Мой номер — первый

ГЛАВА ВТОРАЯ

Если в тогдашнем руководстве простеевского «Железарны» были фокусники, то в плане профессиональной подготовки команды дело было поставлено куда солиднее. Тренировал ее в то время Иржи Газда. При первом же знакомстве со мной он предупредил:

— Мы привыкли к хорошим вратарям. За нас играл Шрам! Здесь проходили матчи за Центральноевропейский кубок. В Простееве традиция хороших вратарей!

Я не знал, что ответить. Признаться, его слова меня пугали.

— Надеюсь, ты поддержишь традицию, — добавил он более радушно.

Я ходил на тренировки два раза в неделю вместе с командой и раз самостоятельно. Впервые столкнулся с тренировкой вратаря по специальной программе. Проводили ее как тренер Газда, так и Эвжен — бывший футбольный и хоккейный вратарь, весьма популярный в Простееве. После разминки — удары и броски по воротам, специальные упражнения на быстроту реакции. Например, стою в воротах, повернувшись спиной к полю, тренер восклицает: «Начал!», одновременно прицельно бросает мяч к штанге низом, верхом, отражать который надо в падении. Иногда моей исходной позицией было положение «лежа» на земле (при выполнении упражнения на повторные удары). В других случаях по моим воротам бросали или били двое, причем второй удар после первого следовал почти сразу же. В мою обязанность входило отражение обоих мячей. Затем я отрабатывал выбивание мяча и выбегание из ворот. Мне было сказано, что на линии играю нормально, но не хватает уверенности в игре на выходах.

— Ты что, привязан к этой штанге?.. — добродушно выговаривал Эвжен Юрка. Он первый убедил меня в той истине, что в падении, в прыжке и при отбивании надо стараться достать мяч обеими руками. Возможно, это менее эффектно, зато надежнее.

— Если достает одна рука, то и другая должна быть там же, — учил Юрка.

Мне это было по вкусу. Я работал на совесть. Иногда с трудом добирался до дома на велосипеде. Простоев славился не только вратарями, но и... велосипедами. Из них в основном и состоял городской транспорт. По крайней мере в мою бытность там.

Однажды после тренировки я приехал домой и заснул, едва добравшись до постели. Проснулся в испуге: будильник показывал без двух минут шесть. По привычке не стал завтракать, оделся и помчал на завод. Предупредил вахтера, что я запоздал. Когда же отбил табель, стал кое о чем догадываться. На табеле стояло 18.15, а громкий смех вахтера окончательно убедил меня, что пока еще вечер, а не утро.

— Я было решил, — проговорил вахтер, когда справился с приступом смеха, — что наши футболисты теперь будут вкалывать две смены!

В две смены мы не трудились, но одну отрабатывали без всяких скидок. Точно от шести до двух. Мы были настоящие любители. Футбол — да, но после работы. Не раз случалось, что после тренировки я на самом деле спал вплоть до выхода в утреннюю смену. Я, в общем-то, любитель поспать (восемь часов в постели — для меня минимум), но если позволяет обстановка (ничто не мешает), могу не выходить из объятий Морфея и десять, и двенадцать, и даже четырнадцать часов. Не раз выслушивал опасения партнеров, не уснул ли я в воротах. Нет, такого со мной не случалось.. Самое большое, что себе позволял, — изредка зевать в момент удара. На работе тоже было интересно. Сидел в плановом секторе цеха по производству железнодорожных стрелок. Главный плановик Мирек Кубен часто пропадал на совещаниях, поэтому мне нередко приходилось давать пояснения к чертежам и решать, что и в каком количестве выпускать. Дал осечку единственный раз. Зато крупную: ошибся на один ноль — вместо двухсот прокладок под рельсы запустил в производство две тысячи. «Обеспечил», другими словами, сверхнормативные поставки, вероятно, до сегодняшнего дня. Один из начальников, узнав об этом, сам не свой примчался к нам. Увидев меня, притих и только махнул рукой:

— Все ясно: футболисты...

Упреки в свой адрес я бы еще принял как должное. Но такое обобщение задело меня за живое. Думаю, что со своей работой я справлялся вполне. Уверен, что и сегодня мог бы работать по своей специальности машиностроителя. Одним футболом я не занимался. Да и вообще не было ясно, стану ли футболистом в будущем. Надежд на это не возлагал. Более того: не смел об этом и мечтать. То, что я попал в команду второй лиги, было куда большим по сравнению с тем, о чем я позволял себе думать до сих пор.

Первый матч за «Железарны» я провел уже в июле, после сдачи выпускных экзаменов, то есть во время каникул. Это был товарищеский матч с командой Опавы. Мы выиграли 4:0. Тренер хотел, чтобы я сыграл как можно больше подготовительных матчей, чтобы привык к партнерам, а они ко мне.

Мной он остался доволен и доверил место в воротах в первом же матче на первенство лиги. Это было в Челаковицах, где нам готовили обычно исключительно «теплую» встречу. Больших надежд на успех поэтому мы не возлагали. И проиграли — 0:1. Впрочем, матч я не доиграл.

Вот как это было. Нас прижимали, а мы изо всех сил держали оборону. Я опустился навстречу катящемуся мячу. Но в тот же миг по нему пробил наш защитник Иван Ридел — один из тех, кто вместе с Рачухом и Реслером составлял знаменитую линию обороны. Это был крепкий орешек. Как их только не называли: «точильщики», «шлифовальщики», «специалисты по намыливанию»... Тот, кто путался у них под ногами, имел потом бледный вид.

В этой роли на сей раз оказался я. Говоря точнее, мой нос. Правда, в тот момент я об этом еще не знал — у меня лишь потемнело в глазах. И только в нимбуркской больнице мне сказали, что Ридель постарался на славу: мой нос съехал набок. Носовая кость оказалась перебита и свернута в сторону. К этому добавилось легкое сотрясение мозга.

В нос уложили по меньшей мере три четверти метра марли (никак не думал, что столько может поместиться в таком маленьком носе!). Пинцетом вправили мелкие кости (вот когда я вспомнил всех святых!). Все это венчала повязка вокруг головы. С ней я напоминал по меньшей мере раненного под Ватерлоо.

Команда вернулась в Простеев без меня: в нимбуркской больнице пришлось задержаться три дня. Выписали меня с условием, что, прибыв в Простеев, я сразу же покажусь в больнице.

В ближайшее воскресенье дома не появлялся. И в следующее. Как выяснилось позже, бабушка, к большому удивлению местного почтальона, подписалась на «Ческословенски спорт» и «Младу фронту», где самым детальным образом освещались спортивные события. К счастью, матчи второй лиги описывались не так подробно, и о моей травме не упомянули. Однако бабушка и мама встревожились, не обнаружив мою фамилию в составе команды Простеева. Ворота защищал некий Секанина. «Что бы это значило?»

Уже в понедельник в простеевскую больницу был нанесен специальный визит. Двери распахнулись. Маму обо всем поставили в известность. Что касается моего состояния, то врачи ее успокоили. Но это только подлило масла в огонь. Нападкам подвергся футбол:

— Не я ли тебе говорила, что эта игра жестока? Чтобы я о футболе больше не слышала!..

Я не мог пускаться в объяснения (мешала повязка) и потому молча кивнул.

Так или иначе, мой коллега Секанина отстоял за «Железарны» еще три матча. А начиная с пятого тура я выступал за Простеев уже до конца розыгрыша. Дома мы потеряли единственное очко, сделав ничью с Битковицами, но на выезде, по обыкновению, очки приходилось «возвращать». Наше поле покрывал шлак, и соперники называли его бетоном — таким оно было укатанным и жестким. На большинстве же чужих полей росла трава. Лучшими газонами располагали Витковицы и Готвальдов. Там я давал затянуться болячкам, полученным на шлаке.

Мои поклонники в Штернберке радовались, что я снова в воротах. Весть о возвращении внука и сына в футбол дошла до бабушки и мамы. Бабушка смеялась, а мама огорчалась. Дома за мной ходили товарищи и болельщики, засыпая вопросами. Вытаскивали на улицу. Я ходил гоголем: у нас ведь не только хорошо играют в футбол — еще больше о нем говорят. И когда я был дома, разговоры о футболе заполняли все свободное время.

Как-то весной 1961 года в гости в Простеев приехала мама. На этот раз не в больницу. Навела порядок в моей комнате и разговорилась с пожилыми супругами, у которых я снимал площадь. Интересовалась, как мне работается, как там в отношении девушек. С работой все было в порядке, меня даже ставили в пример. Что же касается девушки, этот вопрос меня особенно не занимал. Да и времени, в общем-то, не хватало. Один-два раза побывал в «Авионе» на вечере танцев.

Но танцор из меня посредственный (и сейчас для меня полька — за семью замками). А кроме того, часто болели ноги, и если вечер затягивался, меня клонило в сон. Товарищи по команде — Цопек, Долак, Штанцл и Зоубек — считали, что мы пара с сестрой Рачуха. Не скажу, однако, что я относился к ней галантно — скорее, дружески и насмешливо. Короче, в Простееве спутницей жизни я не обзавелся.

После обеда мама пошла на футбол. Впервые в своей жизни. Никогда я так не волновался. На этот раз меня беспокоили главным образом не голы, а останусь ли я невредимым.

Все получилось, как мне хотелось. А мама заметила, что матч ей вполне понравился. «Может быть, футбол и впрямь не такая жестокая игра, как думала вначале?» И все же я должен беречься и не так часто падать.

Вот уж чего не мог ей обещать при всем большом желании.

Тот год в Простееве не прошел для меня даром. Я был участником соревнований высокого ранга, о которых потом приходилось лишь вспоминать. Узнал много футболистов. Среди них немало одаренных. Это были и партнеры, и соперники. Научился разгадывать действия разных форвардов в разных ситуациях, сотрудничать с защитой (и главное — со стопперами). Раньше кричали мне: «Вратарь!» и «Спокойно!», теперь уже подавал команды я: «Взял его!», «Сам!», «Беру!»... Слова, весьма необходимые.

Несмотря на то что фокусники из «Железарны» поначалу обвели меня вокруг пальца, я не раскаивался в переходе. И прав был Кветош Фиала, лучший бомбардир Штернберка, говоривший, что из этого города нелегко попасть в «Дуклу» или «Руду гвезду», когда призовут на службу.

Ближе к мобилизации в нашем обществе стали появляться «заинтересованные лица» из Вооруженных Сил. Они сохраняли молчание и... исчезали так же неожиданно, как и возникали. Только однажды клуб известили, что из тогдашней «Руды гвезды» (Брно) приедет их представитель — на переговоры с Иваном Риделом и со мной.

После обеда нас ждал в «Гранде» секретарь «Руды гвезды» Вайдхофер. Коренастый, с сумочкой и бумагами, разложенными на столе, он потягивал кофе с ромом. Сказал, что про нас знают, нами интересуются и нас выбрали. Сообщил, что приближаются переговоры, в которых участвуют клубы «Дукла» и «Руда гвезда». Предложил анкеты. Предупредил, что, если нас спросят, куда бы мы хотели, должны ответить: к нам.

Не знаю, что и как случилось дальше. Меня уже никто ни о чем не спрашивал. Иван Ридел оказался в «Дукле» (Тахов), а на моем призывном листке стояло: «Руда гвезда» (Брно).

Это было в 1961 году. Как раз в том сезоне брненцы выбыли из первой лиги. Мне не давала покоя мысль о том, почему выбор пал на меня: ведь команда уже располагала двумя первоклассными вратарями. Основным регулярно выступал Франтишек Шмукер, а на скамейке запасных находился Павел Спишиак.

Так или иначе, я прибыл на новое место и приступил к тренировкам. В первое время они казались каким-то кошмаром. Тренировались ежедневно, иногда и по два раза в день (до и после обеда) на травяном газоне в Писарках. Матчи играли на большом стадионе за Лужанками. Нас тренировал Крчил — известный хавбек первой половины тридцатых годов, выступавший в тот период за сборную страны. Участник финала первенства мира в июне 1934 года в Италии, где наша команда завоевала серебряную медаль. До повторения этого успеха на мировом чемпионате в Чили оставалось еще больше года, но на наших футбольных газонах уже бегали все те, кто обеспечил этот успех и пополнил «серебряную шеренгу» предшественников, игравших в том, 34-м.

Я к их числу не относился: хотя и перешел в клуб высшего ранга, но фактически на ступеньку спустился. Выступал за дублеров, а они играли по классу 1 «А». Другими словами, после второй лиги я вернулся на прежний, штернберкский, уровень. Мы ездили по городам и поселкам Южной Моравии вокруг Брно. В восторге я не был, невзирая на утешения пана Крчила, утверждавшего, что я еще дождусь своего часа...

Мама с бабушкой были довольны тем, как мне служится. Нередко удавалось заглянуть домой. Нас не заставляли питаться в казармах. Деньги на питание получали с надбавкой на калорийность — сначала двести, а впоследствии четыреста крон в месяц. Однако футбольные дела как таковые меня не радовали. Я чувствовал, что способен на большее, чем класс 1 «А».

Спустя полгода после того, как я пришел в «Руду гвезду», Павла Спишиака вывели из первого состава — «за халатное отношение к тренировкам и нарушение режима». Он был неплохой парень, но рядом со Шмукером привык к беззаботной жизни на скамейке запасных и в конце концов стал бояться мяча. Заняв его место, я с жаром взялся за дело.

Вскоре после этого клубы «Руды гвезды» распустили. Нас, футболистов из Брно, полностью передали «Спартаку» (Брно), представлявшему завод имени Яна Швермы (ЗЯШ). От такой реорганизации я остался в выигрыше, так как дублеры «Спартака» выступали во второй лиге. С основным составом я ездил (в качестве дублера Шмукера) на матчи первой лиги, а на следующий день или накануне играл за второй состав первым голкипером. Пожаловаться на нехватку практики не мог. Футболом был сыт по горло. Впервые в жизни испытал дефицит времени.

Но главное, тренировался со Шмукером. С удовольствием вспоминаю это время. Франтишек имел на меня сильное влияние. Был и остался образцом для подражания, идеалом вратаря.

Принял он меня буквально по-братски. Каждой команде необходимы два вратаря, по возможности равноценных, независимо от номера на спине — единицы или двойки. Иногда между ними возникает соперничество. Первый боится конкуренции. Ему трудно смириться, что кто-то наступает на пятки. Второй же хотел бы продвинуться вверх и испытывает неудобство от того, что «единица» слишком долго стоит на его пути. И все же чаще всего между вратарями устанавливаются товарищеские, дружеские отношения, вытекающие из сознания того факта, что оба они служат одной, общей, цели.

Шмукер принял меня как младшего товарища. В моих глазах это был именитый голкипер, своего рода мистер Икс, мастер с большой буквы. По тому, как я держался, он, вероятно, «почувствовал меня» и спросил:

— Ну, что же ты уставился?

Многословием он не отличался. Да и мысли свои излагал своеобразно. Происходил из Словакии, и речь его состояла из причудливой смеси словацких, венгерских, а также чешских разговорных слов и оборотов. Но нужды в особом красноречии не испытывал. Как только он занимал место в воротах, сразу было видно, с кем имеешь дело.

Очень быстро убедился я и в том, что за этим скрывается. Я не знал усталости на тренировке, но его отличала еще большая одержимость. После тренировок Шмукера приходилось буквально прогонять с площадки. А с ним и меня. Когда заканчивалась обычная тренировка, мы сходились с ним вдвоем и по очереди тренировали друг друга, поскольку далеко не все способен вратарь отрабатывать сам в одиночку. Ему требуется, само собой, игрок, наносящий удары или набрасывающий мячи. Шмукер придерживался принципа, что вратарь обязан добросовестно готовиться к матчу в течение всей недели и не имеет права самоуспокаиваться (сегодня, дескать, расслаблюсь, а в воскресенье нажму). Я видел, как он готовился к матчу, учитывая все до мелочей. Чтобы ничто не застало его врасплох. Проигрывал всевозможные ситуации, разучивал их.

Шмукер не относился к категории тех,.кто превращает тренировку в сплошную каторгу. Он много думал о футболе и старался докопаться до истины. Эту особенность перенял и я. Он часто просил кого-либо из нападающих остаться с нами на площадке после тренировки. Обычно в этой роли выступал один из «техников». Чаще всего Карел Лихтнегл. С его помощью отрабатывали стандартные ситуации и детально обсуждали их. Мы хотели знать, как ведет себя форвард, если, к примеру, выходит против вратаря один: что считает самым выгодным, на какой оплошности голкипера строит расчет, что для него самое «неудобное». Искали оптимальную защиту, самое подходящее решение не только для себя, но и для партнеров. Уже тогда, например, пришли к выводу, что если на форварда выходит вратарь, то нет нужды, чтобы к нему устремлялся (сбоку или сзади) еще и стоппер. Это приводило к сумятице, пенальти или травмам. Пусть стоппер прикрывает свободное пространство, другого спешащего на помощь нападающего или пустые ворота, если последует обводка.

Иногда с нами тренировался Властимил Бубник. Когда я увидел его впервые, он показался мне точно таким, каким выглядел на снимке, который я вырезал из; «Стадиона» и подклеил на фанерку: смеющийся, приветливый и общительный. Я не знал, как обращаться к нему — на «вы» или на «ты». Он угадал мои мысли и сказал:

— Оставим разговоры, господа!.. Накиньте, пожалуйста, мяч...

Все стало на свое место. Так же по-товарищески, как ко мне относился Шмукер, впоследствии и я старался держать себя по отношению к младшим коллегам, когда уже на моей фуфайке была «единица», а у них — вторые номера. И так же по-дружески, как со мной Власта Бубник, я старался вести себя в присутствии нерешительных новичков, когда сам уже считался тертым калачом и заслужил имя. Мы играем за одну команду, мы все равны и обращаемся друг к другу на «ты».

Власта Бубник был многогранным талантом в спорте: за что бы ни брался, все ему удавалось. Все, что он делал, выходило легко — «само собой». Говаривал, что футбол тяжелее хоккея. Что в хоккее все получается быстрее (за счет катания), в то время как в футболе надо изрядно побегать. Я не хотел видеть его в роли противника: он обладал поставленным ударом, одинаково хорошо бил и левой и правой, а когда выходил к воротам, не ставил задачу просто попасть по ним, а искал определенную уязвимую точку. Обладал великолепной техникой, был спокойным, рассудительным, инициативным. Такие нападающие доставляют нам, вратарям, много хлопот. От них только и жди сюрприза. Вы рассчитываете на пушечный удар, а вместо этого мяч едва катится, и вроде бы нет нужды тянуться за ним, но достать его невозможно. Вдобавок ко всему он отлично прыгал и точно играл головой. Его индивидуальные проходы повергали нас в отчаяние. Пенальти пробивал отлично, уверенно. Я же тогда не любил одиннадцатиметровых: мне казалось, что вратарь находится в неравноправном положении, что у него минимальные шансы.

К сожалению, Власта Бубник мало внимания уделял футболу — от случая к случаю: когда начальство просило помочь команде. «Спартак» ЗЯШ в ту пору как раз боролся за то, чтобы остаться в лиге. Зато его дублирующий состав, за который я тогда выступал, лидировал во второй лиге. Сложилась курьезная ситуация. Одно время в Брно шутили: пусть основной состав спокойно уходит в низшую лигу. Дублеры поднимутся, и все равно за Брно сохранится первая лига (команды просто поменяются местами).

Наш второй состав выступал действительно здорово. И у меня игра получалась. Вспоминаю, как восемь матчей подряд не пропустил ни гола. Только в девятом, в Отроковицах, и то с одиннадцатиметрового, «прохудился».

В конце концов все утряслось. Наш второй состав выиграл первенство своей лиги, а первый сохранил место в высшей.

Помню все, будто было вчера. Отрабатывали вместе с Франтой Шмукером подскоки, отталкиваясь поочередно каждой ногой. После одного из подскоков Франта упал и не смог подняться. Его отнесли в раздевалку, а оттуда на машине доставили в больницу. Я продолжал тренировку, но на душе было неспокойно. Из больницы вернулся врач нашего клуба доктор Коцоурек. Его приговор был краток: мениск, операция. По меньшей мере месяц покоя.

Это было в среду, а в субботу нас на «Юлиске» поджидала пражская «Дукла». Тренер Сеземский тотчас взял меня в оборот: предупредил, что выступать буду я.

Я пошел бы против правды, если бы стал утверждать, что не мечтал играть в матчах первой лиги. Чувствовал, что имею для этого основания. Да и Шмукер постоянно убеждал меня в этом, всегда ободрял. Не терпелось хотя бы попробовать силы. Но сдавалось, что это не самый удачный старт: на чужом поле и против «Дуклы»! Одно знакомство с ее составом вызывало чувство уважения: Масопуст, Плускал, Новак и молодой Елинек, совсем недавно увенчанные лаврами на первенстве мира в Чили. Кроме них — Боровичка, Шафранек, Ваценовский, Брумовский, Адамец... Каждое имя — само за себя. Слабым утешением было то, что из-за травмы не смог выступить Рудольф Кучера.

У меня скребли кошки на сердце: что, если пропущу пять, шесть штук?.. Это же равносильно провалу! А выступишь плохо с самого начала — подмоченная репутация сохранится надолго.

Из этого состояния меня вывел Шмукер. Перед тем как уехать, я побывал у него в больнице. Он сказал:

— Не получится — и не страшно: от нас и не ждут ничего особого. Терять тебе нечего, а выиграть можешь.

Впоследствии эти слова я часто вспоминал, когда мне предстояли новые дебюты, традиционно тяжелые: за сборную страны против Бразилии на их поле, второй матч против Англии на «Уэмбли» — в обоих случаях это были матчи против официальных чемпионов мира! Когда я покидал Шмукера в больнице, он остановил меня в дверях:

— Если назначат пенальти, бить будет Шафрда, подъемом в правый угол!

В Праге мы остановились в гостинице «Париж».

Подготовка к встрече с «Дуклой» шла «по сценарию» Шмукера. Даже на своем поле мы играли против нее в основном в обороне. И здесь главное для нас — не пропустить много. На этом строили и тактику: фланги должны были сторожить крайних защитников — Новака и Шафранека, полусредние — хавбеков Масопуста и Боровичку, а остальные — охранять подступы к штрафной. Тренер Сеземский, обращаясь ко мне, произнес всего две фразы:

— Не волнуйся: они тоже всего лишь футболисты. Играй, как за дублеров!

Больше всего я опасался Адамеца. Когда мяч попадал к нему на левую ногу, становилось не по себе. Спал я плохо: вскакивал среди ночи. Снилось, что бросаюсь к штанге.

Очевидно, по воле провидения случилось, однако, так, что я едва не пропустил свой первый матч в первенстве лиги. После обеда, перед тем как ехать на «Юлиску», я отправился немного пройтись, чтобы привести нервы в порядок. Находясь на действительной службе, носил форму. Как раз напротив пражской гостиницы «Париж» расположены Иржиковы казармы, где размещали подвижной патруль комендатуры. Едва я вышел из отеля, меня задержали. И подвергли проверке. Старший наряда — упитанный старшина — обратился со строгим вопросом:

— Почему одеты не по уставу?

Выяснилось, что незадолго до этого в устав были внесены поправки, касающиеся военной формы, но у нас в Брно об этом еще не знали. Я был одет, как и все солдаты действительной службы, но от глаза старшины нельзя было укрыть ботинки, носки, фуражку, галстук. Особое раздражение у него вызвали железные кнопки на гимнастерке. Об остальном я бы еще договорился, но только не об этих кнопках. Меня забрали в комендатуру. Я даже не мог вернуться в гостиницу и сообщить кому-то из команды, что со мной стряслось. А то, что мне пора ехать на матч чемпионата лиги, старшину абсолютно не трогало. Мне даже не дали позвонить. Сказали, что я должен быть доволен проявленным великодушием (ведь меня же не заперли!). Вот нитка с иглой, вот «уставные» пластмассовые пуговицы. Это — высшее проявление любезности: я могу быть свободен, как только пришью. Не так уж много пуговиц пришил я за свою жизнь. Но ни одну из них не пришивал так быстро, как те четыре. Товарищи по команде, между тем, уже меня ждали. Посидели еще минут десять и, не дождавшись, поехали одни. Легко себе представить, какие нелестные замечания отпускались в мой адрес. С командой уехал единственный вратарь. Я был вторым номером, он — третьим. И что будет, если его травмируют?

Мой дублер уже переоделся, когда я примчался на такси на «Юлиску». Хорошо еще, что захватили мои вещи. На поле я выбежал последним, а место в воротах занял в тот момент, когда раздался свисток судьи.

Матч складывался так, как и следовало ожидать. Коуба, стоявший в воротах на противоположном конце поля, лишь дважды вступал в игру. Зато вокруг моих ворот с первых же минут закипели страсти.

Прежде всего мой ночной кошмар стал явью. Адамец принял мяч на левую ногу, замахнулся для удара, но я оказался на месте! Сам не знаю, как!

— Все хорошо, — похлопал меня по плечу партнер по дублирующему составу Гаек, выступавший на месте центрального защитника. И в первой лиге игроки относятся друг к другу так же, как и мальчишки с Ветряка. Но и здесь мне доставляло это больше радости, чем аплодисменты, которые я старался не замечать.

Едва Гаек успел произнести похвальные слова, как сам же устроил мне «веселую жизнь». Адамец готовился к удару, а Гаек пытался ему помешать. Полностью замысел Гаека не удался (его нога лишь скользнула по мячу). Я пошел в одну сторону, мяч полетел в другую. Гол! Нелепый случай. Раздосадованный Гаек держался за голову. Теперь наступила моя очередь комментировать:

— Не беда, поехали дальше!

Но далеко мы не ушли. Вперед ушла «Дукла». На 28-й минуте из глубины поля к моим воротам вышел Масопуст. Неожиданно, никем не прикрытый, в типичной для него позиции, не глядя, контролируя мяч. Он хорошо видел и окружающее пространство, и меня, словно спрашивая при этом: «Что, парень, будешь делать теперь?»

Я сделал то, что был обязан делать в подобной ситуации: вышел из ворот и бросился под удар. Но прежде чем Масопуст осуществил свой замысел, кто-то на него навалился сзади. Не знаю точно, кто это был, но думаю, что снова «злополучный» Гаек. Мяч у меня в руках, Масопуст на земле, в штрафной площади. Пенальти чистейшей воды.

Вижу только, что мяч устанавливает Шафранек. На память приходят слова Шмукера, сказанные в больнице. Послушался его совета и бросился в правый угол.

И вот уже объятия друзей:

— Поймал!.. Молодец!..

Во втором тайме пропустил еще один гол — от Елинека. Навесной мяч в штрафную он принял с воздуха, пробил метров с пяти и, как говорится в таких случаях, без вариантов.

Проигрыш со счетом 0:2 наша команда, тренер и весь Брно считали справедливым. А в «Ческословенском спорте» в отчете о матче от 6 апреля 1963 года были и такие строчки:

«За брненцев выступал великолепный вратарь — юный Виктор. Парировал и нацеленный в угол удар Шафранека на 28-й минуте, назначенный после того, как сбили Масопуста». Заметку помимо Франтишека Жемлы подписал и заслуженный мастер спорта Антонин Пуч.

Уж это обязательно прочтет наша бабушка. И даст теперь прочитать маме.

Времени для размышлений не оставалось: я уезжал в Находу. На следующий день после матча с «Дуклой» выступал там во второй лиге за второй состав.

Еще пять матчей отыграл я за Брно, пока выздоравливал Шмукер. Дома мы сыграли со «Словнафтом» (нынешним «Интером»), и я не пропустил ни одного гола. Но вот во встрече с «Нитрой» пришлось вынуть из сетки сразу пять мячей!

...Срок военной службы заканчивался, и вставал вопрос о том, что делать дальше. Вопрос этот имел две стороны: чисто футбольную и материальную. Мама на эту тему больше со мной не говорила. Мне исполнился 21 год, и надлежало принимать решение самому.

И все же не так уж самому; предостаточно было советчиков и заинтересованных. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть хотя бы заметку «Кто хочет сменить цвета команды» в «Ческословенском спорте», сообщавшую о всевозможных переходах. Специальный абзац в ней был посвящен «Спартаку» (Брно). Вот что там говорилось: «Вратарь Виктор является сейчас голкипером, к которому проявляется наибольший интерес со стороны клубов. Ему хотелось бы остаться в Брно, но это желание выступать за первую команду мы, брненцы, не можем выполнить, так как располагаем не менее отличным вратарем — Шмукером».

Не все было так на деле. В Брно со мной вели дружеские переговоры. Я не выдвигал никаких условий — тем более таких, которые шли бы вразрез с интересами Шмукера. Брненцы не делали секрета из того, что были бы рады, если бы я у них остался. Но соглашались и с тем, что в присутствии Шмукера место в основном составе мне бы не досталось. И если я решу куда-либо перейти, мешать мне не станут. Все остальное — верно: кроме «Спарты» и «Слована» интерес ко мне проявляли (в той или иной степени) все команды лиги. Предложения поступали от футболистов, находившихся вместе со мной на военной службе. Другие клубы командировали «парламентеров». Я долго размышлял над приглашением братиславского «Словнафта» (это была отличная команда). Тянуло меня и в Остраву, по соседству с которой находился мой дом.

Снова вспомнил о прежних планах, относившихся к тем дням, когда я сдал выпускные экзамены. За плечами были вступительные экзамены в Политехнический, на машиностроительное отделение. Я готовился к учебе. Поэтому в своих расчетах отдавал преимущество пражским, брненским и братиславским клубам. Пражская «Славия», к которой я испытывал симпатии, оказалась в том сезоне во второй лиге. В Братиславе успел появиться другой вратарь. Серьезно и долго я вел переговоры с пражской «Богемией», которая в ту пору называлась «Спартак» ЧКД. Моим единственным условием была просьба о том, чтобы мне гарантировали небольшую (каких-нибудь четыреста — пятьсот крон) стипендию. Тогда я твердо верил в то, что, выступая за команду высокого класса, можно еще и учиться. Не раз впоследствии пытался претворить этот план в жизнь, но всякий раз... безрезультатно. Пришел к выводу: продвинуть первое смог бы за счет второго, и наоборот.

Чем-то приходится жертвовать. В этом убедил, например, и опыт Вацлава Машека, который на протяжении долгого времени совмещал игру и учебу. Но и он выбился из колеи, увидел, что не тянет, и, наконец, в интересах учебы, ослабил тренировки. Футбол высшего класса сегодня предъявляет высокие требования, предполагает полное самоотречение. Тогда с «Богемкой» все решилось само собой. Мне объяснили, что не смогут гарантировать стипендию.

В конце концов мой выбор пал на «Дуклу». То, что она вообще проявила ко мне интерес, — заслуга Богумила Мусила. Он тренировал тогда дублеров «Дуклы» и одновременно сборную юниоров. Думаю, он лучше всех разбирался в футбольных надеждах всей республики. Только я появился в Брно (задолго до выступлений в первых матчах лиги), Мусил установил со мной контакт: приезжал посмотреть на мою игру, разговаривал со мной, давал советы. Наблюдая за мной, он с интересом следил и за десятками других молодых футболистов из самых разных клубов. То, что он выбрал меня вратарем сборной юниоров, много для меня значило, хотя впоследствии однажды случилось так, что он же исключил меня из состава (после того как я, не сумел поставить «стенку» для отражения штрафного).

Мусил посоветовал присмотреться ко мне Ярославу Вейводе, который тренировал тогда первую команду «Дуклы». Вероятно, его интерес ко мне возрос в результате моего удачного дебюта в лиге — в матче против его команды. Вейвода встретился и побеседовал со мной в характерной для него манере: без медоточивости, ничего не обещая, точно, строго и по существу. Сказал он примерно следующее. Павлиш свое отыграл. Наряду с Коубой команде требуется еще один, не уступающий ему по классу вратарь. Я — молодой, перспективный. Но чтобы действительно вышел из меня толк, надо играть за хорошую команду. В «Дупле» к футболу самое серьезное отношение. В другом месте мне могут, конечно, предложить лучшие материальные условия. Зато в «Дукле» лучше условия для футбола; Выбор я должен сделать сам.

Такой разговор мне нравился. Я уже понял, что с моей учебой (по крайней мере, на этот раз) ничего не получится. Выбрал футбол. И если уж я за него берусь, так основательно. «Дукла» была отличной командой: на протяжении ряда лет выигрывала первенство лиги либо занимала в таблице места по соседству с чемпионом. Добивалась успехов и в Кубке европейских чемпионов. За нее выступали футболисты, к которым я питал уважение: Масопуст, Плускал, Боровичка, Новак, Шафранек, Брумовский, Кучера... В воротах стоял Павел Коуба, как раз в том году вошедший в сборную...

Особых сомнений я не испытывал. Пришло время идти на «гражданку», и я снял солдатскую форму. Но совсем скоро для меня была готова армейская форма иного покроя. Однако главное, чем я обзавелся, были бутсы и черный вратарский свитер, дополнявший гамму черно-желтых цветов «Дуклы».

Как поладила «Дукла» с «Железарнами» (Простеев), за которые играл я до призыва и куда должен был вернуться согласно правилам переходов, точно не знаю. Но «Железарны» отпустили меня без очевидных признаков недовольства. «Дукла» в боевом составе сыграла с ними товарищескую встречу. Особых сборов матч не принес, но они с лихвой покрыли те пять крон, которые дали за меня «Железарны» три года назад, оплатив билет на поезд Штернберк — Простеев.