Муж в наказание-2. Свобода любой ценой

14. Запутаться в себе, или Шрамы на сердце

Эмир

Мир пошатнулся. Тьма сгущается. Я один нахожусь под её огромным куполом. Только сейчас перед собой я почему-то вижу отблеск, ослепляющий своей мощью. Манящий, трепещущий, совершенный. Он какой-то неземной.

Уязвлённая душа моя подобно мотыльку летит к этому свету, а лучи его нещадно жалят меня. Они опаляют крылья и сжигают дотла. До праха.

Быть может, это озарение, которое я ждал долгие дни, пока не осознал, что света в моей жизни больше нет, и что бы я ни делал, мне никогда уже не вернуть его теплоту. Я ждал озарения, пока не пришёл к выводу, что глаза меня тогда не обманули. Я ждал, пока не понял, что Мерьям мертва, и встретиться с ней я смогу теперь только на границе тьмы и света.

Это просто фантазия взыгралась. Это мираж. Реалистичная иллюзия, порождённая моим воображением. Это неудавшаяся шутка травмированного разума.

Прошлое каким-то образом просочилось в настоящее, оно пересеклось с реальностью с той целью, чтобы помешать мне и заведомо настроить на провал.

Когда-то это должно было случиться. Жаль, что именно сейчас… Когда я перестал тебя ждать, когда я распрощался с нашим прошлым, когда я дал зарок больше не болеть тобою, не вспоминать и не любить тебя… моя Мерьям, — вертится у меня на языке.

Наши взгляды пересекаются и буквально цепляются друг за друга, но слова так и остаются не озвученными. Я утратил способность говорить, двигаться, слышать, и даже мыслить логически.

Мысли если и посещают меня, то все они сбивчивые, все они дезориентируют меня.

Нет! Очнись! Возьми себя в руки!

Это не Мерьям. Эта девушка не может быть ею. Я попал в очередной капкан, расставленный Рифатом.

Мерьям погибла. Она умерла у меня на руках.

Умерла же? Сто процентов!

Запах смерти вперемешку с порохом до сих пор ощущается, когда я проезжаю по шоссе, на котором её жизнь оборвалась, а моя разрушилась.

Тогда кто сейчас стоит рядом и с явным сожалением смотрит в мои застывшие глаза, в которых в эту самую секунду мелькает ужасающая картинка той роковой ночи? Что за девушка смогла навести на меня парализующую кому, из которой я не могу выбраться?

— Мужчины, где же ваши манеры? Здесь же есть мужчины? Поухаживайте за мной, будьте так добры, — льётся её звонкий голосок, похожий на мелодию колокольчиков, способный сковать сознание путами и погрузить меня в приятные воспоминания.

Я окончательно уничтожен, я раздавлен, я разбит. Сердце обескровлено, оно обесточено, жизни больше нет, как и смерти.

Во что теперь верить?

Мерьям указывает на плотно задвинутый стул, изображая из себя высокомерную госпожу, чего прежде в ней никогда не наблюдалось.

Она продолжает что-то говорить, тряся перед собой бумажными пакетами именитых брендов… Только я уже не понимаю ничего… Для меня её слова стали зашифрованным кодом, неподдающимся никакому переводу.

Меня словно бросили в море. Из-за образовавшейся в сердце огромной пробоины, кровожадные волны в считанные секунды поглотили меня. Они отправили меня на дно, где всё стало бессмысленным. Я хоть и слышу её приглушённо, ведь сознание моё всё ещё барахтается под толщей воды, но последние сомнения, закравшиеся в душу, отбрасываются. Это именно она. Она, а не иллюзия.

Это она… моя Мерьям…

Только её голос всегда был слаще карамели, только его прежде я готов был слушать часам напролёт, только она раньше была моим жизненным топливом, моей путеводной звездой.

Авраам от вопроса Мерьям оторопел. Если он окажет чужой женщине внимание, то ревнивая жёнушка сдерёт с него три шкуры. От меня внимания ждать не стоит. Я по-прежнему в коме. Я не в том состоянии, чтобы элементарно вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы двинуться с места.

В результате стул выдвигает подоспевший официант. Она присаживается, расправляет подол короткой юбки на бёдрах, и раскрывает свои объятия, впуская в них Арслана. Мерьям гладит мальчика по вьющимся вихрям на затылке. Она нашёптывает ему что-то, отчего тот задорно хохочет. Он носом зарывается у неё в шее, повиснув на ней как панда на бамбуке, а я всё это время не могу оторвать взгляда от её совершенного лица, от глаз, по которым когда-то сходил с ума. Всё остальное стало для меня серой и безликой массой. Всё, кроме Мерьям.

Сквозь гул я улавливаю непрекращающийся сигнал своего телефона, конечности постепенно отходят от онемелости. Я чувствую разрывающую вибрацию в ладони и вмиг получаю болезненный удар по темечку. Потерявшись среди реальности, я совсем позабыл о необходимости ответить Шаху на звонок. Мне нужно сообщить ему о полной готовности, но я не могу. Мой разум из толщи воды отправился в открытый огонь, но кажется я начинаю приходить в себя. Соображаю, что всё вокруг меня лишь постановочный спектакль, разыгранный Рифатом Чалыком.

— Эмир, что ты медлишь? Ты сейчас упустишь момент и всё, — нервно жужжит София мне на ухо.

Вероятно, она не признала Мерьям или же в отличии от меня Софии удалось сохранить трезвый рассудок, чтобы придерживаться плану.

— Рифат, ты познакомишь нас с девушкой? — интересуется Айлин, ревностно поглядывая на своего муженька, поплывшего от красоты девушки, после чего женщина уже обращается к самой Мерьям: — Вы напоминаете мне дочь Марионэллы. Вы случайно не из рода Элмас будете?

Рифат злобно скалится. Он стискивает зубы до скрежета. Моя фамилия — раздражитель для него, что-то противозаконное.

— Мерьям моя дочь, она мать моего внука! К Элмасам она не имеет никакого отношения, — выплёвывает хлёстко этот лжец, сверлит взглядом меня, затем своих друзей, начинающих что-то подозревать. Его ложь притупляет все мои растерянные чувства. Кулаки инстинктивно сжимаются, превращаясь в орудие для убийств, но сделать с ним я ничего не могу. Не сейчас. — Долгие годы моя дочь обучалась в Великобритании, а сейчас она занимается дизайном свадебных нарядов. Мерьям открыла сеть салонов по нашей стране. «Шантолье», может быть, слышали?

Слышали! Там я заказывал платье для Дианы.

Диана!

Меня передёргивает. Я бросаю взгляд на неё, а та сидит с опущенной головой и с поникшими плечами. Диана плачет. Она мучается, пока в эпицентре всеобщего внимания находится Мерьям. Мерцающая слеза скатывается с кончика её покрасневшего носа и падает крупной горошиной точно в тарелку с овощным салатом.

Слева от Дианы возвышается официантка, нанятая мною. Она разливает красное вино, купленное специально для дела. Она тоже заметно нервничает. Девушка вынуждена медлить и импровизировать, поскольку не может уйти из кабинета пока не дождётся моего спецсигнала. А сигнала всё нет и нет.

— У тебя дочь? Как такое возможно? — тон Авраама недоверчив, он недоумённо моргает, сканируя Мерьям, ища видимые подтверждения, но не видит их. Нет между ними двумя ни капли схожести. — Ты никогда не упоминал ни о какой дочери.

Рифат грудью наваливается на край стола и подаётся ближе к Аврааму. Лицо его злое, надменное. Как, впрочем, и всегда.

— Дорогой мой друг, ну, не говорил и что? Я также никогда не упоминал о том, что Айлин изменяет тебе с вашим личным водителем, — произносит он насмешливо, пуляя в рот черри, и как ни в чем не бывало плечами жмёт, мол, со всеми бывает. — Если я о чём-то не распространяюсь, значит мне так нужно.

Одного не пойму: Авраам здесь при чём? Неужели тоже посмел перейти дорогу этому подлецу? Рифат собрал всех нас здесь, чтобы одним выстрелом поразить все неугодные ему «мишени».

— Айлин? — Авраам в неверии разглядывает лицо своей жены, покрывающееся красными пятнами стыда. — Ты… ты изменяешь мне с Ахметом?

— Нет! — складывает она ладони в молитвенном жесте, оплакивает свою идеальную семейную жизнь. — Видит Аллах, я никогда не изменила бы тебе! Этот негодяй лжёт!

Градус в помещение повышается с каждой секундой. Голоса с разных сторон только усугубляют восприятие действительности.

Я отчаянно заставляю себя собраться и поднять свой зад.

Авраам с багровой рожей вскакивает из-за стола, со всего маху швыряет салфетку в лицо своей жены и смачно плюёт в её сторону.

— Я убью его! Клянусь, я сделаю это! А потом и до тебя доберусь, падшая ты женщина!

Айлин поднимает свою внушительную корму и со слезами на глазах семенит за благоверным.

— Постой! Авраамчик! Постой же! Я всё объясню.

Тишину разрезает голос Мерьям, от которого я получаю электрический разряд:

— Папа, ну, зачем ты так с ними? Ты ведь испортил всем вечер, — с укоризной проговаривает она.

Папа? Ни отец, ни кусок дерьма, ни дьявол воплоти? Папа! Он же только что разрушил жизни ещё двоих человек! И всё равно остаётся папой в её глазах? Я что, попал в какой-то идиотский розыгрыш?

Да что я делаю, чёрт возьми?

— Прошу меня простить. Мне тоже нужно отойти, — перебиваю я их неразборчивый диалог, поднимаюсь на нетвёрдые ноги и словно на автопилоте иду к выходу.

Уже почти выхожу из кабинета, как вдруг официантка делает то, с чего должен начаться отсчёт времени до начала «операции». Она проливает вино на Диану, но слишком рано. Мы договаривались, что она прибегнет к этому только тогда, когда я отвечу на звонок, а звонить мне уже перестали. Поэтому мне и нужно было выйти из ресторана. Необходимо как можно скорее предупредить Шаха о том, чтобы он перезвонил минут через десять. А теперь и мне придётся импровизировать.

Всё пошло насмарку. Происки Рифата. Он основательно превратил всё вокруг в запутанный клубок лжи. Но Мерьям… Если она осталась жива, то почему не искала со мной встреч? Неужели она оказалась под влиянием Рифата? Ну не может же та, которую я знаю свою жизнь, так наплевательски отнестись к тому, кого она поклялась любить вечно… Понимаю, ничто не вечно… Но Мерьям была той, кто не произнёс ни единого лицемерного слова ни мне, ни кому-то другому.

Проходя вдоль окон между столиками, я беспардонно выдёргиваю из рук официанта бокал с водой, предназначавшийся какому-то мужику с обрамлённой интеллигентной бородкой. Его жажда уж точно терпит, а вот моя ждать не может. Сушняк одолел страшный. Если не смочу горло, то просто-напросто не смогу разговаривать с Шахом.

— Спасибо! Выручили! — утолив жажду, передаю пустой бокал обомлевшему от моей наглости мужику, и в полубреду шагаю дальше к выходу.

Выйдя из ресторана на улицу, я не сразу перезваниваю Шаху. Держу палец на кнопке вызова, метаюсь из одной стороны в другую, как потерянный, успокаиваю нервишки. Мне нужен холодный разум, а пока в голове только каша.

Отойдя за угол, я всё-таки нажимаю на вызов, ровно через секунду Шах снимает трубку:

— Эмир, в чём дело? — на взводе он. — «Птички» на исходной позиции, да и девчонки уже начали нервничать. Оплату требуют.

— Дай им аванс. Успокой их этим.

— А случилось-то что?

— Шах, случилось то, чего я никак не мог ожидать, — я не посвящаю его в саму суть. Не хватало ещё, чтобы Шах слетел с катушек. Он главный исполнитель нашего плана, находящийся при этом в тени. — Лора сделала дело, будь наготове. Я сейчас вернусь за стол. Диана явится к тебе минуты через две.

— Понял. Занимаю позицию, — твёрдо он заявляет. — Тебя ждать?

Нисколько не раздумывая, я отвечаю:

— Конечно, я последую за вами. Догоню вас на точке отправки минут через тридцать. Я отправлюсь с Дианой! Я не брошу её, пока не буду уверен, что она в безопасности, а дальше… Дальше, как судьба распорядится.

— Правильное решение, — одобряет друг и как-то даже легче становится, что смог собрать себя в кучу, что я всё делаю правильно по его мнению. — Удачи нам всем! И конец связи.

Глотнув прохладного вечернего воздуха, я планирую вернуться за стол и ждать момента, когда можно будет прибегнут к кульминационному пункту нашего плана. Через минут десять я смоюсь под шумок. К этому времени Диана уже будет далеко отсюда.

Распахиваю тяжёлую дверь, ведущую прямиком в ресторан. Жду, пропуская мужчину с женщиной, а следом выходит призрак и останавливается так близко со мной… Я вздрагиваю, поскольку не успел ещё смириться с тем, что зря оплакивал её.

— Эмир, я знаю… Возможно, сейчас не самое лучшее время, но мне кажется нам надо поговорить, — опасаясь посмотреть на меня, нерешительно она произносит.

Мне нечего ей ответить. Голова раскалывается, в висках пульсирует пронзительная боль.

Потупив глаза в пол, я решаю избавить себя от её губительного воздействия, ограничившись лишь вздохом, в который я вкладываю максимум своего разочарования.

— Эмир, пожалуйста, не уходи. Поговори со мной, — перегородив единственный проход, Мерьям кладёт ладонь на мою грудь, отчего тело сжимается. Она бегает расширенными зрачками по моему непроницаемому лицу, профессионально взывает к чувствам одной лишь мимикой и пленительным взглядом. В этот момент я начинаю жалеть, что не глух и не слеп. — Это всё, что я могу попросить у тебя. О чём-то большем я просить уже не вправе.

Я наблюдаю в ней сожаление, но оно настолько запоздало, что совершенно не трогает меня. Разве что позднее раскаяние вызывает тупую боль в рёбрах, но мне и не с таким приходилось справляться.

Я резким движением скидываю с себя её руку. Прикосновения, которые прежде успокаивали меня и доставляли удовольствие, стали противными, жалящими. Голос сладкий и мелодичный сейчас приравнивается ко скрипу проржавевших дверных петель. Хочется сморщиться и накрыть ладонями уши.

— Ты хочешь поговорить? — заторможенно произношу я севшим голосом, испытывая при этом калейдоскоп эмоций, среди которых нет ничего доброго и светлого: отчуждённость, злоба и крайняя степень абсурдности происходящего. — А есть ли в этом смысл? Разве разговор сможет что-то изменить? Если нам и стоило поговорить, то не кажется ли тебе, что это нужно было сделать гораздо раньше? Например, тогда, когда я убивался горем, оплакивая тебя. Или, быть может, правильней было бы выйти на разговор тогда, когда мою жизнь поставили на таймер по причине твоей смерти, которая, как выяснилось, была ничем иным, как инсценировкой, — я презренно качаю головой, глядя в её чистые глаза с толикой грусти. — Как ты могла скрыть от меня нашего ребёнка, Мерьям? Кем ты стала, связавшись с ним?

— Именно об этом я и хочу поговорить с тобой. Мне нужно внести кое-какую ясность, чтобы ты не думал плохо обо мне.

Едкий смешок просится наружу. Мне требуются усилия, чтобы сдержать его в себе.

Я наклоняюсь к ней. Лицо её в паре сантиметрах от моего. Я дыхание удерживаю и старательно сбрасываю с себя сети наваждения.

Она волнует меня, но не могу сказать, чем вызваны эти волнения. Чем-то омерзительным. Уж точно не прежней одержимой любовью, которую я всегда считал настоящей. Более того, я всегда верил в то, что она взаимна, а, оказалось, я заблуждался не только в её чувствах, но и в своих.

— Что бы ты ни сказала, какую правду не открыла бы мне, я буду думать о тебе так, как ты этого заслуживаешь, МЕРЬЯМ ЧАЛЫК, — чётко говорю у уха. — А теперь извини, меня ждут…

Шаг в сторону делаю, держа в уме только Диану, остальных — прочь из головы. У нас не так много времени. Вертолёт уже ждёт на площадке. Я с земли слышу, как его лопасти разрубают воздух на высоте сорок пятого этажа.

— Прошу тебя, Эмир! — молвит она жалостливо, хватая меня за запястье. В раздражении зубы стискиваю, голову поворачиваю, а она уже на коленях стоит. И это на центральной площади, на глазах у многих прохожих. — Выслушай, умоляю тебя! Право выбора в любом случае останется за тобой.

— Что ты делаешь? Сейчас же встань! — прикрикиваю я, тяну на себя, а она упёрто качает головой и слезами давится.

— Прости! Прости меня, пожалуйста, — задыхается от слёз, загоняя меня в тупик. — Минуту, только одну минуту прошу у тебя. Это не была инсценировка. Клянусь тебе! Ты о многом не знаешь!

Раньше её слёзы могли заставить моё сердце обливаться кровью, а сейчас же единственное, чем оно обливается — ядом, заражающим кровь.

Упиваясь собственным гневом, я совсем неаккуратно хватаю её за предплечье. Смотрю по сторонам, разыскивая вблизи подходящую местность с меньшей концентрацией прохожих. В итоге тащу её за собой на парковочную зону. К своей машине. Мерьям успокаивается, и покорно следует за мной, не задавая вопросов.

Я снимаю авто с сигнализации, распахиваю пассажирскую дверь и буквально заталкиваю её внутрь. Сам оббегаю машину со стороны капота и, оказавшись в салоне, блокирую все двери, чтобы не убежала в случае чего.

— Я не могу понять! Не могу поверить! Не могу принять! Это жестоко, Мерьям! — я ору, хватаюсь за волосы, с корнями, со скальпом их вырвать желаю. Меня разрывает от безумия, от правды, которую я ещё не слышал даже, но мне несложно представить, что я стал жертвой обмана и предательства. — Это так жестоко с твоей стороны, что я не знаю, что было бы лучше: если бы ты действительно оказалась мертва, или же больше не появлялась в моей жизни! Ты ведь знала?! Знала, куда шла сегодня! Так зачем ты явилась?! Не лучше было бы и дальше прикидываться покойницей!? У тебя ведь неплохо это получалось!

Прижавшись к спинке пассажирского кресла, Мерьям сидит, как в воду опущенная, как какая-то школьница, получившая на уроке двойку за успеваемость, а вовсе не как подлая обманщица и участница подстрекательств.

— Ты прав, я знала, что ты будешь на ужине. Я могла оставаться безучастной, просто я посчитала это своим единственным шансом, чтобы пролить свет на тот злополучный день, чтобы ты больше не чувствовал за собой вину, — горестно хлюпает она носом, начиная свою исповедь. — Но я никогда не прикидывалась покойницей! Отец был категорично настроен. Он был против нашего с тобой общения до настоящего момента. Я понятия не имею, что могло заставить его передумать.

Холодный расчёт. Жажда мести. Отсутствие совести. Ненасытная тяга к власти и стремление к господству. Можно перечислять до бесконечности причины, по которым он мог «передумать». Рифат желает управлять всеми жизнями, окружающими его. Он всех нас держит за дураков. Каждый его шаг хорошо продуман. Абсолютно каждый его ход — чётко спланированная операция, направленная на уничтожение противника. Осталось выяснить, куда будет направлен последний удар. Интуиция подсказывает мне, что это ещё не конец. Есть ещё в запасе Рифата ходы. Главное, чтобы Диана с ребёнком держалась подальше от него, на остальное мне уже всё равно.

— Если это не инсценировка, то в тебе должна остаться дыра от пули! Должна же? Да, чёрт возьми! — надсаживаю я глотку, яростно буравя её взглядом. — Но я более, чем уверен, её нет у тебя! Нет ни малейшего следа, как не имеется в тебе ни капли совести!

— Эмир, послушай…

— Всё было ложью, постановкой! Ты стала рычагом. Рифат запудрил тебе мозги, чтобы поквитаться со мной. И благодаря тебе у него получилось оставить меня ни с чем. Только с чувством горя и огромной дырой в сердце! Браво, Мерьям! Из тебя вышла бы хорошая актриса!

— Эмир, всё не так, — вымученно она произносит со слезами в голосе. Она вновь пытается прикоснуться ко мне, но я предусмотрительно кладу ладони на руль, не желая марать свои и без того увязшие в грязи руки.

— У тебя ровно минута, — нахмурившись, деланно смотрю на наручные часы. — Время пошло! Пятьдесят девять, восемь, семь, — монотонно проговариваю, вскипаю от ярости, когда сбоку реакции не следует.

— Хочешь увидеть доказательства? Хорошо! Будут тебе доказательства! — выдаёт уязвлённо, дрожащими пальцами принимаясь расстёгивать пуговки на своей шёлковой блузке.

Одна, вторая, третья пуговица. Под моим пристальным вниманием она расстёгивает их до самого пояса. Отводит смутившийся взор в окно, потом распахивает полы, перебрасывает длинные локоны за плечо и отодвигает белое кружево в сторону, обнажив место под грудью. Тот самый участок смуглой, гладкой кожи, на котором контрастирует ярко выраженный белый бугорок. Шрам, которого я и не надеялся увидеть, а он есть. Это выбивает у меня всю почву из-под ног. Я поглощён дурманящим туманом. Это ещё больше запутывает меня, что кажется я постепенно лишаюсь не только рассудка, но и себя самого.

Корпусом подаюсь к ней, руку вытягиваю. Я дотрагиваюсь до шрама, ощутив под пальцами разгорячённую кожу и грубый рубец, который вряд ли можно было ли сымитировать.

Сказать, что я поражён до глубины души — не сказать ничего.

Смотрю в её большие глаза. В них слёзы стоят и дна не видать. Затаив дыхание, Мерьям кусает накрашенные губы. Она охвачена волной дрожи. Накрывает мою ладонь несмело, но нежно, прижимает её к себе крепче, давая ощутить трепыхающееся сердце внутри.

Обрывки воспоминаний вонзаются в мою память пущенной стрелой и распространяются по уголкам подобно зловредным микробам. Прошлое скребёт душу, острыми когтями вонзается в плоть. Ещё немного, — и я могу наделать глупостей, о которых буду потом сожалеть, поэтому я с резкостью убираю руку с её тела и отстраняюсь. Откидываю на подголовник голову, отяжелевшую под грузом противоречивых мыслей. Я лицом зарываюсь у себя в ладонях, пытаясь очистить разум от навязчивой идеи обнять её, почувствовать тепло её тела, вдохнуть аромат и забыться на какое-то время, отдаться моменту.

Забыться — это то, чего я себе уже позволить не могу. Отныне мне есть о ком думать и это, к счастью, не Мерьям.