Мятежная

Глава 36. На счастье

Ванечке исполнился год. Тёма позвал родственников: мою маму, Антоху с семьёй и своих родителей, я приготовила ужин и весь вечер просидела с приклеенной улыбкой, пока внутренности сводило от страха. Если Командующий заметит, что мы в ссоре, нас пригласят на беседу. А там выяснится, что никакой семьи уже нет. И тогда они заберут Ваню. Я даже пару раз обняла Тёму, поймав его удивлённый взгляд. И смогла вздохнуть с облегчением, только когда за последним гостем закрылась дверь. Мы вместе мыли посуду на кухне. Впервые за несколько месяцев мы что-то делали вместе. Тёма закатал рукава рубашки, чтобы не намочить, и я украдкой смотрела, как ловко его пальцы скользят по тарелке. Невольно вспоминая, как эти самые пальцы когда-то ласкали моё тело. Пришлось до крови закусить губу, чтобы физическая боль заглушила душевную. Он стоял так близко, всего-то протянуть руку… Я мечтала броситься в его объятия, зарыться носом в ворот рубашки и почувствовать, как его крепкие руки сжимают талию.

Я вдруг поняла, что больше нет той обиды и ощущения предательства, что оттолкнули меня от него. Не заметила, когда они исчезли. Эмоции улеглись, я смогла оценить ситуацию объективно и оправдала Тёму в своих глазах. Подсознательно. Он сделал всё, что мог. Он всегда оставался хладнокровным в стрессовых ситуациях, в отличие от меня. Он всё сделал правильно. Решил, что мой дар — это самая малая жертва, он никогда не понимал, насколько это важно для меня. Но он и не обязан. Обычным людям такое не понять.

Последняя тарелка выскользнула из моих рук и разлетелась на звенящие осколки по полу.

— На счастье, — прошептала я. Тёма горько усмехнулся. Мы одновременно присели, чтобы собрать осколки и стукнулись лбами, что вызвало нервный смех, переходящий в хохот до коликов в боку. А потом, всё так же сидя на полу, я вдруг разрыдалась, и Тёма замер в растерянности.

— Прости, — еле выдавила я из себя между рыданиями. — Я снова всё испортила.

— Ты из-за тарелки что ли? Да у нас их полно! — не дошло до него.

Я резко качнула головой.

— Что случилось то? — он робко задел моё плечо. — Ань?

— Всё кончено, да? Ты больше ничего ко мне не чувствуешь? — Глаза застилали слёзы, рекой текли по щекам, словно пытались вынести из моей души всё, что там копилось столько времени.

— А мои чувства ещё имеют какое-то значение? — тихо спросил он. Я только кивнула в ответ. Он осторожно протянул руку и коснулся моей мокрой щеки. Я закрыла глаза, но даже так не получилось сдержать слёз. Тёма рывком притянул меня к себе, прижал крепко, будто если ослабит хватку хоть немного, мы оба лишимся жизни. И мы сидели так, обнявшись, целую вечность.

— Я люблю тебя, — шептал Тёма мне на ухо, тут же подтверждая слова жадным поцелуем. — Никогда не переставал любить.

Я хотела спросить про Софью, но отмахнулась от своих мыслей. Неважно. Уже неважно, переспали они или нет. Тёма — мой. Всегда был моим. И всегда будет. А я — его. Я отвечала на его поцелуи и исступлённо шептала эти три заветных слова, которые и близко не передавали то, что я чувствовала.

Нет слов в этом мире, чтобы описать ту жажду обладать каждой клеточкой его тела, раствориться в его объятиях, как капля молока в чашке вечернего чая, давиться криком от наслаждения, когда его губы страстно впиваются в мои. Нет слов, способных передать то, что я чувствовала, когда он сорвал с меня платье, а я сгорала в предвкушении ощутить его плоть внутри себя. И не замечала, что пол слишком жёсткий, тонкий плетёный коврик не спасает (завтра, наверняка, заболит спина), я цеплялась за рукава рубашки, помогая ему скорее освободиться. Я не замечала ничего, кроме его взгляда, обжигающего страстью, кроме своего желания отдаться ему без остатка. Каждое движение заставляло меня вскрикивать от нестерпимого желания.

Я запустила пальцы в его мягкие волосы, жадно осыпая поцелуями шею, лицо. Он пристально смотрел мне в глаза, словно не верил, что всё происходит наяву. Я и сама сомневалась. Его тело дрожало от вожделения, но он нежно и неторопливо целовал меня сначала в губы, затем в шею, опускаясь ниже, ласкал грудь, слегка прикусив сосок, от чего я издала громкий стон. Он тут же закрыл мне рот поцелуем. Сейчас мне не нужны прелюдии, я уже умирала от пожара в моём теле и торопливо дёрнула ремень брюк. У Тёмы получилось быстрее, мы наконец освободились от одежды и наши тела соединились.

Как я могла отказаться от него? Ненавидеть. Причинить боль. Мы лежали на полу, переводя дыхание и держась за руки.

— Прости, — чуть слышно прошептала я. Он приподнялся, опираясь на локоть, и вопросительно посмотрел мне в глаза. — Я столько всего натворила! Я… я очень тебя люблю.

— Знаю. Ты тоже прости. — Я качнула головой: его не за что прощать, но он повторил: — Прости. Я всегда на твоей стороне, даже если тебе кажется иначе.

В детской заплакал Ваня, наверно, проголодался, мы одновременно вскочили, собрали с пола одежду и пошли к сыну. Я покормила его смесью, Тёма в комнате собирал чертежи — завтра на работу. Я надела ночную рубашку и вошла в нашу спальню. Он уже расстелил постель и встретил меня с улыбкой.

— С возвращением, — нежно поцеловал, я обвила его шею руками.

Утром проснулась от запаха оладий. Чуть подгоревших. Улыбнулась, потягиваясь в постели. Уже и не вспомнить, когда я в последний раз чувствовала себя такой счастливой? Потом дыхание резко перехватило, сердце сжалось от страха. Я боялась выйти из спальни и встретиться с колючим, отстранённым взглядом, ставшим привычным в последние месяцы. Что, если это был всего лишь секс? Мог ли Тёма действительно простить меня? И любить по-прежнему? Я опустила ноги с кровати: пол холодный, и пальцы тут же заледенели. Нашла тапочки, накинула халат и вышла.

Тёма возился у плиты, обернулся на звук шагов и на его лице расцвела радостная улыбка. Я вздохнула с облегчением.

— Оладий захотелось! — сообщил мне он, размахивая поварёшкой.

— У тебя горит. — Я обняла его сзади, прижимаясь щекой к спине.

— Ага, — довольно согласился он. Мы рассмеялись в унисон.

Он скинул со сковороды последнюю партию и повернулся ко мне. Выглядел серьёзно.

— Ань, я не хочу, чтобы между нами была ложь. Я… Мне жаль, это ничего не значило. Я думал, что уже всё у нас, — он с трудом подбирал слова. — Я тебе изменил.

Я приложила ладонь, зажимая ему рот и покачала головой. Мне всё равно. Это я виновата. Я толкнула его на такой шаг.

— Видишь, это мне надо просить у тебя прощения, — настаивал он. — Ты простишь?

— Простила. Я знала. Догадывалась. — Он удивлённо распахнул глаза.

Я подошла к столу и достала из ящика янтарь, протянула Тёме. Он улыбнулся.

— Почему ты его снял?

— В баню ходил, потом подумал, что не стоит надевать. Подумал, что ты пожалела.

— Нет. — Я обвила нитью его шею, как в тот раз. — Мы повязаны. Навсегда.