Глава 44

По прибытии в Лондон Шекспир вместе с Болтфутом отправился прямиком на Ситинг-лейн, но не домой, а к Уолсингему, чтобы доложить о двух неудавшихся попытках покушения на жизнь Дрейка и, наконец, о его успешном отплытии к берегам Испании.

Угрюмое лицо Уолсингема немного просветлело. Он несколько раз кивнул.

— Хорошо. Вы говорите, что он во здравии и совершенно точно покинул эти берега со своим флотом?

— Да, господин секретарь. Все идет своим чередом.

Уолсингем усмехнулся.

— Знаете, а она послала вслед за ним гонца с приказом остановить миссию. Уверены, что он не получил его вовремя?

— Что ж, если Дрейк и получил этот приказ, то не подчинился ему. Еще он просил передать вам это письмо.

Уолсингем ножом аккуратно срезал печать и прочитал короткое послание. Затем свернул и положил его на стол.

— Хорошо, Джон. Именно это мне и было нужно. Слава Господу, что посланник королевы не прибыл вовремя. Хорошая работа, ваша и господина Купера.

Но Шекспир нежился в лучах похвалы недолго.

— Однако в остальном ваши дела не так хороши. На вас поступила жалоба с серьезными обвинениями. — Господин секретарь осуждающе взглянул на своего главного тайного агента.

Шекспир почувствовал, как кровь прилила к лицу. Образы мамаши Дэвис и Изабеллы Клермон, а затем и Кэтрин Марвелл пронеслись в его мозгу.

— Обвинения в похоти и колдовстве. Возможно, против вас выдвинут официальное обвинение.

Шекспир нахмурился, словно в замешательстве.

— О каких обвинениях вы говорите, господин секретарь? И от кого они исходят?

— Вы уверены, что не знаете?

— Мне на ум приходит только Топклифф.

Уолсингем сурово кивнул. Он подошел к окну и выглянул на улицу. В окно Уолсингем видел только скромное жилище Шекспира. Теперь там было тихо, но до него дошли слухи о беспорядках в доме. Он повернулся к Шекспиру.

— Конечно, Топклифф. Я предупреждал вас, Джон, не позволяйте вашей личной вражде мешать нашей общей цели. Я даже выдал вам приказ, разрешающий допросить свидетеля в доме Топклиффа, разве нет?

— Да.

— И он позволил вам это сделать?

— Да. Я бы сказал, что он с удовольствием показал мне свои пыточные машины. Похоже, он горд тем, что изувечил Томаса Вуда. Ни в чем не виновного человека, который даже не предстал перед судом.

Уолсингем никогда не впадал в гнев. Ему это было не нужно. Его шепот пугал больше, чем медвежий рев или рык тигра.

— Джон, сейчас не время обсуждать подобные вещи. Есть более срочные дела, требующие нашего внимания. Топклифф выдвигает против вас следующее обвинение: вы посещали колдунью и распутницу мамашу Дэвис, а она сбрила вам бровь и забрала ваше семя, чтобы приготовить любовный напиток, с помощью которого вы одурманили молодую женщину по имени Кэтрин Марвелл, отъявленную папистку. Это серьезные обвинения, и Топклифф утверждает, что может предъявить ингредиенты, которые колдунья использовала для напитка. — Уолсингем взглянул на сбритую бровь Шекспира. — Если все это неправда, то как вы объясните то обстоятельство, что у вас сбрита бровь, а у мамаши Дэвис были обнаружены точно такие же волосы, которые теперь находятся у Топклиффа? Невозможно доказать, что семя принадлежит вам, но вместе с вашей бровью суд посчитает это неоспоримым доказательством. Вам должно быть известно, что грозит обвиняемым в колдовстве. Как записано в «Исходе»: «Ворожеи не оставляй в живых…»

На мгновение Шекспир утратил дар речи. Затем он взорвался, словно забытый в печи котелок.

— Это безумие, господин секретарь. Это все интриги Топклиффа. Я действительно разговаривал с мамашей Дэвис, но это было частью расследования. Находящийся под арестом Валстан Глиб, который печатал газетные листки, сообщил, что мамаша Дэвис знает подробности убийства и хочет поговорить со мной, поэтому я отправился к ней. Меня встретила проститутка-француженка, которая отвела меня к Дэвис. Она принесла напитки, но, очевидно, в них подмешали какое-то колдовское зелье, ибо после я помню только, как меня соблазняла та проститутка. Я не мог пошевелиться. Не чувствовал ни рук ни ног. Мамаша Дэвис показала мне пузырек и сказала, что в нем мое семя, теперь я в ее власти и мне от нее не уйти. Я потерял сознание, а когда очнулся, то снова мог двигаться, но в доме было темно и пусто. Я обнаружил, что мне сбрили бровь, но когда это произошло, я не помнил. Это все, что мне известно. Да еще то, что Топклифф обо всем знал, ибо он сам хвастался мне в своем доме в Вестминстере. Боюсь, что он и мамаша Дэвис — сообщники, господин секретарь. Скажу больше, я уверен, что это так. Вся эта шарада была задумана для того, чтобы заманить меня. Проститутка-француженка жаловалась, что на нее напал Саутвелл, но это неправда. Ее раны были неглубокими. Это была часть плана Топклиффа, чтобы спасти собственную шкуру и обвинить иезуитского священника.

Уолсингем внимательно наблюдал за лицом Шекспира, когда тот говорил. Наконец он вздохнул.

— Это серьезные сведения, Джон. Вы повели себя как глупец, хотя и ради благородной цели. Но хочу сказать, — несмотря на то, что ваша история кажется абсурдной, в ней есть отблеск истины.

— Более того, — продолжал Шекспир, — преступник, которого мы ищем, убийца леди Бланш Говард — не кто иной, как сам Топклифф.

Уолсингем развернулся на каблуках.

— Топклифф убил Бланш Говард?

— Сомнений быть не может, господин секретарь.

Уолсингем покачал головой.

— Нет, Джон, не следует произносить подобное. Будьте осторожны, очень, очень осторожны. Вы уже превратили его в своего врага. Я пытаюсь отклонить эти обвинения, но если вы начнете делать такие заявления, Топклифф наверняка подаст на вас в суд за колдовство и прелюбодеяние. И мне будет очень сложно защищать вас, ибо он приведет свидетелей, и вы предстанете перед судьей Янгом. Уж поверьте мне.

— Значит, меня осудят по оговору проституток и душегубов, а жестокий убийца будет разгуливать на свободе — так? Разве это та Англия, за которую вы сражаетесь, сэр Френсис? — Уже произнося эти слова, он понял, что совершил ошибку. Преданность Уолсингема королеве и государству была вне всяких сомнений. Подобное оскорбление не может остаться безнаказанным.

Однако Уолсингем не выгнал его и даже не пришел в ярость. Вместо этого он позвонил в колокольчик и вызвал слугу. Затем спокойным голосом произнес: «Принесите нам бренди», — а когда слуга с поклоном удалился, Уолсингем знаками показал Шекспиру, чтобы тот сел за стол, затем сам сел на соседний стул.

— Успокойтесь, Джон, — начал он, — вы слишком возбуждены и устали после долгого путешествия, и вы уже сослужили своей стране и королеве огромную службу. Я забуду то, что вы мне только что наговорили, и выслушаю вас. Если у вас есть доказательства против Топклиффа, расскажите мне. Но после вы спокойно выслушаете то, что я должен вам сказать.

Шекспир рассказал ему все: о найденных в теле леди Бланш распятии и мощах, о которых Валстан Глиб сообщил, пусть и косвенно, в своем «Лондонском вестнике»; грязные подробности своего визита в дом мамаши Дэвис и ее проституток; историю слепого монаха Птолемея и о том, как Топклифф забрал у него печатный пресс; о своей уверенности в том, что подстрекающий к бунту трактат, найденный в сгоревшем доме на Хог-лейн, был отпечатан именно на этом прессе и на бумаге, сделанной на мельнице, что в деревушке Раймсфорд.

— И последнее, господин секретарь, есть и мотив. Топклифф, словно безумный из Бедлама, одержим желанием схватить иезуита Роберта Саутвелла. Он сделает все, чтобы найти его и казнить. Могу поспорить, он полагал, что леди Бланш, новообращенная католичка, знает, где прячется этот священник. А Топклифф знает только один способ добычи сведений: пытки. Но он зашел слишком далеко и убил ее, поэтому ему пришлось скрыть преступление. Если у вас есть сомнения, господин секретарь, тогда поговорите с искателем мертвых. Все, что я описал, совпадает с выводами, которые сделал после осмотра тела Джошуа Пис.

Наступила тишина. Уолсингем пригладил свою темную бороду Казалось, он всецело поглощен услышанным, как охотничья собака запахом. Наконец он произнес:

— Джон, теперь выслушайте меня. Вы высказали, что хотели, но я должен сообщить вам, что у вас слишком мало доказательств. Подумайте, Ричард Топклифф — фаворит королевы. Он руководит всеми допросами в Тауэре. За свою преданность Топклифф даже получил разрешение от Тайного совета оборудовать в собственном доме дыбу. Он — член парламента от Солсбери и по-своему сражается за Англию. Все это факты. А у вас только слова слепого немощного монаха и собственные предположения. У вас нет доказательств.

— Но…

— Я же сказал, послушайте. У вас нет доказательств, Джон, и на этом вам следует закончить это дело. Однако вы проделали огромную работу для меня и для Англии. Вы спасли жизнь Дрейку, отправив его к берегам Испании. Я не стану обращать внимания на грязные слухи о вас и некой католичке Марвелл, ибо я уверен, что вы не настолько глупы, чтобы спутаться с подобной персоной. Я даю вам свободу действий. Можете использовать эти сведения против Топклиффа, чтобы защитить собственное будущее. Кому-то это покажется шантажом. Я бы назвал это сделкой. Дайте Топклиффу понять, что, если он не откажется от всех обвинений против вас, то вы будете вынуждены передать все, что знаете, лорду Говарду Эффингемскому. Это заставит Топклиффа задуматься. Он знает, что Говард, в свою очередь, передаст ваши словам Ее величеству, а этого ему хочется меньше всего.

— Почему мне сразу не пойти к Говарду?

Уолсингем немного повысил голос, что мог заметить только тот, кто хорошо его знал.

— Потому, Джон, что вы рискуете сплясать под Тайберновским деревом, [69]а уязвленный Топклифф всего лишь будет сослан в свое имение. А это не устроит ни меня, ни вас. Вы мне нужны, Джон. Но и Топклифф мне тоже нужен.


Дома, в прихожей, Джон Шекспир лицом к лицу столкнулся с братом. Он в изумлении огляделся.

— Уильям! Ты что здесь делаешь? И объясни, ради всего святого, кто эти солдаты?

— Это актеры труппы «Королевская рать», они взяли меня к себе, потому что им не хватало людей. Скоро наше выступление в «Театре» в Шордиче, однако мы уже устроили прекрасный спектакль.

— Тебе придется объясниться.

Пребывая в расстроенных чувствах, Шекспир мог думать только о разговоре с Уолсингемом и о том, как ему теперь поступить.

— Мы сыграли солдат. Разве мы не похожи?

— Действительно, похожи. — Шекспир слабо улыбнулся и наконец обнял брата здоровой рукой. Он сделал шаг назад и внимательно оглядел его. Они не виделись два года.

Уильям хлопнул в ладоши и, словно ожидая его сигнала, по лестнице спустились Джейн и Кэтрин, держа за руки детей Томаса Вуда. Джейн и дети улыбались.

— Джон, за ними приходил Топклифф. Джейн сделала вид, что отправилась на рынок и нашла меня в «Театре». Я пришел с друзьями, которые нарядились солдатами. Топклифф вышиб дверь, чтобы забрать госпожу Марвелл и детей, но наткнулся на нас. Мы уже репетировали батальные сцены, поэтому мы пробрались в костюмерную, чтобы раздобыть все это облачение, и опустошили ящик с бутафорским оружием. К счастью, оно нам не понадобилось, ибо лезвия мечей не острее овечьих зубов. Знай Топклифф, что мы всего лишь актеры, вряд ли он ретировался так охотно. Итак, мы неплохо провели время и выпроводили его и его банду. Но боюсь, что мы поиздержались. Пьеса должна быть сыграна сегодня.

Шекспир не слушал. Его взгляд был прикован к Кэтрин, и он медленно, словно во сне, двинулся к ней через прихожую. Ему хотелось заключить ее в объятия, но он вспомнил, что они не одни. Кэтрин выпустила руку малышки Грейс и коснулась его руки. Она увидела перевязь, что поддерживала его поврежденную руку, но промолчала. Она была бледна, скована напряжением и тревогой.

— Кэтрин, я так мечтал тебя увидеть.

— А я — тебя, Джон, но все мои мысли о господине Вуде. Что с ним?

Томас Вуд был причиной вторжения Топклиффа в его дом. Но как Джону теперь относиться к господину Вуду, после того, что он узнал? Вуд подарил нелегальный пресс священнику-вероотступнику, укрывал иезуитов. Этого было достаточно, чтобы дважды повесить его, и Шекспир мог бы свидетельствовать против него. Но он не станет этого делать, ибо Кэтрин тоже в этом замешана. Возможно, есть и еще одна причина: несправедливо заставлять Вуда страдать после того, что он перенес в пыточной Топклиффа.

— Я сегодня же отправлюсь к Топклиффу. Сделаю все, что смогу. — Даже произнося эти слова, он понимал, что рискует дать ей тщетную надежду. Весьма вероятно, что Вуд уже мертв. Он шагнул вперед, но она вздрогнула и отшатнулась. Не время, да и вокруг слишком много посторонних.

Брат Шекспира прервал его мрачные мысли.

— Брат, нам надо уходить. Нужно представить публике пьесу. Но у нас есть к тебе дело.

— Какое дело?

— Речь о четырех членах нашей труппы, которых нам очень не хватает. Они прибыли в Лондон раньше, чтобы подготовить «Театр» к нашему приезду. Пустившись на поиски, мы узнали, что их арестовал ты, когда они спали в сарае.

Шекспир был озадачен. Он не арестовывал актеров.

— Как они выглядели?

— Ты счел их жалкими бродягами и отправил в «Брайдуэлл». Мне сообщили, что они оказались рядом с местом того жестокого убийства, и ты решил, что они могли что-то видеть. А теперь они исчезли.

Шекспир ощутил прилив стыда.

— Боже мой! Конечно, я их помню. Из-под моего надзора их забрали люди Топклиффа. Я пытался найти их, но не смог. Я не знал, что они актеры.

— А какая разница для нашей храброй Англии, Джон? Разве закон не должен охранять всех, даже нищего? Или у актера больше шансов на справедливость, чем у бродяги, а рыцарь имеет больше преимуществ перед судом, чем сын перчаточника?

— Уильям, мне очень жаль. Я сделаю все, что смогу.

Загрузка...