На пересечении

III

Есть вещи, которые, казалось бы, очевидны, однако сколько ни стараешься, поверить в них все равно не удается. Сознание отталкивает их обеими руками, как нечто фальшивое и от этого еще более безобразное.

То, что сейчас происходило в каминном зале замка Двельтонь, напоминало чью-то жестокую шутку, от которой не то что смеяться — заговорить никак не получалось. Молчание обрушилось на присутствующих тяжелой глыбой, вот только молчалось всем почему-то по-разному. Безмолвие одних звучало ликованием, которое отражалось в глазах снисходительной насмешкой, другие же были поражены настолько, что попросту не знали, что сказать. Единственным, кто здесь действительно смеялся, был черный предмет, обложка которого плотоядно поблескивала, насытившись кровью. Книга представила своего владельца и теперь смаковала последствия.

Доктор Клифаир первым прервал эту страшную тишину.

— Нет, — решительно произнес он. — Это совершенно невозможно. Я знаю эту семью с молодости. Произошла ошибка.

— Ритуал был исполнен по всем правилам, — спокойно возразил Рикид. С этими словами он взглянув на Элубио, отчего тот довольно кивнул.

— Я не говорю, что именно вы что-то сделали неверно. Быть может, эта книга уже была заколдована, и она могла назвать любого из нас? — Клифаир беспомощно посмотрел на господина Закэрэля, надеясь на поддержку с его стороны.

Однако Лархан молча опустил глаза. Меньше всего на свете ему хотелось вступать в столь бессмысленный спор. По правде говоря отшельник сейчас откровенно проклинал себя за то, что вообще согласился приехать в этот ненавистный город. Нужно было сослаться на плохое самочувствие и дальше заниматься хозяйством, а не тонуть в магических интригах более могущественных колдунов.

Слова Клифаира заставили Элубио неприятно улыбнуться:

— Для скромного лекаря из маленького городка подобные познания в черной магии кажутся необычными.

Родон посмотрел на старика и чуть заметно отрицательно покачал головой, прося его не продолжать. Он понимал чувства Клифаира и сам не желал верить в увиденное, однако Двельтонь опасался, как бы доктор не поплатился за свои неосторожные слова жизнью.

Элубио иронично прищурился, наблюдая за тем, как пожилой доктор начинает еще больше горячиться.

— Вот что я тебе скажу, мальчик, — воскликнул Клифаир. — Любой уважающий себя лекарь должен хоть немного разбираться в колдовстве, иначе как отличить природную болезнь от магического проклятия? За свою жизнь я прочитал немало книг и учился у множества мудрецов, и я не собираюсь оправдываться за свои знания перед каким-то зарвавшимся…

— Довольно, — прервал его Родон, не желая, чтобы конфликт разгорался еще больше. — Прошу вас, Клифаир, не нужно.

Старик снова посмотрел на Закэрэля, но отшельник продолжал хранить молчание. Эристель же и вовсе казался напуганным, отчего старался не привлекать к себе внимания. Северянин смотрел на книгу, точно боялся поднять глаза на Элубио и встретиться с ним взглядом. Арайа и Найалла тоже не вмешивались, все еще не в силах поверить в увиденное.

Тогда Родон обратился к Рикиду и Баркалу:

— Господа, я благодарю вас за оказанную помощь. Надеюсь, объединив усилия, мы сумеем докопаться до правды и наказать виновных. Книга признала своим последним хозяином Акейну Окроэ, но не означает ли это, что черный предмет попросту находился в доме той семьи? Быть может, он вообще не применялся никем из женщин Окроэ?

— Увы, господин Двельтонь, — Рикид покачал головой. — Черный предмет указывает только на тех, кто им пользовался. К тому же я слышал о магическом ритуале, когда колдун покидает собственное тело и вселяется в другое. В данном случае в тело покойной Шаоль. Это очень сложное и опасное заклинание, темное настолько, что обратного пути уже нет. Поверьте мне, ведьма крайне сильна, и ее необходимо немедленно уничтожить.

— Если она настолько сильна, то почему до сих пор находится в замке? — не выдержала Арайа. — Любая другая на ее месте уже давно бы сбежала. А по дороге прикончила бы нас еще до проведения ритуала. Чего она дожидается?

Теперь уже в разговор вступил Баркал. Он с трудом поборол раздражение по отношению к девочке и нарочито мягко произнес:

— Я полагаю, что после столь тяжелого заклинания ведьма выдохлась. Магические силы не безграничны, и даже самый сильный маг в такие моменты оказывается уязвим. Но наверняка она уже знает, что мы придем за ней. И что жить ей осталось недолго.

— Не спешите, господин Баркал, — произнес Родон. — Я все еще собираюсь дождаться приезда остальных магов. Они старше и опытнее, и поэтому…

— Как вы не понимаете! — вскричал Элубио. — С каждой минутой ведьма становится сильнее! Потраченная энергия восстанавливается, и, если мы и дальше будем ждать, она нас всех уничтожит!

В тот же миг он достал из внутреннего кармана своего камзола письмо с печатью правителя Южных Земель.

— Здесь сказано, — продолжал Кальонь, — если черный предмет назовет своего хозяина, то и колдуна, и его проклятую книгу нужно немедленно сжечь! И если вы, господин Двельтонь, будете препятствовать, мне придется запереть вас в темнице. По воле правителя юга на время разбирательства вы отстраняетесь от своих обязанностей, и вашу должность поручено занять мне. Пока что я еще верю, что вы не покрываете чернокнижников, но все может измениться. Или вы тоже хотите погибнуть в пламени?

С этими словами молодой мужчина поднялся на ноги и швырнул Родону письмо, на котором темнела печать правителя Южных Земель. Двельтонь даже не взглянул на него. Глаза мужчины потемнели от гнева, ясно давая Элубио понять, что он наконец осознал, что творилось вокруг него все это время. Арайа в страхе посмотрела на отца, затем на господина Закэрэль, надеясь на его защиту, но отшельник по-прежнему не спешил вмешиваться. Молчал и Эристель, лишь на лице Клифаира читалось негодование.

— Нет, умоляю! — первой не выдержала Найалла. По щекам девушки покатились слезы, и она бросилась к молодому Кальонь, хватая его за руки. — Умоляю, Элубио, мой отец не виноват. Чернокнижники обманули его, как и всех нас. Отец — честный и порядочный человек. Он хороший, клянусь всем, что у меня есть. Он действительно хороший!

— Или ты слишком наивна, моя дорогая, — резко ответил Кальонь, смерив девушку насмешливым взглядом. Он вырвал свои ладони из пальцев девушки и отступил на несколько шагов, словно эти прикосновения были ему отвратительны. — В любом случае, пока идут разбирательства, все будет именно так, как скажу я. И не вздумайте мне противиться.

Услышав эти слова, Родон тихо усмехнулся.

— Забавно, — произнес он, теперь уже не скрывая своего презрения. — Ты так жаждешь своего куска власти, Элубио, что не задумываешься, а сумеешь ли проглотить его? Может и поперек горла встать.

— Ты лучше за свое горло беспокойся, Родон. Мало ли какая веревка может вокруг него обвиться, — молодой Кальонь впервые назвал мужчину по имени, и от этого почувствовал себя еще более значимым. Затем Элубио обратился к магам:

— Велите моему войску собрать людей на площади. Сегодня будет интересное представление. К тому же, думаю, горожане захотят познакомиться со своим новым правителем. Сообщите об этом всем высокопоставленным лицам: казначею, начальнику стражи, всем, кто имеет хоть какое-то влияние в этом городе. Предъявите им письмо правителя южных земель и велите сложить на площади костер. Ты тоже там будешь присутствовать, Родон, чтобы раз и навсегда запомнить, как горят чернокнижники.

— Безумцы! — прошептал Клифаир. — Небо, что же вы такое творите?

— А что касается вас, доктор, — Кальонь снисходительно улыбнулся, — я советую вам поостеречься говорить хоть что-то, что может мне не понравиться. Пока идет расследование, вы все являетесь пособниками чернокнижника, а, значит, будете оставаться в замке под наблюдением, пока все не прояснится.

— Я ничего не знаю, — теперь уже не выдержал Закэрэль. — Позвольте мне уехать восвояси и жить спокойно в лесу, никого не трогая. Меня сюда призвали, чтобы найти чернокнижника. Теперь он найден. Я хочу уехать.

— Скажите спасибо, что я вас еще в подземелья не упрятал, — резко ответил Элубио. — Правитель юга велел не быть с вами слишком суровым, пока идет разбирательство. И я буду верен своему обещанию, если вы не спровоцируете меня. На этом все. Разговор окончен. Расходитесь по своим комнатам и… Хотя нет, скажу последнее: учитывая возможную вину господина Двельтонь, он будет содержаться под арестом в своей комнате, и ему запрещается видеться со своими детьми.

— Нет, вы не посмеете! — воскликнула Арайа. Вскочив со стула, девочка хотела было броситься к отцу, но внезапно почувствовала, как прохладная рука Эристеля поймала ее за запястье, заставляя остаться на месте. Девочка непонимающе посмотрела на северянина, но его лицо оставалось таким же непроницаемым.

Не желая, чтобы Кальонь смаковал этот момент, Родон сам поднялся с места и, в последний раз бросив на Элубио ледяной взгляд, первым покинул каминный зал. Следом за ним немедленно направились двое солдат из личной стражи Кальонь. Спустя несколько минут удалился и новый смотритель города в сопровождении своих магов. Черный предмет Рикид, конечно же, унес с собой.

Теперь в полумраке комнаты находились только новоявленные «пособники» чернокнижников. Сестры Двельтонь, господин Закэрэль и оба лекаря еще какое-то время оставались на своих местах, не в силах произнести ни слова. Найалла, спрятав лицо в ладонях, тихо плакала, и старик Клифаир первым не выдержал и прижал девушку к груди.

Господин Закэрэль смотрел на них, и в его глазах отражалась неподдельная боль.

— Я не предатель, — прошептал отшельник. — Я всего лишь хочу вернуться домой. Мне еще косулю выходить надо. Она в капкан угодила. Надо кому-то о ней позаботиться.

Его слова не вызвали особой реакции. Найалла лишь заплакала сильнее, и Клифаир ласково погладил девушку по волосам:

— Крепись, дорогая. Еще не все потеряно. Южный правитель мудр, он ценит вашего отца. Он не допустит…

Арайа до боли кусала губы, силясь не заплакать, как старшая сестра, хотя девочку буквально душили слезы. То, как отец покидал комнату, до сих пор стояло у нее перед глазами. Он был спокоен и горд, словно лев, вокруг которого скалились трусливые гиены. Глядя на него, Арайа поклялась себе, что будет такой же сильной.

— Зачем вы удержали меня? — прошептала она, с негодованием посмотрев на Эристеля. В этот момент она вновь сильно прикусила губу, чувствуя, что лицо северянина теряет четкость в тумане слез.

— Не хотел доставлять им удовольствия видеть вашу слабость. Ничто не делает нас такими уязвимыми, как наши близкие, — с этими словами Эристель поднялся и, слегка поклонившись, покинул комнату. Несмотря на внешнее спокойствие, северянин был откровенно зол. Ситуация начинала выходить из-под контроля, что лекарю особенно не нравилось. Быть запертым в замке по приказу амбициозного идиота в планы Эристеля не входило, однако и привлекать к себе ненужное внимание мужчина не хотел.

Арайа проводила северянина взглядом, пораженная его хладнокровием, но уже через миг она ощутила благодарность. Но вот, посмотрев на Найаллу, девочка почувствовала, как у нее сжимается сердце, и она, приблизившись к сестре, нежно обняла ее.

— Мы не должны сдаваться, — прошептала она, поглаживая сестру по плечам, словно сама была старшей в этой семье. — Не будем радовать этих шакалов своей слабостью…

Вечер скользнул на город, точно покрывало, принося с собой долгожданную прохладу. В памяти местных жителей утренний дождик уже испарился, так как зной, пришедший после него, мигом иссушил город до прежнего состояния. К вечеру пыль снова покатилась по улицам, прилипая к обуви и подолам юбок, а предзакатным лучам так и не удалось окунуться в теперь уже пересохшие лужи.

Несмотря на тяжелый рабочий день, большинство жителей города не спешили улечься в постель. Люди стремительно стекались к главной площади, смакуя новые известия о том, что господин Двельтонь утратил свою власть. Слухи в маленьких городках распространяются быстро, поэтому практически все уже знали, что услышат на главной площади.

Город гудел, как потревоженный улей: люди терялись в догадках, какую судьбу уготовят ведьмолюбцу и его семье. То, что на площади возведен костер, было уже известно, отчего горожане в благоговейном страхе предвкушали самую жестокую казнь из тех, что были разрешены на юге. Сюда шли богачи и нищие, мудрецы и необразованные. Кто-то еще вспоминал об анонимном письме, присланном Родону в защиту семьи Окроэ, но теперь эти слова были пропитаны насмешкой. Люди хохотали и бахвалились, вспоминая, как собственноручно расправились с телом молодой ведьмы, пока бесхребетный Двельтонь колебался. Имя Лагона Джиля тоже мелькало в речах, но в этот раз его упоминали в сочетании со словом «ведьмолюбец». Разрушенный Склеп Прощания и истоптанные могилы больше не вызывали у горожан чувства вины. Все чаще звучали восклицания «Все правильно сделали!» или «В пекло ведьм Окроэ!».

Люди раззадоривали друг друга жестокими высказываниями, а кто-то даже предлагал отправить в огонь и самого Родона, который все это допустил.

— Ведьмы бесчинствуют в нашем городе, а проклятый Двельтонь сидит в своем замке и бед не знает! — произнес господин Симь, обратившись к своим соигрокам в кости, когда они направлялись к площади. — Я бы лично сжег этого богатенького ублюдка, а его дочурок отправил бы в бордель. В бесплатное пользование на благо горожан.

Шутка пришлась как нельзя кстати, и мужчины весело рассмеялись.

— Интересно, насколько сильно богатенькие девки отличаются от обычных шлюх? Снаружи-то все одинаковые! — подхватил другой игрок, и в группе снова прокатился смех.

— А я бы охотнее посмотрел, как они будут визжать, когда их поджарят заживо! — вмешался еще один. — Всех этих богачей нужно в пекло. Чем не чернокнижники? Пусть видят, на что способен народ!

— Пора защитить наших жителей от этих богатых паразитов, — согласился господин Симь. — Обворовывают нас и живут, а мы бедствуем. И торговцев этих проклятых тоже надо в пекло.

— И продажных докторишек, которые за какую-то горькую воду берут денег, как за бочонок доброго вина.

— И этих магических лентяев, что за книгами штаны просиживают.

Голоса игроков звучали всё громче, отчего к разговору добавлялось все больше единомышленников. Их слова находили отклик у народа, а крики о том, как нужно расправиться с семьей Окроэ, звучали все слаженнее.

Тем временем на площади уже появилась Амбридия Бокл в сопровождении своей заклятой подруги в виде Матильды Жикирь. Обе женщины проявляли крайнее любопытство, поэтому спешили занять место поближе к костру, чтобы разглядеть все в мельчайших подробностях. Амбридия Бокл пребывала в отличнейшем настроении, в то время как Большая Ма выглядела несколько напуганной.

— Не знаю, не слишком ли все это? — пробормотала госпожа Жикирь, глядя на помост, где еще совсем недавно проводились танцы. — Может, отстегать эту ведьму ремнем и прогнать из города? Пусть колдует на болоте с остальными жабами.

— Тили, я тебя умоляю, — протянула Амбридия, наблюдая за тем, как площадь постепенно заполняется людьми. — Семья Окроэ — чудовища, которых нужно сжечь. Благо с младшей мы покончили своими усилиями. Теперь осталось уничтожить Акейну и ее мерзкого муженька.

— А муженек-то тут причем? — усомнилась Матильда. — Ладно, Акейна колдовала, но господин Окроэ всего лишь каменщик. Очень вежливый, надо сказать. Дешево залатал нам дыру в стене.

— Тебе лишь бы дешево! — фыркнула Амбридия. — Для тебя это главный показатель хорошего человека.

— Плохой дешево не сделает! — резонно заметила большая Ма. — Уж лучше Родона пусть в огонь отправляют. Сто шестьдесят три медяка у меня украл, поганый! Это же целые годы лишений, отказ от любых излишеств. И ради чего? Чтобы какой-то толстосум ограбил меня посреди бела дня? Да пусть он провалится в самое пекло!

С этими словами Матильда раздраженно всплеснула руками. Тот момент, когда присланный казначеем стражник забрал у нее часть накоплений, отпечатался в памяти женщины, точно клеймо. Большая Ма страдала той устрашающей формой бережливости, когда одежда занашивается до дыр, продукты покупаются самые плохонькие, зато под матрацем монеток собирается все больше. Именно ощущение присутствия денег заставляло женщину чувствовать себя богатой, а то, как она выглядела и чем питалась, не сильно заботило ее. Любые непредвиденные расходы и вовсе выводили ее из равновесия на долгие недели, и в такие моменты Лукио готов был бежать на край света.

Вскоре на площади появились Оверана Симь и Сантария Крэвель. Их третья подруга, Элестиа Гамель, придет позже, но встанет уже не подле них. Женщина будет держаться своего мужа и дочери, прекрасно понимая, что вновь будет отвергнута своим прежним окружением.

Оверана выглядела встревоженной. Улыбки горожан казались ей дикими, а непонятное веселье, охватившее людей, чуждым и отвратительным. Брань в адрес Окроэ и Двельтонь сыпалась со всех сторон, и госпожа Симь никак не могла поверить, что подобная жестокость исходит от ее соседей и знакомых. Казалось, город отражался в кривом зеркале, и то, что люди называли добром и справедливостью, на самом деле воняло злобой и безжалостностью. Местные жители, которые раньше улыбались Акейне Окроэ, шутили с ее дочерью и почтительно обращались к ее супругу, теперь желали им смерти с той же легкостью, с какой на праздниках обычно желают счастья. Толпа ожила, обретя лицо какого-то уродливого безумия, которое сквозило в каждом слове, взгляде или жесте. Слепая ярость клокотала в одних, а другие подхватывали ее, усиливая и разнося, как смертельную болезнь.

Молоденькая прачка Сантария Крэвель пребывала в ужасе.

— Мне кажется, я тут не выдержу. Я не смогу на это смотреть, — произнесла она, обратившись к подруге.

— Мы должны хотя бы попробовать. Вдруг пощадят. Если Кальонь услышит выкрики в толпе, он может передумать.

— Оверана, ты сама не веришь в то, что говоришь. Этот Кальонь лично определил, что Акейна — ведьма. Неужели после всего этого он будет ее оправдывать?

— Говорят, он любит казаться добрым в глазах толпы.

— Не в данном случае! — Сантария отрицательно покачала головой. Ее хорошенькое личико выглядело так, словно девушка вот-вот заплачет. — Сам город требует казнить ведьму.

— Не весь город! Семья Джиль тоже против, и семья доктора Клифаира, и, говорят, даже сам Пехир Агль не согласен. И еще много других семей. И пускай мы в меньшинстве, все равно надо попытаться.

— Я боюсь, Оверана. Нас могут забить до смерти. Помнишь, что сделали с Лагоном? Вдруг нас тоже назовут «ведьмолюбцами»? Ритуал же был проведен, и Акейну Окроэ признали ведьмой.

— Но не господина Окроэ! — резко ответила Оверана. В этот самый миг кто-то из горожан случайно толкнул ее, и женщина схватилась за плечо, морщась от боли.

— Что с тобой? Тебе плохо? Милая, тебе нужно вернуться домой! — запричитала Сантария, но Оверана лишь отрицательно покачала головой. Она не знала, что случится этим вечером, но была уверена в том, что молчание в данном случае ничем не отличается от все той же жестокости.