На луче света

БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ

Первую беседу с протом (семнадцатую, в общей сложности) я назначил на 3 часа пополудни, в понедельник, 21 августа, не забыв приглушить свет для его чувствительных глаз. Он и в самом деле снял тёмные очки, как только вошёл в мой кабинет, сопровождаемый своим старым другом Романом Ковальски (Гуннар Дженсен ушёл в отставку), и я с радостью заметил, что он, казалось, полностью оправился от пяти лет полной неподвижности, хотя технически это был не прот, а Роберт, находившийся в состоянии кататонии всё это время. По сути, он был таким, каким я его запомнил: улыбающийся, энергичный, проворный. Единственными заметными изменениями были небольшая потеря веса и первые намёки на седину у висков — ему было уже тридцать восемь лет, хотя он утверждал, что около четырёхсот.

Бетти сообщила, что он уже в состоянии есть мягкую, легко усваиваемую пищу, так что у меня уже было несколько переспевших бананов, которые он, как обычно, целиком поглотил.

— Зрелые самые лучшие, — напомнил он мне. — Мне нравятся чёрные, как смоль.

Он чувствовал себя, как дома, будто наша последняя встреча была только вчера.

Я включил диктофон.

— Как ты себя чувствуешь, прот? — спросил я его.

— Слегка устал, джин[3]. Как вы?

— Намного лучше, теперь, когда ты вернулся, — сказал я ему.

— О, вы были больны?

— Не совсем. Скорее, расстроен.

— Возможно, вам стоит показаться психиатру.

— На самом деле, я советовался с лучшими умами мира об источнике моего расстройства.

— Это как-то связано с вашими взаимоотношениями с другими людьми?

— В некоторой степени.

— Я так и думал.

— Откровенно говоря, это касается тебя и Роберта.

— Серьёзно? Мы сделали что-то не так?

— Это то, что я хотел бы узнать. Возможно, мы начнём с того, что ты расскажешь, где ты находился последние пять лет.

— Забыли, док? Мне пришлось на время вернуться на КА-ПЭКС.

— И ты взял с собой Бэсс[4]?

— Я подумал, смена обстановки хорошо на неё повлияет.

— И где она сейчас?

— Всё ещё на КА-ПЭКС.

— Она не вернулась с тобой?

— Неа.

— Почему нет?

— Шутите? Вы бы хотели вернуться в это место после того, как увидели па-ри[5]?

— Ты можешь доказать, что Бэсс на КА-ПЭКС?

— А вы можете доказать обратное?

Я начинал ощущать знакомое предчувствие.

— И как она там?

— Как рыба в воде. Теперь она всё время смеётся.

— И она с тобой не вернулась.

— Разве мы ещё с этим не покончили?

— Что насчёт всех остальных КА-ПЭКСиан?

— А что с ними?

— С тобой прибыл ещё кто-нибудь?

— Нет. Я не удивлюсь, если никто и не собирался.

— Почему нет?

— Они читали мой отчёт, — зевнул он. — Тем не менее, никогда не знаешь…

— Скажи мне кое-что: зачем ты прилетел на Землю в первый раз, зная из наших радио- и телетрансляций, какая это негостеприимная планета?

— Я уже говорил вам: Роберт нуждался во мне.

— Это было в 1963 году?

— По вашему календарю.

— Как раз во время похорон его отца.

— В точку.

— И с тех пор ты несколько раз совершил это путешествие.

— Девять, чтобы быть точным.

— Хорошо. Для протокола, затем ты вернулся на КА-ПЭКС на прошедшие пять лет?

— Ну, не всё так просто. Для меня это было туда и обратно, как… Ох, я ведь всё это объяснял в прошлый раз, не так ли? Скажем так: я остановился, чтобы немного передохнуть после сдачи моего отчёта в библиотеку. Затем я поспешил вернуться сюда.

— К чему такая спешка?

— О, я понял. Вы задаёте вопросы, на которые уже знаете ответы.

Вот оно: знакомая ухмылка Чеширского кота.

— Только для Протокола — так?

— В данном случаем, я ещё не знаю многих ответов, поверь мне.

— О, хорошо, в это я могу поверить. Но, отвечая на ваш вопрос: я обещал неким существам вернуться в течение пяти лет, помните?

— Чтобы взять их с собой на КА-ПЭКС.

— Ага.

— Но что за спешка?

— Все они, кажется, хотят уйти как можно скорее.

— И скольких из них ты планируешь взять с собой?

До сих пор прот оглядывал кабинет, будто бы искал знакомые предметы, изредка останавливаясь, чтобы изучить акварели на стенах. Теперь он смотрел прямо мне в глаза, и его улыбка исчезла. — На этот раз я подготовился, доктор б. Я могу взять с собой целую сотню существ при возвращении.

— Что? Сотню?

— К сожалению. Для большего места не хватит.

На записи слышится долгая пауза, прежде чем я смог ответить.

— Кого ты думаешь взять, к примеру?

— О, я не узнаю, пока не придёт время.

Я мог чувствовать, как колотилось моё сердце, когда я спрашивал настолько небрежно, насколько мог.

— И когда это случится?

— Ах. Вот этого я не скажу.

Теперь настал мой черёд уставиться на него.

— Хочешь сказать, что не собираешься рассказывать, как долго ты здесь пробудешь?

— Рад видеть, что ваш слух не пострадал, нарр[6].

— Я правда хотел бы знать, прот. Можешь дать, хотя бы, приблизительный ответ? Ещё пять лет? Месяц?

— Сожалею.

— Почему, чёрт возьми, ты не можешь сказать?

— Потому что, если бы вы знали когда, вы бы следили за мной как кошка за птицей в этом плотоядном МИРЕ.

Я уже давно уяснил, что спорить с моим другом «пришельцем» бесполезно. Всё, что я мог, так это ждать более подходящей ситуации.

— В таком случае, я бы хотел запланировать для тебя три сеанса в неделю. Каждый понедельник, среду и пятницу в 15:00. Тебя это устраивает?

— Как скажете, доктор. До поры до времени я к вашим услугам.

— Хорошо. Есть ещё несколько вопросов, которые я бы хотел задать, пока ты не ушёл в свою в комнату.

Он сонно кивнул.

— Во-первых: где ты приземлился в этот раз?

— Тихий океан.

— В тот момент он был направлен к КА-ПЭКС?

— Джино! Понял, наконец!

— Скажи кое-что. Как ты дышишь в открытом космосе?

Он покачал головой.

— Кажется, я поспешил с выводами. Вы до сих пор не понимаете. Обычные физические законы неприменимы к световым путешествиям.

— Ладно, на что это похоже? В сознании ли ты? Чувствуешь ли что-то?

Кончики его пальцев соединились, и он сосредоточенно нахмурился.

— Это трудно описать. Кажется, что время останавливается. Это довольно похоже на сон…

— А когда ты «приземляешься»?

— Это подобно пробуждению. Только в другом месте.

— Должно быть, это довольно ободряюще — проснуться посреди океана. Ты умеешь плавать?

— Без удара. Как только я появился здесь, я тут же ушёл оттуда.

— Как?

Он вздохнул.

— Я говорил во время моего прошлого визита, помните? С помощью зеркал…

— О. Верно. И где ещё ты побывал до того, как прибыть сюда?

— Нигде. Пришёл прямо домой, в мпи.

— Хорошо, планируешь выбираться куда-нибудь из больницы, пока ты здесь?

— На данный момент нет.

— Если решишь предпринять какие-либо поездки, обещаешь сообщить мне?

— Разве я не всегда так делаю?

— Вспомнил кое-что: Роберт был с тобой, когда ты путешествовал на Лабрадор и Ньюфаундленд в прошлый раз?

— Неа.

— Почему нет?

— Он не захотел.

— Мы не видели его несколько дней, когда ты пропал. Где он был?

— Без понятия, тренер. Вы обязаны спросить у него.

— Во-вторых: Не планируешь ли ты давать какие-либо «задания» нашим пациентам? (Как он сделал с Хоуи, скрипачом, пять лет назад).

— Джин, джин, джин. Я только что здесь. Я ещё не встретил ни одного из пациентов.

— Но ты ведь скажешь мне, если придумаешь подобный план?

— Почему нет?

— Хорошо. И, наконец, есть ли какие-то маленькие сюрпризы, о которых ты мне не говоришь?

— Если скажу, они перестанут быть сюрпризами, не так ли?

Я посмотрел на него.

— Прот, где Роберт?

— Недалеко.

— Ты говорил с ним?

— Конечно.

— Как он себя чувствует?

— Как мешок с экскрементами мота[7].

— Он говорил о чём-нибудь, что ты хотел бы мне рассказать?

— Он хотел бы знать, что стало с собакой. — Он имел ввиду далматинца, которого я принес в надежде вызвать реакцию Роберта, чтобы он отозвался.

— Скажи, что я забрал Окси домой, пока он не почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы позаботиться о ней.

— Ох. Ваша знаменитая практика кнута и пряника.

— Можешь называть и так. Хорошо. Это мой последний вопрос на сегодня, но я хочу, чтобы ты подумал над ним прежде, чем ответить.

Он разразился ещё одним гигантским зевком.

— Пока ты здесь, поможешь мне заставить Роберта чувствовать себя лучше? Поможешь ему разобраться с его чувством собственной ничтожности и отчаянием?

— Я сделаю всё, что смогу. Но вы ведь знаете, каково ему.

— Хорошо. Вот и все желающие. Теперь — не возражаешь против гипноза во время нашего следующего сеанса?

— Вы никогда не сдаётесь, да, док?

— Стараемся. — Я встал. — Спасибо, что пришёл, прот. Хорошо снова тебя видеть.

Я подошёл и пожал ему руку. Если он ещё и был слаб, то на его рукопожатии это не сказалось.

— Позвать мистера Ковальски или ты сможешь найти дорогу в свою комнату?

— Это не так уж сложно, джино.

— Завтра мы вернём тебя во второе отделение.

— Старое доброе второе отделение.

— Увидимся в среду.

Он так зашаркал, что меня обдало обратной волной.

Когда прот ушёл я, со смешанным чувством волнения и трепета, слушал запись этого короткого сеанса. С учетом данного мне времени, я был уверен, что смогу помочь Роберту преодолеть препятствия на пути к его излечению. Но сколько времени у нас есть? В 1990 году, мы столкнулись с крайним сроком, заставившим меня пойти на риск, слишком поспешить. Теперь передо мной стояла дилемма похуже: я не имел ни малейшего понятия, как долго прот будет поблизости. Единственный ключ, который у меня имелся — это его пассивная реакция на моё предложение о встречах трижды в неделю. Если бы он планировал уйти в течение нескольких дней, он, несомненно, сказал бы, что «лучше бы им быть продуктивными!» или что-то вроде того. Но я мог и ошибаться, как ошибался и о других вещах, касающихся прота.

В любом случае, три сеанса в неделю — это всё, что я мог себе позволить. Хоть я и не преподавал в осеннем семестре, у меня были и другие неотложные обязанности, не последней из которых были другие мои пациенты, все со сложными и загадочными случаями и каждый заслуживал всего моего внимания. Одной из них была молодая женщина, назовём её Фрэнки (как в старой песне «Frankie and Johnny Were Lovers»), которая оказалась неспособна не только полюбить другого человека, но даже просто не понимала саму концепцию любви. Другим был Берт, кредитный специалист в банке, который тратит всё своё время вне сна на поиск чего-то потерянного, хотя он сам не имеет понятия, что это.

Но вернёмся к проту. В течение последних пяти лет было достаточно возможностей обсудить его случай с коллегами, как в МПИ, так и по всему миру. Не было конца предложениям, как решить проблему с моим пациентом. К примеру, один врач из бывшего Советского Союза уверял меня, что Роберта можно быстро привести в чувство, погружая его в ледяную воду на несколько часов в день — бесполезная и бесчеловечная практика, устаревшая десятилетия назад. Все, однако, сошлись во мнении насчёт гипноза, который, вероятно, был лучшим подходом к проблеме Роберта/прота, и я планировал начать с того момента, где я закончил в 1990 году. То есть попытаться уговорить Роберта покинуть его защитную оболочку, чтобы помочь ему справиться с его чувствами относительно трагических событий 1985 года.

Для этой работы я очень сильно нуждался в помощи прота. Я чувствовал, что без него шансы на восстановление были невелики. Поэтому я столкнулся с другой трудностью: если Роберту полегчает, проту придётся «раствориться», чтобы стать частью полноценной личности. Готов ли он будет сыграть роль в лечении и восстановлении Роберта, если ему придётся пожертвовать собственным существованием?

В пятницу, на следующий день после возвращения прота, я позвонил Жизель Гриффин, репортёрше, сыгравшей важную роль в выяснении происхождения Роберта, чтобы рассказать ей, что он вернулся. Она регулярно приезжала после исчезновения прота пять лет назад, якобы чтобы проверить прогресс Роберта, но втайне, я думаю, она надеялась, что прот вернулся, потому что полюбила его за те месяцы, что она провела в больнице, расследуя его историю для журнала «Конандрум»[8]. Разумеется, она часто всюду путешествует, последним её проектом (возможно, в предвидении возвращения прота) была статья о НЛО, которые были замечены едва ли не везде. Тем не менее, она всегда оставляла мне номер пейджера, давая понять, что она хочет знать о любых изменениях в состоянии Роберта.

Она была очень рада узнать о возвращении прота и сказала, что приедет в институт как можно быстрее. Я ответил, что она не сможет с ним увидится, пока прот не отойдет от своего «путешествия» (то есть от кататонического ступора). Я заверил её, — может быть напрасно, — что у неё будет много времени, чтобы заново познакомиться с нашим гостем, когда он окрепнет.

После беседы с протом я снова позвонил ей, точнее, оставил сообщение, что она может позвонить и назначить встречу, чтобы увидеться с ним. После чего я продиктовал письмо матери Роберта на Гавайи, сообщая ей, что её сын уже не в кататонии, но также не советуя пока что навещать его, пока этот факт не установится. Затем я совершил обход нижних отделений, информируя всех заинтересованных о возвращении прота, чтобы подготовить почву к его возвращению во второе отделение на следующий день.

Институт расположен таким образом, что наиболее серьёзно больные либо опасные пациенты располагаются на верхних этажах, тогда как менее больные бродят по первому и второму (отделение один и два). Первое отделение, прежде всего, является временным пристанищем для некоторых временных пациентов, приходящих периодически для «настройки», как правило, чтобы откорректировать своё лечение и для тех, кто достиг значительного прогресса в восстановлении и уже близки к выписке. Прот собирался вернуться к обитателям второго отделения, пациентам с серьёзными психическими отклонениями от маниакально-депрессивного психоза до острого обсессивно-компульсивного расстройства, но не представляющим угрозы для персонала и друг для друга.

Мне не стоило и беспокоиться. Как только я вошёл в отделение, стало очевидно, что все уже знали о возвращении прота. Психиатрическая больница, в некотором смысле, подобна маленькому городку — новости распространяются быстро и настроения крайне заразительны. Поэтому накануне переселения прота, атмосфера была буквально заряжена предвкушением. Даже некоторые из тяжело депрессивных приветствовали меня относительно бодро, а хронические шизофреники, которые месяцами не могли внятно произнести и предложения, осведомлялись, как мне кажется, о моём здоровье. Большинство из этих пациентов, за исключением Рассела и парочки других, никогда даже не встречали его.

Жизель появилась в моём кабинете во вторник утром, без опозданий, как я и ожидал. Я не видел её несколько недель, но я не забыл её сосновый аромат, разрез глаз, как у лани.

Она была одета, как всегда, в старую рубашку, выцветшие джинсы в кроссовки без носок. Хотя ей было уже под сорок, она всё ещё выглядела, как шестнадцатилетняя девчонка с «гусиными лапками»[9]. Тем не менее, что-то в ней изменилось. В ней больше не было столько энтузиазма, как пять лет назад. Исчезла застенчивая улыбка, которую я когда-то ошибочно принимал за кокетливую, но которая, как я успел узнать, была частью её истинной простодушной природы. Вместо этого она казалась нехарактерно нервной. Мне подумалось, что она могла опасаться новой встречи с протом, проблема, я предполагал, в том, что он мог измениться или, возможно, даже забыл о ней.

— Не волнуйся, — заверил я её. — Он всё тот же.

Она кивнула, но смотрящие куда-то вдаль большие карие глаза говорили о том, что она не слышит.

— Расскажи мне, что происходило с тобой последние несколько месяцев.

Её глаза вдруг сфокусировались.

— Ох. Я почти закончила отрывок про НЛО. Потому меня и не было поблизости всё это время.

— Хорошо. Они реальны или…

— Зависит от того, с кем говоришь.

— Что ты говоришь себе?

— Я бы сказала, что нет. Но есть множество здравомыслящих, нормальных людей, которые бы с этим не согласились.

— Тем не менее, ты считаешь, что прот пришёл с КА-ПЭКС.

— Да, но он не прилетал на НЛО.

— Оу.

Я подождал, что, как мне кажется, заставило её снова нервничать.

— Доктор Брюэр?

Я был уверен, что знаю, о чём пойдёт разговор.

— Да, Жизель?

— Я хочу вернуться в больницу на некоторое время. Я хочу выяснить, что он в действительности знает.

— На счёт НЛО?

— На счёт всего. Я хочу написать об этом книгу.

— Жизель, ты же знаешь, что психиатрическая больница — не место для общественной выгоды. Единственная причина, по которой я позволили тебе работать здесь в прошлый раз, это ценные услуги, которые ты нам предоставила.

Она свернулась калачиком в чёрном виниловом кресле напротив моего стола.

— Вы, наверное, будете писать ещё одну книгу о нём, как о пациенте, верно? Моя будет другой. Я хочу выяснить всё, что он знает, собрать в каталог, проверить это всё и посмотреть, чему мир сможет у него поучиться. Его знания, вам придётся признать, довольно удивительны, верите ли вы в то, что он с КА-ПЭКСа или нет.

Она на мгновение склонила голову, затем посмотрела на меня своим умоляющим взглядом лани.

— Я не встану на вашем пути, обещаю.

Это меня не убедило. Но я также не находил её идею плохой. Я знал, что она может помочь мне наладить отношения с протом (позже, возможно, и с Робертом).

— Вот что я скажу. Вы можете заниматься этим при двух условиях.

Она резко развернулась ко мне лицом, как щенок, ждущий угощения.

— Во-первых, вы можете беседовать с ним только по часу в день. Несмотря на ваше отношение к проту, он здесь не для того, чтобы помогать вам писать книгу.

Она кивнула.

— И, во-вторых, вам нужно его согласие. Если он не заинтересован сотрудничать с вами, это конец.

— Я согласна. Но если ему не понравится моя идея, я ведь всё равно смогу навещать его?

— По установленным для посещений часам, на стандартных условиях.

Она, конечно же, знала, что наши правила вполне либеральны, и она могла общаться с ним почти каждый вечер и по выходным (поскольку журналисты и любознательные искатели отсеивались, появление у него других посетителей было маловероятно).

— Договорились!

Она вскочила и протянула маленькую руку, которую я взял.

— Теперь я могу его увидеть?

— Ещё кое-что, — добавил я, когда мы направились (я пропустил Жизель) во второе отделение. — Узнай, если сможешь, когда он собирается уходить.

— Он уходит?

— Не волнуйся — пока ещё нет. Он собирается забрать с собой несколько человек, когда будет уходить.

— Он? Кого?

— Я бы хотел, чтобы ты это выяснила.

Когда мы пришли во второе отделение, мы обнаружили прота в гостиной в окружении других пациентов, которые, казалось, говорили все одновременно. Полдюжины кошек отделения соревновались за место, чтобы потереться о его ноги. Рудольф, самопровозглашённый «величайший в мире танцор», выписывал пируэты вокруг комнаты. Рассел бегал взад-вперёд, выплакивая «Хвала Господу! С нами Учитель!» Милтон, наш внештатный шутник, кричал: «Стулья для постоянной армии!» Другие что-то бормотали, и я сделал мысленную заметку спросить прота, понимает ли он их язык. Были и подарки: ореховая паста и фрукты (от знавших о его прошлом визите, чтобы стать его любимчиками), нить паутины, невидимый талисман, оставленный на газоне в один дождливый день пять лет назад, в память о «синей птице счастья».

Когда он увидел Жизель, он оторвался от группы и подошёл к ней с распростёртыми объятиями. Он горячо обнял её, затем отступил на шаг и молча посмотрел ей в глаза. Прот, очевидно, с нежностью о ней вспоминал.

Имея массу других обязанностей, я покинул их и поспешил на встречу с моим первым на тот день пациентом.

Когда я достиг своего кабинета, я обнаружил, что господа Родриго и Ковальски уже ждали снаружи с Майклом, двадцатидвухлетним белым мужчиной, пытавшимся убить себя, по крайней мере, трижды, прежде чем поступить в МПИ.

И он не одинок. Количество самоубийств в США и других странах значительно выросло за последние несколько лет, особенно среди молодёжи и, кажется, никто не знает, как объяснить это трагическое явление. Есть много причин, по которым человек пытается покончить с собой: горе, стресс, общая депрессия, неоправданные ожидания, чувство безнадёжности, но ни одна из них не является первопричиной суицидальной тенденции (большинство скорбящих и депрессивных людей не пытаются покончить с собой). Как и во всех медицинских проблемах, каждый случай должен рассматриваться индивидуально. Терапевт должен попытаться определить причину самодеструктивных чувств пациента и помочь ему справиться с ними, предлагая более разумные решения проблем, заставляющих его страдать.

Майкл, к примеру, взял на себя ответственность за смерть своего брата-близнеца и отчаянно желает «сравнять счёт». Хотя он и правда сыграл важную роль в событиях, приведших к гибели его близнеца, но это был несчастный случай, который мог произойти с кем угодно. Мне не удалось убедить его в этом, как, впрочем, и освободить его от чувства ответственности и вины («Почему он, а не я?»).

Но Майк продвинулся по этой логике на одну ступень дальше, чем большинство. Он чувствует ответственность за судьбу каждого, с кем он когда-либо пересекался, боясь, что мог запустить цепную реакцию катастрофических событий. Обычно он держится подальше от всех, избегает взглядов, мало разговаривает.

Но не в этот раз. Хоть он, как обычно, был неопрятен и небрежно одет, он вошёл в кабинет в хорошем (для него) настроении. Он даже попытался улыбнуться. Я заметил это, надеясь, что это была настоящая перемена в его отношении к жизни. Но было вот что. Он услышал о проте и с нетерпением ждал встречи с ним. «Не волнуйтесь, — добавил он, глядя мне прямо в глаза. — Я не собираюсь больше пытаться, пока не пообщаюсь с парнем с КА-ПЭКС». Когда я с сомнением посмотрел на него, он ухмыльнулся и поднял покрытую шрамами руку в армейском приветствии. «Честное скаутское».

Старая психиатрическая аксиома: «Остерегайтесь весёлых самоубийц». Я знал, что он не шутит и, вероятно, ждёт, что скажет прот о возможном решении его проблем. Но я, разумеется, не прекращу наблюдения и не буду переводить его во второе отделение.

Размышляя о том, что прот мог бы сделать для Майкла и для остальных, я вдруг понял, что его возвращение столкнуло нас с другой дилеммой. Все пациенты были наслышаны о более раннем визите прота и их надежды на то, что он снимет с них груз их недугов, как он уже делал для многих наших бывших пациентов, росли, возможно, слишком стремительно. Я не мог сдержать своё любопытство: что же станет с пациентами, подобно Майклу, чьи надежды рухнут, если он не сумеет удовлетворить их радужные ожидания?

Тем вечером я убрался на своём столе или пытался убраться — когда я закончил, он выглядел ненамного лучше, чем прежде, — и я нашёл бумагу, уже две недели ожидавшую моего рассмотрения. Я стал изучать её, но всё о чём я мог думать — это моя предстоящая беседа с протом. Хотя он только вернулся, но я уже чувствовал себя бессильным. В такие моменты я начинаю всерьёз подумывать о досрочном уходе на пенсию, хотя моя жена уже прожужжала мне все уши о том, что это ошибка.

Многие люди придерживаются о психиатрах и, возможно, обо всех медиках подобного мнения: мы работаем, когда захочется, берём большие выходные, тратим много времени на отдых. И даже когда мы приходим на рабочее место, никакой реальной деятельности не производим и за это получаем огромные гонорары. Поверьте, это вовсе не так. Работа занимает двадцать четыре часа в сутки. Даже когда мы не посещаем наших пациентов и не ходим по вызовам, мы проводим умственную работу над их историями, стараясь думать о том, что мы, возможно, забыли что-то, что может им помочь. И страх сделать ошибку часто берёт верх. Часто мы мало спим, много едим, мало упражняемся — делаем всё то, против чего выступаем.

Я, наконец, просмотрел дело прота, к сожалению, ни одной свежей идеи мне в голову не пришло. И я знал, что не смогу спокойно спать ни в ту, ни в последующие ночи, пока у нас с Робертом не выйдет изгнать всех демонов, с грохотом ревущих в глубинах его истерзанного сознания.