На луче света

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В понедельник Виллерс опоздал на утреннее совещание, объясняя это тем, что его жена заболела, и ему пришлось отвезти ее к врачу. Затем он задержался на железной дороге Лонг-Айленда[45]: какой-то «болван» дернул аварийный шнур без всякой видимой на то причины.

Кроме того он был расстроен настойчивым требованием прота отказаться от гонорара за выступление на телевидении, но вскоре придумал альтернативный план: призвать зрителей вносить пожертвования для больницы, закончив на сумме в 800 долларов. Сбор средств заканчивался в среду, двадцатого сентября. Двадцатое сентября! День отправления прота! Если, конечно, он не передумал и не решил подождать следующего открытия «портала», всякое может быть…

Голдфарб поделилась новой идеей, которая раньше не приходила мне в голову. Поскольку мои усилия по уговариванию Роберта покинуть свою защитную оболочку имели некоторый успех, существовала возможность того, что это он, а не прот, являлся на записываемые беседы. Я ответил, что вероятность этого довольно мала, учитывая нежелание Роберта появляться за пределами моего смотрового кабинета. На что Бимиш отметил, что с протом никто ни в чем не может быть уверен. У меня не было хорошего ответа на этот вопрос.

Взамен я поделился информацией, которую я, или вернее прот, получил от Берта, но она потеряла практически всю свою значимость на фоне веселого доклада Меннингера о Шарлотте, которой каким-то образом удалось соблазнить в своей палате одного из охранников и чуть не откусить ему нос и одно из его яичек. Нашего руководителя службы безопасности, конечно, известили о неприятном происшествии и приказали должным образом проинструктировать охранников.

Виллерс, все еще находившийся в плохом настроении, заговорил о запланированных посещениях социолога и других ученых. Его интересовало, сколько мы можем получить от этих консультаций с протом, и, получив ответ, он разозлился еще сильнее. Торстейн, все больше и больше походивший на второго Клауса в команде, предложил взимать бешеные деньги за дальнейшие встречи с альтер эго Роберта, особенно если на их основе можно будет защитить патент или извлечь другую полезную информацию.

Следующей темой стало напоминание о предстоящем на следующее утро визите одного из известнейших психотерапевтов мира и о приезде в конце месяца популярного телеведущего и автора «Этнической психологии».

Затем обсуждение, как это часто бывает, перетекло в дискуссию о результатах бейсбольных матчей, ресторанах, выходных, головокружительных победах и прочем. Я молча размышлял над тем, насколько долго прот может здесь задержаться. И я подумал: если призыв к благотворительности окажется успешным, и ему удастся помочь нам собрать необходимую сумму денег на новое крыло, кем мы, черт возьми, после этого будем?

После обеда прот неожиданно организовал охоту за сокровищами, не упомянув, что в ней можно получить приз. Это было то воодушевление, в котором так нуждались пациенты, и они провели остаток времени, радостно прочесывая холл, тренажерный зал, столовую и комнату отдыха в поисках «захороненного» сокровища. Хотя никто не знал, что он или она ищет, радость и волнение были огромны.

Я был слегка раздражен. Прот не предупредил меня о своих планах, хотя технически это и не было настоящей «задачей» для пациентов, о которых он согласился рассказывать мне заранее. Одновременно и грустно и радостно я наблюдал, как наши больные с безумным остервенением включились в игру — каждый везде и всюду искал нечто, что сможет сделать их жизни более стоящими или, как минимум, сносными.

Даже несколько сотрудников подхватили общее возбуждение, переворачивая стулья и заглядывая под ковры. Честно говоря, я и сам поучаствовал, надеясь найти что-то, что, как я предполагал, поднимет мне настроение и сделает мой день. Возможно, я искал параллельную жизнь, которую потерял, ту, где мой отец не умер, а я стал оперным певцом, ту, о которой я время от времени мечтаю.

Во время этой суматохи прот исчез. Никто не видел, как он уходил. После этого одной из целей охоты стал его поиск.

Несмотря на последовавшее за таким поворотом событий разочарование, я не сильно беспокоился по этому поводу: однажды это уже случалось. Я был уверен, что он вернется вовремя к нашей следующей беседе. И действительно, не прошло много времени после его пропажи, как вбежала Жизель и под громкие аплодисменты его поклонников закричала, что прот снова объявился. Чтобы он ни сделал за время своего отсутствия, видимо, времени на то, чтобы забрать всех, у него нет.

В тот день моя мечта не сбылась, и я сомневаюсь, что кто-нибудь еще затеет когда-то нечто подобное. Но у каждого пациента появилась своя очень личная нить паутины, невидимая всем остальным. Нечто, что даст им надежду на лучший мир, а возможно, и вдохнет новую жизнь.

Я размышлял над тем, было ли заметно, что я расстроен, когда вошел прот в сопровождении кота. Он сел и сразу принялся за сливы, которыми поделился со своим «другом». Я даже не знал, что котам нравятся фрукты.

— Где Роберт?

— Он будет здесь в ближайшее время. Все еще настраивается. К тому же, — добавил он задумчиво, — вряд ли я когда-либо еще получу хоть какой-то фрукт.

— Ты не хочешь рассказать мне, где ты был сегодня днем?

— Не думаю.

— Ты обещал ставить меня в известность, если запланируешь какие-нибудь путешествия, забыл?

— Я его не планировал. Это было спонтанно.

— Куда ты уходил?

— Мне нужно было доставить несколько приглашений.

— Лично?

— Я не личность, помнишь? Я существо[46].

— Почему ты просто не бросил их в почтовый ящик?

— Я хотел быть уверенным, что они их получат.

— Люди, которые отправятся с тобой на КА-ПЭКС?

— Некоторые люди, некоторые — нет.

— Так сколько приглашений ты отправил?

Я не рассчитывал получить ответ на этот вопрос, но он бодро ответил:

— Пока около дюжины. Мест осталось еще много.

Я недовольно на него посмотрел:

— В следующий раз, когда ты запланируешь что-нибудь «спонтанное», можешь, пожалуйста, дать мне знать?

— Это твоя вечеринка.

— Спасибо. А теперь — что там насчет Роберта?

— А что насчет приветствия…

— Проклятье, прот, он рассказал тебе, что с ним произошло, когда ему было пять?

— Да, и я могу сказать: вы, люди, больные!

— Не все, прот. Только некоторые из нас.

— Из того, что я видел, могу сказать, что все вы способны совершить что угодно.

Какое-то время мы сидели, просто смотря друг на друга. После пяти или шести слив, сплюнув последнюю косточку в миску, он, очевидно наевшись, закинул руки за голову. Кот довольно развалился у него на коленях. Глаза прота медленно закрылись. Внезапно он наклонился вперед и обнял себя руками. Роберт снова пытался открыть глаза. Он казался обессиленным и испуганным, его уверенность исчезла. Короче говоря, он выглядел так, как в первых беседах. Инстинктивно он начал поглаживать кошку, которая громко мурлыкала.

— Привет, Роб, рад снова тебя видеть. Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Мне страшно.

— Пожалуйста, доверься мне. В этом кабинете тебе не причинят никакого вреда. Это твое безопасное убежище, помнишь? Мы просто будем болтать обо всем, о чем ты хотел бы мне рассказать. Обо всем, что приходит тебе на ум. Продолжать будем в удобном тебе темпе.

— Хорошо. Но я все равно боюсь.

— Я понимаю.

Он сидел и смотрел на меня, но в течение нескольких драгоценных минут так ничего и не сказал.

Я решил рискнуть.

— Ты ничего не хочешь рассказать мне о том времени, когда твой отец находился в больнице?

Его взгляд опустился на пол.

— Да.

Я ликовал. Благодаря проту, Роберт добился столь значительного прогресса, что гипноз уже не являлся необходимостью.

— Ты переехал к своему дяде Дэйву и тете Кэтрин, верно?

— Да, — пробормотал он.

— Они со стороны семьи отца или матери?

Роб медленно поднял голову.

— Дядя Дэйв был маминым братом.

— А тетя Кэтрин была его женой?

— Нет. Его сестрой. Сестрой мамы.

— И они жили вместе?

— Никто из них никогда не состоял в браке.

— Хорошо. Можешь ли ты рассказать мне немного о них?

— Они оба были крупными. Грузными. Моя мама тоже немного полновата.

— Что еще? Какими они были?

— Они были не очень приятными людьми.

— Что это значит?

— То и значит. Жестокими. Но никто не знал этого, когда я у них поселился.

— Что за гадости они делали?

— Дядя Дэйв убил моего котенка, — он неосознанно поднял кота и обнял его.

— Убил? Почему?

— Он хотел преподать мне урок.

— Какой урок?

Роберт повернулся, заметно побледнев. Его лицо перекосилось от неконтролируемых тиков. — Я… Я не помню…

— Постарайся, Роб. Я думаю, что сейчас ты готов к разговору. Что твой дядя с тобой сделал? Ты мне расскажешь?

Наступила долгая пауза. Только я решил его загипнотизировать, как он сказал, настолько слабо, что я едва мог его расслышать:

— Я спал на диване в гостиной. В первую ночь моего пребывания там он спустился вниз и разбудил меня.

— Зачем он тебя разбудил?

— Он хотел лечь рядом со мной.

— И он сделал это?

— Да. Я не хотел, чтобы он это делал. Для нас двоих на диване не было места. Но он все равно ко мне лег.

— Что произошло потом?

— Он засунул руку в мою пижаму. Я все время повторял: «Нет!» Но он не слушал. Меня вдавило в спинку дивана, и я не мог пошевелиться.

— Что он сделал?

— Он облизал мое лицо своим большим языком. Затем долго трогал меня, до тех пока…

— Пока что, Роб?

— Пока не получил большего.

— Что ты об этом думал?

— Я был напуган. Не понимал, что происходит. Не знал, что делать.

— Что было дальше?

— В конце он встал и ушел.

— Просто взял и ушел?

— Он сказал, что если я проболтаюсь об этом кому-нибудь, он убьет моего котенка.

— Что еще?

— Моя пижама снаружи была липкой и холодной. Не знаю, почему.

— Куда он пошел?

— Он вернулся наверх.

— Это когда-нибудь повторялось снова?

— Почти каждую ночь. Я привык к тому, что он находился наверху и молился, чтобы дядя Дэйв не спускался.

— Это всегда происходило одинаково?

— Нет. Иногда он опускал свой рот вниз и прикасался им прямо туда. Затем… Затем он…

— Я знаю, это трудно, Роб. Но ты должен постараться рассказать мне все остальное.

— Он захотел, чтобы я прикоснулся своим ртом к нему. О, папочка, помоги!

— И ты сделал это?

— Нет! Я сказал: «Нет — я не буду этого делать!»

— И после этого он оставил тебя в покое?

— Нет. На следующий день он убил моего котенка. Взял и свернул ему шею.

— У тебя на глазах?

— Да.

— Что еще?

— Он сказал, что сделал это потому, что я отказался делать то, что он хотел.

— Он вернулся той ночью?

— Да.

— И ты сделал это?

— Нет. Я не знаю. Я… Я… Я ничего не помню.

— Что следующее ты помнишь?

— Он возвращался почти каждую ночь, но я не думаю, что он беспокоил меня. Я всегда спал.

— Ты был способен уснуть, зная, что твой дядя придет к тебе приставать?

— Не совсем. Я никогда не спал, пока он спускался вниз и садился на диван. Так что, не думаю, что после этого он многое себе позволял.

— Где все эти ночи находилась твоя тетя Кэтрин?

— Чаще всего она оставалась наверху. У нее было больное сердце. Но иногда мне казалось, что я вижу ее сидящей на лестнице. И раз или два я ее слышал.

— Что она говорила?

— Ничего. Она просто издавала странные звуки. Как будто она задыхалась.

— И это продолжалось до тех пор, пока твой отец не вернулся из больницы домой?

— Да. Еще они убили собаку.

— Какую собаку?

— Не знаю. Дворнягу, кажется. Они закололи ее ножом.

— Зачем?

— Сказали, если я расскажу, то со мной произойдет то же самое. Дядя Дэйв меня придушит, а тетя Кэтрин проткнет ножом.

— Ты когда-нибудь рассказывал кому-то?

— Никогда.

— Ладно, Роб. Давай немного передохнем.

С явным облегчением, он громко вздохнул.

— Спасибо, что рассказываешь мне все это. Ты в порядке?

— Не знаю. Кажется. — он снова начал гладить кота.

Я дал ему минуту на отдых. После этого я должен был отправить его назад в палату, но знал, что прот, несмотря ни на что, может покинуть нас в любой момент.

— Роб, сейчас я хотел бы ввести тебя в гипноз. Ты не против?

Его плечи тяжело опустились.

— Я думал, мы закончили на сегодня.

— Почти.

Он посмотрел налево, потом направо, словно пытаясь найти выход.

— Хорошо. Если ты думаешь, что это поможет…

Как и прежде, он не вошел в транс сразу, как это всегда делал прот, а погружался в него осторожнее, все время борясь. Убедившись, что он «заснул», я заставил его вернуться в прошлое, на этот раз прямо к его пятому дню рождения. Он описал торт, вспомнил, как задувал все свечи. Но он не хотел рассказывать мне о загаданном желании, потому что (как он торжественно мне сообщил) оно не сбудется. Это было некоторое время спустя после того, как его отец был ранен в скотобойне и попал в больницу, а маленькому Робину (его детское имя) предстояло на несколько недель переехать к своему дяде Дэйву и тете Кэтрин. Такая перспектива его не огорчала. Казалось, ему нравились старшие братья и сестры матери, которые подарили ему на день рождения котенка. Его сестер отвезли другой сестре в Биллингс.

— Ладно, Робин, ты находишься в доме своих тети и дяди, и сейчас тебе пора в постель. Где ты собираешься спать?

— Тетя Кэтрин разложила для меня диван. Мне нравится. Запах странный, но он мягкий и теплый.

— Хорошо. Сейчас ты пойдешь спать?

— Да.

— Где котенок?

— Дядя Дэйв отнес его на кухню.

— Ясно. Что происходит теперь?

— Я просто лежу, слушаю сверчков. Мяукает котенок. Ой, здесь кто-то есть. Это дядя Дэйв. Он пытается залезть ко мне в кровать. Толкает меня.

— Он собирается спать с тобой?

— Похоже, что так. Но здесь и так слишком тесно. Он толкает меня на спинку дивана. Обхватывает меня своими руками. Он трогает меня! «Нет, дядя Дэйв! Не делай этого!» Он засунул свою руку в мою пижаму. Щупает мою штуку. «Дядя, Дэйв! Пожалуйста, не надо. Я расскажу!»

— Что он на это ответил?

Пятилетний Роберт заплакал:

— Он сказал, что если я это сделаю, он убьет моего котенка.

— Все в порядке, Робин. Он уже закончил. Вернулся наверх. Передохни немного.

Он продолжал рыдать, пока не перешел к тихому хныканью.

— Ладно, Робин, теперь прошла одна неделя, и ты ложишься на диван. Что ты чувствуешь?

— Я очень боюсь. Он спускается вниз. Я знаю, он спускается. Я не могу спать. Я так напуган.

— Где твой котенок?

— О, он убил его. Убил. Я думаю, он и меня собирается убить, — его трясло. — «Пожалуйста, дядя Дэйв, пожалуйста. Господи помилуй, не делай этого сегодня!»

— Он ложится на диван?

— Нет. Он стягивает с меня одеяло. Я держу его, но он слишком силен. Теперь он снимает свою пижаму. Не хочу этого видеть. Я иду спать, — он крепко закрыл глаза.

— Робин? Ты спишь? Робин?

Его глаза снова открылись. Но выражение страха исчезло, заменив его ненавистью. Сильной, жгучей ненавистью. Все его мускулы напряглись. Он ничего не сказал.

— Роб?

— Нет, — ответил он сквозь зубы.

— Кто ты?

Он зашаркал ногами.

— Гарри.

Я был ошеломлен. Не потому, что появилось еще одно альтер эго, а потому, что сразу понял, каким дураком я был, не подумав, что могли быть и другие, о ком я до сих пор не знал, возможно, наблюдающие и слушающие все случившееся.

— Гарри, пожалуйста, скажи мне, что происходит.

Ноги перестали шаркать.

— Он стоит на коленях возле дивана. Тыкает своей штуковиной мне в лицо. Он хочет, чтобы я взял ее в рот.

— Ты делаешь это?

— Я должен, иначе он убьет Робина. Но я тоже его убью. Если он хоть что-то сделает Робину, я убью его. Я ненавижу его! Я его терпеть не могу! Я ненавижу его поганую штуковину. Я откушу ее, если он причинит Робину вред. А потом я убью его. Убью! Убью! И ее тоже, эту жирную свинью.

Он выглядел так, как будто представлял себе каждое слово.

— Хорошо, Гарри. Теперь все закончилось. Дядя Дэйв и тетя Кэтрин поднялись наверх. Вы остались одни. Ты и Робин.

Гарри сидел в кресле и яростно отплевывался, враждебно глядя вслед медленно поднимающейся вверх по лестнице паре.

— Гарри? Слушай внимательно. Сейчас ты уснешь, — я подождал, пока он успокоится и закроет глаза. Спустя минуту я прошептал: — Все хорошо, Робин. Уже утро. Робин, просыпайся.

— А?

— Это ты, Робин?

— Да.

— Пора вставать.

Угрюмо:

— Я не хочу вставать.

По крайней мере, ужасные подергивания прекратились.

— Понимаю. Все нормально. Просто отдохни там немного. Сейчас мы перенесемся вперед. Ты становишься старше. Тебе шесть, теперь тебе семь, теперь десять. Теперь шестнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, тридцать восемь. Роб?

— Да?

— Как твои дела?

— Не ахти.

— Ладно, сейчас я тебя разбужу. Я сосчитаю в обратном порядке от пяти. Когда я дойду до одного, ты полностью проснешься и будешь отлично себя чувствовать. Пять… Четыре… Три… Два… Один, — я щелкнул пальцами: — Привет, Роб, как ты себя чувствуешь?

В ответе я не нуждался. Возможно, он чувствовал себя хорошо, но выглядел больным и измученным.

— Теперь я могу вернуться в свою палату?

— Конечно. И Роб?

— Да?

Я встал, положил свою руку ему на плечо, и проводил его до двери. Он все еще держал кота.

— Я думаю, худшее уже позади. Все будет хорошо.

— Ты правда так думаешь?

— Да, правда. Думаю, в течение одной или двух бесед мы во всем разберемся. После этого ты сможешь выздороветь.

— Звучит слишком чудесно, чтобы быть правдой.

— Это правда. И когда тебе станет лучше, будет абсолютно естественно, что прот исчезнет. Ты перестанешь в нем нуждаться.

— Надеюсь, что нет. Не думаю, что он надолго здесь задержится, не зависимо от происходящего.

— У тебя есть какая-то идея…

— Ты снова напираешь, тренер. Он не знает, да и я тоже.

— Прот! Роб просто возвращался во второе отделение.

Он пожал плечами и направился к двери.

— Прежде, чем ты уйдешь, скажи мне: есть ли на КА-ПЭКСе растлители малолетних?

— Нет, как нет и растлителей взрослых.

Во вторник утром приехал один из самых выдающихся в мире психиатров, чтобы провести день в МПИ, встречаясь с преподавателями и сотрудниками, а также представить семинар на тему современных исследований в своей области. Я никогда не встречал этого человека прежде, хотя и прочитал большинство его книг, в числе которых невероятно популярная «Светлая сторона психического расстройства», слушал его доклады на национальных и международных конференциях, и теперь с нетерпением ждал этой редкой возможности.

Он вошел в больницу, одетый в цилиндр и фрак, его фирменный костюм. Ему уже за восемьдесят, но выглядит он на двадцать лет моложе. Он держит себя в форме, пробегая семь миль каждое утро перед завтраком, отжимаясь пятьдесят раз после обеда и плавая по часу каждый вечер перед ужином. А в перерывах горстями глотает витамины и минералы. Он спрашивал каждого встречного, где находится бассейн. К сожалению, в Манхэттенском Психиатрическом Институте такого сооружения нет.

После этого я его не видел, отчасти потому, что пропустил утреннюю кофейную конференцию (наш гость пил грейпфрутовый сок), чтобы навестить Рассела, который находился в лазарете, по-видимому, страдая от истощения. Казалось, он чувствовал себя нормально, за исключением того, что он все еще проповедовал о надвигающемся конце света.

Я сказал Чаку понаблюдать за состоянием Рассела, но он был удивлен, узнав, что тот болен.

— Не волнуйтесь, — заверил он меня. — Он вне опасности.

Он боялся, что его отправят в Колумбийскую Пресвитерианскую больницу[47] для дальнейшего обследования и тестирования.

— Делай то, что считаешь нужным, — сказал я. — Я не хочу потерять его.

Прежде, чем покинуть клинику, я заглянул к Расселу, чтобы весело помахать ему на прощание и застал его рыдающим. Я вошел и спросил его, в чем дело. Он ответил:

— Когда я попаду на небеса, надеюсь, у них будут там гамбургеры субботними вечерами…

Мне кажется, что я впервые слышал от него что-то, что не было цитатой из Библии.

Моя очередь поговорить с великим клиницистом[48], чьи книги занимают особое место на полках моего кабинета, подошла в два часа. Он заскочил в мой кабинет с бодростью ребенка (возможно, благодаря отжиманиям), проглотил несколько витаминов и тотчас, сидя в своем кресле, уснул. На мгновение мне показалось, что он умер, но при тщательном изучении я увидел, что его грудь движется под галстуком. Не желая мешать ему, я выскользнул, позволив ему немного вздремнуть. Лишь позже я узнал, что он зашел в кабинет к каждому. Вероятно, он берег свои силы для назначенного на четыре часа семинара.

Когда я вернулся, чтобы разбудить его и проводить в кабинет Бимиша, он закончил предложение, которое начал говорить, перед тем как задремать и выпрыгнул из кресла, словно двадцатилетний. Мне было трудно поспевать за ним, пока он летел вниз по коридору.

Имея час свободного времени до семинара, я решил потратить его на прогулку по саду, где я наткнулся на Лу, тяжело пыхтящего неподалеку. Я не видел его пару недель и пришел в ужас от количества набранного им веса. Его брюки для беременных растянулись до предела. Ярко-желтая кофта расстегнулась и упала на вздувшийся живот, подобно лепесткам гигантского подсолнуха. Создавалось впечатление, что он буквально кормит собственные иллюзии.

Он сдул с глаз несколько волосинок.

— Если бы я знал, что все так будет, я бы никогда не стал матерью, — простонал он.

Казалось, он что-то перебирает — нить паутины, как я полагал.

Я заметил Дастина, медленно семенящего вдоль дальней стены. Обычно в конце дня он был наиболее возбужден. Я услышал, как Лу сказал:

— Почему бы вам сегодня не дать Дастину перерыв и не подержать его родителей подальше от него?

— Они хорошие люди, Лу. Они просто навещают его.

— Они сводят его с ума!

Сразу после этого Милтон покачнулся на своем потрепанном одноколесном велосипеде, жонглируя несколькими изюминками, и пробормотал себе под нос:

— И я сказал маэстро: «Нет, спасибо! Я хочу услышать всего рамиде[49] или не слышать его вообще!»

С другой стороны ко мне подошла Вирджиния Голфарб и напомнила о предстоящем семинаре нашего уважаемого гостя. Я проводил ее до амфитеатра.

Когда все расселись, и Виллерс в самой лестной форме представил нашего гостя, он выпрыгнул из своего кресла и поднялся на трибуну. К сожалению, когда освещение потускнело для демонстрации его слайдов, великий человек снова заснул. Он стоял и тихонько похрапывал в передней части помещения, подобно старой лошади, одетой в цилиндр. Киномеханик, один из наших молодых смышленых сотрудников, как ни в чем не бывало, продолжил слайд-шоу, которое и так прекрасно демонстрировало всю информацию. Когда все было кончено, и зажегся свет, наш оратор проснулся, закончил свою речь и поинтересовался, есть ли вопросы.

Вопросов ни у кого не было. Возможно все, как и я, задумались о функциональных способностях пожилых джентльменов, которые наводняли залы Конгресса и Верховного суда Соединенных Штатов, так сказать, засыпая над переключателем[50], в то время как мимо проезжал поезд.

Освежившись после дремоты, наш уважаемый коллега пошел часок поплавать в местном бассейне, прежде чем снова прикорнуть во время ужина в одном из лучших ресторанов Манхэттена. (Виллерс, жена которого была все еще больна, отпросился домой и оставил меня одного разбираться с проблемами.) Каким-то образом ему удалось поджечь свое меню от пламени свечи, а спустя какое-то время его голова упала в тарелку с пюре с «очень молодым, нежным, сладким горошком в несоленом сливочном соусе с веточкой майорана и укропа». После того, как помог ему поесть, я, наконец, засунул нашего дремлющего гостя в такси и отправил в аэропорт, его лоб так и остался перепачканным едой. Он бойко дошагал до терминала, но улетел ли он домой или нет, можно только гадать.

Когда мы отъехали, я изумился достижениям нашего знаменитого друга, большинство из которых, должно быть, произошли, пока он крепко спал. Мне стало интересно, не появится ли у него значительно больше энергии, если он прекратит держать себя в такой отличной форме.