Мой номер — первый

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Дисквалификация здорово выбила из колеи. Теперь-то я знаю, что это была лишь капля, переполнившая чашу. Но тогда серьезно подумывал о том, чтобы оставить футбол. За спиной остался напряженный сезон. Интенсивную зимнюю подготовку сменила карусель весенних матчей в рамках первенства лиги. В промежутках между играми — сборы первой команды страны, товарищеские встречи, а затем долгий путь через Западную Европу в Мексику, откуда мы вернулись, испытывая громадную физическую и нервную усталость. Дома нас ждали клубные тренеры с программой тренировок. Одна мысль о предстоявшем осеннем первенстве повергала в отчаяние. Пробовал представить себе, какие слова мы услышим в свой адрес с трибун, учитывая подогретое аферой «Адидас» — «Пума» и дисквалификацией общественное мнение. И как быть, если совершу какой-то промах? Ведь ошибка голкипера всегда бросается в глаза.

Никогда не чувствовал себя таким уставшим. Уставшим от футбола. Потерял к игре всякий интерес. Размышлял о том, каких усилий требует она от меня и что, собственно, имею от футбола я. Мрачное расположение духа не позволяло видеть особенно радужные перспективы, и я стал всерьез подумывать о завершении выступлений.

С тех пор как я посвятил себя Большому футболу, я жил в вечной спешке, с постоянным дефицитом времени. Сначала мне это даже нравилось. Я был помешан на футболе. Ничто другое не доставляло столько радости. Отдавал игре все время, направлял на нее все помыслы. Правда, иногда заползали беспокойные мысли (типа такой: «А что будет со мной, когда закончу выступления?»), но время это представлялось мне весьма отдаленным будущим, а такого рода заботы — преждевременными. Тренеры тоже были недовольны, когда наше внимание переключалось с футбола на что-то «постороннее» (это и впрямь мешает сосредоточиваться на тренировках и собираться в играх). Предпринимавшиеся мною время от времени попытки совместить с футболом учебу в институте заканчивались неудачей, как только я обнаруживал, что это совмещение ущербно для моих футбольных дел.

Теперь, однако, я не мог думать только о себе и решать все вопросы единолично: стал главой семьи. Женился. У нас подрастал сын, а мечтал я и о дочери (мое желание впоследствии исполнилось). Хотелось как можно больше быть в семье. И наверное, так сильно потому, что сам вырос без отца и постоянно чувствовал, что это значит. У наших детей был отец, но должен признаться: меня они видели нечасто. Все семейные хлопоты и заботы взяла на себя супруга. Серьезных упреков в мой адрес я от нее не слышал, хотя все минувшие годы она говорила, что для меня «футбол важнее семьи». Но всегда ее «атаки» на футбол носили оттенок шутки (в худших случаях — подтрунивания). Склок в решении общеизвестных проблем быта: что, когда, как, а главное — кому сделать (кто, например, посмотрит за детьми, чтобы мать смогла, скажем, сходить в парикмахерскую), у нас не возникало никогда. И в том, что я мог уделить футболу столь значительную часть жизни, конечно, и ее заслуга: она обеспечила мои тылы, ничем серьезным не нарушаемый покой. А я знал и видел, как могут разладить игру футболиста неустроенная личная жизнь, скандалы в семье или любовные приключения. За примерами ходить не буду.

Говоря коротко, на семейном фронте я забот не ведал. Но полного довольства все же не было. Многие семьи на субботу и воскресенье отправляются в поездки. Мы же в эти дни едем... на матчи. Семья выезжала на дачу, а я лишь изредка успевал ее отвезти. Остаться на даче можно было только как лежачему больному (то есть в случае травмы). Тогда я чаще всего нуждался в уходе сам, вместо того чтобы заботиться о ком-то. В отпуск не ходил уже примерно лет пять. Соответственно не могло быть и речи о совместном отдыхе. Конечно, и у футболистов наступают каникулы. Но каждый раз в «каникулярный период» (зимой— перед рождеством, а летом — перед началом сезона, сразу по завершении первенства лиги, когда дети еще ходят в школу) либо я лечился, либо случалось что-то еще противоречившее семейным планам. Когда же наступал сезон отпусков, тренировки, как правило, уже шли полным ходом и, кроме того, мы проводили товарищеские матчи на выезде (часто за границей).

Большой футбол требует ежедневных занятий. Когда несколько лет назад «Дукла» начала (используя зарубежный опыт) применять двухфазовую тренировку — ее ввели еще до моего прихода,— зрители приклеили футболистам неодобрительное прозвище «профи». Вначале «Дукла», вероятно, располагала более предпочтительными возможностями, и поколение наших предшественников сумело тогда использовать эти возможности максимально. Но уже в мое время условия стали одинаковыми для всех: тренировки — ежедневно (никто не хочет дать себя обойти: так в мире принято всюду, где культивируется футбол достаточно высокого класса). У футболистов нет рабочей пятидневки — они трудятся от понедельника до понедельника, хотя именно понедельник, скорее всего, выступает в роли воскресного дня; в этот день мы относительно свободны. Это день отдыха, отведенный для того, чтобы набраться сил и залечить свежие ссадины: ничего кроме водных процедур и легкой общефизической подготовки. В остальное время мы ежедневно на поле, иногда и дважды в день. Конечно не по восемь часов, но... Так или иначе, семь дней в, неделю мы заняты. И за полчаса я расходую столько энергии, сколько уходит у человека, занятого напряженным физическим трудом, за целую смену. Без привычки после таких тренировок уходишь с поля, едва передвигая ноги,— как после хорошей взбучки.

Конечно, в первенстве лиги бывают окна. Но тренировки в эти дни идут своим чередом. А кроме того, перерыва в соревнованиях только и ждут (с протоколами и свистками) наставники сборных. Перед началом каждого нового сезона, разгорается «битва за сроки». Наш тренер Ежек, долгое время стоящий у руля сборной, любит порядок и последовательность. Ему трудно смириться с тем, что он не может работать с воспитанниками столько, сколько считает нужным: коллеги из обществ отдают ему на попечение кандидатов в сборную лишь на короткий отрезок, в течение которого Ежек старается добиться максимума. Вот почему составляемая им программа занятий, как правило, насыщена. В шутку о нем даже говорят: дай ему волю — не спускал бы со «сборников» глаз. Все-то он должен знать: и чем они питаются, и когда спать отправляются, не пропускают ли без спросу бокальчик-другой вина, не слишком ли часто прикладываются к пиву...

Ну, а если без шуток, то времена пристального контроля позади, и Ежек к ним отношения не имеет. Следить за собой взрослый человек, тем более — спортсмен, и тем более — член сборной, должен сам.

Мне претит нарочитое пуританство, основанное на неукоснительном режиме ради режима. Но когда ты за столом с друзьями или на танцплощадке, то не имеешь права расслабляться сколько влезет. Не раз замечал: жене хотелось бы развлечься еще, но я уже поглядываю на часы. И приходилось отставлять в сторону второй или третий стаканчик, хотя я и не прочь был пропустить и их. Я знал дозволенную меру, знал, во сколько надо ложиться, чтобы наутро проснуться в полной готовности. Но не к матчу (перед игрой такого себе не позволял) — к тренировке: она требует куда большей отдачи.

В составе клуба и сборней изъездил почти весь свет. Побывал на всех континентах, кроме Австралии. И если б не футбол, вряд ли бы мне такое удалось. Интересно хотя бы посмотреть все эти страны, но мы особо сладкой жизни в поездках не вкусили. Распорядок всюду был, что называется, домашний»: тренировки, игры и... все остальное, так или иначе связанное с футболом либо привязанное к футболу. От некоторых стран и городов остались в памяти лишь аэропорты, отели, тренировочные поля и центральные стадионы,

Да еще (в лучшем случае) главные улицы и самые знаменитые достопримечательности — скажем, Эйфелева башня в Париже или статуя Христа в Рио. Не отказал бы себе в удовольствии, посетить, например, Британский музей в Лондоне или заглянуть на развлекательную программу знаменитого парижского казино. Не потому, что не мог себе «вовремя» такое позволить, а просто потому, что тогда мелкие радости, доступные обычным туристам, существовали не для нас. Мы приезжали ради футбола, он и представлял для нас главный интерес. На карманные деньги покупал я домочадцам обычные сувениры. Но если в «Спорттоварах» обнаруживал вратарские перчатки или иные футбольные доспехи, не оставлявшие меня равнодушным, семья инстинктивно отодвигалась на задний план.

Во всех поездках я был один, без семьи. У нас не принято, чтобы члены сборной брали с собой жен, и мы на этом не настаивали. Супруга не сопровождала меня даже в тех поездках, на которые я был приглашен персонально и куда ехал, так сказать, по собственному желанию. Ни разу не была со мной за границей вплоть до 1975 года, когда я провел юбилейный — пятидесятый — матч за сборную страны. Тогда впервые жена поехала со мной на три дня в Вену. Она не жаловалась, но я четко представлял, что гораздо больше доставило бы ей радости, если бы как это бывает в большинстве «нормальных» семей) мы могли отправиться в Чедок[6] за путевками на море и по-настоящему отдохнуть (в том числе и от футбола) в отпуске. Но времени для такой «роскоши» у меня не было.

Впрочем, все это пустяки, которые можно пережить. Каждое занятие требует каких-то жертв и доставляет определенные трудности, а иногда и влечет за собой сюрпризы. Дело, которому фактически посвящена жизнь,— тем более. До сих пор футбол воздавал мне за все «страдания» такого рода сторицей. Теперь, однако, перестал быть источником радости, а трудности и сюрпризы посыпались, словно из рога изобилия. Самое неприятное — я не мог себе представить, как стану переносить ежедневный тренировочный цикл и нагрузки. Этот стереотип вызывал страх: разминка, ускорение, занятие места в воротах и превращение в белку в колесе — вверх, вниз, влево, вправо... И так до бесконечности. Знал все до мелочей (столько лет одно и то же!..), и казалось, что нового просто-напросто не осталось ничего. Но я не забывал, что пот, пролитый на тренировках,— залог будущих успехов. Стоит только уменьшить нагрузку, как теряется уверенность (а вместе с ней и форма).

Между тем я просто проходил через полосу сильнейшего жизненного кризиса. Поделился опасениями кое с кем в «Дукле». Меня выслушали и сказали, что разговор будет продолжен после отпуска. С их точки зрения, я нуждался в отдыхе, и по сравнению с другими членами команды мне добавили один выходной. Обоснование: большое напряжение, к тому же столько лет без отпуска.

Остаток лета провел со своими на даче. Вдалеке от футбольных баталий, в полном покое, свободный от всего футбольного. И сына не ругал за то, что тот неуклюже обрабатывал мяч, хотя в другое время эта неуклюжесть наверняка вывела бы меня из терпения. Я даже поправился на два кило. Но очень скоро лишний вес пришлось сбросить.

Очевидно, я действительно нуждался в отдыхе. После отпуска о моих заботах никто из «Дуклы» со мной не разговаривал. Просто поставили меня в ворота, и я «повиновался». Вначале ради пробы: прислушивался к себе, выясняя, «сидит» ли во мне усталость от прошлых игр и остались ли следы кризиса. Как ни странно, игра шла на лад. Газеты расточали в мой адрес похвалы. Осенний сезон сложился действительно удачно. Кроме того, меня охватило упрямство. Я чувствовал, что моя игра — самый верный путь доказать ошибочность и несправедливость нашего наказания. Такие же соображения начали высказывать в кулуарах. Ходили слухи, что сборную примет Ладя Новак. В разговоре со мной он это не подтвердил. Но и не опроверг. Лишь намекнул, что рассчитывает на меня.

Косвенной реабилитации я добился совершенно неожиданно, В 1971 году с футболом прощался Лев Яшин — легенда нашего (футбольного.—Прим, перев,) мира и, думаю,— лучший вратарь послевоенной эпохи. В связи с проводами вратаря № 1 мирового футбола Федерация футбола СССР по договоренности с ФИФА устроила матч «команды Яшина» (сборной советского «Динамо») с избранными мастерами разных стран — членов федерации. В адрес нашей федерации пришло изысканно вежливое приглашение. Тренер ФИФА Раино Митич включил (в числе других звезд) в «команду мира» Лацо Куну и меня. Во мне такая приятная неожиданность вызвала прилив радости. До этого меня однажды «выбрали» в состав европейской сборной, которой предстоял матч с национальной командой Бразилии, но в том списке я фигурировал как запасной. Тогда мое воображение поразили условия, приводившиеся в письме Международного союза футбольных ассоциаций: автоматическая страховка на случай смерти — на двести тысяч швейцарских франков, а в случае увечья — на сто тысяч; комплексная экипировка — бесплатно; после матча — семидневное пребывание в Рио за счет устроителей. В такой же роли — дублера — выбрали Ван Химста, оставившего, как вы помните, года два назад на мне «персональную метку». Мы должны были лететь вместе, но в конце концов до этого не дошло (из основного состава заменять никого не пришлось).

Теперь же мы с Куной входили в первый состав. «Дукла» не возражала, и я упаковал чемодан. Впоследствии узнал, как я попал в мировую сборную. Если проводится встреча, посвящающаяся проводам большого мастера футбола, Международная федерация принимает во внимание пожелания «виновника» церемонии относительно состава выступающих против его команды. Так было на проводах Стенли Метьюза, когда за сборную мира играли среди остальных наши Масопуст, Плускал и Поплухар. А Яшин наряду с уругвайским вратарем Мазуркевичем выбрал и меня. По его словам, я произвел на него сильное впечатление уже на «Уэмбли»-66, когда не пропустил ни мяча от тогдашних чемпионов мира. Видел он меня и в отборочных матчах с венграми и на чемпионате мира в Мексике. Сказал, что стоял я тогда отменно и был одним из лучших вратарей чемпионата. На мировом первенстве в Мексике он присутствовал уже не как игрок и потому располагал временем, чтобы как можно больше увидеть. Яшин заметил, что такие слова он говорит не из вежливости, а высказывая личную, сложившуюся именно у него точку зрения.

Я возразил, считая, что лучше всех там выступил Бенке.

— Бенке вне конкуренции,— согласился Яшин. И добавил с лукавой усмешкой: — Но мы, вратари, всегда должны делать оговорку: стоял за спинами прекрасных защитников. Ты же... Скажи на милость, зачем вы играли с бразильцами в такой открытый футбол?..

В дискуссию пускаться не хотелось. Яшин тоже это делать не собирался, но подмигнул мне, дав понять: мнения каждого ясны без перевода. Конечно, он преувеличивал, однако в этом проявил солидарность ко мне как к коллеге. Его признание грело душу: уж он-то в нашем деле авторитет безоговорочный.

Как и положено хозяину, Лев Иванович был радушен в отношении гостей. И все же факт оставался фактом: в ворота «команды мира» он выбрал меня и Мазуркевича. Не мог тогда я не подумать о том, как субъективны (и потому столь различны) оценки одного и того же в футболе: ведь дома в это же время нам (всей команде) привесили «ярлыки» совсем иного толка (с такими ни меня, ни Куну не то что в сборную мира — хоть из рядовой клубной отчисляй!..).

Но вслух об этом я предпочитал не говорить. Мы беседовали в машине, следуя из аэропорта в гостиницу «Россия». Яшин лично всех встретил. Каждого окружил теплой заботой и вниманием. Я имел возможность лично убедиться, сколь популярны мы в Москве, когда Яшин «передал» нас в руки телерепортеров. Пришлось мне и Куне немного попотеть: русская речь потребовала усилий, а я невольно «приплетал» еще и словацкий. Но сказал главное: мне доставит радость и составит честь играть в последнем матче Яшина.

Это не формальная вежливость. Я действительно испытывал то, о чем говорил и думал. Яшин относился ко мне как к старому знакомому, как коллега и товарищ, как равный к равному. Я же испытывал к нему почтение, какое питает ученик к любимому учителю.

Парадоксально, но «против него» мне играть не доводилось. Он уже заканчивал свою блестящую многолетнюю карьеру, когда я как вратарь сборной делал лишь первые шаги. Тогда-то мы и познакомились: в мае 1966-го Лев Иванович приехал в составе советской команды в Прагу на матч, прощальный для Лади Новака и Масопуста. Я тогда вошел в сборную впервые. Всю встречу просидел на скамейке запасных, но после матча — на банкете для команд-участниц — мы провели с Яшиным исключительно приятный, интересный вечер. Сидели рядом — Яшин, Шаня Венцель и я. Лев Иванович, довольный, весьма похвально отзывался о пльзеньском пиве, отдавая ему предпочтение перед другими напитками, считающимися более изысканными. Говорили на разные темы. Точнее, мы расспрашивали, а он подробно отвечал на каждый вопрос. Оба мы (я и Шаня) были молоды, у нас, в общем-то, главное еще только вырисовывалось, а за его плечами уже остались многочисленные баталии на самом высоком уровне, позволившие накопить огромный опыт большого мастера. Хотелось узнать от него как можно больше. Уже тогда он относился к нам совершенно по-товарищески, невзирая на то что мы стояли на разных ступеньках футбола. Такой уж у него характер. Характер, которому чужды напыщенность и стремление делать из пустяка мировую проблему. Мы, вратари, по его словам, должны проявлять профессиональную солидарность...

Говорили о многом из того, что волнует любого стража ворот. Я заметил, что Яшин в Праге тренировался в перчатках. Да и почти на всех фотографиях он запечатлен в перчатках. У нас тогда игру голкиперов в перчатках расценивали как какую-то прихоть, почти щегольство. Естественно, никто из наших в перчатках не стоял. По моей просьбе он объяснил, в каких случаях следует играть в перчатках и какие преимущества, с его точки зрения, дают перчатки голкиперу: в сырую погоду в них лучше гасить скорость полета мяча; при игре против команд, охотно использующих навесные подачи мяча в штрафные, которые необходимо парировать, не так болят суставы. А тренируется Яшин только в перчатках, ибо понимает: пальцы — самый ценный капитал вратаря и оберегать их нужно как зеницу ока. И тут же Лев Иванович вытащил из сумки целый набор перчаток — потрепанных и элегантных, но большей частью его излюбленного (черного) цвета.

Показал, какие для какого покрытия поля, для какой погоды, для каких мячей. Мы их поочередно примерили. Оставалось разве что... принести на банкет мяч. Нам с Венцелем перчатки понравились, и мы решили непременно опробовать их в деле. Только вот у нас тогда вратарские перчатки были сверхострым дефицитом. Яшин и здесь нам помог: по памяти назвал магазины в разных европейских городах, где вратарские перчатки можно приобрести. Уже в том году я купил себе первые голкиперские рукавицы. Случилось это в Лондоне. И вышло так, что обновил я их на «Уэмбли». С тех пор износил перчаток пар двадцать. Остальным нашим вратарям это «средство защиты вратарского капитала» также пришлось по вкусу.

Весьма интересными были рассуждения Яшина об атакующих возможностях голкипера. Он увлеченно говорил о быстром и точном вбрасывании мяча как об отправном моменте молниеносной контратаки. Об этом я кое-что уже знал и даже пытался применять новый элемент игры на практике. Но Яшин смотрел дальше. Он говорил, что футбол будет развиваться в направлении тотального участия всех игроков во всех фазах игры. Специализация на решении только оборонительных либо только атакующих задач, по его мнению, будет стираться и постепенно исчезнет. Все должны будут уметь делать всё. Для вратаря, говорил он, это значит то, что он станет своего рода одиннадцатым полевым игроком и по сравнению с десятью другими будет иметь (как и сейчас имеет) преимущество: в штрафной площади играть и руками. Такая игра вынудит голкипера гораздо чаще выходить за пределы штрафной и брать на себя функции стоппера. И хотя не все доводы аса футбола еще нашли подтверждение практикой, именно Яшину в заслугу надо поставить бесспорное содействие тому, что нынешний голкипер значительно меньше привязан к «ленточке». Страж ворот сегодня обязан уметь защищать практически всю штрафную площадку. Быстрые выходы из ворот, тонкая позиционная игра, безошибочная ориентация на большом пространстве, мгновенная способность оценить наиболее подходящий момент вступления в игру во вратарской — вот наиболее сильные стороны искусства Яшина-вратаря, оказавшие влияние на развитие мастерства голкиперов и его и следующих поколений. Вспоминаю, как он подчеркивал важность отбивания мяча далеко в поле, и сожалением констатирую: у нас это еще не привилось, От вратаря ждали (а если получалось, то считали идеальным) умения перехватывать высокие мячи, гасить скорость их полета и прижимать пойманные, И об этом говорили с Яшиным, Он предостерег:

— Учтите, ребята: в игре с английскими командами вам просто не удастся ловить высокие мячи. Это самоубийственно. Наверняка поплатитесь голами (а может быть, и здоровьем).

Убедиться в правильности этих слов пришлось довольно скоро. С тех пор судьба еще не раз сводила нас с Яшиным. И мы всегда хорошо понимали друг друга. Обаятельный человек, сердечный и открытый, он с удовольствием гостил у нас в Чехословакии. Здесь ему нравилось. С похвалой отзывался Лев Иванович о наших здравницах. Теперь же приветствовал меня следующей фразой:

— Наконец-то и ты к нам приехал!

Я действительно впервые был в Москве. Сам удивлялся этому, но... Играть в советской столице не приходилось долго. В 1974 году мы встречались со сборной СССР в Одессе, но Яшин тогда уже не выступал. Нам удалось победить — 1:0, Издали метким ударом поразил ворота преемника Яшина Негода.

Матча в Москве ждали, как ждут праздник. Москва была благодарна Яшину, что он дал ей возможность увидеть стольких футбольных звезд. Мы с Куной в этой компании ощущали себя немного не в своей тарелке. В гостинице «Россия» уже находился Бобби Чарльтон; с тренером Шёном прохаживались Герд Мюллер и быстрый, как ртуть, стоппер Шульц. Они все время оправдывали Беккенбауэра, который не смог приехать из-за травмы и был по этому поводу сильно расстроен. В холле расхваливал деликатесы русской кухни (главным образом, икру) элегантный Факетти. Он словно сошел с витрины модного магазина — постоянно менял костюмы. И всегда был готов уделить внимание стайкам московских мальчишек, просивших автографы. Клуб отлично экипировал его. На чемодане Факетти большими золотыми буквами стояло: «ИНТЕР» МИЛАН (в футболе это равносильно чему-то вроде ГОРА ЭВЕРЕСТ). Так же доброжелательно держался югославский футболист Джаич: постоянно улыбался и во многих случаях вел себя как мальчуган. В нашем самолете прилетел наконец тогдашний президент ФИФА сэр Стэнли Роуз — симпатичный пожилой господин. Пожал каждому члену сборной руку, пожелал больших успехов и сфотографировался с нами.

В гостинице Яшин сообщил: мы можем заказывать все, что нравится; на следующий день с утра в нашем распоряжении Лужники, если мы хотим ознакомиться с полем или провести разминку. Затем обнял меня за плечи и шепотом сказал, что закончил свою футбольную эпопею и что лишь ради предстоящего матча возобновил тренировки. Готовится вовсю уже месяц. Младшие коллеги над ним подтрунивают, но он не хочет портить марку под занавес.

Утром, во время автобусной экскурсии по Москве мы с Куной гадали, кто приехал из латиноамериканцев. Не видели никого. Прошел слух, что они прибыли, но тяжело перенесли огромную разницу во времени, устали и теперь отсыпаются. Такие сведения мы получили от Любаньского, который затеял с нами оживленную беседу. Большая часть его блестящей карьеры еще была впереди, хотя грозный бомбардир уже внес важный вклад в успех польской сборной, которая в ходе отборочных соревнований на первенство мира 1974 года вывела из розыгрыша англичан.

На собрание, состоявшееся после обеда, пришли уже все, включая заспанных футболистов Южной Америки. Из-за океана прилетели только двое: вратарь Мазуркевич и полузащитник Пенья. Не густо (команду мира без бразильцев особенно представительной не назовешь). Но нужно учесть расстояние. Латиноамериканцы не испытывали особого удовольствия от поездок в Европу. И Пеле, который сначала (вероятно, из чувства уважения к Яшину) собирался приехать, в конце концов был вынужден принести извинения: его клуб — «Сантос» — известил, что не может обойтись без Пеле в матче чемпионата.

Тренер Райко Митич, которому ФИФА поручила возглавить сборную мира, взаимно представил нас. Большинство уже были друг с другом знакомы, но ни разу не выходили на поле как члены одной команды. Если и встречались, то только как соперники. Митич выразил гордость по поводу того, что именно ему выпала честь вывести на поле сборную мира. Сообщил, что нашим соперником будет коллектив, составленный из лучших футболистов советского «Динамо» — общества, цвета которого бессменно защищал Яшин. В этом матче Лев Иванович будет стоять в воротах только часть первого тайма. И призвал: поскольку это матч в честь Яшина, надо продемонстрировать красивый футбол. Митич говорил на сербско-хорватском, тут же дублировал себя по-немецки. Несколько переводчиков повторяли за ним на французском и испанском языках. Исключение сделали только для Бобби Чарльтона, приставив к нему очень миловидную, симпатичную переводчицу. Представитель родины футбола пользовался здесь большим авторитетом и популярностью, и потому мы выбрали его капитаном.

Затем Митич ознакомил нас с составами на каждый из таймов. С таким расчетом, чтобы поиграли все. В соответствии с системой 4—3—3 сборная мира выглядела так: Мазуркевич (Виктор) — Дьёркеф (Анчок), Шульц, Мезёи, Факетти — Бонев (Куна), Б. Чарльтон, Пенья (Жеков) — Димитраче (Любаньский), Мюллер, Джаич. О самой игре тренер не сказал нам ни слова. С его точки зрения, таких футболистов нет нужды чему-либо учить.

На мой взгляд, вероятно, сказать нам что-то тренеру все же следовало бы. Публика приняла нас восторженно, все 103 тысячи мест на стадионе в Лужниках были заняты, но за его пределами осталось, пожалуй, еще около полумиллиона жаждавших попасть на трибуны. Хотя встреча была товарищеская, мне показалось, что большинство звезд начало с раскачки. В первом тайме я сидел на скамейке запасных и хорошо видел все, что делалось на поле. Не очень-то высокую активность «наших» нападающих еще можно было объяснить проявлением вежливости по отношению к Яшину. Впрочем, Мюллера жажда гола не покидала и в тот день (как не покидает никогда). Яшин стоял в воротах почти весь, первый тайм. Несколько раз порывался уйти, но аплодисменты болельщиков снова и снова возвращали его в ворота. Парировал несколько ударов, снова блеснув (будто не ветеран, а молодое дарование в зените расцвета) мастерством. Символично, но и в последний раз Лев Иванович уберег защищаемые им ворота, не дав мячу ни разу побывать в них. Зато нам забили два мяча, что вызвало некоторое разочарование публики. Я заметил, что Факетти в защите ни разу не вышел на перехват (оба гола были забиты с его фланга). Наконец Яшин снял с руки капитанскую повязку и передал ее своему преемнику § динамовских воротах. В его глазах стояли слезы. Он покидал поле, обнимаясь и прощаясь с каждым из игравших. Матч надолго приостановился. Трибуны, не умолкая, аплодировали, не желая отпускать кумира.

В перерыве по очереди к каждому из нас подошел Бобби Чарльтон. У нас «должность» капитана команды относительно формальная. Но, слышал, в Англии ей придают особое значение. Говорят, что это пошло от той роли, какую играет капитан на корабле. Теперь я видел, как свои обязанности понимает Бобби Чарльтон. Он предупредил персонально каждого, что сейчас, во втором тайме, следует включить полные обороты. Вежливо, но весьма выразительно и убедительно потребовал от каждого помогать команде в меру сил. И сам начал игру во втором тайме, не щадя себя: постоянно «открывался», посылал мячи на выход нападающим, то и дело наносил удары по воротам... Словом, подтвердил способность быть ведущим в команде, составленной из больших самобытных мастеров. Его взаимодействие с Мюллером, Джаичем или с Любаньским, да и с нашим Лацо Куной казалось проявлением комбинаций, наигранных на совместных тренировках.

Я занял место в воротах лишь во втором тайме, когда Яшин уже сложил вратарские полномочия. Так что и в последний выход его на поле судьба не предоставила мне шанс сыграть против него. Я нервничал. Хотелось проявить себя в полную силу, ибо ни мне, ни каждому из сборной мира не улыбалось получить «сухой» третий гол. Большой работы на мою долю не выпало, поскольку во втором тайме наседала на соперника наша команда: Бобби Чарльтон все же сумел зажечь партнеров. Я справился со всеми мячами, летевшими в моем направлении. Наконец почувствовал себя так уверенно, что стал руководить защитниками, выкрикивая на чешском: «Взял!» и «Вперед!», хотя никто из игравших в обороне значения этих слов не знал. Кричал я, скорее, по привычке. А Факетти, Шульц и Мезёи кивали, делая вид, что понимают. Только Мезёи, зная отдельные слова из словацкого, успокаивал, когда я чересчур усердствовал в подаче команд: «Порядок, порядок», — и похлопывал меня так, как похлопывают вратарей все защитники на свете.

Мы отквитали оба гола, и счет 2:2, вероятно, устроил всех: и благодарную, страстно желавшую увидеть хороший футбол (и, уверен, не обманувшуюся в тот вечер) московскую публику, и Яшина, и наших соперников, и нас. Я был счастлив, что тоже голов не пропустил. Радовался и за Лацо Куну, у которого получилась игра в центре поля. Тот довольно улыбался и был рад, что рядом с Чарльтоном почти не должен был ломать голову, ибо тот «придумывал» и за себя, и за всех остальных. После матча Бобби подошел в раздевалке к каждому из нас и пожатием руки поблагодарил за игру.

Вечером на праздничном ужине текло шампанское и... слезы. Яшина засыпали подарками, он был так растроган, что от волнения едва мог говорить. Каждый из нас что-то привез ему на память: Куна — цветное модранское стекло; я — граненую вазу, которую нам тотчас наполнили до края. Мы отпили по глотку, и Яшин обратился непосредственно ко мне:

— Мы не прощаемся! Это я с футболом, но не с друзьями!.. Вот приеду в Прагу, у тебя раздастся звонок, ты снимешь трубку и услышишь: «Алло, Лев у телефона!..»

Мне выпадает всякий раз большая радость, когда такой звонок действительно раздается.

Как участник матча, посвященного проводам Яшина, я еще раз убедился, что футбол может стать большим событием и в общественной жизни. Но еще большее значение имело для меня то, что я оказался среди тех немногих соотечественников, которые были удостоены величайшей чести выступать за сборные мира или Европы под эгидой ФИФА или УЕФА. До меня Чехословакию во всемирных или всеевропейских командах звезд представляли Олдржих Неедлы и Йозеф Лудл, Йозеф Масопуст и Сватоплук Плускал, Ян Поплухар, Йозеф Бомба и Ян Лала. Вместе со мной — Ладислав Куна, а после меня — к сожалению, никто. Меня потом лишь дважды привлекали для выступлений за такие сборные — в 1972 и 1973 годах.

Впрочем, и в «команды» лучших футболистов мира в большинстве случаев попадают игроки сильнейших национальных сборных. Участию в них придается большое значение, и именно в их составе видят лучших игроков международные эксперты, тренеры, функционеры—иными словами, мировой «футбольный генералитет». А у нашей сборной игра в ту пору не клеилась. В финальный этап розыгрыша первенства Европы мы не попали (упустили свой шанс в результате досадной ничьей со сборной Финляндии у себя на поле, когда два первых состава нашей сборной оказались подвергнутыми дисквалификации). Годом позже (в 1974-м) в отборочной встрече на первенство мира нас переиграла команда Шотландии, проявившая больше упорства, выдержки и целеустремленности. Тень Мексики и ее последствия все еще лежали на нашем футболе.

Оставалось коротать будни: играть в первенстве лиги, в рамках которого, конечно, мы и были обязаны готовиться к будущим праздникам — успехам на международной арене. Но мы такими праздниками избалованы не были. В «Дуклу» после плодотворной командировки в Польшу вернулся тренер Вейвода. Он прямо высказал опасения, подчеркнув, что наш северный сосед готовится куда более целеустремленно, последовательно и продуманно; предсказал полякам более успешные выступления (по сравнению с нашими). И его слова подтвердились: поляки вывели из борьбы за звание чемпионов мира сборную англичан (в своей группе), а в финальном турнире чемпионата завоевали бронзовую медаль, заняв почетное третье место (после ФРГ и Голландии).

В 1972 году на меня обрушились два удара, от которых я не оправился до сих пор. Как раз после интенсивной летней подготовки приступали к новому сезону лиги. Придя вечером домой, я обнаружил телеграмму. Умерла бабушка. В тот же вечер позвонила убитая горем мама. Бабушке, рассказывала она, неожиданно сделалось плохо. Заснув, она так и не проснулась. Пришедший позже по вызову врач определил причину смерти — инфаркт миокарда. Для нас было слабым утешением, что бабушка умерла без мучений. Для своих восьмидесяти лет она была подвижной и очень бодрой. До последних дней проявляла живой интерес к футболу и на старости лет стала заправским знатоком, а «коварными» вопросами могла поставить в тупик не одного футбольного специалиста. Всему этому причиной был я. Мое детство окружала ее ласковая забота, поскольку мама взяла на себя пропитание семьи. Позднее бабушка незримо сопровождала меня в карьере голкипера. Я не мог ее вознаградить иначе как удачной игрой в воротах. Со смертью бабушки я потерял своего самого верного почитателя в футболе и в жизни.

Мы с супругой хотели тотчас отправиться в Штернберк, но неотложные дела, связанные с моим вратарским амплуа, держали меня в Праге. В «Дукле» на меня не наседали, но намекнули, что в данный момент не располагают равноценной заменой. Видел это и я. Вторым вратарем к нам тогда прибыл проходивший службу в армии Харват, но он еще за команду ни разу не сыграл. Я принял решение, что сначала выступлю как положено, а потом поеду.

Тот матч оставил в моей памяти глубокий след. Играли с Теплицами. Быстро повели — 1:0. Стоял я почти без работы, но сосредоточиться на игре удавалось с огромным трудом. Затем Бичевский выравнял счет: догнал мяч, казалось бы упущенный, рядом с боковой линией (я недооценил его рывок — счел, что игру остановят, и на мгновение расслабился) и ухитрился сделать передачу к воротам. Я уже готовился пробить от ворот, как мяч, оказавшись где-то между ног, проскользнул в сетку. Такого со мной еще не было ни разу. Никто из товарищей не высказывал упреков, и в газетах обошлось без едких замечаний. Настроил себя на борьбу, стиснул зубы и решил про себя: больше — ни одного! К счастью, наши сумели добиться перелома в игре и победить — 2:1.

Только после этой игры поехали с женой в Штернберк. Вечером, накануне похорон, когда стали пораньше укладываться спать, мама почувствовала недомогание. Жаловалась на боли в животе. Я уснуть не мог: ей становилось все хуже. В тот же вечер отвез ее в больницу. Ей дали успокоительные средства. На похороны не отпустили. За гробом бабушки мы с Яной шли без нее.

Мама не переставала укорять себя. О своем состоянии не думала вовсе. Все время мысленно возвращалась к матери — моей бабушке. Врачи сказали, что у мамы воспалился желчный пузырь и что это воспаление усугублялось общим нервным расстройством. Мы старались успокоить ее, но наши усилия были тщетны. Из больницы ее не выписали, и мы уехали в Прагу. После тренировки я звонил в больницу. Мне сказали, что мама поправляется и через день-другой будет дома.

С Яной мы решили, что заберем маму в Прагу, чтобы ей не оставаться одной. Но на другой день вечером к нам пришло начальство «Дуклы». Все были в форме и выглядели официально. Я чувствовал — что-то стряслось, но терялся в догадках, Из больницы в «Дуклу» пришла телеграмма: мама умерла во сне. Так же, как и бабушка.

В первый момент я не успел осознать глубину горя — был просто ошеломлен и охвачен ужасом. Не мог разобраться в происшедшем — не понимаю и до сих пор. Маме не исполнилось еще и пятидесяти. На здоровье она не жаловалась, постоянно работала на штернберкской фабрике «Моравия». Была неизменно строгой и требовательной ко мне. Какие бы высокие оценки мне ни давали, как бы ни хвалили газеты как вратаря, включенного руководителями ФИФА в сборную мира, для нее было главным, чтобы я вел честный, порядочный образ жизни. Всегда пыталась увериться в этом — так проявлялась ее любовь ко мне.

Опустошенный, потерянный выехал я в Штернберк. В больнице мне дали мамины вещи. Узнал, что она умерла не от инфаркта, как предполагали. У нее открылись две язвы желудка, о которых никто (в том числе и она) не знал. Прими врачи нужные меры вовремя, могла бы мама жить до сих пор.

Вместе с Яной и маминой соседкой пани Копецкой организовали похороны, вторые за столь краткий срок. Тем не менее в субботу, в соответствии с договоренностью между мной и дукловским руководством, я отбыл в Голешов. Там меня поджидал посланный специально за мной самолет с товарищами по команде — предстоял матч на первенство лиги в Трнаве. Участие в нем было моим личным решением (никто в «Дукле» меня к этому не принуждал, и, по вполне понятным причинам, я мог бы получить освобождение). Играли мы на уровне, я был максимально собран. Сам себе хотел доказать, на что способен. Мы долго вели — 1:0, а за пять минут до конца встречи

Коленич сквитал счет, удачно добив в ворота мяч, мощно навешенный в штрафную. В списке участников игры, опубликованном «Ческословенским спортом», имя голкипера было выделено жирным шрифтом, что означало высокую оценку моей игры. На обратном пути наш самолет вновь приземлился в Голешове, Я возвращался в Штернберк — похороны были в понедельник. От «Дуклы» меня сопровождали помощник тренера Ян Брумовский и врач — доктор Минарж.

Почему я поступил так, а не иначе? Два — один за другим — удара судьбы сначала опрокинули меня, но затем словно ожесточили, притупив чувствительность. Мне было ясно, что я потерял двух покровительниц моего детства и юношества, одна из которых даровала жизнь другой, а эта, другая, в свою очередь, мне. Отца фактически я не имел, Таким образом, по моей родственной линии кроме меня самого не осталось никого. Тем большие узы связывали меня теперь с семьей — мужественной, милой, прекрасной Яной, с нашим сынишкой и с подрастающим младшим членом семейства — дочуркой Яной. Она и есть моя самая большая опора. Еще ближе стал мне и футбол — любовь и дело жизни. Я хорошо это чувствовал и потому хотел стоять на вратарском посту и в дни семейной скорби. Мне нисколько не мешало, что мы играли на «горячем» газоне Трнавы — на поле тогдашнего чемпиона лиги, где очки добывать было особенно тяжко. Когда на меня накатывался (под грохот трибун) атакующий вал соперника, я испытывал подъем и уверенность в том, что стану на пути наступающих непреодолимой преградой.

Второй раз надеть желтый вратарский свитер сборной с эмблемой ФИФА мне довелось в октябре 1972 года в Базеле, где встречались сборные Европы и Южной Америки. На этот раз голкипером своей команды (причем под первым номером) меня выбрал широко известный тренер, чародей в своем деле Эленио Эррера, которому поручили возглавить «европейцев». По его словам, я произвел сильное впечатление в Мексике, но в континентальную команду он включил меня, главным образом, за выступления в так называемом мини-кубке малом, неофициальном чемпионате мира, устроенном в первой половине 1972 года бразильцами. Там мне в самом деле сопутствовала удача. С хозяевами — чемпионами мира — мы добились почетной ничьей (0:0). Теперь европейцы уже не играли в такой открытый футбол, как два года назад в Гвадалахаре. Ареной состязаний был известный стадион «Маракана» в Рио-де-Жанейро. Соревнования стали для меня повторным фильмом дебюта в качестве голкипера сборной страны, игравшей именно на этом стадионе. Ожил в памяти и «Уэмбли»-66: я вновь не пропустил от бразильцев ни одного мяча. В их составе, правда, не играл Пеле. Но и с Шотландией в Порту-Алегри мы тоже поделили очки (0:0). Там пришлось проверить силы в единоборствах с нападающими совершенно иного стиля. Только югославы нанесли нам в Сан-Паулу поражение (1:2). В то время они располагали действительно великолепной командой, завоевавшей право участвовать в мировом чемпионате 1974 года.

В приглашении, которое пришло в адрес нашей футбольной федерации и к которому был приложен билет на самолет, дословно значилось, что УЕФА просит отобранных футболистов отказаться от гонорара за участие в игре, ибо чистая выручка с матча пойдет в фонд швейцарского поселка SOS, попечительствующего над сиротами.

В Базеле, еще в отеле, я узнал, кто будет держать оборону перед моими воротами. Со своим огромным чемоданом с золотыми буквами «ИНТЕР» МИЛАН шествовал Факетти, непринужденно беседуя с западногерманским коллегой Шнеллингером. Его, в свою очередь, держала за руки еще одна «голубая звезда» — Халлер. Узнал я и бразильского голкипера Мангу, наводящего страх... своей внешностью (но за ней скрывается человек большой доброты). По мексиканскому чемпионату я был знаком и с выдающимся перуанским форвардом Кубилласом и с его коллегой Сотилом. Там они «стреляли» по воротам как из пушки, а тренировал их бывший замечательный форвард чемпионской сборной Бразилии Диди. Заметил я австрийца Гасила, который в то время играл в Голландии. Q Круиффе говорили, что приедет с супругой на машине только к вечеру. Со мной завязали разговор испанцы Веласкес и Амансио, а соперники до поездки в Мексику— венгры Бене и Альберт — дружески приветствовали меня как старого знакомого. Но больше всех обрадовался встрече Любаньский, с которым я подружился в Москве. Он прилетел вместе с двумя представителями Польской федерации футбола и телекомментатором. Через нашего тренера Ярослава Вейводу Влодзимеж чувствовал себя моим побратимом. Спросив, как ему нравится в Польше, и не дождавшись ответа, стал возносить Ярослава до небес. Вейвода и впрямь снискал в Польше огромный авторитет и популярность. Многих его воспитанников уже ждал крупнейший успех. Конечно, ему было приятно, когда о нем вспомнили и по прошествии более чем двух лет: после «бронзы» польской команды на чемпионате мира 1974 года ему не забыли приелась слова коллективной благодарности.

Тренер Эррера поздоровался с каждым из нас за руку и молча заглянул каждому в глаза — испытующе хмуро из-под густых бровей. Тренировка — завтра в первой половине дня. Сегодня — свободны. Еда и питье — кто к чему привык. Я заказал себе шницель и вино с содовой — десять грамм белого и десять грамм содовой, в то время как вокруг меня откупоривали бутылки по ноль семь с красным, которое испанцы и итальянцы пьют, как воду. После прогулки с Любаньским я отправился спать. Впервые за годы моей футбольной карьеры в моем персональном распоряжении был гостиничный номер. Недоставало только... Франты Веселы с его умением отключаться от любых забот. Я с интересом ждал начала тренировки под руководством Эрреры. В назначенное Эленио время собрались все. На другой половине поля занимались наши соперники из Южной Америки. Ими руководил Сивори, позднее ставший наставником аргентинской сборной. Тренировались с полной отдачей: бегали, «стреляли» по воротам, отрабатывали вычурную технику. Было ясно, что приехали не на прогулку, что будут играть, заботясь о престиже, а также об ангажементе; среди нескольких тысяч собравшихся на стадионе — тренеры и начальники команд, менеджеры и меценаты богатых испанских, итальянских и французских клубов, готовые приобрести за наличные любой величины южноамериканскую звезду (и для усиления собственных клубов, и как прекрасную приманку для тех, кто заполняет трибуны). Кое-кто уже ударил по рукам, и оставалось только сторговаться об окончательной сумме.

Эррера занимался с футболистами в глубине поля. Мы с Маричем «варились в собственном соку». Я то и дело поглядывал на остальных: не показывает ли им знаменитый Эррера что-либо такое, чего я не знаю и о чем, подсмотрев, можно будет — по возвращении — рассказать дома. Но тренировка проводилась достаточно банально и ничего достойного повышенного внимания я в ходе нее не приметил. Затем Эррера подошел к нам и, без комментариев, заставил нас изрядно поработать. Снова для меня — никаких откровений, Обычная вратарская тренировка, какую я имел ежедневно еще в Брно, а затем и в «Дукле». Видимо, в повторении хорошо забытого старого и заключался секрет «оружия» Эрреры-тренера.

Перед матчем, на собрании команды, Эррера сказал несколько фраз, суть которых сводилась к одному: играйте, как умеете. Остальные указания касались организационных вопросов или относились к команде в целом. Слова Эрреры вначале переводил Карл Рап-пан, но очень быстро его сменил Флориан Альберт, который не только хорошо соображает в футболе, но и прекрасно ориентируется в иностранных языках (переводит и на немецкий, и на славянские). Говорят, его мать — наполовину словачка. Мешал, правда, немного словацкий с польским, а сербско-хорватский — с русским, но все собравшееся в команде Европы разноязыкое «племя» его сносно понимало. В последнюю очередь Альберт «обслуживал» соотечественника — Бене, переводя указания Эрреры с испанского на родной венгерский.

Когда закончилось «вавилонское смешение», Эррера написал мелом на доске первый и второй составы, каждому из которых отводил по тайму. В первой половине встречи выступали; Виктор — Хиларио (Португалия), Сальвадоре (Италия), Шнеллингер (ФРГ), Факетти (Италия) — Гасил (Австрия), Ван Ханегем (Голландия), Халлер (ФРГ) — Круифф (Голландия), Лю-баньский (Польша), Джаич (Югославия).

Во втором тайме меня заменил в воротах югослав Марич, в защите Шнеллингер уступил место итальянцу Анквилетти, в средней линии играли испанец Веласкес, итальянец Юлиано и венгр Альберт, в нападении — венгр Бено, югослав Джаич и испанец Амансио.

Нельзя сказать, что это были самые сильные игроки Европы. Не хватало в сборной континента прежде всего британских и шотландских футболистов, которые, впрочем, не считают себя вполне европейскими. Не всех лучших делегировала на матч Федерация футбола ФРГ, Но на встречи команд, составляемых из лучших игроков мира, никогда не собирается вся элита, ибо часто дело упирается в сроки и в обязательства, которыми связаны ведущие клубы и игроки. Однако и соперники наши не выставили сильнейших. Бразильцев в команде представлял лишь вратарь Мангу. Помимо него тренер Сивори выставил против нас Вольфа, Чумпитаса, Эредиа, Павони — Манейро, Кастилло, Кубилласа — Байлона, Сотила, Мунанте. Полевые игроки представили Аргентину, Уругвай и Перу.

Быть может, мои именитые партнеры немного недооценили противника, а может, не хотели выкладываться до предела в матче, который, на их взгляд, ничего не решал. Не знаю, но факт тот, что уже в первые минуты игры они позволили нападающим южноамериканской команды слишком много, уступив им и центр поля. А в итоге? На 8-й минуте Кубиллас спокойно прицелился и беспрепятственно пробил метров с двадцати. Я с трудом парировал мяч, убедившись, что бить по воротам эта «звезда» умеет. Одно было непонятно: почему Шнеллингер, игравший на месте заднего стоппера, даже не попытался помешать сопернику? Поднимаясь, я заметил, как он и Факетти как ни в чем не бывало улыбаются.

От этой улыбки стало слегка не по себе. Я не понимал, как бы я мог (если бы «проникся» таким же улыбчивым отношением ко всему происходящему на поле) заставить себя перестать ловить мячи так, как я это умею наилучшим образом, как учили меня и как с большим желанием, преодолевая трудности и себя, учился этому сам.

Работы было по горло. Но когда я ловил мяч и смотрел, кому его направить в поле, в средней линии «открывался» только Ван Ханегем. Позднее за мячом стал оттягиваться назад и Круифф — голландцы играли внимательно и добросовестно. Наконец мяч все же побывал у меня в сетке. Гол на 34-й минуте забил Кубиллас, который в течение всей игры демонстрировал большое старание, шел за любым мячом. Проскользнув между центральными защитниками, он принял мяч на голову. Выпрыгивал один (ему никто не мешал) и весьма хладнокровно послал мяч мимо меня, хотя я сделал все, что мог.

Марич во втором тайме также пропустил один мяч, хотя наша команда действовала лучше (в этом, в первую очередь, заслуга средней линии). Превосходно сыграли оба испанца. Несколько красивых атак провели и венгерские футболисты. Но ни Амансио, ни Бене не удалось взять верх над отлично стоявшим Мангу. В 1966 году, когда я видел его в воротах впервые, мне игра бразильца показалась не особенно надежной. Сложилось впечатление, что он пытается главным образом запугать соперника. Теперь ему в этом не было никакой необходимости: играл на сей раз классом выше, демонстрируя высокое мастерство. И не только на линии (следуя бразильской традиции), но и на выходах и в воздухе. Может быть, бразильские голкиперы потихоньку-полегоньку, не теряя время после осечки-66 и готовясь к реваншу-70 на своем континенте, переняли манеру у английских коллег?

Мы потерпели поражение — 0:2. Команда Южной Америки ликовала, но из наших никто особенно не огорчался. Мы пожали друг другу руки, однако публика не расходилась. Из объявления по стадиону я догадался, что на очереди — одиннадцатиметровые, Эррера показал мне жестом, чтобы я приготовился к отражению пенальти. В принципе о возможности такого поворота судьбы нам говорили еще перед матчем. Но я решил, что к «высшей мере» прибегнут лишь в том случае, если встреча закончится вничью. Или способный к языкам Флориан Альберт все же ошибся в переводе?

Игра «в пенальти» напоминала, скорее, аттракцион, в данном случае понятный и оправданный: выручка от матча шла в фонд швейцарского поселка SOS. А чтобы собрать денег побольше, дали возможность каждому, кто заплатит тысячу франков, после матча пробить пенальти одному из четырех вратарей. Деньги внесли 36 человек. Новоявленных «пенальтистов» разделили на четыре группы. Как и каждому из коллег, мне предстояло отражать девять одиннадцатиметровых.

Некоторые из тех, кто жаждал испытать нас на вратарскую прочность, сняли костюмы, оставшись в трусах и кедах; другие выполняли процедуру при пиджаках, что было вполне понятно с учетом проступавших под ними животиков.

А радио стадиона торжественно объявляло:

— У мяча — господин...— генеральный управляющий банка.

Сначала я не знал, как реагировать на удары «генеральных господ». Первыми «забивать» вышли, очевидно, лучшие «бомбардиры», которые помнили с мальчишеских лет, как бить по мячу. Оценивая их подходы, я ловил мяч. Особых хлопот это не доставило: их удары — отнюдь не удары Пеле или Круиффа... Заметил затем, что публика следит за происходящим с огромным интересом, подбадривает бьющих и наверняка бурно приветствовала бы каждый мяч, окажись он после их ударов в сетке. В конце концов, прекрасно было уже то, что каждый из этих господ раскошелился на тысячу франков во имя благотворительных целей и к тому же вышел на футбольный газон, с которым давно (и если б не этот случай — возможно, навсегда) распрощался. Мгновенно взвесив все обстоятельства, я решил повысить заинтересованность бьющих: пропустить по крайней мере один мяч. Ничего, однако, не получалось: оппоненты настолько сильно волновались, что... не попадали в ворота. Моя последняя «надежда» — пухленький господин в лакированных ботинках — «ударил» так, что мяч даже не докатился до ворот. Остальным вратарям повезло явно больше. Марич потом похвалился:

— Мне все-таки удалось... пропустить одну штуку!

В хорошем настроении покидали мы Базель, возвращаясь на родину.

Безусловно, самым примечательным из трех матчей с участием лучших игроков мира, среди которых находился и я, был третий — состоявшийся 30 октября 1973 года в Барселоне. Им открывалась серия официальных встреч Европа — Южная Америка. Кроме того, матч приурочили к празднованию первого Международного дня футбола. Руководство ФИФА хотело положить начало новой традиции. Оно считало, что футбол переживает кризис (голов забивали все меньше, посещаемость стадионов падала). Ежегодный Международный день футбола был призван давать игре как бы новый импульс, показывать ее лучшие образцы, свидетельствующие о том, что это прекрасный вид спорта, заслуживающий внимания зрителей. Но провести в жизнь в общем-то хороший замысел руководства ФИФА не удалось. Футбол помог сам себе (мы стали свидетелями этого спустя год — на чемпионате мира 1974 года, где представилась возможность наблюдать великолепные матчи в присутствии переполненных трибун), ибо в этом вопросе разовый футбольный праздник, пожалуй, не выход из положения. Болельщики хотят видеть красивой каждую игру. Вот почему футбол должен демонстрировать свою жизненную силу в течение всего года.

Но тогда с идеей футбольного фестиваля носились все. Соответственно строилась и подготовка команд (и сборных и клубных), и пропагандистская работа. Испании как месту встречи футболистов Европы и Южной Америки отдали предпочтение как старой футбольной державе. Телевидение транслировало игру в пятьдесят пять стран. Я никогда еще не выступал перед таким числом зрителей. И на «Уэмбли», и на чемпионате мира их было меньше. ФИФА на этот раз заручилась поддержкой всех национальных федераций. В составе европейской команды теперь фигурировали и англичане, в составе южноамериканской — и бразильцы. Тем большую честь оказали мне составители сборной Европы, назвав вратарем № 1. Вторым стражем ворог был «назначен» испанец Ирибар...

В Барселоне стояла солнечная, почти летняя погода. Это очень красивый город. Его чистые краски словно лучатся на солнце. Как и в Рио или в городах романоязычных стран, и там преобладают зеленые и белые цвета. Я поймал себя на мысли о том, что позавидовал руководителям футбола в странах, в которых в конце октября стоит такая же погода, как и у нас в августе! Со щитов, установленных на улице, белой краской светился футбольный мяч. Плакаты и эмблемы с его изображением звали на завтрашний матч. В бюро информации, открывшемся в аэропорту, зарегистрировали и мое прибытие. В центре зала нас встречали флаги разных стран. Приятно было увидеть среди них и наш, чехословацкий. Стоявшее наготове такси доставило меня прямо в отель, где вовсю кипела работа: там располагался «штаб» завтрашнего матча.

Не успел я получить ключ от номера, как услышал до боли знакомый быстрый словацкий говор: меня приветствовал Кубала — в прошлом известный у нас футболист, теперь уже много лет проживающий в Испании; известный тренер, которому поручили подготовить европейскую команду к этой встрече. Фигура в футбольном мире не менее заслуженная и влиятельная, нежели Эррера. Держался он очень дружески и любезно. Сказал, что сейчас я свободен, на ужин могу явиться, когда захочу, на завтрак — тоже; только обед — в одно время для всех. Мой сосед по номеру — Бене (если я не против). Меня такое соседство устраивало вполне: мы уже знали друг друга; не раз встречались и на футбольном газоне — как в одной команде, так и в противоборствовавших. Кубала сказал мне, что сначала хотел провести коллективную тренировку, но отказался от нее, так как некоторые спортсмены чувствуют себя усталыми.

Затем его позвали к телефону. Кубала долго кричал в трубку. Со стороны казалось, что он весьма огорчен. На деле же он просто уподобился местным нравам. А темперамента ему никогда занимать не приходилось. Здесь двое могут дружески беседовать в таких тонах, что со стороны покажется, будто они вот-вот вцепятся друг другу в волосы. Вернулся после разговора абсолютно спокойный и удивленно сказал:

— Наверху (то есть к северу от Испании), говорят, плохая погода — идет дождь. Это — правда? Только что узнал, что, пожалуй, Бобби Мур не сможет приехать.

Притянул меня за лацкан и прошептал:

— Послушай, если не прилетит, где я возьму центрального защитника?

Его уже снова куда-то звали. Пожав мне руку, он бросил на ходу:

— Если что-то будет нужно, обращайся ко мне. Все равно что, не стесняйся!

Прекрасно с его стороны, но я ни в чем и ни в ком не нуждался. Разве что в переводчике для объяснений с Бене. Старый знакомый находился в нашем общем номере и, как я догадывался, радушно приветствовал меня, только... на венгерском. Таких трудностей в общении на почве языка я еще не испытывал. Бене говорит только на венгерском, в котором я разбираюсь не больше, чем ирландский первоклассник — в китайской грамоте. Нам оставалось одно: «фройндшафт» [7] и улыбки.

За ужином я справлялся о Круиффе, за которым всегда следил с интересом. Не так давно он начал играть в «Барселоне» (ей это обошлось почти в миллион долларов). Когда он покидал Голландию, его не хотели отпускать. Возражали многие, а кое-кто прямо говорил о... «предательстве». Как бы там ни было, в целом голландцы гордятся тем, что их соотечественника так ценят за границей и что он восхищает весь мир. Круифф между тем в нашем отеле не жил. У него в Барселоне своя квартира, и потому он прибыл сразу на матч. Не был и на собрании, посвященном тактике, которое вел Кубала. Раз уж мы не проводили тренировку, тренер интенсифицировал разминку, дополнительно включив в нее построение «стенки» при штрафном (учитывая, что в состав южноамериканской команды входил Ривелино). Как и Эррера в сборной мира, Кубала написал на доске состав на первый тайм: Виктор (Ирибар) — Кривокуча (Димитру), Сол, Паулович (Капси), Факетти — Аненси, Бене (Одерматт), Кейта (Пирри) — Круифф (Бене), Эйсебио (Эдстрём), Хара.

Наши соперники выступали в таком составе: Санторо (Карневали) — Вольф (Арруа, Морена), Перейра, Чумпитас, Антонио — Эспераго, Ривелино, Цезар (Казели) — Кубиллас (Ортис), Бриндис (Лассо), Сотил (Борья).

Я уже почти настроился на игру, немного осмотрелся в новой обстановке, когда «объявился» источавший веселье Круифф. Он сел возле меня, отомкнул шкафчик. Мы были в «его» раздевалке: встреча проводилась на поле «Барселоны». Нам выдали форму и весь необходимый реквизит кроме бутс — обувь каждый привез свою. Я «распаковал» зеленый вратарский свитер с единицей на спине и эмблемой ФИФА, который оказался меньше моего размера примерно на четыре номера. С трудом натянул на себя. Он так обтягивал меня, что едва можно было поднять руку. Круифф громко рассмеялся, затем с серьезной миной похлопотал о том, чтобы мне принесли какой-нибудь взамен. Открыл дверь в соседнее с раздевалкой помещение — настоящую сапожную и швейную мастерскую. Там ремонтировали и подгоняли бутсы и другие доспехи. Я сказал ему, чтобы он не беспокоился: достал из сумки свой привычный свитер, который предусмотрительно захватил с собой. А тот, зеленый с эмблемой ФИФА, уложил в сумку. Храню и поныне дома как сувенир (нас предупредили, что форму, изготовленную специально на этот матч фирмой «Адидас», можно оставить на память).

Узнав об этом, Круифф живо обратился за помощью к мастерам. «Барселона» играет в форме «Адидаса», и только Круиффа одевает «Пума». У него с ней специальный договор, наверняка стоящий того, чтобы его придерживаться. Мастера в срочном порядке отпороли с его формы фирменную эмблему и знаменитые рекламные полоски «Адидаса», с которыми Круифф, по его словам, «не может и не будет играть». Теперь все в порядке, и он придерживается контракта.

Круифф надел капитанскую повязку. Мы отправились на выход. Я как вратарь шел за ним. В туннеле сделали небольшую остановку. Я заметил, обращаясь к нему, что трибуны были полупусты: зрителей — от силы тысяч пятнадцать. Круифф объяснил: с одной стороны, слишком дороги билеты; с другой, матч транслировался по телевидению. И тотчас добавил, что «на него» в матчах лиги ходят, как правило, пятьдесят тысяч. Я невольно обратил внимание на слова «на него». В ответ Круифф совершенно спокойно, с деловым видом, без всякого чванства разъяснил, что раньше трибуны на матчах «Барселоны» заполнялись примерно на треть. На его первую тренировку в составе команды пришли двадцать тысяч человек (раньше столько не приходило даже на матчи первенства). Подтвердил, что «Барселона» заплатила за него почти миллион долларов, но считает, что очень скоро она свои расходы окупит.

...Впервые я играл против Круиффа в 1966 году, когда мы возвращались из Англии после встречи на «Уэмбли». Тогда это был почти подросток с коротко стриженной головой. Но и «при первом знакомстве» он заставил обратить на себя внимание. Ясно было, что имеешь дело с мастером, умеющим практически все. Обманные движения, рывок, скорость, а главное — голевое чутье. Умеет сыграть дерзко. Может обойти защиту, перехитрить вратаря, придумать что-то незаурядное. Мы мешали, как могли. Ему это пришлось явно не по вкусу, и в конце концов его — за неумение сдерживать отрицательные эмоции — удалили. Мы выиграли тогда в Амстердаме — 2:1.

Затем дважды играл против него в четвертьфинале Кубка европейских чемпионов, В тех матчах «Дуклы» против «Аякса» большую роль сыграл Гонза Гелета, который опекал Круиффа персонально. До этого он сумел нейтрализовать Пеле. Так же успешно «сторожил» и Круиффа: Йоханн ни разу не смог поразить наши ворота. Дел у Гелетки было по горло, и поработал он буквально в поте лица. Уже тогда мы убедились, что в поле можно держать под контролем и самого блестящего футболиста, но никогда нельзя поручиться, удастся ли обезопасить бомбардира в концовке. За весь матч высококлассному нападающему достаточно нескольких моментов. Долгое время его не видно (вроде бы держится в тени) — и вдруг, как по мановению волшебной палочки, оказывается в центре событий. «Взрывается», выскакивает на голевую позицию, неожиданно «открывается»... Его невозможно усмотреть, если защитник не обладает даром читать мысли соперника, проникать в его сигнальную систему. Чтобы «замкнуть» комбинацию, «звезде» достаточно доли секунды. Пройти хорошо организованную, аккуратную оборону могут лишь форварды, которые умеют действовать в условиях самого жесткого лимита времени и пространства. К таким нападающим относился и Пеле. Относятся к ним и Мюллер и Круифф. Несмотря на плотную опеку со стороны Гелеты, большинство ударов по воротам наносил именно Круифф. В Амстердаме он даже забил нам гол, но советский арбитр Тофик Бахрамов этот мяч не засчитал, так как перед самым ударом по воротам Круифф атаковал меня недозволенным приемом. Правда, весьма искусно (такое нарушение правил замечает далеко не каждый судья).

Перед матчем «Дуклы» и «Аякса» в Праге моя будущая супруга — тогда еще Яна Чижкова — отправилась в стоматологическую поликлинику на Катержинской улице. Терпеливо сидела у кабинета, дожидаясь очереди на удаление. Там же появился Круифф. Со слегка отекшей щекой он пришел к зубному в сопровождении начальника команды. Вероятно, в моей жене есть что-то привлекающее футболистов. Без долгих размышлений, несмотря на зубную боль, Йоханн потребовал от сопровождавшего его менеджера достать свою фотографию. Сделал на ней надпись: «Дукла» — «Аякс» 1:3», подписался и подарил Яне. Не подозревал в тот момент, конечно, что перед ним — будущая жена голкипера, которому он обязуется забить три гола. Мы уже встречались с Яной, приближался и день нашей свадьбы. Яна показала мне эту фотографию. Я понял: с Иоханном следует быть осторожным.

Тот снимок до сих пор висит у нас на даче. Когда супруга мною недовольна, я показываю ей, какого мужа ей следовало бы в свое время выбрать.

В конце концов Круифф поразил-таки мои ворота. На «Спарте» в 1972 году уступили мы голландцам — 1:2. Гелета тогда не играл. Круиффа «сторожил» Поллак. Перед встречей мы специально готовились к удержанию Йоханна. Поллака непременно кто-либо подстраховывал, но... Вывод, как и несколько лет назад: Круиффа можно углядеть в поле, но не в завершающей стадии атаки. К тому же с годами он еще больше повысил класс — освоил новые финты, стал уравновешеннее и терпеливо выжидал «свой» момент. Рядом с ним выросла команда замечательных футболистов. Вот почему смело утверждаю, что лучшие годы голландского футбола неразрывно связаны с влиянием, которое оказал на эту игру и на ее развитие Йоханн Круифф.

В последнее время он уже не занимает четко выраженное место на острие атаки. Это было хорошо видно на первенстве мира 1974 года. Круифф еще никогда не находился в такой великолепной форме. В известной мере это был «его» чемпионат. Подобно Пеле в Мексике, он маневрировал в основном в глубине поля, раз за разом выводил то одного партнера, то другого на свободное место. А в нужную минуту и сам решительно выходил вперед и завершал комбинацию. Манерой игры он действительно больше всего напоминал Пеле. Параллель между ними проводили и эксперты, взвешивавшие «на аптекарских весах», в чем один сильнее другого или чего недостает последователю по сравнению с предшественником.

Пеле остался в истории футбола королем, и еще долго будут мерить игроков его эталоном. Но и этот эталон не может претендовать на абсолютную точность: даже со времен Пеле, еще совсем недавних, футбол ушел далеко вперед. И может быть, наибольшая заслуга в этом принадлежит как раз тому самому пареньку, который поразил нас игрой еще в Амстердаме. Все действия голландской команды строились только в расчете на Круиффа. Он не стоял ни минуты — оттягивался назад, искал свободное пространство, затаивался у боковой линии, неожиданно срывался с места и тут же тормозил. Не будет преувеличением сказать, что он был диспетчером большинства атак сборной Голландии и «Аякса», хотя часто лишь едва касался мяча и тут же мчался вперед. Он не ставил целью блеснуть техникой, но практически всегда распоряжался мячом так, что атака партнеров развивалась быстрее, противник приходил в замешательство, а обороняющиеся не успевали занять нужные позиции. Именно так голландцы, ведомые Круиффом, уверенно переиграли считавшуюся неприступной оборону бразильцев. Как меняются времена! Сборная Бразилии, завоевавшая чемпионский титул в Мексике, рассталась с ним именно в матче с «командой Круиффа». Бразильцы, показавшие в Мексике-70, как надо взламывать любую защиту независимо от тактической схемы обороняющихся, прибыли в Мюнхен-74, взяв на вооружение «местный бетон», но уступили команде, нашедшей возможности поражать ворота и в этих условиях.

В этом — главный вклад Круиффа в развитие футбола. Йоханн сумел сделать практически то же, что сделал в Мексике Пеле: придумать и воплотить в жизнь способ преодоления насыщенной обороны. Из центра поля в два-три хода голландцы оказывались у ворот соперника. Само собой, эти «ходы» требуют от каждого игрока блестящей физической подготовки и спринтерской скорости, но в еще большей степени — быстроты игрового мышления. Круифф овладевает мячом в центре поля — и партнеры моментально выходят на свободные участки. Четкий пас и молниеносное движение без мяча. И еще до того, как защитники возвращаются на свои места на подступах к воротам, там как из-под земли вырастает Круифф и на ходу, без остановки, принимает передачу. Это кажется простым и естественным, но любой футболист подтвердит, сколь тяжело добиться такой обманчивой легкости в обращении с мячом...

Лишь одну команду не удалось обыграть голландцам в финале первенства мира — сборную ФРГ. Объясняется это, пожалуй, тем, что среди западногерманских игроков оказалось в общей сложности больше мастеров высшего класса.

В матче в Барселоне, о котором я рассказывал, Круифф не мог забить в мои ворота — он играл в одной команде со мной. Зато я пропустил два мяча от других, хотя и старался сыграть как можно лучше. Нашей команде не хватало не только Бобби Мура, но и стопперов вообще. Сол и Паулович были стопперами поневоле, ибо обычно они играют на краю обороны.

Первый тайм — 2:2, вся встреча, вся встреча — 4:4. В конце концов по пенальти (с гандбольным счетом — 7:6) выиграли футболисты Южной Америки. Во втором тайме я уже не стоял. Не играл и Круифф. В раздевалке у шкафчика он зажег сигарету. Сделал несколько затяжек, принял душ, снова покурил, вытерся полотенцем и закурил новую сигарету. Заметил, что курить или нет — личное дело каждого, но нельзя, чтобы табак влиял на спортивную форму. Затем попрощался со мной. Еще мгновение — и он был уже у выхода. Сохранив задор и непосредственность, остался веселым уличным мальчишкой, вызывающим и сегодня такую же симпатию, как в былые годы.

Но когда он становится соперником на поле, точка зрения о симпатиях резко меняется. Тут уж ничего не попишешь.