Мы наш, мы новый мир построим

Глава 4

Плыву я на белом своем корабле, на белом своем корабле! Тьфу ты, черт! Привязалась дурацкая песенка. Но, действительно, плыву. Едва водно — ледяное крошево Финского залива сменилось на свинцовую неспокойность водяной пучины вышли мы из порта Ивангорода, что расположился аккурат через неширокую речку Нарову от ставшей знаменитой благодаря Петру Первому бывшей ливонской крепости Нарвы. Бывшей, потому что совсем недавно, в самом начале Ливонской войны, ее лихим наскоком захватил воевода Адашев. Сплавились вниз по течению и вскоре уже вышли на простор морского залива. Хотя наши морячки со мной и не согласились бы, говоря о его узости и неудобстве для маневрирования в виду неприятеля.

Так вот и поплыли, провожая взглядом серые льдины, что частенько еще встречались на нашем пути. И, слава богу, что встречались! Пока есть опасность столкновения с льдинами, шведский флот будет отстаиваться в гавани. Нашему же кораблю с имеющимися на борту аж двумя магами воды льдины не страшны: дежурный маг всегда бдит и вовремя отводит грозящую столкновением холодную громадину.

Очень не понравилась мне килевая качка. У наших магов это способ придания дополнительной скорости и маневренности такой: создать под корпусом корабля горку волны — и с нее — и снова горка. Сдерживая подступающую тошноту, поинтересовался у примостившегося в каюте напротив меня Андрея Плещеева, племянника главы их рода, почему бы не использовать вместо такого мазохистского способа передвижения принцип водометного движителя. Молодой парень, в сознании которого поначалу проскакивали нотки недоумения по поводу строгого царского приказа о подчинении их, бравых моряков, сухопутной мелочи, пусть и царскому сыну, разом встрепенулся.

— Что ты имеешь в виду, царевич?

— Видел, как каракатицы плавают? — Молчаливое недоумение. Понятно, ответ отрицательный. — Они набирают в себя воду и резко, струей, ее выпускают. Довольно быстро передвигаются, надо сказать. Что мешает вам сделать вдоль бортов пару труб и гнать по ним воду? И не мучали бы так людей, ик!

Кстати, а это мысль! Корабль такими водометами по ходу похода не оснастить, да и материала столько на борту вряд ли наберется, все же кораблик наш поболее тридцати метров в длину будет, а может, и все сорок. Иное дело шлюпка, в которой мне предстоит пробираться в Стокгольмскую гавань. Думаю, сколотить прямоугольный короб из досок и пришпандорить его вдоль киля, у корабельного плотника трудностей не вызовет. Осталось только поинтересоваться у своего собеседника, справится ли маг воды с задачей прогонки по этой трубе сильного потока воды.

— Пробовать надо, царевич, но так, навскидку, каких-либо проблем не вижу. — Ответил молодой Плещеев на мой вопрос. После чего мы с ним вдвоем отправились в закуток под носовой палубой (или как она там называется по правильному у настоящих моряков), где размещался со своим припасом и инструментами местный плотник.

— Вот, Степан Савватеевич, — практически на пальцах объяснил я ему свою задумку, водя ладонями по борту шлюпки. — Сможешь так сделать?

— Дык, чего ж не смочь-то, ваше величие, — отвечал мне плотник, малость ошалевший от внимания, проявленного моей высокой персоной к его делам. — До вечера управлюсь.

Управился даже раньше, и мы с Андреем принялись испытывать изобретение.

— Да это ж смерть шведам получается! — В диком восторге выпалил молодой маг, глядя, как наша шлюпка легко нарезает круги вокруг, будто стоящей на месте громады корабля.

— Не торопись хвалиться. Донесли до нас слухи, что у шведов на их корабли отправили служить магов воздуха.

— Не-е-е! — Замотал головой Плещеев. — Мы с таким движителем всяко быстрее будем!

— Это ты еще не пробовал махину вашего корабля разгонять. Может, силенок надолго и не хватит. Опять же, для большого корабля может потребоваться сделать не один движитель, а два, вдоль бортов. И размерами побольше. Ты как, управишься в одиночку с двумя такими трубами?

— Хм. — Подергал в сомнениях Андрей свою куцую пока еще бородку. — Пробовать надо. Могу и не справиться. — Вот теперь в мыслях взрослого парня отношение ко мне не как к опасному своими кровными связями несмышленышу, а как к равному.

Вернулись на корабль. Я все мысленно пытался смоделировать возможные ситуации в предстоящей мне каверзе против шведского флота, а водник уже вовсю мечтал, как он будет переоборудовать свой корабль, вернувшись из нынешнего похода назад на базу. Странно. Увлекшись изобретательством и испытанием нового движителя, я совсем перестал страдать от морской болезни.

Практически дошли. Где-то там, чуть дальше линии горизонта, шведская столица. И, конечно же, стоящий на якорях грозный шведский флот. Или пока еще не грозный? Сведения мои про многопушечники под флагом с тремя коронами немного из другой эпохи и касались событий на без малого две сотни лет позднее, чем день нынешний. Но, ничего, скоро увижу и оценю эту мощь воочию.

Спускаем на воду шлюпку. В отличие от заранее задуманного плана без паруса. Так и мне будет намного легче отводить глаза шведским морякам и водяной щит вокруг значительно меньшего объема у Плещеева получится, случись что, гораздо толще и прочнее. Отчаливаем. В шлюпке кроме меня всего лишь один человек — Андрюшка Плещеев. За дни, проведенные в узкой каюте, мы с ним поговорили по душам, спелись на почве энтузиазма в плане изобретения новых заклинаний и даже перешли на обращение по именам. Огромный шаг для жестко сословного общества, каковым и является на сегодняшний день Русь и необходимый, как по мне, намного больше, чем дружба с мажорами-одноклассниками. Хотя, конечно, дружба с представителями высшей знати тоже важна.

Ий-эх! В пенных брызгах наша лодка бодро мчится в направлении приближающегося берега. Кстати, мы вроде сейчас севернее, а воздух вокруг теплее. И льдин нам в последние день-другой на пути совсем не попадалось. Теплое течение тут, что ли? Ага! Вот и мачты кораблей. На фоне береговой линии рассмотрел не сразу. Пора активизировать отвод глаз. Не то, чтобы нас не будут видеть, скорее не будут обращать внимание. Типа, много вас тут таких плавает. Приблизившись к корабельной стоянке, Плещеев сбавил скорость, иначе никакой отвод глаз бы не помог, настолько лодка, несущаяся так, что нос задирается вверх, нехарактерна для этой эпохи. Даже на убавленной скорости борт вражеского корабля надвигался, вырастая ввысь, очень быстро.

Подкрались к борту. Остановились, прислушались. Тихо. Никто не орет «алярм», не звонит в колокола, не пуляется в нас острыми предметами. Примеряюсь, куда сподручнее кидать фейерболы, чтобы надежнее вызвать пожар. Первый пошел! Специально посильнее разогрел свои огненные шарики. Синее пламя, оно и со стороны заметно значительно меньше и подпалит цель с большей мощью. Негромкие глухие хлопки, первые языки пламени и… тишина. Спят они там что ли? Перемещаемся к следующему кораблю. Настоящая громадина! Наверное, раза в два длиннее, чем русский корабль, который привез меня сюда, и во столько же раз выше. А еще, очень крутобокий, словно гигантская скорлупа грецкого ореха. Гори, орешек! Во-от! Теперь пожар заметили! Заорали, забегали по палубам. Мы, не слишком отвлекаясь на паникующих матросов, скользили от одного корабля к другому, щедро рассыпая огненные семена.

Устал! Да и не затронутые нашим вниманием корабли закончились. Под звуки корабельных колоколов и первых взрывов пороха в пылающих крюйт-камерах погибающих кораблей шведской державы мы уходили прочь.

— Эй! Нас кто-нибудь будет поднимать на борт или так, и будете все глазеть, по сторонам! — Несправедливый наезд со стороны моего спутника, ведь, по его просьбе, отвод глаз я так и не снял. Растерянные матросы принялись высматривать нашу шлюпку среди волн в той стороне, откуда донесся голос. Не находили. Наконец, я сбросил отвод глаз. На палубу мы поднимались героями.

— Все! Баста! Нет больше у шведов флота! — Во всеуслышание отрапортовал Андрей о результатах нашего похода своему старшему родственнику, Федору, своему дяде и брату главы рода.

Громогласное ура. Нас хватают и начинают качать. «Эх, мало я веса наел, прибьют ведь, черти» — под эту мысль мимо меня проносились ванты, реи и прочие элементы такелажа. Настолько стремительно, что аж дух замирал.

Возвращение в Ивангород прошло без малейших эксцессов. Никого по пути не встретили, из расчетного графика не выбились. Дальше, каждому свое: моряки за переоборудование своих кораблей, а мне с моей охраной — речными суденышками сначала до Пскова, а оттуда и до Москвы посуху путь торить.

Псков встретил нас колокольным звоном. Местные купцы расстарались. О нашем прибытии фра Джованьоли отправил весть еще накануне. Народ толпился в попытке рассмотреть царского наследника. А, может, и силком их согнали, чтобы торжественности придать. Вспомнилось бессмертное Крыловское: по улицам слона водили…. Ощущал себя таким вот слоном. Зато, покушали все сытно. И очень вкусно! Надоела уже в край походная жратва. Выспался на мягкой кровати, аж жить веселее стало.

А наутро снова в путь. На этот раз по суше. Ну, это если так можно выразиться, что по суше, а так, грязь непролазная, весенняя распутица же. И тут уж удобной меховой кибитки не было. Не то карета, не то крытая телега трясла свое содержимое так, что зубы лязгали. И застревала в грязи регулярно. Да, еще, не успели мы далеко отойти от стен Пскова, как на наш отряд было совершено нападение. Шведские регуляры, замаскированные под разбойничий отряд, понадеялись на свое численное превосходство, высыпали к дороге. Тут им и карачун пришел. У каждого из моих охранников было под рукой по отличному кремневому ружью, да еще по паре пистолетов в седельных кобурах. До рукопашной дошли немногие, но и тех вынесли едва ли не мгновенно. Очень уж велика была разница в классе моих отборных воинов, успевших сколотить строй, и разрозненных, ошеломленных столь сокрушительно негостеприимным приемом простых шведских ратников.

Похоронили своих убитых, оказали помощь раненым, у шведов ведь тоже были свои ружья, пусть и в относительно небольшом числе. Еще допросили вражеского раненого командира. Выяснилось, шведы караулили именно нас. Разведка у врага в Пскове была поставлена на уровне. Многого не узнали: швед уже кончался, да и что особенного мог сообщить простой командир небольшого отряда, действующего в отрыве от своей армии. Зато мои люди получили немало вкусных трофеев: враги уже давно шалили на Псковщине и их подсумки, пояса и карманы были отнюдь не пусты. Да и оружие с доспехами стоили немало. Вообще все изделия из железа на Руси стоили дорого. По итогам трофейной операции пострадавшими ощущали себя у нас одни только лошадки. Им добавилось ноши в повозках. И то ненадолго. В шведском лагере, что был расположен неподалеку, нам досталось еще достаточно дополнительных лошадей и повозок, чтобы облегчить ношу наших животинок.

Москва! Златые купола! Москва, звонят колокола! Нет, на самом деле колокола не звонят, да и куполов золотых по нынешней эпохе пока еще не придумали. Просто, очередная навязчивая песенка вспомнилась. Кривясь от навозных ароматов, что густым смогом затягивал улицы нашей столицы, добрался до Кремля. А где же встреча? Все местные заняты, снуют по своим делам. На входе в Царские Палаты, не путать с жилым царским дворцом, это — государственное учреждение, здесь политика Руси творится, стража из стрельцов с бердышами в руках. И никому нет дела, что царевич с войны вернулся. Пошел к себе. Мне нужно принять ва-анну, выпить чашечку кофе.

Кстати, кофе уже известно, купцы с туретчины его завезли, но в связи с почти полным отсутствием сахара (точнее, он есть, но стоит до… много одним словом) пить местные эту горькую жижу отказываются. Я, может быть, и выпил бы, да кто же мне, ребенку, позволит. Вот такое двойственное положение мое в здешнем обществе: на войну — пожалуйста, а кофе или ходить по Москве без отдельного разрешения — маленький еще.

Успел и помыться и отдохнуть с дороги немного, когда ко мне в комнату лихим аргамаком влетел Сенька, который мой личный слуга, ординарец и так далее. Соскучился, видимо. На войну-то я его с собой не брал.

— Царевич! Я выполнил твое поручение!

— …. Это какое?

— Отыскал я Годунова Бориску сына Федорова!

О, как! Отыскался самый невезучий правитель царской Руси! Умнейший человек, великолепный интриган, управленец не хуже. И надо ж такому случиться, что где-то за тридевять земель, в Америке, вздумал поизвергаться вулкан! Итог: три года почти без лета, Великий голод, молва в народе о нем, как не угодном богу правителе, отравление самого, смерть всей семьи от рук бунтующей толпы. Короче, если заводить дружбу, как повелел мне батюшка, так Борька — первый в списке. Не потому что невезучий, а потому что умный.

— И где же обретается сей молодец? Кстати, сколько годочков то ему стукнуло?

— Обретается в Вязьме. Сын тамошнего помещика Федора Косого, а лет ему девять. — Как по писанному отчитался Семен.

— Ага. Значит, твой ровесник. — Вот и появилось то, что буду у своего отца клянчить.

Стою при всем честном народе в Грановитой Палате, у самого, так сказать, подножия престола. Передо мной царский трон с восседающим на нем отцом на возвышении, по периметру зала — лавочки с теснящимися на них боярами. Воздух в помещении не смрадный, но на мои ощущения тяжеловатый, кислорода в нем явно не хватает. Тут и люди дышат и многочисленные свечи в шандалах, окружающих царский престол сжигают.

— Выполнил я, батюшка, твое повеление. Спалил шведский флот прямо возле их города Стокгольма. — Чуть было не ляпнул «возле столицы». Но, не является еще Стекольна — Стокгольм шведской столицей, на то Упсала есть. Хотя, по размерам Стокгольм и в этом времени вроде явно больше.

— Молодец! Какую награду хочешь за этот подвиг? — Возглашает бородатый дьяк, что стоит за правым плечом царя. Самому государю орать на все весьма немаленькое помещение невместно, а бояре тоже хотят быть в курсе дел.

— Прошу определить мне в подручные Бориску Годунова, сына Федорова, — кланяясь, говорю я.

Вообще, этот сегодняшний прием — чистой воды театральное представление с заранее написанными речами и оговоренными подарками. Даже время выделили — три дня, чтобы, как следует, подготовился. Вот и отыгрываю свою роль.

— Просьба твоя будет исполнена. Но эта награда мала по сравнению с деяниями твоими, поэтому жалует тебе, Иван, царский сын возлюбленный, царь батюшка город Шую с деревеньками, да землями окрестными, да землепашцев пять тысяч, что в том городе с деревеньками проживают. О чем дается тебе грамота жалованная. Да еще жалует тебе государь кубок золотой, украшенный каменьями самоцветными со своего стола.

Как я спорил с отцом, когда впервые услышал о его намерении пожаловать меня землей! Вот зачем мне эта головная боль? Не убедил. Более того, отец, практически на пальцах, разъяснил мне, что с возрастом мне вскоре потребуются наличные средства. Вот землепашцы и обеспечат меня ими. А Шуя — вообще, символ моей победы над заговорщиками Шуйскими. Короче, мутно все. Не для моего скудного попаданческого умишки. Ну и кубок…. Тут, как с орденами нового времени, есть своя градация: золотой кубок и золотая сабля соответствуют орденам высшего достоинства. За крупную победу в сражении более уместна была бы сабля, но сказался мой невеликий возраст. Да и нелепо бы я, мелкий пацан, выглядел с саблей, едва не перетягивающей меня на сторону, а ведь там не просто удержать ее по ритуалу нужно было, но и выполнить с ней целый ряд строго регламентированных движений воинского салюта. Так что, остановились на кубке. Выставленный на самом видном месте в горнице, он будет служить предметом гордости перед гостями не только меня, но и моих отдаленных потомков.

Бориска Годунов оказался, и в самом деле, очень смышленым пареньком. За тот двухмесячный срок, что я отвел для его подготовки к обучению в одном со мной классе, он почти догнал по знаниям моих родовитых соучеников. Очень до знаний жадный оказался. Я даже начал ощущать собственную неполноценность: как же так, я — вторую жизнь живу, десятки лет обучения в высокотехнологичном, подвинутом на получении знаний обществе и этот ребенок, что называется, от сохи. Он учится куда быстрее меня! Но, как рассказал мне Сенька, и у Годунова оказался свой бзик, он очень хотел стать магом. Как впервые узнал, что мы с Сенькой маги, так и захотел. И, если и в дальнейшем его ум будет также остер, рано или поздно, но он придумает способ таковым стать.

Чтобы со стороны не казалось, что царевич — наследник окружает себя одними худородными, а и Сумароков и Годунов именно таковыми и являлись, я решил ввести в нашу небольшую компанию Дмитрия Бельского. Вот уж у кого нет никаких проблем с родовитостью. Гедеминович. Родовой герб увенчан короною. На тот момент его род был наиболее тесно связан с нашей семьей из всех высших боярских родов. Кстати, широко известный в моем старом мире Малюта Скуратов, цепной пес самодержавия, тоже из этого рода происходит. Да и магия у Димки имелась: совсем случайно, раз видел, как к нему на ладонь садились воробьи и синички. Причем, без всякой подкормки.

Задумано — сделано. Отозвал его в сторонку и открытым текстом сделал предложение. Ага, стать любимой царской женой, то есть подругой…. Тьфу ты, другом. Просто прелесть! Вот представьте, сделал бы я, взрослый, такое предложение взрослому боярину. Разумеется, он бы тоже с радостью согласился, но все мысли были бы, что он сможет с этого поиметь. И только дети не имеют друзей, а просто с ними дружат, иногда до старости. Так и стали мы кучковаться сначала втроем с Сенькой, а потом, когда представили публике Годунова, и вчетвером.

Вчетвером и на боевую подготовку ходить стали. Так-то, обычно, плотно тренироваться в воинских ухватках у родовитых было принято начиная лет с десяти, но со мной пришлось им хлебнуть этой суровости чуток поранее. Впрочем, от такой несправедливости они отнюдь не страдали. Наоборот, наслаждались и сильно гордились. Так и мне спарринг партнеры получились. Все получше, чем со взрослыми дружинниками силами меряться, когда те не столько приемы проводят, сколько следят за собой, чтобы не прибить царского мальца ненароком.

А еще, я убедил отца выделить в ближайшем Подмосковье территорию для магического полигона, чтобы отрабатывать там свои умения. Закрытую от посторонних территорию, с оградой и охраной, нечего всяким шпионам демонстрировать, чем сильны будущие русские витязи. На этом полигоне мы с ребятами и оттачивали свои магические умения. И спарринги устраивали. В той части магии, что не опасна для жизни соперника. А чтобы все же походило на бой, использовали и учебное холодное оружие. Мальчиком для битья никто из нас не оказался: сам я, самый младший, выкручивался за счет магии отвода глаз и слабеньких огненных шариков, чисто, чтобы обозначить попадание. Сумароков вовсю использовал отвод глаз, а так как был к тому же парнишкой не слабым, по первости выигрывал в большинстве схваток. Но, именно, по первости. Вскоре Бельский как-то извернулся, и отвод глаз на него действовать в бою практически перестал. Оказалось, он научился подключаться к зрению всяких пичуг, которых всегда хватало за городом. А не ментальная ли это магия? Я начал пытаться повторить данную технику. Пока без эффекта. Но, ведь, я только начал. Труднее всего было Годунову. Без магии, сильно облегчавшей схватки на холодном оружии, ему приходилось прилагать куда больше усилий, чтобы не проигрывать совсем уж всухую. Мотивация оказалась что надо. Натренировался и стал на слух определять подкрадывающегося Сеньку. А еще Борис оказался мастаком придумывать для нас новые магические приемы. Жаль только, что в моей огненной магии приемов то особых и не придумаешь. Огонь, он и есть огонь. Файербол, огненная стена, которая и не стена вовсе, а сильно растянутый поперек костер, чисто для ограничения подхода ко мне любимому нехороших дядей, да поток пламени. Что еще-то?