всего это было видно на самом Пеле. Я уже описывал ситуацию, которая предшествовала решающему голу в ворота английских футболистов. Играй тогда Пеле в прежнем ключе, наверняка нанес бы завершающий удар сам либо открылся бы для паса. Теперь же он успел оценить обстановку и быстро взвесить, что, хотя и он в выгодной позиции, шанс у набегающего партнера выше. Спокойно и четко откинул ему мяч. Точно так же вел он себя и в десятках Других эпизодов.

Умение Пеле наносить удары по воротам, чутье на голы нисколько не убавились. Забил четыре мяча сам, остальные влетели в ворота соперников с добивания после того, как были отбиты или парированы его первоначальные удары. В подготовке еще большего числа голов он участвовал. В той или иной мере был причастен практически к каждой комбинации бразильцев. На том первенстве Пеле выступил в известной мере в новой роли — как диспетчер. Демонстрировал тонкое понимание позиции, предугадывал движение партнеров, умел с миллиметровой точностью выдать пас, которым посылал игрока в самое выгодное для развития атаки место. Эксперты, взявшие на себя труд проследить за ним в ходе всего чемпионата, потом утверждали, что он не сделал ни одной неточной передачи. Думаю, так не бывает. В большинстве случаев передача Пеле не была пасом «на всякий случай» (такую передачу мы называем «оправдательной»: она не приводит к потере мяча, но и не обостряет ситуацию. Команда лишь удерживает мяч). Передачи Пеле в атакующей фазе всегда были нацелены на концовку и содержали готовое решение того, как одолеть защиту. И если задуманная Пеле комбинация удавалась, мяч «должен был» завершить перемещения... в сетке.

Вероятно, самый большой вклад Пеле в развитие футбола и заключался в том, что он сумел найти не один способ переигрывания концентрированной идеальной обороны, практически не делающей ошибок. Речь шла не об импровизации и спонтанных идеях непосредственно в ходе игры, хотя Пеле и демонстрировал способность мгновенно реагировать на изменение обстановки и на любые перемещения игроков (это он отрабатывал с командой заранее, разучивая варианты развития атаки, которые затем ставили соперников в тупик. Бразильцы во главе с Пеле применили таких вариантов на чемпионате-70 целую серию. На протяжении ряда матчей, например, они не играли по левому краю — в их составе не было такого специалиста). Правый защитник команды-соперника оказывался практически не у дел и, само собой, смещался к центру, где кипела работа. Но как только он проделывал это несколько раз, кто-то из бразильцев (обычно из глубины поля) выходил вперед по левому флангу. Нередко это был Пеле, который в два счета оказывался в голевой позиции либо мог уйти к самой линии ворот и отдать мяч назад, что всегда чревато угрозой.

Часто бразильцы старались организовать атаку на маленьком пространстве, создать там численное преимущество перед защитой противника и извлечь из этого пользу для себя на данном участке поля либо добиться успеха за счет быстрого перевода мяча в свободное пространство. Ключевую роль в атаках часто играли не только футболисты среднего звена, но и типичные защитники, неожиданно объявлявшиеся впереди и остававшиеся в нужный момент неприкрытыми. Систему 4—3—3 бразильцы применяли не догматически, а, наоборот, очень гибко и творчески. Можно сказать, что, собственно, они и заложили основы появившегося позже так называемого «тотального футбола», когда обороняются и атакуют практически все. Успеха в чемпионате мира 1974 года, прошедшем уже под знаком господства тотального футбола, добились главным образом западные немцы и голландцы. В таком же ключе великолепно играли и ведущие клубы этих стран (вероятно, лучше всех — амстердамский «Аякс»).

Против массированной жесткой обороны разыграть тот или иной атакующий вариант удавалось,, естественно, не всегда: не отыскав брешь в оборонительном вале, выстроенном вдоль границ штрафной площади, бразильцы долго маневрировали (на первый взгляд, не спеша и равнодушно) — пока кому-то одному не удавалось выйти на ударную позицию. Интересно было смотреть не на того, кто вел мяч, а одновременно на трех или четырех его партнеров, игравших (в полном смысле слова) без мяча. Смотреть за тем, как перемещениями стараются они взломать оборону соперника. Если не помогало и это, инспирировали штрафной. Явно напрашивались на него, провоцировали защитников соперника выйти против них и в азарте борьбы за мяч нарушить правила. И здесь Пеле проявлял себя настоящим мастером. Именно его больше всего опасались соперники. Именно его атаковали упорно, часто излишне нервозно, что и приводило к нарушению правил.

Не раз наблюдалась почти одна и та же картина: защитники на границе штрафной стоят непробиваемой стеной. А вокруг них то там, то здесь появляется с мячом Пеле. «Взрывается» и замедляет бег, смотрит в другую сторону, выполняет ложное движение. Даже делает вид, что мяч не слушается его, в совершенстве владеющего дриблингом и умеющего вести мяч вслепую. Наконец дерзко приближается к сопернику на такое расстояние, где его могут достать. В этом случае защитник может отделиться от оборонительного вала и выбить мяч в поле. Для себя я назвал этот маневр «подстрекательским объездом», так как Пеле действительно «объезжал» пределы штрафной и выманивал защитника, после чего либо отправлял мяч на свободный участок поля, либо занимал позицию, провоцировавшую грубую игру против него.

На том первенстве бразильцы превратили штрафной удар (стандартную ситуацию, решаемую стандартными средствами) в опасное оружие. Их соперники играли с сознанием того, что могут за назначение штрафа поплатиться голом. Лишь англичане сумели оградить себя от таких угроз. Чувствуя серьезную опасность, они выстраивали на подступах к штрафной не только плотную, но и безупречно чистую оборону. Не допустили ни одного фола на опасном для ворот удалении. Бразильцы по их воротам не пробили ни одного штрафного. Для такого тяжелого, направленного матча это явление уникальное и для английского футбола почетное, доказали футболисты Англии, что обороняться можно жестко, но в рамках правил. Надо сказать, что Пеле опробовал «подстрекательский объезд» и на них. Но англичане на удочку не попались (несмотря на то что видели, как это делается, только в матче с нами): не находили на Пеле, ни разу не дали себя спровоцировать, не покидали свою зону; не трогали «подстрекателя», а выжидали, что будет. И маневр успеха сопернику не приносил.

Но, может быть, «подстрекательский объезд» Пеле выглядит не вполне спортивным и недостоин большого мастера? С точки зрения чистого футбола (который, с позиций реализма, конечно, всего лишь абстракция) это действительно так. По собственному опыту, однако, могу подтвердить, что в силовом единоборстве (а особенно в проигранном) каждый футболист, в том числе и самый яркий, немного сгущает краски — я умышленно оставляю в стороне «артистов» (играющих только на судью и ничего иного не добивающихся), ставших притчей во языцех. Пеле защищал себя сам (если ему казалось, что судья охраняет его недостаточно). Было видно, что он извлек уроки из «английского» первенства мира: в Мексике подвергался куда меньшей опасности, попыткам запугивания и умышленного выведения из строя. Он явно решил про себя, что такого отношения терпеть не собирается и никого к себе не подпустит. Это было заметно во встрече с румынами (которые играли против него жестче, чем мы), но особенно — в поединке с уругвайцами, отличавшемся силовым единоборством и даже слепым ревнивым соперничеством. Поскольку здесь, в Мексике, европейские команды играли в целом корректно, Пеле признался после матча:

— Ныне грязный футбол предыдущего первенства нам постарались припомнить уругвайцы.

Знатоки, которые видели его в Англии, с удивлением отмечали перемену: без колебаний шел он теперь на силовые приемы, выполнявшиеся на ходу. В борьбе за выгодную позицию незаметно работал локтями, мог пустить в ход и обе руки, мог и без всякой утайки «уложить» противника. Раньше так не играл. И я бы не сказал, что он ограничивался ответными действиями. Выступал и в роли зачинщика. Использовал средства, к которым прибегают обычно. Тень возмездия не падала на какой-либо конкретный матч. Она набежала еще в Англии, четыре года назад, и теперь могла быть брошена на любого соперника. Не было больше барашка на заклании, с болью приносимого в жертву красоте футбола. Не было жертвы, обреченной на муки.

Пеле защищал себя. Не давая себя запугать, запугивал сам. Показал, что умеет не только толкаться, но и наступать на ноги и сильно ударять не только по мячу. Избегал самых опасных единоборств, но был тверд в отборе мяча и не отказывался от силовых приемов. Под гетры теперь пристраивал щитки, которые ему раньше как будто бы мешали. И правила нарушал (правда, без последствий для противника, без нанесения травмы). Впрочем, однажды бутсами Пеле заставил «посыпаться искры». В финальном матче бразильцев со сборной Италии во втором тайме к Пеле приставили нового сторожа (вместо Росата, уступавшего ему в единоборствах, опеку Пеле поручили острому и жесткому правому защитнику Бургничу), Но Пеле уходил и от него и забил мяч, после которого бразильцы повели. Почва уходила из-под ног терявших самообладание итальянцев, Бургнич остановил Пеле недозволенным приемом. Поединок продолжался, и тут Бургнич наткнулся не на мяч, а... на вытянутую в его направлении ногу Пеле, Это была опасная накладка, за которую Пеле получил предупреждение. Если бы конфликт продолжался, обоих «непримиримых» могли бы удалить с поля. Но оба взяли себя в руки. Успокоился Бургнич, притих и Пеле. Такое в футболе иногда случается. К сожалению, не очень часто.

Снижают ли эти теневые штрихи заслуги Пеле перед футболом?

В моем представлении — нет. Средства, к которым он прибегал, Не определяли характер его игры и не брали в ней верх. Взял их на вооружение просто потому, что не хотел стать «футбольным святым», а приспособился к тому, что отличало игру его эпохи. Таким он остался и в наши дни. Будучи зрелым футболистом, избавился от излишней наивности, от восторженно-детского восприятия футбола, лежавшего в основе красивой игры, но не подходившего для жесткой, мужественной борьбы. Cам стал на стражу своих интересов. На мой взгляд, в этом преуспел: уникальную индивидуальную технику подчинил интересам команды, как подчинил им и неповторимую способность творить игру, превосходить соперника технически, интеллектуально в достижении главной цели игры — в забивании голов. Сам это умел делать с помощью всех мыслимых (и порой даже немыслимых) способов, но точно так же создавал шансы для партнеров. Был уникален и вряд ли превзойден в каждой линии, где выступал. Команда, в составе которой он появлялся, получала как бы очковую фору еще до начала игры или располагала как бы лишним игроком. Нам, голкиперам (и мне в том числе), доставил Пеле много горьких минут. Но все это теперь позади. Осталось только приятное воспоминание, что и я выступал против него, парировал не один мяч, посланный им. Но кое-что и пропустил.

Здесь, в Мексике, Пеле достиг вершины славы. А когда капитан бразильской команды Карлос Альберто передал ему «Золотую богиню» и он поднял ее над головой, восхищенный стадион устроил овацию: кубок попал в достойные руки. И хотя впоследствии Пеле еще выступал за свой «Сантос», практически его игра кончилась здесь.

Думаю, что лучше всего его аттестовал Масопуст, который перед моей первой поездкой в Бразилию сказал мне как новичку в воротах национальной сборной:

-— Учти, он может абсолютно все.

Побывав в Мексике, я бы добавил: мог все, и безупречно.

Впечатления, оставленные чемпионатом мира 1970 года, были омрачены тем, как приняли нас... дома. Конечно, мы не ждали, что болельщики будут носить команду на руках. Возвращения чехословацких (да и только ли чехословацких?) спортсменов из-за границы несолоно хлебавши (без ожидавшегося от них успеха) хорошо известны. Наш выдающийся хоккеист Франтишек Тикал однажды заметил, что построил бы для неудачников туннель от летного поля до самого дома, чтобы могли они возвращаться без свиста и улюлюканий в их адрес.

Меня не расстроило бы то обстоятельство, что, выйдя из самолета, мы не увидели бы очень многих из тех, кто со смеющимися лицами фотографировался с нами после победы над венграми в Марселе (словно они, а не мы были тогда виновниками торжества). Желающих приписать себе успех у нас, к величайшему стыду и сожалению, пока еще куда больше, чем готовых признать ответственность за неудачу. Считаю тем не менее, что отмахиваться от суждений общественности не следует: ведь мы играем для зрителей, на их глазах, и каждый наш шаг — под контролем почитателей. К критике мы привыкли. Она неотделима от футбола. Критикуют нас и тренер, и специалисты, и товарищи по команде, и, конечно (на все лады)... пресса. Футболист должен развить в себе способность прислушиваться к гласу критики и учитывать замечания общественности. Иначе он не сможет расти как мастер. У нас в футболе разбирают — говорю без иронии — очень многих. Едва ли не каждого. Футбол — излюбленная тема разговоров и в среде «профессоров», и между дилетантами. Недостатка в советчиках и болельщиках мы никогда не испытывали и не испытываем: «обсуждения» (почти как на тренерском совете) чуть ли не в каждой пивной ведутся. Это имеет и плюсы и минусы. Мы, футболисты, часто жалуемся на слишком слабую профессиональную оценку наших выступлений. Но нельзя забывать, что футбол — не только для специалистов. Их задача поэтому — взвесив и непрофессиональные суждения и замечания, отобрать из них то, что соответствует положению вещей и может принести пользу.

На этот раз еще на летном поле я понял: разговор выйдет за рамки обычных обсуждений. Зазвучали новые — более резкие — ноты. Например, некоторые журналисты интересовались нашим мнением так, словно на деле оно не представляло интереса, и от нас хотели бы слышать только то, что подтверждало бы уже сделанные ими выводы, хотя в Мексике эти «творцы общественного мнения» не были и даже не выступали в роли наблюдателей всего того, во что пришлось окунуться нам. Мне казалось, что они заняты поисками козлов отпущения, хотя (не исключено) выбор жертвы... уже состоялся.

Кое-кто из нас, игроков, реагировал на неуместные вопросы не лучшим образом, и... запахло напряженностью.

Думаю, высказал по поводу нашей игры достаточно критики. Об ошибках говорил без утайки. Да, мы,не сумели пройти групповое горнило. Но стоит вспомнить: на предыдущем мировом чемпионате из группы не вышли в следующий этап борьбы бразильцы. Это больно ударило по их самолюбию и престижу, однако и помогло извлечь уроки, собраться на борьбу и добиться в Мексике убедительной победы. В волнах критики потонуло то обстоятельство, что мы вообще попали на финальный турнир. Это и был приблизительный потолок наших тогдашних возможностей и бесспорный успех, с тех пор неповторенный. Но на это, словно сговорившись, закрыли глаза. Не будем забывать, что без путевки в Мексику остались, например, португальцы — обладатели бронзовой медали предыдущего первенства. Из отборочной группы в 1974-м не смогли «выкарабкаться» даже англичане.

Не собираюсь сваливать на кого-то вину или оправдывать наши промахи. Если бы мы завязли в группе, но сумели в ней нанести поражение румынам (а это было в наших руках), думаю, такой резкой критики на нас не обрушилось бы. В нашей игровой концепции было что совершенствовать. Лучшие команды указали, в каком направлении развивается футбол, именно на том чемпионате. Мы же оказались в хвосте. Чтобы не остаться лишь созерцателями событий и впредь, надо было учиться у лидеров и постараться идти в ногу с ними.

А у нас вместо этого занялись «полосканием грязного белья». Я не имею в виду критику — она была к месту. Но, как выяснилось вскоре, причины осечки в Гвадалахаре искали то в одном, то в другом (но не в том, в чем надо было): в несовместимости игроков разных клубов; в соперничестве футболистов братиславского «Слована» и трнавского «Спартака» и даже... между чехами и словаками; в споре между Адамецем и Квашняком о «старшинстве» в команде, «подкрепленном» эпизодом в тренировке, где между ними будто бы произошла стычка, и т. д. и т. п.

Здесь ничего не было, как говорят на Руси, высосано из пальца. Но так ли это важно? Никто и не вспомнил бы об этом, отличись мы в Мексике. Само собой: одни игроки знают друг друга лучше, другие хуже, а футболисты одного клуба, естественно, больше привыкли друг к другу (вместе на футбольном поле, вместе нередко и свободное время коротают). Допускаю и трения в отношениях между соперниками в лиге. Но все это в целом не страшно и, конечно же, сбрасывается со счетов, когда речь заходит об интересах сборной (тем более в играх на первенство мира, участие в которых — главное событие в карьере футболиста). То же относится и к «стычке» Адамеца и Квашняка. Таких случаев во время футбольных тренировок бесчисленное множество: ведь футбол остается игрой, и в каждом из нас сидит мальчишка, готовый поддержать свой престиж и хотя бы на мгновение стать забиякой. От меня, например, однажды во время тренировки досталось Масопусту (слава богу, никто не придал этому бог весть какого значения). По сравнению с тем случаем «потасовка» Квашняка и Адамеца — невинный пустяк. Выяснение отношений было недолгим, и уже через пять минут все, кто был рядом, забыли и думать об этом. В общем, обычное, пустяк.

Скажу со всей ответственностью: старалась вся команда, с полной отдачей боролся за общее дело каждый. Искать причину более слабого, скажем, в данный момент выступления коллектива в побочных, случайных мотивах (типа приведенных) — значит не знать склада характера футболиста высокого класса, смешивать такие понятия, как шкала ценностей и честолюбие: кое-кто, скажем, участвуя во второстепенном, товарищеском матче сборной, больше думает о матчах внутреннего чемпионата. Но если уж речь идет о выступлении в мировом чемпионате, там все иные соображения (в том числе и соперничество между клубами) отходят на задний план. Там все — в одной «лодке», и в интересах всех и каждого, чтобы «лодка» эта уверенно двигалась к поставленной цели.

Слухи, а иногда и явные домыслы возникали в результате того, что не все в команде обнаружили свои самые сильные стороны (не потому, что не хотели, а потому, что не могли). Кое-кого застигло врасплох высокогорье. Не все одинаково приспособились к игре в жару на разреженном воздухе. Эти факторы мы недооценили. И не проверили себя в тренировочных матчах. Но виноваты здесь не только игроки или наставники. Помню, как наши тренеры настаивали на том, чтобы прервать матчи первенства лиги и выделить нам («сборникам») время, необходимое для достижения Нужной на тот период физической кондиции. Так поступили, например, бразильцы. Англичане перебазировались (в тех же целях) в Колумбию. Мы же... продолжали бороться за очки в первенстве лиги. Результат? Другие европейские команды (в том числе и румынская) смогли адаптироваться в Мексике лучше нас. И не важно, что на исходе сил доигрывали встречи даже такие команды, как сборные ФРГ, Италии или Англии. В процесс нашей подготовки, бесспорно, вкрались какие-то просчеты. Не знаю, какие точно,— я лишь игрок и говорю только о том, что видел, наблюдая за собой и за товарищами. И поныне, пожалуй, ни у кого нет в этом ясности, поскольку в вихре полемики важный вопрос был, в конце концов, как бы спрятан под сукно, оттеснен на задний план иными, более нашумевшими проблемами.

Самая громкая из них — афера под названием «Адидас» — «Пума». Вспоминаю о ней без удовольствия. История давняя, и лучше всего было бы о ней забыть, но тогда вокруг нее шло много разговоров. О ней писали, и все это имело последствия для нашей сборной и для меня лично.

Общественность лихорадило. Самые фантастические слухи и пересуды подливали масло в огонь. Суть дела состояла в том, что две конкурировавшие заграничные фирмы, производящие бутсы и спортивный инвентарь, спорили о том, какой из них экипировать нас. В ходе конкурентной борьбы фирмы-соперницы прибегали, бесспорно, не только к разрешенным средствам достижения целей. Ситуация, в общем-то, банальная. Но в итоге дело обернулось так, будто бы спортсмены стали думать не столько о футболе, сколько о причитавшемся им денежном вознаграждении.

Хотел бы остановиться на этом подробнее. Стоять в воротах национальной сборной для меня всегда означало и означает несравненно больше, чем «отработка» вознаграждения. Но поскольку в этой связи на нас (в том числе и на меня) легло обвинение в корысти, считаю необходимым привести и доводы, так сказать, экономические. Решающее мерило любого футболиста— его игра. Она и возносит его и больно бросает; посредством ее он добивается авторитета и известности. Другими словами, она раскрывает его ценность как спортсмена. Если бы меня интересовали только (или прежде всего) деньги, я принял бы в свое время приглашение «Аякса» или совсем недавнее предложение менеджеров и тренера бразильского клуба «Сан-Паулу», которое мне сделали прямо в Гвадалахаре, на мексиканском чемпионате. Финансовое обеспечение выражалось пятизначным числом, в долларах. По сравнению с этой суммой деньги, о которых шла речь в связи со спором двух фирм, были бы просто карманными расходами.

Дело зашло наконец так далеко, что осенью нас вызвали на дисциплинарную комиссию тогдашней футбольной федерации. Пригласили человек десять, но обвинение было выдвинуто против всех двадцати двух, входивших тогда в сборную (даже тех, кто в Мексику не ездил). Первый и, надеюсь, последний раз я оказался на заседании комиссии. Никогда ни прежде, ни впоследствии не получал никаких дисциплинарных наказаний. За всю свою футбольную карьеру ни разу не был удален с поля, и только раз мне была показана желтая карточка — за столкновение с бывшим партнером Стандой Штрунцем, когда я хотел занять более удобную позицию перед подачей мяча с углового. Да и то, в сущности, это была шутка. Мы действительно теснили друг друга, но судья не обратил на эту мелочь внимание. Тогда Станда, схватившись за плечо и делая вид, что ему основательно двинули, «подал голос». Потом мы же со смехом вспоминали, как судья клюнул на уловку и показал мне желтую карточку. Конец тоже был опереточный: в протоколе предупреждение зафиксировали не в мой адрес, а (по ошибке) моему партнеру Мацелу.

Теперь же было отнюдь не до шуток. Нам объявили наказание (скажу, забегая вперед), с моей точки зрения, несправедливое: запретили играть за сборную в течение года. В обоснование штрафа о футболе не говорилось ни слова — речь шла исключительно о пренебрежении высокой репутацией сборной в связи со спором упомянутых фирм. Но именно это огорчало меня более всего. Фактически нас наказали за слабое выступление, за то, что мы не показали в Мексике игру, какой от нас ждали. Но об этом-то как раз «шефы» и... умолчали. Считаю эту меру ошибочной как неадекватную реакцию на итоги нашего выступления в чемпионате мира 1970 года. Дискуссия вокруг первенства тем временем отошла на второй план, а наша дисквалификация окончательно оборвала ее, помешав извлечь правильные выводы и обобщить то новое, чем обогатил игру чемпионат мира и что задало направление развитию футбола на много лет вперед — по крайней мере, до сегодняшнего дня. Мы упустили время, и позже начинать наверстывать упущенное пришлось практически с нуля.

Дисквалификация наложила заметный отпечаток на целое поколение, представленное в сборной, как с точки зрения самого футбола, так и с точки зрения морального настроя игроков. Случай беспрецедентный: отлучению подверглись практически две полные национальные сборные — вся футбольная элита страны. Отнюдь не на склоне карьеры (за исключением нескольких игроков) — скорее, в расцвете сил. Сколь-либо серьезных претензий против сборной не выдвигали, и мы почти в прежнем составе вернулись в ее ряды, когда немного погодя наказание, вынесенное нам, отменили... новые руководители нашего футбола (в том числе и новая дисциплинарная комиссия). Но из памяти такие перипетии не выкинешь. Доверие возвращается с трудом — это подтвердит каждый, подвергшийся в ту пору дисквалификации.

Наконец, коллективное наказание нанесло ущерб и футболу страны в целом. Оно способствовало тому, что сборная ЧССР не одолела «сито» отборочной группы и не оказалась среди участников финального этапа очередного чемпионата Европы. Разгром, подобный учиненному нам, вряд ли смогли бы пережить без потерь и футбольные гранды с куда более широким контингентом мастеров даже высшего класса. Отборочные соревнования чемпионата Европы проводились уже осенью 1970 года, вскоре после нашей дисквалификации. Новые тренеры и новобранцы нашей сборной оказались в незавидном положении. Да и ситуация в целом сложилась уникальная: отстраненные от игр первый и □торой составы сборной страны наблюдали с трибуны, как наспех составленная третья команда буквально вымучивала встречу с финнами, представлявшими «развивавшуюся» (на поприще футбола.— Прим, авт.) страну. Все мы должны были делать вид, будто у нас все в полном порядке, но все прекрасно сознавали непреложный факт: на поле — новобранцы, а мы, опытные,— на трибуне. И вот закономерный результат: матч закончился ничьей — 1:1.

После отмены дисквалификации наверстали то, что еще можно было наверстать: выиграли у сборной Финляндии в Хельсинки (4:0), дважды взяли верх над национальной командой Уэльса (на своем поле и в гостях). С футболистами Румынии справились только у себя. В Бухаресте же нас ждал проигрыш. В следующий этап соревнований из нашей группы вышла сборная Румынии. И она сыграла в рамках возможного. Нам же не хватило «того самого» очка, которое было потеряно в первой встрече с финнами.

Итак, закономерным итогом этой неразберихи фактически стал наш провал в отборочных состязаниях на первенство Европы: сборную ЧССР обошли румыны — команда, над которой мы почти всегда (а тогда-то — абсолютно точно) чувствовали превосходство. В Гвадалахаре они застигли нас врасплох, несобранными и косвенно доставили серьезные неприятности. Теперь же словно подтвердили преимущество над нами, хотя уровень футбола в этой стране и не столь высок. Но они (опять же по сравнению с нами) держались своей линии, действовали целеустремленно, рассудительно и толково.

Этого мы не могли сказать о себе. Горькая правда, от которой никуда не денешься. Тогда мы еще не знали и даже не предполагали, что сумеем достойно себя реабилитировать на первенстве Европы 1976 года.