По стежкам-дорожкам идут Пахом, Ерема, братья Губины. Всюду — благодать! Молодо плещутся жирные белуги в Волге-матушке, из кедрового леса грозно порыкивает уссурийский тигр, кое-где, как петарды, взрываются от ядрености развесистые клюквы.
Пахом:
— Ребятушки, родимые, скажите мне, пожалуйста, кому живется весело, вольготно на Руси?
Ерема и братья Губины, будто с похмелья, мрачно задумываются.
Ерема:
— Купчине толстопузому.
Навстречу взыскующим правды странникам попадается миллионер, фабрикант Протопопов. Он среднего роста, в меру жирен, в меру оптимистичен.
Протопопов:
— Ой, мне живется весело, вольготно на Руси! Я хапаю, грабастаю без устали, без продыха. Как липку обдираю я доверчивых козлов. А дом мой — чаша полная. Жена с грудями тяжкими. Детишек цельна горница. Открою холодильник я, а из него все ломится. И буженина сытная, треска весьма свежайшая и куры из Америки. Но женушка, Аленушка, такие грудки спелые, такие грудки тяжкие… Она кобылка статная!
— Сдалась вам эта женушка! — сказали братья Губины. — Мы лучше вдаль пойдем.
Вдали им встречается сторож миллионера Протопопова, Суков Федор Федорович.
Суков:
— А если уж до личностей, то мне живется весело, вольготно на Руси. Пускай хозяин скапливат различное имущество. Пускай его потешится. И копит софы красные, и унитазы гладкие, и ванны белобокие, и прочье барахло. Возьмем потом топорушек, заостренный и споренький, и в гости к Протопопову потопаем, пожалуем. Был Протопопов душечка, и нету Протопопова. Зато софа целехонька, и унитаз блестит! Тогда уж я запрыгаю и песни закурлыкаю, оркестр под меня… И молвят люди русские, видали — Федор Федорыч! Ах, Суков — сукин сын! Он заимел всю собственность, он заимел имущество. Ах, Суков, вот каков!
Ерема вдруг задумался и буркнул, в землю глядючи:
— Видали всяких Суковых, видали мудаков!
Странники бредут дальше. Навстречу им молодо, игриво несется собачка сторожа Сукова. Она в меру кудрява, в меру брыласта, в целом весьма приятственна. Запнулась у березоньки, сказала в землю глядючи, вдруг ноженьку задрав:
— Сдались вам эти Суковы? И богатеи жирные? Была бы только косточка, да косточка мосластая, а там хоть трын-трава!
Мужик Пахом задумался и, на собачку глядючи, сказал не без веселия:
— Была бы только косточка! Вот счастие расейское! Вот счастие кромешное! Выходит — все мы благостны. Ерема, братья Губины и я, мужик Пахом. И всем живется весело, вольготно на Руси. Была бы только косточка!..
Легкое, флеровое затемнение. Все куда-то уходят. Вдалеке слышится задушевная, ямщицкая песня сторожа Сукова, пощелкивание языком фабриканта Протопопова, постукивание по стерне коготков собаки. Где-то прыскает ядреным соком перезрелая клюква. На небе блестит Луна, сияет красный полумесяц. Где-то погромыхивает весенний молодой гром. Ноздри втягивают упругий воздух приближения крещендо. Но… тяжелый плюшевый занавес неумолимо падает. Издалека, не очень разборчиво слышен разухабистый, но и несколько обескураженный возглас мужика Пахома:
— Была бы только косточка! Да косточка мосластая!
Все затемняется, лишь на небе, тревожа воображение, сияет красный полумесяц. Напоследок доносится пронзительный звук обрыва балалаечной струны.