На другом берегу любви (СИ)

Глава 10.2 Мельница

ЕГОР

Как отключился, не помню. Оно и не мудрено — поди разбери тут со всеми этими событиями, где сон, а где реальность. Помню только, что видел Лерку, будто она за мной следом сиганула, а потом куда-то плыла в кромешной темноте, боясь задохнуться.

«Еще, Лера, еще! Греби, ты справишься», — невольно напрягаются мышцы, словно я могу преодолеть этот путь за нее. И преодолел бы, но она и без меня выныривает из воды. Жадно хватает воздух, вытирает с лица мокрые прилипшие волосы. А потом я теряю ее из вида, скрываясь отчего-то в кустах.

Меня будто магнитом тянет в этот чертов лес. Я сам рвусь в него и снова бегу под тусклым лунным светом, вдыхаю запах мокрой земли и свежесть ельника. Только бегу я не как человек на своих двоих, а как Добруш, если бы я и сам стал настоящим оборотнем. По лицу хлещет трава и ветки, но я так быстро несусь, что почти ничего не различаю. Новая сила переполняет меня, заряжает сумасшедшей энергией, бурлит в моей крови. Поднимаюсь на самую вершину холма, запрокидываю голову и, поддавшись внутренним инстинктам, вою во всю глотку.

Как же хорошо! Как свободно!

И этот лес глазами оборотня уже не кажется таким жутким. Здесь на каком-то клеточном уровне мне все знакомо: каждый запах, каждый куст, каждый сраный муравейник, будто я его дитя, часть чего-то прекрасного, большого и цельного.

После я снова куда-то несусь, раскапываю лапами землю, помечаю деревья, и проваливаюсь в бесконечную темноту, пока мой лоб не накрывает какая-то влажная тряпка.

— Милош, Милош! Проснись, — открыв глаза, вижу перед собой взволнованную физиономию Добруша. — Жара, вроде, нет… — бормочет он. Откладывая лоскут ткани, которым только что меня обтирал, в сторону.

— Снова ты, — едва открыв глаза, опускаю веки и мысленно матерюсь.

— А ты ожидал увидеть кого-то еще? — издевается мелкий.

Конечно, где-то в душе я верил, что все это лишь жуткий сон и, хорошо выспавшись, проснусь я непременно на своем ортопедическом матрасе в коттедже. Внизу на кухне тетя Наташа будет громыхать сковородками и колдовать над моим завтраком…

Впрочем, завтраком меня и здесь накормят, уж больно вкусные ароматы разносятся по дому.

— Чего хотел-то? — сажусь на кровати, к удивлению, обнаружив, что вся моя одежда куда-то делась, и сижу я под разноцветным лоскутным одеялом абсолютно голый.

— Да так, ничего, — пожимает плечами мальчишка. — Просто тебе снились кошмары. Ты ворочался, и звал во сне какую-то Леру.

Стоит ему произнести это имя, я как наяву вижу перед собой ее голубые глаза, и сердце ускоряет ход.

— Не важно, — отмахиваюсь и перевожу тему. — Сколько я проспал?

— Двое суток.

— Как двое суток? — окидываю парня неверящим взглядом. — А одежда моя где?

— Так мать постирала, — кивает в сторону окна. — Ты когда этой ночью обернулся и в лес убежал, там ее и побросал. А я домой принес.

— Обернулся⁈ В кого⁈ Я же спал все это время.

Мой странный сон с раскопкой земли когтистыми лапами и всякими собачьими делами с обнюхиванием деревьев тут же всплывает в памяти. Да не может такого быть! Никогда я не был лунатиком, а тем более лунатиком-оборотнем. Этот мелкий гад бессовестно меня разводит.

— Что, снова ничего не помнишь? — посмеивается надо мной Добруш, и я поваливаю его на кровать, принимаясь щекотать.

— А ну, говори правду!

— Милош, ты чего? Хватит, — сопротивляется тот, а сам начинает заливисто хохотать в голос, даже похрюкивать. — Какую правду? Я и говорю, как есть. Уже все сказал. Не веришь, вон на ноги свои посмотри. До сих пор все в земле. Я звал тебя обмыться, а ты меня словно не слышал, даже не оглянулся. Вернулся в кровать и отрубился. Мать увидит, сколько ты грязи в дом притащил, самого стирать на речку отправит.

Чтобы помыться, брат ведет меня к бочкам с водой, которые сам утром уже успел наполнить, натаскав воды из колодца. Выливаю на себя ушат прохладной воды и намыливаюсь каким-то корнем, который вручает мне Добруш. Сам бы в жизни не догадался, для чего он здесь валяется. Не бессульфатный шампунь, конечно, но тоже сойдет.

Осматриваю свое плечо, где еще совсем недавно была рваная рана, и поражаюсь скорости регенерации. Это все, должно быть, волчья кровь. И правда, затянулось, как на собаке.

Время обеда. Переодевшись в чистое, я отправляюсь к остальным на кухню. Отец сидит во главе стола, Добруш по левую руку от него, мать суетится у печи, расставляет немногочисленную посуду, подает наготовленное.

— Я помогу, — не выдерживаю, когда бедная женщина едва справляется с увесистым чугунным горшком.

— Милош, сынок, не стоит, — будто бы извиняется мать, украдкой поглядывая на мужа. — Я и сама еще в силах вас накормить. А ты садись за стол.

— Помогу и сяду, тяжело ведь. Не женское это дело, тяжести таскать, когда в доме три взрослых мужчины, — настаиваю я, и она сдается, смиренно отойдя в сторону.

Милош с отцом недоуменно переглядываются, будто впервые о таком услышали. Да уж, насколько помню из детства свою мать, та ничего тяжелее крохотных женских сумочек и в руки-то не брала.

— Смотрю, тебе уже лучше? Как сам, силы вернулись, рука зажила? Готов выйти на мельницу? — заговаривает со мной отец, и мать с сожалением закусывает губу. Так вот от чего она меня ограждала, отказываясь от помощи. Боялась, что я еще не готов к работе.

Знать бы еще к чему там стоит быть готовым. По большому счету, все мои знания о мельницах заканчиваются где-то на сказке про кота в сапогах, и самому от этого нелепого открытия становится смешно.

— Думаю, да, — стараюсь сохранить серьезную физиономию, и отца мой ответ более чем устраивает.

— Вот и молодцом. Не все же нам с Добрушем за тебя отдуваться, — любя треплет мальчишку по голове, и тот улыбается, правда, взгляд опускает в тарелку, ведя себя при отце довольно сдержанно.

Смотрю на все это, и не знаю, что думать. Сколько раз в своей прежней благоустроенной жизни я мечтал о такой семье? Где мать с отцом были бы вместе, и родителям хоть немного было бы до меня дело. Где отец интересовался бы не только моими успехами, но и самочувствием, где в семье я был бы не единственным ребенком, и мне не было бы так одиноко на этом свете. А теперь, в чужом теле и в этом жутком месте у меня есть возможность прожить такую жизнь. Странно как-то. Видно, не зря говорят быть осторожными в своих желаниях, потому что они имеют свойство сбываться в такой вот изощренной форме.

Мне бы разузнать о том, где я оказался и какие отсюда ведут пути, но все как-то не подворачивается подходящей возможности. Тогда я решаю, что сперва стоит осмотреться, познакомиться с местными, заслужить их доверие. Вести себя так, как вел бы настоящий Милош, пропади у того память.

— Делать-то что? — теряюсь я, подойдя к ветряной мельнице. Вблизи это строение с огромными вращающимися лопастями впечатляет еще больше, чем издалека.

— Что, совсем ничего не помнишь? Вот это тебя приложило, — усмехается Добруш.

— Почти ничего. Все как в тумане.

— Да тут большого ума и не надо, мельница сама работает. Только следи, да мешки туда-сюда таскай. Я покажу.

Вместе с Добрушем мы подходим к телеге, доверху наполненной мешками.

— Вот, здесь зерно, только сегодня привезли.

— Свежее, — опускаю руку в открытый мешок, пропуская зерна между пальцев.

— Э-э-э, брат. Сам же меня учил, нельзя муку молоть только из свежего, — с дельным видом поправляет меня младший. — Перед тем, как попасть к нам, оно отлеживается минимум три месяца. Сама мука тоже должна отлежаться недели две. Только тогда из нее можно хлеб печь.

— А кто его привозит? Откуда?

— А про это нам знать не велено, — переходит он на шепот, щуря свои зеленоватые глаза на солнце. — Только отец в курсе, но сколько не спрашивал, он не отвечает, — резко замолкает, потому что отец направляется прямиком к нам.

С этого момента и начинается мой рабочий день.

— Смотри, показываю, как мешок надо брать, — учит братишка. — Берем его за края, поднимаем, ты разворачиваешься и подныриваешь под него. На спину взвалил и несешь.

Первый мешок дается мне легко. Я отнес его и уложил куда следует. Но с каждым отнесенным мешком взваливать себе на плечи эту нелегкую ношу становится все труднее.

Стоит разгрузить телегу, как тут же находится новая работенка. Из трубы постоянным потоком идет мука, у нее мы и стоим. Отец изредка пинает мешок ногой, чтобы мука ложилась плотнее.

— Короче, смотри, — ловкими движениями Добруш отцепляет наполненный мешок с мукой от трубы. — Снял, и сразу ставишь другой, а этот плотно завязываешь.

В умелых руках мешок завязывается буквально одним движением, но это точно не мой случай. Мой первый мешок никак не дается. И второй, и третий тоже.

— Ничего, руки сами все вспомнят, — подбадривает меня отец, похлопывая по плечу. — Не каждое дело сразу спорится.

После мешки с готовой мукой нужно снова погрузить в телегу. Я уже с ног до головы покрылся ровным белым слоем, по вискам и шее течет пот, а чертово зерно все никак не заканчивается.

— Да, мы тут не лаптем щи хлебаем, — ухмыляется отец. — Ничего, скоро перерыв устроим, отдышишься.

Работа действительно не из легких. В назначенный перерыв мы с братом выходим на улицу, умываем свои белые от муки рожи, садимся на пригорок, поросший травой, и Добруш достает из заготовленной корзины мамкины пироги.

— Эх, Милош, ты такое представление пропустил, пока отсыпался, — не замолкает он, освещая немногочисленные местные новости.

— Рассказывай уже, — тоже тянусь за пирогом. После таких физнагрузок жрать охота все время.

— Да, это все вздорная Янкина бабка, Кабачковна, — усмехается брат. — Так визжала на всю округу, чуть не лопнула! Мол, Агнешка утопленница с того света по ее душу явилась. И что сжечь надо ведьму. Люди поверили, вилами вооружились, в лес с факелами пошли, только Агнешки и след простыл.

— А кто-нибудь еще ее видел?

— Янка твоя и видела. Не саму Агнешку, конечно, та еще до ее рождения померла. А незнакомая девица в белом платье до пят, и правда, была, и волосы такие же белые по плечам. А еще сказала, что бабка по голове ее веслом ударила, и у нее кровь пошла. Но ведь такого не бывает у мертвяков, Милош? Мы с тобой их сколько раз на части разрывали…

— Когда, говоришь, это было?

— Сегодня утром, пока ты спал.

Ночью мне снилась Лера, падающая в воду, в таком же белом платье. А затем снилось как я, обернувшись волком, гонял по лесу, что на деле оказалось правдой. «Что, если и Лера не была сном?» — проносится в голове, и я уже смотрю в сторону леса, с ужасом представляя, что она все еще там бродит совсем одна.

— Куда она пошла⁈ — хватаю мальчишку за плечи.

— Кто? — непонимающе моргает Добруш. — Янка? Кабачковна?

— Да нет! Девушка в белом. Ну же, соображай! Это, правда, важно.

— Наверное, в сторону болот, — немного помозговав, выдает парень. — Всю нечисть туда гонят. Только ее ведь так и не нашли. Я же говорил.

— Значит, я найду. Должен найти, — поднимаюсь на ноги, и уже бегу в сторону леса, не обращая внимания на голоса отца и Добруша за моей спиной.