Мы родились и жили на Урале-реке...

приемной комиссии: он не хотел оставаться в красивом и суровом городе

без друга...Неудачники возвратились домой. Решили, как некогда я,

учиться в Уральске. Подали - с явным опозданием - заявления в

педагогический, “подкрепив” их оценками, полученными в Ленинграде..

Выпускников шестой школы охотно приняли на физико - математический

факультет (отделение физики). Без бюрократических “проволочек” и

формалистической “тягомотины”...

5

Моя первая поездка в город на Неве (в начале августа) оказалась

неудачной.

Сумел лишь понять, что мое министерское направление в аспирантуру

здесь никому не нужно. И оно не имело никакого практического значения:

в отделах аспирантуры не хотели серьезно рассматривать эту

официальную “бумагу”.. Так, в педагогическом (“герценовском”)

институте мне вежливо и откровенно, но довольно холодно сказали, что

аспиранты кафедры русской литературы - это выпускники “своего”

факультета,: их заранее готовят профессора и доценты. И “чужих”

выпускников, особенно из провинциальных институтов, кафедра, как

250

правило, не принимает. В университете меня встретили более приветливо.

Секретарь отдела аспирантуры - вежливая женщина средних лет,

рассмотрев мою “рекомендацию” в КазГу, поинтересовалась, почему я

выбрал для дальнейшей учебы именно Ленинград, а не столицу своей

республики. Выслушав мое короткое объяснение, попросила написать

заявление с просьбой “допустить к сдаче вступительных экзаменов в

аспирантуру при кафедре русской литературы”. Но предупредила, что вряд

ли на факультете и кафедре станут серьезно рассматривать мою

“министерскую” бумагу, так как она не имеет отношения к ЛГУ. В конце

разговора прозвучало стандартное: “Мы обязательно сообщим вам

решение приемной комиссии...”

После поездки в Питер аспирантское будущее представлялось мне по -

прежнему неясным.. Но я все же надеялся получить письмо - приглашение

из университета и весь август настойчиво готовился к вступительным

экзаменам. Сидел над научными сборниками и статьями, монографиями и

очерками, рекомендованными Николаем Гавриловичем. В книжно -

журнальной работе я жил до середины сентября. Родителей навещал редко.

Они обижались, при встрече упрекали меня: “...Забыл нас моментально,

как только из дома вышел. Уже никто тебе не нужен...”

С братьями - студентами встретился однажды, - перед их отъездом в

колхоз для “оказания добровольной помощи труженикам села”. Они

привыкали к новому для них миру. Младший встретил в институте старых

школьных приятелей и сразу же почувствовал себя спокойно и уверенно:

он оказался в окружении знакомого “мира”... Владимир (старше всех

студентов группы) с интересом наблюдал за своими сокурсниками,

пытался разобраться в незнакомых требованиях и порядках. Ему - в первые

дни студенческой жизни - было значительно труднее, чем Косте.

...Несколько раз я заходил к сестре... Но ей было не до меня. Все свое

время Шура посвящала заботам о семье. Радостно показывала своего

младенца - сына.. Она была счастлива... Пожалуй, впервые в своей жизни

могла позволить себе заниматься тем, что радовало ее “душу”. Старалась

помогать маме, хотя ее время и возможности теперь были строго

ограничены: дети требовали постоянного внимания. Зять помогал тестю

выполнять что - то сложное и трудное во дворе..

....У каждого из родственников были свои интересы, заботы и дела...

Мои “аспирантские” дела складывались неопределенно. Если

откровенно и честно признаться, то пока вообще никак не складывались.

Невозможно было предвидеть конкретные результаты моих беспокойных

размышлений и действий... В середине сентября я вновь побывал в

Ленинграде. Поехал, как говорится, “на свой страх и риск:”. Вежливая

женщина, помнится, в августе обещала сообщить мне решение комиссии и

срок экзаменов. Но отправленное ею письмо где - то затерялось. Позже я

251

узнал, что в начале сентября кафедра и деканат решали вопрос о моих

первых шагах в стенах университета: ”Допускать ли выпускника

казахстанского института к сдаче вступительных экзаменов ?..” И хотя

министерская рекомендация (направление) не имела к ним отношения,

все же она бесспорно положительно характеризовало меня как бывшего

студента...

Руководительница факультетской аспирантуры Мария Ивановна

обрадовала: меня “Да, вы можете сдавать экзамены…” Обещала, как и

вежливая женщина средних лет, сообщить мне время их проведения. И в

очередной раз повторилась знакомая “история”: нужное письмо до меня не

дошло. Видно, уральская почта работала неаккуратно... Но удача все же

улыбнулась мне.. Через неделю после очередного (третьего) моего приезда

в Ленинград (в начале октября) были назначены вступительные экзамены.

За два дня до них меня пригласил заведующий кафедрой русской

литературы, профессор Игорь Петрович Еремин, решивший поближе

познакомиться с одним из “возможных кандидатов в аспиранты”. Разговор

(и не только о литературе) оказался долгим , но он, как я понял, еще не

определял моего будущего.. Членов комиссии (во главе с И. П.) больше

интересовало мое знакомство с научными работами, нежели знание

художественных произведений. Моя характеристика конкретных статей (о

Радищеве, Пушкине, Л. Толстом и др.), прочитанных дома, была

положительно встречена членами комиссии...

Я несколько успокоился после первого (т. н. “специального”)

экзамена, поверив в благоприятное продолжение и завершение загадочной

“аспирантской сессии” Действительно, два других экзамена (философия -

история партии, иностранный язык) прошли вполне успешно. Я бы сказал,

что слишком успешно - и непривычно легко...

Дальше - рекомендация экзаменационной комиссии, решение декана,

приказ ректора... Итак, мне удалось добиться желаемого: я возвратился в

Ленинград, я - аспирант ЛГУ. Одновременно со мной аспирантами

кафедры стали Леонид Радек (выпускник университета) и Збигнев

Бараньский (поляк из Вроцлава).

... Мой успех на вступительных экзаменах в аспирантуру до сих пор

волнует меня, оставаясь в памяти необъяснимой загадкой . Я не могу

убедительно ответить на вопрос, почему мне удалось ( или я смог ?)

сразу же после окончания провинциального педагогического института

поступить в аспирантуру одного из ведущих университетов страны...

Некоторые мои уральские приятели и знакомые не сомневались в том, что

у меня в городе на Неве имелась якобы “сильная мохнатая рука”,

способная сделать “все необходимое”. Я же в ответ мог только сказать,

что никакой “руки” (ни сильной, ни слабой) никогда не было и не могло

быть. И все же: почему так произошло? Неужели в тот год я лучше

252

других претендентов (а они были) подготовился к серьезным

вступительным экзаменам …

Бесспорно, я был несказанно рад своему успеху. Но моя радость, к

сожалению, оказалась неполной. Дело в том, что еще летом мы вдвоем

решили, что после моего поступления в аспирантуру Оля обязательно

переведется в “герценовский” институт: мы не хотели расставаться на

длительный срок (три года).. Но надежды на счастливую студенческую -

аспирантскую жизнь в Ленинграде неожиданно рухнули. От нашего

“умного” плана пришлось отказаться: весной следующего года у нас

должен был родиться ребенок. Оля, по совету родителей и моему

согласию, осталась в Уральске: здесь ей будет значительно легче учиться и

воспитывать младенца. Наверное, мы приняли не самое лучшее, но

наиболее разумное и необходимое решение - и не столько для нас,

будущих родителей, сколько для младенца...

В течение трех лет я постоянно думал о моей единственной Оле и

красавице - малышке, родившейся весной следующего года.. Постоянно

беспокоился, каждую неделю разговаривал с Уральском по телефону, жил

ожиданием встреч с моими родными, - спешил сам и торопил время...

Теперь, когда у меня появилась настоящая семья, нужно было думать о

том, что будем делать и как жить дальше.. Конечно, следовало обязательно

в срок закончить учебу в Ленинграде, написать и защитить диссертацию,

найти работу, быть вместе с Олей и воспитывать нашу необычную кроху..

К сожалению, встречались мы лишь во время моих каникул. Жили

несколько недель в квартире родителей Оли, чувствуя себя совершенно

свободными. Они в это время обычно уезжали в любимый Ленинград

(зимой), путешествовали по красивой Волге или знакомились с

“загадочной” Прибалтикой и ее городами (летом).

6

Об учебе и жизни в Ленинграде рассказывать не хочется. Мое

пребывание там состояло из постоянной, изо дня в день, работы, особенно

трудной в первый год. Я жил тогда в тесной комнате (пять человек)

студенческого общежития на окраине города (Малая Охта) и вынужден

был длинными километрами добираться до публичной библиотеки и

университета. Как все аспиранты первого года обучения, прослушал курс

лекций по философии и регулярно занимался иностранным (немецким)

языком. Успешно выдержал пять экзаменов т. н. кандидатского минимума.

Трудно объяснимыми и не всегда понятными в то “переходное” время (

лето 53-го года) показались требования на экзамене по философии: наш

253

молодой преподаватель, кажется, не знал, что и как аспиранты должны

отвечать на некоторые вопросы во время экзамена. Дело в том, что после

смерти Сталина его работы, ранее занимавшие центральное место в списке

“обязательной” литературы, были быстро исключены из него. Среди

“теоретиков” и “пропагандистов” марксистской философии наступила

временная, пугающая “теоретическая” неопределенность и внутренняя

растерянность...В этих условиях вопросы членов комиссии, как и ответы

аспирантов носили чисто формальный характер. И результат экзамена

можно было заранее предсказать...

В Уральске я рассказал о происшедшем своим братьям. Владимир,

выслушав мои слова, пришел к типично студенческому выводу: “ Ну, что

ж... Значит, больше не станем читать и цитировать Сталина... И семинара

по проблемам языкознания не будет...”

Осенью 53-го года меня как бывшего “комсомольского активиста”

избрали секретарем аспирантской группы (в мое отсутствие), и я как “

идеологически проверенное лицо” получил возможность перебраться на

Мытню, в относительно спокойное общежитие для студентов -

иностранцев...Тихая комната была нужна мне, в основном, для сна: утром я

уходил из общежития, весь день проводил в публичной библиотеке, роясь

в научной литературе и размышляя над первой главой диссертации;

возвращался в свою крохотную комнату (мой сосед - чех Янек ) поздним

вечером. Познакомился со своими коллегами - аспирантами двух кафедр (

В. Западов, Г. Иванов, Ю. Андреев, А. Иезуитов , Ш. Галимов и др.) и

молодыми научными сотрудниками, с которыми каждодневно встречался в

“публичке”: мы говорили о новых статьях, работе над диссертациями,

делились планами и пр. Но настоящей близости не возникало: я

использовал большую часть времени на свою работу и грустные мысли об

Оле и дочери..

... Думается, что мне серьезно повезло в университете: кафедра - это

мир серьезных ученых, исследователей русской литературы, их имена

(Б. И. Бурсов, Г. А Бялый, И. П. Еремин, Г. П. Макогоненко, Б. С. Мейлах

и др.) и работы были широко известны не только среди специалистов...

Общение с ними, бесспорно, помогало мне разбираться во многих

сложностях и тонкостях, спорных проблемах и их решении в современном

литературоведении...

Но, пожалуй, самым авторитетным и уважаемым среди профессоров

для меня стал мой научный руководитель. Им согласился быть

знаменитый пушкинист, историк и теоретик литературы Борис Викторович

Томашевский. Наверное, И. П. Еремин сказал ему, что я в студенческие

годы интересовался прозой А. Пушкина. Короткая встреча и беседа с

“легендой пушкиноведения” состоялась в конце 52-го года. Разговор

походил - для меня - на очередной, но более трудный экзамен.

254

Профессора интересовали не только мое знание и понимание Пушкина -

прозаика, но и о литературы его времени в целом, работ известных

современных “пушкинистов” (Борис Викторович не всех признавал) и пр.

В начале беседы он, кажется, сомневался: стоит ли ему браться за

руководство мной как аспирантом, но затем увидел во мне нечто

интересное и обещающее.. Последние слова профессора прозвучали как

своего “программное заявление”, заставившее меня задуматься: ” Что ж,

начнем работать вместе... Но должен сразу предупредить Вас: будет

нелегко. Придется заниматься серьезно и постоянно, каждодневно...”

Борис Викторович оказался строгим, требовательным научным

наставником - руководителем. Он не баловал меня особым вниманием, не

подсказывал идей и решений, но интересовался (в первый год), как я сдаю

экзамены, с какими научными работами успел познакомиться, что мной

написано (позже). Встречи с профессором (обычно в квартире, на канале

Грибоедова, реже - в Пушкинском Доме) всегда носили подчеркнуто

деловой, суховато жесткий характер: он не выносил разговоров, не

имевших прямого отношения к моей учебе и научной работе..

Руководителя, видимо, интересовали только их результаты... Не могу

вспомнить ни одной встречи, когда Борис Викторович проявил хотя бы

небольшой интерес к моему прошлому, к учебе в институте, к нынешней

жизни...

Он был для меня только научным руководителем, опытным,

знающим, как нужно строить деловые отношения с молодым

исследователем. Написанные мной разделы и главы диссертации

профессор читал аккуратно, внимательно, оставляя многочисленные

замечания и вопросы на полях страниц... Не выносил “беспредметных”

рассуждений и неконкретных выводов в тексте моей работы.. Особое

внимание уделял бережному и точному анализу как отдельных эпизодов и

персонажей, так и произведения в целом.

...Летом 57-го года я с семьей отдыхал в Ялте. Знал, что рядом, в

Гурзуфе, находится Борис Викторович и надеялся встретиться с ним и

поговорить о моей будущей научной работе. И был буквально потрясен,

когда прочитал в местной газете сообщение о неожиданной смерти моего

строгого учителя - наставника, - смерти, в которую невозможно было

поверить...

.

7

Семейная жизнь в родном доме (за годы моего отсутствия) еще раз

серьезно изменилась, хотя ее материальные и духовные основы оставались

255

прежними. В дни приезда в Уральск (каникулы!..) вместе с Олей и

малышкой Наташей я часто бывал у родителей. Нас всегда радостно и

радушно встречала мама... Бабушка, любовавшаяся малышкой, брала ее на

руки, говорила нежные слова. .. Признавалась, что у нее “прибавляются

силы”, когда она разговаривает с нашей девочкой. Не раз говорила, что

нам надо обязательно крестить дочку: “Как же будет жить некрещеной?.

Не следует забывать Спасителя нашего...”

Воспитанный в духе “материалистических” идей, я спорил с мамой...

Пожалуй, больше эмоционально, нежели доказательно.. Ничего нового я не

говорил, лишь повторял те “прописные истины”, которые не раз

приходилось слышать в школе и институте. Мама не принимала моих

“антирелигиозных речей”. Она обычно останавливала меня: “Не надо так

говорить... Не знаешь и не понимаешь ничего, а судишь неразумно ...”

Однажды, во время очередной “плакатной речи”, я допустил

несколько грубых и резких слов о религии и иконах (“.. годится молиться,

но не годится...”). И вдруг увидел на глазах мамы слезы. Ей было больно,

обидно и стыдно за меня... Ведь это ее сын, которого она всегда любила и

по - прежнему любит, так зло, недобро, несправедливо говорил о том, что

всегда близко и дорого ее душе, что успокаивало ее в минуты горестных

тревог и тягостных воспоминаний о прошлом... Мама не сказала мне ни

одного слова..

Не осудила, не обругала меня (она всегда избегала грубых, резких

выражений) ... Она лишь тихо плакала. И я уже тогда знал, что никогда не

забуду ее печального, страдающего лица и тихих слез...

Прошло более полувека... Я часто вспоминаю тот горький для меня

день - и не могу объяснить себе, зачем занялся “антирелигиозной

пропагандой” в родном доме, с какой целью решил “оторвать” родителей

от их веры, с которой они прожили всю свою нелегкую жизнь. И нужно ли

было их, всю жизнь работавших ради благополучия и спокойствия семьи,

превращать в очередных “ сознательных строителей нового общества”,

“вооружать передовыми идеями нашего времени”?.. Господи, как же я был

глуп и жесток!.. Неужели забыл, что мама живет ради нас, ее детей,

которых любит и прощает?.. И молится каждый день, желая нам

счастливой, благополучной жизни.... Я чувствую свою вину перед мамой и

вновь прошу у нее прощения...

Отец во время наших встреч обычно расспрашивал меня о

повседневной жизни в Ленинграде...Удивлялся, что в “тамошних”

магазинах можно купить “почти все” и без очереди: ”белый” хлеб,

сливочное масло, колбасу, сахар, и пр. Эти продукты, как и многое другое,

в Уральске по - прежнему оставались в “большом дефиците” (популярный

тогда термин).. .Когда я, отвечая на мамин вопрос о том, чем занимаюсь,

сказал, что каждый день работаю в библиотеке, читаю книги и статьи,

256

пишу диссертацию, отец с удивлением, близким к возмущению, спросил

меня: “ И это ты считаешь работой?!. Не стыдно тебе, взрослому парню,

так говорить?.. И надо было ради такой большой радости ехать в другой

город?..”

Летом 53-го года отцу было интересно узнать, как в Ленинграде

отнеслись к известию о смерти и похоронах Сталина: “...Ты случайно не

ездил?.. А то у нас тут нашлись смельчаки, они отправились в Москву

посмотреть, что и как там...”

Я сказал, что везде проходили митинги, декан и парторг факультета

говорили об “идеалах партии”, “ верности сталинскому курсу”, “ единстве

и сплоченности всех наших народов”, что несколько студентов

университета поехали в столицу, но возвратились не все (четверых якобы

задавили в толпе), что во время митинга три студентки потеряли сознание

и пр.

...Траурные

собрания

и

митинги

продолжались

недолго...

Возвратившись в Ленинград в начале осени, я заметил, что их время

закончилось, что город живет привычной, трудовой жизнью... Как и

раньше, рабочие и служащие спешили на заводы и в конторы, ученики - в

школы, студенты - в институты, аспиранты сидели в “публичке” над

толстыми томами статей и тонкими рукописями своих диссертаций...

... Разговор со мною нередко становился для отца лишь поводом для

печальных воспоминаний о прошлом, о благополучной и сытой жизни в

бывшей столице Войска, обычаях и традициях “вольного” казачьего Урала

и местной общины - и злой критики “нонешней” власти. Мне невольно

приходилось спорить с отцом. Но иначе, чем с мамой...Не плохо знающий

нашу современную жизнь ( больше столичную, чем провинциальную, в

основном - по газетным статьям), я настойчиво доказывал ему, что он

серьезно ошибается в своей односторонних выводах, судит .о жизни всей

страны только по уральским впечатлениям..

Отец редко читал газеты и слушал радио. В сложных политических

вопросах не разбирался. Его интересовали лишь конкретное, имеющее

непосредственное отношение к повседневным делам и обычной, бытовой

жизни...Но уступать сыну в “серьезном” споре он не хотел и по - своему

привычно реагировал на мои доказательства: “Молод еще учить отца..

Поживи с мое, и тогда говори... Выучили вас на свою голову.. Разве так с

родителями разговаривают?..”

Мои братья, живущие вместе с отцом, заметили, что он стал чаще, чем

прежде, обижаться на сказанное ими “неприятные” и “непонятные” слова.

Наверное, понимал, что работать так, как еще совсем недавно, уже не

может . Но примиряться со слабостями и особенностями возраста не

соглашался. Отец, кажется, не хотел меняться: его характер оставался по-

прежнему азартным, ревнивым, жестким, неуступчивым, своевольным, -

257

характер самостоятельного хозяина - труженика, привыкшего всегда, в

любом деле, рассчитывать только на себя и собственные силы и

жизненный опыт. Такими же он старался воспитать и своих “мальчишек -

думающими, свободными, энергичными тружениками..

И одновременно всячески удерживал их около себя, надеясь

превратить детей в исполнителей его воли и желаний... Решить успешно

эти две противоречащие друг другу задачи отцу не удалось: в сыновьях

(особенно заметно в старших) проявились некоторые особенности его

волевого характера.. Неслучайно, думается, они иногда действовали так,

как сами считали необходимым и правильным... Отец бывал недоволен,

обвинял сынов в непонимании жизни и нежелании “делать так, как надо”,

но настоять на своем не всегда мог: взрослые дети “уходили” в свою

жизнь...

.

8

..

!954-й год начинался для меня безрадостно, печально, с

неожиданными, совсем не веселыми “приключениями” .Думающий только

о научной работе и не замечающий окружающего мира, я дважды

становился “жертвой дорожных происшествий”. В феврале на меня,

стоявшего на тротуаре в ожидании автобуса, налетел тяжелый

металлический прицеп, оторвавшийся от грузовой машины. Удар

пришелся по голове. Меня спасла от серьезной травмы старая толстая

зимняя шапка... В поликлинике, куда я обратился на следующий день,

сказали, что у меня - “легкое сотрясение мозга” и небольшая рана на

черепе.. На замечание врача: надо быть осторожным на улицах города и

регулярно посещать его кабинет в течение двух недель, я не обратил

внимание.. Мне нужно было работать над диссертацией, а не выполнять

стандартные советы врача...

Думаю, что ничего случайного в жизни (особенно в таком большом и

строгом городе, как Ленинград) не случается. И происшедший со мной

малоприятный “дорожный эпизод” следовало рассматривать как серьезное

“знаковое” предупреждение судьбы. Но я не понял ее тревожного сигнала

и постарался побыстрее забыть и металлический прицеп, и удар по

голове, и визит к врачу. Лишь позже я понял, что мне следовало надолго

запомнить и серьезно понять это загадочное, беспокойное происшествие..

.В начале апреля со мной случилась более серьезная “неприятность”.

Вечером, возвращаясь из “публички” в общежитие, я попал под бешено

мчавшийся по Невскому проспекту мотоцикл, водитель которого не

258

обращал внимания на. сигналы светофора.. Результат сильного удара -

поврежденные ребра, перелом “со смещением костей” левой ноги

Дальше - известное: больничная палата - на несколько месяцев...

Родителям о своей беде я не сообщил. Зачем им лишнее беспокойство? У

них своих дел и забот без меня хватает. Да и чем они могут помочь мне?..

Написал коротко Оле, стараясь не пугать ее. Письмо получилось несколько

легкомысленным: из него можно было сделать вывод, что не следует

придавать серьезного значения случившемуся. Любимая, узнав о моем

несчастии и больнице, собралась ехать в Ленинград - поддержать меня,

ухаживать за мной.. Но быстро выяснилось, что выполнить “план

спасательной операции” невозможно: маленькая дочка требовала

постоянной заботы; институт с его лекциями, лабораторными заданиями и

весенней практикой нельзя было оставить и пр.

Я был уверен, что врачи быстро “поставят меня на ноги”, что все мои

беды продолжатся не более двух - трех недель, что я возвращусь в

общежитие и “публичку” и продолжу работу над диссертацией.. Ведь

строгая и непонятная судьба уже произнесла свое жесткое слово, и оно

вряд ли еще раз прозвучит надо мной...

Сломанные ребра, гипсовая повязка на левой ноге, две операции,

постоянная боль, ежедневные процедуры, больничная палата на

протяжении трех месяцев - все это заставило меня отложить выполнение

“программы своих желаний и обязательств” до поздней осени.

Лишь в начале июля врачи разрешили мне покинуть больницу. И я

сразу же улетел в Уральск, где пробыл около двух месяцев. Там каждую

неделю ходил к врачу, занимался - под руководством медсестры Кати,

моей родственницы, - лечебной физкультурой, принимал какие - то

таблетки, отдыхал... Медленно, тяжело передвигался с помощью костылей.

Рядом со мной постоянно - Оля и дочка.. Они вылечили меня своей

любовью, душевной теплотой и заботой.. . “Подняли на ноги” - в прямом

смысле . В родительском доме я рассказал о весенней “истории”. Мама

(было видно по ее лицу) обиделась: она не могла понять причин моего

долгого “письменного” молчания: “Не хотел, говоришь, тревожить? А мы

как будто не беспокоимся каждый день, когда думаем, как ты там, в чужом

городе, живешь один ?..” С большим трудом удалось успокоить

родителей: пообещал, что больше такого не произойдет….

С братьями встретился лишь в конце августа: они более полутора

месяцев жили в одном из дальних колхозов. В очередной раз оказывали

“практическую помощь труженикам села”. Студенты (Владимир был

руководителем группы) выполняли самую разнообразную работу: их часто

“бросали” туда, где возникала “сложная производственная ситуация”...

Загоревшие, с почерневшими лицами братья весело рассказывали о своей

259

сельской жизни. Было видно, что они довольны поездкой в незнакомые

места и своеобразным “отдыхом” - без привычных занятий в институте..

Но отец, как обычно, насмешливо говорил о работе своих взрослых

сынов в колхозе: ” Тоже мне работнички нашлись... Вы же ни черта не

знаете... Ничего серьезно делать не умеете. Землю не понимаете... Да что с

вами говорить?..”

…Поздней осенью, выдержав еще одну операцию в ленинградской

больнице, я почувствовал себя совершенно здоровым: трость (перед

отъездом из Уральска отказался от костылей), с которой ходил почти три

месяца, потерял неизвестно где и не стал искать Что ж, печальная история

завершилась для меня, можно сказать, вполне благополучно...

... Заведующий кафедрой предложил мне обратиться в деканат

факультета с просьбой о “продлении” учебы в аспирантуре (на три -

четыре месяца). Но я не согласился с Игорем Петровичем (чем, кажется,

обрадовал его) и отказался писать такое заявление: надеялся закончить

работу над диссертацией в положенный срок, через год. Я понимал, что

придется работать более напряженно, чем раньше, но надеялся на свои

силы и терпение.. Да и выбора у меня уже не было. .Так что следовало не

только написать диссертацию, но и защитить ее на заседании Ученого

Совета. Одновременно с моими товарищами. - аспирантами... Нужно

только более настойчиво и энергично, чем раньше, работать ... Не стану

жалеть себя...

9

На рубеже уходящего и нового (1955-го) годов в нашем доме

произошло давно ожидаемое мамой радостное событие: старший сын

признался, что намерен жениться. Бывший любитель веселых встреч и

шумных танцплощадок в “Кзыл - Тане” и доме Карева, он многие годы,

равнодушно - спокойно слушал известные советы и просьбы родителей

подумать о своем будущем: “О чем и зачем говорите?.. Кого надо искать?..

Найдется - в свое время... Как положено... Не рано, но и не поздно...”

Первые годы учебы в институте давались Владимиру нелегко: ему

пришлось возвращаться к некогда известным, но уже забытым

грамматическим правилам и литературным произведениям, основательно

изучать и анализировать новый, сложный (для него) “материал” (“нельзя

получать на экзамене “удочку”, - потеряешь стипендию...”). Нелегким

(даже для опытного комсомольского “деятеля”) дополнением к лекциям и

семинарам стали многочисленные и разнообразные “общественные

нагрузки”: член партийного бюро, он “курировал” работу комсомольской

260

организации

факультета,

постоянно

встречался

с

деканом

и

преподавателями, присутствовал на заседаниях парткома института и на

собраниях... Брата увлек общий дух поиска и споров в шумном

студенческом коллективе: ведь после смерти Сталина советские люди

(особенно молодежь) жили в ожидании серьезных перемен в жизни

страны. Как член партии Владимир был обязан “направлять” инициативу

студентов по “верному пути”: находить для них “нужные” и “правильные”

дела, предлагать “идеологически ясные решения”, сдерживать “горячие

головы”. Видимо, уже тогда брат чувствовал, что судьба готовит ему

беспокойный жизненный путь - на долгие годы...

Отец, смирившийся с учебой своих “ребят”, как всегда, выражал

недовольство тем, что они возвращаются домой поздно. Теперь он редко

видел их рядом с собой, за обеденным столом и еще реже слышал их

деловые предложения и обещания, связанные с работой и порядком во

дворе и доме . Обижался на невнимание взрослых детей: “Вас там бибикой

с салом угощают? Поэтому домой не торопитесь?..“ “Бибику” ( “дурная,

бедная пища”, “остатки или выжимки при выделке растительного масла.., “

- В. Даль) братьям никто, конечно, не предлагал, но у каждого находились

различные, но одинаково “серьезные” и “срочные” дела....

У Владимира появилась и особая причина задерживаться на

факультете: после занятий он встречался со студенткой, в которую -

неожиданно для самого себя - влюбился... Если же быть более точным, то

следует сказать, что брат впервые по - настоящему полюбил - и после двух

лет встреч “предложил ей руку и сердце”, признался в желании связать

свою жизнь с ней.. Дома, несколько волнуясь, сказал родителям о своем

будущем и любимой девушке. Оказалось, что сын знает Людмилу ( Люсю)

давно: еще со времен работы в горкоме комсомола....Сейчас оба учатся на

литфаке, в одной студенческой группе... Отец стал расспрашивать сына о

родителях девушки: ему хотелось непременно знать, из какой семьи в наш

дом придет вторая невестка.. После рассказа Владимира родители

радостно признались, что они “целиком поддерживают” сына... Их,

бесспорно, успокоили слова, сказанные Владимиром : “Будем жить пока у

нас... А потом?.. Что говорить?.. Еще неизвестно, куда направят после

окончания института ...”

Я, узнав о “странном” (на мой взгляд) решении брата, при встрече

накануне свадьбы откровенно сказал, что он допускает ошибку: молодую

семью следует создавать иначе - самостоятельно, когда супруги наедине

друг с другом.. Но не стал жестко настаивать на своих словах: “...

Впрочем, каждый человек решает вопросы своей жизни так , как хочет...

И думает, конечно, собственной головой о возможностях - сейчас,

желаниях и планах - в будущем...”

261

“Наученные” моей женитьбой родители решили до свадьбы

познакомиться с будущей невесткой, со сватом и сватьей. Им хотелось

организовать и отметить важное семейное событие “по - людски”, “как

положено”. Совсем не так, как было у среднего сына, т. е. у меня...

Состоялась встреча будущих родственников, во время которой

“определились” все подробности будущей свадьбы. Молодых просили

исполнить некоторые “старинные правила” свадебного обряда. Невеста

и жених охотно согласились: в традиционных “действах” они увидели

элемент забавного, веселого спектакля. И одновременно - возможность

порадовать родителей Костя, по просьбе мамы, отправил мне небольшое

письмо с сообщением о будущей свадьбе и настоятельным требованием

родителей обязательно приехать накануне торжественного дня . Им

хотелось видеть всех своих детей рядом с собой во время семейного

праздника... Для меня “свадебная новость” оказалась полностью

неожиданной: я, кажется, хорошо знал беспокойный характер брата... И

вдруг - свадьба .. Несколько странно и непонятно: ведь летом он не

говорил о возможной женитьбе. Будущую невестку я не знал. Но хотелось

верить, что неизвестная мне Люся так же любит Владимира, как и он свою

невесту. Мне, конечно, хотелось познакомиться с ней, увидеть Олю с

дочкой, поговорить с родителями.. Наверное, любопытно будет не только

посмотреть на настоящую современную (?) свадьбу, но и поучаствовать в

ней...

Впервые видел, как под громкое требование: “Отворяйте ворота!.

Принимайте суженую!..” во двор ввезли на санях “приданое” молодой (уже

не невесты, а жены )... Участники радостного “действа” внимательно

наблюдали за тем, как аккуратно переносили его в дом...

Гостей разместили за несколькими столами в тесной горнице. Она

явно не была рассчитана на столь большое количество гостей -

родственников с обеих сторон, близких знакомых и студентов учебной

группы. Но, как говорится, “в тесноте, да не в обиде”: на свадьбе царила

атмосфера настоящего праздника - с короткими, добрыми приветствиями

- пожеланиями, серьезными и смешными тостами, радостными и

требовательными криками: Горько!.. Горько!..”, поцелуями смущенных

молодых супругов, воспоминаниями родителей, традиционными

казачьими и новыми молодежными песнями, задорными танцами и

плясками...Давно в нашем доме не было такого шумного веселья, в

котором принимали участие все члены семьи...Конечно, его основными

организаторами были гостеприимная Шура и веселый Ваня, умеющий

вовремя рассказать смешное, забавное, спеть ( при поддержке гостей)

старинную песню и исполнить танцевальную мелодию на своем

музыкальном инструменте ( гитаре?.. мандолине?..)

262

...Наверное, мама правильно поступила, вызвав меня из Ленинграда..

Она сразу же познакомила меня и Олю с новой невесткой, искренне сказав

о старшей: “... Мы ее любим и думаем, что и тебя тоже полюбим...”

...Свадьба была пронизана ожиданием светлого, радостного

будущего. Нежные взгляды и смущенные улыбки, какими обменивались

мой брат и его жена, говорили окружающим, что новая семья “строится на

прочном фундаменте” . Им была и всегда будет любовь, - то нежное и

загадочное чувство, которому нынешние молодые останутся верны всю

свою жизнь...

10

1955-й год оказался успешным и тревожным - для меня, счастливым

- для Оли и радостным для моих родителей. Несмотря на длительный

“больничный” перерыв, я в “положенный срок”( как говорили) закончил

работу над своей диссертацией. Одновременно со мной к “финишу”

подошли Леонид и Збигнев... Как оказалось, наш общий успех имел

значение и для кафедры, работа которой, кроме всего прочего, оценивалась

и завершающим “аккордом” аспирантов. Но почему - то получалось так,

что в последние годы кафедра не могла показать успехов своих

воспитанников. Лишь в “наш” год - давно ожидаемая “победа” :

диссертации всех трех аспирантов кафедра рекомендовала к защите.

Конечно, это был - в глазах факультетского руководства - результат

серьезной работы научно - педагогического коллектива ...

... Все лето 55-го года рядом со мной в Ленинграде находились Оля и

дочка… Хотелось побыстрее уехать в Уральск, но нельзя: нужно было

подготовить различные справки - документы, получить официальный

отзыв - рекомендацию научного руководителя, выступить с докладом на

заседании кафедры, получить ее решение - “допуск” к защите, встретиться

с будущими оппонентами (ими, по предложению кафедры, согласились

быть Б. С. Мейлах и Г. П. Макогоненко ), передать каждому по экземпляру

диссертации, только что напечатанной машинисткой, затем познакомиться

с “предварительными отзывами”, подумать над критическими

замечаниями, опубликовать и разослать (по списку) автореферат... Вся эта

“чисто техническая работа”, как выяснилось, потребовала от меня

значительных усилий и заняла более двух летних месяцев. .

В дни, свободные от неинтересных, но необходимых дел, мы втроем

съездили в Парк, побывали в Эрмитаже и Русском музее, прокатились на

речном трамвае по Неве, посмотрели на легендарный крейсер, побродили

по широким улицам и красивым проспектам города, полюбовались

263

известными памятниками и пр. Неожиданно встретили моего старого

школьного друга Кима. Вместе с другим уральцем Николаем он служил в

воинской части, расположенной в Ленинграде. Оба -выпускники

педагогического института. Историк и математик. Чем они занимались в

армии?.. Зная их, я не мог представить их солдатами, живущими по

законам строгой армейской дисциплины.. Ребята, однако, были довольны

: когда еще удастся попасть в Ленинград?!.. Да и армейская служба,

оказывается, была для них не особенно трудной...К ней мои земляки

быстро привыкли... Встреча и разговор с ними на некоторое время

отвлекли меня от грустных размышлений о нашем будущем…

Дело в том, что я до сих пор не знал, где начну свою самостоятельную

жизнь и работу. Оля, получив вузовский диплом, год работала в одной из

уральских школ. По окончании учебного года уволилась, полагая, что мы

покинем родной город. И теперь терпеливо ждала, когда и куда придется

уезжать... Но наше будущее пока “висело в воздухе...”

Аспиранты прошлых лет как - то пожаловались Министерству

высшего образования на свое сложное (безработное) положение после

окончания учебы и защиты диссертаций, и тогда московское начальство

“рекомендовало” руководству университета обязательно “находить

молодым специалистам рабочие места ”. Комиссия, решавшая вопросы

нашего “трудоустройства”, отправила Леонида в Узбекистан (Андижан), а

мне - “посоветовала” обратиться в министерство, которое некогда

определяло мою судьбу.. Чиновники из Алма - Аты отправили меня к

директору (тогда еще не ректор, а директор) Актюбинского пединститута

Г. Абуханову, но переписка с ним оказалась бесполезной: выяснилось, что

местный вуз не нуждается в услугах будущего ученого филолога , хотя на

кафедре русской литературы не было ни одного серьезного специалиста.. .

...Лишь в конце августа я закончил все свои “бумажные” дела. И мы

поехали в Уральск...Заканчивавшееся лето оказалось для меня как никогда

беспокойным и утомительным. На тревожные вопросы родителей: ”Где

будешь работать?.. Куда поедешь? А может, дома останешься ? ” я мог

ответить только так: “...Возвращусь в Ленинград и уж там попробую

искать работу?..” Но вернуться в Питер мне не удалось: трудовые

сложности неожиданно быстро разрешились в родном городе ...

Совершенно случайно, на улице встретил Е. Е. Соллертинского,

нового заведующего кафедрой литературы пединститута (он недавно

защитил диссертацию “по творчеству” В. Нарежного). Я знал этого

преподавателя: когда - то он читал студентам лекции по древней русской

литературе.. Из короткого разговора с Евгением Евгеньевичем понял, что

он решил несколько “обновить” состав кафедры. Как будто случайно

руководитель кафедры сказал, что появилось несколько свободных

должностей. И предложил: ”Не хотите поработать у нас?.. Приглашаю.

264

Соглашайтесь.. Будете самостоятельно разрабатывать и читать два

курса...И вести семинар...До защиты - ассистент, после защиты -

посмотрим и решим...”

Оля, услышав от меня заманчивое, по ее мнению, предложение нового

“завкафа”, сразу же предложила остаться в Уральске: ей не хотелось

расставаться с родителями. У них, кроме дочери и внучки, близких родных

в городе не было... Обрадовались и мои родители, узнав о возможной моей

работе в городе: сын теперь будет жить рядом с ними и учить студентов в

институте.. Отец услышал в моем возвращении в родные места “голос

казачьей крови”, увидел любовь к раздольным степям и строптивой реке...

Причина радости мамы была совсем иной...За долгие годы жизни она

привыкла видеть детей рядом с собой: только тогда чувствовала себя

спокойной и счастливой...

Сомневаясь в своем решении, ругая себя самыми последними

словами, я все же принял предложение Е. Е. Соллертинского, поскольку

ничего другого, связанного с будущей работой пока не видел и не

находил....

Должен честно признаться, что тогда я не хотел ни жить, ни работать

в родном городе. Мечтал проверить себя в новом, совершенно незнакомом

месте. Но, к сожалению, мои поиски оказались безрезультатными..

Владимир, студент факультета, на котором мне предстояло работать,

удивился: “… Ты будешь читать лекции на первом курсе? И вести

семинар на четвертом?. А вдруг попадешь в мою группу?. Не боишься?..”

Костя, не имевший отношения к литфаку, спокойно встретил известие

о моей будущей работе: “.Если тебе нравится, то почему бы заново не

встретиться и не познакомиться со студентами - в новом образе...”

Директор института Ксения Афанасьевна Утехина (лингвист ) не

стала разговаривать со мной (обиделась из - за моего отказа работать на

кафедре русского языка), но все же согласилась “зачислить в штат кафедры

литературы” бывшего студента… Предупредила Евгения Евгеньевича, что

“обеспечить молодого специалиста жилой площадью” институт не может,

и он (то есть я) должен самостоятельно “решать эту проблему”. Я же

надеялся получить хотя бы небольшую комнату в студенческом

общежитии... Возник серьезный повод отказаться от работы в родном

институте . Но время “свободных поисков” было окончательно упущено.

И я остался в Уральске, уверенный в том, что задержусь здесь на один - два

года.. Успокаивал себя: конечно, город на Урале после города на Неве -

не лучший вариант жизни и работы.. Но где - то надо было начинать...

Позже, в 60 - 70-е годы, я неоднократно получал приглашения из

российских вузов (институты и университеты), но оставить Уральск так и

не решился.. Жалею ли, что остался на многие годы в родном городе?

Пожалуй, дать однозначный, вполне определенный ответ на этот вопрос я

265

не могу.. Даже сейчас, - спустя 60 лет . Наверное, в любом ответе (

положительном или отрицательном) не содержалось бы той полной

правды, которая могла бы удовлетворить меня..

Впрочем, тогда, в середине 50- х , для меня главными проблемами

стали не столько первые лекции в институте, сколько успешная защита

диссертации и ее утверждение в ВАКе...

11

...Два месяца я напряженно работал в студенческих аудиториях: читал

лекции на первом курсе (русский фольклор) и руководил спецсеминаром (

“Проза А. С. Пушкина”) в одной из групп четвертого (но к старшему брату

не попал)... Декан Федор Николаевич, опасаясь, что я останусь в

Ленинграде на длительное время, “ставил” меня в расписание занятий

гораздо чаще, нежели было определено учебным графиком. Лекционная

“гонка” оказалась для меня тяжелой и оказалась, думаю, не совсем

профессиональной. До сих пор с тревожным удивлением вспоминаю то

сложное (не только для меня, но и для Оли) время, когда днем - институт и

студенты, вечером и ночью - поиски нужного нового учебного материала,

его анализ и подготовка очередной лекции... Впрочем, я не боялся

студенческой аудитории, уверенный в том, что неплохо разбираюсь в том

“материале”, о котором говорил студентам. Но все же должен честно

признаться, что в те первые недели (и месяцы) работы я не чувствовал себя

преподавателем вуза. Но надеялся, что со временем необходимый

профессионализм обязательно во мне “проявится”. Невольно вспомнил

Ефима Захаровича, когда - то уверенно и увлекательно читавшего

студентам “мои” лекции по фольклору. Вспомнил и написанный под его

руководством “скандальный” доклад, вызвавший странную, болезненную

реакцию преподавателей - историков...

...В начале ноября я отправился в Ленинград, зная, что защита

диссертации назначена на середину месяца...Накануне этого важного для

меня события следовало внимательно присмотреться к обстановке на

кафедре и факультете (не изменилась ли?), обязательно встретиться (и не

раз!) и обсудить с Борисом Викторовичем текст моего выступления,

посоветоваться с Игорем Петровичем, поговорить с оппонентами, узнать:

все ли члены Ученого Совета получили мой автореферат и пр. Более двух

недель волновало душу непонятное беспокойство, пугали мысли о том,

как будет проходить заседание, появилось желание угадать итоги

голосования и пр.. Все необходимое, кажется, я выполнил, причин для

тревоги внешне не видно, но общее настроение - непонятное,

непривычное: ведь соискателем ученой степени я еще никогда не был…

266

Мои товарищи по кафедре защищали свои работы на неделю раньше..

И я имел возможность внимательно рассмотреть все, что происходило во

время заседания Совета и обсуждения диссертаций: выступления Леонида

и Збигнева, их ответы на вопросы, критика оппонентов, голосование и пр.

Для меня происходившее на заседании Совета - своего рода практическое

пособие или предварительный урок...

За несколько дней до этого серьезного и важного для нас обоих

события в Ленинград приехала любимая Оля: ей хотелось обязательно

присутствовать на заключительном “этапе” моей ленинградской жизни и

работы.. Молодая, яркая, удивительно красивая супруга не скрывала

своего беспокойства - тревоги во время моего выступления перед строгими

членами Ученого Совета - известными литературоведами и лингвистами,

когда мне пришлось несколько торопливо характеризовать основные

положения и материалы своего исследования.. Я посчитал необходимым

отметить, что моя работа - пока единственное современное

монографическое исследование “Капитанской дочки”, раскрыл эволюцию

творческого замысла А. С. Пушкина, его отношение к некоторым

произведениям о “пугачевщине”, указал на своеобразие исторических и

литературных взглядов поэта (в сравнении со взглядами писателей - его

современников), указал на его противоречивые взгляды при решении

проблемы народной “воли - свободы” и борьбы за социальную

справедливость...

Не только для меня, но и для моей любимой женщины все

происходившее на заседании Совета стало нелегким моральным

испытанием, поскольку Оле постоянно казалось, что оппоненты больше

говорят о недостатках и слабостях диссертационной работы, чем о ее

достоинствах и новизне.. Но она ошибалась, не совсем правильно поняв

некоторые

выражения

Бориса

Соломоновича

и

Георгия

Пантелеймоновича. Они, действительно, сделали несколько серьезных

замечаний, но их критика носили частный характер и имела отношение к

моим отдельным, конкретным наблюдениям и оценкам...Общий их вывод о

работе был бесспорно положительным: оппоненты увидели в моей

диссертации серьезное исследование исторической повести Пушкина...

Неожиданно для меня выступил Борис Иванович Бурсов, обычно

молчавший на заседаниях кафедры. Он положительно оценил мою работу,

особо отметив “внимательное, бережное отношение молодого ученого к

авторскому тексту” и “к трудам литературоведов - своих

предшественников...”

Защита диссертации закончилась вполне успешно: члены Совета

единогласно проголосовали за присуждение мне ученой степени кандидата

филологических наук. Мой руководитель Борис Викторович, пришедший

на заседание Ученого Совета буквально перед его началом, сидел

267

несколько отрешенно: наверное, знал или догадывался, что могут сказать

оппоненты (к которым относился сдержанно), каков будет ход заседания и

итог голосования Совета и пр.

В присутствии ученых факультета я поблагодарил своего

руководителя за постоянную действенную и активную поддержку - учебу:

она помогала мне успешно трудиться над диссертацией, а его научная

требовательность и принципиальность заставляли меня более серьезно

думать над общими проблемами и конкретными вопросами пушкинской

прозы...

Со своим научным наставником я встретился еще раз: летом

следующего года, на конференции в Пушкинском Доме.. Хотел спокойно

поговорить о возможной будущей научной работе, но, к сожалению, не

удалось: Борис Викторович был занят какими -то срочными серьезными

делами...Кажется, что у него, вообще, свободного времени никогда не

было..

...Перед отъездом из Ленинграда я пришел на кафедру университета,

встретился с Игорем Петровичем и поблагодарил его и его коллег за

постоянную помощь в годы учебы в аспирантуре.. И, конечно, за то

доброе отношение, которое было проявлено ко мне, выпускнику

казахстанского пединститута, на вступительных экзаменах осенью 52- го

года...

Путь диссертации после ее защиты хорошо известен всем м

соискателям ученых степеней: “большой” Совет университета, ВАК.. В

конце 55-го года я получил копию официального решения о присуждении

мне ученой степени ...Итак, я - “законный” кандидат филологических

наук, старший преподаватель кафедры литературы (с февраля 56-го),

живущий с семьей в старой, темной избушке - мазанке... Оба работаем

(Оля - преподаватель химии в медицинском училище), маленькая Наташа

остается со старой нянькой (дальней родственницей)...

Мои братья в свой последний студенческий год продолжали успешно

и настойчиво “грызть гранит науки” и одновременно начали подготовку к

к будущим государственным экзаменам...Владимир и его жена беспокойно

думали о работе в сельской школе, которая уже “была приготовлена” для

них где - то далеко от Уральска.. Костя иногда развлекался в спортивном

зале: охотно “качал” тяжелую штангу и таскал двухпудовые гири. От

участия в официальных соревнованиях всегда отказывался, хотя и мог бы

добиться серьезных результатов: “.А зачем?... И так обойдусь…”

..Жизнь старой казачьей семьи в небольшом доме в середине века

протекала, кажется, удивительно спокойно - без видимых потрясений и

горестей. ”.Все вместе... Все наладилось”, - говорила мама, радуясь

успехам своих взрослых детей... Но она ошибалась: старшего и младшего

сына ждали неизвестные дороги и новые испытания...

268

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Р О Д И Т Е Л И И Д Е Т И - В СЛОЖНОМ М И Р Е

.

269

Рассказать историю семейной жизни на протяжении нескольких

десятилетий - задача, как выяснилось, необычайно сложная и трудная.

И

вряд

ли

выполнимая

в

полной

мере..

Хронологическая

последовательность событий (помимо моего желания) нередко нарушается.

Да и возможна ли ее соблюдать, если жизнь в нашем доме развивалась

противоречиво?.. Одни события - радовали, приносили семье нечто

душевно светлое и интересное, другие - причиняли боль и заставляли

думать о печальных и тяжелых последствиях и т. д... .

1

270

Все члены нашей большой семьи (как того хотела мама) в середине

50-х годов оказались рядом, хотя и в разных районах города. Родители и

дети поддерживали теплые, сердечные отношения друг с другом, часто

встречались в родном доме и чувствовали себя единым, сплоченным

“родом”..

Шура и зять, “снимавшие” небольшой дом на общем (как говорила

сестра) дворе, надеялись стать в будущем владельцами “отдельного”

хозяйства...Обязательно с небольшим огородом и садом - во дворе. Пока

же их очередное временное “владение” выглядело как убогое и ветхое

жилище: невысокое здание, два небольших окна едва - едва

поднимавшиеся над тротуаром, грязный двор и пр. Сестра болезненно

относилась к беспорядку, “украшавшему” территорию рядом с домом. Она

не раз требовательно разговаривала с соседом, объясняла ему простые

бытовые правила в условиях, когда люди живут рядом. Но ее просьбы -

рекомендации хозяин стоящего рядом дома как будто не слышал: он не

хотел принимать участия в “грязных” работах (особенно весной и осенью)

по поддержанию порядка на общей территории.

... Мы (Оля и я) повторили “квартирный” путь, не раз пройденный

Шурой... Я был убежден в том, что следует самостоятельно строить свою

семейную жизнь: “Зачем ютиться в такой тесноте, какая в родном доме?..”

Мои слова, помнится, вызывали обиду и раздражение отца,

стремившегося сохранить “старые порядки” в семье...Молодые,

энергичные, нежно любящие друг друга, мы тогда довольно спокойно

относились к бытовым трудностям в нашей жизни. Воспитанные на

советской художественной литературе, оба верили, что ожидаемое нами

“будущее - светло и прекрасно..” Для нас, не знавших многие стороны

современной жизни, эта книжная фраза звучала как обещание успехов и

радостей.....

Небольшая темная комната с узкими окнами нас тогда полностью

“устраивала”: недалеко находились институт, училище и квартира

родителей Оли (она каждый день бывала у них). Я часто задержался в

студенческой аудитории, на заседаниях кафедры или факультетских

собраниях... Мы не беспокоились о своей маленькой дочке: за ней

присматривала и ухаживала опытная пожилая женщина ( дальняя

родственница Оли). .

После защиты диссертации, воодушевленный успехом, обрадованный

известием из ВАКа (теперь - кандидат наук!..), с несколько загадочным и

непонятным душевным напряжением я вновь привыкал не только к

занятиям в студенческой аудитории, но и к коллегам по кафедре -

недавним моим учителям. Общение с ними в первые годы работы было для

меня психологически непривычным. Не совсем уверенно, с трудом

271

преодолевая “комплексы” студенческих лет, чувствовал себя на заседаниях

кафедры, когда принимал участие в обсуждении конкретных “рабочих”

вопросов, говорил о серьезном и нужном для “ учебного процесса”

(прежде всего - научная литература, учебные пособия, литературные

журналы и пр.). И было тяжело( мне самому тяжело) сразу понять, кто - я::

то ли хорошо подготовленный старый студент, то ли, хотя и молодой, но

настоящий, как и мои учителя, преподаватель института...

С некоторым удивлением открывал ранее неизвестный мне мир

кафедры и определял ( если можно так сказать) уровень

профессиональных, историко - литературных знаний и педагогического

опыта ее членов . Они (так казалось мне тогда ) несколько отличались от

тех, к которым я успел привыкнуть в ленинградском университете. И мне

становилось понятно, почему я часто вспоминаю свое недавнее прошлое:

как увлеченно, даже азартно читал лекции Г. П. Макогоненко, спокойно и

доказательно проводил семинар И. П. Лапицкий, тонко анализировал

пушкинские строки Б. В. Томашевский, обстоятельно рассказывал о

старых литературных памятниках И. П. Еремин. Я как вузовский лектор

должен был еще многому учиться и у своих старых преподавателей, и у

ленинградских профессоров - и знаниям в области истории литературы и

литературоведения, и жизненному опыту, и педагогическому мастерству..

Я верил, что со временем все необходимое для вузовской работы и для

жизни будут познано и усвоено.. Иначе быть и не должно: ведь я

надеялся стать серьезным институтским преподавателем,

профессионально подготовленным в тех историко- литературных курсах,

которые интересовали меня... Но чтобы стать таковым, предстояло

напряженно и увлеченно трудиться как дома, за письменным столом, так

и в студенческой аудитории, которая никогда не прощала

поверхностного взгляда на сложные и интересные проблемы.. Итак,

впереди меня ждала многолетняя работа..

2

Родительский дом уже не воспринимался мной ( даже внешне) так, как

в детстве и юности. С печальным, горьким чувством видел, что здание

заметно ветшает ... Шатровая крыша уже не сверкала на солнце так ярко,

как прежде. Стены заметно потемнели, оконные ставни закрывались

неплотно... Дворовые постройки (базы, летняя кухня и пр.) и заборы

(плетни) нуждались в ремонте. Но до него, как говорил отец, “руки не

доходили.” И силы у него уже не те, какие были 15 лет назад, когда

проводился последний ремонт в доме .Как обычно, нужных для

272

строительных работ денег не было. И желающих активно работать

помощников в трудном “ремонтном” деле отец не находил: сыновья,

постоянно “торчащие” в институте, не умели ничего делать (по мнению

родителя), а у зятя своих забот - “полон рот”..

Рабочие планы отца взрослых детей - студентов в весенние месяцы 56

-го года не волновали. Они думали, в основном, только о своих непростых

проблемах: приближалось время трудных испытаний, - время серьезной

проверки студенческих знаний за все годы обучения в институте...

Владимир превратил дом в постоянный “рабочий филиал факультета”.

Жизнь молодой семьи была полностью отдана учебе... Последние

экзамены четвертого курса наши студенты успешно сдали. .Но не могли

позволить себе отдыха. Развлечения и прогулки по городу были забыты. В

доме постоянно звучали “чужие”, непонятные родителям слова: “зачет”,

“диамат”, “семинар”, “анализ”, “коллоквиум” и пр. Людмила настойчиво,

не жалея сил, готовила мужа к непривычно трудным, по ее мнению,

государственным экзаменам.. Сильное беспокойство, похожее на страх,

вызывал т. н. “фронтальный диктант”: его обязательно выполняли

выпускники литфака.. Его результат мог серьезно повлиять на будущее

студента. Получивший “неуд”, т. е. неграмотно выполнивший

“проверочную” письменную работу (такое редко, но все же случалось

среди будущих учителей русского языка и литературы), не допускался к

государственным экзаменам. Владимир не меньше жены побаивался

будущего диктанта и потому старательно выполнял все ее требования и

замечания ...

Когда -то сложившийся, традиционный порядок в нашей семье

заметно менялся.. Как оказалось, первым разрушителем старых правил еще

в начале 50-х стал я, женившись не по “правилам” и покинув дом без

разрешения и согласия родителей. Именно с меня был “особый спрос” за

все постепенно меняющееся в семье, а не с сестры, которая, “как

положено”, оставила родной дом, выйдя замуж.. Так думали мои

родители, беспокойно, с болью в душе наблюдая за той “новой” жизнью,

которая все громче заявляла о себе рядом с ними. Отец не мог

примириться с ней... Он пытался найти некоторое успокоение в

воспоминаниях о прошлом, когда дети были малыми и послушными, - и не

находил: ведь теперь- все по - другому, совсем не так, как хотелось бы

старому уральцу...

Отношения между родителями (точнее- отцом ) и взрослыми детьми с

годами становились более трудными и сложными, чем прежде. Наверное,

всем членам семьи следовало привыкать к новым, раньше незнакомым

домашним “порядкам”, которые не могли не возникнуть после женитьбы

Владимира: ведь в сохранявшей некоторые традиции казачьей семье

появился новый человек с иными привычками и желаниями. Людмила,

273

хорошо знавшая будущего мужа, не была знакома с нашими родителями и

жизнью в небольшом доме. Теперь же молодой женщине приходилось не

только наблюдать и изучать, но и принимать некоторые новые,

совершенно неизвестные ей “правила” и требования. Явно устаревшие и

ненужные, по ее мнению, и потому не всегда выполнимые.....

После свадьбы старшего сына повторилось известное по замужеству

Шуры: домашнее переселение: новой семье “отдали” горницу... По просьбе

Владимира, мама согласилась перенести иконы в спальню. Выполнила

желание сына спокойно, понимая, что т а к н а д о с д е л а т ь, но

неохотно (“против души”). Ведь после отъезда дочери мама всегда

молилась в тихой комнате, закрыв дверь и оставаясь наедине с Матерью

Божией. Молиться в маленькой, открытой спальне было трудно: мама не

хотела и не привыкла исполнять обряд “на виду у домашних.” Во время

отсутствия Владимира и Люси она заходила в горницу: наверное, хотела

убедиться, что в ней сохранились привычные порядок и чистота. И еще

раз с болью в сердце смотрела на молодого и живого Гриню: в его смерть

она по - прежнему не хотела верить, надеялась, что старший сын

обязательно “когда - нибудь объявится”...

...Как всегда, в трудном положении оказался самый молодой в семье -

Костя... Его жизнь вновь превратилась в “неустроенную”, “странную”,

даже несколько “загадочную”. Взрослый человек (20 лет), он вновь остался

без определенного места в доме, необходимого для работы и отдыха. Но,

обладая мягким, добродушным, приветливым и спокойным характером,

“младшенький” брат терпеливо переносил неприятности быта и никогда

открыто не выражал своего недовольства теснотой и неудобствами. Он не

видел в них ничего обидного(для себя). Кажется, привык уступать

старшим.. Но только - близким родственникам и только - дома. В общении

с “чужими” Костя был совершенно самостоятелен и тверд и не уступал

им, если был уверен в своей правоте

Как прежде, Костя проводил многие часы в стенах института, порою

вызывая у отца непонимание и обиду. ”Тебя там чем - то сладким кормят,

что ты домой не торопишься?.. Или девчонки - студентки держат?.. ” -

спрашивал отец..

Младшего моего брата девушки тогда как будто не интересовали..

Впрочем, кто знает? Может, он не хотел никого посвящать в тайны своих

встреч - свиданий? Костя обычно часто разговаривал со старым другом,

веселым, энергичным Ефимом, который всегда знал “последние новости”

городской и институтской жизни и охотно передавал их слушателям... Или

забавлялся со штангой и гирей - в спортивном зале.. Но, пожалуй, более

вероятной была иная причина задержки брата в институте: он, как и другие

студенты, готовился к экзаменам, проводя долгие часы в кабинетах и

лаборатории...

274

3

Отец, как и прежде, чрезвычайно болезненно воспринимал тот факт,

что его дети стали “другими”, “неизвестно какими”. Он обижался, упрекая

нас в том, что мы равнодушно относимся к его “хозяйственным “ советам

и заботам о картошке и сенокосе: “Словно чужие в доме стали... Вроде вам

ничего не надо...Совсем не думаете, что одному тяжело...Но без своей

картошки не прожить...Да и корову надо чем - то кормить...И кто все это

будет делать?..” Иногда с нескрываемой иронией добавлял: “Как же?!.. Вы

теперь ученые...У вас будет чистая работа...Вам срамно копаться в земле, а

отец пусть роется. Он же привык с утра до вечера спину гнуть...”

Отец был прав в своих “горьких” обвинениях и непривычных для него

жалобах. Действительно, его сыновья - студенты думали о другой жизни и

работе.. Не только старший, почему -то решивший, что он обязательно

начнет свою учительскую “карьеру” в далеком, пока еще неизвестном

поселке или ауле.. Но и младший, каждое утро “убегавший” из дома. О

себе не говорю:. привыкший жить отдельно от родителей в чужом доме, я

был постоянно занят подготовкой к очередным лекциям и семинарам... И

помощник в делах отца - плохой.. Если же сказать откровенно, то я вообще

- не помощник. Старался помогать родителям иначе: каждый месяц

отдавая им часть своей зарплаты. Конечно, это - совсем не та помощь, о

которой говорил отец, но все же - пусть небольшая! - финансовая

поддержка...Она особенно радовала маму...

.Календарь показывает последние дни уходящей весны и

приближающиеся -летние месяцы 56-го года.. Ничего особенного они,

кажется, не обещали, кроме государственных экзаменов у студентов -

выпускников. Но, в действительности, наступило непонятное, странное,

плохо объясняемое политиками время - не только для каждого человека -

в отдельности, но и для страны - в целом. Каждый новый день мог

принести и нередко приносил “удивительные” новости.. Радио и газеты

сообщали о событиях, в которых “сам черт ничего не разберет” (по словам

отца). Народ, особенно молодежь, тревожно волновала новая атмосфера (

духовная, нравственная и, может, политическая ), несущая серьезные

(радостные? горестные?) перемены в жизни страны...

Как известно, на протяжении нескольких десятилетий нашим людям

буквально “вбивали” в головы легенды и сказки о “великом и мудром

вожде”, жизнь и дела которого “целиком были отданы трудовому

народу.”.. Все действительные и мнимые успехи в “деле строительства

социализма”, победа в Отечественной войне были неотделимы от имени

275

“гениального лидера”. Но через год - два после смерти Сталина

заговорили прямо противоположное: оказывается, “мудрый руководитель”

- “палач”, “изверг”, “душегуб” .

Неожиданный, можно сказать, болезненный эффект породили

партийные документы и материалы, ставшие известными не только членам

КПСС, но и всем советским людям.. Некоторые “прогрессивно думающие

деятели” после знакомства с “партийными секретами” вдруг заговорили о

необходимых экономических реформах, новом “ духовном облике”

советского человека и “демократических преобразованиях в обществе”...

Секретарь партийного бюро института постоянно и настойчиво повторял,

что все преподаватели института (”вы -.воспитатели молодого

поколения...”) должны хорошо знать (из советских газет, конечно, а не из

“голосов...”) последние события в нашей стране и за рубежом и отвечать на

любые серьезные (именно такие !..) вопросы студентов. Наверное, слова

секретаря дошли до наших “учеников - воспитанников”. . И теперь лекции

и практические занятия (особенно часто) легко превращались в заседания

клуба вопросов и ответов... Преподавателю нередко приходилось говорить

о “героях” и событиях, не имеющих отношения к “основному предмету

изучения”. Так, на занятиях по древней русской литературе - не столько об

особенностях художественных произведений времен Киевской или

Московской Руси, сколько об “освободительной борьбе” народов Азии и

Африки... Вопрос студента не имел никакого отношения к “Слову...” или

“Задонщине”, но отвечать на него необходимо, поскольку ”каждый

преподаватель должен знакомить молодое поколение с событиями наших

дней и воспитывать будущих строителей...”

Весной того “исторического” года студенты и преподаватели

института еще раз подверглись “массированной атаке” партийного

комитета, проходившей под знаком “глубокого изучения материалов 20-го

съезда КПСС ”: проводились “дополнительные” лекции и семинары в

студенческих группах, заседания кружков, собрания, конференции и пр.

Радио и газеты несколько месяцев “смело” говорили о “преодолении

культа личности и его последствий.”

В родительском доме будущие учителя неохотно, но внимательно

читали и запоминали текст Н. Хрущева и цифры Н. Булганина: ведь о них

обязательно пойдет речь на трудном для выпускников 56 -го года экзамене

по истории партии (ведь пришлось по - новому характеризовать некоторые

факты и события, о которых некогда говорилось на лекциях).

Костя, иронически улыбаясь, рекомендовал родственникам : “Учите

активнее старательнее... Ведь обязательно начнут спрашивать, сколько,

когда, где и пр. Все цифры надо знать...Иначе пропадете...” Он, как и

брат, еще не знал, что многое из партийных “документов” будет

представлено в таблицах и схемах на стенах “экзаменационной “

276

аудитории. На улицах и базаре между стариками нередко возникали

жаркие споры и высказывались различные, не лишенные болезненного

интереса вопросы типа: “Что еще придумает Москва?.. И как теперь будут

жить люди?..” Молодые, безусые, знающие разнообразные факты

современной ( не только нашей, но и зарубежной) жизни “ораторы”

пересказывали “темным людям” новости, “случайно” услышанные по

“Голосу Америки” или “Свободе”( но, конечно, без ссылок на источник)...

Отца, видимо, заинтересовали шумные разговоры - споры: он не

привык быть только слушателем, иногда ему хотелось и говорить. Но не о

власти, партии и политике...Этих вопросов отец старался не затрагивать:

жизнь давно приучила его “держать язык за зубами”.. Его интересовали

конкретное, близкое его сердцу и характеру: семья, домашнее хозяйство,

бахча, сенокос, налоги и т. п. Такие простые вопросы, как, например:

“Где купить(или “достать”) доски и гвозди для ремонта дома?.. Продаются

ли сейчас на базе дрова и уголь?. Сколько будет стоить осенью

картошка?..“ , - его волновали значительно больше, чем “современное

международное положение” или “революционная ситуация” в далеких

африканских и азиатских странах.

Видимо, под влиянием постоянных улично - базарных политических

“бесед” отец стал прислушиваться к радио (газеты не читал, поскольку

никогда не верил им ), расспрашивать своих “ученых” детей о “нынешней

настоящей” жизни и “рабочих людях”. Задавал простые, но для него

чрезвычайно важные вопросы: “...Скажите, коли вы такие умные, когда все

наладится? Сократят налог на землю и за дом? Разрешат власти свободно

косить траву в лугах на бухарской стороне?. В каком магазине можно

купить постное ( т.е. растительное) масло? Скоро ли пропадут очереди за

сахаром?..”

На эти и подобные вопросы отцу следовало отвечать откровенно и

конкретно.. Но они казались члену партии Владимиру довольно

странными, наивными и далекими от нашей “героической” современности:

“Почему ты всегда одно и то же спрашиваешь? Конечно, жить станем

лучше. Посмотри, что вокруг делается... Молодые ребята на целину

приехали, новые совхозы в районах появились. А ты только про корм для

кур и сено для коровы, про цены на базаре и налог за дом все время

спрашиваешь. Разве так теперь живут люди?..”

Слова будущего учителя не успокаивали отца... Наоборот, они

раздражали его. Недоверие к “глупым рассуждениям” взрослого сына еще

больше усилилось, когда отец услышал от Владимира очередной лозунг,

обещавший “светлую”, “радостную” жизнь в стране через 5 -10 лет: “Не

можешь мне сказать, каким - таким путем твоя жизнь наладится? Реки

молочные сами потекут? Или сладкий пирог в рот прыгнет? Пшеница и

просо без ухода вырастут?.. Ты, видно, успел забыть, как лошадь тащит

277

нагруженную подводу в гору?.. Через силу... Вся - в мыле.. Дрожит...

Надрывается...Но тянет - и обязательно вытащит воз наверх... Вот так надо

всем работать, а не заманивать людей хорошими словами и приятными

обещаниями какой - то новой и радостной жизни, которой у нас никогда

не было и не будет...”

Шумные споры в нашем доме порою напоминали “скандальные”

беседы и вызывали чувство обиды у родителей.. Дети - студенты

воспринимали “неправильные слова” отца о тяжелой жизни “простых

людей” как идущие из “старого” мира. Владимир же и Людмила знали, что

их ждет совершенно иное- творческая, интересная работа в школе и

наполненная радостью и счастьем семейная жизнь...

Отец обычно не выдерживал “газетных” речей старшего сына и, чуть

ли не крича, заканчивал “пустой разговор откровенно “жесткими”

словами: “Ну, и бестолочи вы, как я погляжу.. Ни черта не знаете

настоящей жизни.. И дальше своего носа не видите... У вас голова,

наверное, не тем концом к плечам приставлена? Никого из серьезных

людей не слушаете, а на самом деле вы вот такие, - отец постучал

кулаком по столу, - дубы... Начитались своих книжек и думаете, что все

знаете... Привыкли верить каким -то съездам... А там собрались сплошь

бездельники - говоруны... Вот раз - другой прижмет вас беда или укусит

комар в известное место, вот тогда поговорим...”

Мама, как всегда занятая своими делами, интуитивно чувствовала,

когда нужно остановит и успокоить спорщиков: “... И что ты, Семеныч,

как малый ребенок, шумишь, кричишь, сердишься... Зачем? Толку - то

никакого.. Лучше бы занялся делом...”

Мама не разбиралась в политике (и никогда не интересовалась ею), но

она знала, что “пришло” другое время, в котором будут жить ее дети...

Она всегда защищала своих “неразумных мальчишек” от гневных и

несправедливых слов отца, сердцем чувствуя его неправоту... Но теперь,

когда дети стали “почти взрослыми”, мама строже и требовательнее, чем

прежде спрашивала и с них... Обычно после резких и громких споров -

разговоров, едва скрывая обиду на старшего сына, тихо говорила: “ Не

стыдно тебе так с отцом разговаривать? Уступить трудно?.. Спина

переломится?.. Язык не поворачивается сказать: да... Отца обидеть

легче?..”

Владимир, выслушав маму, решал больше не спорить с отцом о

современной жизни: “ Бесполезное занятие... Сколько ему ни говори, он

будет твердить одно и то же.. Как будто ничего не замечает вокруг...” Но

отец все знал и видел, но воспринимал и оценивал современную жизнь

совсем не так, как его старший сын...Может, намного глубже и полнее, чем

Владимир, - без идеологической, партийной путаницы, опираясь на свое

многолетнее знание того мира, в котором он жил и трудился .

278

... Споры между “представителями двух поколений” прекращались...

Но только на два - три дня..

4

Хорошо знавший степные просторы бывшего Войска, старый казак -

труженик явно недоверчиво, иногда насмешливо слушал слова своих

взрослых детей (к старшему сыну иногда присоединялся младший) о не

тронутой плугом целине и молодых энтузиастах, приехавших “покорять

”полупустынные степи“.. Как известно, весной 1954 - го года пленум ЦК

партии принял специальное постановление, в котором самыми значимыми

словами были такие, как “производство зерна”, “освоение целинных и

залежных земель”. В не тронутые человеком степные районы страны

(Поволжье, Казахстан, Алтай, Сибирь и др.) отправились десятки тысяч

юношей и девушек - энтузиастов и романтиков.. Они мечтали “вдохнуть

новую жизнь” в “дальние“ просторы” нашей Родины

Будущие “покорители целины” появились и в нашем городе... Их

торжественно встречали на вокзале. На центральной площади проходили

шумные митинги, организованные местными властями и комсомолом В

руках уральцев - карты, плакаты, флаги, портреты партийных

руководителей... Торжественно гремела музыка.. Выступали областные

партийные и комсомольские руководители, директора совхозов и

председатели колхозов. Они горячо приветствовали мужественных ребят

и девушек - будущих “героев “целины ”. В речах командиров молодежных

отрядов торжественно звучали слова клятвы - обещания честно выполнить

свой патриотический долг и никогда не отступать перед трудностями,

которые могут возникнуть в первые дни - недели их жизни и работы в

дальних, полупустынных районах области...

На площади господствовала атмосфера романтического восторга,

деловой веры в энергии и творческих способностях будущих

“покорителей целины” Звучали широко известные песни, призывающие

“молодых хозяев земли...мечтать”, ”хранить беззаветно Отчизну свою”,

“покорять пространство и время” :

Нам нет преград ни в море, ни на суше,

Нам не страшны ни льды, ни облака...

Пламя души своей, знамя страны своей

Мы пронесем через миры и века...

279

Несколько позднее появятся песни, прославляющие мужество и

трудолюбие современных героев - целинников, способных выдержать

любые испытания в “полях бескрайних “.. И вновь прозвучат в городе

звонкие голоса, воспевающие “молодых тружеников”:

Родины просторы, горы и долины,

В серебро одетый зимний лес грустит,

Едут новоселы по земле целинной,

Песня молодая далеко летит...

...Вьется дорога длинная,

Здравствуй, земля целинная,

Здравствуй, простор широкий,

Весну и молодость встречай свою!..

Митинги на центральной площади повторялись ... И со временем они,

к сожалению, превратились в стандартный, хорошо подготовленный,

знакомый спектакль, лишенный элементов новизны: на сцене - старые

ораторы и старые по содержанию и исполнению речи... В нем принимали

участие и местные студенты, которым обычно отводилась роль

театральных “статистов”. Их настойчиво приглашали (или отправляли) на

митинг, когда появлялся в городе новый отряд “целинной” молодежи и

многолюдный любительский “спектакль” еще раз повторялся.

Пусть несется весть:

Будут степи цвесть!..

Партия велела -

Комсомол ответил: ”Есть!..”

После митинга уральские студенты шумно и весело приветствовали

будущих “хозяев новых земель”, охотно знакомили их с городом и

институтом. Географы и ботаники рассказывали об особенностях тех мест,

где придется жить и работать молодым “героям”. В этих беседах обычно

принимали участие и некоторые преподаватели, лучше студентов знающие

особенности тех мест, где в ближайшее время должны создаваться новые

хозяйства...

...Отец, нахмурив свои седоватые мохнатые брови, слушал

стандартные слова о “молодых строителях коммунистического общества”

и “смелых покорителях целины”(рассказывал младший сын, принимавший

участие в митингах) и откровенно зло замечал: ”Об чем вы все говорите?..

Какая целина?. Да они, эти приезжие, даже пахать совсем не умеют. Видел

я таких раньше - в колхозах. Запустят трактор и стоят, веселые,

280

довольные... Как вы только не поймете: они ведь - не работники, а

настоящие гулебщики... Покрасуются... Расковыряют степь - и уедут домой

...Нам достанутся только пыль да грязь.. А ведь тут люди живут и долго

еще будут жить...”

Осенью 57-го я вместе с группой студентов “оказывал практическую

помощь” одному из новых, прогремевшему на всю область совхозу

(кажется, он назывался “Ульяновский”) и имел возможность убедиться в

том, насколько прав опытный, знающий родную землю отец. Осенние

работы в нашем отделении проводились плохо. Их организацией никто из

руководителей по - настоящему серьезно не занимался: “комсомольцы -

добровольцы”, плохо знающие сельское хозяйство и местные условия,

неохотно и неумело работали и в поле (на тракторе и комбайне), и в

зернохранилище (хотя в их распоряжении находились триер, веялка и

автопогрузчик), и на стройке (неуверенно и неумело держали в руках пилу,

топор и молоток, видимо, не понимая, как и что можно ими делать).

Может, до приезда в далекий совхоз некоторые молодые энтузиасты

никогда не занимались физическим трудом?. И совсем не чувствовали

“землю - кормилицу”, как некогда умел чувствовать и понимать ее

настоящий пахарь - крестьянин или местный казак из далекого хутора ...

Да, отец не ошибался, когда говорил о печальном будущем родного

края: через несколько лет “целинную эпопею” пришлось “расхлебывать”

местным жителям. Летние пыльные бури стали постоянными спутницами

жизни людей в некогда богатом плодородными землями краю... Власти

неохотно, лишь под давлением “общественного мнения”, через 10 - 15 лет

признали “некоторые ошибки в работах на целине”, объясняя их

“сложными климатическими условиями региона...”

***

Жизнь постоянно подбрасывала новые “любопытные”, ранее

неизвестные факты, демонстрируя свое разнообразие и богатство...Не

самое радостное...

В Уральск возвращались бывшие “враги народа”. Среди них были

рядовые рабочие и колхозники. Как, например, мой дядя - шофер Саша, о

котором я уже говорил... Он возвратился домой раньше многих других,

пробыв десять лет на лесоповале в Сибири. Реабилитировали его лишь

после 55-го года... .. “Оправдали” родителей старой подруги моей Оли -

Евы: ее отец, доцент Р. Штамм был арестован и осужден во время войны и

погиб где -то далеко от Уральска

281

В конце пятидесятых годов Уральск не только встречал, но и

провожал своих “невольных” жителей...Оказывается, мой город и в

далекое царское, и в близкое советское время был местом политической

ссылки. Среди уезжавших - преподаватели института ( географ А. Королев,

математик Н. Чайковский). Лингвист - доцент Н. Малеча, многие годы

работавший над “Словарем говоров уральских ( яицких) казаков”, остался

в городе, мечтая завершить свой многолетний научный труд. Опытному

специалисту - историку Я. Фейгельсону, кажется, некуда было

возвращаться, и он продолжал работать в педагогическом институте..

Местные власти старались не говорить публично о преступлениях

“сталинской эпохи”. В областной КГБ иногда приглашали людей,

выступавших на судебных процессах 30-х годов в качестве свидетелей. Их

вновь допрашивали, заставляя вспоминать подробности прошлого, о

которых им хотелось навсегда забыть. В душах людей еще сохранялся

прежний страх, и они не знали, что и как можно ( или нужно) говорить во

время “беседы” со следователем... .

Рядовые члены партии (таким был мой старший брат) болезненно

реагировали на “загадочные”, “жестокие” события прошлого и как - то

пытались объяснить их.. Летом 56-го года Костя (а не Володя), по просьбе

отца, подробно рассказал о последних партийных решениях, особое

внимание уделив только что появившемуся постановлению ЦК КПСС “О

преодолении культа личности и его последствий”.. Оказывается, его сейчас

особенно активно обсуждают в базарных рядах и очередях около

магазинов... Владимир (вслед за младшим ) попытался сообщить отцу что -

то новое о прошлом. Но старый казак, знавший те времена значительно

лучше своих детей, не стал его слушать: “ И об чем нынче с вами

говорить?.. Тогда в городе многие знали, что сажают всех подряд.. Одних -

за дело.. А других - просто так, для счета... Как вашего дядю...За

пригоршню проса и пшеницы, за кусок угля, за десяток картошек... За

слова, которые сказал в сердцах, сгоряча.. А начальники, которых теперь

оправдали?.. Сначала они сажали, а потом их посадили...Тут рядом с нами

жили председатель Горсовета, областной прокурор, начальник из НКВД.

.И все вдруг куда -то подевались... Как в драке на улице: кто посильнее да

похитрее, - тот и одержит верх... Вот весь сказ... Только вам, глупым, все в

новинку...”

5

Думается, что следует возвратиться к уже сказанному и вспомнить

наиболее характерные черты бытовой казачьей жизни.. Вспомнить - и

понять положение, в каком оказалась молодая невестка. Старшая (моя

282

Оля), никогда не жившая в нашей семье, не могла поделиться с Люсей

опытом “вхождения” в родительский дом. Так что ей пришлось

самостоятельно знакомиться с ним. Насколько легко и удачно?.. Или,

наоборот, трудно и не совсем успешно? - на эти вопросы могла ответить

лишь сама невестка...

... Теснота, давно поселившаяся в небольшом, постаревшем доме, не

лучшим образом сказывалась на жизни и настроении его обитателей. Но,

кажется, только стремящаяся к свободе и самостоятельности молодежь

понимала, что спокойной жизни для пяти взрослых людей здесь не может

быть. Как и при Шуре, никто не мог остаться наедине с самим собой,

заняться своими делами, не мешая другим. Но лучшего дома или

отдельной квартиры новая семья не имела и, видимо, в ближайшие годы

не найдет...

В традиционной казачьей семье не привыкли объясняться в любви

друг к другу.

Слово “любовь” произносилось редко. Случайный, “посторонний”

человек мог подумать, что мир настоящих чувств вообще неизвестен

“природным” уральцам - как взрослым, так и детям.. Но это совсем не

так...Человек, живущий рядом с ними, должен был хорошо знать твердый,

самостоятельный характер (“норов”) старых казаков - “Горынычей”, их

спокойный, деловой взгляд на мир - в целом и на особенности местного

быта - в частности. Традиционная семья держалась на взаимном уважении

родителей и детей (особенно взрослых), на помощи друг другу,

выражающейся не в “пустых” словах, а в конкретных поступках и делах...

В любом старом доме можно было услышать слова известной среди

уральцев поговорки: “... Сколько воду не толки, все равно масла в ней не

будет”. Она воспринимались всеми как доказательство простого правила:

”... слова без дела - бесполезны “, как строгое, но справедливое требование

постоянно выполнять работу, нужную дому... Наши родители никогда не

забывали, что “... дела сами не ходят, - водить их надо...”.

В семье существовало не заявленное, но всем известное требование

(условие): человек, входивший в наш дом, должен был принимать и

исполнять “нормы поведения”, давно сложившиеся здесь. Невольно

вспомнился зять, с ранних лет знавший особенности местной жизни. Но,

оказавшись в нашем доме, он понял, что легко и быстро и привыкнуть к

ней невозможно. Чтобы чувствовать себя спокойно и уверенно, ему

потребовался не один год..

Любой человек, ранее не бывавший в таком доме, как наш,

родительский, испытывал противоречивые, трудно объяснимые странные

чувства... ..

Так произошло и с молодой невесткой...

283

Людмила (Люся) пришла в новый для нее дом из семьи, живущей по

иным эмоциональным и бытовым правилам. По “каким -то другим, не

нашим” ( как заметил отец), “новым”, далеким от взглядов и привычек

моих родителей... .. ..

Сват Алексей, человек грамотный, работал “партийным

начальником”: руководил городской почтой, общался с местной властью,

в его подчинении находились десятки людей, т. е. занимался иными

делами и встречался с другими людьми, нежели мой отец. Бытовые

условия, в которых жила и воспитывалась будущая невестка вместе с

двумя сестрами ( удобная, относительно свободная городская квартира)

отличались от тех, с которыми она встретилась в доме мужа В семье

“почтового” начальника, наверное, никто не заботился о покупке и

заготовке дров и каменного угля, ремонте печки и дымоходов, не знал тех

сложных, неприятных проблем, с которыми постоянно сталкивались

десятки тысяч уральцев (среди них - и мои родители)... “Все удобства - во

дворе, вода - в колодце за три квартала”, - это о них (и о нас) сказано...

К домашним “трудностям”, с которыми столкнулась молодая

женщина в новой семье, добавились и чисто психологические сложности..

”Душевные загадки” и “открытия” порою оказывались менее понятными,

чем бытовые...

Люся с большим трудом привыкала к неизвестной для нее жизни:

знакомилась со странными, на ее взгляд, правилами и порядками...И не

только знакомилась, но и “училась” выполнять их без “напоминания”

свекрови.

Наверное, невестка впервые увидела в одной из комнат лампаду,

постоянно горевшую перед иконами... Для нее непривычно было видеть

родителей мужа, которые, садясь за обеденный стол и покидая его,

крестились и произносили слова благодарственной молитвы.

Дома Люся каждый день встречалась и весело разговаривала с

сестрами. Они охотно рассказывали ей (старшей) о своих сердечных

тайнах, знакомых ребятах, школьных оценках, собраниях и пр. В новой

семье “душевные” разговоры велись очень редко. Да и с кем можно было

говорить о “тайном”, “личном”?.. Мама, конечно, слушала бы невестку, но

вряд ли поняла бы ее непростые, неясные слова - размышления о

“сердечном”, “семейном” и страхи,. связанные с экзаменами и будущей

работой в незнакомом месте ( деревня, аул ).

Вечерние беседы и споры детей и отца Люсю не интересовали. Они

были о совершенно другом: - о хозяйственных или политических

вопросах...Но не о чувствах и будущем, не о мечтах и желаниях... Их не

принято было открыто обсуждать в доме на Плясунковской улице...

Да, многое в семье мужа оказалось для Люси неожиданным,

незнакомым и даже чужим.. И требовалось время (месяцы?.. годы?..),

284

чтобы хорошо узнать и понять, какой может стать ее новая жизнь.

Конечно, если молодая семья решит надолго остаться в нашем доме...

6

Как было сказано, мой рассказ о нашей семье - свободный..

Хронологическая последовательность событий мной иногда сознательно

нарушается.

Некоторые

отдельные,

разновременные

события

представляются мне внутренне едиными, связанными, и потому я

рассказываю о них, нарушая их хронологическую последовательность..

Провинциальный Уральск в середине 50-х годов решил сознательно

менять свой внешний облик... Конечно, в лучшую сторону... Как и вся

страна.. Знакомый голос диктора ликующе сообщал, как свободно и

счастливо теперь стал жить советский народ, радостно и подробно

рассказывал о его “великих победах в строительстве самого справедливого

общества на земле”. Но для большинства уральцев оставалось

непонятным, почему же эта новая, хорошая жизнь так неторопливо и

неохотно приближается к их родному городу. Наверное, временно

приостановилась на дальних перекрестках?.. И даже базарные “всезнайки -

предсказатели” не решались сказать, когда она появится в Уральске..

Бывавшие в столице горожане по-прежнему привозили оттуда килограммы

продуктов и чемоданы с т. н. “промтоварами”, которые нельзя было

купить в нашем городе. Обычный мужской костюм, красивую женскую

кофту или легкую летнюю обувь лишь немногим (обычно чиновникам)

удавалось “доставать по знакомству”.

Впрочем, о чем говорить?.. Все советские люди ( и не только в

провинции) запомнили шумное время “шустрых”, “лихих” людей... Оно

оказалось лишь началом нового “исторического этапа” в жизни страны,

связанного с именем “великого реформатора и “знаменитого кукурузника”

Никиты Хрущева...

Руководитель партии объявил себя “крупным специалистом” и

“тонким знатоком” в различных областях народного хозяйства

(промышленность, строительство, агрономия ) и культуры ( литература,

музыка, живопись и пр.)... На протяжении 10 лет “рекомендовал”,

“советовал”, “требовал” настолько энергично и бесцеремонно, что люди и

страна устали от него. Некоторые идеи “вождя страны” казались, мягко

говоря, странными. Кажется, Н. Хрущев стремился обогнать “медленно

идущее” время и подчинить своей власти (желанию) окружающий

мир...Он надеялся осуществить “мечту советского народа” - привести

285

страну к коммунизму...Ведь было известно, что “все дороги ведут к

коммунизму ” - не так ли?.

Но они должны быть обязательно чистыми, свободными, доставлять

людям радость и удовольствие...Вот только неизвестно, почему многие

местные руководители полагали, что “высокие идеи чистых дорог” не

должны иметь отношения к повседневной жизни рядовых граждан

страны....

Известно, что жить обеспеченно и спокойно в небольшом городе или

поселке невозможно без налаженного личного хозяйства (огород, бахча,

скот, птица и пр.). Большая семья могла чувствовать себя, уверенно лишь

тогда, когда все - и родители, и дети- постоянно работала не только на

предприятии или в конторе, но и дома, в поле, в лесу, на реке.. Так был

всегда и в нашем доме, но в последнее время многое изменилось: сыновья

- студенты “взбунтовались”, отказавшись “работать летом на земле”...

Успешно учась, они получали стипендию, ставшую их “долей” в семейном

бюджете.. В его “формировании” принимал участие и я, каждый месяц

(как я уже говорил) передавая родителям часть своей зарплаты... Наша

семья, кажется, не должна была испытывать никаких трудностей. Однако

они нередко возникали. Как выяснилось позже, причина их - не в деньгах.

Отец, всю жизнь увлеченно работавший на бахче, не хотел оставлять свое

любимое занятие, хотя мама часто и настойчиво требовала “бросить это

дело”. Где -то за Уралом отец “поднял под картошку” небольшой участок.

Там он отдыхал душой и успешно “боролся” с сорняками и сусликами. И,

как рачительный, “настоящий” хозяин - работник, заранее старался

определить, на какие урожай и прибыль он может рассчитывать. Обижался

на детей, которые не хотели помогать ему в уходе за картошкой: отец не

понимал их равнодушного отношения к “земле - кормилице” .

До конца 50-х отец по - прежнему продолжал работать кучером -

грузчиком: каждый день спокойно отправлялся на “больничной” лошади за

продуктами и лекарствами и чувствовал себя нужным человеком. Но

неожиданно наступили “новые” (по выражению отца, “глупые”) времена”,

и он лишился своего давно знакомого и привычного транспорта: его

начальник заставил опытного и честного работника “срочно сдать” лошадь

неизвестно кому и куда. Больница и детский сад, как выяснилось, больше

не нуждались в услугах “копытного товарища”: его заменила быстрая

машина...

Через некоторое время нашей семье, как и многим городским

хозяевам, пришлось расстаться с коровой. Нашу ласковую, спокойную,

добродушную кормилицу Буренку отец вынужден был куда -то отвести..

Оказывается, местные власти включились в борьбу “за повышение

культуры быта и производства”: они выполняли решение центральных

властей, запретивших держать крупный скот (коровы, лошади и пр.) в

286

областных центрах и больших городах, поскольку животные “ухудшают

экологическую обстановку” в них. Наверное, московские и алма -

атинские руководители не знали своей страны (особенно ее окраины) и

приняли не самое умное и не нужное людям постановление...

“Скотский “ запрет был воспринят уральцами резко отрицательно.

Некоторыми - откровенно враждебно: “Какая грязь от коров?.. Кто

ухаживает за ними?.. Сами ведь ухаживаем и за порядком следим, а не

власти... Просто им (начальникам) не нравится, что молоко и сметана на

базаре лучше и дешевле, чем в магазине. Туда привозят из совхоза всегда

разбавленное молоко. И как везут?.. Обязательно расплещут... Вот и

запретили наших коров....”

В прохладные осенние дни горожане (женщины- со слезами на глазах,

мужчины - ругаясь) вынуждены были отправить своих “любимиц” и

“кормилиц” в неизвестное “общественное стадо”. Официально считалось,

что хозяева продавали своих животных...Но, в действительности, просто

отдавали, - почти бесплатно ( “задарма”, - как говорили уральцы). Зимой

по городу прошел слух, что большая часть животных погибла от голода

или была “пущена под нож”: в совхозах и колхозах не успели (или не

смогли?) запасти нужного количества кормов...

Родители по - разному восприняли непонятное решение властей.

Отец, как всегда, был откровенно недоволен происшедшим: в нашем

дворе “пропала” последняя настоящая “живность”. Не признавать же

десяток кур с петухом за серьезное хозяйство...К ним отец всегда

относился равнодушно..

Мама жалела свою любимую Буренку, расставаясь с ней, но

одновременно чувствовала и некоторое облегчение: “... Зачем нам теперь

корова?.. Дети выросли... Пусть сами думают о себе... И не только о себе,

но и о нас...”

Мама никогда не жаловалась на свою нелегкую жизнь, но в последние

годы и отец, и дети видели, что она стала уставать от домашних и

кухонных забот... Возраст и болезни (сердце, давление, ревматизм)

сказались на ее здоровье. Она уже не занималась “большими” делами так

регулярно и настойчиво, как прежде. Но не хотела никому (кроме отца)

признаваться в том , что ей становится трудно выполнять привычные,

давно знакомые дела и поддерживать строгий порядок в комнатах...

7

Отец, привыкший всегда “держать” (т. е. иметь) хозяйство и

заботиться о лошади, был недоволен своей “вольной”, “ленивой” (по его

287

мнению) жизнью - без традиционного летнего сенокоса и обязательных

зимних поездок в луга за сеном или дровами. Хмурый, подавленный новой

(“чужой” - для него) жизнью, заметно растерявшийся, он не хотел

соглашаться с безмолвием, царившим во дворе, и с “пустыми” базами, где

когда -то стояли сытые лошадь и корова.. У отца сохранилась старая

привычка: он, как и раньше, глубокой ночью выходил во двор, наверное,

надеясь на “волшебное чудо”, - на тихий, приветливый храп Сивого и

спокойные, почти бесшумные вздохи Буренки...

Отца можно было понять: ведь он смотрел на себя как на

самостоятельного, обеспеченного, всегда занятого и знающего свое дело

хозяина - работника.. Именно так: хозяина и работника - одновременно...

Человека, способного собственным трудом обеспечить с в о е й семье

вполне благополучную жизнь...

Пустые базы и тихий двор угнетающе давили на душу...Старый казак

видел в них страшное и горькое доказательство своей унизительной

бедности.. Даже не бедности, а оскорбительной нищеты.. Ведь в хозяйстве

ничего не осталось..

...Впервые за многие годы наша семья лишилась серьезных

хозяйственных забот. И что же теперь делать с остатками былого

“богатства” - телегой, плугом, косилкой, граблями?.. Продавать?.. Но кому

они нужны, когда все старые друзья и приятели тоже остались

“совершенно голыми”?..

Старший сын попытался “популярно” объяснить отцу смысл и

значение новых партийных решений: “Ты же не маленький и должен

понимать, что все делается для таких, как ты.. Тебе же легче будет. Ведь

тяжело ездить за Урал, на бухарскую сторону, договариваться с лесником,

косить траву и привозить сено... А теперь... Пришел в магазин, и,

пожалуйста, все готово для тебя...”

На слова Владимира лишь раздражали отца, и он сердито говорил: “Да

не пойду я в твой магазин. Какой же ты дурак, если не хочешь понимать,

что я хочу иметь с в о ю лошадь, мне нравится с в о я корова и с в о е

молоко... И не нужны мне твои, казенные... Раньше выйдешь во двор, -

сразу слышишь живое.. А сейчас - одна мертвечина... Этак скоро и кур

запретят. А там и кошек с собаками...От них - тоже грязь... Да и запах

плохой... Начальству покажется вредно...”

Мама старалась успокоить отца... Она понимала справедливость его

слов, хотя не все в них принимала...И не в первый раз строго

разговаривала с сыном :”... Скажи мне, зачем ты снова споришь с отцом?..

Он - человек пожилой, много видел за свои годы - и хорошего, и плохого...

Больше плохого...Не по душе ему все ваши новости...Отец любит живое

дело и с в о е хозяйство.. А теперь кругом - одно только мертвое... Ни у

288

кого ничего нет...Представь, что у тебя в доме - лишь голые стены и

пустота... Понравится тебе?..“

Владимир, не сдержав себя, резко ответил маме: ” А у меня и так в

доме ничего своего нет...” Она, успокаивая сына, произнесла : ”Не надо

кричать.. У тебя еще все впереди...Бог даст - и дети будут... И квартира...

Ты больно торопишься...Все сразу хочешь получить? А так не бывает.

Вот мы больше десяти лет прожили в родительском доме... И сколько

всякого разного было, - не пересказать...Ничего... Пережили...А ты только

начинаешь... Не спеши... Все будет - в свой срок...”

... Впрочем, некоторые события, о которых я рассказываю здесь,

произошли в разное время: одни - раньше, другие - позже... Но все они

случились в нашей семье в середине прошлого века...

“Безработный” отец не знал, как теперь отвечать на главный для

него вопрос: что все - таки делать, чем заниматься. Неопределенность

завтрашнего дня пугала его: “Как будем жить дальше?.. Ведь без работы и

денег не проживем... Ладно, Николай помогает, но ведь и собственные

деньги, пусть небольшие, надо обязательно иметь... Старики на базаре все

о пенсиях говорят...Но как ее получить?.. Властям надо показывать

казенные бумаги...А где их взять?..”

Отец никогда не собирал и не хранил “справки с работы”. И не было у

него постоянной трудовой книжки...Может, затерялась где -то вместе с

артелью “Гуж”?. Да и какой “трудовой документ” можно было оформить,

когда временно работал в случайно созданной им артели или бригаде?..

Лишь в больнице выдали, но там был указан небольшой трудовой стаж

(около десяти лет): его для пенсии, наверное, будет маловато..

В старой зеленой папке отец хранил только налоговые квитанции за

многие годы (с середины 20-х)...Опытный уралец знал, что в любой

момент может придти “дотошный” (знающий свое дело ) ревизор или

старый инспектор и потребовать отчет. Вот тогда эти бумаги обязательно

пригодятся. Но “проверяльщики” давно не приходили: они знали, что

серьезным хозяйством отец не занимается. И уже никогда не будет:

возраст не позволял ему исполнять “настоящее “ дело..

...Костя, услышав печальные слова отца о пенсии, постарался

успокоить его: “ Ты, кажется, о трудовой книжке и старых справках с

места работы говоришь? Ну, что ж... Попробую поискать...Но только после

экзаменов. Ты не беспокойся... Обязательно найду все нужные тебе бумаги

и документы ...”

8

289

Наши студенты одновременно заканчивали институт и надеялись (

говорил Костя) “без осложнений” получить дипломы... Последнюю

сессию успешно “скинули” в апреле. Май - время обзорных лекций и

подготовки к последнему испытанию - к государственным экзаменам. О

них выпускники прошлых лет (теперь учителя) говорили разное: одни -

пугали студентов ( “... задают много вопросов”), другие - весело

посмеивались ( “...никто из членов комиссии не слушает...”, “ ..все

разговаривают, понимают, что надо всем диплом дать и отправить в

школы...”)

“Опытные товарищи” были правы: “провалы” на государственных

экзаменах случались, но крайне редко. Директор института и деканы

факультетов обычно “рекомендовали” членам комиссий не “задерживать”

выпускников в институте .На заседании Ученого Совета откровенно

“разъяснялся ” вопрос о т. н. “слабых студентах”. Дескать, они проучились

в институте четыре года, успешно сдавали курсовые экзамены (правда, с

оценкой “удовлетворительно” - после двух - трех встреч с

преподавателями ) и зачеты.. Их следует более внимательно слушать на

государственных экзаменах и не лишать дипломов. Пусть едут в сельские

школы. Там постоянно не хватает “настоящих” учителей: они работают в

поселке два - три года - и затем уезжают в город. Уроки там иногда

проводят вчерашние школьники.. Наши “троечники” окажутся, бесспорно,

лучше их.. Со временем, лет через пять - шесть, и эти выпускники

института могут стать хорошими учителями...

В речах институтских руководителей, наверное, заключалась некая

“сермяжная правда”, но нужная больше для оценки их работы глазами

алма - атинских чиновников из министерства, нежели для школы: ”план

выпуска специалистов выполнен, - значит, коллектив работал успешно,

добился нужных результатов...”

... Старший брат постоянно беспокоился, думая о приближающихся

экзаменах.. И вместе с ним переживала его страхи Люся. Первую

практическую проверку их профессиональных знаний и навыков (т. н.

“фронтальный диктант”) они ждали с нескрываемым беспокойством.. Но

тревожились, как выяснилось, напрасно: письменную работу будущие

учителя выполнили успешно: никаких замечаний от преподавателя,

проверявшего страницы их текста, не услышали. Люся была особенно

довольна, так как полагала, что полученная мужем положительная оценка -

это результат ее постоянных занятий с ним по грамматике и синтаксису.

Бесспорно, она была права: его успех - это и ее серьезная победа как

учителя - консультанта и репетитора...

...Теперь можно было спокойно готовиться к устным экзаменам.

Владимира серьезно волновал экзамен по русскому языку (первый в

расписании) с его сложными, не всегда понятными (ему) теоретическими

290

проблемами и историческими экскурсами. Брат упорно готовился к нему

около трех недель.. Но по его невеселому, хмурому лицу можно было

понять, что не все удалось выучить и не во всем разобраться достаточно

хорошо... Наверное, старые школьные знания забылись во время

армейской службы и теперь восстанавливалось с большим трудом... Да и

учиться по - настоящему серьезно Владимир не смог . Регулярным

занятиям и хорошей подготовке к ним мешала “общественная” работа. Но

энергичная и самолюбивая жена все же помогла мужу накануне трудного

экзамена по русскому языку разобраться в “сложных” спряжениях, в

“хитрых” склонениях, в предложениях различных типов и пр.. И под

влиянием Людмилы старший брат, кажется, избавился от “студенческого

страха” и почувствовал себя более уверенно накануне серьезного события

в его институтской жизни... И успешно выдержал эту трудную для него

проверку...

....Костя, в отличие от Владимира, перед экзаменами почти не

волновался: он всегда спокойно, но без зазнайства верил в свои знания и