Мученик

Глава 5

В крипте собора Святого Павла над трупом леди Бланш Говард стоял искатель мертвых [11]в заляпанном кровью фартуке. После долгого молчания своими сильными руками он с профессиональной осторожностью принялся поворачивать голову бедняжки то так, то эдак, осматривая ее раны; то же он проделал и с ее грудью и прочими женскими органами. Он поднял едва сформировавшееся тельце ребенка, по-прежнему соединенное пуповиной с телом матери, и осмотрел его со всех сторон. Затем он ощупал голову женщины, осмотрел подмышки, области под коленями и подошвы.

Каменные стены крипты блестели от мельчайших струек воды. Искатель мертвых раздвинул ноги жертвы в стороны и продолжил осмотр. Он достал какие-то предметы и невозмутимо отложил их в сторону, а затем наклонился и принюхался.

Шекспир стоял сзади и наблюдал. Джошуа Пис, как звали искателя, казалось, был настолько поглощен работой, что не замечал его присутствия. Шекспиру нравился Пис: он был человеком образованным, как и сам Шекспир, из того типа людей, что были призваны сформировать новую Англию, людей, практически свободных от предрассудков католической церкви. Над ними, в нефе огромного собора, люди занималась своими делами: торговали, плели заговоры, смеялись, сражались, грабили друг друга или просто проводили время. Но здесь, внизу, единственными звуками были шорох мягких кожаных подошв по каменному полуда капанье воды со стен и потолка.

Было трудно определить, сколько Пису лет, скорее ему было уже сильно за тридцать, но выглядел он моложе. Пис был худощав, но силен. На его макушке проглядывала лысина, словно монашеская тонзура. Он обнюхал рот и ноздри жертвы, затем сделал шаг назад, выпрямился и встретился взглядом с Шекспиром.

— Она пахнет пожаром и мужчиной, — сказал он. — Но это еще не все, господин Шекспир. Судя по запаху, смерть наступила три дня назад.

— Три дня?

— Да, три дня назад, учитывая время года, летом я бы сказал — полтора дня. Где вы ее нашли?

— В сгоревшем доме по дороге в Шордич.

— Тогда ясно, почему пахнет дымом. Судя по запаху от ее кожи и изо рта, ее не отравили. Полагаю, причиной смерти стала рана, нанесенная убийцей лезвием или чем-то подобным в область горла. Скажите, много ли было крови возле тела?

Шекспир мысленно вернулся к той ужасной сцене в сгоревшем доме, затем удивленно покачал головой.

— Нет. Она лежала на кровати, на простынях были пятна крови, но очень немного.

— Значит, ее убили где-то в другом месте или в другой части дома и перенесли сюда. От подобных ран она должна была потерять много крови. — Искатель мертвых поднял предметы, что достал из ее тела: обломок кости и серебряное распятие. — Это было внутри, эти предметы в нее кто-то запихнул. Думаю, обломок кости — частичка мощей. Насколько мне известно, зачастую кости обезьяны пытаются выдать за палец какого-нибудь святого.

— Но почему эти предметы оказались в ней?

— Вам придется спросить это у ее убийцы, господин Шекспир. А пока я могу сказать, что девушке было около восемнадцати лет, не больше, и она обладала отменным здоровьем. Что же касается плода, то ему было двенадцать недель, и это мальчик. По характеру кровотечения видно, что плод вырезали из нее после ее смерти, что, возможно, будет хоть и ничтожным, но утешением для ее семьи.

Подняв тело леди Бланш Говард, Пис продемонстрировал обнаженную спину жертвы.

— Взгляните на это, господин Шекспир.

Шекспир подошел поближе. Спина девушки от затылка до бедер была изуродована двумя свежими порезами в виде креста. В доме в Шордиче он этого не заметил: там она лежала лицом вверх.

— Что это? Откуда?

Пис ощупал кровавые следы.

— Похоже, что это изображение распятия, вырезанное уже после смерти.

Шекспир уставился на раны, словно пытался перенестись во времени в тот час, когда они были нанесены.

— В этом скрыто какое-то религиозное значение?

— Вам решать, господин Шекспир. Правда, есть еще кое-что… — начал Пис, осторожно кладя тело на плиту, так чтобы раны на спине больше не были видны, но в это мгновение старинная дверь распахнулась. Чеканя шаг, в крипту вошли два пикинера, заняв позицию по обе стороны от двери. Вслед за ними появился немолодой высокий худощавый человек лет пятидесяти с пронзительным взглядом, бледным лицом и белыми как снег волосами и бородой. Дорогая одежда этого мужчины свидетельствовала о его принадлежности к знати. Шекспир мгновенно узнал в нем Чарльза Говарда, второго барона Эффингема, лорда верховного адмирала Англии. Ни слова не говоря, Говард посмотрел сначала на Шекспира, затем на Писа. После он подошел к телу своей любимой приемной дочери Бланш, лежащему на каменной столешнице искателя мертвых подобно вырезанной из камня фигуре на саркофаге. Пару минут он пристально вглядывался в ее лицо, затем медленно кивнул и развернулся на каблуках. Через несколько секунд он покинул крипту вместе с пикинерами, следовавшими за ним по пятам.

Взгляды Шекспира и Писа встретились.

— Полагаю, комментировать тут нечего.

— Согласен. А теперь позвольте мне показать вам еще кое-что. — Пис поднял руки Бланш и показал Шекспиру ее запястья. На запястьях были заметны припухшие рубцы. — Это следы от веревки, господин Шекспир. Ее мучитель привязывал ее к чему-то.

Шекспир наклонился, чтобы рассмотреть следы поближе, и содрогнулся при мысли, чему подверглась бедная девушка перед смертью. Он пожал Джошуа Пису руку.

— Спасибо, мой друг. Передайте ее тело коронеру. В более спокойные времена я бы с удовольствием провел пару часов в вашей компании с бутылочкой гасконского в «Трех бочках».

— Да, — согласился Пис. — Думаю, в более спокойные времена мы так и поступим.

На улице Шекспир с удивлением обнаружил поджидавших его лорда-адмирала и пикинеров. Шел довольно сильный снег, укрывая пространство вокруг собора Святого Павла плотным белым ковром, но если Говард Эффингем и ощущал холод, то не показывал этого. Он стоял прямо и неподвижно, как солдат, на его бледном лице не дрогнул ни один мускул.

— Милорд…

— Она носила под сердцем дитя?

Шекспир промолчал. По печальному тону его голоса Шекспир понял, что он не ждет ответа.

— Кто с ней это сделал?

— Я намерен выяснить это, милорд. Могу ли я расспросить вас о ее знакомых? Например, кто мог быть отцом ее ребенка?

Говард глубоко вздохнул.

— Вы же, Шекспир, служите у господина секретаря, так?

— Да.

— Это печальное дело. Я любил Бланш как родную дочь. Она была частью меня. Но это еще и деликатное дело, господин Шекспир. Необходимо подумать о семье.

— Понимаю. Но вы же хотите найти ее убийцу.

— Безусловно. — Он снова задумался, не решаясь продолжить. — Скажу лишь, что в последнее время в ее жизни появились люди, знакомство с которыми я не одобрял… — Говард замолчал. Шекспиру были необходимы подробности. Ему была нужна вся информация, которую мог предоставить этот человек, но он начал понимать, что Говард не склонен откровенничать. — Эти люди…

Адмирал выглядел растерянным. На мгновение он напомнил Шекспиру потерявшегося щенка, которого он подобрал, когда еще учился в школе, и взял домой, к неудовольствию своей матушки.

— Но это все, что я могу вам сказать.

— Может, вам что-нибудь известно о доме в Хог-лейн, что неподалеку от Шордича, где было обнаружено тело Бланш?

— К сожалению, я ничего об этом не знаю.

— Мой подчиненный Болтфут Купер спрашивал, но не смог узнать, кто домовладелец или арендатор этого здания.

Говард промолчал. Он был неумолим как скала.

— Быть может, через пару дней, милорд, вы поговорите со мной?

— Возможно, господин Шекспир. Не могу ничего обещать.

— Последний вопрос. Она была католичкой?

Шекспиру показалось, что Говард Эффингем заскрежетал зубами. Он не ответил, а лишь кивнул пикинерам, затем повернулся и направился к лошади, привязанной неподалеку. Для Шекспира это значило больше, чем кипа подтверждающих документов.

Говард удалился в восточном направлении. Мальчишки-подмастерья принялись кидаться в Шекспира снежками, и один снежок угодил в цель. Шекспир рассмеялся, сделал снежок и бросил в мальчишку.

Была пятница, рыбный день. Многие дни были «рыбными», введенные как средство поддержки промыслового флота, но Шекспиру это не доставляло неудобств: Джон обожал рыбу в любом виде. Скоро Великий пост и каждый день будет «рыбным». Этим утром Джейн подала Шекспиру на завтрак копченую щуку вместо мяса, а вечером его ждал угорь и устричный пирог.

Снег успел укрыть деревья, пока Шекспир шел по улицам мимо высоких домов с распахнутыми ставнями. Густой дым поднимался из труб, соединяясь с неистребимым городским смрадом и образуя смесь, забивавшую ноздри и легкие. Летом было еще хуже, особенно в этом районе, неподалеку от места слияния рек Флит и Темзы, а также Ньюгейтской долговой тюрьмы и тюрьмы «Флит», где трупы умерших заключенных могли гнить неделями; к счастью, в это время года вонь становилась едва заметной.

Бесконечная процессия повозок, телег и фургонов, груженных фермерскими товарами, бочками и строительными материалами, двигалась в обоих направлениях, копыта лошадей превращали только что выпавший снег в жижу, в которой из-за многочисленных выбоин животные все время поскальзывались и спотыкались. Им едва хватало места протиснуться через узкие улочки, зачастую они останавливались, заставляя извозчиков разражаться криками и руганью. Временами доходило и до рукоприкладства, прежде чем успевал вмешаться надзиратель и навести порядок.

Через несколько минут Шекспир уже двигался по дороге, ведущей из города. Он пересек реку Флит (если эта гнилая канава вообще заслуживала называться рекой) и скоро повернул к высоким и неприступным стенам Брайдуэлла. Каждый раз, приходя сюда, Шекспир удивлялся, что такая мрачная крепость когда-то могла быть королевским дворцом и каких-нибудь шестьдесят лет тому назад в этих стенах Генрих — Генрих Великий — ужинал со своей испанской королевой. [12]Его сын, Эдуард VI, передал это мрачное место городским властям, чтобы те поселили там бедноту. А теперь это была всего лишь тюрьма, куда сажали городских проституток, цыган и бродяг.

Мимо него по свежему снегу, печатая сапогами шаг, промаршировал отряд из восьми вооруженных мужчин, ведя заключенного. Это были персеванты. Они остановились, швырнув заключенного на землю, и их сержант, в котором Шекспир узнал одного из людей Топклиффа, громко постучал в огромную дверь. Почти мгновенно, звеня связкой ключей, дверь открыл тюремщик.

— К тебе католический священник, — произнес сержант.

Тюремщик ухмыльнулся, обнажив пару коричневых обломков зубов.

— Добро пожаловать, а то мы уже заждались, господин Ньюуолл, его друзья хорошо платят нам за то, чтобы мы кормили его, холили и лелеяли. Наши двери всегда открыты для ваших папистов.

— Отлично, не забудь о нашем уговоре.

— Марка [13]за каждого, пристав! Давай, приводи! Никогда мне еще не платили так хорошо. В прошлом месяце привели викария англиканской церкви. Он голодал, потому что никто не принес ему и корочки хлеба, так с какой стати мне его кормить? Они здесь словно хищники. Пристав, приводи мне католиков, ибо они — украшение моего стола.

Ньюуолл подтащил священника к ногам и передал его, закованного в кандалы, тюремщику.

— Пусть поработает, заставь его делать гвозди или обдирать паклю, чтобы было чем конопатить суда Ее величества. Да задай ему порку, а не то я отвезу его в «Маршалси» или в «Клинк», [14]где ему самое место. — Сержант заметил Шекспира и ухмыльнулся. — Уверен, господин Топклифф пожелал бы вам приятно провести время.

Шекспир сделал вид, что не замечает Ньюуолла, славившегося своим недалеким умом и близкой дружбой с Топклиффом, которую он водил исключительно ради самосохранения. Шекспир прошел мимо отряда. Он кивнул тюремщику, который хорошо его знал, и вошел. Ему тут же ударил в нос запах человеческих экскрементов и пота. Первый внутренний двор и галереи кишели низшими из представителей человечества. Здесь содержались сотни нищих и проституток, попрошаек и сирот. Многие прибыли в Лондон в поисках лучшей доли, и в наказание, а также в надежде на выкуп были привезены сюда. Но тщетно. Шекспир видел пустые глаза этих людей, когда они надрывались на тяжелых работах или исполняли какое-нибудь из малоприятных заданий, полученных от тюремщика, чтобы оплатить еду, которую он соглашался им выдать. Тюремщик толкнул вновь прибывшего священника в толпу, где тот попал в руки надзирателя.

— Вчера Болтфут Купер привел сюда нескольких бродяг, — наконец произнес Шекспир, когда сержант и его отряд ушли. — Мне нужно повидаться с ними.

Тюремщик удивленно поднял брови.

— Конечно, господин Шескпир, я помню их. Это были ирландские попрошайки или что-то вроде того. Но этим утром их по вашему приказу забрали.

— Я не отдавал подобного приказа.

— Но, господин Шекспир, я сам видел приказ, который принесли два человека. На нем была ваша печать.

— Моя печать? Тюремщик, ты разве умеешь читать?

— Вообще-то, да, сэр. Насколько я помню, ваши люди сказали, что этих бродяг переводят в другую тюрьму, поскольку они — преступники. У них был ваш приказ из суда, а я немало повидал таких приказов.

— Ты говоришь, что мои люди забрали их?

— Ага, сэр, и заплатили мне шиллинг за хлопоты.

Кровь ударила Шекспиру в голову. Как смел Топклифф забрать его свидетелей? Гнев и ярость переполняли Шекспира.

Тюремщик осклабился и продолжал стоять с открытым ртом, словно безумец из Бедлама. [15]

— Подождите немного, господин Шекспир. Сейчас как раз начнется пятничная порка. Если вы останетесь и выпьете со мной вина, потом мы сможем вместе понаблюдать за экзекуцией.

Шекспир не удостоил тюремщика ответом.