Моя любимая страна

Это был последний день перед отпуском. Я пришла на работу в белом платье. Оно было не совсем белое, ткань чуть желтовата, как будто его достали из старого сундука. Платье было кружевным и держалось на лямочках. Я его купила в торговом центре — сама пошла и купила. К платью я надела белые босоножки на платформе с цветными застежками.

Мне хотелось показать редакции, какая красивая я ухожу в отпуск.

Работы особо не было. Я слонялась по кабинету, лето, жара. Я думала купить горящую путевку в Египет, поехать к морю. Все это — белое платье, белые босоножки, август, будущее море, первый мой отпуск — настоящий отпуск с официальной работы, кружило голову, делало кости мягкими. Вот это жизнь, так бы всегда. Вся работа была сделана, документы подписаны, я сидела на нашем сайте, читала статьи, выбирала себе турагентство.

День сменил летний вечер. За окном мягко темнело, небо стало красноватым, потом проявилась синева. Я думала: надо домой.

Мне позвонил мой редактор. В Малой Вишере поезд сошел с рельс, теракт. Двадцать пять раненых, возможно, будут и погибшие. Надо выезжать.

Да, конечно, я поеду.

Я очень хотела работать по терактам. Это приближало меня к моей мечте — работать на Северном Кавказе, как Анна Политковская. Я радовалась, что редактор позвонил мне, а не кому-то из моих коллег. Значит, я чего-то, да стою. Главное — не подвести.

Малая Вишера — городок между Москвой и Петербургом. Поезда до Вишеры не ходят, рельсовый путь поврежден. Зато ходят до Твери. Я открыла карты. От Твери четыре часа на машине. Трассу наверняка не перекрыли, мне повезет.

Распечатала новости про теракт. Сняла деньги в банкомате — все, что было, шесть с половиной тысяч рублей. Побежала на вокзал.

В поезде я читала распечатки и молилась, чтобы поезд не остановили раньше Твери. Я не представляла, как выглядит теракт, как проходят ремонтные работы на железной дороге. Вдруг нас высадят из поезда? Пассажиры уже слышали про теракт, разговаривали между собой. Главное мнение — взорвали чурки, чеченцы, враги. Я глядела на них с превосходством — вы ничего не знаете и не узнаете, если я не сообщу. А я обязательно все узнаю и сообщу. Иногда как будто сам собой на заднем плане играл саундтрек из фильма. Молодая репортерка едет на место террористической атаки. Очень красивая, в белом платье, но это же кино. У нее непременно все получится.

Поезд доехал до Твери. Я выбежала на площадь перед вокзалом. Рядок такси, я пошла между машинами. Первый водитель отказался, зато второй согласился. Договорились на четыре с половиной тысячи рублей — ночь, долгая дорога, можно нарваться на ментов.

Когда мы выехали из города, водитель снял шашечки с машины. Сказал — гаишники тормозят, если берешь междугородний рейс. Вымогают взятки. Ого — сказала я. Поговорили про взятки.

Мы выехали на трассу. Огни, машины, скорость. Водитель уверенно держал руки на руле. Он был рыжеватый, полноватый, между 40 и 50. Давно за рулем? Да считай, что с детства. Люблю машины. Сейчас, конечно, уже не то. Чурок много. Берут заказы, а сами местности не знают. Люди теряются. Вот вы, девушка. Не страшно вам в ночь по трассе ехать? Не страшно, что вы. Я же с вами, а по вам сразу видно, что вы профессионал. Скажете тоже. Правда-правда.

А сами откуда? Я с Ярославля. А я тверской. Занесло вас к нам. Бывали в Твери? Только проездом. А зря, красивый город. У вас и семья здесь живет? Да, жена, дочка. А вы семейная? Пока нет. А сколько вам лет, если не секрет? У женщин такие вопросы не спрашивают, конечно. Да ладно, можно спрашивать, конечно. Мне девятнадцать, двадцать в сентябре. Не думал, что репортеры такие молодые бывают. Что вы, и моложе бывают. Я со школы работаю. И что, нравится? Нравится, конечно. Путешествуешь, людей хороших встречаешь. Да ну такую работу. Я бы своей дочке не разрешил. Чтоб ночью вот так ехать. Ну вы же ездите ночью. Ну я-то мужик. Женщина — это другое.

Мы остановились и заправились. Водитель попросил деньги вперед — расплатиться за бензин. Я отдала. Он казался не очень довольным, часто морщился. Как будто головная боль. Я хотела спросить, как он себя чувствует, но побоялась обидеть. Водитель купил нам кофе, и мы его быстро выпили на заправке. Мимо неслись большегрузы, следов города больше не было.

Мы сели и какое-то время ехали молча.

Вот все-таки рисковая вы. Вот так сели к незнакомому человеку и поехали. Ну я же вижу, что вы нормальный, чего бояться? Да мало ли чего. Вы мне скажите, чего бояться, вам, девочкам, виднее. Платье еще это. Да я в отпуск собиралась завтра. Никто же не знал про теракт. Ага. Сколько вам платят за такую работу? Да копейки, если честно. А все же? Ну я корреспондент, это почти самая нижняя ступень. Двенадцать тысяч плюс гонорары. Реально копейки. Вот я и говорю.

А я с вас мало взял. В смысле? Ну вот если посчитать, между городами — это тыщ шесть минимум. Просто смотрю — девушка хорошая, надо помочь. А сейчас думаю — не окупается поездка у меня. В каком смысле? В каком, в каком. Бензин знаешь сколько стоит? А ремонт? Машина моя, ремонтирую сам. Ты-то и не знаешь, наверное, что такое машину ремонтировать. Нет, конечно, я без прав. Вот я и говорю. Не знаешь. А сама цену называешь такую — четыре с половиной тысячи. Это же копейки за такое расстояние. Да еще и теракт. Ну мы же договорились. Договорились! Мало ли что мы договорились. Я тебе говорю — посчитал, и говорю, что мало. Русским языком тебе говорю. Ты мне в дурочку не играй. Я это не люблю.

Короче, с тебя шесть тысяч. Или высаживаю на трассе и иди куда хочешь. Дальнобои тебя по-любому за проститутку примут. Затащат в кусты. А я тебя довезу, но по новой цене. Идет? Вы мне не оставляете выбора. А какой у меня выбор? Я тебе говорю — машина не лошадь, траву не щиплет. У меня семья, я на них работаю. Ты понимаешь, что такое семью содержать? Да что ты понимаешь, сама сказала, тебе девятнадцать. Студентка.

Я вижу, как он заводит себя. Я отдаю ему деньги. Молчим.

Ну чего притихла? Обиделась? Нет. Ну что нет, я же вижу, что да. А ты не обижайся. Я тебе говорю — ты знаешь, сколько техобслуживание стоит? Я не подумал, что так далеко. Ну как не подумали, мы же договорились. А вот не подумал и все. Я вам все деньги отдала, которые у меня с собой. Ну тебе же надо добраться до этой Вишеры. Я тебя везу.

Ты лучше скажи, парень есть? Есть. И че, он тебя отпускает? В смысле? Ну вот так, ночью, ехать отпускает? Конечно. Ничего себе. Это потому, что вы молодые и жизни не знаете. А знали бы вы, что знаю я, ни за что бы не поехали. А что вы знаете? Таксисты же все слышат, понимаешь? У нас на трассе не раз так девчонки пропадали. Может, маньяк какой-то, а может, просто — загуляли. Сейчас же молодежь слабая на передок, садятся в машину — и привет.

Да ладно, ты что, испугалась? Ну соврал я про маньяка. Нет маньяка. Просто у меня в голове не умещается — вот так, ночью, в белом платье. С ума сойти.

Вы с парнем со своим хоть спите? Что? Да я просто спросил.

Молчим.

Вот я не буду хвастаться, а я прямо хорош. В этом деле. У меня жена знаешь что говорит? Другого мужика не надо, пока ты есть. А она у меня голодная до этого дела. Все бабы голодные, как распробуют. Но не всем везет. Вот ты как? Любишь это дело? Какое дело? Ну, секс. Я не хочу об этом разговаривать. Ага. Значит, ты из этих. Из каких? Ну из невезучих. Ничего, ничего, ты молодая еще. Будет и на твоей улице праздник.

Он смеется, показывает золотые зубы.

Вот смейся, если хочешь, а я сразу вижу таких. Которым не повезло. Мне даже стыдно за мужиков. Я считаю — мужик должен женщину удовлетворять. Это первое дело. Я знаешь сколько всего умею? Чего только не умею. А откуда научились? Ну как откуда. Жена учила. Повезло вам с женой. Как ее зовут? А тебе зачем? Просто спросила. Просто спросила, ага. Моя семья тебя не касается. Конечно, не касается. Извините.

Да ладно тебе, извините. Как будто я обиделся. Я нормально к тебе. Я нормально к тебе — и ты ко мне нормально, ага? Дорога длинная, иначе не доедем.

Он сворачивает с трассы. Говорит: «Тут поселками». Я залезаю в сумочку, но там нет ничего, что может меня защитить. Тетрадка, диктофон, распечатки, ручка, пустой кошелек, монетки. Я сжимаю ручку в кулаке.

Мы молча проезжаем две спящие деревни. Водитель бормочет: спросить бы дорогу. Ночь. Мы едем по грунтовке, которая уходит в темный лес. Деревья трогают машину с обеих сторон.

Машина останавливается. Водитель начинает откидывать сиденье.

Я дергаю дверь и выскакиваю.

Он выходит со своей стороны.

Ты чего? А вы чего? Так устал. Поспать надо. Не всю же ночь ехать. Мне надо быстрей. Быстрей! Опасно быстрей, когда водитель устал. Это я тебе наверное говорю. Я посплю, а ты рядом посидишь. Нет. Что — нет? Я снаружи буду. Спите. Снаружи комары. Ничего страшного, я подожду. Отдыхайте, если вам нужно.

Он заходит в машину. Я отступаю к кустам, думаю, куда бежать. Лес редко шуршит за спиной. Мне жарко.

Он выходит опять. Ну чего, не передумала? Что? Ты тоже, может, поспала бы. Я вижу, глаза-то у тебя слипаются. Нет, я не хочу спать. Хочешь. Не хочу. Ты что, боишься меня? У тебя такое лицо, как будто я тебя сейчас в кусты поволоку. Искаженное. Да ты не бойся. Я нормальный.

Я не боюсь. Что вы.

Да я сразу понял, что ты бесстрашная. Нормальная бы не поехала ночью. Ты чего утра не подождала? Да мне скорее надо, я же говорила. Там теракт, люди, может быть, погибли. А ты их что, воскресишь? Не понимаю журналистов. Летят, как мухи на говно.

Ну ладно, поехали, чего ты. Вы не будете спать? Да какой тут сон с тобой. Поехали. Довезу я тебя до Вишеры.

Через полчаса начинает светать. Мы еще плутаем по лесу и выезжаем к железнодорожному переезду.

— Вишера — за ним, дальше пешком, — говорит водитель. — Пиздец, ну и ночка. За сраные шесть тыщ кататься. Молчишь? Вот и молчи. Это ж надо — в белом платье поехать. У меня у самого дочка растет. Я б поговорил с твоим редактором — чтоб вот так, девочку отправлять. Тебе реально повезло, что я нормальный. Везучая ты. А не все люди добрые. Ты это выучи. Журналистка.

Он садится в машину, разворачивается. Я смотрю, как он уезжает. Я выхожу к рельсам и сажусь на них. Надо дождаться первых людей и спросить, где стоит взорванный поезд.

Трасса

7 октября 2010 года

Проснулись около пяти вечера. А Вика не спала совсем — лежала на полу на кухне и разговаривала с Андреем. Андрей сидит в зоне неподалеку от областного центра. Чтобы дозвониться до него, Вика утащила у спящей Нины телефон.

— Он пришел на точку, — рассказывает Вика мне свою историю любви. — Взял меня на два часа. И вот мы уже полтора года вместе!

Из «полутора лет вместе» действительно вместе они прожили только месяц. Да, пили, да, дрались, но все равно эти четыре недели в Викином сознании сейчас самые светлые. И уже год и четыре месяца Вика ждет Андрея и тратит все деньги, чтобы доехать до колонии и купить любимому «маечки-футболочки», сигареты, еду, положить денег на телефон. Эти полтора года она очень пьет, потеряла передние зубы. И хотя Вика много зарабатывает — 40 тысяч в месяц, четыре местных зарплаты, но вставные зубы она оставила «на потом» — когда выйдет Андрей.

— Куколка моя! — кричит Вика, дозвонившись, в трубку. — Ну как ты там? Скучаю!

Но вместо обмена нежностями Вике приходится оправдываться: Андрей созванивался с Викиной начальницей Светой и узнал, что вчера Вика не выходила на работу.

— У меня лицо обожжено! Я не могла! — разъясняет Вика. Полторашка пива, призванная облегчить разговор, пустеет на глазах. — Я пришла домой и заснула! Я ни с кем не трахалась, если это тебя интересует!

Уже два года Вика работает проституткой. Андрей в курсе, на какие деньги покупаются «маечки-футболочки» и прочие блага жизни. Андрей считает, что денег недостаточно, а раз Вика прогуливает работу, значит, она его не любит. А нелюбящая женщина ему не нужна. Он бросает трубки.

Вика тут же перезванивает:

— Андрей!

Разговор длится два часа — с перерывами на слезы. В итоге Вика садится к зеркалу и начинает аккуратно замазывать коричневые пятна на подбородке — химический ожог, перекисью, по пьяни. Со спины Вика похожа на точеную статуэтку, но пьяное раскрасневшееся лицо, потерянный взгляд, черный провал рта. Вика — специалист по минетам.

Нина и Света по очереди идут в душ. На стенах ванной — несмываемая многолетняя плесень, в комнатах отстают обои, квартира на редкость захламлена. Само жилье съемное и, как и рабочее место девчонок, принадлежит некой Марфе. «Она мне как сестра, — говорит Света. — Я ее так и называю». Одеваемся. Света вызывает такси, и к шести вечера мы едем на точку.

18:30

Точка находится в семи километрах от города, на Рынке. Рынок представляет собой цепь фанерных и металлических ларьков-«вагончиков» по обеим сторонам федеральной трассы. Вагончиков около пятидесяти: шиномонтаж, кафе, девочки. Девочки работают в пяти вагонах, но конкуренцию им составляют продавщицы, «которые за выпить пойдут с кем угодно», и «трассовые» — девочки, работающие в одиночку, на обочине. Светин вагончик считается лучшим на Рынке.

Светиных вагончиков на самом деле два — «трахательный» и «основной». В «трахательном» — две комнаты, две кровати, и больше ничего. В «основном» кроме кровати за стенкой есть еще комната-«кафе»: барная стойка, два холодильника, посуда.

Света наклеивает накладные ресницы, густо мажет губы перламутром. Девочки подметают в вагончиках, меняют постельное белье, выносят стол и стулья, ставят на землю. Вытаскивают приемник, колонки:»«Русское радио», все будет хорошо!» На столе — арбуз и дыня. Их тут же покупает семья с детьми, проезжающая по трассе. Света кладет новые.

«Я могу продать что угодно, — говорит Света. — И по многу раз».

Свете 41 год, «настоящая великая отечественная». Невысокая блондинка с цепким взглядом. На Рынке пятнадцать лет. До Рынка в ее жизни было многое — безумная любовь к наркодилеру, которая закончилась тем, что ее продали в рабство сутенерам: «за полторы недели его долги отработала»; замужество за дагестанцем: «сбежала, потому что мне никто не указ»; работа официанткой кафе в горах Карачаево-Черкесии. Этот период жизни Света любит вспоминать больше всего: «Я даже правительство Карачаево-Черкесии обслуживала! На Новый год одних чаевых вышло пять тысяч!» Но и сейчас она счастлива. С гордостью перечисляет: «Два шкафа одежды, обуви шкаф, крема три раза выкидывала — надоедали». У Светы уже взрослые сын и дочь. Дочь с ней почти не общается. «Она у меня образованная, учительница, не пьет, не курит», — с гордостью говорит Света.

Еще у Светы есть Мечта. Мечту зовут Певица Валерия. «Простая саратовская девчонка, а как раскрутилась!» Света вместе с Марфой, которой принадлежат оба вагончика, ездила на ее концерт в облцентр. Это еще один самый счастливый момент. Пробилась к сцене, подарила Валерии зеленые розы, получила автограф. Автограф теперь висит на зеркале с фотографиями дочери.

Почти у всех проституток в Светином вагончике есть дети. У минетчицы Вики — шестилетний сын, у Нины — двенадцатилетняя дочь. Дети живут у бабушек. Есть и многодетная мама — Тая. Ее дочь в третьем классе, сын — только идет в школу. Тая приходит в вагончик и сразу ложится спать, пока клиенты не подъехали. Очень красивая — светлые волнистые волосы рассыпаны по плечам, грустная улыбка — и очень тихая. До того как попасть к Свете, Тая сидела на маке. Получила кличку Кубик. «Сейчас вроде не ширяется, хотя кто его знает, — замечает Света. — Работает хорошо, не привередливая».

Привередливая — это Нина. Во-первых, «никаких минетов ни за какие рубли». Во-вторых, никаких «чурок»: «Ненавижу». «Чурок» Нина ненавидит, как ей кажется, по вполне идеологическим причинам: «Они женщину ниже себя ставят».

Нина нетипичная девочка для трассы: за тридцать, короткая стрижка, полноватая, очень умная, очень злая на язык. Есть даже незаконченное высшее — экономическое. На трассу Нину десять лет назад привела подруга. «Хотела заработать на билет, да так и осталась. Кто б мне хоть за год сказал, что буду проституткой, в жизнь бы не поверила». На трассе Нина осталась ради дочери — той было два, без отца. Сейчас дочка в пятом классе, победительница разнообразных конкурсов чтецов. Нина ею очень гордится.

Скоро Нина собирается выходить замуж. Ее жених Ваcечка младше нее на десять лет, сейчас на стройке в Москве. Она то и дело пишет ему нежные смс. Ваcя — бывший токсикоман, и Нина говорит, что из зависимости его вытащила именно ее любовь. Правда, чувства к жениху у Нины скорее материнские, но, «думаю, мы будем счастливы».

19:30

Подъезжает первый клиент — 05 регион, дагестанец.

— Мамен кументс! — орет Нина. — Ассалям алейкум! Во имя овцы, сыра и свиного уха! ОМОН!

— Минет триста, анал двести, на раз — это на двадцать минут — пятьсот, час — тысяча, ночь — четыре, — привычно тарабанит Света. После недолгих переговоров: — Лайла, это к тебе.

Лайла вскакивает со стула, одергивает коротенькое платьице, улыбается. Лайла — сама наполовину дагестанка, пожалуй, единственная девочка, которая искренне радуется гостям с Кавказа. «С ними очень удобно работать: ебутся как в последний раз, — говорит Лайла. — Вошел, пару раз дернулся, и все». Лайла работает на скорость. За ночь может обслужить до двадцати человек. Сама Лайла из деревни. Хвастается, что купила холодильник за 17 тысяч, плазму, — «так у нас все офигели».

— Мы только с Лайлой 20 тысяч на двоих делаем! — хвастается Света. — Вообще удачный набор тогда был.

Рекрутинг девочек из деревень на трассу — привычное дело. У Марфы есть специальные люди, они объезжают деревни, что подальше, и вербуют девчонок из больших и бедных семей. Деревенских на трассе очень любят — работящие, скромные, «с хорошим стимулом на работу». Некоторые приходят на трассу сами. Их тщательно собеседуют — стараются вычислить наркоманок. Других привозят на трассу в багажниках — отрабатывать долги. Привезенная девочка обойдется вагончику в 5–20 тысяч. Но их покупать надо с умом. Вот однажды Света купила такую, а она сбежала на следующий день, «тварюга неблагодарная».

20:00

Темнеет, подтягиваются клиенты. Двое парней покупают пиво (100 рублей банка), пререкаются со Светой о цене. Садятся с девчонками. Молчат, на вопросы девочек не отвечают. Один из них деловито щупает Викины ноги. «Парни, может, курицы купите? — «кружит» их Света. — Девочки голодные. Мяса бы им». Один из парней комментирует: «Лучшее мясо на рынке — в этом вагоне». Ржут. Заказывают по разу Вику и Таю.

Заходит посидеть Саша — «мамочка» из соседнего вагона. Обсуждают их товарку Зойку-помойку. Зойка-помойка сдает свою падчерицу, но проблема не в этом, а в том, что ее вагончик не сдал тысячу на уборку территории.

Саша рассказывает, что девчонок набирает сама: «Сажусь в машину и еду по городу. На площади перед ДК, на остановках сидят… ну, знаешь, такие? Пузо наружу, пивас в руке. Я к ним такая из белой «Мазды» выхожу: девочки, вот вы тут сидите, мальчиков цепляете, пиво пьете, деньги тратите. А у нас — то же самое, но деньги уже вам дают, а выпивки бесплатно и хоть залейся. Поехали, поглядите».

Саша хвастается, что у нее целый год работала дочь замначальника местного УВД: «Ей родители деньги на цацки не давали, так она сама к нам пришла. Но я ее городским вообще не сдавала, чтоб не узнали, и за стол не сажала. Она в вагончике сидела. Если клиент чистый и не местный, я ее зову. Сейчас на экономфаке учится, первый курс».

Обсуждают, почему на трассе так мало вагончиков с девочками. Бизнес прибыльный, расходы небольшие — сам вагончик стоит 50–150 тысяч рублей, еще полторы тысячи «аренда», три — коммунальные расходы. «Крыша» — местная милиция — правда, очень формальная: выражается только в том, что раз в месяц менты приезжают на «субботник». Но зато и платить им не надо. В итоге «мамочки» сходятся во мнении: «Народу мало, потому что бизнес больно нервный».

20:30

Из такси выбирается невысокий лысый мужик — улыбка на все лицо. Военный, только что получил звание майора и идет обмыть. «Светка! — кричит. — Курицу, водку, живо! А то сейчас мы вас расстреляем!» Девчонки смеются. «Деньги», — требует Света. «Ты что, меня не знаешь?» — удивляется майор. «Плати вперед! — говорит Света. — Много вас таких».

Майор показывает Нине фотографии с мобильника — новая скоростная машина-болид, японская, по дешевке. Поигрывает ключами, стараясь, чтобы был виден брелок — гэрэушная летучая мышь. Делится планами: осталось четыре месяца до пенсии, а потом — собственное сыскное агентство. «Дядя — генерал-майор из налоговой полиции области, тетя — Верховный суд. Помогут, раскручусь». «Телепузик ты мой», — любезничает с ним Нина.

Выпивают бутылку водки — 300 рэ, просит вторую. «Поссорился с любимой. То есть не поссорился, а так, нахамил и ушел», — рассказывает с гордостью. «Позвони ей», — просит Нина. «Не, ты че, я же мужик. Сама позвонит».

Через некоторое время действительно раздается звонок. Майор вальяжно прикладывает трубку к уху, затем вскакивает и начинает материться. В части, подведомственной ему, застрелился срочник. Прямо на посту.

— Пидор! — орет майор. — Телка его бросила, тоже мне! Я же не застрелился в свое время! Вообще не мужики — вафли 90–91-го года рождения. Дети кризиса. Тоже перегрелся вот один на плацу… Бобер в реанимации щас. Врачи говорят: 50 на 50 выживет. А я не виноват, что солнце греет!

Оторавшись, майор все-таки понимает — ехать надо. Начинает набирать водителя, но спохватывается: пьяный, ночь, Рынок — как же репутация? Потом решается, звонит какому-то Володе и орет в трубку: «Все! Я отдыхаю! Не сметь меня тревожить! Никуда я не поеду! В восемь утра рапорт мне на стол! Все подпишу!»

— Ух, нервы! — смеется. — Тая, пошли на час!

Отдает тысячу Свете. Уходят.

23:00

Новая машина. Мужик с мальчиком, мальчику лет четырнадцать на вид.

— Племяша привез, — объясняет мужик. — Бабу ему надо попробовать.

Мальчику очень неловко. Он выпивает водки и быстро соловеет, уходит с Таей. Мужик тем временем начинает вспоминать зону. Оказывается, он недавно освободился. Сидел за разбой.

— Там нормальные люди сидят. Чистые. Не то что вы.

— Выпей лучше, — быстро говорит Нина. — Налить тебе?

— А ты не пила с этого стакана? Я из стакана шлюхи пить не буду!

— А я училась в лицее, — вдруг говорит Вика. — В немецкой гимназии.

— Не ври, — говорит уголовник.

— А я и не вру. Сначала мама за наркоту, потом у меня условный… Но знаешь, Die Liebe ist ein Gluck, Die Liebe — Schicksalsschmuck. Die Liebe ist ein Traum, Die Liebe — Sonnenraum…[18]

Выходит Света. Молча выплескивает водку на землю.

— Пиписька! — орет Вика. — Чтоб ты сгорела!

— Хочет водки — пускай купит! — орет в ответ Света. — Он уже третий раз к накрытому столу приезжает! На Рынке халява не живет! — подлетает к ошарашенному мужику. — Давай триста! И двести еще на салатики!

0:10

Из такси не вылезает — вываливается пожилой мужик в очках.

— О, Стасик! — орет Света. — Садись за стол!

На стуле Стасику сидеть трудно, но рта он не закрывает: «Вот изразцы на ярославских храмах? Терракотовые, муравленые, глазурированные, со зверями и растениями. Духовность была, внутренняя красота! А где она теперь, эта духовность, эта сила?» Света тем временем вытаскивает из его кошелька все деньги «на еду и девочкам вина», оставляет только сто рублей на такси.

Стас преподает в местном университете. «Университет» в Светином вагончике — понятие особое. Там учится сын хозяйки Марфы, и периодически местные преподаватели приезжают на «субботник». Но Стас приезжает с деньгами, и Нина идет с ним танцевать.

Через полчаса Света отправляет Стаса домой.

— Он в меня влюблен. Давно! — хвастается Света. — Приходит, что-то закажет. И смотрит, смотрит такими глазами!

Если верить Свете, в нее влюблен каждый третий посетитель. С удовольствием перечисляет имена: кто жить предлагал, кто замуж предлагал, двое просили родить ребенка. А один приезжал, говорит: тебе не место тут, ты чистая, переходи ко мне работать.

— А что за работа-то? — интересуются девчонки.

— А так, венки на гробы плести! Вот этот тоже в меня влюбленный, — кивает на майора, который буквально зарылся в грудь Нине. — Я у него в телефоне как любимая записана!

1:30

Приходит посидеть Леша — один из старейших обитателей Рынка. Уже двадцать лет держит вагончик-шиномонтаж по соседству с девочками. Рассыпается в комплиментах: «На вас все держимся! Труженицы вы наши!» Обращается в основном к Вике. И добивается своего — Вика садится к нему на колени. «А ну слезь», — орет Света. Леша смеется.

— Я знаю, чего ты смеешься! — кричит Света. — Она к тебе в вагончик заходила вчера утром!

— Так она деньги заносила.

— И заперлась изнутри, да? Иди отсюда к чертям!

Леша уводит Свету «на разговор» в шиномонтаж. По возвращении Света делится впечатлениями:

— Чем я люблю эту работу — мужиков можно на место ставить. Любит ее. Жениться, говорит, хочу. Куплю, говорит, ее у тебя. А я вот сделаю так, чтобы не женились они. Я эту Вику никогда не прощу.

В прошлом году Света не удержалась — напилась. Была тяжелая ночь. Закономерно возник конфликт с клиентами. И Вика испугалась и позвонила Марфе. Марфа приехала, мужиков быстро выгнала, а Свету оштрафовала на 24 тысячи. И Свете пришлось самой выйти на трассу в качестве девочки.

— Ну выплатила за две недели. Но я не проститутка. Я ей такого не прощу.

3:30

— Только двенадцать сегодня. А я больше могу. Я больше могу. Я и семнадцать могу. Я устала просто, — оправдывается непонятно перед кем Лайла. — А этот последний был ничего. Поцеловал меня, сказал, что я классная. Обычно они не сильно-то говорят.

Курит.

— Когда я трахаюсь с ними, я делю в уме 500 рублей на части, — рассказывает потом Лайла. — Это — отцу на передачку, это — маме, она в больнице сейчас, инсульт, это на дом, это на одежду. Брат маленький, сестра только на работу вышла — тоже на Рынок, но продавщицей, и сразу же замуж. Так за математикой время и проходит. Я ведь в одиночку семью содержу.

— Одно счастье, — говорит Лайла. — Я бесплодна. У меня никогда не будет детей. То есть я не должна заботиться еще и о них…

— Лайла! — зовет Света. — К тебе!

Оплывший мужик с остановившимися глазами: «Пойдем». «Да, да, сейчас», — говорит Лайла и залпом выпивает стакан вина. Руки трясутся.

Возвращаются быстро. Мужик ведет ее фотографироваться к своей машине. Хватает, пытается посадить на капот. Лайла отбрыкивается и случайно царапает каблуком машину.

— Это че? — тихо говорит мужик. — Ты поняла, че ты сделала?

— Брат, я тебе сочувствую! — орет майор.

За столом происходит живое обсуждение, во сколько встанет ремонт. Называются суммы от пяти до семи тысяч. Мужики явно подзуживают друг друга. На шум из вагончика выбегает Света:

— Какие вообще претензии? Ты сам! Сам ее туда посадил!

— Шалавы твои…

— Шалавы? А че ты сюда приехал? — орет Света. — Че ты к шалавам приехал?

— Мне область вызывать на разборки?

— Я сама область могу вызвать! Вызывай! На любую силу найдется сила!

Девчонки спокойно сидят на коленях у клиентов. Мужик действительно уходит в машину, делает несколько звонков по телефону. Выходит:

— Значит так! Предлагаю разойтись миром. Или через семь дней клоповника твоего не будет. Отсчитывай.

— Пошел вон отсюда! — орет Света и начинает крестить машину. — До дома не доедешь! Удачи тебе большой!

Мужик уезжает. Света начинает смеяться.

— Это еще что. Вот помню, приехал вор один. Говорит: «Руку на стол положи». Я положила. Он нож достал, как ткнет! Едва отдернула. Он говорит: «Реакция у тебя хорошая». Пили с ним потом, раскружила его на пару тыщ… Или вот, пришел еще с гранатой. Обдолбанный. И чеку то достанет, то воткнет. Дразнит. Ну, он чеку выдернул, а я сверху на гранату руку крепко положила. Говорю: «Давай взорвемся вместе!» Он протрезвел за секунду. Тут, на Рынке, пить нельзя. Трезвой надо быть. Иначе девчонок моих у родника найдут, как в прошлом году девчонок находили.

— Больше я тебя ненавижу! — говорит майор. — Выпьешь со мной?

— Наливай!

Разливают водку. Света незаметно выплескивает стакан в песок.

4:00

Уголовник, сходив отлить, наткнулся на «хачей». Водители везли арбузы и остановились ночевать прямо на обочине трассы.

— Пять фур арбузов, в каждой по двое этих зверей. И только одна сука дала мне арбуз! На нашей, на русской земле!

Сходятся на том, что «хачей» надо «пиздить». Майор и уголовник встают из-за стола. Но до дела не доходит — уголовник тяжело падает, майор его поднимает и возвращает за стол. Хотя настроение у него остается боевым.

— Ты скажи, кого тут уебать, Ниночка. Ради прекрасного можно стрелять…

— Тоже мне, Рэмбо в усохшем виде! — осаживает его Нина. — Лучше про машину свою еще расскажи.

На огонек заглядывает трассовая — Анька. Ей двадцать три года. Но выглядит она на сорок — глубокие морщины, грязные взлохмаченные волосы, высохшее тело. Наркоманка со стажем.

— Я оператор ленточного оборудования! Я в первом цехе работаю, смена «а»! — говорит Анька мужикам. Она повторяет это несколько раз.

Жадно ест, быстро уходит.

— Значит, еще норму не отбила, — говорит Света. Анина «норма» — 700 рублей, 1 доза.

4:30

Света отправляет Вику с клиентом в город, на два часа. Вслед за Викой уезжает и Лайла — в поселок, на проходящий поезд.

Скоро и Тая вызывает такси: сын вчера кашлял, надо с утра компрессы. «Из-за нее вечно какой-то пипец, — говорит Света. — Мужу ее, тоже сидит, глаз в драке выкололи, когда она ему с охранником изменила, а он полез… Не смотри, что тихая, что милая. Проклятая она».

Вообще все обитатели трассы очень суеверные. В обоих вагончиках стоят иконки. Проклятия, наговоры, сглазы, обереги… Эти женщины верят, что мир — результат приложения невидимых и не подчиненных человеку сил. Наверное, только так можно здесь выжить.

Такси тормозит так, что песок летит во все стороны. Двое парней, очень нарядные: только что из клуба и скоро туда вернутся. Один — принужденно веселый, второй — очень пьяный. Гуляют уже пятые сутки. Тому, который пьяный, надо развеяться — умерла жена.

— Болела шесть лет. И вот четыре дня назад… Не сплю почему-то.

— Водки возьмете? Вина девочкам? — спрашивает Света.

— Не, мне не надо.

— Так чего же ты сюда пришел? — орет Света. — На халяву пришел?

Но под Нининым взглядом замолкает и быстро уходит.

— А у меня в 2006 году отец умер, — говорит Нина. — День рожденья мое отгуляли, а через неделю звонят: приезжай.

По ее раскрашенным щекам начинают течь слезы. Это так неожиданно, что все отворачиваются. Только парень, потерявший жену, гладит ее по руке: «Здоровья вам, девочки. Главное — здоровья, здоровья».

Нина допивает водку и идет в основной вагончик — спать.

— Алкашка чертова, — комментирует Света. — Ее дома после смерти отца видеть не хотят. И правильно. Вот мы, когда с Марфой работали, «накружим» клиентов, а потом за вагончик — и два пальца в рот, чтоб форму держать. А эта… К нам многие идут работать, чтоб алкоголизм свой в руках держать. Но не удержишь. Вику Марфа кодировала. Неделю продержалась. А Нина даже не хочет. Говорит: у меня нет проблем.

И ничего у них не будет. Потому что в голове ничего нет. Было бы — выбились бы в люди. Вот их ведь тоже за кассу ставили. Недостачи… Потому они и проститутки, и нужны только, чтобы деньги на них зарабатывать.

Замуж Нину брали, шиномонтажник тутошний. Жила с ним, все договорено. Так однажды она вышла на трассу — и привет, уехала с каким-то пацаном. Вернулась через три дня, а все… Мужик этот сейчас на местной девочке, тоже проститутке, женится. А чтоб на тебе женились, тоже надо заработать. И сейчас, помяни мое слово, через месяц после замужества вернется сюда. Трасса — она так просто не отпускает.

5:00

Из машины (как только поместились?) вылезают шестеро парней: бритые, накачанные — настоящие призраки из 90-х. «Поселковые приехали, — говорит Света вполголоса. — В умате. Синьки накидаются — и сюда, ага».

— Девочку бы нам?

— Нету никого! Разъехались.

— Ты, мать, не грубила бы…

— Какая я тебе мать? Езжайте отсюда! В 12-й или 37-й.

— Да были там. Там тоже нету.

Один из парней — «под быстрым» (амфетамин. — Е. К.). Бегает вокруг стола, кричит: «Да она меня бесит! Я тут всех ненавижу!»

— А если вы так, то вам вообще никогда тут девочек не будет, — заключает Света.

«Быстрого» усаживают за стол, наливают водки. Но он тут же сцепляется с пацаном, который до этого тихо дремал на стуле. Бьет его кулаком в лицо. Стол опрокидывается. Кровь, сок и водка быстро впитываются в песок.

— Я вызываю милицию! — орет Света, размахивая сотовым над головой. — Ночь догуляете в КПЗ!

Парень с дядей-уголовником быстро уезжают.

— А мы тут посидим, — говорят поселковые. — Пиво неси давай.

Обстановка накаляется. На такси приезжает Вика. Она совсем пьяна и в одном лифчике.

— Ой, мальчики! — бухается к кому-то на колени.

— О, я ее помню, — говорит один из поселковых. — Гля, пацаны, это она меня по руке ударила! Непокорная вообще.

— Да она профнепригодна! — начинает рассуждать парень в рыжей майке. — Проститутка должна лежать как бревно и молчать. Я снимаю товар, чтобы наслаждение принять. А если он не по инструкции работает…

— Ну это же шалава, брат, — увещевает его другой поселковый. — А у шалав вообще слабый жизненный стержень. И потом, двадцать палок за ночь…

— Не, ну ты согласен, что ты должен любить профессию? Вот я — шпалоукладчик. Укладываю в смену, предположим, двадцать палок. И если меня просят уложить двадцать одну — укладываю, не кочевряжусь. Все мы роботы на самом деле. А она? Она должна принять палок, сколько влезет. И потом, от секса тоже можно получить удовольствие! Может, она нимфоманка. Может, она кончает.

Его товарищи деловито щупают ей грудь, ухмыляются, переглядываются. Вика совсем пьяна, смотрит перед собой безразлично.

— Эй! На хуй ты живешь? — парень в рыжей майке перегибается через стол.

— А я ебу, на хуй я живу, — вдруг очень ясно говорит Вика. — Только ты мне этого не говори, ладно?

— А ну быстро спать! — Света вытаскивает Вику из-за стола, заталкивает в вагончик и запирает дверь. — А я с вами посижу, ребята.

Поселковые тупо и тяжело пьют пиво. Доносится сирена над зоной. Быстро светает. Вдоль трассы, по другой стороне, медленно идут лошади и коровы. Юрка-погонщик на рыжей кобыле щелкает хлыстом. «Два месяца осталось, и — воля! — орет он нам. — Два месяца, Светка, жди меня!»

Парни наконец поднимаются.

— Прости нас, мать, если че не так. Мы завтра по-нормальному приедем.

Но тут выясняется, что ключ зажигания закрыли в машине. Пока поселковые решают, как открыть дверь, «быстрый» берет камень и выбивает боковое стекло. Затем начинает выламывать осколки, режет руки, кровь.

— Света, принеси воды!

Прежде чем сесть в машину, «быстрый» долго и тщательно, до блеска, отмывает от крови и пыли свои ботинки.

5:50

Света будит Нину и Вику. Стол заносят внутрь, недопитые бутылки Света убирает в холодильник — «продам еще раз». Выкручивают ручки приемника. Над Рынком разносится гимн России в попсовой обработке. Девчонки отплясывают, вымещая в танце усталость, злобу, отвращение к этому миру.

— Славься, Отечество! — орут хором.

Под этот аккомпанемент и приезжает «десятка» с двумя парнями. Один остается ждать в машине, другой выходит и достает «корочку» — городское ОВД.

— Вот эта нравится, — кивает на Вику. Обхватывает ее поперек тела, тащит в машину, орет напарнику: — Дверь открывай!

Вика отбрыкивается. Девчонки с визгом кидаются отбивать. Засунуть Вику внутрь машины так и не удается, и мент набрасывается на Свету.

— Ты тут мама, за поведение дочерей своих отвечаешь.

— А че ты ко мне не подошел сперва? Так не делается вообще!

Уходят в вагончик. Тихие переговоры. Вслед кидается Нина:

— Да вы охуели, скотины! Вещь она тебе, в машину волокать? Вещь?!

— Нина, молчи! — орет Света.

— Завтра приедем, — заключает мент, помолчав. — Втроем, с друзьями. Стол чтоб накрыт, девочки чтоб.

Подмигивает Вике, спокойно садится в машину, уезжает.

— Ты охуела! — бросается Света на Нину. — Они бы сейчас всех в машину погрузили! Алкашка конченая!

— Ладно, не кипеши, — Нина прислоняется к стене. Ее трясет.

— Пьянь. Не проститутка — шалава. Сигарету дай.

— У конченой алкашки нет сигарет, — спокойно говорит Нина. — А что шалава… Ты точно такая же, как и мы. Трассовая.

— Я? Я многого добилась, слава богу…

— Зато я осталась человеком. А ты — Бабушка Хуйня.

— Тебе это с рук не сойдет, — помолчав, говорит Света.

6:20

Перед тем как вызвать такси, Света достает большую тетрадь и углубляется в подсчеты. За ночь вышло 12 670 рублей. Из заработанных девочками восьми тысяч самим девочкам достается четыре, 4670 получает Света (процент с проданного товара). Остальное везем Марфе.

Девчонки остаются в машине, Света поднимается наверх. Толстая баба с внимательным звериным взглядом раскладывает деньги по стопочкам. Приговаривает: «Деньги к деньгам, дураки к дуракам». В соседней комнате посапывает ее полуторагодовалая дочь.

Марфа выдает Свете по пятисотке на каждую девчонку: «Передашь, на расходы им». Все деньги девочек хранятся у Марфы.

Света долго и многословно жалуется на Нину.

— Разберемся, — говорит Марфа.

Думают ехать на Волгу, но решают все-таки домой. Нина тут же включает телевизор — начались утренние мультики, «ужас как люблю». Вика идет на кухню, набирает номер Андрея. Вместо гудка из трубки хрипит: «Идут года, и нет конца, не отпускают молодца». «О, он из-за меня эту музыку поставил!» — шепчет мне Вика.

— Андрей! — орет в трубку. — Андрей! Как ты, куколка моя? Как спал?

На следующую ночь в наказание якобы за пьянство, а на самом деле — за «Бабушку Хуйню» — Нину на ночь отдают поселковым.