Мученик

Глава 34

Каждый мускул Шекспира был словно натянутая тетива лука. Как близко он подобрался к Херрику? Он был там. Он точно был в доме неподалеку от Хорсли-Даун, и совсем недавно. Теперь Херрика нет, затерялся в море разношерстной людской толпы, населявшей этот жестокий город.

Сидя у камина, Шекспир потягивал вино. Утром он отправится в Виндзор и отыщет там Птолемея. Но большого желания делать это у него не было. Да и зачем? Как старый и немощный священник поможет ему найти убийцу леди Бланш Говард или предотвратить убийство сэра Френсиса Дрейка?

Хорошо, что Дрейк скоро морем отправится в Плимут. Разум подсказывал Шекспиру, что еще немного — и Дрейк будет вне опасности, но тревога терзала сердце. Что-то пошло не так. Впервые в жизни Шекспир боялся, что проиграет эту битву.

А затем его осенило. Он знал, как выглядит посланный убить Дрейка человек, хотя его настоящее имя ему было не известно. Если в Делфте убийца был не один, он и теперь не будет работать в одиночку. Кто его сообщник? Его охватил холодок дурного предчувствия. Он вспомнил историю Бальтазара Жерара, который застрелил Вильгельма Молчаливого. Жерар неделями, даже месяцами, внедрялся в окружение принца. Что, если сообщник Херрика здесь, в Англии, поступил также? Ужас льдом сковал его сердце: «…человек по имени Смерть уже в пути…»

— Джон, вы меня слышите?

Кэтрин с тревогой смотрела на него. Она, как и он, держала в руках бокал кларета. Кэтрин сидела на скамье рядом с его креслом. Дети уже спали, Джейн — тоже. Он протянул руку и коснулся ее темных волос.

Когда Шекспир вернулся с обыска из Хорсли-Даун, Кэтрин еще не спала и встретила его. То, как она открыла ему дверь, показалось ему таким естественным, словно она была для него кем-то большим, чем просто гостья в его доме, находившаяся под его защитой. Образ мамаши Дэвис и ее проститутки, Изабеллы Клермон, снова возник в его воображении: старуха, половина головы которой была черепом, подгоняла сидевшую на нем верхом, словно на коне Апокалипсиса, обнаженную Изабеллу. Шекспир отогнал видение. Он не желал иметь ничего общего с чарами и заклятьями. Подобные вещи не для христианина.

Кэтрин не отстранилась от его прикосновения. Она коснулась своей рукой его руки и задержала ее на своем лице, теплом от жара огня в очаге. Их пальцы переплелись, запутавшись в ее волосах. Они сблизились и поцеловались. Шекспир опустился на скамью рядом с ней. Правой рукой он гладил ее волосы и лицо, а левая скользнула вниз по ее стройному телу. Кэтрин не сопротивлялась, хотя еще никто не прикасался к ней подобным образом.

Поцелуи становились все более страстными. Он обнял ее, пытаясь уложить на скамью, продолжая жадно целовать. Кэтрин оттолкнула его.

— Нельзя оставаться здесь, — сказала она. — Вдруг дети проснутся. И Джейн может войти.

— Ты придешь ко мне?

Она улыбнулась и быстро поцеловала его губы.

— Приду.

Когда они встали, он снова обнял ее и поцеловал одновременно нежно и неистово. С минуту они стояли, словно единое целое, не в состоянии оторваться друг от друга.

Наконец они разомкнули объятья и молча разошлись по своим спальням. Шекспир зажег свечи и встал у зеркала в рубашке и бриджах, не зная, что делать. Придет ли она к нему? Или он останется один, словно умирающий, которому предложили глотнуть воды и тут же унесли сосуд с живительной влагой?

Дверь открылась, перед ним стояла Кэтрин. Ее кожа светилась золотом в свете свечей, волосы сияли, словно черный шелк. Он подошел к ней и неловкими пальцами попытался развязать и снять корсет. Она засмеялась и принялась помогать ему. Вскоре ее нижние юбки были сброшены, и она предстала перед ним совершенно обнаженная, но нисколько этим не смущенная.

Джон едва сдерживался. Кэтрин приблизилась к нему, чтобы помочь раздеться. Близость ее обнаженной кожи сковала его. Она прошептала ему на ухо:

— Похоже, у вас пропал дар речи.

Он поцеловал ее, поцелуй был долгим, затем сорвал с себя одежду, повалил Кэтрин на кровать и, обуреваемый страстным желанием, стремительно овладел ею. Она закричала от боли, и он замер.

— Не останавливайся, — тихо произнесла она. — Пожалуйста, не останавливайся.

Старая деревянная кровать скрипела под ними. Прежде он ничем подобным на своей кровати не занимался. Она целовала его ладони, он покрывал поцелуями ее грудь. Джон двигался, словно во сне. Кэтрин переполняло чувство. В свете свечей их тени плясали на потолке и стенах его скромной комнаты. Единственными звуками были скрип дерева и их дыхание.

Он приподнялся, чтобы видеть ее. Ее глаза были закрыты, тело изгибалось, словно полумесяц. Его руки скользнули по ее телу вниз, к нежной плоти, что так манит мужчин.

Она не чувствовала вины, если она и согрешила, то подумает над этим в другой раз. Не сейчас. Сейчас она была поглощена мгновением и ощущала то волнующее чувство, о котором она слышала от подружек, будучи совсем юной девушкой.

Кэтрин беззастенчиво метнулась к Джону, чтобы разделить с ним учащающуюся пульсацию его тела. Они были настолько поглощены друг другом, настолько безумны в своей страсти, что удовольствие и боль слились воедино.

Кэтрин вскрикнула, и у Джона перехватило дыхание. По его телу пробежала судорога, и он без сил опустился на ее грудь.

Они лежали без движения, молча, находясь на грани сна, пока их желание не вспыхнуло снова. На этот раз они были более нежными и неторопливыми. В свете свечей он заметил кровь на простынях, в его сознании смутно пронеслось: что подумает Джейн, увидев кровь, когда понесет простыни прачке. Конечно, она все поймет. А как же иначе? Но ему не было до этого никакого дела. Во всяком случае, сейчас.

Старлинг Дей и Парсимони Филд долго говорили о том человеке наверху. Когда Старлинг увидела на кровати мужчину, то не узнала его. Он лежал лицом вниз в ожидании порки, как он того просил. И она принялась хлестать его все сильней и сильней, представляя, что он — ее муж, Эдвард, получает то, что заслужил за всю ту боль, которую причинил ей. Она остановилась, когда он произнес:

— Достаточно!

Превозмогая боль, он повернулся и сел. Но и теперь она видела только его затылок.

Медленно он повернулся к ней лицом и снисходительно поклонился ей. Потрясенная Старлинг сделала два шага назад. Это было лицо, которое навсегда отпечаталось в ее памяти, подобно эпитафии на камне, лицо человека, который воткнул тонкий кинжал Джилберту Коггу в глаза, пронзив мозг. Его вопль до сих пор стоял у нее в ушах, а перед глазами — поток его крови.

— Парси, я покраснела, словно задница после порки, когда поняла, кто это. Он, конечно же, ничего не понял. Он же не знает, что кто-то видел, как он расправился с Коггом.

— Так что же нам делать?

— Ничего. Я и виду не подала, что узнала его, зато он дал мне два фунта золотом! Можно подумать, деньги для него ничего не значат. Послушай, пусть он поспит, мы накормим его, и пускай отправляется восвояси, словно ничего не случилось.

— Мы должны с этого что-то поиметь. Мне Когг нравился. Он заботился обо мне.

— А как же Топклифф? Он охотится за нами. Они с Коггом были дружками, он считает, что это мы прикончили Джилберта и забрали его богатство. Не тревожь гнездо шершней, Парси.

Парсимони допила бренди и намазала масло на ломоть подсохшего хлеба. Ей хотелось есть. Была уже поздняя ночь, но до рассвета еще было далеко. Когг заслуживал того, чтобы за него отомстили. Но самое главное, они могли использовать эти сведения, чтобы защититься от Топклиффа. Они должны действовать быстро: через несколько часов убийцы здесь уже не будет. Такой шанс нельзя было упускать.

— Литтл Бёд, у меня появилась мысль, — произнесла она с набитым ртом. — Один мой старинный приятель, Гарри Слайд, время от времени работает на Уолсингема. Гарри знает, что делать и как получить наибольшую выгоду из всего этого. Я пошлю за ним.

— Не знаю, Парси.

— Я пошлю за ним прямо сейчас. По слухам, он уедет утром. Я знаю, где Гарри обитает. Пошлем за ним Джека Батлера на кобыле. Верь мне, Литтл Бёд. Гарри знает, что нужно делать.

Шекспир спал, когда еще до рассвета Кэтрин покинула его комнату и тихо вернулась в спальню к детям. Перед уходом она его поцеловала.

Насытившись друг другом, они еще долго беседовали. О детстве Шекспира в Уорикшире, о синем небе и мечтах, друзьях и родственниках с их странностями и эксцентричностью, об акценте Кэтрин, непохожем ни на один акцент, который он слышал прежде. Он передразнил ее, имитируя то, как она произносит звуки, а она пихнула его локтем, правда сильней, чем хотела. Он ответил щекоткой, она попыталась уклониться, и все закончилось новыми объятиями и поцелуями, хотя им едва хватало на это сил.

Кэтрин Марвелл рассказала, что приехала в Лондон из Йоркшира, где ее отец работал учителем.

— Старшая сестра Томаса Вуда, Агнес, вышла замуж за сквайра из Йорка. Она умерла в прошлом году, в ноябре. Ее муж знал мою семью, потому что трое их сыновей учились у моего отца. Когда супруга господина Вуда умерла от чахотки, Агнес спросила меня, не хотела бы я отправиться в Лондон и стать гувернанткой Эндрю и Грейс. Она знала, что я католичка. Так что в возрасте восемнадцати лет я проделала долгий путь на юг верхом на лошади в сопровождении одного из слуг Агнес. По правде говоря, я была этому только рада. Я ненавидела свой маленький город. Лондон же был для меня целым миром.

— А теперь?

Она рассмеялась.

— У Лондона есть свои преимущества. — Она вспомнила, как впервые встретилась с Томасом Вудом и детьми. В их семье царила невыносимо мрачная атмосфера. — У Грейс была кормилица. Она заискивающе улыбалась, когда хозяин находился рядом, но я ей не доверяла. Однажды я застала ее за тем, как она бьет малышку, хотя та была еще младенцем. Когда я рассказала господину Вуду, ее уволили. Мальчик тоже был несчастен, он целыми днями сидел в углу, скучая по маме. Да и сам господин Вуд был погружен в меланхолию и постоянно находился в одиночестве в своем кабинете, планируя строительство дома. Но его планы, казалось, навсегда останутся лишь чертежами на пергаменте. Я убедила его начать строительство. Джон, это было удивительное современное здание из великолепной древесины и кирпича. Днем из окон открывался прекрасный вид на Стальной двор, [65]реку и мост.

Она немного помолчала, думая о господине Вуде и пытках, которым он подвергался. Она не стала рассказывать Шекспиру больше — о своих чувствах к Томасу Вуду, как она день ото дня привязывалась к нему, пока жила в его семье, ибо Кэтрин не хотела возбуждать в Джоне ревность. А еще она не стала упоминать о решении дать приют иезуитским священникам.

Ей не хотелось обсуждать все это в постели Джона. Они ни словом не обмолвились о положении Вуда, угрозы, исходящей от Топклиффа, смерти леди Бланш, надвигающемся испанском вторжении или о казни Марии Стюарт. Они избегали разговоров о том, что могло разделить их, и сосредоточились на объединяющих их темах.

Когда Шекспир проснулся, уже рассвело. Он сначала запаниковал, когда обнаружил, что Кэтрин рядом нет. Джон до сих пор ощущал ее запах, а на простыне остался знак потерянной ею девственности.

Джейн была уже внизу, готовила завтрак, дети бегали вокруг, но Кэтрин с ними не было. Если Джейн и подозревала что-либо о том, что произошло ночью, то она ничем не выдала своих подозрений, — ни словом, ни взглядом. Зато у нее были новости.

— Часа в четыре утра к вам заходил Гарри Слайд. Он разбудил меня грохотом в дверь, да таким настойчивым, что пришлось спуститься и посмотреть, кто там.

— Чего ему было нужно?

— Он оставил вам записку. Сказал, что нашел Старлинг и Парсимони. Вот их адрес в Саутуорке. Он отправился туда и сказал, что позже у него для вас будут важные новости.