На всю жизнь

ЗИМНИЙ ДЕНЬ

В тот день охота не задалась. Вскоре после полудня решили поворачивать домой.

Лесник был мрачен, неразговорчив. Единственный удачливый выстрел за весь день достался ему, а не Ленину, и это было особенно обидно.

— Ну зачем же так огорчаться?! — утешал его Владимир Ильич. — Поверьте, я очень доволен сегодняшним днем. Побродил по лесу, надышался свежим воздухом. А красота здесь какая — не налюбуешься! Когда жил за границей, очень скучал по русской зимушке-зиме. Такой, как у нас, нигде не бывает. И елок таких не увидишь и сосен… Нет, это вы напрасно так огорчаетесь, ей-ей…

У лесниковой избушки, на дороге, стояли автосани. Шофер возился с мотором.

— Намерзлись тут, наверно! — сказал ему Владимир Ильич. — Идемте чай пить!

В тесной избе стоял самодельный стол, около него — ровно отпиленные чурбаки для сидения. По стенам — связки сушеной травы, зеленые еловые ветки. Владимир Ильич с удовольствием оглядел этот нехитрый лесной уют, снял сумку, присел за стол.

Лесник захлопотал по хозяйству. Подкинул сухих дровишек в кирпичную плиту, чиркнул зажигалкой, поставил старый медный чайник. При этом он что-то бормотал про себя, как бы не решаясь начать разговор. Наконец он не выдержал:

— Просьба к вам, Владимир Ильич, такая: вы этого тетерева возьмите с собой. По справедливости он ваш и есть! Прямо на вас вылетел…

Владимир Ильич засмеялся:

— Летел на меня, а попали вы! Если уж говорить по справедливости, это именно ваша добыча — и законнейшая… А я все равно в выигрыше. Подумайте только — за весь день ни одного телефонного звонка, ни записки, ни вопроса, ни заседания… Истинный отдых для головы!

На плите бурно вскипел медный чайник. Бросив в него горсть какой-то заварки, лесник поставил глиняные кружки и миску с грибами.

— Чем бог послал! Своего соления. Угощайтесь!

Владимир Ильич открыл сумку, достал из нее жестяную коробочку и небольшой бумажный пакет. В пакете оказались бутерброды, а в жестяной коробочке — мелко наколотый сахар.

— И вы угощайтесь, пожалуйста. Нет уж, не упрямтесь, а пейте с сахаром. Я вас слушался на охоте, а теперь извольте слушаться меня.

Горячий чай припахивал дымом, но от этого показался еще вкуснее. Уютно ворчал на плите медный чайник, потрескивали дровишки в печке. От плиты струилось приятное тепло. Хорошо, пробродив чуть ли не с рассвета, посидеть так — в тихой лесной избушке.

И вдруг тишина нарушилась. Отчетливо послышались за окошком чьи-то шаги по снегу.

Лесник нахмурился, встал. Поднялся и шофер. А в дверь уже постучали, и, не дожидаясь ответа, вошел парень, одетый не по погоде — в легкой куртке, в суконном шлеме с поднятыми ушами.

— Привет честной компании, — бойко сказал он. — Дяде Егору честь-почтенье. Иду на завод мимо твоих хоромов, вижу — дымок из трубы! Как тут не заглянуть.

Лесник пробурчал в ответ что-то не очень приветливое, потом сказал шоферу, пристально смотревшему на пришельца:

— Знакомый! С конного завода человек!

— А тут разве есть конный завод? — спросил Владимир Ильич. — Далеко?

Парень взглянул в его сторону, хотел, как видно, что-то сказать, снял шлем, снова надел его. На его широком, скуластом лице отразились и удивление и восторг. Он даже рот приоткрыл и так стоял молча некоторое время.

— Товарищ Ленин! Ильич! — выговорил он наконец. — Я же вас узнал! Я же нынешней весной вашу речь слушал на Красной площади.

Лесник нахмурился еще больше. Ему было известно, что Ленин любит отдохнуть незаметно, а тут навязался непрошеный человек.

Но Владимир Ильич не выказывал никакого огорчения.

— Так вы с конного завода? — обратился он к парню. — Присаживайтесь! Чай у нас горячий!

Парень сел на краешек чурбака. Он не отрывал глаз от своего собеседника. Невежливо смотреть с таким упорством, но парень, наверно, не в состоянии был думать об этом сейчас.

— А лошадей у вас много? — спросил Владимир Ильич. — А как с сеном?

Парень точно очнулся:

— Товарищ Ленин! — горячо заговорил он вдруг. — Завод наш близко. Версты три отсюда. Как раз у дороги. На вашей машине — десяток минут… Поглядите сами на наше хозяйство… У нас товарищ Зауринь Ян Янович комиссаром. Имеет два красных ордена, руку потерял в бою… И другие буденовцы работают…

Ленин задумался на секунду, вынул часы из кармана.

— Как, успеем обернуться? — спросил он у шофера. — В Москве нам нужно быть в шесть часов!

— Успеть можно, Владимир Ильич, — ответил шофер. — Но только уж вы ненадолго. Иначе трудновато будет…

В первую минуту Ян Янович Зауринь совсем растерялся: вытянувшись по-военному, он хотел отрапортовать Председателю Совнаркома, но ни одно слово не приходило в голову.

А невысокий человек в полушубке, в шапке-ушанке говорил улыбаясь:

— Захотелось сегодня подышать чистым воздухом, побродить по лесу… Вот товарища Зайцева повстречали с вашего завода… Он и показал дорогу сюда… Как вы здесь живете? Как дела идут?

— Дела у нас только начинаются, — ответил Ян Янович, — начинаем почти что на пустом месте.

И, уже совсем не волнуясь, рассказал, что здесь, в этом подмосковном лесном углу, был до революции конный завод, принадлежавший какому-то барону или графу. Были тут и породистые лошади, и целый штат конюхов и объездчиков и всякой прочей обслуги. Перед самым Октябрем оборотистый барон или граф ухитрился распродать почти всех лошадей, а сам удрал за границу. От обслуги тоже почти никого не осталось. А в первые дни революции — наверно, по наущению бывшего владельца — кто-то поджег конюшни, сараи. Но все же кое-какие строения с имуществом уцелели. Удалось собрать десятка полтора лошадей. И народ пришел хороший — из буденовцев…

Владимир Ильич, слушая его, достал из кармана записную книжку, карандаш и сделал какие-то пометки на листочке.

— Наркомзем, военное ведомство помогают? Не очень?! Это их прямое дело! Я им напомню, а вы, если понадобится, обращайтесь прямо ко мне!

За дверью комнаты, где шел этот разговор, слышались приглушенные голоса, скрип дощатого пола, кто-то отчетливо произнес: «А потише нельзя?»

— Владимир Ильич! — сказал товарищ Зауринь. — Люди знают, что вы здесь. Хотят войти!

— Что за вопрос? Обязательно! И я хочу их видеть!..

Шофер возился возле автосаней, разогревал мотор — боялся, как бы не застыл на морозе. А мороз был крепкий — пожалуй, не меньше двадцати градусов. Зато хороша зимняя дорога в такую погоду.

Через полчаса шофер заглянул в комнату, где собралось все небольшое население конного завода. Картина была для него знакомая: никакой чинности тут не соблюдалось. Владимир Ильич, с шапкой в руке, стоял у стола, люди тесно сгрудились вокруг.

— Нет сомнения, что придет такое время, когда мы пересядем с коня на трактор, — говорил он. — Создадим машины в тысячи лошадиных сил… Но это в будущем. А пока мы еще нуждаемся в натуральной лошадиной силе… На четырех ногах…

— Еще не отжила лошадка свой век! — сказал кто-то.

— Совершенно верно, товарищ! — ответил Владимир Ильич. — Она требуется нам везде и всюду: и в городе, и в деревне, и для нашей Красной Армии, — взгляд его упал на шофера, который подошел поближе, и он понимающе кивнул головой. — А сейчас, товарищи, я должен уезжать, а то не поспею в Москву ко времени…

Толпою пошли провожать Ленина. Товарищ Зайцев шел рядом — счастливый, сияющий, в шлеме, свернувшемся набок. Он по праву чувствовал себя героем дня…

Вернувшись к автосаням, шофер с силою крутанул ручку мотора. Послышались оглушительные хлопки, машина дернулась несколько раз, окуталась черным дымом и заглохла. Шофер снова завел ее. Владимир Ильич терпеливо ждал.

— Хоть и машина, а норов у нее, как у необъезженной лошади!.. — сказал товарищ Зайцев.

— Норов такой, что глаз и глаз нужен, — озабоченно ответил шофер. — Да и корм не тот: ей бы чистого бензинчику, а мы ее поим какой-то немыслимой смесью.

Наконец мотор перестал хлопать и затарахтел равномерно. Ленин сел рядом с шофером, помахал рукой провожающим, и машина покатила по гладкой снежной дороге.

Но оказалось, что события этого удивительного дня еще не окончены. И первую весть о них опять принес товарищ Зайцев.

— Ленин с шофером обратно идут! Пешком!

Товарищ Зауринь быстро набросил шинель. Вслед за ним заторопились и другие.

Да, Ленин и шофер возвращались на завод. Пешие.

Всех охватила тревога. Что случилось?

Оказалось, вышел из строя мотор. Успели отъехать версты полторы, не больше. Авария серьезная, на месте не исправить. Вот и вернулись обратно.

— Досадно, досадно! — говорил Владимир Ильич, поглядывая на часы. — А ведь меня ждут в Кремле ровно в шесть. Но теперь уж и думать нечего об этом.

Все молчали, подавленные, расстроенные: нешуточное дело, когда Ленин опаздывает в Кремль! И какой можно найти выход?

— Ну, поломалась бы хоть поближе к Москве! — продолжал Владимир Ильич. — Могли бы по телефону сообщить. А ведь отсюда никак не дашь о себе знать…

Ян Янович, куда-то отлучившийся на минуту, быстро подошел к нему:

— Товарищ Ленин, вы можете вернуться в Москву поездом. Здесь они ходят два раза в сутки — ранним утром и в пять вечера. До вечернего еще час времени. На нем и уедете!

— Идея недурна, что и говорить! — Ленин усмехнулся. — Но она неисполнима, товарищ Зауринь! Пока мы доберемся до станции, поезд успеет побывать в Москве и вернуться обратно. Ведь тут верст восемнадцать, а то и все двадцать…

— Да, пожалуй, все двадцать! — подтвердил Ян Янович.

— Вот видите! Нам и к семи не успеть на станцию, а вы говорите о пятичасовом поезде…

— Попробуем по-другому! — сказал Ян Янович.

Ленин поглядел на него не без удивления:

— Вы, товарищ Зауринь, говорите так, как будто у вас в запасе имеется какое-то чудо!

— Кто знает, может быть, и имеется! — улыбнулся вдруг Ян Янович и посмотрел на широкие ворота в заборе, окружавшем конюшни.

Точно повинуясь его неслышной команде, ворота раскрылись. Широкоплечий чернобородый человек, похожий на цыгана, в тулупе с кушаком, вывел под уздцы коня в санной упряжке.

Конь был рослый, статный, с крутой, лебединой шеей, во лбу белая отметина в виде звезды, ноги — струнками. Он переступал ими, точно играя, но в каждом движении чувствовалась стремительная, упругая сила. Под стать ему были и саночки — небольшие, легкие, на высоких и тонких полозьях, с медвежьей полостью на сиденье.

— Какой красавчик! — восхищенно сказал Владимир Ильич, не сводя взгляда с коня. Он как будто сразу позабыл о неприятном происшествии. — Изумительный красавчик! Точно из сказки.

— Вот этот красавчик и доставит вас на станцию! — сказал Ян Янович. — А повезет Кондрат Савельевич, очень опытный человек. Можете ему довериться!

Кондрат Савельевич влез на облучок. Ленин посмотрел на часы, покачал головой.

— До поезда осталось сорок пять минут! И вы считаете, что можно успеть?

— Дело проверенное, — ответил Ян Янович. — Садитесь, Владимир Ильич, не теряйте времени.

Тут же быстро порешили, что шофер тоже поедет в Москву, вернется на грузовике и отбуксирует машину в кремлевский гараж.

Уселись в саночки, укрылись до пояса медвежьей шкурой. Кондрат Савельевич сделал рукою какой-то знак, санки легко тронулись.

— Счастливого пути! — кричали им вслед.

Тонко позвякивали полозья, в лицо летела снежная пыль. А конь, точно дорвавшись до своего любимого занятия, все убыстрял бег.

Промчались мимо избушки лесника. Он колол дрова у порога. Владимир Ильич только успел махнуть ему рукавицей, и уже далеко позади осталась избушка, быстрее побежали по сторонам дороги разлапистые белые ели, высоченные заледеневшие сосны. Кондрат Савельевич оборачивался иногда к своим седокам, кричал:

— Лицо закрывайте! Заморозитесь!.. Крепче держись — поворот!

Окончилась лесная дорога, стало светлее, просторнее. Вместо елей и сосен побежали мимо телеграфные столбы, редкие домики, осевшие в снежных полях. Отчетливее засвистел в ушах ветер. Казалось иногда, что санки отделяются от дороги и летят по воздуху.

Вдалеке завиднелись дымки, возникло маленькое, точно из игрушечных кубиков здание вокзала, поднялась кирпичная водокачка. Все ближе и крупнее делаются они, все звонче поют полозья.

И вот полосатый шлагбаум перегораживает дорогу, стальное сплетение рельс за ним, будочка с фонарем.

Приехали!

Владимир Ильич откинул меховую полость, достал часы.

— Подумать только, еще целых двенадцать минут до поезда… Если он не опоздает, то, пожалуй, и в самом деле поспею к шести… Вот это быстрота! В жизни такого не испытывал.

Кондрат Савельевич широко улыбался. Его окладистая черная борода заиндевела и казалась совсем седой. Придерживая коня, он стал медленно водить его по дорожке возле платформы.

— Наш орловский рысак. Чистейших кровей. В мире нету лучшей породы, — говорил он густым, окающим басом. — Один такой уцелел со всей графской конюшни… И саночки графские пригодились. Он их за семью морями заказывал, в тридесятом государстве…

Шофер пошел на вокзал разузнавать о поезде, а Ленин, шагая рядом с Кондратом Савельевичем, оживленно рассказывал:

— В молодости приходилось немало ездить на лошадях. Точнее сказать, немало меня возили. Ведь я еще помню ямщиков, тройки с бубенчиками, постоялые дворы. От нашего Симбирска до железной дороги было сто верст… А когда возвращался из ссылки, то пришлось триста верст проехать по Симбирскому тракту… Конечно, не с такой быстротой, — улыбнулся он и погладил коня по атласной шее. — Смотрите, нисколько не разгорячился… Чудесный, сказочный конь… А как его имя?

— Имя у него сурьезное: Шайтан!

— Шайтан? За что же его так? — Владимир Ильич даже приостановился на секунду. — Ведь шайтан — это злой дух!

— Все графские выдумки! — ответил Кондрат Савельевич. — От рождения зачислен Шайтаном в графских книгах. И предки его тоже: кто Пират, кто Змей… Барские штучки!

Так, разговаривая, ходили они по снежной дорожке. Кондрат Савельевич поглядывал сбоку на своего спутника. Ленин! Владимир Ильич! И никто вокруг не знает об этом. Вот подкатили на самодельных лыжах мальчишки, любуются конем. Прошли мимо женщины, по глаза укутанные в платки, с мешками, с бидонами. Пробежал мимо железнодорожник в распахнутом кожухе. И никто из них не знает, что здесь, на станции, Ленин!

Вернулся шофер и сообщил, что поезд придет без опоздания, осталось три-четыре минуты. Вскоре послышался сиплый гудок, народ на платформе забеспокоился.

Точно вспомнив что-то, Владимир Ильич быстро снял рукавицы, достал из сумки жестяную коробочку и, вытряхнув себе на ладонь ее содержимое, поднес коню. Тот покосился лиловым глазом, потом осторожно стал брать мягкими губами кусочки мелко наколотого сахара.

— Нет, не могу называть тебя Шайтаном, — сказал Владимир Ильич, гладя его свободной рукой. — Такой красавчик — и вдруг Шайтан!

Шофер обеспокоенно глядел на подходивший поезд:

— Владимир Ильич! Как бы мы не остались.

— Все! Иду! — ответил Ленин и крепко пожал руку Кондрату Савельевичу:

— Спасибо! Всем вам большое спасибо. Выручили… А я, кажется, и поблагодарить товарищей не успел…

В том же году, осенью, Яну Яновичу довелось побывать у Ленина в Кремле. Дело на заводе разрасталось, нужна была крепкая помощь, и, памятуя слова Владимира Ильича, решил к нему обратиться.

Все оказалось проще, чем думалось. Внизу, из кремлевской будки, позвонили в ленинский секретариат, сообщили, что прибыл товарищ Зауринь Ян Янович с конного завода.

Ян Янович с бьющимся сердцем стоял возле дежурного и слушал, как произносят в трубку его имя и фамилию. Прошло минут пятнадцать, и из секретариата ответили, что товарищ Зауринь может получить пропуск…

Начав разговор с Яном Яновичем, Ленин сразу же спросил:

— А как поживает тот красавчик конь?.. Позвольте… минутку… как же его имя?

— Шайтан! — подсказал Ян Янович.

— Да, да, Шайтан! — засмеялся Владимир Ильич. — Помню, что какая-то нечистая сила, а какая именно — запамятовал!

— Теперь он уже не Шайтан, — сообщил Ян Янович. — Он у нас так и назван теперь — Красавчик. И в книгах записан заново, и уже откликается на новое имя!

— Если сумеете, передайте ему привет! — улыбнулся Владимир Ильич.

Много лет прошло с той поры. И много лет сейчас товарищу Зауриню. Но стариковская память цепко хранит каждую мелочь, которая связана с Лениным. И мы, затаив дыхание, слушаем сегодня его рассказ, как зимним днем приезжал Ленин на конный завод, как потерпели аварию его автосани, как мчал его на станцию быстроногий конь.