Мы родились и жили на Урале-реке...

всю войну, а потом с ним что - то случилось...” Однако дежурный офицер

серьезно ошибался: почтальоны еще долго будут приносить “похоронки”

в уральские дома...

....Известие о войне с японцами с особой тревогой встретила сестра...

Она, как многие уралки, после 9-го мая старалась убедить себя в том ,что

все ее страхи остались в прошлом, что Ваня скоро обязательно возвратится

домой, - живым и здоровым: ведь он служит далеко от войны. В тех краях

ничего страшного не происходило...И вдруг прозвучало неожиданное,

бьющее острой болью в сердце и душу известие...

Шура узнала о войне на Дальнем Востоке неожиданно, случайно. Я

возвращался на бахчу...Вместе со мной после дневной смены отправилась

(по просьбе отца) . сестра. Она должна была осмотреть весь участок, кое -

что собрать и утром следующего дня возвратиться домой... Мы подходили

к Широкой лощине, когда нас догнал подросток на велосипеде.

Остановился рядом... Наверное, хотел поговорить со случайно

встреченными “путешественниками” Неожиданно спросил: ”Слышали?..

Новая война началась...” Шура возмутилась услышанным: “ Брось

болтать... Какая- такая война?.. Она давно кончилась...С кем теперь - то

воевать?..” Мальчишка почему - то радостно ответил: ”Как с кем ? С

японцами... На Дальнем Востоке..” Сестра не знала, как понимать слова

209

юного “спортсмена”: ”Что это?.. Злая выдумка?.. Или страшная правда?..”

Чтобы проверить сказанное мальчишкой и успокоить себя, решила не

оставаться на бахче. В середине ночи, удивив отца и испугав маму,

возвратилась домой. Быстро включила радио, прослушала известия - и

сразу сникла, притихла и не стала отвечать на вопросы родителей...

В дом возвратилось давящее душу беспокойство, болезненное,

молчаливое ожидание.. Но отец не позволил дочери жить лишь

печальными мыслями о муже...Надо было по - прежнему работать,

заботиться о маленькой дочке и “хлебе насущном”. Впрочем, и сам наш

родитель, привыкший всегда работать “вдвоем” (вместе с Сивым),

чувствовал себя не совсем уверенно, когда нужно было делать что - то

трудное: “Теперь как без рук, ничего толком не сделаешь...”

Ему пришлось заниматься тем, к чему “не приучен с ранних пор”:

договариваться с незнакомыми водителями грузовых машин и с возчиками

из Новенького или Подстепного, чтобы привезти домой сено, картошку и

бревна и платить им за “добровольные услуги”.. Конечно, и раньше отцу

не раз приходилось спорить и договариваться с “полещиками, колхозными

бригадирами и товарищами по артели. Но тогда он чувствовал себя более

уверенно, был самостоятельным хозяином, рядом с которым всегда

находился его помощник - Сивый.. Теперь же все - иначе...Но в свои

рабочие “сложности” и договорные “заботы” отец никого из домашних не

посвящал.... Потеряв любимый “живой транспорт”, он по - прежнему

делал все необходимое семье без жалоб на “тяжелую” жизнь: весной -

распахал небольшой участок под бахчу, летом - в лугах накосил траву для

коровы. Все нужное для спокойной жизни семьи в холодные зимние

месяцы подготовил. Но она, светлая и радостная, пока почему - то не

спешила в наш дом...

3 .

Война на Дальнем Востоке, как известно, длилась недолго. Радио

говорило и газеты писали о ней значительно меньше, чем об

Отечественной. Многим эта война на восточном краю страны казалась

странной и непонятной: “Зачем нам Япония?.. Ведь там наши люди опять

гибнут...”

С радостным облегчением люди встретили известие о капитуляции

“самураев” и победе над “малоизвестным соседом”. Но общую радость в

стране, наш дом встречал с явной тревогой...Ведь никто не знал, где

служат Владимир и Ваня. По - прежнему в страхе жила сестра: от мужа

почти полгода не было известий. Она часто задавала себе одни и те же

210

вопросы, не находя на них ответов: “Что с Ваней? Где он?.. Когда

вернется?..” Мама теперь молилась о “здравии” двух сынов и зятя...

Наступившая зима принесла нашей семье некоторое успокоение и

неожиданную радость. Поздним вечером раздался стук в калитку.

Подошел отец, привычно спрашивая: “Кто там ?..” Голос отвечавшего

прозвучал незнакомо. Отец повторил вопрос. И услышал громкий ответ: “

Это я... Папа, открывай...Сына что ли не узнал ?.. “

Отец , действительно, не сразу “признал” хриплый голос Владимира...

Мама, увидев сына, сначала не поверила своим глазам. Лишь через

несколько секунд рванулась к нему, обняла - и заплакала. На этот раз - от

счастья видеть Владимира в родном доме, - живым, здоровым Она нежно

гладила его потемневшее, огрубевшее на холоде лицо. Брат нежно обнял

сестру и, улыбаясь, сказал младшим: ”Здоровы.?.. Привет.. Я - теперь для

вас - сержант Владимир Фокин... Так и обращайтесь ко мне. Понятно?..”

Сразу же последовал наш ответ:” Конечно, здоровы...Что с нами

сделается?.. Наш привет тебе, сержант Владимир... Так и будем теперь

говорить..”.

Сын познакомил родителей со своим спутником - сослуживцем,

невысоким белокурым парнем, молчаливым, внимательно наблюдавшим

за тем, как радостно встречают родители своего сына. Может, думал о

своем скором возвращении домой и встрече с родными?.. Отец, выслушав

все вопросы и ответы, решительно потребовал: “Нечего лясы точить

ночью... Давайте садиться за стол...Тогда и поговорим....”

Шура быстро ”собрала стол”, мама поставила перед солдатами

тарелки с супом : “ Надо обязательно горячего поесть...” Отец принес

кусок соленого свиного сала ( маме : “...получше нарежь...”), огурцы и

помидоры, отправил меня на “подлавку” (чердак) за арбузом, откуда -то

появилась бутылка водки..

Отец налил небольшие стопки :” Что ж ?!..Выпьем за возвращение

нашего сына в родной дом...” Ответ Владимира прозвучал несколько

неожиданно для всех: “.. Я еще не вернулся...Нашу команду перевели сюда

служить. В военной школе набора курсантов временно не будет, и

начальство отправило нас, младших командиров, в разные места. Я с

группой ребят попал в Уральск .. В комендатуру на вокзале.. Наблюдать за

порядком...” Мама, послушав слова сына, загрустила. Она, видимо,

надеялась что он будет жить в родном доме, вместе со всеми...

Шура за столом выглядела печальной: после радостных минут встречи

с братом она как -то незаметно “отошла” от общего разговора. Наверное,

думала о своем: “...Война закончилась...Но когда же вернется мой

Ваня?..”

4

211

Старший брат - человек энергичный и беспокойный, страстный

любитель неизвестного и своеобразного. И армия для него стала - на

короткое время - интересным приключением, от которого он уже стал

уставать. Школьные романтические желания (иллюзии) и чувства

незаметно исчезли. Служба заметно ожесточила его характер. Сделала

более жестким и несколько циничным. К своим армейским обязанностям

Владимир относился теперь спокойно, а иногда - равнодушно. Как

говорится, “от службы не отказывался, но на службу не напрашивался...”

Иногда два -три дня жил дома, получив от начальства “кратковременный”

отпуск.. “Отдыхая” от службы, Владимир помогал отцу по хозяйству,

читал газеты и книги (хотя и не был большим любителем чтения), слушал

радио. Делами занимался только в дневные часы. Наступал вечер, - и брат

быстро “преображался”: снимал “домашнюю” одежду, в которой работал,

надевал прежние, привычные пиджак и брюки, на ноги - мягкие хромовые

сапоги, голенища которых - по моде того времени- превращал в

“гармошку”, - и отправлялся на танцы в дом Карева... Там - не только

танцы, которые некогда любил Владимир, но и старые знакомые, девушки

- студентки...

Им брат охотно рассказывал о своей службе, спорах и конфликтах на

вокзале, девушки - делились с ним веселыми и грустными мыслями об

институтских занятиях, впечатлениями от педагогической практики и

воспитательной работы в школе... Если в танцевальном зале возникала

шумная, скандальная обстановка, сержант обращался за помощью к

патрульным, заходившим сюда: ведь и им нужно было “побывать в тепле”

и посмотреть на танцующие пары...

Мама не любила “ночные развлечения” сына, справедливо опасаясь,

что его веселье обязательно закончится плохо: на его силу, которой иногда

хвастался Владимир, обязательно найдется другая, более серьезная, с

которой он не сможет справиться... Именно так и произошло.. .

В неудачный для брата вечер, по дороге “на танцы”, он встретился на

соседней улице с группой незнакомых парней... И вынужден был сразу же

возвратиться домой - с разбитым носом, “хорошими” синяками под левым

глазом и на правой скуле и кровью на подбородке. На вопрос мамы сын

неохотно ответил: “Не видел, с кем столкнулся... Наверное, ждали...

Несколько человек... Здесь рядом, за углом ..”

Отец спокойно заметил: “ Ну, что ж...Получил свое, не задирайся.. А

то - герой... Никого не боюсь..” Владимир быстро умылся холодной водой.

Сестра, смазав йодом ссадины и синяки на лице брата, насмешливо

сказала: ”Что ж...Не ахти какая новость... Так бывало всегда...Но за одного

битого двух небитых дают. Теперь ты ученый...” Но брат не принял

212

иронии Шуры: ”Я давно знаю здешние правила... Просто мне напомнили:

не забывай!.. Что ж, придется познакомиться с этими ребятами...”

Владимир не прощал обид, он всегда находил своих “врагов” и

“объяснялся” с ними так, как того требовали “законы улицы”. Через

несколько дней сумел отыскать незнакомых парней и поговорил с ними

“убедительно”, так что больше “неприятных историй” с братом не

случалось...

Накануне Нового года порядки в комендатуре и дежурство на вокзале

стали непривычно строгими и даже жесткими. И сержант В. Фокин не

появлялся в родном доме почти две недели. Он вместе со своими

товарищами и местными милиционерами постоянно дежурил на перроне..

Военные патрули каждый день встречали и провожали поезда, в

которых ехали домой демобилизованные солдаты. Радостные, нередко

пьяные и задиристые, они успели моментально забыть армейскую

дисциплину, почувствовали себя “свободными” гражданами и неохотно

подчинялись требованиям коменданта и просьбам милиционеров. Иногда

кричали знакомые, обидные слова о “тыловых крысах”, прятавшихся во

время войны. Солдаты комендантской роты старались не слышать

скандальных выражений и не задерживать “горячих” и “веселых”

фронтовиков.....

Кроме солдат - фронтовиков на вокзале каждый день появлялись

жившие в дальних поселках и аулах эвакуированные украинки и

белоруски. Их редко кто - либо провожал... Женщины (мужчин среди

уезжавших в родные места не было) чувствовали себя беспомощными в

той суматохе, которая возникала, когда на вокзале останавливался поезд.

Оставив детей рядом со небольшими коробками и мешками, женщины

торопливо, суетливо бегали - из здания вокзала на перрон и обратно.

Коротко разговаривали с солдатами и милиционерами Видимо, они

просили посадить их в вагон и отправить в родные края и не верили, что

им нельзя ехать в военном эшелоне .

Солдаты и милиционеры старались помочь людям, возвращающимся

домой : объясняли , какие документы необходимы при покупке билетов,

где можно отдохнуть с детьми, купить еду, когда придет нужный им поезд

и пр... Но, женщины не понимали их слов и не реагировали на разумные

советы: душой они уже находились в родных местах, далеко от

приютивших их города и поселков... Они просто хотели быть там, где их

могли ждать близкие и знакомые... И совсем не думали об испытаниях и

трудностях, с которыми столкнутся на своей разоренной фашистами

родине..

5

213

Шура всегда внимательно слушала рассказы Владимира о том, что

происходит на вокзале во время остановки военных эшелонов. Но,

грустная, задумчивая, она, кажется, жила в мире своих постоянных

тревожных мыслей и чувств... Оставалась невеселой даже тогда, когда брат

рассказывал что - то смешное и интересное о случившемся среди

пассажиров. Мама старалась успокоить дочь, говоря: “Ты же знаешь, как

плохо нынче работает почта...Да и военные уже перестали писать... Домой

надо собираться...” Шура слушала, но как будто не понимала маминых

слов. Лишь иногда спокойно - безразлично добавляла: ”Да, конечно, теперь

никто не пишет... Даже живые...” И тогда мама не выдерживала: ”...Типун

тебе на язык... Не смей так говорить... Беду на свою голову хочешь

накликать?.. “

...Заканчивался 45-й год...Наступил вечер 31- го декабря.. В некоторых

домах ярко светились окна: горожане в эту ночь не хотели ограничивать

себя в электричестве, несмотря на строгие требования - запреты властей...

На улицах временами слышался молодой, задорно - веселый смех. Звучали

знакомые песни.. Горожане старались забыть испытания, выпавшие на их

долю во время войны. Забыть прошлое, однако, было невозможно: во

многих семьях побывала смерть...В этот последний день уходящего года

особенно остро и болезненно воспринималось отсутствие (на всю жизнь!.)

любимых, родных, близких...

....В нашем доме недавно отмечалось “серьезное” событие - день

рождения общей любимицы: дочери - внучке - племяннице исполнилось

пять лет. Люся получила небольшие подарки, какие мог сделать каждый:

бабушка испекла именинный пирог, дедушка принес с базара несколько

сладких “тянучек”, мама сшила дочке новое платье (из своего старого),

дяди сделали новые и раскрасили старые игрушки. Именинница рассказала

несколько небольших стихотворений ( в доме сохранилась старая книжка

со стихами Барто, Маршака, Чуковского и др.)..

Дали туфельки слону,

Взял он туфельку одну

И сказал: - Нужны пошире,

И не две, а все четыре...

И другое: Уронили мишку на пол,

Оторвали мишке лапу...

Все равно его не брошу,

Потому что он хороший...

214

Слушатели похвалили малышку... Особенно восторженно мама и

бабушка, довольные тем, что Люся хорошо запомнила и рассказала

прочитанные ей стихи : “...Молодец...Умница... Как хорошо умеешь ...” ...

Новый год как веселый, беззаботный праздник родители не отмечали.

Впереди - Рождество Христово. Мама, как обычно, несколько дней

готовилась к его встрече: заранее “ привела в порядок” комнаты,

отказавшись от помощи дочери (:“.и так устаешь на фабрике,

...отдохни...”), отправила отца на базар “поискать нужный товар, но только

по деньгам...“

Свои дела мама закончила поздно, около полуночи...Буквально

накануне Нового года.. Отец успел полтора - два часа поспать...Затем

вышел во двор, проверил: все ли спокойно ли вокруг, добавил корове

сена...Шура, кажется, уснула вместе с дочкой.. Я и Костя не спали: хотели

в полночь выйти на улицу и увидеть что - нибудь веселое и красивое... Но

отец возражал против нашей прогулки: “Уже поздно. Ложитесь спать...

Нечего полуночничать...Все сейчас лягут...” Мы вынуждены были

подчиниться жесткому “приказу” отца... В доме наступила тишина... И

вдруг раздался громкий стук в ставню, послышался незнакомый голос:

“Откройте.!..” Отец раздраженно крикнул в окно:“ Кто там?.. Кого еще

черти ночью носят ? “ В ответ - голос Владимира: ”Не узнал что ли?..

Отворяй калитку.. Холодно...”

Отец вышел во двор... Послышались громкие радостные голоса, среди

которых - незнакомый. Наверное, кто -то из товарищей брата решил

встретить Новый год у нас, в тихом доме? ..

В кухню, вместе с отцом, вошли двое. Один - незнакомый, высокий, в

потертой солдатской шинели ..Мы, не успевшие заснуть, внимательно

посмотрели на него и сделали вывод (только для себя!.. ): “ Шинель не

новая, грязная...Видно, издалека пришел. Или давно носит... И мешок у

него совсем пустой... ”.

Отец громко, желая разбудить спящих, произнес: ”Поднимайтесь!

Хватит спать... Смотрите, кто приехал...” Из горницы вышла Шура, рядом

с ней стояла мама... Только малышка продолжала спать... Сестра

пристально вглядывалась в лицо солдата. И секунду спустя, охнув, бросила

к нему, обняла и заплакала навзрыд, еще не веря, что перед ней ее Ваня,

которого она так долго ждала... Больше четырех лет.. Расплакалась и мама,

как будто не радость, а горе постучалось в наш дом.. Взволнованный,

улыбающийся отец остановил “странных” женщин: “Радоваться надо, а вы

сразу в рев пустились...Успокойтесь. Лучше накормите служивого...Ведь

долго добирался до дома...”

Ваня снял с головы шапку и расстегнул шинель.. Под ней виднелась -

старая, мятая гимнастерка. Видно, спал в вагоне, не раздеваясь. Объяснил:

ехал долго, тысячи километров, несколько раз эшелон останавливали,

215

были три пересадки, пришлось ждать “попутные“ составы, на станциях не

спал, прощался с товарищами... Счастлив, что живым вернулся домой: “

Там остались многие ребята, молодые, лихие... Не судьба жить...”

Отец решил: “...Сейчас немного посидим...Перекусим чуть - чуть.. Все

устали...А днем отметим возвращение зятя.. Не так ли?..” За окном,

действительно, стояла глубокая ночь.

Мама принесла и поставила на стол хлеб, ватрушку и мясо, достала из

шкафа вилки, но никто не стал есть: все вдруг почувствовали давящую

усталость.. В горнице проснулась и заплакала Люся, напуганная громкими

голосами... Шура, как будто опасаясь потерять мужа, нехотя отправилась

успокаивать дочь.. Через минуту возвратилась, держа на руках девочку,

которая сразу потянулась к бабушке, не обращая внимания на

“незнакомого дядю”. Сестра, радостно улыбаясь, светясь счастьем, в

котором совсем недавно сомневалась, говорила мужу: “Смотри, какой

стала наша дочка....Большая...Так долго тебя не было...”

...Ночь пролетела незаметно быстро. Утром мама стала готовить

праздничный стол из тех продуктов, которые нашлись в шкафу и погребе.

Отец опять сходил на базар, принес кусок говядины и большого

судака...Мама недовольно заметила: “Надо бы купить икры.. Пожалел

денег?..” Отец оправдывался: “Не нашел...Торопился... Ты же знаешь, как

на базаре икру продают: из - под полы..”

Вышедшего на кухню зятя отец полусерьезно, полушутливо спросил:

“Ну, как воевал? Не страшно было? И что завоевал?..” Ване, наверное, не

хотелось вспоминать службу и потому коротко ответил: ”... Как все.. Не

лучше, но и не хуже других. Жив остался, и слава Богу. А что завоевал?

Да ничего. Чужого не брал... Был в Китае. И что брать у китайцев-то? Все

нищие, в темных домишках живут. По - ихнему - фанзы...А вспоминать?!.

Не хочется.. Лучше забыть...” ..

Радостная весть о возвращении Вани быстро разнеслась среди

родственников и знакомых... К вечеру в нашем доме собралось около двух

десятков гостей. Всем хотелось посмотреть на служивого, который не был

дома больше четырех лет и возвратился живым - здоровым..

Маминой сестре Шуре Ваня рассказал, что больше года он служил

вместе с Семеном на Дальнем Востоке, в знакомых местах. Не раз

просился на фронт, довольно просто объясняя свое желание: “Кормили

плохо...Чуть было не умер....

На фронте хоть сытым буду...” В конце 42-го года полк двинули на

запад, но Ваню оставили на старом месте: электрик - профессионал

понадобился местному штабу.. Семен, как и другие солдаты, отправился в

сторону Москвы.. Что с ним стало, - Ваня не знал...

В доме царили легко объяснимая радость .. Гости весело и шумно

говорили, не слушая друг друга. Мама внешне казалась довольной и

216

счастливой. Но думала и чувствовала и в этот день не совсем так, как

многие гости... Иначе, чем ее счастливая дочь...Мама не хотела лишать

праздничного настроения других и потому скрывала свои слезы и горе.

Она казалась внешне веселой и как хорошая, приветливая хозяйка

радостно принимала и угощала родственников и друзей...

6

Наш дом с его жильцами в первые послевоенные годы оказался в

трудном положении...Мирная жизнь оказалась не такой простой и легкой,

какой рисовалась в воображении мальчишек. Отец попал в непривычный

для него “переплет”. Оставшись без лошади, он не знал, каким делом

может спокойно и успешно заниматься и зарабатывать деньги для семьи.

Старую свою профессию шорника давно забыл. Да и вряд ли кому - либо в

нынешнее время она нужна?. Отец мог выполнять лишь несложную

работу, требующую физических усилий и сноровки. Организовал

небольшую артель. Вместе со старыми приятелями (их осталось немного)

привозил на машине и пилил бревна для кочегарки института, рубил

ледяные “гири” на Чагане - для “Маслопрома”, работал на сенной базе и

т. д.

Рядом с тестем трудился зять. Он решил пока не возвращаться на

фабрику: она показалась Ване “несерьезной”, плохо организованной - по

сравнению с теми, предприятиями, какие ему приходилось видеть на

Дальнем Востоке. Шура согласилась с мужем, полагая, что ему следует

“походить по городу”, “оглядеться вокруг”, спокойно подумать - и затем

уж решать, где ему хочется работать.. Но пока хороший специалист -

электрик, каким был Ваня, ничего не не находил “по душе”.....

Артель отца накануне жарких летних дней “разбежалась”: каждый ее

член решил заниматься только своим, нужным ему делом. И бывший

глава - организатор коллектива теперь самостоятельно, в полном

одиночестве работал в лугах (сенокос) и в степи (бахча)... Несколько раз он

обращался с просьбами к знакомому “полещику” и к бригадирам соседних

колхозов. Неделю “держал” чужую, “нанятую” им лошадь: нужно было

обязательно заготовить сено для коровы.. И с облегчением вздохнул, когда

увидел, что будущая зима уже не испугает его

Оставалось еще одно нелегкое, но привычное дело - бахча. Отец успел

вовремя выполнить все необходимые весенние работы на своем

небольшом участке . Как ему удалось вспахать землю и ухаживать за

арбузами, тыквами и картошкой - на этот вопрос он не отвечал.. Не

217

говорил и о том, каким может быть урожай на его бахче: боялся

“испытывать судьбу...”

Жизнь в первые послевоенные годы для большинства рядовых

уральцев оказалась не менее трудной, чем во время войны...Спокойной,

безопасной?! Бесспорно, да!. Но никак не легкой... 46- 47-й запомнились

многим как тяжелое, полуголодное время. Летом страшная засуха

уничтожила будущий урожай и степные травы... Продуктовую карточку не

всегда “отоваривали”. И она превратилась в мало что значащий и стоящий

клочок бумаги....Каждый день перед продуктовыми магазинами, как во

время войны, стояли “бесконечные” очереди в ожидании хлеба.. На базаре

- пусто... “Случайный” товар покупатели моментально “сметали” с

прилавка (“расхватывали”). Старая местная гадалки на центральной улице

(рядом с домом Карева) поздней осенью 46-го говорила о страшных

испытаниях: “.. Будет холодная и голодная зима...Скотина подохнет... А

лето - жаркое, сухое, без дождей... Степь сгорит... За грешные наши дела

- наказанье великое будет...”

Прохожие, слушая зловещее предсказание знающей жизнь

Максимовны, по -разному воспринимали ее слова: одни - посмеивались,

другие - печально хмурились. Но никто не возражал гадалке. И не

приглашал старого, известного в городе милиционера, который мог бы

остановить мрачные речи старухи..

Первые послевоенные годы - нелегкие не только для взрослых, но и

для детей. Костя и я не только учились, но, сменяя друг друга, постоянно

дежурили у хлебного магазина на Советской улице. Очередь никогда не

уменьшалась... Повторялось то, что было знакомо мне по недавним

временам: постоянные проверки, жалобы, злые крики, переходящие в

откровенную ругань, и пр. Бывшие фронтовики особенно резко выражали

свое недовольство положением в городе: они не стеснялись в “острых” (не

всегда литературных) выражениях по поводу чиновников, “сидевших во

время войны в своих теплых и светлых кабинетах”, а “теперь

издевающихся над простыми людьми..” На предприятиях партийные

руководители пытались что - то объяснять рабочим, но их словам не

верили Местные власти, недовольные шумными, скандальными

очередями и стихийными “митингами” у хлебных магазинов, опасаясь

открытого выражения массового протеста, вновь, как во время войны,

распорядились “разгонять” толпы людей, стоявших у магазинов...

Поведение “стражей порядка” было заранее известно...Ничего нового в их

действиях не было и не могло быть: ведь милиционеры привыкли лишь

старательно выполнять приказы.... А каковы они, эти приказы ?

“Защитники общественного порядка и дисциплины” вопросы такого рода

никогда не задавали - ни себе, ни начальству...

218

Сначала они уговаривали уставших от бессонницы и ожидания

женщин и подростков (они составляли основную часть “очередников”)

“разойтись по домам”, затем - раздавались грозные слова -

предупреждения о какой - то загадочной “решетке”, далее следовало

“задержание нарушителей порядка” и черная машина, хорошо известная в

городе...

...На час - полтора очередь как будто исчезала. На улице наступала

тишина. Но ни один “владелец хлебной карточки” не уходил домой: все

прятались в укромных местах. Вели разговоры о последних сплетнях и

слухах, - об отмене продовольственных карточек и денежной реформе(

произойдет в конце 46 -го - начале 47 -го): “.Как тогда будем жить? Лучше

или хуже?..” Но кто мог тогда верно ответить на вопросы, особенно

сильно волновавшие людей?

Косте и мне приходилось прятаться недалеко от магазина под грязным

арычным мостом: нельзя было на долгое время оставлять без внимания

очередь и свое место в ней. Я болезненно воспринимал все

происходившее: смеялся над “стражами порядка”, жалел женщин и детей,

стоявших в очереди, испытывал чувство стыда, находясь под мостом,

будто делал что - то отвратительное и глупое. . Самолюбивый юноша,

потомок свободных уральских казаков, я вынужден был бегать и

скрываться от милиции: “Неужели все это происходит в моем родном

городе?..” Известные горьковские слова “Человек - это звучит гордо” для

меня и моих товарищей - школьников имели по-настоящему прямой и

высокий смысл.. Но какие чувства может испытывать человек, загнанный

в арык или прячущийся в углу, под забором?...

7

Летом 46-го года я закончил восьмой класс. Попал в него благодаря

старшему (погибшему) брату, хотя Гриня вряд ли мог предполагать, что

его “поддержка” будет необходима мне в год окончания войны...

Накануне экзаменов в седьмом классе кто -то распустил в классе слух,

что не всех учеников “возьмут” в восьмой, что на экзаменах необходимо

получить “хорошие оценки” (теперь - “пятерки” и “четверки”) по

“основным учебным предметам” (русский язык, математика, история и

пр.). Для меня подготовка к экзаменам была делом сравнительно легким:

несколько раз внимательно просмотрел учебники, решил с десяток новых

задач по математике и написал ряд сложных предложений... Непривычное

испытание выдержал, можно сказать, блестяще.

219

Как ни странно, но самым трудным для меня оказался экзамен по

такому новому “учебному предмету”, как Конституция СССР (был такой в

мое время), но и его удалось вполне успешно преодолеть...

Никаких преград (думалось мне , мешающих учиться в восьмом

классе, не может возникнуть.. О своем желании я сказал родителям. Мама

сразу поддержала меня: “Конечно, надо учиться дальше..” Отец, как

обычно, думал иначе. Он говорил (справедливо говорил), что без лошади

жить и работать стало намного труднее, чем прежде, что ему нужен

помощник и дома, и на бахче, и в лугах, что следует “держать хозяйство в

порядке”, иначе мы разоримся и пропадем: “ Конечно, хорошо бы иметь

лошадь, но денег, чтобы ее купить, нет и не будет. Можно занять у братьев

и приятелей, но не хочется: ведь придется отдавать долг...”

Но мама вновь напомнила, что случилось со старшим сыном. И отец

вынужден был сказать:” Что ж, пусть учится...” Но скоро выяснилось, что

одного моего желания и согласия родителей мало: за учебу в старших

классах ( восьмой относился к их числу) нужно было платить. Родители

сразу же забеспокоились. Особенно отец: “Опять деньги...А где их

взять?..” Все, однако, разрешилось благополучно и быстро... Мама,

случайно встретив директора школа (он жил в соседнем квартале),

спросила его: “..Сколько надо платить, чтобы мой сын учился в восьмом

классе?..” Яков Михайлович начал было объяснять, но почти сразу же

остановился:”...Ваш старший сын погиб на фронте?.. Не так ли?.. Вам не

надо платить за обучение младшего в восьмом классе...” Обрадованная

мама вечером сообщила хорошую новость отцу...Я не знаю, как он принял

ее слова... Думаю, что не очень радостно, но довольно спокойно, не желая

обижать маму... Или понял, что дети в нынешнее время должны учиться?...

Я был рад: мое желание учиться дальше осуществилось. Школа для

меня тогда была самым радостным местом . Наверное, потому, что уводила

от грустной повседневности с ее “хлебными”, бахчевыми и прочими

“неприятностями” и заботами.

Я учился легко, рядом со старыми друзьями и приятелями... Мужская

школа первых послевоенных лет - это особое царство, в котором авторитет

каждого ученика зависел не только от его знаний и оценок.. Следовало

быть сильным и настойчивым в разных делах, справедливым и

доказательным в спорах, правдивым в разговорах, смелым и умелым в

драках. И прочитать ряд нужных, обязательных для моих одноклассников

книг.. И не только названных школьной программой или учителем, но и

других: интересных только подросткам, уводящих их в далекий, особый

романтический мир. Эти книги мы находили (“доставали”) с большим

трудом, передавали друг другу на день или на ночь... И надо было, не

обращая внимание на запреты старших и домашние дела, быстро

прочитать Вальтера Скотта, Майн Рида, Фенимора Купера и, конечно,

220

Александра Дюма, Роберта Стивенсона, Александра Грина - и вовремя

вернуть их товарищу. Произведения русской классической литературы (от

“Слова о полку Игореве” до рассказов Чехова), как и книги современных

советских писателей мы также не забывали внимательно читать...

... В школе многое виделось простым и ясным, - дома возникли

“странные”, трудно объяснимые сложности: я не всегда понимал отца, а

он - меня.. Мой родитель мыслил конкретно, предметно. Ему нужны были

результаты дела, выполненного в “положенное” время, а не митинговые

речи и громкие призывы. . Жизненный опыт подсказывал: “ Скандалить с

начальством не следует…Пусть живет, а лучше – спит и никого не

трогает… А ты занимайся своим делом…”

Некоторые мои поступки и желания были отцу чужды и непонятны..

Они явно противоречили его давно сложившимся взглядам на жизнь и на

человека в ней. Так, отец отрицательно встретил мое вступление и в

пионерскую организацию, и в комсомол : “ Ну, что это такое?.. Бегают,

шумят, болтают, а дела никакого не видать... Нам такого не надо...”

Родитель был также недоволен, когда узнал, что я с друзьями часто бываю

на репетициях школьного драматического кружка: “Пустая трата времени,

лентяи... Этого еще не хватало. Смешить людей будешь?. Дураком или

балберкой (т.е. болтуном) представляться?.. Вот радость -то большая!...”

Мама, в отличие от отца, поддерживала мое участие в

драмкружке...Она могла понимать и принимать ( конечно, не все) новое в

жизни. И, слушая речи отца, часто говорила: “ Ну, что ты, Семеныч, все

запрещаешь и запрещаешь.. Не нам, а детям жить...Пускай делают так, как

им хочется...И хоть на время забудет Коля об уроках и работе...Всех дел

никогда не переделать.. Ведь другие ребята ходят в этот самый

кружок...Пусть и младший немного поработает...” Так К Косте перешла

часть домашних дел, и я получил возможность спокойно бывать на

занятиях кружка...

Его организовала Марья Васильевна (литератор), при активном

участии Анастасии Кирилловны( географ) и “товарища” Анны (старшая

пионервожатая) В кружке участвовали, в основном, ребята из моего

класса, с которыми я дружил уже несколько лет. .Мы поставили

“Недоросля” Д. Фонвизина, отдельные сцены из “Бориса Годунова” А.

Пушкина, “Молодую гвардию “ А .Фадеева, “Сына полка” В. Катаева и др.

Успешно выступали не только на школьной сцене, но и в клубах... На

женские роли приглашали знакомых девушек из первой школы.. С ними

мы встречались не только в школе, на репетициях, но и на улицах, во

время прогулок... Иногда собирались в квартире Наны, чтобы поговорить

- и не только о спектаклях .....

К сожалению, наша “театральная” жизнь оказалась короткой, - около

полутора лет: в десятом классе мы думали о более важных для нас вещах,

221

чем сцена: приближающихся экзаменах, институте и своем будущем,

которое нас радовало и пугало - одновременно... Но драматический

кружок остался в моей ( и не только моей) памяти как светлый, радостный

эпизод молодой веселой жизни...

. 8

К привычным семейным заботам в первые мирные годы прибавились

новые.. тревоги и дела. Отец без лошади (как я уже сказал) не мог по -

настоящему работать - так, как он привык. Подрастали младшие сыновья.

Они нуждались в постоянном внимании . Честолюбивая казачка, мама не

раз говорила отцу: “Не хочу, чтобы наши дети выглядели хуже других…”

Сестра, работавшая во время войны на три “фронта” (фабрика - дом -

бахча) без отпуска и отдыха, серьезно заболела: поврежденная в детстве

рука теперь причиняла постоянную боль. Шура и раньше часто (и дома, и

в цеху) говорила, что не может спокойно работать, но кто во время войны

будет выслушивать жалобы катальщицы?.. Сейчас – другая жизнь. И

сразу наступила жесткая “расплата” за прошлое. После тщательного

исследования в больнице выяснилось, что работать на фабрике сестра не

может...Она, красивая тридцатилетняя женщина с усталым выражением

темных глаз, выслушала решение медицинской комиссии с болью в

сердце: неужели теперь она - инвалид...

Ваня, после полутора лет “свободного, артельного труда” несколько

месяцев работал на городской электростанции, но давно знакомое дело

ему “не понравилось”. Зять надеялся найти такое “место”, которое

приносило бы не только “приличные деньги”, но и удовлетворение и

радость. Во время поисков “новой” работы Ваня сблизился со своим

старым приятелем Борисом, что вызвало недовольство Шуры: муж после

встреч с ним возвращался домой весело улыбающимся, в “светлом”

настроении. И не понимал, почему жена так грустно смотрит на него...

Наверное, существовали какие -то серьезные причины, объясняющие

довольно “странное” поведение зятя. Известно, что некоторые уральцы

(обычно молодые), возвратившись с войны, не сразу входили в мирную

жизнь.. Порою им казалось, что они продолжают воевать: мерзнут в

окопах, мокнут под дождями, стреляют, идут в атаку, спасаются от мин и

снарядов. Мирная жизнь требовала от бывших фронтовиков серьезной

внутренней, духовной “перестройки”. Но она не всегда проходила быстро

и легко...

Появился, видимо, и некий другой, не известный мне повод,

осложнявший жизнь в нашем доме. Но отец, как обычно, не хотел ничего

видеть и обсуждать...Он, как и раньше, как будто не замечал и не принимал

222

очевидного: дети выросли, стали (становятся) взрослыми, у них возникли

свои желания и взгляды. Отец привык быть главой традиционного

казачьего дома, и давно сложившийся быт нашей семьи казался ему

единственно справедливым и верным: “Ведь так жили и сейчас живут

многие...” Он никогда не думал о том, что у дочери и зятя может

возникнуть желание жить самостоятельно... Даже случайный намек Шуры

на возможный отъезд из родного дома вызывал у него чувство обиды и

раздражение. Повторялись уже известные сцены и разговоры

предвоенного времени. ” Что ни делай для детей, все им мало, все не так.,

” - говорил рассерженный глава дома...

9

В начале июня 47-го года, ничего не объяснив, отец на несколько дней

исчез из дома. Появившись, встретился с родственниками и старыми

приятелями. Разговор с ними был недолгим... После него отец сказал

(может, приказал?) мне: “ Хватит отдыхать. Собирайся... Едем на хутор,

будем работать на сенокосе. Там обещали, кроме сена, пшеницу... Если

сумеем заработать, осенью отвезем на мельницу и будем всю зиму со своей

мукой и хлебом ..”

Отец вновь организовал небольшую артель - из близких ему людей.

Друзья договорились, что каждый получит равную долю “натурой” (сено,

пшеница). Мне решили “выделить” лишь ее половину... Дядя Степан

возражал: “За что ему столько?.. Не жирно ли?.. Ведь ничего не умеет. Ему

бы только книжки читать да пьески в школе показывать..” Но на его слова

тогда никто не обратил внимания: “... Время и работа покажут, что умеет и

что не умеет делать .” ..

Небольшой бывший хутор ( название не запомнилось), на котором

предстояло работать, находился в 20 - 25 километрах от города.

Добираться туда можно только на лошади (или на машине). Через

несколько дней после разговора к артельщикам приехал хмурый парень. В

подводу загрузили нужные нам вещи...

Стан организовали на берегу небольшого озера.. Но место оказалось

неудачным: рядом находилась молодежная бригада, шумная, веселая,

поющая и танцующая почти до рассвета. Отец возмущался:” И когда они

работают? Ведь после своих танцев -.манцев до полудня спят...” Через три

дня нам пришлось переезжать в другое место: ”...подальше от греха...”

К работе приступили сразу: не хотели тратить “даром” ни одного дня.

Отец встретился с бригадиром, получил двух быков, лошадь, волокушу,

грабли и пр..

223

Договорились, что артель поставит несколько стогов из недавно

скошенной и уже просушенной травы.. Но сначала – нужно собрать ее в

ровные валки.. Эта простая, однообразная работа поручалась мне. Для ее

выполнения мне дали грабли, волокушу и лошадь…

Через несколько дней “героического труда” я понял: справиться со

своими обязанностями мне будет трудно, так как тощая, слабая “коняга”

(видимо, зимой плохо кормили) едва - едва тащила грабли, оставляя за

собой невысокие валки. Но все же удалось собрать их волокушей около

будущего стога.

Там уже трудились “подавальщики”, неторопливо, но умело

выполнявшие свою работу... Отец, как всегда, выполнял самое

ответственное дело: он “вершил” стог.......Артельщики работали так, как

привыкли на сенокосе - с раннего утра до солнечного заката... Отдыхали

два - три часа в жаркий полдень.... Впрочем, тяжелый зной стоял весь день.

Лишь поздним вечером и ночью дышалось сравнительно спокойно и

легко...

10

Я пробыл в артели лишь одну неделю. Дядя сразу же, в первые дни

моей работы, выразил недовольство тем, что и как я делаю: ”...Медленно

собирает валки...Надо быстрее ездить...” Но как можно было быстро, когда

моя Каурка едва - едва плелась по участку, кнут и крики на нее совсем не

действовали.. Мое объяснение вызвало у дяди сильное раздражение:

“Просто ты не умеешь или не хочешь по - настоящему делать...” И он

решительно сказал: “Незачем и не за что мальчишке давать половину

доли... Ничего он не умеет.. Сами без него управимся... Пусть идет домой.

Там другая работа ему найдется....”

Отец не стал спорить с братом, видя, что артельщики готовы

поддерживать его. Вечером сказал мне: ”Завтра утром, по холодку

отправляйся в город…Дорогу знаешь... Никуда не сворачивай, иди вперед,

через Чаган переедешь на пароме... Потом, когда буду дома, скажу, что

будешь делать дальше....”

Усталый и обиженный, ночью я добрался до дома. Мама удивилась

моему быстрому возвращению: ” Почему один? И так рано... А где

остальные? “ Пришлось сказать, что мне не нашлось работы на сенокосе

и поэтому решили отправить домой. “Это все деверь придумал... Он просто

завидует“ , - догадалась мама...

Через две недели артельщики возвратились домой... Они выполнили

все, о чем договаривались с бригадиром, но остались недовольны:

надеялись получить серьезный “заработок”, но наниматель оказался

224

прижимистым, “жадноватым”: “Больше о себе думал, чем о нас.. Вот и

пришлось побыстрее заканчивать...”

Отец быстро определил мое летнее будущее: ”...Ступай на бахчи...

Там нынче работы - непочатый край... Да и караулить надо... Иначе все

растащат приезжие из Новенького... Дома младший справится с делами без

тебя...”

Мне не хотелось жить и работать на бахче: опять темная лачужка,

бесконечная прополка арбузов и картошки, охрана подсолнухов, “борьба”

с “нахальными” скворцами и воробьями .. И одиночество... Но возражать

было бесполезно: отец обязательно, в “приказном тоне” будет настаивать

на своем: “...А есть любишь?.. И кто будет работать?.. Не я же один...”

Конечно, он говорил правильно: ведь я - уже не тот мальчишка, который

когда -то бегал по улице и играл в войну и прятки....Но отправить на бахчу

можно было и Костю: ведь он - тоже уже не ребенок...

Накануне моего отъезда на “полевые работы” в семье случилась беда.

Сосед - офицер из военкомата, зная, что Ваня - хороший электрик,

попросил проверить провода на уличном столбе: “Стало что-то замыкать.

Дома свет постоянно мигает...” Зять с помощью железных “когтей”

поднялся на вершину столба, начал проверять и поправлять провода - и

случайно прикоснулся не к тому, какой был ему необходим... Блеснула

яркая молния, раздался резкий треск... Электрический разряд, видимо,

прошел через Ваню, и тот, не удержавшись на столбе, стал падать... Его

спасли “когти”: зацепившись за провода, они ослабили удар при падении

на землю.. .Закончился этот невеселый “электрический” эпизод

благополучно, без каких - либо тяжелых последствий: пострадавшего,

беспомощного зятя подняли знакомые, прибежавшая Шура подхватила

мужа и довела до дома. Она настояла на своем: “Полежи в постели,

осмотрись и приди в себя...” Через несколько дней решительно заявила:

“Все...

Кончились

твои

фокусы...Больше

на

столб

не

полезешь...Никогда...Запомнил мои слова ?..”

... К словам Шуры всегда нужно было относиться серьезно:

характером она походила на нашего отца и не любила “дважды повторять

сказанное..”

...Несостоявшийся молодой артельщик, я отправился на бахчу,

захватив с собой несколько книг. Без них, моих постоянных спутниц, уже

не мог представить свою жизнь... Зачем - то прихватил и учебник русского

языка...Видимо, хотел еще раз проверить себя..

“Неугомонный”, беспокойный отец вновь стал искать работу для

своей артели. И ему удалось найти ее в другом совхозе (или колхозе?) и

договориться с одним из бригадиров о “материальном вознаграждении”...

Отцу и его товарищам опять предстояло ехать на какой - то хутор

(отделение колхоза - совхоза) в двух - трех десятках километров на северо

225

- западе от города... Старики были недовольны новым соглашением

(“...продешевили...”), но работу в более “выгодном” месте не нашли. Лето

уже двинулось во вторую свою половину: все “доходные” места давно

захватили другие артели…

....Однажды, неожиданно для меня, в середине дня на бахче появился

отец: “Откуда? И зачем?” Коротко ответил: “С хутора...Утром пораньше

поднялся и вот дошел... Посмотреть надо, как ты тут управляешься... Все

ли в порядке?.” Взял в руки мотыгу, обошел участок, проверил, хорошо ли

его сын “следит” за арбузами и картошкой, заметил, что в некоторых

местах - трава.. И, конечно, сразу: ”Надо лучше и чище пропалывать ...”

Принялся окучивать картофельные ряды, показывая, как “правильно

делать”. Через час - полтора работы сказал: “Чуть - чуть посплю...

Прилягу здесь, в тенечке...”

Я, стараясь не шуметь, вскипятил чайник, поставил на стол тарелку с

хлебом и салом. Отец, проснувшись, выпил стакан чая и на мой вопрос:

”Останешься ночевать?” ответил: ”... Нет.. Пойду назад...В полночь приду

на стан...И так пропустил целый день.... А там, на хуторе, надо побыстрее

кончать...”

...Сорок седьмой год, как и многие другие, прошел в бесконечной

работе... Труднее всех было отцу: ведь только он мог сделать все нужное

семье, чтобы она чувствовала себя спокойно и уверенно. Даже с

карточками, на которые “ничего не купишь”.. Впрочем, и после их отмены

товаров в магазинах больше не станет, а очередь (теперь- “живая”,

“вольная”) по - прежнему будет толпиться на улице.... Но глава нашего

дома твердо сказал: ”Голодать не будем...” И мы ему верили...

..

11

....Отец был человеком “старой закалки”, хранителем патриархальных

семейных традиций...Он помнил хорошо “прежнее время” с его обычаями

и тревогами, работой и праздниками. Мы, мальчишки, недоверчиво

относилось к “старому” и старались не принимать участия в

торжественной “церемонии” родительских праздников. Но наше

равнодушие не могло серьезно повлиять на давно сложившийся уклад

семейной жизни. И все же что -то внешне незаметное происходило...И

накануне войны наш дом уже не казался таким крепким, сплоченным,

каким был десять лет назад. Но в тяжелые годы наша семья вновь стала

единой. Спорные вопросы, волновавшие старых и молодых. ее членов, как

- то забылись... Как оказалось, на короткое время: через два – три года

после войны они вновь заявили о себе.. И более серьезно, чем прежде

226

Начинались семейные “неприятности” в тяжелом 47-м году...

Запомнился он мне не только длинными, бесконечными очередями за

хлебом, скандалами около магазинов, неудачным сенокосом и

одиночеством на бахче... Но и событиями, непосредственно

относившимися ко всей нашей семье...

Неожиданно серьезно заболел Владимир. Около месяца он не

приходил в родной дом... Но так уже не раз бывало. Старший сын не раз

предупреждал родителей, что обязан постоянно находиться в казарме:

“Ведь служу в армии... Не могу же каждый день бывать дома...И так часто

прихожу.” Но теперь его длительное отсутствие серьезно обеспокоило

маму: “... сердцем почувствовала что -то неладное.” Шура старалась

успокоить ее: “Придет... Обязательно придет... Куда денется? ”

Действительно, брат пришел домой. И показался всем совсем другим, не

похожим на прежнего, - сильного, веселого, энергичного, уверенного в

себе. Непривычно желтое, исхудавшее лицо, тусклые глаза, болезненный

взгляд - таким предстал перед родителями Владимир. “Тебя что прибили

на службе ? ” - насмешливо спросил отец.. Но сын - в ответ - даже не

улыбнулся. Сдержанно сказал, что заболел, попал в госпиталь, домой не

стал сообщать, надеясь скоро “выписаться”, но пробыл на больничной

койке больше трех недель....Врачи нашли в его легких какое - то

“затемнение” и советовали серьезно лечиться: “.Только не сказали, как и

чем... И болезнь не назвали... Из армии пока не отпускают...Говорят, что

обязан отслужить весь срок...”

Мама назвала имя местного чудо - лекаря, с которым сыну надо

обязательно

встретиться...Отец

нахмурился:

рассказ

Владимира

встревожил его серьезно. И заставил задуматься. На следующий день он

нашел решение: “Вот что сделаем.

В Гурьеве у меня есть приятель. Еще со старых времен... Попрошу

прислать жир. Он знает, какой... Попьешь месяц - другой... И все болячки

пропадут...” Именно так и произошло. Владимир, преодолевая чувство

отвращения, три месяца принимал “казачье лекарство”, сумел избавиться

от неизвестной болезни и почувствовал себя, по его словам “совершенно

здоровым”. Или ему надоел тюлений жир?..

12

Как говорится, “пришла беда, - отворяй ворота”... Болезнь брата

напугала Шуру. Она теперь боялась, что страшная болезнь может угрожать

ее дочери...

Малышка готовилась осенью следующего года пойти в школу.. И

вдруг в доме объявилась загадочная болезнь.. Похожая на туберкулез (о

227

нем сестра знала по рассказам своих фабричных подруг). В семье никто не

произносил этого слова, но Шура уже серьезно беспокоилась: “...Не дай

Бог, еще Люся заболеет...Что тогда делать?..”

Мама не сразу поняла тревогу дочери : “Ну, что ты мечешься из угла

в угол? .. Только себя пугаешь... Ведь все прошло...” Но Шура знала, что

болезнь “не прошла” и неизвестно, когда окончательно “пройдет”. Она

решила - для себя -, что должна делать, но не начинала разговор с

родителями, так как знала, что ее слова отец не поймет и не примет. И надо

было как можно быстрее решать... ... Сначала Шура поговорила с мамой,

надеясь, что она объяснит отцу желание дочери и тот спокойно выслушает

ее: ” Нам надо жить своей семьей. Ведь вы тоже когда - то отделились... И

не плохо жили... Вот и нам хочется купить или построить свой дом...Я уже

давно не девочка...Да и мальчишки подросли. Им надо свое место в

доме...” Мама, кажется, поняла Шуру.. Однако спросила :

“ А как же мы?. Без помощников?.. Ведь уже не молодые... А что

мальчишки? От них какой прок?.. Все на сторону глядят... Вот - вот

убегут...” На вопросы мамы дочь не смогла ответить: она не знала, как

может сложиться ее новая, “своя” жизнь...

О том, что произошло дальше, когда отец узнал о желании дочери, не

хочется вспоминать...Вспыльчивый казак не сдержал своего самолюбивого

и жесткого характера и наговорил дочери и зятю много такого, о чем

потом жалел...Он, кажется, так и не понял, почему молодая семья решила

жить самостоятельно.... Сестра и зять покинули родительский дом, “сняли”

небольшую комнату на одной из центральных улиц, в полуподвальном

помещении: лишних денег у них не было, поэтому согласились на дешевое

и неудобное жилье. Оно было хуже той светлой комнаты, которая

принадлежали Шуре в нашем доме... Полгода семья продержались там, но

затем вынуждена была переехать (дочь стала кашлять) в другой район, на

окраину города, недалеко от Красного яра...

Так началась “бродячая жизнь” сестры, длившаяся многие годы. В

постоянных заботах о муже и детях (в начале пятидесятых в семье родился

мальчик). ..... .

... Отъезд дочери не просто обидел, а всерьез оскорбил отца. Он был

всегда уверен, что ничто не может осложнить его жизнь вместе с детьми, и

вдруг - неожиданное решение дочери: “Ведь так жили и живут многие в

городе... А нашим неизвестно что подавай..”. Действительно, именно т а к

к о г д а - т о жили уральские казаки.... И не только они... Но время

изменилось и вместе с ним изменялись люди и их взгляды ...

Лишь через полтора - два года отец простил дочь и восстановил с ней

и зятем прежние теплые, сердечные отношения... Может, тогда он

вспомнил далекие годы, когда начинал свою “отдельную” жизнь?..

228

13

Попытка отца создать летом 48 -го года очередную артель - бригаду

оказалась неудачной.. Его старые товарищи искали и находили

постоянную работу, поняв, что случайными заработками семью не

прокормить. Они не хотели трудиться “по временному найму”, так как

знали: нужны “хозяину” лишь неделю - месяц, пока грузят и возят, рубят

и пилят, косят и скирдуют. По окончании этого срока приходилось вновь

начинать поиски работы, опять с кем - то договариваться, беспокоиться и

пр.

Отец тоже хотел жить и трудиться без тревог о завтрашнем дне.

Возвратиться в “Гуж”?. Но оказалось, что никто не заинтересован в его

восстановлении. Да и лошадей в городе почти не осталось, и извозчики

“совсем пропали”. На улицах с утра до вечера шумели моторы и мелькали

машины...

Возвратившийся из далеких сибирских “особых мест” младший брат

Александр занялся “неказачьей” работой (пастух) и предложил отцу

“гонять” коров в степь, за Чаган. Признался: “Устал от машины, все годы

шоферил в тайге под надзором, а здесь я - свободный ...” Отец отказался

от предложения брата: ” И возраст уже не тот, да и бегать за коровьими

хвостами не приучен..” .Он все еще надеялся найти такое место в

нынешней, непростой жизни, которое позволяло бы ему заниматься

привычным делом в городе, на бахче и в лугах . Однако ничего

подходящего пока не находилось...

После отъезда дочери отец заметно изменился: часто бывал

раздраженным, куда - то уходил, неохотно разговаривал с

сыновьями...Наверное, искал или решал что - то важное для себя. Наконец

неожиданно сказал, что вновь решил стать “самостоятельным человеком”.

Забыв о казачьем честолюбии, отец купил рабочего быка (вола) и ярмо:

”Дешево отдали, а лошадь нынче дорого стоит...”.

Итак, в доме объявился “бычий хозяин”.. Отец, чувствовал себя

неуверенно, но все же старался сохранять спокойствие: “Ну, да ладно...Как

- нибудь приучу к делу эту тварь...” Ему удалось быстро привыкнуть к

новой домашней “скотине” и умело управлять ею (на сенокосе

приходилось), но при встрече с приятелями испытывал чувство стыда: “Не

наше это дело - ездить на быке и кричать: цоб - цобе...”

В доме без Шуры и ее семьи установилась непривычная тишина..

Жизнь становилась непонятной, непривычной и странной. Я не совсем

понимал

себя,

испытывая

противоречивые

чувства.

Радость?

Разочарование? Обида? На кого? Все казалось необъяснимым и

229

загадочным...Костя и я стали, как говорил отец, “разбегаться по разным

углам”. Правда, мы по - прежнему занимались не только школьными, но и

домашними делами.. Последние, в основном, теперь приходилось

выполнять младшему брату. .На нем - вода из дальнего колодца, уход за

коровой, уборка мусора во дворе и пр...

Я в то лето ( 48-й год) сдавал выпускные экзамены. Мама освободила

меня от повседневных “тяжелых” дел. Целый день я сидел над учебниками

и решал задачи... Вечером часто встречался со своими одноклассниками и

девушками из первой школы.. Мы поздравляли друг друга с успешной

сдачей очередного экзамена, вели веселые разговоры и шумные споры о

новых фильмах и книгах, институтах и будущей профессии.. Молодые,

уверенные в себе, спешили в нашу будущую светлую и счастливую

жизнь...

Случайно среди выпускниц оказалась девочка - восьмиклассница...

Говорили, что ее привело на наши встречи полудетское любопытство. Ей

хотелось узнать: ” Какие ребята появились у старших подруг, живущих

рядом ?.. И о чем они могут разговаривать... Неужели только об экзаменах

и институтах?” И трудно ( пожалуй, даже невозможно) было тогда

предположить, что эта тихая, застенчивая, не принимавшая участия в

наших беседах, но внимательно слушавшая речи выпускников девочка Оля

окажется той единственной - на всю жизнь - моей любимой, что именно в

эти летние дни таинственным образом определилась наша общая,

счастливая судьба..

14

Новый вид “живого транспорта” быстро разочаровал отца... Бык

двигался медленно, а отец привык справляться с любым делом быстро.

Особенно во время сенокоса, когда свежая трава “не терпит жары”. Теперь

же любую работу приходилось выполнять неторопливо, что раздражало

отца. И довольно скоро он понял, что его бык - ленивый работник и плохой

помощник, с которым тяжело, а иногда и невозможно выполнять бахчевые

и сенокосные “задания” Поздней осенью отец избавился от своей

маломощной, излишне спокойной “рабочей силы“...

В то невеселое лето он, кажется, забыл своих мальчишек.. Моей

единственной активной “болельщицей” оставалась мама.. Когда я

возвращался из школы после очередного экзамена, она обязательно

встречала меня знакомыми словами: “Как ответил на вопросы? Как решил

задачу? Какую отметку нынче получил?. А твои приятели хорошо

сдали?..”

Полученная мной золотая медаль обрадовала маму, но оставила

совершенно равнодушным отца. Она вызвала у него довольно странные, на

230

мой взгляд, вопросы: ”И что это за штука?.. Настоящая золотая?.. И зачем

она тебе?..”

Пожалуй, больше, чем медаль, отца интересовало мое будущее: ”Что

теперь собираешься делать?.. Может, пойдешь работать и поможешь

мне?..” Но мама не согласилась с отцом, еще раз напомнив ему о

прошлом:“Зачем спрашиваешь?.. Будет учиться дальше... Хватит...Уже

сделал с одним так, как хотел.. Никого не послушал.. И чем твои слова

обернулись.?.. И другим сыновьям хочешь этого? Не будет.. Пусть учится

там, где хочет.. А мы и без его работы не пропадем...”

Отец попытался было прикрикнуть на маму. Но она, наверное,

обдумав все свои слова заранее, продолжала: “Будет так, как я сказала..

Нечего ломать сына.. Пусть сам разбирается в своей жизни...” Желание

мамы было понятно: она не хотела видеть меня ни бахчевником, ни

возчиком, ни грузчиком.. ”Чистая работа” - вот о чем мечтала мама, когда

думала о будущем своих детей

Я, как и мои товарищи, должен был сделать свой выбор института и

профессии.

Интересовался литературой, постоянно и много читал: знал русскую

классику, советскую прозу и поэзию, знал романы и повести известных

зарубежных писателей ...

Мама мечтала видеть меня врачом: ”..Всегда нужен людям...Полезная

и чистая работа....” Я даже согласился с ней, но довольно быстро понял,

что медицина - не мое “дело”. Месяц пробыл студентом медицинского

института, затем оставил и его, и город на Неве, - с обещанием обязательно

возвратиться во “вторую столицу” Союза...

Победил интерес к литературе...Я вернулся в Уральск, зная, что

товарищи станут смеяться надо мной: “...Вот тебе и Ленинград...

Испугался? Сдрейфил?..” Дома “блудного сына” встретили по - разному.

Отец был доволен: сын возвратился в родной дом... Мама - расстроилась:

ей так хотелось иметь своего, “домашнего” врача, но она старалась не

показывать своего разочарования во мне...

С некоторым опозданием я поступил на филологический факультет

местного педагогического института. И серьезно занялся изучением

русской литературы...

Но хотел ли я быть школьным учителем? И не просто учителем, а

сельским, в небольшом поселке? Ведь почти все выпускники института

должны были ехать в районы области... Я не был готов ответить на этот

вопрос.. Может, и не задавал их себе...Меня интересовала лишь русская

литература...

15

231

Наступило время, когда и младший сын начал активно “вырываться”

из - под опеки и контроля родителей. Костя порою болезненно реагировал

на жесткие требования - “запреты” отца и его попытки руководить всеми

его желаниями и делами. Но по - прежнему оставался добрым,

приветливым, трудолюбивым...И часто задумчивым...Подросток, вероятно,

постоянно размышлял о чем -то личном, не пуская никого в свой

внутренний мир ..

Как и прежде, успокаивающе действовала на всех “обитателей дома”

мама: она понимала своих сынов и старалась помочь им.. Просила отца

спокойно разговаривать с детьми: “ Они уже взрослые и все понимают...”

Видела , как трудно ему без привычных хозяйственных забот, без лошади,

но верила в лучшее: “... Все будет по - доброму... Обязательно

наладится...”

Надежды мамы на хорошее оправдались действительно скоро. В

начале 50-х жизнь отца изменилась: он стал работать в “больнице

водников” (так в городе называли поликлинику и госпиталь для

сотрудников местного пароходства). Радостно принял в свои руки тощего

нового Карего, которого нужно было “обязательно откормить”, и разбитую

телегу, нуждающуюся в серьезном ремонте. Отца эти заботы нисколько

не пугали: он был рад заняться давно знакомым и любимым делом .

Быстро сделал все необходимое: съездил к кузнецу, встретился с бондарем,

проверил дугу, хомут и пр. “Все привел в порядок”, - улыбался любитель

лошадей. И уже через две - три недели привозил в больницу и детский сад

(он находился под “покровительством” водников.) необходимые лекарства

и свежие продукты...

Жизнь отца опять подчинялась старому, строгому “графику дела”:

поднимался с постели ранним утром и, выпив стакан крепкого чая,

отправлялся в конюшню: “Ведь надо вовремя привезти еду и в детский сад,

и в больницу...” Выполнив “раннее задание”, возвращался домой

“позавтракать” (как он говорил), лошадь оставлял у ворот, на улице:

“Пускай люди видят, что я теперь - настоящий рабочий человек...”

В середине дня, после очередной поездки на склад, отец обязательно

встречался с маленькими “любителями покататься”. Черная с проседью

борода, лохматые брови и небольшие сероватые, изредка улыбающиеся

глаза делали его внешне строгим и закрытым. Но для детсадовских

малышей “дедушка” был совсем другим - веселым, добрым, приветливым.

Игравшие во дворе дети, увидев отца, приветливо кричали: “Дедушка!..

Наш дедушка приехал...” и веселой толпой бежали навстречу ему..

Внимательно смотрели, как он неторопливо, осторожно переносил в кухню

232

продукты, привезенные детям на ужин: “...Что там?.. Может, что - нибудь

вкусное и сладкое привез?.. А не только молоко с хлебом и картошкой...”

Увидев, что “разгрузочные работы” закончились, дети подступали к

“дедушке” с известной ему просьбой: “Покатай нас.. Пожалуйста...Посади

рядом... И дай веревку (вожжи), чтоб самим ехать и управлять...” Разве

можно было отказать этим крохам, которые еще никогда не катались на

лошади?.. Но отец обычно предупреждал: “Чуток подождите... Карего надо

накормить и напоить, потом - подводу проветрить. Вот тогда и покатаю

всех, кто захочет... Никого не обижу.. Только не галдите...Лошади не

любят шума...”

Работницы детского сада не возражали против поездок детей вокруг

квартала: они знали, что дед Иван повезет своих маленьких пассажиров

осторожно, так что никто не пострадает...

Отец радовался, когда “сорванцы” тянули к нему свои слабые

ручонки, а он подхватывал и усаживал их в телеге, рядом с собой...

Довольные вниманием “дедушки” малыши рассказывали ему о том, чем

занимались, что узнали из прочитанных им книг, чем кормили сегодня .

Отец же сообщал малышам о своих поездках по городу, о характере

Карего. И каждый день повторял: “Вы только не особенно шалите.

Слушайте воспитательницу...Она плохому не научит... И хорошо ешьте...

Вам надо побыстрее расти...”. Небольшое “путешествие”, кажется,

одинаково радовало и малышей, и “дедушку”... .

Сыновья иногда встречали на улице отца с его смеющимися,

довольными пассажирами...Видимо, в общении с ними и он получал то,

что в последнее время явно недоставало в родном доме, - откровенного,

бесхитростного, несколько наивного разговора. Неслучайно, думается, он

часто вспоминал внучку, с которой теперь виделся редко: она училась в

школе, ходила в кружок, помогала маме воспитывать маленького брата..

...Радостные поездки с детьми бывали только теплой весной и жарким

летом.

Потом наступало грустное для всех время - серая, дождливая осень и

мрачная,

холодная

зима,

когда

“путешествия”

прекращались:

воспитательницы были против “уличных поездок” опасаясь, что малыши

могут простудиться и заболеть...

... Домой отец возвращался поздно.. На работе его часто

“задерживали дела”.. Но они не отпускали отца и ночью... После ужина

нередко уходил “на часок” в конюшню: нужно было обязательно

“проведать” Карего, посмотреть, не нужны ли ему корм и вода...

Привычная работа положительным образом повлияла на отца: он

вновь стал спокойным и приветливым, каким был раньше... Руководители

и рядовые сотрудники больницы и детского сада относились к нему с

уважением, ценя не только его возраст, но и честность и обязательность в

233

выполнении порученных ему дел... Иначе работать отец не привык... “

Артельный человек” по складу своего характера, он привык

добросовестно трудиться в традиционном казачьем коллективе. И менять

свой характер в новой рабочей среде не хотел и не мог...

Для отца главным в нынешней малопонятной, неопределенной ( для

него) жизни оставалось его дело, которое следовало выполнять честно и

вовремя, - так, как привык за долгие годы ..

16

Отец, увлеченный новой работой, кажется, несколько примирился с

переменами в доме: он неохотно, но все - таки понял и признал, что дети

выросли. Под влиянием нашей доброй, мудрой и опытной мамы он

поверил, что у них должна быть своя, самостоятельная жизнь и не следует

мешать им: “Пусть сами разбираются во всем...” Но в конкретных делах

отец оставался тем же, каким был всегда, нисколько не меняясь

внутренне..

Родителей, особенно маму, серьезно тревожил старший сын с его

неизвестной болезнью. Владимир теперь редко появлялся в доме. Чаще,

чем раньше, его отправляли в командировки. Куда, с кем и зачем ? - не

говорил.. Было видно, что в поездках устает... Его служба в армии явно

затянулась. И на вопрос, когда “совсем придет”, сын невесело отвечал:

”Пока не знаю... Должны, кажется, вот - вот отпустить, но где - то

задерживают документы.. Надоело слушать команды... Пора возвращаться

на “гражданку”, хочу спокойно жить и работать..”

Доброволец 44-го года, мой старший брат пробыл в армейских рядах

семь лет и лишь весной 1951- го возвратился в родительский дом.. Первые

недели после демобилизации отдыхал: иногда встречался со старыми

знакомыми (ребятами и девушками), но многих не нашел (одни, чуть

старше его - не вернулись с фронта, другие - уехали из города), заходил к

родственникам или бывал в танцевальном зале, дома - много читал... И

постоянно задавал себе один и тот же вопрос: ”А что дальше делать?..” В

новой жизни Владимир себя пока не видел. Вспоминал армейскую службу,

и многое в ней представлялось ему ( старшине) внутренне близким и

необходимым строгая дисциплина, определенные взаимоотношения,

четкий приказ, быстрое исполнение и пр. А в “гражданской” жизни,

которая давно забылась, все было совсем по - другому и не всегда

понятно... Видно, теперь нужно было привыкать к ее полузабытым

требованиям...

Жизнь без точных и знакомых “координат” продолжалась около

месяца. Отец не понимал Владимира. И объяснял его поведение довольно

234

просто. ”Отвык, видать, в армии нужным делом заниматься, поэтому и

лентяйничает...А еще партейный...”

Оказывается, старший брат в 46-м году вступил в партию, став, таким

образом, ее единственным представителем в нашей семейной “ячейке”.

Отец не одобрял решения Владимира, поскольку члены партии для него

были “бездельными” начальниками, командирами - “лихоманами” и пр.

Иногда он говорил: “Любят сидеть за столом, с карандашом в руке..

Указывать... Иначе никак не могут...”.

В горком партии Владимир отправился, устав от “свободной” жизни...

В одном из больших кабинетов, ему “посоветовали” быстрее приступить к

работе: “Уже, наверное, отдохнул?.. Пора кончать с гулянками и танцами..

Не серьезно ведешь себя.. Не забывай, что ты - член партии...” В другом

кабинете услышал давно знакомое: ”Член ВКП (б) обязан быть примером

в общественной жизни и в труде... Так что работай... Ты еще молодой, и

мы бросим тебя в комсомол...Иди в соседний дом... Там как раз такой, как

ты, нужен... ”

Владимира в горкоме комсомола уже ждали. Его первым секретарем

недавно избрали девушку Т - ву, внешне ничем не примечательную, но

привыкшую уверенно и красиво выступать на совещаниях и

конференциях. Она не раз говорила о том, что должен делать и как вести

себя комсомольский “активист” (им считался и я, бывший в студенческие

годы руководителем факультетской организации), какие задачи партия

ставит перед советской молодежью и пр.

Комсомольская работа не доставляла брату радости и

удовлетворения, но он выполнял ее добросовестно и аккуратно: ведь в

молодежную организацию брата ”направила” партия, и он был обязан

“оправдать ее доверие”. Владимир возглавил в горкоме военно -

спортивный сектор , т.е. руководил подготовкой и проведением

соревнований по разным видам спорта, встречался с пловцами,

лыжниками, футболистами,, гимнастами и пр., проверял работу кружков и

команд в школах и на предприятиях. Эта работа для брата была, в какой -

то степени, “возвращением” в далекое прошлое - в школьные годы, когда

он увлекался и занимался спортом...

Отец несколько насмешливо относился к работе сына, ненужной и

бестолковой, по его мнению: ”Никакой пользы от нее людям нет...

Взрослый должен не лясы точить, а дело исполнять... А у тебя какое дело?..

Да никакого и нет... Так, одна видимость и пустая болтовня...” Слова

родителя больно задевали Владимира: он пытался что - то объяснить, но,

видя, что отец не слушает его, уходил из дома на улицу... Возвращался

поздно вечером, хмурый, молчаливый...

Маму беспокоили разговоры отца и сына, больше похожие на тихие

ссоры. Она не могла понять их причины. И не раз упрекала отца: ”Все не

235

можешь без своих советов... Посмотри на сына: он - не маленький мальчик,

давно уже вырос, отслужил в армии... Взрослый человек. А ты все

талдычишь да талдычишь, что надо делать так, а не иначе.. Он сам знает,

ему жить, а не тебе...” С сыном мама тоже говорила, но иначе: “Ты не

держи сердце против отца. Он хочет как лучше Старается помочь, но

никак не разберется в твоих делах... Да и соседи тут еще болтают, будто с

какими - то девчонками встречаешься. Они не знают, что ты по работе.

Вот и придумывают всякое, а он их разговоры слушает ...”

Владимир, обижаясь на отца, понимал, что тот все - таки прав: надо

искать и находить свое дело и место в жизни... Но советы родителя не

могли помочь сыну: за долгие годы армейской службы он привык

обходиться без них...

17

Я тогда обращал небольшое внимание на то, что беспокоило

старшего брата. И редко серьезно и откровенно разговаривал с

младшим...У меня возникала своя особая, личная жизнь, - но не дома.

Незаметно менялись мои взгляды и поведение... Успешный студент, я

строил романтические планы на будущее... Постоянные встречи - свидания

с Олей, лекции и семинары в институте, комсомольская работа на

факультете - все это требовало так много времени, что невольно отдаляло

меня от родителей и братьев.

О своих чувствах к бывшей восьмикласснице никому не говорил..

Когда - то я, ученик десятого класса, влюбился в девочку - подростка с

загадочно сияющими глазами... Но скоро понял (вернее, почувствовал), что

не влюбился, а серьезно полюбил...Хотел видеть Олю - Олюль каждый

день, каждую минуту.. Только так.... Казалось странным, что когда -то мог

жить, не видя ее, не слушая ее тихого голоса… Наверное, мои постоянные

встречи с ней мешали ее учебе в школе, но что я мог поделать с собой ? .

... ..

... Студенческая жизнь казалась мне легкой, веселой и интересной.. Я

быстро вошел в этот шумный мир, познакомился со многими ребятами - и

не только с филологами... Учился, можно сказать, “образцово”. На старших

курсах получал именную стипендию. Сказывалась хорошая школьная

подготовка...Трудно было с такими “дисциплинами”, как история партии,

политэкономия и философия, с некоторыми “первоисточниками”(Маркс,

Энгельс, Ленин, Сталин). Так, отдельные главы “Капитала “, которые

нужно было обязательно прочитать, не сразу понимал... Вы пробовали

236

серьезно познакомиться с этим большим трудом Маркса?.. Но

“идеологические предметы” следовало знать хорошо..

С большим интересом занимался в студенческом научном обществе

(СНО) как его руководитель и как член литературного кружка. Доклад о

русских героических былинах, с которым я, студент первого курса,

выступил на конференции, вызвал шумную, несколько скандальную и

непонятную ( мне) оценку. Но не среди студентов факультета или членов

кафедры литературы, а среди историков, неожиданно обвинивших меня в

“низкопоклонстве перед буржуазным миром и его наукой” (я привел в

докладе несколько слов немецкого военного писателя и теоретика К.

Клаузевица, которые можно было найти в одной из статей Ленина)... Шел

1949-й год, в стране велась “активная борьба против загнивающего Запада”

и против “низкопоклонства перед его культурой”. На страницах многих

газет, в творческих и научных коллективах разоблачали “безродных

космополитов”, среди которых нашли и меня как автора интересного но

спорного доклада. Преподаватели - историки (не хочу называть их имена)

подняли “принципиальный” шум, и пришлось мне, студенту -

первокурснику, давать объяснение в кабинете заместителя директора

института К. А Утехиной. Мой руководитель - консультант Е. З.

Литовченко (Ефзах - для студентов) имел неприятности по “служебной

линии”

На меня, получившего “ широкую известность” в институте, обратил

внимание

доцент

Николай

Гаврилович

Евстратов,

серьезный

литературовед и краевед, опытный, прекрасный преподаватель, скромный

человек. Под его руководством я стал заниматься изучением русской

литературы 19- го века.. Меня заинтересовало творчество писателей

первой половины столетия. Причем особое внимание вызывали вопросы

взаимоотношения романтизма и реализма в произведениях не только

известных, но и забытых прозаиков.. Именно тогда я стал постоянно

знакомиться не только с художественными произведениями, но и

научными исследованиями, незаметно приобщаясь к основным проблемам

современного литературоведения.. Может, еще не думая о своем будущем,

я стал готовить себя к научной работе..

18

.

1952-й год для нашей семьи оказался психологически сложным и

трудным. Как, впрочем, и многие другие. Я не помню каких - либо легких

лет в нашем доме

И этот год стал особым для взрослых детей. И малопонятным - для

родителей..

237

Произошли “итоговые” (так можно сказать) события в жизни каждого

из братьев. Постоянно живя рядом, они не особенно часто и откровенно

разговаривали друг с другом: для серьезных бесед никогда не хватало

времени. Все куда - то торопились. Наверное, на очередное занятие,

собрание - заседание или на свидание? Домой часто возвращались поздним

вечером или ночью. Наша жизнь посторонним людям могла казаться

несколько странной: большая семья - и “никого днем с огнем не сышешь”,

- как говорила мама… Она а была постоянно дома.. Как всегда, жила

заботами о муже и детях.. Выступала против “семейного земледелия” -

бахчи, о которой любил говорить отец: не хотела видеть мужа. (“..уже не

молодой, пора отдохнуть..”) и детей “вечно копающимися в земле”. Но

отец и в тот год все - таки нашел “для себя”, т. е. для семьи небольшой

участок, на котором выращивал картофель. Мама не стала возражать:

“Картошка нужна всегда. Да и ухаживать за ней легче, чем за дынями и

арбузами... А если кому - то захочется попробовать, то возьмем на

базаре...Не разоримся...”

Мама тяжело переживала отъезд дочери в “чужой” дом, хотя

понимала, что Шура и зять должны “сами строить” свою жизнь и

воспитывать маленькую Люсю. “ Даст Бог, еще родишь,” - говорила она

дочери перед расставанием...

Мама чувствовала себя счастливой лишь тогда, когда дети находились

рядом с ней : “Всех надо приветить и покормить.. Спросить, как провели

день, все ли хорошо..” И откуда у мамы брались силы и терпение?.. Но

никто не задавал ни себе, ни ей такого вопроса. Принимали ее заботу и

любовь как нечто привычное: ведь наша мама другой не могла быть..

Закончив домашние дела, мама, как и в прежние годы, молилась за

“упокой души” Грини и за “здравие” своих взрослых детей... В последние

годы она все чаще задавала себе вопросы, на которые не находила ответ:

“Так ли, как надо, жили?.. Кажется, все делали по совести... И как теперь

будем жить, когда дети выросли и хотят уйти из родительского дома ?..”

Каждое утро мама беспокойно смотрела на то, как я, торопливо

выпив стакан чая с горбушкой хлеба, убегал в институт, где находился до

вечера, затем встречался с любимой Олей и не расставался с ней до

поздней ночи, забывая, что и ей (уже студентке второго курса естгеофака)

утром также надо идти на занятия. Мама, конечно, догадывалась, что я

встречаюсь с девушкой, но не спрашивала меня: не хотела вмешиваться в

мои “сердечные” дела. Отец же не понимал причин моего позднего

возвращения домой и постоянно спрашивал: “И где ты постоянно

шляешься?.. Что это за учеба - с утра до ночи?.. Мать не ложится спать

допоздна. Беспокоится. Подумай своей дурной головой, что делаешь...”

Но слова отца пролетали мимо моих ушей. И я вновь и вновь возвращался

домой ночью Время для меня тогда перестало быть чем - то конкретным и

238

серьезным. Какое значение имели мои поздние возвращения, когда

любовь?.

Характер отца почти не менялся, оставался прежним.. Но трудные

годы и постоянная работа не могли не сказаться на его внешнем виде.. Он

совсем не походил на того веселого и приветливого, каким его видели

маленькие дети в саду: глубокие морщины избороздили лицо, темные

глаза смотрели строго и жестко, борода и брови поседели, огрубевшие

ладони рук казались усталыми, ходил непривычно медленно, как будто

осторожно...

Отец жил не только настоящим, но и прошлым... И не только

дальним, но и ближним.. Он вспоминал те времена, когда работа

(настоящая, серьезная) объединяла всех “домашних”. Теперь - все иначе:

“Детям хочется жить по - своему. Даже младший что - то придумал...”.

У Кости наступило трудное время: он серьезно готовился к

выпускным экзаменам... Мечтал поступить в политехнический институт (в

Ленинграде). Спокойный и трудолюбивый дома, настойчивый в учебе, не

любивший “неясностей” и “пустых” споров, он, как и в детстве, так и

сейчас не создавал трудностей и сложностей для родителей.. Успешный

ученик,

он

старался

самостоятельно

разобраться

в

сложных

математических задачах, аккуратно выполнял работы по физике и опыты -

по химии. Порою казалось, что Костя слишком медленно находит верное

решение Но все было совсем не так…Для него важно было понять логику

и ход мысли при анализе задач и проведении эксперимента, чтобы не

возвращаться к ним. Младший брат имел привычку говорить: “...Надо

делать все без спешки - и лишь один раз, чтобы не тратить время на

повторение...”

Его слова старшие братья воспринимали как “набор прописных

истин”. И не выполняли этого “правила... Но сам Костя

руководствовался им: если брался за дело, то обязательно выполнял его

так, “как положено “

Совсем иначе думал и жил Владимир. В его настроении и поведении

родители заметили невеселые перемены. Видно, он устал от своей

комсомольской работы. Брата радовали лишь встречи с местными

спортсменами и беседы о спорте, которые он проводил в педагогическом

институте и в ремесленном училище. Владимир был старше своих

слушателей, но по - прежнему с увлечением и азартом говорил о летнем

кроссе, заплывах на Чагане, лыжных соревнованиях и футбольных матчах.

Он хотел бы, как и раньше, принимать участие в них... Но знал, что

соперничать с молодыми, энергичными ребятами уже не может...

Во главе “молодежного отряда” теплыми летними вечерами

Владимир бывал на танцевальной площадке “Кзыл - Тана” и

фурмановского садика. И чувство грусти невольно охватывало его,

239

поскольку брат понимал, что его беззаботно веселое время осталось в

прошлом, что никогда он уже не будет радостно и легко кружить здесь

красивую девушку в веселых ритмах...Когда - то ему нравился фокстрот,

быстрый, задорный, озорной, поднимавший настроение, заставлявший

радостно смотреть на мир. Теперь бывший солдат производил бы

странное впечатление на весело улыбающихся юношей и девушек,

мелькающих перед ним в новомодных ритмах. И невольно (не в первый

раз) рождалась тревожная мысль о будущем: “ И что же дальше?.

Руководить молодыми и наблюдать за ними? Работать в комсомоле?

Может, быть заведующим отделом? Или даже секретарем? Но ведь

никакой серьезной профессии у меня нет. Что умею делать? Стрелять?.. Да,

умею…Драться?.. Бесспорно... Но кому это мое умение сейчас нужно ?..”

Работа в горкоме комсомола становилась скучной и однообразной:

брат бегал по “первичкам”, разговаривал с секретарями, что - то объяснял,

требовал “конкретное дело”, которое для самого Владимира часто не было

интересным...

Но и сидеть в кабинете, перебирать бумаги, “сочинять” отчеты о

“проделанной работе” или выслушивать “поучения” и выполнять

различные “рекомендации” секретарей - уже через полгода не хотелось.

”Нужна настоящая профессия, - к этой мысли брат возвращался все чаще и

чаще, -только где она, эта самая профессия. Куда - то ехать?. Но разве со

старым аттестатом в хороший институт поступишь?.. Там теперь даже

другие отметки... Но все равно надо что - то делать... Иначе ничего

радостного и светлого у меня в жизни не будет...”

Начало пятидесятых.. В воздухе страны ощущалось желание и

приближение серьезных перемен - . Но вряд ли кто -то из советских

людей того времени мог предсказать те сложные, противоречивые по

своему содержанию и значению события, которые произойдут в

ближайшие годы...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Т Р У Д Н Ы Е П Е Р Е М Е Н Ы В Н А Ш Е Й Ж И З Н И ...

240

Полагаю, что не следует объяснять, почему предстоящие перемены в

большой (государственной) и малой (семейной) жизни по - разному

ожидались, а затем и воспринимались родителями и детьми... Старшие,

многое и разное повидавшие за долгие годы своей жизни и не раз

испытавшие и перенесшие страдания от бытовых сложностей и душевных

потерь, недоверчиво, скептически слушали рассказы об официальных

планах и обещаниях.. Молодые не думали серьезно над причинами

241

трагических событий в нашей истории и современности, несколько

упрощенно и наивно веря в обещанное партией “светлое” будущее...

1

Весну и лето пятьдесят второго года родители рассматривали как

внешне успешные...Но в их сердцах порою возникало чувство тревоги, так

как каждый новый день “угрожал” непредсказуемыми изменениями в

судьбе “мальчишек”

Созданная при ректорате комиссия проводила традиционное

“распределение” выпускников института. Большинство моих товарищей

по студенческой группе получило “направление” в сельские школы

(разные области Казахстана), в которых они “были обязаны работать” не

менее трех лет. Только по истечении этого срока молодой учитель получал

право самостоятельно распоряжаться своей судьбой... Лишь некоторые

однокурсники остались в городе. Среди них - Степан, участник войны,

семейный человек, постоянно живущий в своем доме.. Энергичный,

деловой, он пять лет проработает рядовым учителем русского языка и

литературы, а затем возглавит одну из лучших школ Уральска –

знаменитую мужскую шестую. Зоя, вышедшая замуж за преподавателя

истории, приступила к работе в пятой школе. Вера, вместе с мужем

Николаем, комсомольским “активистом” студенческих лет, отправилась в

Актюбинск. Ее подруга Тамара возвратилась в районный центр, где после

двух лет работы в школе будет избрана секретарем райкома

комсомола....В далекий сельский поселок на юге области уезжал Камиль .

Не повезло одному из лучших студентов группы - Эдмунду (Эдику).

Немец из семьи репрессированных в военные годы, юноша несколько лет

работал на угольной шахте в Караганде, затем жил и учился в Уральске

под постоянным наблюдением “органов”. Молодой учитель получил

направление (или его сослали ?) в отдаленное место Гурьевской области - в

Жилую Косу...

Меня, студента - отличника, персонального стипендиата, комиссия

постановила рекомендовать в аспирантуру при Казахском университете.

Заведующая кафедрой русского языка доцент К. А. Утехина хотела видеть

меня на своей кафедре, но я увлеченно занимался не языком, а

литературой, и ее предложение меня не заинтересовало. Окончательное

решение о будущей жизни и работе я намеревался принять самостоятельно

( вместе с Олей) - лишь после сдачи государственных экзаменов и

получения диплома...

242

Пока же свободное время использовал в личных целях.. Неожиданно

для родителей и товарищей я женился. Но неожиданное для других было

давно желанным для меня и моей любимой Оли.. Пять лет мы встречались

почти каждый день. И наше будущее (светлое, счастливое) представлялось

нам только вместе, вдвоем....

Родителей я не посвящал в свои “сердечные тайны” и не знакомил с

Олей.. В середине апреля лишь сообщил им о своей скорой женитьбе. Мои

слова стали для родителей болезненным ударом. Особенно для отца,

расценившего мое решение как некий бунт против традиционных правил

нашей семейной жизни. Явно оскорбленный, но стараясь сохранить

спокойствие, он заметил: “Не рано ли?.. Вообще -то, люди так не делают,

когда женятся. Надо бы познакомиться с будущими сватами. Поговорить

обо всем... Назначить день свадьбы...”

Для мамы новость не была столь болезненной, как для отца: она,

видимо, давно догадывалась о моих личных планах. И потому восприняла

известие о будущей женитьбе сравнительно спокойно. Но ее тревожил

непростой, бытовой вопрос: как и где мы думаем жить. И когда я сказал,

что будем жить самостоятельно, мама растерялась: то ли радоваться, то ли

плакать.

Родители Оли не возражали: против ее замужества: они знали меня

несколько лет и верили, что я могу быть хорошим мужем для их

единственной дочери.... Но только не сейчас, а через два - три года, когда

она закончит учебу в институте.....

Мы же думали и действовали иначе, по - своему решительно:

весенним утром (конец апреля) отправились в загс и оформили все нужные

документы - без свидетелей, без музыки и цветов...Аскетически сдержанно,

в духе молодежных, комсомольских традиций двадцатых годов. На

стандартный вопрос чиновницы, не колеблясь, ответили: “ Да, согласны…”

Быстро расписались в большой книге, услышали стандартные

“поздравительные” слова, получили официальное “свидетельство о браке”

- и покинули убогое одноэтажное здание в центре города...

Обниматься и целоваться в присутствии незнакомой женщины не

хотели и не стали. Да и некогда: у меня - очередная консультация и занятия

в кабинете, у Оли - весенняя полевая практика. Наверное, не следовало так

поступать в этот торжественный и важный для нас день?.. Когда я

рассказал родителям о загсе, мама осуждающе заметила: “Как нищие...

Соседи спрашивают, почему без свадьбы... Обиделись что ли на

молодых?..” В ответ на ее слова я несколько легкомысленно, наверное,

заметил: “.Не обращай на них внимание... Поговорят - поговорят и

забудут...” Мама возразила: ”Как то есть не обращать?.. Зачем их обижать?

Ведь мы с ними рядом живем...”

243

Моя женитьба тогда болью отозвалась в ее сердце: “ Взял и ушел, ни с

кем не посчитался. И нас как будто не видел... По - другому надо

делать…Не обижать отца с матерью…”

Родители молодых познакомились за праздничным столом

несколько дней спустя… Мама пыталась превратить спокойную встречу со

сватами в веселую свадьбу, но ее никто не поддержал, а ”виновники

торжества” быстро покинули квартиру, сославшись на “срочные” дела в

институте ...

Друзья, узнав о нашей женитьбе, радостно приветствовали и Олю, и

меня во время первомайской демонстрации... Интересовались, когда мы

пригласим сокурсников на свадьбу... И были явно недовольны, когда

узнавали, что торжественных “мероприятий” по случаю нашего “союза”

мы не намерены проводить...

На улицах звучали радостные песни, гремела веселая музыка, люди

приветливо улыбались друг другу и ликующе откликались на призывы,

которые доносились с трибуны на центральной площади... И нам казалось,

что в этот праздничный весенний, солнечный день уральцы поздравляют

и нас, молодых, энергичных, уверенных в своем счастливом будущем...

2

В родительском доме после моей женитьбы и ”ухода” (мы жили

теперь в маленькой комнате, отданной нам тетей Оли) стало спокойнее и

свободнее, чем прежде. Но никаких серьезных перемен, конечно, не

произошло. Братья по - прежнему занимались своими не всегда

понятными (родителям) делами. Пожалуй, самым энергичным в эти

теплые весенние дни, был отец: наступило е г о время, когда нужно было

найти хороший свободный участок ”под картошку”. Старый бахчевник, он

по - прежнему хотел “посадить немного” арбузов с тыквами. Но мама в

очередной раз решительно потребовала: “С бахчами пора совсем кончать...

Не молоденький, чтобы пахать и копать...”

Отец старался “не понимать” ее слов. И все же вынужден был, хотя и

неохотно, согласиться с мамой. Но привычка думать о будущем не

оставляли его... Хотя до зимы было далеко, отца уже волновали многие

хозяйственные дела ( корм для коровы, ремонт базов, покупка дров и угля

и пр.). Говорил: “...Ведь никто все это не сделает, если я начну

лентяйничать?..”

Родители регулярно, но не часто бывали у дочери...Отец полостью

простил ее, постарался забыть некогда в гневе сказанные скандальные

слова. В доме, куда недавно переехала семья (очередная смена адреса !..),

244

раздавался крик недавно родившегося младенца. Бабушка и дедушка

радовались, глядя на внука. Но дед испытывал довольно странное чувство:

одновременно - радовался, обижался, ревновал... Обижался не на дочь, а

на Владимира, хотя понимал, что причина для обиды такая “особенная”,

что о ней и говорить громко не совсем удобно: “Почему наших,

фамильных мальчишек до сих пор нет?.. Когда будут в нашей семье? Или

полностью пропадем?. Не пора ли старшему жениться...Иначе скоро и

хозяина в доме не останется - вот в чем беда…” Отец связывал свои

надежды на “продолжение рода” только со старшим сыном. Наверное,

Владимир казался ему более серьезным человеком, чем младшие,

постоянно занятые непонятными делами в институте и школе...

Костя

продолжал

увлеченно

“штудировать”

школьные

учебники...Занимался вместе со своим другом - отличником Ефимом,

мечтавшим о медали... Оба верили, что хорошие оценки в аттестате

гарантируют им успех при поступлении в институт. Ребята не жалели

себя: почти месяц отказывались от развлечений и отдыха, лишь в середине

дня торопливо съедали заранее приготовленные бутерброды, запивая их

холодным чаем, минут десять - пятнадцать отдыхали от “умственной

работы”, а затем вновь брались за учебники.. Основное внимание -

математике и физике. Помнили, конечно, что придется писать сочинение

по литературе, но оно не тревожило ребят: ”Обязательно напишем! Да и

зачем нам сочинение?.. Ведь оно - не главный экзамен в

политехническом…”

Выпускные экзамены друзья выдержали успешно… Правда, медали

Ефим не получил: “ споткнулся” как раз на сочинении.. Но и без медали

аттестат друга выглядел уверенно и благополучно... Как и аттестат моего

брата...Выпускники шестой теперь не сомневались, что их с нетерпением

ждет строгий, но все же гостеприимный Ленинград...

Подготовка к экзаменам невольно заставила Костю забыть о своих

домашних обязанностях. Даже всегда спокойная и справедливая мама не

выдержала и, не скрывая чувства обиды, упрекнула сына: “... Ты стал как

чужой... Вроде дома и как будто тебя нет. Никого не видишь вокруг.

Ничего не делаешь. Не рано ли стал убегать от нас?..” Она имела в виду

тревоживший ее “внутренний уход” детей, когда они, оставаясь дома,

начинали жить своей, малопонятной и даже несколько чужой для

родителей жизнью. Костя спокойно, несколько безучастно (таким он не

был до экзаменов) выслушивал слова мамы, но изменять правила своей

“самостоятельной ” жизни не спешил. Видимо, теперь он действительно

находился в каком -то другом, неизвестном ей мире...

...Друзья вновь и вновь внимательно просматривали учебники, решали

задачи, повторяли теоремы и законы: они понимали, что Ленинград - не

Уральск и требования к абитуриентам из далекого провинциального

245

городка будут намного серьезнее, чем в их школе...Беспокоила физика...

Учитель (слабый, по мнению ребят) никогда не умел или не хотел

объяснять сложный материал и на вопросы учеников часто не отвечал, а

лишь советовал: “ Прочитайте еще раз в учебнике, подумайте над

прочитанным...”.

С математикой ребята чувствовали себя уверенно: Николай Карпыч

знакомил

учеников

в

со

своим

“предметом”

основательно.

Требовательный, даже жесткий, когда речь шла о знании и оценках, но

готовый всегда помочь “думающему” школьнику, он дорожил своим

профессиональным авторитетом и честью лучшей в городе школы. Ребята

из старших классов (Николай Карпыч работал только в девятом и десятом)

относились к математику с большим уважением. И всегда несколько

побаивались его требовательного, твердого, ироничного характера...

... В середине июля Костя вместе с другом отправился “покорять”

бывшую российскую столицу...Отец, выслушав слова мамы, неохотно

согласился на его поездку: “Опять некому работать... Кто будет помогать в

лугах?.. На картошке?..” Родители дали сыну небольшие деньги. У Ефима

их оказалось еще меньше. Разве у его матери могли быть “серьезные”

сбережения?.. Полученных сумм (при жесткой экономии) должно было

хватить на месяц жизни в далеком городе......А дальше как?.. Загадывать

не хотелось......

Никто не мог уверенно сказать, какими окажутся результаты

вступительных экзаменов и удастся ли ребятам “завоевать” Питер и

политехнический институт..

Хотелось верить в победу ... Но все же “червь сомнения” постоянно

заявлял о себе... Страшил?.. Предупреждал о возможных поворотах

судьбы?.. Будущее виделось молодым уральцам неопределенно

загадочным...

3

Видимо, под влиянием “экзаменационной лихорадки” младшего

брата, заметно изменились взгляды и желания Владимира. Он, как и

раньше, организовывал и проводил “массовые спортивные мероприятия”..

Постоянно куда - то спешил, , встречался с руководителями “первичных”

комсомольских организаций и др. Было, однако, видно, что эта работа его

уже почти не интересует, что он устал от однообразных дел, не

затрагивающих его душу. Многое в них стало для брата привычно

знакомым и простым: “... Следует провести очередное городское

мероприятие? Что ж, проведу...”, - говорил Владимир секретарям...

246

Дома, на вопросы родителей, чем он все - таки занимается в “своем

горкоме”, сын вряд ли мог сказать что -то понятное им.. Ни отца, ни маму

совсем не интересовали ни кросс, ни футбол.. И зачем им нужна какая -то

загадочная “физкультура”, когда у них каждый день - свои нелегкие дела

и заботы?..

...Несостоявшийся студент военных лет, бывший армейский старшина,

ныне активный комсомольский “деятель городского масштаба” в

последнее время жил в постоянных размышлениях, пытаясь определить

свое будущее. Владимир не связывал его с профессиональной

комсомольской или партийной работой... Но чем все - таки заниматься?..

Летом ему исполнится 25 лет. В глазах сестры и братьев старший -

взрослый человек. Родители уже не раз говорили сыну, что “пора жить

как положено”. Отец его работу не признавал: “ Ну, что за дела у тебя?

Весь день, с утра до вечера, мотаешься по городу... Всех уговариваешь... В

Казенном саду вздумал бегать. Посмотри на Колю... Выучился... В школе

будет работать...” И вдруг последовало совершенно неожиданное

предложение, которое совсем недавно вряд бы высказал отец: “... И ты иди

в институт, учись, пока мы живы... “ Он иногда говорил об учебе и

институте по - другому, чем раньше. Мама сумела “перевоспитать” отца...

Но сама она в то лето о Владимире как о будущем студенте, кажется, не

думала. С болью и страхом смотрела на побледневшее, осунувшееся лицо

сына, вспоминала страшную, непонятную болезнь, опасалась, что она “вот

- вот вернется”. Врачи не знают, чем болеет Владимир и как помочь ему...

Может, и знают, но не говорят родителям? Что же делать? Опять просить

гурьевских родственников и знакомых? ..

Сын, с некоторым удивлением посмотрев на отца, согласился:

”Наверное, ты прав: надо и мне учиться... Поступать в наш институт... Но

как?..” Владимира серьезно беспокоили вступительные экзамены... Школу

закончил давно... Многое забылось... Разве в военное время серьезно учили

литературу или химию? Не до ботаники с зоологией было. Да и об

отметках тогда мало кто думал...Ребята готовились Родину защищать. А

теперь все совсем иначе.. Комсомольский “работник” поговорил с

секретарем горкома Т - вой, бывшей когда - то студенткой... Она

поддержала организатора спортивных мероприятий: “ Конечно, поступай...

Поможем... Без образования сейчас нельзя...”

Будущую специальность брат назвал не сразу... Но выбор у него

оказался совсем небольшими. Математика и физикой, как и химия с

географией исключались сразу: многое забыто или неизвестно...Остались

литература с русским языком и история?.. Владимир остановился на

литературе.. Здесь экзамены не такие трудные, как у историков. Да и

конкурс, говорят, бывает поменьше.. Все же русскую литературу он знал

несколько лучше, чем историю:. когда - то много читал... .

247

У брата имелось несомненное преимущество перед нынешними

выпускниками школ - служба в армии во время войны, работа в

комсомоле...Его могли принять в институт по т. н. “внеконкурсному

набору”. Нужно было лишь успешно сдать вступительные экзамены.

Можно получить даже “тройку”(“удовлетворительно”). Владимира к

экзаменов готовили (“тренировали”) его молодые родственницы -

невестка Оля и ее сестра, будущий медик Оксана.. Знакомая девушка

намекнула сестрам на возможные темы сочинения.. Откуда узнала ? - этот

вопрос ей никто не задавал...

Письменную работу по литературе (сочинение) брат сумел

“преодолеть”. Нельзя сказать, что блестяще, но вполне успешно. К другим

экзаменам он, ошибаясь, отнесся несколько легкомысленно: “...Теперь уже

не страшно. Обязательно сдам...” Но на устном экзамене по литературе и

языку возникли “сложности” при разборе предложения (тип, главные и

второстепенные члены, знаки препинания и пр.). И хотя Владимир сумел с

ними справиться, вынужден был выслушать довольно неприятное, но

совершенно справедливое замечание экзаменатора: “Надо лучше знать

грамматику. В школе Вас, наверное, учили разбирать предложения...”

Опытная М. А. Фомина, вероятно, не знала ( или забыла), в какое тяжелое

время учился в школе ее будущий студент.. К последнему экзамену (

история) пришлось готовиться особенно серьезно: нельзя было падать на

последней ступени”... Но все закончилось вполне благополучно

Во время подготовки к экзаменам Оксана обратила внимание на

хриплый кашель Владимира и посоветовала ему еще раз “пройти курс

традиционного казачьего лечения”.. По просьбе Оли, гурьевские

родственники прислали в Уральск известное местное “медицинское

средство”, заметно улучшившее здоровье ее деверя... Но только на

несколько лет .

Первый “решительный “ шаг в новую, для него пока неизвестную

жизнь Владимир сделал. Его положение (на ближайшие годы )

определилось: старший брат стал студентом педагогического института, он

- будущий школьный учитель...

Родители вздохнули с явным облегчением...Отец успокоился: теперь

сын не станет бегать по улицам города и в парке вместе с молодыми

спортсменами.. Мама была счастлива: у старшего сына будет “чистая”,

“спокойная” работа...Но никто из них, как и сам Владимир, еще не знал,

как “повернется” его будущая жизнь...Вообще, невозможно было

предвидеть что -либо определенное: ведь впереди - четыре года

напряженной учебы...

4

248

Лето 52-го года оказалось временем поисков, решений, раздумий,

ошибок, неудач и успехов...Каждый член нашей семьи искал свое дело и

строил свои планы на будущее. Двух братьев, как известно, тревожили

вступительные экзамены. Родителей беспокоили мысли об их возможном

одиночестве: “ У детей теперь своя жизнь…Они больше думают о себе. А

что будет со всей семьей?.. И кто останется с нами ?..”

Моя дела в летние месяцы 52-го года складывались, по мнению отца,

как - то непонятно, беспорядочно, запутанно. О моих планах и желаниях

сказал просто и откровенно: “Одна сплошная дурость… Пустая трата и

времени, и денег, как будто они у тебя лишние... Взрослый вроде, а как

малый мальчишка, играешь и забавляешься зачем – то ...”

В июне на три недели я остался один. Оля уехала из города на юг

области, где для студентов биофака кафедра ботаники организовали

очередную полевую практику...Я успешно выдержал государственные

экзамены...В светлом актовом зале института, в торжественной обстановке

мне вручили диплом “с отличием” и “министерскую бумагу” -

рекомендацию в аспирантуру при КазГУ..

. Но я чувствовал себя внутренне не совсем определившимся, даже

несколько потерянным. Будущая работа (или учеба?) виделась мне

несколько загадочной, неясной. Веселые студенческие годы и шумные

институтские аудитории остались в прошлом. Я, как и мои товарищи,

вступал в новую, пока неизвестную жизнь, -.со странными, порою

меняющимися

мыслями

и

неясными

желаниями

своего

будущего…Аспирантура?.. Наверное... Да, именно так... Но где? В какой

город и университет следует поехать?.. Почему - то, не объясняя причин

(даже себе), решил, что Алма - Ата - не для меня. А ведь именно туда, в

далекую столицу нашей республики, обычно уезжали уральские студенты -

будущие аспиранты...В КазГУ успешно учится недавняя выпускница

нашего факультета Галя... В Алма - Ату поедут Матжан, Калам, Евгений и

др. Но главный вуз республики вызывал у меня непонятное, необъяснимое

сомнение...Что же все - таки делать? Какой университет ждет будущего

аспиранта из провинциального Уральска?.. И ждет ли?..

Я решил рисковать: выполнить то обещание, которое давал себе

четыре года назад, после короткой, неудачной “учебы” в медицинском

институте, - обещание обязательно возвратиться в Ленинград. Бесспорно,

сказанное тогда походило на полудетскую “клятву”, но ее обязательное

выполнение отвечало некоторым особенностям моего “вздорного”,

самолюбивого характера...

Я знал этот строгий город из камня и мрамора значительно лучше,

чем Москву. В прошлом году вдвоем (Оля и я) бродили по его площадям и

249

паркам, побывали в музеях, любовались мостами, мечтали о нашей

совместной жизни здесь.. Нас очаровала сдержанная, строгая красота

старых дворцов и величие памятников.

Родители, когда я “мимоходом” упомянул Ленинград, попытались

отговорить меня от поездки туда: “ Разве тебя там ждут?.. Кому ты нужен?

И что ты забыл в этом самом Ленинграде?.. Уже ездил однажды и вернулся

назад. Еще раз хочешь попробовать?. И потом приехать домой?...”

Но меня поддержал тесть Всеволод Вячеславович, влюбленный в

город на Неве: “Если серьезно хотите быть аспирантом, заниматься

изучением русской литературы, то, конечно, учиться надо не в Алма - Ате.

Вряд ли там найдутся большие, настоящие специалисты, нужные вам...”

Итак, решено - в “славный град Петров”.. Будущий “исследователь”

русской литературы, я надеялся встретить там младшего брата и его друга:

они сдавали экзамены в политехнический институт... Я верил в их успех...

Но встреча с братом, к сожалению, не состоялась... С уральскими

ребятами на экзаменах случилось что - то странное, трудно объяснимое..

Ефим не “набрал” баллов, необходимых для поступления в политех.

Думается, что истинная причина его неудачи - в другом: не в слабых

знаниях, а в печально известном “пятом пункте”, на который официальные

лица тогда обращали серьезное внимание. Костя взял свои документы в