На луче света

БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Всякий раз, пытаясь вернуть свой оптимизм после встречи с новым трудным пациентом с четвертого этажа, я всегда наведываюсь в первое отделение, что я и сделал на следующее утро после встречи с Шарлоттой. В тренажерном зале я неожиданно столкнулся с Рудольфом, который, как оказалось, разучивал новые балетные позиции и движения. Это напомнило мне акробатов, которые выступали на шоу Эдда Салливана[29]. Я поинтересовался у него, как ему это удается. К моему удивлению он признался, что долго к этому шел. Я не был уверен, имеет ли он в виду свою программу лечения или свою безупречную балетную технику, но понял, что в ближайшее время мы с ним не встретимся.

В комнате отдыха я нашел Майка за книгой поэзии. Я спросил его, что он читает.

— О, всего лишь Китса, Шелли, Вордсворта и других[30]. Антологию. Я столько всего упустил в своей жизни. Во время учебы в старших классах я хотел стать учителем английского языка.

— Ты все еще можешь им стать.

— Возможно. Сейчас же я просто хочу привести в порядок гроссбух.

— Ты уже присмотрел какую-нибудь учебную программу в EMS[31]?

— Даже зарегистрировался в одной. Начинается третьего октября.

Он с надеждой посмотрел на меня.

— Думаю, ты справишься. Я посмотрю в своем расписании, узнать, сможем ли мы побеседовать в ближайшее время.

Возвращаясь в свой кабинет, я ненадолго заглянул во второе отделение, где мой воздушный шар оптимизма начал сдуваться с резким свистом. Берт носился по комнате отдыха, поднимая подушки, топая по ковру, заглядывая за шторы и кресла. Как отчаянно он выглядел, сосредоточившись на воображаемых поисках, подобно новоявленному Дон Кихоту!

Но был ли случай Берта более трагичным, чем у Джеки, навсегда оставшейся ребенком? Или у Рассела, настолько сосредоточенного на Библии и так и не научившегося жить? Или, может быть, у Лу, Мануэля или Дастина? И, если уж на то пошло, чем у некоторых наших преподавателей и сотрудников? Или у миллионов других людей, спотыкающихся об окружающий мир в поисках чего-то несуществующего? Или у тех, кто устанавливают для себя невозможные цели и никогда не достигают их?

Милтон, быть может заметивший мой внезапный приступ меланхолии, обратился ко мне со словами:

— Человек пришел к врачу. Он жаловался на боли в груди и хотел сделать электрокардиограмму. Врач сделал ему одну и сообщил, что никаких нарушений в работе его сердца не обнаружено. Он приходил каждые несколько месяцев. Результат оставался неизменным. Так он пережил трех врачей. Наконец, когда ему исполнилось девяносто два года, в результатах его ЭКГ-диаграммы таки произошли изменения. Он посмотрел врачу прямо в глаза и сказал: «Ха! Я же вам говорил!»

Теперь, в свои пятьдесят, Милтон в полной мере понимает всю печаль жизни и тщетно пытается поднять настроение каждому, кто встречается ему на пути. К сожалению, ему никогда не удавалось облегчить свои собственные страдания. Всю семью — отца, мать, братьев, сестру, бабушку, несколько теть, дядь и кузенов он потерял в Холокосте. Спасся только он, защищенный от смерти абсолютно незнакомым человеком нееврейской национальности, который взял ребенка под опеку у его матери и выдал за своего собственного.

Но печальнее ли его история, чем у Фрэнки, женщины, абсолютно не способной построить человеческие взаимоотношения? Не являясь социопаткой, как Шарлотта, или аутистом, как Джерри и подобные ему, а будучи безразличной к привязанностям пациенткой, патологически неспособной любить и быть любимой — что может быть печальнее этого?

Виллерс выходил из столовой, когда я вошел. Я помахал ему, когда он проходил мимо, но он меня не заметил. Он казался рассеянным и очень задумчивым, придумывая, как я полагал, очередную новую схему зарабатывания денег.

Вместо него ко мне присоединился Меннингер и я спросил его о его новой пациентке.

— От нее веет таким холодом, — ответил он мне. — Женский вариант Ганнибала Лектера. Ты должен изучить ее историю во всех подробностях.

— Мне кажется, я не хочу этого знать.

Но Рон наслаждался. Он любитель поиграть с огнем.

— Когда ей было пять лет, она убила щенка. Знаешь, как она это сделала?

— Нет.

— Она испекла его в духовке.

— Ее как-то лечили?

— Неа. Она утверждала, что не знала, что там был щенок.

— И после этого ее состояние начало ухудшаться.

— Да. Все больше.

Я медленно прожевал последний крекер:

— Не уверен, что хочу услышать продолжение.

— Я дам тебе небольшую подсказку. Немного попрактиковавшись с соседскими домашними животными, включая лошадь, которых она зарезала насмерть, в шестнадцать лет она уже убила соседского мальчишку.

— Как это сошло ей с рук?

— А ей и не сошло. Некоторое время она провела в исправительной школе, а затем, после нападения на одного из охранников, была переведена в психиатрическую лечебницу. Ты не захочешь знать, что она с ним сделала. Ей удалось оттуда сбежать, и больше о ней никогда не слышали.

— Сколько же ей тогда было?

— Двадцать. Она был арестована год спустя.

— Ты хочешь сказать, что она убила этих семь или восемь парней за год?

— И это еще не самое худшее. Знаешь, что было после того, как она убила соседнего ребенка?

— Ну?…

— Она оставила его валяться на заднем дворе и пошла в кино. После этого, по словам ее родителей, она уснула как младенец.

— На твоем месте я бы с нее глаз не спускал.

Его глаза загорелись:

— Не беспокойся. Но она удивительный случай, тебе так не кажется? Я никогда не встречал никого, похожего на нее.

Он был вне себя от нетерпения, стремясь как можно скорее поговорить с Шарлоттой во время их первой беседы.

— Просто будь осторожен. Она все-таки не учительница воскресной школы.

— Даже если бы и была, это не имело бы никакого значения.

— Это почему же?

— Одними из самых жестоких людей в мире являются учителя воскресных школ.

В ожидании прихода Роберта/прота на свою двадцать четвертую беседу, я записал в желтом блокноте несколько недостающих кусочков головоломки, которые я надеялся разгадать с помощью Роба, важнейшим из которых был вопрос о том, кто был отцом ребенка Сары и каким образом это связано с психическим расстройством Роба? Почему он назвал отца своим «защитником»? Что произошло, когда ему было пять лет, чего он не смог или не захотел вспомнить? Ни один из этих вопросов не дастся Робу легко, но я был вполне уверен, что семена его травмы начали прорастать во время этого раннего периода его беспокойной жизни, как и предположила моя проницательная жена.

Также были и другие совершенно непредвиденные трудности. По результатам теста Стенфорда оказалось, что Роберт всеми силами старался сопротивляться гипнозу. Почему он пересмотрел сотрудничество со мной и стал возвращаться на дно трясины, по которой ходил большую часть своей жизни? Я решил пока приблизиться к его детству лишь косвенно.

Исходя из его истории, я имел некоторое представление о том, когда Сара должна была забеременеть, поэтому я приблизительно знал, когда она сказала об этом ему. Я пытался представить себе, что он должен был чувствовать, услышав эту новость, и все еще смотрел в пустоту, когда кто-то постучал в дверь.

— Привет, доктор Брюэр.

— Здравствуй, Роб. Как ты себя чувствуешь?

Он пожал плечами.

— Ты помнишь, как приходил сюда из второго отделения?

— Нет.

— Что последнее ты помнишь?

— Я проходил тест на склонность к гипнозу.

— Что ж, ты его прошел.

Его плечи тяжело опустились.

— Ты же знаешь, что здесь нет никакой опасности, волноваться не о чем, так ведь? Ты готов попробовать?

— Думаю да.

— Ладно, сядь и расслабься. Хорошо. Теперь сконцентрируй свое внимание на этой маленькой точке на стене позади меня.

Он притворился, что не видит ее. Однако, спустя мгновение, все же выполнил мою просьбу.

— Вот так. Просто расслабься. Хорошо. Отлично. Сейчас я сосчитаю от одного до пяти. На счет один ты начнешь чувствовать сонливость, с каждым счетом твои веки будут становиться все тяжелее и тяжелее, и когда я дойду до пяти, ты будешь спать, но сможешь слышать все, что я говорю. Ты все понял?

— Да.

— Хорошо. Теперь позволь своим рукам опуститься…

Руки Роба тяжело упали вдоль тела, глаза были плотно закрыты. Он тихонько захрапел. Было очевидно, что он притворялся.

— Хорошо, Роб, можешь открыть глаза.

Его глаза распахнулись.

— Что, уже все?

— Роб, тебе нужно лучше сосредоточиться. Ты боишься процедуры?

— Нет, совсем нет.

— Ладно. Тогда давай попробуем снова. Тебе удобно?

— Да.

— Отлично. Теперь попробуй полностью успокоиться. Пусть все твои мышцы станут мягкими и просто расслабятся. Так. Хорошо. Теперь найди на стене пятно. Хорошо. Просто расслабься. Один… ты начинаешь ощущать сонливость. Два… твои веки тяжелеют…

Роберт пристально смотрел на белую точку. Он все еще сопротивлялся, вероятно, разрываясь между страхом и подозрением. На счет три его веки затрепетали, но он изо всех сил старался открыть их. На счет пять его веки все же сомкнулись, а подбородок упал на грудь.

— Роб, ты слышишь меня?

— Да.

— Хорошо. Теперь подними голову и открой глаза.

Он подчинился. Я проверил его пульс и громко откашлялся. Пульс не прощупывался.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Хорошо. Ладно, Роб, сейчас мы с тобой вернемся в прошлое. Представь, что страницы календаря возвращают нас все дальше и дальше. Ты постепенно становишься моложе. Все младше и младше. Вот тебе тридцать, двадцать пять, двадцать. Теперь ты выпускник средней школы. Это март 1975 года. Уже почти наступила весна. У тебя свидание с твоей девушкой Салли. Только что ты за ней зашел. Куда вы собрались?

— Мы хотим сходить в кино.

— На какой фильм вы пойдете?

— На «Челюсти».

— Хорошо. Во что одета Салли?

— На ней ее желтое пальто и шарф.

— На улице холодно?

— Не очень. Ее пальто расстегнуто. Она в блузке и синей юбке.

— Вы едете или идете?

— Идем пешком. У меня нет машины.

— Отлично. Вы в кинотеатре. Вы вошли. Что происходит дальше?

— Я покупаю попкорн. Салли его обожает.

— А ты нет?

— Я возьму немного у нее. У меня нет больше денег.

— Хорошо. Роберт Шоу съеден акулой[32]. Фильм закончился, и вы покидаете кинотеатр. Куда вы направляетесь сейчас?

— Мы возвращаемся в дом Салли. Она хочет поговорить.

— Ты знаешь, о чем будет разговор?

— Нет. Она не хочет говорить мне, пока мы не доберемся до дома.

— Ладно. Вы дошли до дома Салли. Что ты видишь?

Казалось, Роберт стал раздраженным.

— Я вижу большой белый дом с мансардными окнами на крыше. Мы собираемся сесть на веранде, чтобы немного поговорить. На одной из качелей.

— Что тебе говорит Салли?

— Ее голова у меня на плече. Я ощущаю ее мягкие волосы и могу уловить запах шампуня. Она рассказывает мне, что беременна.

— Как она узнала об этом?

— У нее два месяца не было месячных.

— Ты отец?

— Нет. Между нами никогда ничего не было.

— У тебя с Салли никогда не было сексуальной близости?

Его кулаки сжались.

— Нет.

— Ты знаешь кто отец?

— Нет.

— Салли не хотела тебе говорить?

— Я никогда ее не спрашивал.

— Почему?

— Если бы она хотела, чтобы я знал, то сама бы мне рассказала.

— Ладно. Что ты собираешься с этим делать?

— Это то, о чем она хочет поговорить.

— И как по ее мнению тебе следует поступить?

— Она хочет, чтобы мы поженились. Вот только…

— Только что?

— Она знает, что я хочу поступить в колледж.

— Как ты к этому относишься?

— Я тоже хочу, чтобы мы поженились.

— И отказаться от своей карьеры?

— У меня нет другого выбора.

— Но ведь ты не отец.

— Это не имеет значения. Я люблю ее.

— Так ты сказал, что намерен жениться на ней?

— Да.

— Что происходит сейчас?

— Она целует меня.

— Тебе нравится, когда она целует тебя?

— Да.

Его ответ прозвучал до странности прозаично.

— Она когда-нибудь целовала тебя раньше?

— Да.

— Но это никогда не имело продолжения?

— Нет.

— Почему?

— Я не знаю.

— Ладно. Что происходит сейчас?

— Мы заходим внутрь.

— Стало слишком холодно, чтобы оставаться на крыльце?

— Нет. Она хочет подняться в свою комнату.

— Она больна?

— Нет. Она хочет, чтобы я тоже пошел с ней.

— Расскажи мне, что ты видишь.

— Мы поднимаемся по лестнице. Стараемся идти как можно тише, потому что она скрипит. Вокруг темно за исключением света в прихожей. Все остальные легли спать.

— Продолжай.

— Проходим на цыпочках до конца коридора. Пол по-прежнему скрипит. Заходим в комнату Салли. Она закрывает дверь. Я слышу, как щелкнул замок. Снимаем с себя верхнюю одежду.

— Дальше.

— Какое-то время мы обнимаемся и целуемся. Она прижимается ко мне. Прости, но я ничего не могу с собой поделать. Я засовываю руку ей под юбку и задираю ее вверх.

— Продолжай, Роб. Что происходит теперь?

— Мы движемся в сторону кровати. Салли падает на кровать, я сверху на нее. Нет! Пожалуйста! Я не хочу этого делать!

— Почему? Почему ты не хочешь заниматься сексом с Салли?

— Это ужасно. Сейчас мне надо поспать.

— Все в порядке, Роб. Это конец. Все кончено. Что происходит сейчас?

— Я одеваюсь.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю. Думаю, лучше.

— Что делает Салли?

— Она просто лежит и смотрит, как я застегиваю свою рубашку. Здесь темно, но я вижу, что она улыбается.

— Продолжай.

— Я одел пальто. Мне нужно идти.

— Почему ты должен уйти?

— Я сказал маме, что вернусь домой в одиннадцать тридцать.

— Сколько сейчас времени?

— Двадцать минут двенадцатого.

— Что происходит?

— Салли встает и обнимает меня. Она не хочет, чтобы я уходил. На ней нет никакой одежды. Я стараюсь не смотреть, но получается плохо.

— Что ты видишь?

— Она голая. Я не могу смотреть. Открываю дверь. «Пока, Салли. Увидимся завтра». Иду на цыпочках по коридору. Вниз по лестнице. За дверь. Я бегу. Бегу всю дорогу до дома.

— Твоя мать ждет тебя?

— Нет. Но она слышит, как я вошел. Спрашивает, я ли это. «Да, мама, это я». Она хочет знать, хорошо ли мы провели время. «Да, мама, мы очень хорошо провели время». Желает мне спокойной ночи, и я иду в свою комнату.

— Ты идешь спать?

— Да, но я не могу заснуть.

— Почему?

— Я продолжаю думать о Салли.

— О чем именно ты думаешь?

— О том, как она пахнет, как она чувствует, какова она на вкус.

— Тебе нравится все это?

— Да.

— Но ты не можешь дойти до конца?

— Нет.

— Роб, ты можешь рассказать мне обо всем, что произошло, когда ты был моложе, из-за чего у тебя возникла неприязнь к сексу? О чем-то, что причинило тебе боль или напугало тебя?

Нет ответа.

— Ладно. Тогда слушай внимательно. Снова представь календарь. Страницы быстро переворачиваются, но на этот раз мы идем вперед. Ты взрослеешь. Двадцать, двадцать пять, тридцать, ты становишься все старше. Тебе тридцать восемь лет. Сейчас 6 сентября 1995 года, это настоящее время. Ты понимаешь?

— Да.

— Хорошо. Сейчас я сосчитаю в обратном порядке от пяти до одного. Когда я закончу, ты начнешь просыпаться. Как только я дойду до одного, ты полностью проснешься, бодрым и прекрасно себя чувствующим. Пять… Четыре… Три… Два… Один…

— Здравствуйте, доктор Брюэр.

— Привет, Роб. Как ты себя чувствуешь?

— Ты спрашивал меня об этом минуту назад.

— Ты был под гипнозом. Ты помнишь?

— Нет.

— Ладно. Могу ли я задать тебе сейчас несколько вопросов?

— Конечно.

Казалось, он с облегчением выдохнул, узнав, что все уже позади.

— Отлично. Роб, тебе было всего пять, когда твой отец получил травму на работе, так ведь?

— Да.

— Ты навещал его в больнице?

— Они говорили, что я слишком маленький. Но мама ходила к нему каждый день.

— Кто присматривал за тобой, пока твоя мать была в больнице?

— Дядя Дэйв и тетя Кэтрин.

— Они приходили посидеть с тобой?

Он начал ерзать.

— Нет. Я жил с ними какое-то время.

— Как долго?

Он ответил медленно, почти шепотом: «Очень долго».

— Случилось ли что-то за это время, о чем бы ты хотел мне поведать?

— Я не знаю, джино. Меня же там не было.

— Черт побери, прот. Не мог бы ты дать нам еще несколько минут? И куда делся Роберт? Он в порядке?

— Я бы сказал, что в данных обстоятельствах он держится на удивление хорошо.

— Каких обстоятельствах?

— Твоих непрекращающихся, как ты это называешь, запугиваний.

— Он вернется?

— Не сейчас.

— Прот, что ты можешь рассказать мне о дяде и тете Роберта — Дэйве и Кэтрин?

— Я только что тебе ответил, меня там не было.

— Он никогда ничего не говорил тебе о них?

— Никогда не слышал ни о каком дяде Дэйве или тете Кэтрин.

— Ладно. Возьми какой-нибудь фрукт.

— Я думал, ты никогда не предложишь, — он схватил дыню и впился в нее зубами.

Я наблюдал, как он поглощает кожуру, семена и все, что можно было съесть. Я все еще злился на него, но не мог позволить себе тратить время впустую.

— Так как ты уже встрял, доктор Виллерс попросил меня сообщить тебе о твоем возможном появлении на телевидении.

— Звучит странно.

— Ну так как, ты готов это сделать?

— А кто получит деньги?

«Говорит как истинный хомо сапиенс», — подумал я.

— Больница, как я полагаю. Тебе ведь не нужны деньги, не так ли?

— Ни одно существо не нуждается в деньгах.

— Как ты предлагаешь ими распорядиться?

— Советую оставить их телевизионщикам.

— Иначе ты не выступишь?

— Ты все правильно понял.

— Я не думаю, что Клаусу понравится эта идея. Основная причина, по которой он все это затеял, это сбор денег для нового крыла.

— Ему придется смириться с этим.

— Ты хочешь появиться на телевидении?

— Зависит от того, почему они хотят услышать, что скажет сумасшедший.

— Ты был бы удивлен, узнав кто ходит на подобные ток-шоу. В действительности они могут попытаться выставить тебя дураком.

— Звучит забавно. Я буду участвовать!

— Хорошо. Я сообщу Виллерсу о твоем решении.

— Что-нибудь еще, док?

— Поездка в зоопарк назначена на четырнадцатое число. С тобой все хорошо?

— Ага. Что за место! — он взял еще один огромный кусок дыни.

Я решил не развивать эту реплику, которая могла не иметь никакого значения. Вместо этого я воспользовался возможностью, раз уж она мне представилась, обсудить с ним пациентов.

— Я видел, как ты разговаривал с Бертом этим утром.

— Очень наблюдательно.

— Ты случайно не знаешь, что он ищет?

— Конечно, знаю.

— Знаешь?? Ради Бога, что же?

— Ах, джин. Я все время должен думать за тебя?

— Пожалуйста, прот. Все, что я прошу, дать мне крошечный намек.

— Ох, так и быть. Он ищет свою дочь.

— Но у него нет дочери!

— Вот поэтому он и не может ее найти! — он направился к двери.

— Минуточку, куда это ты собрался?

— Мне не оплачивают сверхурочные.

Я выкрикнул:

— Это все, что ты можешь сделать для Фрэнки? — но он уже ушел.

На следующее утро я первым делом позвонил Чакраборти, а затем отправился на поиски Прота. На пути в комнату отдыха я столкнулся с Бетти и рассказал ей, что он говорил мне о Берте. Ее ответ был типичным:

— Прот действительно невероятен, вы так не считаете? Может, вам стоит выделить ему кабинет и приводить пациентов ему на осмотр?

— Мы уже обдумывали такой вариант, — ответил я ей с покорностью в голосе. — Но он не хочет работать.

Я нашел его в комнате отдыха в окружение его неизменной свиты, в числе которой был и Рассел, в данный момент настаивающий на том, что конец света неизбежен. Я попросил их разрешить мне немного поговорить с нашим инопланетным другом. Они долго ворчали, но, в конце концов, уступили.

— Прот, доктор Чакраборти готов взять у тебя немного крови.

— Я вернусь, — пообещал он своим последователям. — Граф Дррракула ждет в сккклееепе.

Не говоря ни слова, он направился к двери. Я начал направлять его, но понял, что он точно знал, куда идет. Внезапно в воздухе повисло неприятное напряжение. Кто-то сказал:

— Ты пытаешься избавиться от него, не так ли?

— От прота? Конечно, нет.

— Ты пытаешься прогнать его прочь. Это всем известно.

— Нет, я пытаюсь уговорить его остаться! По крайней мере, на какое-то время…

— Ровно столько, сколько потребуется для улучшения состояния Роберта. После этого ты захочешь, чтобы он умер.

— Я не хочу ничьей смерти.

Рассел закричал:

— Если ты не очнешься, я приду за тобой словно вор, и ты не узнаешь, когда именно я это сделаю!

Пока все с удивлением переваривали это заявление, я поспешно вышел.

Ближе к вечеру зашла Жизель, чтобы сообщить о встрече прота с антропологом и химиком, изучающим тропический лес.

— Для начала, — попросил я, — ответь, признаков Роберта до сих пор нет?

— Я не видела его со времен Дня труда.

— Ладно. Продолжай.

— Оказалось, что они брат и сестра. Много лет не общались. Мне кажется, они не сильно ладят друг с другом.

— Что он им сказал?

— Химик отнесся с недоверием к знаниям и умениям прота. Он потребовал назвать имена всех растений, вырабатывающих натуральные вещества, которые могут быть использованы в борьбе против СПИДа.

— И?…

— Прот только покачал головой и ответил: «Почему вам, людям, всегда надо все называть „борьбой“? Вирусы не хотят причинить вам зла. Они запрограммированы на выживание, как и все остальные».

— Это на него похоже. Что произошло потом?

— Он перефразировал вопрос.

— Так прот предоставил ему информацию, которую он хотел получить?

— Нет, но он рассказал ему, где ее можно найти.

— Где же?

— Где-то на юго-западе Бразилии. Он даже описал растение. У него большие листья и маленькие желтые цветы. Он сказал, что местные жители называют его «otolo», что означает «горький». Химик все это записал, но все еще был настроен скептически, пока прот не сказал ему, что в том же районе Бразилии было найдено другое растение, содержащее полезное вещество для лечения определенных видов сердечных аритмий. Парень понял, о каком лекарстве идет речь. Оказалось, что он был одним из исследователей, которые его обнаружили. Он даже поцеловал проту руку. Вскоре его время истекло. Он упорхнул, словно летучая мышь.

— А что насчет антрополога?

— Прот рассказал ей, что, возможно, на Земле еще осталось несколько «недостающих звеньев». Она захотела узнать, где их можно найти.

— Разве они еще не знают этого?

— Неа. Они не в Африке.

— Тогда где?

— Он предложил ей отправиться в Монголию.

— Монголию? Как они попали туда из Африки?

Она бросила на меня раздраженный взгляд а-ля прот.

— У них не было машин, доктор Б. Наверное, они шли пешком.

— Теперь, как я предполагаю, она поедет в Монголию?

— Выезжает на следующей неделе.

— Ты, конечно же, понимаешь, что пройдет достаточно много времени, прежде чем мы узнаем, прав ли был прот хотя бы в одном из этих случаев?

— Нет. Мы знаем об этом уже сейчас.

— Откуда мы это знаем?

— Что еще он должен сделать, чтобы доказать вам, что он знает, о чем говорит? Все, о чем он рассказывал доктору Флинну, до сих пор было правдой, разве нет?

— Может быть. Но ученые, подобные ему знают только то, что уже известно. Он не может рассказать нам о чем-то, чего никто еще не знает.

— Но он не ученый. Он с КА-ПЭКСа.

Мы уже проходили это прежде. Я поблагодарил ее за доклад и сообщил, что у меня есть еще одна просьба к ней.

— Все, что угодно, доктор Б.

— Нам нужно выяснить, была ли у Берта когда-то в прошлом дочь. Об этом нет никаких сведений, но, возможно, они были утеряны, как в случае с Робом, когда вместо исчезновения в отчеты внесли данные о самоубийстве.

— Я займусь этим прямо сейчас. Но сначала тебе придется предоставить мне кое-какую информацию о нем.

Я протянул ей лист из моего желтого блокнота со всеми необходимыми на нем данными. Оставляя позади сосновый аромат, она буквально побежала. Я надеялся, что она хотя бы наполовину так же хорошо справится с этим заданием, как она преуспела в выяснении подлинной личности прота пять лет назад.

Сразу после ее ухода пришел Клаус Виллерс. Я думал, что он хотел обсудить одного из своих пациентов, или, быть может, дать несколько критических советов об одном из моих, что он периодически любит делать. Вместо этого он потратил пятнадцать минут, поглаживая свою козлиную бородку и рассказывая мне историю о Робине Гуде. Он хотел знать, что я думаю о моральных последствиях этого мифа для современного общества. Подумав, я ответил ему, что люди не должны брать закон в свои руки, но если уж они это сделали, то должны быть готовы заплатить за последствия. Судя по его ворчанию, мне кажется, что этот ответ ему не понравился.