На другом берегу любви (СИ)

Глава 10.1 Знакомство с родителями

ЕГОР

До дома остается рукой подать, но младший никуда не торопится, наслаждаясь этим теплым солнечным утром, и, кажется, моей компанией. Остановившись у ключика, волчонок склоняется над водой, набирает ее в ладони и с жадностью пьет.

— Милош, ты чего там застыл? Иди сюда, — машет он мне рукой и смеется. — Хоть рожи свои чумазые умоем, а то мать не узнает.

Того-то я и боюсь, что не узнает, но вида не подаю. Надоедливые темные пряди снова лезут в лицо, и я в который раз убираю их за уши. Спускаюсь к ручью, набираю ледяной воды в руки, подношу к губам. Вкусная какая, зараза! Лучше моей домашней после фильтра высокой очистки и минерализатора.

Невольно уловив свое отражение в гладкой поверхности, я вздрагиваю и на мгновение замираю. С трудом заставляю себя снова дышать. Влажные пальцы пытливо изучают каждый сантиметр этого чужого лица, касаются загорелой кожи на скулах и темной пробивающейся щетины. Чужой упрямый нос, сжатые от напряжения губы, чужие внимательные глаза, в которые прямо сейчас я смотрю, как в свои собственные. Уродливый шрам над бровью, прямые темно-русые волосы до плеч.

«Выходит, я действительно оказался в чужом теле, теле его брата. Но как такое возможно?» — не укладывается в голове.

— Ты чего, Милош? Новых шрамов, вроде, не появилось. Да хоть бы и так, тебя твоя Янка и такого полюбит. Вот увидишь. Наверняка, уже возле мельницы околачивается, да во все глаза выглядывает, когда ты вернешься.

— Янка? — хмурюсь, не понимая, о ком он вообще, но не хочу себя выдавать. Мне бы сперва выспаться, поесть и набраться сил после такой ночи, а потом уже буду думать, что делать дальше. — А вообще, ты прав, — кладу руку младшему на плечо, и тот смотрит на меня во все глаза с абсолютным доверием, — Главное, что я все еще жив, ведь так? Спасибо, что искал меня, и на выручку пришел. Только ночь выдалась длиной, голова от удара гудит и мысли путаются, сам не свой. Веди-ка ты меня, брат, домой.

Деревня с жутковатым указателем «Пропади пропадом» напоминает что-то из средневековья. Местная дорога, никогда не знававшая асфальта, или даже щебенки. Дома все как один выполнены из сруба и ограждены крепкими деревянными заборами с человеческий рост. С зомбаками, которые водятся в этом лесу, оно и ясно. Я бы еще по периметру колючей проволоки натянул с сигнализацией, а здешние не особо парятся из-за своей безопасности. Ворота нараспашку, заходи, кто хочет.

Едва увидев нас у дома, худощавая невысокая женщина в удлиненном платье с фартуком и невзрачном сером платке, бросается навстречу.

— Милош, Добруш, сыночки мои! Живые! Слава лесу!

Тоненькие руки будто лозы обвивают мои плечи. Женщина утыкается носом в мою грудь, и тихонько всхлипывает, роняя слезы. От ее головы пахнет супом и какими-то пряностями. Мне бы о другом думать, да хотя бы из приличия обнять ее в ответ и сказать что-то, но с этим обострившимся нюхом и пустым желудком, думается только об одном.

— Мам, ну, будет тебе, — перетягивает ее внимание на себя младший. «Добруш», — мысленно повторяю, пытаясь запомнить странное имя. — Все хорошо, видишь. Целый и почти невредимый, — окидывает меня взглядом, и теперь женщина обнимает нас обоих, да так крепко, будто ничего дороже на свете у нее и нет. — А отец где?

— На мельнице, где ж еще ему быть? — сквозь слезы радости на глазах улыбается женщина. — Еще на рассвете ушел. Извелся весь, пока вас не было, вот и занимает себя работой с утра до ночи.

Урчание в моем животе не остается незамеченным.

— Сейчас, сыночек, сейчас, — тянет нас женщина в дом. — У меня все готово. Чуяло материнское сердце, что вернетесь. Вот с самого утра ваших любимых пирогов и напекла.

Войдя в дом по запаху иду в сторону кухни. Чужая мать, признавшая меня за своего сына, суетится, сразу усаживает нас с братом за добротный дубовый стол. Наливает молока в расписные чашки, достает еще теплые пироги из печи, прикрытые полотенцем.

Добруш первым набрасывается на еду, будто изголодавший зверь. Да и кто его знает, сколько он сил тратит на эти обращения и борьбу с мертвяками? Судя по аппетиту, больше, чем я на своих тренировках.

Вроде и жрать охота, да неловко как-то. Эта женщина с таким теплом на меня смотрит, как родная мать никогда не смотрела. А я ведь не он, не ее сын, только по какой-то причине занял чужое место, и самому от этого вранья тошно.

— Ты что не ешь-то, Милош, неужто пахнет невкусно? Не обижай меня, сынок, все как ты любишь готовила.

— Спасибо, — выдаю все еще непривычным голосом и надкусываю мясной пирог. — Все вкусно… как обычно, — продолжаю начатую игру, и вижу ее благодарную улыбку.

Наскоро набив живот, Добруш бежит на мельницу, позвать отца. Его мать в это время заваривает какие-то травы и обрабатывает мое разодранное плечо.

— Я знала, что ты вернешься, Милош. Молилась лесу, чтобы пощадил моего сына.

Там бы швы наложить, но вместо этого она со знанием дела накладывает на раны какую-то зеленую жижу и заматывает лоскутом ткани. Хрен с ними, со шрамами, которых при дневном свете и так оказалось предостаточно на этом теле, лишь бы рука после такого лечения не отвалилась.

— Ты только на отца не серчай, он не со зла тогда накричал. Все эти дни ходил сам не свой, да в сторону леса поглядывал… Где-то еще болит? — окидывает меня заботливым взглядом, и я, между делом, рассматриваю ее в ответ.

Нестарая ведь еще совсем, глаза живые и ясные, почти такие же, как у Добруша. Лицо приятное, чистое, ни грамма косметики. Только голова под платком вся седая, будто жизнь в этих краях наложила на нее свой след.

— На голове шишка ноет, а так нормально, — отзываюсь я наконец, и женщина осматривает мою голову, что-то про себя причитая.

— Ну что, набегался⁈ — тяжелым шагом врывается в комнату грозный мужчина, невысокий, но широкоплечий, судя по всему, отец семейства. За ним следом входит Добруш. — До гор хоть успел добраться, или как?

— Или как, — улыбается младший, подперев плечом дверной косяк, и я благодарен за его длинный язык, потому что мне не приходится врать ничего лишнего.

— Что, все еще злишься, что в подмоге отказал, и брата с тобой не пустил?

— Вовсе нет. Я ничего не помню.

— Как это не помнишь? — подходит ближе мужчина, внимательно ко мне присматриваясь, будто заподозрил неладное.

— А ты сам посмотри, — заступается мать за своего любимчика, которым я ненароком оказался. — У него голова разбита, без сотрясения точно не обошлось. Ему покой нужен, тогда и восстановится.

— Покой, говоришь, — меряет шагами комнату, что-то прикидывая в своей голове. — Ну, хорошо. Через три дня жду тебя на рассвете на мельнице, там и поговорим. За это время все заживет, как на собаке. А работа сама себя не сделает.