На санях

ПО НАПИСАНИИ СЖЕЧЬ

01.04 птн

Нужно собраться с мыслями. Вспомнить каждое слово. Записать. Как обычно: фиксируем, анализируем, формулируем.

Может быть, это пустышка и последствий иметь не будет, а может быть, это, выражаясь по-литературному, мой Тулон. Куда в итоге задует ветер, зависит, конечно, не от меня, но если задует именно в эту сторону, а я приготовлю хреновый парус, буду дурак и никогда себе не прощу.

В конце концов даже если я впустую потрачу время, всё равно пригодится. ЮВ еще раз убедится, что я умею выполнять и нестандартные задания. Но если я уж очень хорошо его выполню, тут появятся серьезные риски.

Стоп. Про это на стадии анализа. Сначала реконструирую разговор.

Вызвал он меня без чего-то одиннадцать. Не через секретаря, сам позвонил. Я спросил, брать ли сводку или по другому вопросу. Время-то необычное. Ничего не берите, говорит. Он по телефону всегда на «вы», такая привычка.

В предбаннике пришлось минут десять посидеть. Потом гляжу — выходит Сардарян. Лоб наморщен, глаз сощурен. Посмотрел на меня, и что-то такое мелькнуло. Мне показалось — торжество. Здрасьте, говорит, Серафим Филипыч, а обычно едва кивает. Мы ведь с ним разговариваем только в присутствии ЮВ, в столовой садимся подальше друг от друга. Помощникам положено быть как кошка с собакой, не дай бог шеф подумает, что между нами какие-то конспирации. ЮВ — мастер аппаратной инженерии, есть чему поучиться. Мы все держимся друг от друга подальше. И вдруг «здрасьте», да с именем-отчеством. Что-то Сардарян в последнее время сильно вверх попер. А давно ли был во всем нашем серпентарии самой мелкой гадючкой, со своим долбаным Средним Востоком.

Я насторожился, включилась чуйка. Ох, думаю, устроил мне что-то Вазгенович, сучонок. Потому и вызвали. Сейчас пойдут клочки по закоулочкам. Иду к двери кабинета, пытаюсь вычислить: на чем я мог проколоться.

Но ЮВ сидел не злой, а сосредоточенный. Нет, не то. Подобранный, напряженный. Я за двадцать с лишним лет всю его мимику изучил, как ладонь своей руки. Он так выглядит, когда узнал что-то очень важное и уже принял решение.

А еще я по взгляду, по рассеянному кивку понял: нет, дело не во мне. И сразу отключил режим обороны, включил локаторы.

Так. Попробую восстановить то, с чего он начал. Word by word.

По своей привычке, ЮВ заговорил так, словно продолжил какой-то внутренний монолог. И встал. Он всегда прохаживается вдоль стены, когда размышляет.

«Нет, так продолжаться не может. (Точно, именно этой фразой он начал). Был я с утра на Политбюро. Двадцать минут заседали. Потом пришлось врача вызывать… (Не договорил, махнул рукой)…Да не в здоровье дело. И даже не в возрасте. Хотя и в возрасте тоже. Мне шестьдесят два, а я у них всё «наша молодежь». Дело в дряблости, в отсутствии стратегии, воли. Катимся по инерции. Великой державе так нельзя. (Он стал загибать пальцы, голос мрачный). Экономика не развивается. Раньше было «догоним и перегоним», а теперь с каждым годом отстаем всё больше. Казалось бы, ясно, что плановое хозяйство работает хуже, чем частное предпринимательство. Еще со времен НЭПа ясно. Я мальчишка был, а помню, как всё сразу зашевелилось, как прилавки наполнились, как голод кончился. Но там ладно: надо было к большой войне готовиться, сжаться в кулак. А сейчас-то что? Всё решает экономика, доходность, технология. И по всем этим фронтам мы продуваем. Вчистую. Спасибо нефть-газ есть, кое-как хватает дыры затыкать, но ведь надо вперед смотреть! Упадет баррель, и что? В дыру вылетим? А самое опасное: из-за этой вот дряблости, затхлости мы теряем молодежь. Интеллигенцию уже потеряли. Большинство тех, кто молод, или образован, или просто в больших городах живет, на Запад пялятся, слюни роняют. Хотят одеваться, как там, смотреть тамошнее кино, слушать тамошнюю музыку, читать тамошние книги. Во времена моей юности так не было. Мы хотели носить футболки и буденовки, читали Маяковского и «Тихий Дон». Интересно было жить, задорно. И все верили, что завтра будет лучше».

Я давно не видел его таким взволнованным. Слушаю, думаю: Самому опять стало плохо, но дело не только в этом. ЮВ что-то узнал. Видимо от врача. Чуть не проговорился, но сдержался. И очень хорошо, что сдержался. А то потом пожалел бы. Тем более, догадаться нетрудно. То самое, что недавно нашептал Лосев, у него тесть в Кремлевке. Бровастый после прошлогоднего инсульта уже не оправится. Вопрос времени.

В этот момент я догадался? Нет, позже. Когда ЮВ заговорил про «или туда — или сюда».

«Так, Бляхин, мировой державой не управляют. (Первый раз ко мне повернулся). Еще несколько лет топтания на месте, и американцы нас задавят. Тут или туда — или сюда. Как в песне: «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону». Следующая команда, которая встанет у руля, должна или повернуть на запад, стать западнее запада. Или вернуться в «другую сторону». На восток. К Сталину. Либо рынок — либо командность. Либо полным-полна коробушка — либо нерушимой стеной, обороной стальной. Понимаешь о чем я, Бляхин?».

Про запад и восток в тот момент я еще не скумекал, но уловил главное. «Следующая команда»!

Вот на что он решился! Ничего себе!

На какой мы сейчас позиции? Есть Косыгин. Есть Подгорный. Есть Суслов. Есть Устинов. Громыко опять же. Пятеро тяжеловесов. Плюс четверо нашей возрастной и весовой категории: мы, Гришин, Романов, Кулаков. Ладно, Кулаков периферийщик, но первые двое ушлые. То есть наш номер максимум седьмой-восьмой.

Хотя это как посмотреть. Косыгин уже не тот. В прошлом году у него тоже был инсульт.

Про Подгорного надежные люди говорят, что он на спуске. Его место нужно Бровастому. Хочет быть главой не только партии, но и государства. Тоже вычеркиваем.

Суслов. Фигура серьезная, но не практик. Ни гибкости, ни крепкой команды. Не царь, а глава церкви. В первые лица лезть не станет. Ценен как союзник, опасен как оппонент. Отношения с ЮВ у него хорошие. Значит поддержит.

Устинов? Этот тоже не первач. Возраст, здоровье. И опять-таки в хорошем контакте с нами. С ним ЮВ тоже договорится.

Непотопляемый Громыко… Никогда не занимался ни реальным управлением, ни хозяйством, ни обороной-безопасностью. И вообще не любит надрываться. Устал таскаться по миру в качестве министра иностранных дел. В председатели Верховного Совета его. Почетно, необременительно.

Елки-палки, ЮВ — действительно гений. Нет никаких тяжеловесов! А Гришина и тем более ленинградского шустрика мы уж как-нибудь сковырнем. Как-никак мы Комитет, не хрен собачий.

Стоп. Спокойно. Про это додумаю потом. Дозаписать сказанное. Что он сказал еще?

«Или нужно завинтить все разболтавшиеся гайки. (Нет, он сказал «шурупы». Хотя неважно). До упора, как при Сталине. За коррупцию — расстреливать. За прогул на работе — тюрьма. Пьянство — железной рукой. Не то что диссидентов, а даже слушальщиков «Голоса Америки» — за решетку. Гранитная дисциплина сверху донизу. Все средства — на развитие оборонных технологий. Жесткое, последовательное наступление по всему миру. В Азии, в Африке, в Латинской Америке. Про строительство коммунизма болтовню прекратить, создавать у народа ощущение гордости за державу. Как было при Сталине, когда мы жили бедно, но гордились своим государством, а на Запад смотрели сверху вниз.

Или же надо делать резкий поворот в противоположную сторону. Включать либерализацию. Сначала управляемый капитализм, как при НЭПе. Потом свободное предпринимательство. Бесцензурная пресса. Настоящие выборы всех уровней. Независимость судей. И так далее. В двадцатые годы большевики еще не понимали, что серьезную конкурентоспособную экономику без полноценной демократической периферии создать не получится. Потому НЭП в итоге и провалился. ГПУ било шибко оборотистых по рукам. Отрывало с мясом.

Но теперь, в семидесятые, мы умные. Капитализм так капитализм. Пускай. Если это поможет стране не потерять величие».

Я слушаю — ушам не верю. Хочется себя ущипнуть. Председатель КГБ говорит, член Политбюро ЦК КПСС!

Он ведет свою железную логику дальше.

«Я читал материалы дела Берии. Умный был мужик. Еще в 1953-м говорил со своими про то же самое. Что экономической и научной конкуренции с Америкой мы не выдержим, что надо капитально перестраиваться. Что нужен «советский капитализм». Переходить от запугивания к матстимулированию. Само собой, суд потом счел эти речи доказательством, что Берия агент империалистических держав. Но суть-то верная!

Механизм «запугивающей» модели Хрущев разломал, однако новой моделью его не заменил. Вот почему при Сталине мы догоняли и перегоняли, а теперь всё отстаем и отстаем.

Однако есть одна опасность. Очень серьезная. Возможно, непреодолимая.

В истории все «революции сверху», то есть развинчивание шурупов, либерализация, демократизация всегда заканчиваются одним и тем же. Народ сначала радуется, что его посадили за стол. Потом кладет ноги на стол. Потом прогоняет тех, кто его пригласил. А чаще всего еще и убивает.

Я тут полистал на досуге вузовский учебник по истории, освежил память. Гляди, Бляхин, какая картина вырисовывается.

Англия. Король Карл Первый в 1640 году после долгого перерыва созывает парламент. Через год начинается гражданская война. Потом королю отрубают голову.

Франция. Король Людовик в 1789 году созывает Генеральные Штаты. Начинается революция. Королю отрубают голову.

Наш Александр Второй. Освобождает крестьян, объявляет всяческие свободы. Начинается террор, царя убивают.

Николай Второй. Выпускает манифест о свободах — происходит первая революция. Учреждает Думу — Дума его скидывает. Расстрелян вместе со всей семьей.

Берем совсем недавнее. Никита Хрущев. Дает стране дышать, выпускает два миллиона зеков, перестает терроризировать аппарат. И что? Аппарат же его и скидывает. А при Сталине про такое и подумать было страшно.

Смекаешь, к чему я, Бляхин?».

Я честно говорю: нет, Юрий Владимирович.

Он: а как ты думаешь, зачем я тебя в прошлом году на Испанию кинул?

Я, дурак, опять глазами хлопаю.

Он дальше: «А Сардарян у меня зачем в Тегеран стал таскаться? Соображай. Ты же на лету хватаешь».

И глаза из-под очков поблескивают. Веселится. Он же никогда не смеется, улыбается только глазами.

Осрамился я.

— Пас, — говорю. — Сдаюсь.

Сардарян действительно всё в Иран да в Иран. Раньше у него на первом месте Турция шла. Был самым задрипанным в штате помощников, даже после Ковальчука с его Африкой, а тут вдруг, примечаю, командировка за командировкой.

ЮВ, по-моему, остался доволен моей несообразительностью. Кстати надо это учесть. Иногда и туповатым показаться невредно. Начальник не должен думать, что подчиненный умнее его. Азбука.

«Понятно, что демократия как система управления обществом и экономикой приятнее, безопаснее, эффективнее. Но как быть с рисками переходного периода? Как провести огромные, революционные реформы и не потерять контроль над страной? Как не свалиться в хаос? Если это никому еще не удавалось, то где гарантия, что у нас получится?».

Тут-то меня и стукнуло.

— Иран, — говорю. — Иран и Испания. «Белая революция» шаха и реформы короля Хуана Карлоса!

Он: «Скумекал наконец, почему я вас с Сардаряном так гоняю? Его в Тегеран, тебя в Мадрид. В двух этих странах, которые были устроены так же жестко, как наша, идет «революция сверху». Этот опыт бесценен. Какие шаги правильные, какие нет. Последовательность. Правила. Особенности управления. Надо съехать по очень крутому спуску, но не сорваться. Знать, когда притормозить, а когда наоборот поддать газу».

Он про это еще что-то говорил, но у меня мысли запрыгали. Отвлекся.

Потому что затрепетало всё. Не зря, не зря я все-таки в семидесятом, несмотря на занятость, на кучу дел, взялся освежить испанский. В детстве, в коминтерновском интернате лопотал, и неплохо — научился у республиканских сирот, но язык, конечно, подзабылся. Ничего, освежать — не с нуля учить.

Я, правда, тогда целился на Латинскую Америку. После Чили казалось, что магистральное направление будет там. Опять же Грушков прихварывать стал. Не справлялся. А мне на моих Германиях тесно становилось. В потолок уперся. Думал: удивлю-ка я шефа. Как раз должен был кубинский министр госбезопасности приехать. Я с его помощником, при ЮВ, давай хабларить. ЮВ потом говорит: «Ты что, испанский выучил? Ну, Бляхин, даешь». И через полгода, когда Грушков ушел по болезни, предложил мне впридачу к немцам курировать латиносов. Большой был прорыв. Я на вторую позицию вышел, сразу после Артурова. Ну, США есть США, тут не поконкурируешь.

Потом в семьдесят третьем Пиночет свинью подложил. И ЛатАмерика перестала считаться перспективой номер один. Я уж думал, пустышку вытянул. Испанию, конечно, и в голове не держал. Какая к черту Испания? Там сто лет Франко.

Но Франко помер, и ЮВ велел мне сосредоточиться на Мадриде. Восстановление дипотношений, вопрос «испанского золота», то-сё. Я ни сном, ни духом. Думал, обычная текучка.

Стоп! Франко умер осенью 1975-го, а ЮВ меня переключил на Испанию только в прошлом феврале. Вскоре после того, как Бровеносец с инсультом рухнул! Значит, вот когда шеф стал задумываться о будущем. Ну да! Как раз в западной прессе начали писать, что молодой король будет демонтировать диктатуру.

Кажется, я вытянул тузовый прикуп.

Стоп-стоп-стоп. Выводы потом. Сейчас дозаписать разговор. Ничего не забыть.

Что ЮВ сказал дальше?

Про то, что ему нужно понять, возможна ли в принципе контролируемая демократизация. В моем докладе я должен проанализировать испанскую ситуацию и сделать прогноз. А потом… Так, тут нужно вспомнить слово в слово. «А потом будем решать, возможна ли подобная ситуация в наших условиях и с какими поправками». «Будем решать» меня пока не включает. У ЮВ отдельный штат помощников по внутренним делам. Кто-то там работает и по Бровеносцу, и по членам Политбюро, и по всем ключевым направлениям. Вот бы куда проникнуть. Первому и единственному из «зарубежников».

Идея. Когда буду составлять доклад по испанским делам, всюду, ненавязчиво, проводить параллели с нашими обстоятельствами: это в точности так же, это похоже, но есть различия и т. п. Чтобы когда начнется разработка стратегии и тактики, привлекли меня. Хотя бы в качестве консультанта. А там ЮВ увидит, что я годен не только для «зарубежки».

Что еще он сказал?

Про перспективы, которые откроет для страны демократизация. Кардинальное сокращение расходов на оборонку, колоссальный приток иностранных инвестиций и технологий, отмена американских и европейских санкций, еще что-то… Ах да: неизбежный рывок рынка, потому что замедленное развитие, потребительский бум. Ладно, это сейчас неважно.

Он спросил:

— Вот скажи, что, по-твоему, станет самой большой проблемой при переходе от модели «осажденный лагерь» к модели «демократия»?

Я, подумав:

— Сохранить большой лагерь, социалистический. Весь СЭВ с Варшавским договором пойдут кто в лес кто по дрова. Грянет повсеместная «Пражская весна», не удержать.

— И не надо удерживать, — говорит. — В шестьдесят восьмом мы глупость сделали. Если у нас демократия, то пусть и у них демократия. Мы еще и поможем. Суть в экономике, Бляхин. Кому те же Чехословакия, Венгрия или твои ГДР с Кубой нужны с их хреновыми товарами? Кто их пустит на большой рынок, где бьются серьезные игроки? Автомобиль «трабант» продавать? Румынский текстиль? Вино «Бычья кровь»? А у нас с соцстранами налаженные экспортно-импортные связи. Опять же куда они денутся от наших нефти и газа? Нет, с ними со всеми мы останемся в дружбе, притом не от страха, как сейчас, а по взаимной выгоде. Двойка тебе, Бляхин.

Я голову повесил. Сам думаю: давай, яви свет мудрости, тебе же хочется. Еще Экклезиаст сказал: «Есть время демонстрировать ум, и есть время выставлять себя дураком».

«Три самые опасные проблемы вот какие. Первую я уже упоминал: свободолюбцы. Сейчас их горстка, протестанты-диссиденты, серьезной угрозы советскому государству они не представляют. Но если отвинтить кран и запустить свободы, наши сахаровы превратятся в мощную общественную силу. Раскачают массу, пойдут демонстрации, забастовки, наскоки на власть. Тут и до взятия Бастилии недалеко, со всеми вытекающими.

Вторая проблема опаснее всего на первом этапе реформ. Это противоположная сила, твердокаменные консерваторы. То же ЦК с обкомами-райкомами, вся наша номенклатура, которой так хорошо живется. Директора заводов и совхозов. Просто немолодые люди, которые всегда принимают в штыки всё новое. Ну и опять же, мы шестьдесят лет развенчиваем капитализм и ругаем Запад, а тут нá тебе».

Я говорю:

— Еще генералы. Армия.

Он рукой махнул:

— Это нет. У нас не твоя Латинская Америка. Генералы тихие, привычки вмешиваться в политику не имеющие. Не забывай опять же, что в наших руках имеется такой хороший инструмент как КГБ. Нет, Бляхин. Третья и самая трудная проблема — нацреспублики. Сепаратизм. Если в Прибалтике, в Закавказье, в Средней Азии почуют, что центра больше нечего бояться, начнется такое, что может весь Союз к чертовой матери разнести. А еще азербайджанцы припомнят давние счеты с армянами, абхазцы с грузинами, татары с башкирами, и пойдет-поедет. Это, Бляхин, главная причина, по которой Хрущев решил Сталина расчехвостить, а социалистический строй не трогать. Были про это внутренние дискуссии в пятьдесят третьем, еще при Берии. Мне рассказывали.

— В Испании национальная проблема гораздо острее, чем у нас, — говорю. — В Каталонии и Галисии сильные сепаратистские настроения, а баски вообще стреляют и взрывы устраивают.

— Вот ты мне и проанализируй, как испанцы решают этот вопрос. И спрогнозируй, решат ли. Сардарян такое же задание получил. В Иране проблемы с курдами, азербайджанцами, белуджами плюс суннитское меньшинство. Нашу «контролируемую демократизацию» надо будет проводить (если проводить) на стыке испанского и иранского опыта, потому что, Бляхин, Советский Союз — наполовину Испания, а наполовину Иран, и прошу меня нигде не цитировать.

Он улыбнулся, в смысле чуть-чуть раздвинул губы, и это означало, что разговор окончен. ЮВ всегда заканчивает шуткой, если хочет показать, что он тобой доволен.

Кажется, я ничего не упустил.

Теперь, перед тем, как возьмусь за тезисы будущего доклада, допсоображения.

Думай, Бляхин. Шевели мозгами. Это твой шанс подняться на огого какой уровень. Если ЮВ взял курс на преемничество, он своего добьется, и ты попадешь в самый высший эшелон. Выше уже не бывает. Не столь важно, что он в результате решит — откручивать гайки или закручивать. В любом случае ты окажешься там, где и не мечтал. То есть мечтал, конечно, но не особо надеялся. Надо только не облажаться.

Ага! Вот где засада. С одной стороны, если я докажу, что испанский опыт применим у нас, я очень повышу свой статус и вполне могу попасть в число ближних помощников. С другой стороны, если ЮВ примет решение не проводить демократизацию, на мне останется ярлык «либерала», а при «восточном варианте» это паршиво и даже, пожалуй, несовместимо с карьерой. Он меня выкинет, как использованный гондон.

Так. Доклад нужно сделать максимально доказательным, но в преамбуле и заключительной части с предельной четкостью заявить, что я исполняю указание руководства, излагаю факты, однако от рекомендаций воздерживаюсь, ибо это не более чем экспертное заключение. Мое второе имя — Идеальный Исполнитель. Нужно будет подпустить интонацию некоторой неодобрительности, скепсиса, но при этом не ослабляя доводов в пользу реформ. Ясно же, что ЮВ к ним склоняется, просто ему и хочется, и колется, да Ленин не велит. Наоборот: если у читающего останется ощущение, что автор докладной записки идеологически против демократизации, но не может не признавать ее плюсов, это лишь повысит убедительность аргументации.

В общем ведь ЮВ совершенно прав. Систему надо как можно скорее реформировать, она закостенела, покрылась плесенью. Если оставить всё как есть, через несколько лет начнется кризис, сначала экономический, а затем и политический. Неспроста же мы всё про разрядку да про разрядку. Денег не хватает с Америкой тягаться. И закончится это хреново. В том числе лично для меня.

Bien. Todo claro. Сигаретка, отдых серому веществу — и за тезисы.

Покурю, всё это еще раз перечитаю и, как обычно, сожгу.

ТЕЗИСЫ К ДОКЛАДУ ОБ ИСПАНСКОЙ СИТУАЦИИ

1. Сначала про положение Испании к моменту смерти Франко. С ненарочитой, но четкой параллелизацией. Действительно ведь очень много похожего.

Франсиско Франко правил страной с 1939 года. Очень похож на Сталина. Тоже генералиссимус и Вождь (эль Каудильо). Но юридически еще более полномочный. Фактически абсолютный монарх, самодержец. Специальным законом «О главе государства» ему была дана «верховная власть» издавать как общегосударственные законы, так и особые указы. При этом, не будучи королем, он мог раздавать аристократические титулы, назначать епископов, а при каждом его парадном появлении исполнялся королевский гимн. Референдум 1947 года хоть формально и объявил Испанию монархией, но без короля — главой государства провозглашался Каудильо Испании и Крестоносного Движения.

В последние годы правления Франко очень сдал, одряхлел, страдал болезнью Паркинсона и редко появлялся на публике (тут поосторожней, про дефекты артикуляции не нужно), но весьма бдительно сохранял все рычаги и решительно противился любым попыткам обновления. Испания стала похожа на застывшую в янтаре муху.

По мере того как диктатор сдавал, всё сильней делалось влияние его семьи и ближайшего окружения — так называемого Бункера. Ни один ключевой пост в государстве не мог достаться человеку, которого не поддерживает Бункер. Это главный бастион господствующей идеологии. Он и поныне очень влиятелен.

Про идеологию, которую можно назвать франкизмом-католицизмом. Она столь же священна и неприкосновенна, как у нас марксизм-ленинизм. (Про марксизм-ленинизм упоминать не нужно. ЮВ сам сопоставит). И очень, очень агрессивна, непримирима. В ее основе настроения времен Гражданской войны, когда страна была разделена на «своих» и «врагов». Свои — те, кто поддерживает Франко (остальное несущественно), враги — все остальные: коммунисты, социалисты, либералы, сторонники реставрации. В сущности, идеология франкизма — классический набор консервативных клише: религиозность, крепкая семья, нерассуждающий патриотизм (то есть верность генералиссимусу и его наследию), женщина-знай-свое-место, шовинизм, бытовое ханжество, страшней-гомосексуализма-зверя-нет, аборт-преступление, и прочее.

Как водится, неурбанизированной части населения, людям постарше и понеобразованней все эти ценности были симпатичны; образованные горожане и молодежь, особенно студенты, ворчали, но боялись тайной полиции. (Про органы безопасности подробно писать не надо. Во-первых, и так ясно, какие они при диктатуре, а во-вторых, чья бы корова). Обязательно упомянуть, что из-за тотальной цензурированности прессы средний испанец был плохо информирован о том, что происходит в других странах, и свято верил телевизору. А в общем, жили испанцы бедно и трудно, так что у них особенно и не было охоты интересоваться остальным миром. (Упаси боже никаких намеков. Лишь заметить, что инерционные настроения народа на первом этапе очень усложнили задачу реформаторов).

Про партию на мягких лапах.

Партия в Испании была только одна, правящая: Mовьементо Насьональ (Национальное Движение). Ее основал сам Франко в 1937 году.

Это кадровый ресурс, административная и региональная инфраструктура власти. Но партия настолько велика, что в ней существовали разные крылья и настроения, в том числе и реформаторское, поскольку политическая элита, в особенности молодая, не могла не видеть, что Испания — европейский изгой и отстает в своем развитии. Обязательно: никакие реформы были бы невозможны, если бы внутри правящей партии не сформировалось движение за обновление. Революция сверху не может быть проведена без поддержки хотя бы части элит. Одной воли короля Хуана Карлоса было бы недостаточно. Ему было на кого опереться.

2. Перехожу к королю. Тут можно прибавить живых красок — все любят читать про августейших особ, даже члены Политбюро. Главный секрет хорошего доклада — он не должен быть скучным. ЮВ сказал, что мою записку по «испанскому золоту» Бровеносец дочитал до самого конца, а это с ним редко бывает, и сказал: «Кто это у тебя, Юра, такой писатель? Прямо Шолохов».

Про короля Хуана Карлоса следует понимать главное: его положение очень зыбко, потому что испанская монархия лишена главной опоры подобной системы — традиционной сакральности. Последнего настоящего короля Альфонса XIII скинули еще в 1931 году, причем без революции, просто в результате голосования. Бездарный, бессмысленный, ни на что не годный, он тихо уехал, поджав хвост. К 1976 году испанцы отвыкли от монархии — примерно как советские люди к 1962 году, после 45 лет жизни без царей.

К этому нужно прибавить, что испанские Бурбоны страдают от дегенерации, вырождения. Двое сыновей Альфонса XIII болели гемофилией, имели странный характер и погибли, сначала один, потом другой, в автокатастрофах. Еще один родился глухонемым. Единственный здоровый, принц Хуан, объявленный наследником в изгнании, вечно со всеми конфликтует. У него родилась слепая дочь, а один из сыновей, младший брат Хуана Карлоса, кажется, застрелился в 14 лет — темная история.

Детство и отрочество у Хуана Карлоса было специфическое. В восьмилетнем возрасте его разлучили с семьей. Франко объявил наследному принцу, что желает забрать мальчика на воспитание, причем самому принцу в Испанию въезд будет воспрещен. Взамен Каудильо пообещал, что «после него» страна снова станет монархией, и Хуан Карлос, может быть, получит корону, но сначала он должен стать настоящим испанским солдатом.

Совершенно непонятно, каким образом при такой генетике и таком сиротском детстве принц получился столь жизнерадостным и общительным. Впрочем, наши «суворовцы» обычно вырастают такими же, а Хуан Карлос отучился аж в трех военных школах: армейской, военно-морской и военно-воздушной.

Существенно с нашей точки зрения здесь вот что. Король находится примерно в таком же положении, как обычный, некоронованный глава государства. Его не воспринимают как «помазанника божия». В этом отличие Хуана Карлоса от другого современного монарха-реформатора, иранского шаха. Тот правит давно и боготворим населением. Король, то есть пока еще принц, вплоть до октября 1975 года был не слишком на виду и воспринимался испанцами как фигура третьестепенная. (Так что хрен тебе, Сардарян, с твоим иранским опытом — он у нас неприменим. ЮВ будет не Резой Пехлеви, а Хуаном Карлосом).

Хочу обратить особое внимание на личные качества короля, потому что они играют важную роль во всей стратегии реформаторов. Я бы даже сказал, что на личностном факторе построена вся их политика.

Король молод, хорош собой, обаятелен. И правительство использует этот капитал на полную мощность. Таков же и премьер-министр Адольфо Суарес, архитектор перестройки государства. Он тоже молодой красавец, с невероятной харизмой. Про него надо будет написано отдельно, но сейчас, в самом начале, нужно подчеркнуть: фактор харизмы, визуальной привлекательности имеет в испанских событиях огромное значение. Это безусловно намеренная, тщательно разработанная тактика. (Что если здесь вклеить в доклад фотографии — это наглядней любых описаний. Франко с его последним премьером и король с Суаресом: старая Испания и новая Испания).

Суарес раньше руководил аналогом нашего Гостелерадио, очень хорошо понимает силу телевизионной «картинки» и владеет всеми инструментами масс-манипулирования. Когда молодой король и молодой премьер обращаются к народу, публика, даже половины не понимая, готова внимать и верить. Особенно по контрасту со старым, дряхлым, трясущимся Франко. Хуан Карлос и Суарес — зримый облик новой Испании.

Полагаю, что молодость и конфетная красивость необязательны, да и наш народ менее падок на смазливые мордашки (может быть, другими словами, но обязательно ввернуть что-то про необязательность молодости и красоты), однако фактор харизмы при резких политических поворотах очень, очень важен.

Остановлюсь на этом механизме подробнее. У короля тут есть чему поучиться, и дело не только во внешности.

Франко сидел высоко на облаке, он был для людей как бог, далекий и чужой. Хуан Карлос, даром что король, всячески афиширует свою доступность. Никакой помпы, никакого высокомерия, запросто спускается с трибуны в толпу, шутит с людьми, смеется, жмет руки, хлопает по плечу.

Вот характерная сцена, которую я наблюдал собственными глазами, в феврале этого года, в королевском дворце, в день вручения нашим послом верительных грамот по случаю установления советско-испанских дипотношений. На официальной церемонии Хуан Карлос вел себя как подобает королю: парадный мундир, ордена, прямая осанка, вежливая улыбка, за спиной — вытянувшийся по струнке адъютант. А потом, во время банкета, я видел на лестнице, как король весело болтал о чем-то с тем же самым адъютантом, причем тот, всего лишь майор, называл его «Хуанито» и на «ты». Мне объяснили, что они вместе учились в кадетской школе и что король сохраняет приятельские отношения со многими одноклассниками.

Глава советского государства, конечно, не король, но для того, чтобы создать ощущение новизны, близости к простым людям, сердечности руководителю, который затеет передел системы, будет очень важно завоевать симпатию и доверие народа. Это поможет преодолеть трудный период, когда невосприимчивые (или даже прямо враждебные) по отношению к переменам слои номенклатурного аппарата, свыкшиеся с жизнью по старинке, будут ставить реформам и реформатору палки в колеса. Конечно, генеральный секретарь ЦК КПСС не будет и не может быть человеком молодым, в которого, как в Хуана Карлоса и Суареса, влюбляются представительницы женского пола (обязательно оставить, это его развеселит), но не менее эффективен в публичном смысле образ заботливого, любящего отца. Вообще разработка всего блока масс-медиальных мероприятий, формирующих нужное восприятие лидера — то, чему справедливо придается огромное значение в западной, особенно американской политике, — заслуживает отдельной стратегической подготовки. Это — прямая связь между лидером и народом, позволяющая игнорировать сопротивление консервативных аппаратчиков. (Здесь поработать с терминологией. Не должно быть осуждающей интонации в адрес твердых ленинцев. Не «консервативные аппаратчики», а допустим «лица, саботирующие политику партии»).

Испанская особенность «революции сверху» состоит еще и в том, что существует довольно явственное разделение функций между главой государства и главой правительства. Всю техническую, то есть главную работу ведет премьер. Король представительствует перед народом. Это сферы, которые смешивать не нужно, они нередко вступают в противоречие друг с другом. Если что-то пойдет не так, шишки посыплются на Суареса, на популярности Хуана Карлоса это не отразится. Премьер-министра можно и сменить, короля — нет.

Ту же двоичность имеет смысл использовать и в наших условиях: генеральный секретарь всё время на поверхности, председатель Совета министров работает «в шахте».

О роли Главного Помощника я напишу ниже, но сначала отмечу одну интересную деталь. Суарес ведет диалог с левыми (испанский аналог наших антисоветчиков, которые при либерализации тоже выйдут из подполья), король — с Бункером, с упертыми франкистами и, что очень важно, с генералитетом. Как правило, негласно. Для консервативных и реакционных слоев испанской элиты он все равно король — и «свой». Для военных министров (а в Испании их четыре: общий, сухопутный, морской и авиационный) он тоже плоть от плоти и кровь от крови — воспитанник Каудильо, послужил во всех трех родах войск, браво носит мундир и прочее. В прошлом сентябре Хуан Карлос провернул поразительно дерзкий и хитрый трюк.

Он созвал высший генералитет, 29 махровых солдафонов, на особое закрытое совещание, где нелюбимый ими премьер Суарес представил свой проект политической реформы. Король сказал, что без одобрения драгоценных защитников отечества никаких новшеств вводить не будет. Скромно потупя глаза, очень волнуясь, Суарес произнес длинную речь, пересыпанную мудреными терминами. Генералы, герои сражений сорокалетней давности, половину не поняли, но были очень довольны, что король оказывает им такое уважение. Заявили, что все инициативы королевского правительства верноподданно поддерживают. А когда три недели спустя главный военный министр, старый ретроград де Сантьяго, разобравшись что к чему, запротестовал, король обвинил генерала, что он нарушает волю товарищей по оружию, и отправил старика в отставку, а на его пост назначил своего человека.

Теперь про вооруженные силы, которые при перестройке государства могут быть или опорой реформаторов — или угрозой для них.

Ситуация в испанском военном руководстве схожа с советской. У нас, как и у них, на высших должностях ветераны войны, то есть люди весьма почтенного возраста. Человек, которому за семьдесят, да еще военный, обычно противится любым переменам. Что делает Хуан Карлос? Он активно продвигает военную молодежь, которая всячески его поддерживает — и потому что лучше чувствует современные веяния, и просто из карьерных соображений. Происходит активное омоложение генеральского корпуса. Там всё больше и больше назначенцев, благодарных и преданных королю.

(Эту часть доклада в текст не включать. Только устно, тет-а-тет. ЮВ как раз убеждает Устинова омолодить наш генералитет и старший офицерский состав. Чтоб появились 35-летние генералы и адмиралы, а средний возраст полковников спустился с 50+ до 30. Попаду в точку).

3. О фигуре Главного Помощника.

В Испании Хуану Карлосу пришлось преодолевать трудность, которая в нашей ситуации может возникнуть, если распределение должностей в новом руководстве станет результатом некоего консенсуса: допустим, пост генерального секретаря получит ЮВ, предсовмина — тот же Устинов, а председателя Верховного Совета — Громыко. Весьма вероятный расклад. Имен называть не буду. Не дурак, сам сообразит.

Трудность, с которой сразу же столкнулся новый глава испанского государства, состояла в том, что ему по наследству от Каудильо достался премьер Ариас, железобетонный франкист, при котором любые реформы были невозможны. Не говоря уж о том, что с точки зрения старого бюрократа мальчишка-король являлся декорацией и особенного внимания не заслуживал.

Король держал свои революционные планы под секретом до тех пор, пока не избавился от Ариаса. Причем сделал Хуан Карлос это не сразу. На первом этапе старая гвардия обеспечивала прочность государственной власти, что было жизненно важно после смерти многолетнего диктатора. Ариас уверял общество, что всё останется, как при великом Франко, а король тем временем завоевывал сердца при помощи телевизора, газет и многочисленных поездок по стране. Понадобилось восемь месяцев, чтобы из парадной куклы Хуан Карлос стал «народным королем». В прошлом июле он отправил Ариаса в отставку и назначил своего единомышленника Суареса, а тот привел в кабинет сторонников реформ. Только тогда и началось движение.

Этот этап — внешнее сохранение прежнего режима и постепенная подготовка кадровой перетасовки наверху — является обязательным. Его продолжительность напрямую связана с успешностью кампании роста личной популярности нового лидера.

Важный вопрос. Где взять суаресов в системе, которая несколько поколений нацеливалась не на реформирование, а на стабилизацию, и стало быть наверх выбивались не инициативные новаторы, но «четкие исполнители». Не секрет, что комсомол, являющийся у нас кузницей номенклатурных кадров, всегда был ориентирован не на креативность, а на функцию дисциплинированного помощника партии. (Обязательно написать — «в отличие от комсомола тридцатых», когда ЮВ сам работал по комсомольской линии). Может возникнуть ощущение, что в такой политической элите революционерам появиться неоткуда.

Это ощущение ошибочно. Люди, выбравшие политическую карьеру и рано добившиеся в ней успеха, очень восприимчивы к новым тенденциям, поскольку видят в них шанс сломать застоявшуюся систему, в которой все верхние посты занимают старики. Если для продвижения требуется перестройка системы, всегда найдется способная молодежь, готовая поддержать реформатора.

Пример тому — Адольфо Суарес. По нашим понятиям, это типичный комсомольский выдвиженец. (Нет, тут поосторожней. За уподобление франкистской карьеры комсомольской можно огрести).

Суарес с ранних лет прилепился к «сильному человеку» Эрреро Техедору, став сначала его личным секретарем, потом правой рукой. (Как молодой ЮВ к Куусинену — это он моментально срисует). Классическая аппаратная карьера. Никогда не фрондировал, был тише воды ниже травы, со всеми поручениями блестяще справлялся, ни с кем не конфликтовал. Тактика «в мои года не должно сметь свое суждение иметь». Поруководил радио-телевидением, тоже в абсолютно франкистском духе. Однако глядел в будущее: начал понемногу раскручивать la imagen, то есть популярность наследного принца. Тогда-то они и подружились.

На позиции, с которой можно попасть в премьеры, Суарес оказался по счастливому, верней несчастному стечению обстоятельств. Его покровитель Техедор стал генеральным секретарем партии (при Франко это была важная должность, но не такая, как у нас. Вернее было бы назвать ее «оргсекретарь»). Своего верного оруженосца он сделал заместителем и по привычке взвалил на него всю текучку. Но весной 1975 года Техедор погиб в автокатастрофе. Старый Франко, пока еще не решив, кому доверить управление партией, сделал Суареса из замов генсеком. Подразумевалось, что временно. Но в октябре диктатор умер, а Суарес остался. И с аппаратной точки зрения не было ничего странного в том, что король назначает генсека Национального Движения премьер-министром.

Выбор был идеальный. Для франкистов Суарес был свой, для левых — представитель молодого поколения, то есть тоже не чужой. Они говорили с ним на одном языке. В декабре по тайной договоренности с Суаресом тов. Сантьяго Карильо, глава испанских коммунистов, нелегально вернулся из эмиграции в Испанию, устроил пресс-конференцию, после чего как давно находящийся в розыске был немедленно арестован. Суарес его выпустил, лично с ним встретился и пообещал отменить запрет компартии в обмен на то, что она перейдет от подпольной деятельности к легальной. Это гениальный ход. С одной стороны удар по правым антикоммунистам, с другой — защита правительства от левых эксцессов.

Вот еще один важный урок. Правительство должно не слишком антагонизировать и правых, и левых, но при этом создавать собственную политическую опору. При демократизации ею может стать только средний класс, более всего заинтересованный в демократическом устройстве. Суарес активно создает политический альянс всех «среднеклассовых» групп, от социал-демократов до христианских демократов и даже роялистов (которые не любят демократию, но любят короля). И можно не сомневаться, что на летних выборах — первых свободных выборах за сорок с лишним лет — эта коалиция победит.

Однако не буду забегать вперед. В момент, когда король убрал старое реакционное правительство и назначил новое, свободные выборы в Испании казались чем-то абсолютно невообразимым. Ведь и партий никаких кроме Мовьементо Насьональ не существовало.

Впечатляет, за какой короткий срок, всего за 9 месяцев, реформаторы в корне переменили ситуацию. Испания прошлым летом и Испания этой весной — две разные страны.

(Теперь я перечислю этапы либерализации коротко, по пунктам, чтобы дать общую идею. Но, зная ЮВ, приготовлю по каждому пункту отдельную детализированную справку. Например, задает он вопрос: «А как они отменили цензуру? Просто издали указ — и всё? Мол, Главлит закрывается, визу первого отдела на публикации материалов получать больше не нужно?» А я ему папочку на стол. «Отмена цензуры». И там тоже на первой странице только пункты, а потом уже подробности).

Этапные моменты испанской «демократизации».

1. Примечательно, что первым государственным актом Хуана Карлоса стал демарш внешнеполитический. Это не имеет прямого отношения к «революции сверху», но важно, как демонстрация: мол, появилось не просто «новое лицо» государства — появился человек, способный решать трудные проблемы и посылающий «правильные сигналы».

Франко был при смерти, когда до предела обострилась ситуация в Испанской Сахаре. Из соседнего Марокко, претендовавшего на эту территорию, туда должен был отправиться «Зеленый марш» — огромная колонна гражданского населения. Испанские войска собирались воспрепятствовать вторжению, применив оружие. Пролилась бы кровь, после чего несомненно разразилась бы война. Хуан Карлос, пока еще принц, уже исполнял обязанности главы государства. На заседании кабинета он сказал, что решит эту проблему. Его не приняли всерьез. Тогда он позвонил марокканскому королю Хасану II, потом слетал в Сахару и провел беседу с испанскими генералами. И проблема действительно решилась бескровно. Генералам принц сказал, что колонию всё равно оставлять придется, так лучше сделать это при помощи великодушного жеста: испанская армия в женщин и детей не стреляет. И военные вздохнули с облегчением. Убивать гражданских им совсем не хотелось, и раз высшая власть позволяет не становиться мясниками, то и слава богу. Марокканский король тоже обрадовался и пообещал задержать марш. В результате Испания вышла из конфликта очень красиво, Хуан Карлос сразу же продемонстрировал правительству и народу, что он не ритуальная кукла. А воевать с упертыми западносахарскими партизанами, требующими независимости, теперь приходится королю Хасану.

Итак, первый этап: новый лидер с самого начала создает себе репутацию человека, способного находить выход из трудной ситуации — причем таким образом, что все приходят в восхищение.

Здесь советскому руководителю будет легче, чем Хуану Карлосу, поскольку доказывать правительству свою дееспособность не придется. Вся полнота власти и так будет находиться в руках нового генерального секретаря. В сущности можно сразу переходить к этапу 2: формированию «правительства реформаторов». Хуан Карлос, как уже говорилось, потратил более полугода на выстраивание своего imagen в глазах народа и на сложные маневры в обход «Бункера» и армейской верхушки.

Но в случае если в Политбюро возникнет вышеупомянутый «консенсусный расклад», при котором часть высшего руководства будет настроена против реформ, работа по обеспечению прямой народной поддержки нового лидера все равно понадобится. Приступать к решительным действиям можно не раньше, чем будет выполнена эта задача.

Однако возвращаюсь к испанским событиям.

2. Итак, в начале июля 1976 года король наконец избавляется от реакционного правительства и создает кабинет прогрессистов во главе с Адольфо Суаресом. С этого момента, собственно, и начинается «контролируемая революция». Последовательность шагов, предпринятых реформаторами, весьма познавательна.

3. Первая ласточка выглядела настолько несерьезно, что в мире ее не заметили. Через десять дней после создания кабинета Суареса был разрешен первый в Испании феминистский журнал. Это был очень ловкий первый шаг на пути к свободе прессы. К женщинам в патриархальном испанском обществе отношение снисходительное, как в девятнадцатом веке, и выглядело это как рыцарственный жест: ладно, сеньориты, развлекайтесь. Ведь издание не политическое. Но феминистки — публика задорная и бесстрашная. Они сразу стали «себе позволять», а подвергать репрессиям «женское издание» было бы не рыцарственно. Вся остальная пресса наблюдала за тем, как журнал «Vindicacion Feminista» ломает запреты — и тоже смелела.

Без активной и смелой, даже дерзкой прессы, подготавливающей общественное мнение к переменам, к реформам приступать нельзя — вот в чем состоит испанский урок. (Насколько мне известно, в Иране этот психологический рычаг не используется). Тут, однако есть одно важное условие. Главным поставщиком интересных и позитивных новостей должен оставаться глава государства — и Хуан Карлос с этой задачей превосходно справился.

4. Следующий шаг был сделан две недели спустя, то есть практически сразу же. 30 июля король объявил политическую амнистию. На свободу вышли 500 политзаключенных. Народ амнистии всегда радуется, а «ястребы», ставя этому препятствия, только настраивают против себя общественное мнение. Это и произошло. При этом заключенных, посаженных за насильственные действия, амнистия не коснулась. «Опасные элементы» остались за решеткой.

В советских условиях сделать этот жест будет очень легко, поскольку «диссидентов» у нас в заключении немного, всего несколько десятков человек, и это всё люди «книжные», то есть отнюдь не террористы.

Смелеющая пресса в сочетании с ощущением политической либерализации за считанные месяцы изменили атмосферу в испанском обществе. Все заговорили о преобразованиях, о реформах. Если так можно выразиться, свобода вошла в моду.

И тут был сделан следующий шаг. Реформу нельзя начинать, когда основная часть общества к ней психологически не готова, но когда страна уже созрела, промедление становится опасным. У правительства могут перехватить инициативу иные силы.

Вот это — темп реформ, пожалуй, и является ключом к успеху «революции сверху».

Испанские реформаторы в прошлом году из-за затянувшегося маневрирования вокруг «Бункера» промедлили дольше нужного и чуть не дали противоположной силе, левой оппозиции, перехватить инициативу. (Об опасном ноябрьском эпизоде я напишу чуть ниже, поскольку из него можно извлечь важный урок).

5. 16 ноября франкистский однопартийный квазипарламент (нет, лучше безоценочно написать «подобие нашего Верховного Совета») принял закон о политической реформе, который, используя привычные идеологические формулировки (то есть, если перенести в наши реалии, апеллируя к истинному духу социалистической демократии, возврату к ленинским нормам и так далее), вводил классическую либеральную демократию с партийной борьбой и свободными выборами.

Как раз в это время разразился вышеупомянутый кризис. Левые организации, которые усилились за счет активистов, освобожденных по июльской амнистии, использовали накопившееся за три с лишним «пассивных» месяца общественное нетерпение и попытались перехватить революционную повестку у короля и правительства. Осенью повсюду шли забастовки, митинги, демонстрации, а на вторую половину ноября была намечена всеобщая стачка, которая парализовала бы страну и сделала бы хозяевами положения социалистов с коммунистами.

6. Что сделали реформаторы? Они перехватили у левых повестку. Если бы вялый, мало кому интересный парламент просто принял свой буржуазно-демократический закон, это не увлекло бы активную часть общества, а лишь усилило бы размах всеобщей стачки — как произошло в России в 1905 году после издания царского Манифеста о свободах. Он-то, Манифест, и стал искрой, от которой вспыхнула революция.

Но испанское руководство вынесло принятый закон на всенародный референдум, который должен был состояться через месяц. И вся общественная энергия переключилась из протестного русла в конструктивное. Баталии шли не с правительством, а между сторонниками и противниками реформ. И получалось, что все, кто «за», поддерживают короля и Суареса.

Испанские товарищи запаниковали и совершили ошибку: призвали своих сторонников бойкотировать референдум как политическую уловку и обман трудящихся. Но дискуссии были намного интересней призывов к стачке, и она с треском провалилась. Зато на референдуме 15 декабря 1976 года закон был одобрен 94 % голосов. Это стало генеральным сражением, которое выиграли «революционеры сверху», одним ударом разгромив и правых, и левых. Первые поджали хвост, вторые сменили тактику и стали готовиться к парламентским выборам, то есть отказались от планов «уличной революции».

Урок заключается в том, что у правительства, проводящего реформы, всегда должны быть в запасе информационные поводы, при помощи которых можно переключить внимание общественно активных слоев населения в нужное русло. И как только возникнет взрывоопасная ситуация, при которой могут усилиться радикалы, нужно наносить отвлекающий информационный удар. Это необязательно должно быть что-то политическое, но обязательно нечто интересное всему населению. Условно говоря, оппозиция призывает народ к акции гражданского неповиновения, а в это время на гастрольное турне приезжает какая-нибудь сверхпопулярная музыкальная группа, вроде «Аббы». Или запускается всенародная дискуссия, до какой степени строгими должны быть запреты сексуальной тематики в кинематографе. Или на Луну отправляется семейная пара — и он, и она писаные красавцы.

Нужно иметь аварийный набор подобных информационных инъекций для самых различных ситуаций. Он пригодится и при возможных неполитических кризисах: природное бедствие, дефицит каких-то важных товаров, какая-нибудь катастрофа — в подобных случаях популярность правительства всегда падает.

7. В феврале 1977 года произошел еще один заранее подготовленный «вброс», поднявший престиж правительства. Испания, долгие десятилетия бывшая международным изгоем, установила дипломатические отношения с множеством государств, в том числе с СССР. У испанцев было ощущение, что открылись запертые двери, что их страна вернулась на карту мира.

Момент был выбран неслучайно. Как раз в это время Суарес развернул процесс по формированию предвыборной коалиции — «Союза демократического центра». При этом процедура легализации Коммунистической партии нарочно затягивается. Испанских товарищей кулуарно заверяют, что разрешение обязательно будет выдано, волноваться и протестовать не из-за чего, но недели идут за неделями, регистрации всё нет, и это очень ограничивает агитационные возможности коммунистов — в то время как «центристы» продолжают набирать очки. До выборов еще два месяца, а победа проправительственных сил уже предрешена.

8. Только что, сегодня, окончательно отменили цензуру и ввели полную свободу прессы. Обратим внимание, что этот неизбежный при демократизации шаг правительство совершило очень нескоро — позже, чем объявило политическую реформу. До сего момента журналистика существовала в режиме, который в России реформенных 1860-х годов называли туманным словом «гласность». Это когда многое можно, но кое-что еще нельзя. В Испании прессе дали полную свободу, когда все главные сражения правительство уже выиграло. Демократизация под контролем, левые приручены, правые разделены на большинство, которое готово участвовать в выборах на общих основаниях, и на радикальное меньшинство, которое готово стрелять и взрывать, но настоящей опасности для государства не представляет. Я намеренно опускаю в докладе всю линию правого экстремизма, хотя о нем очень много пишут наши газеты. Да, есть оголтелые франкисты, которые убивают коммунистов и левых профсоюзных деятелей, но у нас в стране подобным группировкам взяться неоткуда, так что эта проблема нас не коснется. Как и еще одна потенциальная опасность: военный переворот. Для Испании она актуальна, для нас — нет. Поэтому не считаю нужным углубляться в эту тему.

9. Последним этапом станут парламентские выборы, назначенные на 15 июня 1977, после чего «революцию сверху» можно будет считать в целом завершенной. Испания станет классической демократией и начнет жить по законам этой государственной системы. Рискованный переходный период завершится.

Теперь, отдельно, об очень трудной, быть может самой трудной проблеме, с которой имеет дело испанское правительство реформаторов и с которой неизбежно столкнется наше руководство, вставшее на путь «контролируемой демократизации».

Это проблема сепаратизма. В государственной системе моноцентрализованного типа, где все важные решения принимаются на самом верху, а затем дисциплинированно, без возражений и дискуссий исполняются, этнические анклавы и административные образования лишены всякой политической самостоятельности. Этот тип государства имеет свои очевидные плюсы, но они работают лишь при строгом сохранении «вертикального» управления. Либерализация и демократизация ослабляет прежние рычаги, и до тех пор, пока не сложились новые связи между главным центром и региональными, существует угроза сепаратизма. Всегда находятся национальные группы, заинтересованные в независимости, в том числе готовые бороться за нее любыми средствами.

Такова испанская ситуация, и таковой, в еще большей степени, учитывая всё культурное и бытовое разнообразие, будет ситуация в СССР при переходе от командной системы к консенсусной. На этом пути очень много ловушек и мин, на которых может подорваться и демократизация, и всё государство.

Как пытаются решить эту проблему испанские реформаторы?

Что-то у них получается лучше, что-то хуже, и этот процесс, далеко еще не завершенный, позволяет извлечь некоторые полезные уроки.

В Испании национальных конфликтов, являющих собой потенциальную угрозу для страны, три: каталонский, галисийский и баскский. В основе не только естественный региональный «эгоизм», который есть всегда, но и культурно-языковые различия. У басков и каталонцев собственный язык, у галисийцев — свой диалект гальего, менее отличный от стандартного испанского, но тем не менее являющийся камнем преткновения, поскольку при Франко все проявления локального патриотизма, в том числе употребление национальных языков, воспринимались в штыки.

Не буду уходить в испанскую специфику. Ограничусь лишь соображениями универсального порядка.

Новое испанское руководство применяет две разные стратегии: с Каталонией и Галисией одну, со Страной Басков — другую.

В первом случае, поскольку национальные движения имеют ненасильственный характер, это «пряник». Король без конца ездит (верней было бы сказать «гастролирует») по провинциям, всюду очаровывая публику. Это его основная работа, и она очень, очень эффективна. Одним из первых публичных выступлений Хуана Калоса был визит в Каталонию, давний центр «антикастильских» настроений. Причем выступал он перед толпой рабочих. Посередине речи король вдруг перешел на каталанский, и это произвело огромное впечатление. Недавний опрос общественного мнения показал, что Хуан Карлос самая популярная фигура в Каталонии, его поддержка составляет 70 %. Точно такой же фокус его величество провернул в Галисии — перешел на гальего.

Главный лозунг монархии сейчас: Хуан Карлос — король всех испанцев, вне зависимости от этнической принадлежности и политических взглядов. В условиях СССР повторить эту тактику в точности невозможно, генеральный секретарь не сможет выступать на эстонском, таджикском или армянском, но специально подготовленные визиты во все теоретически проблемные регионы с демонстрацией хорошего знания местных проблем и проявлением живой заинтересованности в их скорейшем разрешении будут совершенно необходимы. И туда, где ситуация напряженней, надо будет ездить снова и снова.

В Стране Басков, как в Северной Ирландии, национальная борьба приняла вид терроризма, и король свою харизму там попусту не расходует, тем более что вольное общение с народом, обычный прием Хуана Карлоса, там может закончиться покушением. Демократизация демократизацией, но с баскскими экстремистами полиция действует по-прежнему жестко. Расчет на то, что они постепенно будут уничтожены или арестованы, а основная часть населения, видя, как налаживается жизнь в других регионах, постепенно откажется от идеи сепаратизма.

Каким будет результат такой двухкомпонентной политики, пока непонятно, но рациональное зерно в ней безусловно есть. Вторгаясь в сферу, которая находится вне моей компетенции, рискну предположить, что национальная политика реформирующегося СССР будет строиться не на двух, а на пятнадцати разных стратегиях — с каждой союзной республикой по-своему, хотя скорее всего стратегий будет еще больше, учитывая наличие потенциально проблемных автономных образований, в особенности на Кавказе.

Кажется, ничего основного не упустил. Еще раз: передо мной три задачи. Первая — чтобы ЮВ отказался от иранского варианта в пользу испанского. Вторая — чтобы он сделал меня своим постоянным советником по «демократизации». Третья — в случае, если ЮВ от идеи либерализации все же откажется, не остаться в его восприятии «либералом». Я не имею своей программы, я — хороший инструмент для исполнения той программы, которую избирает ЮВ.

Идея! Предложу-ка я ему вот что. Скажу: а давайте я параллельно составлю альтернативную программу по дисциплинированию населения и воссозданию системы, разболтанной Хрущевым. На основании чилийского опыта, который мне отлично знаком.

То, что надо. Вот вам Хуан Карлос, а вот Пиночет. В первом случае я либерал, во втором — «ястреб». И в обоих вариантах «не губи меня, добрый молодец, я тебе еще пригожусь».

Так. Страничку с тезисами оставить, остальное сжечь.