На пересечении

IV

Несмотря на то, что события складывались как нельзя лучше, Элубио Кальонь не мог не испытывать волнения. Находясь все время в тени отца, юноша даже представить себе не мог, что однажды ему будет дозволено проявить себя в столь сложном деле. И теперь больше всего на свете он боялся не оправдать ожиданий семьи.

Дарий Кальонь был человеком властным и промахов не прощал даже своему сыну. Особенно своему сыну. Кальонь-старший любил иронизировать на тему внешности Элубио, утверждая, что юноша из всех предложенных ему благ умудрился унаследовать лишь красоту своей матери, в то время как ум, расчетливость и логика отца не достались ему совершенно. Дарий надеялся лишь на то, что его непутевый сын очарует старшую Двельтонь, женится на ней и тем самым присоединит к территориям Кальонь еще один город. Благо к этому и шло до тех пор, пока одна из служанок семьи Двельтонь не подслушала разговор Найаллы с Арайей, где старшая сестра говорила, что некий доктор Эристель кажется ей куда более привлекательным.

— Элубио — это павлин, — смеялась старшая Двельтонь. — Яркий, нарядный, самодовольный, к тому же нравится всем, кто на него посмотрит. А Эристель похож на белого ястреба, которого мы видели в садах господина Агль. Он держится особняком, никогда не болтает лишнего, не стремится всем нравиться, и от него исходит какая-то… опасность. Элубио — это рыцарь в сияющих доспехах, который скорее будет очаровывать дракона, нежели сражаться с ним. А Эристель… Он умный. Дракон погибнет, а его даже не заметит.

Те слова крайне не понравились Дарию, и с того момента он начал собирать информацию на некоего доктора Эристеля. Люди отзывались о нем не хорошо и не плохо. Свое дело лекарь знал, деньги брал небольшие, был вежлив и услужлив. Да и вообще складывалось впечатление, что кроме книг, растений и редких прогулок по берегу реки его ничего не интересует.

Единственным, что привлекало к нему внимание горожан, была его ненормальная любовь ко всяким уродам вроде Двуглавого Точи, которых лекарь по доброте душевной старался у себя приютить. История с жестоким убийством обидчиков Точи не могла не заинтересовать Дария, однако сколько его люди ни пытались выведать нечто особенное, все сводилось к тому, что никакой магии в содеянном не было.

В какой-то момент интерес Дария Кальонь к приезжему доктору начал угасать, но ровно до тех пор, пока Найалла не начала подозрительно часто болеть. Вначале семья Кальонь по-настоящему встревожилась, боясь, как бы возможная невеста не умерла раньше времени. В дальнейшем смерть старшей Двельтонь пришлась бы как нельзя кстати, но пока Дарий даже подумывал прислать Родону своего личного лекаря. Сосед наверняка оценил бы такой жест со стороны их семьи.

Однако, прежде чем Дарий успел отдать такой приказ, картинка начала проясняться. Эристель зачастил в замок, после чего Найаллу несколько дней замечали прогуливающейся по городу в прекрасном расположении духа, а затем загадочная хворь возвращалась снова. Именно тогда Кальонь-старший понял, что пора действовать другим путем. Менее красивым, но куда более эффективным.

Оскорбленный неверностью Найаллы Элубио выразил свое желание поквитаться с семьей Двельтонь. В тот момент Дарий почувствовал некоторое облегчение, что его сын наконец отложил зеркало и решил заняться делами семьи. Кальонь-старший до последнего сомневался, справится ли Элубио с возложенной на него задачей, и даже подумывал поехать к Родону лично. Вот только сын едва ли не впервые твердо стоял на своем решении, отчего Дарий все-таки согласился.

Элубио отчитывался за каждый свой шаг, но при этом чувствовал себя свободным и окрыленным. Всю жизнь он мечтал о том, что однажды отец посмотрит на него без насмешки, и теперь, когда все начало получаться, юноше не терпелось вернуться домой и бросить к ногам отца ключи от главных ворот "завоеванного" города.

Те маги, которых предоставил в распоряжение Дарий, служили Элубио хорошей опорой, а письмо, полученное от правителя юга, и вовсе делало план семьи Кальонь практически беспроигрышным. Теперь оставалось заручиться поддержкой горожан и свергнуть Родона с его трона.

К сожалению, с последним пунктом все было не так хорошо. Большинство знати, ремесленники, купцы, ученые, доктора — все они поддерживали правление Двельтонь, и до Элубио уже начали доходить слухи, что новый смотритель города многим не в радость. К счастью, нашлись и те, кто Родона откровенно ненавидел. Эти люди слабо представляли, кто может занять его место, как эти перемены повлияют на отношения с другими городами и уж тем более на внутреннюю экономику. Но именно эти ненавистники позиционировали себя, как особую ячейку общества, которая отличается от «серой массы рабов».

Одной из самых ярких представительниц врагов Родона Двельтонь была Амбридия Бокл. Эта неприметная женщина, не наделенная красотой и особыми умственными способностями, тем не менее являлась любимицей толпы. В первую очередь интересна она была из-за своих ехидных сценок, и Элубио даже подумывал позволить этой даме устраивать спектакли каждый месяц, где за определенную сумму денег она будет высмеивать и позорить неугодных. В том, что Бокл согласится, он даже не сомневался, и поэтому, когда получил от нее ответное письмо, Элубио уже знал, что в нем написано. Но всё это могло произойти только в будущем. Сейчас же требовалось разобраться с тем, что имеется на данный момент, а именно с ведьмой.

Выступать перед большим количеством людей для Элубио Кальонь было привычным делом. Внимание он любил, и взгляды, направленные на него, юношу совершенно не смущали. Однако в этот раз его уверенность впервые дала трещину. Толпа затаилась, словно дикий зверь, принюхиваясь к чужаку, который предстал перед ним на помосте. Сотни глаз устремились на Элубио: кто глядел с подозрением, кто с любопытством, кто с неподдельным страхом.

Но вот, заметив на губах Амбридии Бокл одобрительную улыбку, юноша наконец набрался смелости и заговорил:

— Достопочтенные горожане! Я, Элубио Кальонь, сын Дария Кальонь, смотрителя всего южного полуострова, собрал вас здесь, чтобы сообщить вам, что ведьму наконец разоблачили. Несмотря на то, что кто-то пытался защитить ее в своих анонимных письмах, ссылаясь на то, что черный предмет ей подбросили, магический ритуал доказал, что именно Акейна Окроэ является той самой чернокнижницей, которая творила бесчинства в вашем городе. Посему именем правителя Юга эта женщина приговаривается к смерти через сожжение.

В толпе прокатился гул. Люди не могли скрыть своего волнения, отчего немедленно начали переговариваться.

— А почему это сообщаете вы? Где Родон Двельтонь? — выкрикнул пекарь Ронди, и в толпе послышалось недовольство. В этот самый миг Элубио понял, почему Рикид и Баркал так старательно отговаривали его приводить Родона с собой. Увидев своего правителя, люди могли повести себя непредсказуемо, причем эта непредсказуемость могла быть направлена в первую очередь против самого Элубио.

Кальонь же полагал, что, едва Родон появится на помосте, люди начнут его высмеивать, но настроение горожан говорило об обратном. В итоге Двельтонь так и остался сидеть в карете в сопровождении нескольких стражников, мысленно радуясь поддержке со стороны своих людей. Он узнавал голоса ремесленников, которым когда-то помог, ссудив необходимую сумму денег, различал резкий хриплый голос нового начальника стражи, которого поставил совсем недавно взамен Инхира Гамеля, а также звонкие женские восклицания.

— Тише! Замолчите! — попытался перекричать толпу Элубио. — Родон Двельтонь обвиняется в сокрытии чернокнижников, и, пока идет разбирательство, по воле правителя юга я буду управлять вашим городом. Клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш город расцвел. Вы не бываете за воротами и поэтому не знаете, как плохо живете по сравнению с жителями других земель.

— Я как раз таки очень часто бываю за пределами города, и я вижу, как часто обещания не выполняются, — теперь до Родона донесся громкий голос Пехира Агль.

В толпе вновь прокатился гул, а Элубио несколько опешил, увидев, как дюжина вооруженных всадников во главе с господином Агль приближается к площади. Разумеется, их было меньше, чем солдат Элубио, но все же юноша в страхе посмотрел на толпу, боясь, как бы в случае заварушки люди не поддержали Пехира.

— Тогда вы очень удивитесь, когда я сдержу свою клятву! — попытался парировать юный Кальонь. — И моим первым решением будет уничтожение того зла, которое допустил Родон Двельтонь. Больше проклятая ведьма не будет убивать ваших детей, насылая болезни, не сможет уничтожать урожай и вызывать голод, больше не поднимет мертвецов и не сотворит над вами расправу. Именем южного правителя я приговариваю Акейну Окроэ к смерти!

А вот эти слова горожанам пришлись по душе. Толпа громко заулюлюкала, когда на помост затащили измученную женщину. Она была напугана, но не проронила ни слова. Глядя на то, как толпа беснуется у ее ног, выкрикивая оскорбления, женщина не пыталась молить о пощаде или просить одуматься. Госпожа Окроэ могла утешать себя лишь мыслью, что скоро она вновь увидит свою любимую дочь.

Кто-то в толпе закричал, чтобы сожгли и ее пособника-мужа, отчего люди подхватили эти слова, подражая чудовищному эхо.

— Сжечь семью Окроэ! Уничтожьте ведьм и их пособников!

Слушая это, Родон чувствовал, как его охватывает бессильная ярость. Если бы не проклятое письмо правителя юга, Двельтонь с легкостью вышвырнул бы зарвавшегося юнца прочь из города. Маги гильдии Аориана прибыли бы послезавтра на рассвете и провели ритуал, в действительности которого уже никто бы не сомневался.

Родон даже представить себе не мог, что когда-нибудь окажется в таком положении. У него не было конфликтов с соседями, и при его правлении горожане ни разу не устраивали волнений. Наверное, именно поэтому настоящий чернокнижник облюбовал это место. Как говорится, змеи гнездятся там, где их сложнее всего заметить.

Рев толпы становился все громче, все яростнее, невольно напоминая Родону бушующее море. С подачи Амбридии Бокл люди в предвкушении скандировали «В пекло семью Окроэ!».

Элубио с трудом сдерживал улыбку, наблюдая за тем, как Акейну привязывают к столбу. Ее супруга держали поодаль, и, если вначале казнить господина Окроэ Элубио не планировал, то сейчас поведение толпы заставило его задуматься об обратном.

Кальонь смотрел на связанную женщину и впервые чувствовал, как чья-то жизнь, теплая и трепетная, находится в его ладонях. Ощущение какого-то невероятного могущества, сродни божественности, пьянило его, отчего юноша невольно улыбнулся.

— Акейна Окроэ, вы хотите что-либо сказать, прежде чем вас и ваш черный предмет уничтожат? — произнес Кальонь, бросив книгу к ногам женщины.

Акейна вздрогнула, как от удара, и невидящим взглядом обвела собравшихся горожан. Лица расплывались, словно в тумане, а голоса сливались в какой-то сумасшедший гул, обрушивающийся на нее тяжелыми волнами. Кто-то пытался перекричать это безумие, но их жалкие «пощадите!» тонули в ликующем реве толпы.

— Повторяю, ведьма Окроэ, есть ли у вас хоть слово в ваше оправдание? — прокричал Элубио. — Есть ли слова, которые вы хотите сказать горожанам?

Секундного молчания хватило, чтобы стоящие в первых рядах люди услышали тихий голос Акейны Окроэ:

— Да простит вас всех небо…

— Нет, умоляю! — в отчаянии вскричал господин Окроэ, из последних сил пытаясь вырваться из рук стражников.

Но в тот же миг палач получил сигнал от Элубио и бросил горящий факел в солому у ног Акейны. Языки пламени лизнули предоставленное угощение, а затем огонь начал разгораться, словно наконец распробовал предложенное лакомство. Акейна попыталась было отстраниться от огня, но вскоре пламя перекинулось на ткань ее юбки. Женщина дико закричала, чувствуя, как горит ее плоть, и в этот момент толпа возликовала.

— Сдохни, ведьма! Гори, чудовище! Отправляйся в пекло! — кричали люди. Пламя отражалось в их глазах, словно сама ненависть обрела форму и теперь вырвалась наружу бесконтрольным потоком.

Господин Окроэ в ужасе закрыл лицо руками, не в силах видеть мучения своей жены. Сейчас он бы отдал все, чтобы поменяться с ней местами или сгореть вместе, нежели стоять в стороне, не в силах остановить это безумие.

Слушая крики несчастной, Родон Двельтонь невольно сжал кулаки, чувствуя злость уже на себя и на свое бессилие. Пламя уничтожило и черный предмет, а с ним и последнюю зацепку, что госпожа Окроэ могла быть невиновна. Когда крики женщины смолкли, Родон закрыл глаза.

Голодное чудовище по имени Толпа насытилось, однако среди присутствующих вновь раздались крики:

— Сожгите и пособников ведьмы! Защитим наш город! Уничтожим зло! Да здравствует справедливость!

Господин Окроэ, казалось, даже не слышал этих восклицаний. Он был оглушен криками своей жены, и теперь на него обрушилось какое-то тупое равнодушие. Все, что происходило вокруг, было где-то далеко, и его совершенно не касалось. Сначала Шаоль, теперь Акейна. Мужчине больше нечего было терять, поэтому, если бы его прямо сейчас толкнули в костер, он бы воспринял это с куда большей благодарностью, нежели жизнь в одиночестве.

— Если такова воля народа…, - начал было Элубио, но в тот же миг резкий голос Пехира Агль заставил его прерваться.

— Где доказательства, что господин Окроэ — пособник? Предъяви доказательства, чужеземец!

— Доказательства! Доказательства! — раздались редкие голоса.

— Проводится разбирательство, — попытался было защититься Кальонь, но его снова перебили.

— Предъяви доказательства! — продолжал настаивать Пехир. — Или правитель юга уполномочил тебя уничтожать невиновных?

— Нужны доказательства! — подхватил новый начальник стражи. — Даже Верховный Хранитель не имеет права сжигать кого-то без доказательств! Черный предмет назвал только одно имя, а это означает, что над телом Шаоль Окроэ надругались просто так, в угоду своей злости. И мы не позволим сделать тоже самое с отцом девушки.

— Не позволим! — в который раз выкрикнула Оверана Симь, и ее слова, словно эхо, подхватили Колокольчик, Файгин Саторг и многие другие.

— Защитим отца Окроэ! — закричал старший брат убитого Лагона Джиль.

Видя, что толпа совсем разошлась, Кальонь понял, что пора возвращаться в замок.

— Я найду вам доказательства! — в гневе вскричал Элубио и стремительно сбежал с помоста.

«Тупой скот!» — зло думал он. «Да что они вообще понимают? Слушают только то, что им говорят. Надо убрать проклятого выскочку Агль и восстановить в должности Гамеля. Почистим ряды этих "сторонничков" Двельтонь. Когда одни увидят, как других запирают в подземельях, мигом закроют свои трусливые вонючие рты».

Казнь господина Окроэ, которую Элубио подумывал провести завтра, теперь была отложена на время разбирательства. Пока что каменщика решено было запереть в подземельях, но Кальонь искренне сомневался, что новый начальник стражи действительно это сделает. Он мог оставить его в своей крепости и содержать, например, в лазарете.

Однако далеко не господин Окроэ больше всего беспокоил Элубио. То, что происходило на площади, наверняка будет передано южному правителю в мельчайших подробностях, и крики в поддержку Родона Двельтонь могли помешать его свержению. Нужно было сделать так, чтобы мнения горожан разделились еще больше. Наверняка найдутся те, кто выйдет на улицы за небольшую сумму денег. Обычно купленные гавкают куда громче и старательнее, чтобы выслужиться перед хозяином, отчего подобные волнения всегда выглядят очень правдоподобно. Мнение большинства людей стоит поразительно дешево, и нет ничего проще, чем повести за собой толпу, бросая медяк через каждые несколько шагов.

Оказавшись в замке, Элубио первым делом издал указ, позволяющий Инхиру Гамелю занять свою прежнюю должность. Рыжеволосый мужчина ничуть не удивился, когда к нему явились за несколько минут до полуночи и сообщили, что с завтрашнего утра он должен приступить к своим прежним обязанностям в крепости.

— А что будет с нынешним начальником? — поинтересовался Инхир, весело осклабившись.

— Это уже на ваше усмотрение, — ответил солдат и, почтительно кивнув ему, направился прочь.

Закрыв за посланником дверь, Гамель приблизился к жене и ласково обнял ее.

— Заживем, родная, — прошептал он. — Вот увидишь, заживем еще лучше прежнего.

Элестиа подняла на него заплаканные глаза и резко дернула плечами, желая прервать его прикосновение.

— Надеюсь, на чужих костях тебе хорошо спится, — произнесла она. — Я до сих пор слышу крики Акейны Окроэ, а ты победу празднуешь?

— А если и так? Что сделаешь? Уйдешь от меня? — нахмурился Инхир. — Я же ради семьи стараюсь, ради нашего безбедного существования. Однажды ты это поймешь и скажешь мне спасибо.

— Боюсь, мне больше нечего тебе сказать, Инхир, — с этими словами женщина удалилась и заперлась в спальне.

Гамель грубо выругался и прошел на кухню, где плеснул себе виноградной настойки и залпом опустошил содержимое стакана. Он надеялся, что, когда Элестиа успокоится, они помирятся, но пока его супруга совершенно не желала его понимать.

Тем временем в доме Овераны Симь тоже произошла весьма занятная история. Поначалу женщина испытала облегчение, когда, вернувшись домой, не застала мужа на кухне. Однако радость ее была преждевременной. Господин Симь дожидался ее в гостиной, держа в руке грубый кожаный ремень. Оверана замерла на пороге, побледнев как полотно. Слова застряли у нее в горле, и она лишь приоткрыла губы, не в силах произнести ни звука.

— А на площади ты была куда более разговорчивой, — произнес Хагал, медленно поднимаясь с места и направляясь к своей жене.

— Не смей меня бить, — прошептала женщина. Она надеялась, что ее голос прозвучит уверенно, однако в глазах ее читался неподдельный страх.

— То есть позорить своего мужа ты можешь, а бить тебя за это нельзя? — Хагал неприятно улыбнулся.

В тот же миг Оверана, словно придя в себя, бросилась прочь, желая поскорее выбраться из дома, однако мужчина без труда нагнал ее. Он повалил ее на пол и, изловчившись, наотмашь хлестнул ее ремнем по руке. Красная полоса мигом вспыхнула огнем боли на коже женщины, и она вскрикнула.

— Не нравится, тварь? — оскалился он, продолжая наносить удары. — И мне не понравилось, когда моя безмозглая женушка начала выкрикивать всякую ахинею в защиту ведьмы и ее муженька. Это же надо быть такой дурой! И с каких пор ты начала интересоваться теми, кто руководит городом? Пустоголовая швея решила, что Родон Двельтонь прекрасно справляется со своими обязанностями? И по каким это критериям ты определяла? Из-за его привлекательной внешности? Или потому, что он дал тебе десять золотых? Или ты попросту ублажила его за эти деньги? Ты же пошила его дочерям пару платьев, может, и еще где пригодилась? А, шлюха?

— Пусти! — кричала Оверана, пытаясь вырваться, но ее муж был куда сильнее.

Он бил ее до тех пор, пока женщина не затихла, после чего схватил жену за волосы и потащил в спальню. «Развлекаться» с ней сегодня ему не хотелось, но понаблюдать за тем, как провинившаяся жена будет тихо поскуливать от боли, было очень даже приятно.

Еще одна любопытная перебранка произошла на постоялом дворе «Белая Сова». Гимиро Штан напрочь разругался с другими Джиннами, так как именно сегодня актеры приняли решение уехать из города. И у них почти это получилось, если бы не городская стража, которая велела им поворачивать назад. По приказу Элубио Кальонь людям было запрещено покидать город, пока идет разбирательство касательно чернокнижников.

В связи с этим Джинны накинулись на Гимиро, из-за которого оказались в западне. Маги были взволнованы тем, что, если горожане захотели расправиться даже с господином Окроэ, где гарантии, что приезжий дурак и его слепая толпа не решат истребить всех колдунов в городе. Среди ругающихся Джиннов молчал лишь четырехлетний Меккаир. Он испуганно забился в угол и не выходил оттуда, пока крики наконец не утихли.