Мы наш, мы новый мир построим

Глава 5

С прекращением весенней распутицы боевые действия на западных границах Руси возобновились. Гонцы регулярно доставляли донесения от воевод, в которых сообщалось о локальных победах и таких же локальных поражениях русских отрядов. Ближе к концу лета поляки, которым надоел весь этот получившийся беспредел на почти что собственной территории, даром, что Литва и Ливония формально оставались еще совершенно самостоятельными территориями, наконец-то закончили сбор довольно большого войска. Двадцать тысяч собственно коронных войск, плюс казаки, которым лишь бы пограбить, неважно кого, пусть даже и почти своих сограждан литвинов. Да еще сколько-то присоединится по пути из отрядов литовских магнатов и недобитых псов-рыцарей. Впору нам было бы начинать бояться и слезы лить. Но тут у созванного войска появились проблемы помимо шаек русских разбойников.

Сначала в исконно казацкие пределы вторглись крымчаки. Дождались, когда самая боевая часть казаков доберется до Краковских предместий, где польское войско собиралось, и вторглись. Казакам резко стало не до поляков и их войны с московитами, своих полоняников успеть бы отбить. Потом в Гданьск приплыли несколько занятных корабликов. Быстрых, по этим временам, до невозможности. И нет бы, просто приплыли, так ведь, из пушек постреляли, а потом и десант высадили. Словом, нет у Польши больше порта на Балтийском побережье, сгинул тот в огне пожара. А вместе с портом сгорели и запасы зерна, что дожидались тут отправки их европейским потребителям и многое другое, что было приготовлено для отправки за рубеж. Или не все сгорело…, а только у поляков все равно убыло. Совсем бедные поляки стали! Считай, совсем банкроты! Нет у них теперь денег, платить наемникам, порт восстанавливать надо. А мой знакомец Андрюшка Плещеев сделался практически в одночасье одним из самых завидных женихов на Руси: старина рода у него и раньше была, а с польскими трофеями еще и богачом стал, одним из первейших.

А сухопутные русские войска как могли скрытно сосредоточились севернее. Шведы, лишившиеся флота, а значит, и регулярного подвоза провианта и прочего снаряжения, практически самораспустили свою армию, разделив ее на отдельные гарнизоны по множеству больших и маленьких финских городков, да до кучи, отправив во все стороны отряды фуражиров. Вот по этой-то рыхлой структуре и прошлись отряды бояр — воевод Ивана Дмитриевича Бельского и Петра Ивановича Барятинского. Ниеншанц захватили сходу, там дозорные на воротах расслабились, Нотебург взяли штурмом. Выборг тоже, пал после второго или третьего приступа, а жители Кексхольма, получив сведения о судьбе своих соседей, выборжцев, благоразумно сдались сами. Шведская провинция Ингрия перестала быть шведской. Финляндия же фактически стала ничейной территорией. За шведами остался лишь самой западный городок Або, куда потихоньку собирались выжившие ратники из армии, ранее прикрывавшей крепости в Ингрии.

Я же, слушая доклады о состоянии всех этих военно-политических дел на царском совете, куда меня допустили добровольно-принудительно по личному распоряжению батюшки, все больше терялся. Получающаяся картина как-то лишь очень отдаленно походила на тот текст вводных, что я получал от компьютера перед началом каждой игровой баталии. Вот то, что мы имеем на сегодняшний момент, это соответствует какому этапу Ливонской войны из той игрушки? С поляками там предлагалось сражаться в четвертом, когда уже и с литовцами те заключили унию и Ливонию им магистр Кетлер передал, выторговав себе лишь вассальное Курляндское герцогство. В нашем же случае, пусть пощипанные и разоренные Литва и Ливония — еще вполне себе присутствуют на политической карте. Мда! Ошибся тот англичанин, что провозгласил, что вся жизнь — игра. Определенно, с точностью до наоборот: реальная жизнь — это ни разу не игра!

Поляки все же, утерев горькие слезы по улетевшему с дымом Гданьску, выдвинули свои несколько поредевшие от случившихся неурядиц отряды к линии соприкосновения с русскими войсками. Их промедление позволило нашим и свои силы собрать в единый кулак. Даже часть войск из бывшей шведской Ингрии успели подтянуть. Близилось генеральное сражение. Батя мой в эти дни ходил нервный, по десять раз на дню посылал слуг, уточнять, не прибыли ли новые гонцы от воевод. Узнавая, что все еще нет никаких новых вестей, еще и еще раз поминал тихим незлым словом своих бояр, что практически гирями на руках и ногах висли, когда он, царь Иван Васильевич, едва высказал вслух намерение самому ехать с подкреплениями к войскам. Слышали бы те слова означенные бояре, узнали бы много нового о себе и своих предках, включая их весьма замысловатые сексуальные предпочтения, если бы, конечно, не скончались скоропостижно от избытка полученных впечатлений.

Не выдержав пытки от отсутствия вестей с фронта, царь с личной дружиной отправился морально разгружаться до города Тулы, где по моему совету пару — тройку лет назад он затеял литейные и оружейные производства. Гонцов же с вестями о результатах намечавшегося сражения распорядился посылать ему вдогон. Ну, хоть так. А то, совсем сам замучился и окружающих замучил. А вот тамошним дьякам с воеводою не повезло. Возможно, даже фатально. Да вы на ретроспективу гляньте! Первый воевода тульский Стрешнев Лука Иванович. Получил личное царское распоряжение об устроении в городе Туле железоделательного завода. А вместе с распоряжением и мастеров этого дела и работных людишек, сколько там их по прописям положено. Результат? Построил с их помощью себе хоромы. Родне опять же. Продовольствие, предоставленное казной на прокорм работников, обменял с доплатой на подобное же, классом похуже. Тухлятину, если одним словом. Часть работников разбежалась, часть померла от таких забот. Дело едва начато. Приехал царь. Осерчал. Воеводу в петлю! Второй воевода на смену первому. Оболенский. Заводы заработали мало-мало. Так он с купцов, что сырье и инструменты поставлять было намылились такой откат залупил, что руда железная по цене серебряной для казны встала. Приехал царь. Воеводу за откаты на кол! Дьяков за недонесение — туда же. Третий воевода за неполные три года. Как зовут — не знаю, упустил это дело. Едет царь!.. Аналогия прослеживается, однако.

Гонцы от воевод с результатами битвы на реке Улле, точнее возле маленького поселка Чашники прибыли только на покров, хотя сама битва состоялась еще 15 сентября. Помнится, в той истории тоже была битва в этом же самом месте. Тогда русских расколотили. Погиб и русский воевода боярин Петр Шуйский. В этот раз результаты оказались не столь однозначными. Включая и участие в битве того самого Петра Шуйского. Я, примостившись на своем персональном стульчике, слушал вопросы думских бояр и ответы гонцов на эти вопросы и пытался мысленно представить себе в виде батального полотна получающуюся картину.

Поляки подошли к неширокой речушке Улле, что называется, в силах тяжких: так и представляется, как по узенькому извилистому тракту, проложенному сквозь полесскую чащобу, подирается бесконечная змея телег, пушек и ратников. Брод. И на противоположной стороне выстроились отряды русских стрельцов. Визуально, не так уж и много. Особенно по сравнению с польским войском. Большая часть русского воинства укрылась по распоряжению воеводы Серебряного в прилегающем к неширокому в этом месте полю лесу. Два десятка орудий, расположенных на флангах стрелецких полков, вообще спрятаны от нескромных взглядов магией рода Сумароковых. Отец и дядька моего Семена постарались.

Первыми бой начали польские крылатые гусары. Это у русских времен наполеоновских войн гусары были легкой кавалерией. У поляков гусария — самая тяжелобронированная часть войска. Именно атакой гусарии поляки не раз проламывали вражеские ряды, добывая себе победу. Но здесь вам не тут! Сначала их напор был остановлен полосами препятствий в виде ямок, колышков и почти натуральных противотанковых ежей, только не из рельс, а из дерева. Потом, по скучившимся гусарам отстрелялась картечью вся русская артиллерия, а уж в получившуюся кашу разрядили свои ружья и стрельцы. Да еще раз, да еще…. Словом, в войске Сапеги крылатые гусары кончились как род войск чуть меньше, чем полностью.

Пришлось полякам разворачивать свои батареи и пехоту. Артиллерийскую дуэль выиграли русские. Еще бы им не выиграть, если польские ядра так и норовили поразить не настоящие русские орудия, а их морок, что Сумароковы, поднапрягшись, сотворили в сотне шагов от натуральных. Не забыв при этом, укрыть эти натуральные отводом глаз. Гораздо тяжелее пришлось стрельцам. Их никто магией не прятал, да это и нереально было при той их численности. Польские пушки собрали со стрельцов немалую дань, пока не были в свой черед уконтрапуплены нашей артиллерией. Да и пули из польских фитильных аркебуз, пусть и куда более архаичных, чем стрелецкие кремневые ружья, тоже были достаточно смертоносны. Но, кроме вполне привычных типов огнестрельного оружия, отметились на поле боя и адепты огненной магии. Шуйские не зря считались ближайшими царскими родичами. Аспект магии у них также оказался родственным. Потери от файерболов Шуйских оказались бы куда больше, если бы те не выбрали своей первоочередной целью морок русских пушек. Разобраться в подлоге им было уже не суждено. Русские не пожалели дефицитных экспериментальных разрывных снарядов, что перед самым боем были доставлены на батареи последним русским обозом. Всего по два снаряда на ствол. Хватило. Петр Шуйский не погиб, как в той истории, но остался без кисти правой руки и без глаза. Пусть оправдывает фамилию: шуйца — левая рука. Одна она и осталась. Еще двум Шуйским не повезло совсем фатально. А нефиг было идти против родной страны в рядах супостата!

На этом успехи русских войск закончились. Польская пехота, намного более многочисленная, под градом пуль из скорострельных русских ружей все же форсировала Уллу и вступила в ближний бой. Стрельцы начали быстрое отступление. Вот тут бы и выйти из леса засадным полкам, смести расстроившиеся ряды неприятеля, но воинам тех полков было не до битвы. Их атаковала лесная живность. Практически, вся, что жила в этих малохоженых лесах. Деморализованные русские отряды бежали. Исход битвы решили литовские друиды Радзивиллы. Точнее, может и не друиды вовсе…, те вроде как больше по растениям доки…. Но факт, что вроде бы слабая и, казалось бы, почти бесполезная в военном плане магия, примененная в нужное время в нужном месте, стала решающей.

Впрочем, и у поляков оказалось мало радости. Среди крылатых гусар пали представители знатнейших польских фамилий вместе с их частично даже еще и не проявившейся фамильной магией. Взамен разбитых пушек поляки получили русские трофеи, но остались практически без артиллеристов. Боевой дух победителей был сломлен числом потерь, оказавшихся много большими, чем у формально побежденных русских. А уж когда разведчики доставили Сапеге сведения о приближающихся русских отрядах, как губка вбирающих воинов из разбитой армии, поляки повернули вспять. Не до возврата Полоцка теперь, своими бы ногами уйти. Пиррова победа у поляков вышла, однако.

Царь-батюшка вернулся из поездки в оружейную столицу через две недели. На удивление спокойный, даже, я бы сказал, благостный. Не стал карать никого из воевод потерпевшего поражение войска, да и сведений о преждевременной кончине тульского воеводы с присными не поступало. Распорядился представить пред его очи польского посла Збыслава Гасиньского, арестованного по случаю начала войны с Польшей и содержавшегося до сей поры в нестрогом заточении в одном из подмосковных имений. По нынешним суровым временам поляку несказанно повезло, где-нибудь у турок или персов посла державы, проявившей агрессию, покарали бы куда строже. О чем состоялся разговор, до меня не донесли, но поляк споро собрался и весьма борзо укатил на родину. Ну, будем ждать оттуда новых вестей. Не скоро, может через полгода или даже год, но авось что и проклюнется.

В моей же жизни все осталось по-прежнему. Строго по дедушке Ленину: «Учиться, учиться и учиться». Ну, еще и про молитвы не забывать, но это так обыденно, что проходит фоном.

— Ого-го! Ничего себе! — Вопил Сенька, глядя в небеса, где в этот момент порхала маленькая огненная искорка. Маленькая, потому что далеко улетела, а так вполне себе огненная птичка величиной со снегиря.

Все началось с очередного моего сеанса расстройства по поводу малого набора огненных заклинаний. Вот ничего больше в голову не приходит: огонь в виде костра вдоль, костра поперек, да тот же огонь, кинутый вдаль. И то, не далеко: мушкет подале достанет. А тут еще и Сумароков, зараза, тоску нагоняет. Захотелось ему, видите ли, освоить умение Скопиных-Шуйских, смотреть на землю глазами птицы из поднебесья. С его слов — Скопиных-Шуйских, а так — копирует ухватки Димки Бельского в управлении пернатыми. А Бельский даже гордится: неслабый маг напросился в ученики. Да и сам тоже ищет, где же у них, нет не кнопка, а обратная связь. Слов нет, очень нужное и востребованное уменье, но зачем же мне-то свои достижения по управлению голубем в нос практически тыкать? Психанул, да и шарахнул ни в чем не повинную птаху огненным шариком. Ну, почти шарахнул. В последний момент понимание пришло, что Сенька мне никогда не простит, если я его птица сейчас спалю. А файербол уже сорвался с руки! Сам не понял, как я искривил траекторию полета своего огненного снаряда. Дальше уже тренировки были. А форму птицы я придал файерболу чисто из хулиганских побуждений. Не все же Сеньке передо мной хвалиться управлением птичьего полета.

— Иван Иванович, — это Годунов меня за рукав дергает, — а ты назад можешь свою жар-птицу позвать? — Он в основном меня именно так величает. Если не обижен на меня, конечно. У обиженного я все больше царевичем именуюсь или даже господином.

— Могу, Боря!

— А заставить покружить в воздухе? — Выдумывает тот новую задачу моему птаху.

— И это тоже могу, — отвечаю, созерцая различные пируэты, что выписывает мой птиц — файербол над нашими головами.

— А научить его разговаривать? — Влезает в наш разговор неугомонный Сенька, вспомнив очевидно роскошного попугая ара, доставленного недавно моему отцу венецианским посланником. Впрочем, может и не ара то был, я же не орнитолог.

— Нет, Сема, этого я не смогу.

— Почему? — В голосе моего ординарца сквозит искреннее недоуменное расстройство.

— Так нет же языка у этого комка огня. — Отвечаю, а сам уже пытаюсь придумать, как бы приладить туда помимо огненных плетений еще и ментальную составляющую. Тем более в моем исполнении ментальная составляющая начинает работать только при уже раскочегаренной огненной.

Долго ли коротко, словом, не прошло и года с того знаменательного прорыва с жар-птицей, но научились мы все трое (Годунов, напомню, магом не был) видеть птичьими глазами. Правда, в разведку моего птаха лучше не посылать, очень уж он, огненный, заметен.

Пытался я по аналогии с пернатым еще и огненную саламандру замутить, но обломался. Птица в воздухе может долго существовать, даже без дополнительной подпитки магией с моей стороны, а саламандре нужно было по земле передвигаться. А земля содержит воду. Немного прошагает в клубах пара — и все, каюк, кончилась мана. Хоть в асбестовые лапоточки ее наряжай. Вот в пламени костра получалось очень красиво. Пляшущие среди языков огня огненные же ящерки — век смотрел бы. Почти гипнотическая картинка.

Кстати, наконец, вспомнилось другое наименование моей жар-птицы: феникс. А фениксы, вроде, если верить историям, рассказанным мадам Роулинг, способны петь песни. И тоже почти гипнотические. Или даже не почти. Как мне представляется, магия, недавно пришедшая в этот мир, принимает формы, взятые из сознания людского эгрегора. Миллионы подростков точно знающих про такое пение фениксов не могут ошибаться. Надо только чуток поднапрячься и воплотить уже прописанное. А там и до сакраментального: «Кар, кар! Это я, почтальон Печкин!» недалеко.

Вот так и живем. А Годунову я во исполнение его мечты о магии подсказал задуматься об артефактах и зельеварении. Пока ничего магического Борька не изобрел, но в химии поднатаскался будьте-нате. Я сам не рад был, когда он начал из меня выжимать все, что я помнил из этой тематики. И на все мои крики, что, дескать, откуда мне знать ответы на его вопросы, он искренне соглашался и удалялся. Минуты на три. Ага. Да еще так и норовил припахать для насыщения проводимых им простейших реакций моей огненной маной. Ничего путного. Растворы же они — на воде! Кто же огонь с водой мешает. Это ему с Андрюшкой Плещеевым надо договариваться, а не со мной. Но Плещеевы далеко, на Балтике, а я — вот он! Подсказать ему, что кроме растворов еще и расплавы бывают? Вот там моя огненная мана может оказаться к месту. Или не стоит? А то ведь не слезет.

И снова я стою перед царским престолом в Грановитой палате. На этот раз не в одиночестве, рядом Борька Годунов, собственно главная движущая сила нашего открытия государственного значения. А я — так, Борькина рабсила. Не удержался, сказал я тогда Борису про расплавы. А где у нас в средневековье расплавы? Правильно, только при изготовлении стекла. Нет, так-то еще и расплавы металлов существуют, но не в прямом для нас доступе, а стекло — вот оно — в Китайгороде льют стеклянные бусы, служащие помимо всего прочего самой мелкой разменной монетой. Вот в эти еще расплавленные бусины и заставил меня эксплуататор заливать мою огненную ману. Первый артефакт молнии получился именно так. Правда, там с нами затесался еще и Семка Сумароков, тоже за компанию решивший поделиться своей маной. Без него бы ничего и не вышло. Но об этом — тсс! Государственная тайна! Даже награждение Семки провели отдельно. Что никто не догадался. Пусть шпиены иноземные доносят своим государям, про стекло и мою, огненную, магию. Глядишь, кто и подорвется в попытке повторить. А наши витязи получили пусть одноразовые, но очень эффективные артефакты, способные за четыре десятка шагов поразить супостата. Даже в тяжелой броне. Особенно в тяжелой броне. Очередной привет польским крылатым гусарам.

Для большей эффектности в глазах бояр, присутствующих на награждении, на пару с отцом, мы задумали краткое представление. По команде царя, Годунов, зажав между пальцами заряженную бусину, прицелился рукой в заранее заготовленную мишень. Просверки молнии в полутемном ввиду зимнего ненастья за окнами зале оказались очень зрелищными. Как и дымящаяся пораженная мишень. Личное поместье для изобретателя возле города Шуи, аккурат рядом с моими землями, несмотря на малый возраст награждаемого, думцы встретили одобрительным ворчанием. За скобкой осталась личная просьба к царю со стороны малолетнего изобретателя: призвать для проведения опытов с растворами в Москву Андрея Плещеева. Не скрою, эту идею я продавливал в беседе с отцом с особенной силой. Не все же мне отдуваться в общении с этим фанатиком Бориской!

Я бы еще и Мирославу, батину зазнобу к этому делу припахал, но пока никак. Отец наконец-то решился на повторную женитьбу. Приготовления к свадьбе царя и Великого князя всея Руси, да еще и конкретно его невесты — это не фунт изюму! Это непрерывное мероприятие, ведущееся вплоть до момента самого торжества в режиме 24/7. Да и с точки зрения потенциальной угрозы со стороны недоброжелателей эти дни — из самых напряжных. Придется Андрюшке пока за всех нас скопом страдать. Или…, тут моя мысль вильнула, не одна же в нашем царстве — государстве такая целительница! Надо бы срочно подсунуть отцу на подпись распоряжение доставить к нам еще одну целительницу.

Среди нарастающей суеты с приближающейся царской свадьбой почти совсем незамеченными прошли приезды послов из Польши, Литвы и Швеции. Что характерно, ливонцев не пригласили. Начались переговоры о мире. Сначала поляки с литовцами потребовали себе все права на Ливонию, возврат Витебска и Полоцка, ну и еще что-то там по мелочи. Типа, о разделе между собой они сами договорятся, кулуарно и полюбовно. Шведы затребовали взад Ингрию и тоже права на Ливонию. Наши дипломаты в ответ на такие несуразные требования скрутили дули, типа тогда будем биться до победного конца. Поляки, горячие парни, повскакивали с мест и рванули было на выход, но, не ощутив одобрения со стороны союзников, вернулись за стол переговоров. Потом наши предложили зафиксировать границы по факту завоевания. На выход почти рванули шведы, очень уж им не хотелось окончательно лишаться Ингрии. Дальше последовали торопливые торги, совсем не похожие на то, как мне наставники описывали такие действия в прошлом. Похоже, у всех договаривающихся сторон нашлись еще какие-то серьезные проблемы помимо ведущейся пока не шатко не валко войны. Недели не прошло, мирный договор был подписан. Шведам возвращали Выборг и Кексхольм, но оставляли за собой Ниеншанц и Нотебург. Литовцы окончательно отказывались от Смоленска, Витебска и Полоцка, но Западная Двина должна была остаться в совместном беспошлинном пользовании. По этой же реке преимущественно и была проведена новая граница. С некоторым отступлением, правда, вокруг Витебска и Полоцка. Ливония исчезала, как самостоятельное государство, разделенная между Польшей и Швецией. Ну и Нарва с окрестностями достались русским. Мир и благолепие. Вот только, Рига по этому договору досталась шведам, а значит и весь транзит по Западной Двине мог быть перекрыт ими на самом последнем отрезке пути.