На всю жизнь

ДЕЛЕГАТ С УРАЛА

(Из повести)

По расчетам главного — «если не будет никакого чепе» — оставалось пути до Москвы суток на трое. Говорили, что на станции Чаяново последний раз будут менять паровоз и запасаться топливом.

И вот прибыли в Чаяново. Веселый кирпичный вокзальчик был ярко освещен солнцем. Галки прыгали на снегу. Около водокачки стояла снежная баба. Мальчишки катались на самодельных лыжах. Маленький пес бегал за ними и заливисто лаял. За домиками станционного поселка синел далекий лес. Где-то далеко посапывала лесопилка.

Едва остановились, по вагону пошел заградительный отряд — проверяли документы и багаж. Порядка здесь было больше, сказывалась близость Москвы. Агенты трансчека устанавливали строгую очередь на посадку.

Впервые за долгое время Авангард почувствовал себя лучше. Ноги еще дрожали при каждом шаге, но зато голова была ясная. Он взял горсть снега, скатал и бросил в галку, сидевшую на бревне. Сразу заныло плечо от усилия. «Здорово ослаб», — подумал он, разглядывая свою исхудавшую руку. А все же хорошо было сейчас на сердце и верилось, что Москва близко, что доведется ее увидеть.

— Гражданин, лепешек горячих не надо ли?! — подошла торговка.

Авангард выменял за горсть соли плоскую темно-коричневую лепешку и пяток захолодевших антоновок. Давно уже не приходилось есть с аппетитом. «Значит, поправлюсь», — сказал он себе и крепко потер замерзшие руки.

Еще издали он увидел у теплушек каких-то людей. «Опять проверяют, что ли?» — подумал он и ускорил шаг. Высокий человек с отвислыми желтыми усами и длинной жилистой шеей, торчавшей из заношенного кашне, вопросительно посмотрел на подошедшего Авангарда. Рядом с ним стояли двое парней в шинелях, с винтовками и гранатами у пояса.

— Ты кого тут ищешь, товарищ? — обратился высокий к Авангарду.

— А ты кого ищешь?! — в тон ему спросил Авангард.

— Ищу сопровождающих!.. Не видал, кто находится при этих вагонах?

— Я нахожусь при этих вагонах! А вам чего нужно?.. Тут уже проверяли сегодня!

— Ага, значит, ты… — неуверенно сказал высокий и поправил нитку за ухом, державшую очки. — Ну, тогда покажем друг дружке наши документы.

Порывшись в пальто, он подал Авангарду кусок бумаги с лиловым штампом.

«Дано сие т. т. Калачу Ф., Гусеву М., Омельченко И., — прочитал Авангард, — работникам Наркомпрода в том, что им поручается встретить и доставить в адрес Наркомпрода (Москва) вагоны, следующие с продовольствием, за №№… (телеграмма Торцевского Ревкома от 12/II 1919 г.), что и удостоверяется подписями и приложением печати».

Прочитав бумажку, Авангард предъявил свой мандат и накладные.

— Вот мы и познакомились, — сказал высокий. — Я товарищ Калач, а эти товарищи — Гусев и Омельченко, все рабочие! Мы тут давненько торчим!.. Еще третьего дня ждали с Тумры!

— Да там заминка вышла! Отцепляли вагон!

— Так-с, — сказал Калач. — Тогда полезем в теплушку, что ли?

Авангард все еще медлил.

— Так вы, значит, из самой Москвы?!

— А как же, милый. Прямо из нее! — ответил Калач, задирая пальто и неловко закидывая длинные ноги.

Авангард чуть не засмеялся: «Вот так калач! Это скорее макаронина, а не калач!»

Казалось, что он давно уже затерялся в нескончаемой сутолоке дороги, что вагоны, не зная цели, блуждают в путанице рельс, станций и полустанков. И вот далекая Москва напомнила о себе, — пришел конец одиночеству. Хорошо было теперь поговорить с москвичами, посидеть с ними у огонька.

— Сейчас в Наркомпроде навели порядок; там рабочие заворачивают делами, — рассказывал Калач. — Конечно, всех сразу не раскроешь, а повымели оттуда и контру, и спекулянтов, и всяких темных людишек! Владимир Ильич сам наблюдает за посылкой продотрядов… Теперь уже нам чуток полегче жить, как маршруты двинулись…

«Буржуйка» чадила горьким дымом, Калач кашлял, вытирал слезящиеся глаза, но от печки не отсаживался — следил за котелком, куда Авангард щедро засыпал пшена.

— Каша — не суп, она должна преть, увариваться, — объяснял он, подбрасывая в топку несколько щепочек. — Надо, чтоб под нею жар был ровный, постепенный — тогда каждая крупинка раскроется во всей полноте и отдаст свой навар…

Авангард с удовольствием слушал его. Своей хозяйственной сноровкой и складной речью Калач напоминал ему Башкатова. Точно так же и Башкатов сидел у «буржуйки», ворошил дрова самодельной кочергой, что-нибудь рассказывал, посмеивался…

— Готово! — объявил Калач и густо присыпал кашу солью.

Пока соль таяла, он снял очки и вынул из кармана деревянную ложку.

Обжигаясь, ели горячую, крутую кашу, поочередно лазая в котелок.

— Хороша каша! — сказал Калач, обсасывая усы. — Давно мы такой не едали… У нас она знаешь какая? Крупина за крупиной гоняется с дубиной…

Свернули цигарки, закурили. Калач добродушно гудел сквозь усы:

— А я, признаться, как тебя увидел, думаю: «Чего это они с таким делом воробьев посылают? Это, — думаю, — легкомысленно!» Ну, теперь вижу свою ошибку и хочу пожать твою руку… Вот так!.. И если ты, дружок, прошел через всё с подобной болезнью, то, значит, ты трехжильный! Худощавость твоя очень полезная. Есть толстые люди — тем хуже. Я сам переболел в прошлом году; у меня градусник лопнул под мышкой… А вот приятель был у меня, толстый мужчина, сырой — тот не выдержал, помер…

Мерно стучали колеса под вагоном. Теперь стук их не казался Авангарду таким тягостным. Незаметно улетало время в расспросах и разговорах.

— Да! — сказал Калач. — Жалко твоего товарища! А что можно сделать? Приходится болеть душой, приходится иметь жертвы! Иначе ничего не завоюешь!

О Москве он говорил с какой-то особенной улыбочкой:

— Москва, она, знаешь ли… да, пожалуй, и слова такого не найдешь. Пуп земли? Нет, не то, это смешное!.. Люди приезжают из дальних мест, удивляются, как это мы сидим на подобном паечке, а работаем во всю моготу!.. А потом, глядишь, и сами остаются. Таких случаев сколько хочешь. Жизнь в Москве очень натянутая… горящая… Ну, а насчет того, дойдешь ли до Ленина, — этого я сказать не могу. Этого заранее не скажешь…

Он зажмурился.

— Очень уж огромнейший человечище, даже думать о нем головокружительно… А вблизи — такой же, как мы все! Ну, совсем такой же, понимаешь? Я Ленина видел вот как тебя, рядышком! Наверно, с полчаса не давали ему говорить, все грохали ладошками… Он вынул часы, очень недовольно посматривает, ждет: дескать, время, время! А ребята давай еще пуще… Куда там!

От «буржуйки» поднималось блаженное тепло. Омельченко и Гусев дремали, привалившись к мешкам.

— А не соснуть ли и нам малость? — спросил Калач. — А утром, бог даст, будем в Москве!

Последняя ночь в теплушке. Густой, плотный мрак. Рядом вповалку спят москвичи. Кто-то из них тонко свистит носом, скорее всего Калач: наверно, и во сне он любит смешить…

Авангард завидовал им. Хотелось крепко заснуть и пробудиться в Москве, а сон не приходил, память настойчиво подсовывала какие-то кусочки, обрывки… Бесконечно давно было это, когда он вошел в кабинет Крупатких. Дни, убежавшие вместе с телеграфными столбами, сливались в один безмерно длинный, тягучий день. Только Башкатов ярко стоял перед глазами, широкоплечий, веселый, в шинели со следами споротых погон.

«Надо же спать», — говорил себе Авангард и сжимал веки. Но все равно он видел сквозь мрак, сквозь стены теплушки, как проплывают мимо столбы и будки, как тень от поезда ползет по снежному полю.

В продольном теплушечном окошке уже просвечивал мутный рассвет, а он так и лежал без сна. Когда поезд останавливался, сердце сжималось от тоскливого чувства. Опять стоянка! Опять какой-нибудь бревенчатый вокзальчик и гладкое белое поле за ним. Сколько придется здесь простоять?

Рассвело. Тянуло утренним холодом. А москвичи крепко спали под шинелями. Калач лежал, подкорчив костлявые ноги, надвинув шапку на щеку; из-под нее торчал длинный, волнистый нос, похожий сбоку на петушиный гребень; внезапно он сел, сморщился, потер затекшую ногу.

— Не спишь? Тоже, видать, ранняя птица! Могу сообщить, что сейчас половина седьмого… Меня в этот час точно шилом кольнет в спину! Двадцать семь лет вставал по гудку!.. Ну, молодцы! — крикнул он своим товарищам. — Вставай, приехали!

Но молодцы продолжали храпеть.

— Эй, каша поспела, вставай!

Из-под шинели поднялась всклокоченная голова.

— Клюют на кашу, — засмеялся Калач.

Он затеял с товарищами какой-то длинный разговор, обращался к Авангарду, но тот ничего не слышал: смотрел, как уплывают крыши поселков; сдерживал какую-то внутреннюю лихорадку, смутный страх; с каждым поворотом колес — все ближе и ближе Москва.

— Вижу, волнуешься, дружок! — улыбнулся Калач. — Безусловно, когда первый раз подъезжаешь к матушке Москве — очень головокружительно! Помню, тоже не отходил от окошка… Это, конечно, было еще при царе Горохе… Везде городовые, телеги, рынки, в церквах звонят… А я пробираюсь по стенке и думаю: «Господи, хоть бы шли все в одну сторону, а то — кто куда!..»

Авангард не отрываясь смотрел в раскрытую дверь. Потянулись хмурые склады, осевшие в землю вагоны, похожие на огромные чемоданы без ручек. Вдали, над приземистыми кирпичными зданиями, поднялись трубы. Внизу — Московская улица. Он увидел трамвай первый раз в жизни. Трамвай мчал площадку с дровами. На дуге его вспыхивали зеленые искры.

Дальше, дальше!

Широкое полотно перед вокзалом, стальное сплетение рельс, длинная каменная коробка депо. И вот потемнело небо над теплушкой, гулкое эхо прогремело под стеклянными сводами.

— Приехали с орехами! — сказал Калач.

— Как приехали? Это всё?

— Всё! — подтвердил Калач. — Дальше стенка! Тупик!

Авангард соскочил на платформу. Она колебалась под ним, как палуба. Сквозь пробоины стеклянной крыши падали комочки снега.

Он посмотрел на указатель:

— «В город!»

За стенами вокзала приглушенно шумел еще неведомый ему московский день.

После бессонной ночи было ощущение какой-то особой легкости в теле, почти невесомости. Авангард подписывал акты и ведомости о сдаче груза, отвечал сразу на десятки вопросов, проверил, как выгружали ящик. Кругом толпились люди, здоровались, хлопали по плечу.

Рядом он видел улыбающееся лицо Калача; его знакомили с уполномоченным Наркомпрода, человеком огромного роста, заросшим до ушей коричневой щетиной. Кто-то кричал, чтобы вагоны подавали к складам.

Потом Авангард очутился в темной вокзальной комнате, где пол был усыпан опилками и стояли мрачные дубовые столы. Представитель Наркомпрода вызвал по телефону коменданта Кремля и сообщил, что прибыл делегат с Урала и что при нем находятся подарки от рабочих и красноармейцев для передачи товарищу Ленину. «Как фамилия?» — поспешно спросил он. Авангард запнулся:

— Авангард… Мальцев!

— Ангар Малец! — крикнул уполномоченный в трубку и, повернувшись к Авангарду, сообщил: — Сейчас пришлют транспорт из Кремля!

Странное чувство охватило Авангарда. О нем ли это разговаривают сейчас? Возможно ли, что он, именно он находится в Москве? И опять затрепетало сердце от какого-то необъяснимого волнения…

Вошел молодцеватый курсант, спросил, где товарищ делегат. Увидев делегата, усмехнулся.

На площади, против вокзального подъезда, пыхтел грузовичок, как видно переделанный из легковой машины. Ящик осторожно положили в кабину. Грузовичок дернулся, оставляя позади удушливое облако. Ехали по безлюдным улицам, мимо заваленных снегом бульваров с пустыми, лиловыми деревьями.

Авангард осматривался, шутил с курсантами: какое-то веселое оживление подталкивало его изнутри. В голове уже складывались легкие и значительные слова, которые он будет произносить.

Выехали на широкую площадь. Перед глазами возникли зубчатые стены и башни Кремля. Заснеженная площадь была исполосована следами машин.

У ворот к ним подошел военный, что-то спросил у шофера и махнул рукой. Грузовичок въехал в ворота.

— А как же ящик? — забеспокоился Авангард, слезая вслед за курсантами.

— Не беспокойтесь, товарищ делегат! Ящик доставят по назначению. Теперь вот сюда!.. Нужно получить пропуск и талон на санобработку!

Хотелось увидеть и запомнить каждую мелочь, но все рассеивалось, разбегалось перед глазами, и не было ощущения, что он находится в Кремле.

Еще недавно это слово вызывало в его воображении вид грозной крепости с бастионами, амбразурами, подъемными мостами, пушками и войсками, марширующими под барабанный бой. Но он шел по городской улице мимо обыкновенных домов, шаркая по булыжной мостовой. Нигде не было ничего воинственного, если не считать пушки с отвалившимися колесами — она валялась у ограды, возле кучи бревен и битого кирпича.

В бюро пропусков он предъявил все свои бумаги, вплоть до школьного удостоверения с самодельною печатью. Начальник бюро, с глубоко залегшей складкой между бровей, улыбнулся и задал делегату с Урала несколько коротких вопросов. Вскоре ему вручили пропуск, и он не без гордости прошел мимо ожидавших здесь людей, которые посмотрели на него с удивлением и, кажется, с завистью.

Потом он «проходил санобработку». В тесной бане ему дали целый бачок горячей воды (холодной сколько хочешь), жесткую мочалку и кусок клейкого мыла, пахнувшего рыбой.

Он намылился, сел на лавку и вдруг с мучительной, обжигающей душевной болью подумал, что вот здесь, рядом с ним, должен был находиться сейчас Башкатов, брызгаться водой, сверкать глазами и зубами: все хорошо, добрались до Москвы, сдали груз в полном порядке, пришли в баньку… Точно растаяло что-то внутри и распался какой-то ледяной обруч, стискивавший горло, и он беззвучно, про себя, заплакал, поливая голову водой, так что никто из мывшихся рядом не мог заметить его слез.

После бани Авангарда проводили к коменданту. Комендант собирался уходить. Он улыбнулся Авангарду, крепко сжал ему руку.

— Здоро́во, товарищ! С Урала? Долго ехал?!

Ого, порядком! Садись отдыхай! Садись на диван, здесь мягче…

Авангард сел. Все вокруг казалось очень странным — комната, диван, стол с клеенкой, стулья.

— Ящик отнесли на квартиру Владимиру Ильичу! — просто сказал комендант. — У тебя есть какие-нибудь поручения?

Авангард достал из кармана документы, письма.

— Хорошо, держи при себе! Отдашь в секретариате… А пока, значит, располагайся здесь, как дома, отдыхай… На кухне есть вода! Санобработку прошел? Отлично! Тетя Нюша!.. Возьмите шефство! — крикнул он в дверь. — Мы разузнаем, какова обстановка, сообщим тебе!

Оставшись один, Авангард на цыпочках, точно боясь кого-нибудь разбудить, подошел к зеркалу. Он с интересом рассматривал себя, потрогал лоб, щеки, подбородок. Лицо было какое-то чужое, воспаленное, с красными веками. А веснушки выглядели еще крупнее, — особенно одна, на самом кончике носа. Может быть, так кажется, потому что очень близко на себя смотришь? Он чуть отошел от зеркала. В это время открылась дверь. Авангард смутился и стал кашлять. Вошла пожилая женщина в красном платочке, с котелком в руке, а за нею комендант.

Женщина поставила котелок на стол.

— Поешь! — сказал комендант. — Садись, ешь, не стесняйся!

Авангард сел к столу. В котелке плавали селедочные головки и ломтики разваренной сушеной моркови. На тарелочке лежали два плоских ломтика хлеба.

— Ну вот, дело такого рода, — сказал комендант. — Сейчас идет заседание Совнаркома, а это уж до ночи… Так что сегодня, конечно, ничего не выйдет! Завтра, возможно, будет прием. Тут есть еще одна делегация, ходоки от Зеленинской волости; завтра все выяснится!

Он посмотрел на часы.

— Ты меня извини, товарищ, мне надо бежать. Может, вечерком выберу времечко, потолкуем с тобой! Вот тут газеты, журналы, если желаешь! А то ложись отдыхать… Короче говоря, действуй по собственному разумению…

Он ушел. Авангард прошелся по комнате, сел на диван. Было необыкновенно тихо — ни единого звука вокруг. Хотелось сидеть вот так, в полной неподвижности, жадно слушать эту удивительную, неправдоподобную, сладостную тишину, которая точно ласкала его мягкими прикосновениями. И он долго сидел не шевелясь, полузакрыв глаза, впитывая в себя давно не испытанное чувство покоя.

Пронзительно резко зазвонил вдруг телефон. Авангард вскочил с бьющимся сердцем: что делать? Он же тут посторонний!.. А молоточек звонка колотился настойчиво, требовательно, точно видел, что у телефона стоит человек и не отвечает. Авангард подошел к деревянному ящику, снял трубку. Гортанный, искаженный голос задребезжал ему в ухо:

— Кто у телефона?

— Это… — Авангард глотнул воздух. — Это… делегат… который… с Урала!

— А-а-а, товарищ делегат… Это комендант говорит. Ну, как ты там, не скучаешь? Стало быть, сегодня отдыхай! Скоро тебе принесут ужин!

Авангард посмотрел на трубку, усмехнулся и повесил ее. Стемнело за окнами. Напротив, на выступающей стене соседнего дома, загорелась тусклая лампочка на кронштейне. Значит, приближается завтра…

Пришла женщина в красном платочке, с маленьким подносом в руке.

— Чего же в темноте сидите? Свет уже дали! — приветливо сказала она, щелкая выключателем. — Садитесь, ужинайте!

Она поставила на стол тарелку с ломтиком хлеба, стакан с какой-то темной жидкостью.

Авангард робко спросил:

— Это из кремлевской столовой?

— Из нее! Садитесь, кушайте!

Стараясь прочувствовать каждый глоток, Авангард медленно ел кремлевский кисель из хлебного кваса, а женщина тем временем принесла подушку, простыни, одеяло и принялась стелить на широченной кровати. Авангард посмотрел на эту кровать с некоторым испугом. Неужели это ему?!

— Комендант велел вам спать ложиться! — улыбаясь, сказала женщина. — А как ляжете, не забудьте погасить свет, чтоб зря не горел… А если комендант придет, то тут ляжет, на топчане… У нас часто гости ночуют!

Она собрала со стола посуду и ушла, пожелав Авангарду доброй ночи.

Он посмотрел на постель, на белую подушку, на край белой простыни, видневшейся из-под одеяла, выключил свет. Медленно, смакуя каждое движение, залез под одеяло, положил голову на податливо-мягкую подушку, приятно ощущая на себе чистое белье, которое сам выстирал в теплушке и берег для приезда в Москву. Сонная истома сразу окутала его, сладко оцепенели пальцы. И вот, под подушкой, у самого уха, застучали колеса, и он, покачиваясь, двинулся в чугунном грохоте…

Комендант внимательно посмотрел на стоявшего перед ним маленького человека в рыжей, потрескавшейся кожанке. Тот зябко ёжился и дышал, как на морозе. Казалось, что он сейчас начнет стучать зубами.

— Выпей чаю!..

— Нет… не могу! — сдавленным голосом ответил Авангард.

Комендант ободряюще похлопал его по плечу.

— Ты не волнуйся, землячок, не нервничай… С Владимиром Ильичем легко разговаривать. Он и сам слушает и вопросы задает… Не торопись, отвечай спокойно, и все будет в порядке.

Авангард молча кивнул головой.

— Отправились! — сказал комендант. — Назначено на одиннадцать!..

Прошли несколько постов. Пощелкивая, взлетел лифт — еще не виданная Авангардом диковина. Он скользнул по ней рассеянным взглядом и сразу же забыл.

Потом он переступил порог светлой комнаты, где стояли простые столы и стулья, заваленные бумагами, слышалось стрекотание машинки.

Женщина, сидевшая за столом, посмотрела на Авангарда, поздоровалась и пригласила:

— Садитесь, товарищ!

Он сел на кончик стула. Хотелось откашляться, в горле застрял комок.

Женщина коротко спросила его, откуда он прибыл, кем делегирован, цель приезда.

— Вы имеете передать что-нибудь товарищу Ленину?

Авангард достал конверт и бумажку с печатью Ревкома.

— Посидите! Я сейчас вернусь!

Она взяла письмо, бумажку и вышла в соседнюю комнату. Авангард опасливо и негромко откашлялся. Не помогло — вязкий комок так и остался в горле. Он посмотрел на дверь, куда скрылась женщина, и ему представился бесконечный ряд комнат, одна за другою, а где-то в конце — огромный зал, где сидит Ленин… «А может, и не допустят — только передадут конверт — и всё!»

Он потрогал лежавший в кармане старинный медный пятак, который всегда носил с собою, и загадал: «Если орел, — пустят, если решка, — нет!»

Открылась дверь из комнаты. Авангард покраснел, уронил монету. Она звякнула об пол и закатилась под стул. Ему показалось, что женщина смотрит на него насмешливо и неодобрительно. «Поднимать пятак или нет?» — в смятении думал он.

— Вы можете пройти к Владимиру Ильичу! — сказала женщина. — Вот сюда, пожалуйста!

Авангард встал, сделал несколько неуверенных шагов к двери, потянул ручку, дверь не поддавалась. Он беспомощно оглянулся.

Женщина улыбнулась, и лицо ее стало добродушным.

— Толкайте от себя!

Он толкнул дверь, остановился. Ослепительные потоки света лились сквозь протертые, блестящие стекла; пыль крутилась затейливым столбом, насквозь вызолоченная солнцем. Он стоял жмурясь, ничего не видя перед собой.

— Входите, товарищ, садитесь! — услышал он приятный, чуть хрипловатый голос. — Я сейчас освобожусь!

Значит, не существует никаких комнат и залов. Только несколько шагов до стола, за которым сидит Ленин.

Авангард дошел до кресла и сел. Кресло было мягкое и очень глубокое. Крышка стола оказалась почти вровень с его глазами, и первое, что он увидел, был прибор из уральского камня, блестевший на солнце яркой полировкой. Рядом лежал конверт.

Вид этих вещей, ехавших с ним так долго, подействовал успокоительно. Он перевел взгляд выше и увидел Ленина, сидевшего на стуле с высокой спинкой. Наклонившись, прижав ухо к телефонной трубке, Ленин напряженно слушал; рука с карандашом быстро бегала по бумаге.

Осторожно, точно боясь произвести шум, Авангард повернул голову и осмотрелся. Шкафы и полки с книгами, кожаный диван, портрет Маркса в раме. По стенам большие географические карты. Похоже на их школьную учительскую, только здесь дверей больше — целых три. За одной дверью слышалось постукивание телеграфного ключа.

Авангард снова украдкой взглянул на Ленина. Как раз в этот момент Ленин откинулся на спинку стула и рассмеялся в трубку:

— Не можете отвыкнуть от твердого знака? А вы, батенька, дома специально поупражняйтесь! — Он положил трубку, встал и протянул руку. — Здравствуйте, товарищ! Извините, что заставил ждать!

Глаза на его смуглом лице щурились, улыбались, белый мягкий воротничок чуть свернулся набок.

Авангард посмотрел на него с радостным изумлением. Томительное чувство, подкатывавшее все утро к сердцу, ушло бесследно.

— Начнем вот с чего! — сказал Ленин. — Вы сегодня ели что-нибудь? Завтракали?.. Только правду!

Этот вопрос свалился на Авангарда врасплох. Он часто заморгал рыжими ресничками. Что же делать? Ложь с первого слова? И все же надо решиться…

— Я завтракал! — храбро сказал он. — Чай пил у коменданта!

— Правду говорите? — Ленин пытливо взглянул на него. — Ну, тогда садитесь поудобнее и будем толковать! — Он поискал что-то на столе. — Простите, запамятовал фамилию.

— Мальцев… Авангард! — сказал Авангард и покраснел так густо, что веснушки на его лице сделались невидимыми.

Но Ленин, кажется, ничего не заметил. Он мягко спросил:

— Сколько товарищей сопровождало вагоны?!

— Сопровождало нас двое!.. — бодро начал Авангард и остановился.

Больше он ничего сказать не мог. Напротив висела карта, испещренная стрелками. Взгляд его скользнул по витой линии Уральского хребта. Где-то здесь начало пути… И точно опрокинулись на него разом тряские дни и ночи, захлестнули до горла. Как рассказать об этом?!

Но тут пришла помощь. Быстрые, короткие вопросы повели его вперед, не сбивая и не давая оглядываться по сторонам. И вот станция Липская, зарево над далеким лесом, Башкатов с винтовкой за плечом…

— Да, дорого мы платим! — сказал Ленин. Глаза у него сузились, потемнели, пальцы стиснули карандаш. — Не хотят отдавать нам хлеб… — добавил он медленно и угрожающе. — Хотят взять нас измором!..

«Вот Ленин узнал о Башкатове», — подумал Авангард.

Ленин что-то отметил в раскрытой тетрадке, внимательно посмотрел на своего собеседника.

— Вы плохо выглядите! — неожиданно сказал он. — Устали? Нездоровы?

— Нет, я очень здоров! — торопливо ответил Авангард. — И не устал, нет!

Он чувствовал, что эти короткие, быстрые вопросы подбираются к нему все ближе и ближе. Он даже вздохнул потихоньку… Да, так и есть, — Ленин спрашивает о родителях, о школе, в каком он классе, как занимается…

— Кончил трехклассную школу… — упавшим голосом начал Авангард. Он страдал сейчас оттого, что и здесь разговор пришел к этой неизбежно тягостной теме. — Потом в городском четырехклассном училище! Перешел в четвертый класс… И потом как раз произошла революция… А потом..

— Захватила политическая деятельность! — закончил за него Ленин.

— Да! — растерянно согласился Авангард и весь как-то сник в своем мягком кресле.

Следующий вопрос может превратить его просто в неуспевающего ученика, который два года числился в четвертом классе.

Но вопросы, устремлявшиеся к нему, точно стрелки на карте, висевшей перед глазами, вдруг побежали в стороны.

— Есть ли саботажники среди учителей? — спрашивал Ленин. — Получают ли учащиеся завтраки? Каков состав учащихся? Какая политическая работа ведется среди учеников и кто ее возглавляет?

У Авангарда заблестели глаза. Да это же его жизнь!

Но опять быстрые и точные вопросы направили его к главному. Когда он рассказывал, как они, комсомольцы-учащиеся демонстративно порвали с ОУЧем, Ленин нагнулся, переспросил:

— С кем порвали?!

Авангард объяснил, что ОУЧ — это Объединение учащихся, но там засели скауты, бывшие гимназисты, которые только и знают, что устраивают танцульки с фантами…

Он вспомнил фразу из резолюции, принятой Укомом комсомола: «ОУЧ портит наше классовое сознание и уводит в сторону от пролетарской революции!»

Ленин сощурился:

— Кто это сказал?

— Это мы сами! — с самолюбивой ноткой в голосе ответил один из авторов резолюции.

— Мысль верная, но шаг неверный! — серьезно сказал Ленин. — Не надо было выходить из Объединения! Наоборот, на каждом собрании нужно разоблачать всю эту обывательскую чепуху… Разъяснять молодежи, с кем ей идти… Вы согласны?

Авангард молчал. У него начали гореть уши.

— Позвольте нескромный вопрос? — чуть улыбнулся Ленин. — Сколько вам лет?

Опять стре́лки повернулись в его сторону, подобрались вплотную.

— Скоро шестнадцать! — ответил Авангард с затаенной грустью.

— Скоро шестнадцать! — повторил Ленин. — Чудесно!.. Начало жизни. Но уже многое пережито и понято! Найден верный путь! — Глаза его заискрились. — С белогвардейцами скоро покончим, начнем восстанавливать, строить… Вы уралец, да? — быстро спросил он. — Знаете, кем вы должны стать? — Он торжествующе посмотрел на Авангарда и сам ответил на свой вопрос: — Горным инженером! Обязательно! Учиться будем! — сказал он со страстной настойчивостью. — Все пойдем учиться!

Авангард смятенно улыбнулся. Он вспомнил о своих друзьях, о своих ребятах, увешанных оружием. И сам он думал только об одном: конь, грызущий мундштук, роняющий нетерпеливую пену, казацкая бурка или гимнастерка в тугих ремнях, сабля и планшет через плечо, как у того краскома, который принимал в Торцеве парад всевобуча…

Низким басом загудел на столе телефон. Ленин снял трубку.

— Хорошо! — сказал он и покосился на часы. — Сейчас тридцать семь минут двенадцатого!.. Давайте ровно в двенадцать! Предупредите, чтобы никаких опозданий.

Голос прозвучал резко, повелительно. Авангард невольно съежился в кресле: «Чего я сижу! Надо уходить».

Ленин положил трубку, повернулся к нему. От недавней строгости и следа не осталось.

— А вот продуктов вы мне привезли слишком много, столько и не съесть! — глаза его весело сощурились. — Но я не протестую… У нас есть слабые, больные дети. Вот мы их и подкормим… А вам не холодно в этой курточке? — вдруг спросил он. — Вы не замерзаете?

— Кто? Я? — Авангард усмехнулся. — Мы, уральцы, привычные к морозу!

— Это хорошо! — улыбнулся Ленин. Придвинув блокнот, он стал что-то писать, не прерывая разговора.

— Я тут пишу маленькое письмецо Торцевскому Ревкому, товарищам красноармейцам и рабочим. Их помощь для нас бесценна. И за эту чудесную вещь… — он посмотрел на чернильный прибор, — большая благодарность… Приятно знать, что она сделана на нашей советской фабрике.

Запечатав конверт, он взял со стола бумажку и прочел вслух:

— Торцевский Ревком… ходатайствует… газетного шрифта, клише… пишущую машинку… литературу… плакаты! Гм!..

Он задумался, осторожно обмакнул перо и написал несколько слов.

— Все еще адресую товарищу Свердлову… — глухо сказал он и положил перо. В кабинете слышалось только тиканье часов. — Он тоже уральский работник… Повидался бы с вами обязательно!

Медленным движением Ленин отложил в сторону листок и вырвал из блокнота другой.

— Так! — сказал он, крепко потирая высокий лоб. — Отдайте это в секретариате! Постараемся удовлетворить все ваши просьбы…

Авангард поднялся с кресла. Пора прощаться, пора уходить.

Ленин встал из-за стола, подошел к нему.

— Хотите отдохнуть под Москвой? Отдышаться немного!..

Авангард посмотрел на человека, стоявшего рядом, на его усталое, желтовато-смуглое лицо с зоркими, поблескивающими глазами.

— Нет, товарищ Ленин. Надо обратно ехать! Меня ждут!

Ленин подошел еще ближе.

— Когда доберешься к себе, — сказал он тихо. — Передай товарищам, чтобы учились! Скажи, что я их прошу…

— Скажу, — ответил Авангард и заторопился. Что-то задрожало в горле, горькая щиплющая влага наполнила глаза.

Ленин дошел с ним до двери, крепко сжал руку.

— До свидания, уралец! Счастливого пути!