На всю жизнь

ВПЕЧАТЛЕНИЕ СЕГОДНЯШНЕГО ДНЯ

Директор вошел в класс вместе с учителем математики, поздоровался с учениками и спросил, что задано на сегодняшний урок. Голос у него был спокойный, негромкий, а букву «эр» он произносил мягко картавя, так что получалось «здгавствуйте», «угок».

Всем ученикам — начиная от малыша-первоклассника — было известно, что директора зовут Илья Николаевич, что каждого из них он знает по имени и фамилии, что, вызывая к доске, он не придирается, а даже сам задает «наводящие вопросы», что он любит пошутить. И все-таки, когда он взял со стола классный журнал, за партами стало необычайно тихо — ни вздоха, ни скрипа, ни шороха…

— Зайцев Иван!

Зайцев Иван торопливо одернул рубашку, поправил съехавший ремешок, пригладил вихры и направился к доске. Доска была чистая, но он старательно вытер ее тряпкой, взял в руку мелок и бойко взглянул на директора. Директор тоже посмотрел на него, улыбаясь глазами, как бы спрашивая: «Ну, как живем, Зайцев Иван?!»

Можно было считать, что они старые знакомые. Более того, Зайцев Иван был своего рода «крестником» директора Ильи Николаевича. Сейчас за окнами надсадно кричали грачи, трещал лед на Волге, а в тот день, когда Ваня Зайцев пришел в Симбирск, была глубокая осень.

Он шел долго по бездорожью, обходя ямские станции и деревушки, осевшие в непролазной грязи (вот из такой он и убежал), ночуя в мокрых стогах, а над головой все время висело плоское, серое небо, похожее на грифельную доску. Достояние свое он нес под мышкой — краюшка хлеба и тетрадь, исписанная вдоль и поперек, были завернуты в старенькое полотенце с чувашскими вышивками.

В городе Симбирске все оказалось так, как рассказывали, — по улицам ездили кареты, на колокольне вызванивали часы особенным звоном. Была школа, недавно открытая, куда принимали чувашей, татар, мордовцев, башкир, калмыков и прочих инородцев, как они именовались в Российской империи.

Но Зайцев опоздал. Занятия в школе начались, классы были заполнены. От ужасного горя он точно ослеп и онемел: ведь он убежал от отца, чтобы учиться — и теперь все пропало. Только один человек на свете, сказали ему, может помочь: директор народных училищ.

Школьный сторож, словоохотливый старик с солдатскими медалями, подробно ему объяснил, что директор не просто так себе человек, а действительный статский советник. И если этот чин соразмерить с военным, то выходит, что он генерал, ваше превосходительство. Ваня Зайцев совсем помертвел: эти чины он не только не мог бы выговорить, но даже запомнить. Сторож, увидев, какое действие произвели его слова, стал подбадривать мальчика:

— А ты не бойся! Они, Илья Николаевич, совсем простые, как я и ты. И удача тебе, что они нынче в городе, а то больше ездют по губернии… Сегодня как раз придут сюда… Ты посиди тут в сторонке, обожди…

То, что директор оказался в городе, было действительно редкой удачей. Но самая большая удача была в том, что он, как видно, и знать не хотел, что если его чин соразмерить с военным, то выходит, что он генерал. Когда он слушал маленького заикающегося просителя и просматривал тетрадку, глаза у него улыбались.

— Хорошо, голубчик, я тебя зачислю, но придется тебе нагонять! Сможешь?!

Зайцев смотрел на этого невысокого, худощавого человека в форменном сюртуке, точно на солнце — часто моргая. Такого, перехода от безнадежности и отчаяния к ослепительному счастью он еще не испытывал за свою коротенькую жизнь и, удивляясь собственной храбрости, ответил, что он старательный, догонит…

И вот теперь, стоя у доски, он не только решал задачу с купцом, который купил сорок гарнцев овса, но еще и доказывал директору, что он, Ваня Зайцев, человек серьезный и не бросает, как говорится, слов на ветер. Только в одном месте он чуть споткнулся, и не оттого, что плохо знал, а позабыл присчитать к прибыли купца десять копеек.

— А где ты потерял гривенник? — спросил Илья Николаевич. Оплошность была тут же исправлена, и задача решена успешно.

— Хорошо! — сказал директор. — Садись!

Зайцев вытер руки и отправился на свое место. Нос у него блестел, глаза блестели. Теперь можно было спокойно послушать, как спрашивают других. Директор вызвал еще одного ученика, потом попросил учителя продолжать урок, а сам присел на задней парте, рядом с двумя белобрысыми мальчишками, похожими друг на друга, как родные братья. Зайцев видел, как у них вспыхнули уши от гордости, и позавидовал им. Он все время поворачивался и украдкою поглядывал на директора, который внимательно слушал объяснения учителя.

Последним уроком был русский язык. Преподавал его Василий Андреевич Калашников, но среди учеников его именовали попросту «Васей», ввиду его крайней молодости. Свой предмет он излагал с жаром, лицо у него часто вспыхивало, и от этого еще заметнее становился юношеский пушок на щеках и подбородке.

Заложив руки за спину, солидно прохаживаясь, Василий Андреевич заговорил:

— Вот мы прожили с вами сегодняшний день! Каждый из вас что-то делал, что-то наблюдал, о чем-то думал. Следовательно, у вас сложились какие-то впечатления от сегодняшнего дня. Не так ли? Может быть, что-то произвело на вас наиболее сильное впечатление. Вот это и должно послужить материалом для классного сочинения, которое будет вам задано, его назовем так: «Впечатление сегодняшнего дня»… Можете писать о любом факте или случае из вашей школьной жизни…

Он взял мелок и отчетливо написал на доске:

«Впечатление сегодняшнего дня».

Сначала в классе слышалось сдержанное гудение, шелестела бумага, скрипели парты, потом шум стал стихать. Только иногда раздавался тяжелый вздох, неясное бормотанье — начались муки творчества. Кто-то громко фыркнул — вспомнил, наверно, что-нибудь смешное. Некоторые сидели в задумчивости, другие уже строчили вовсю. Среди этих был и Ваня Зайцев. Он не раздумывал долго. Впечатление сегодняшнего дня сразу же отчетливо всплыло в памяти, потому что он был полон им все время.

«… Сегодня в девять часов утра на урок математики к нам пришел господин директор Илья Николаевич…» — так начал он свое сочинение. Далее излагались события утреннего урока: вот директор вызвал его к доске, продиктовал задачу из учебника. Маленькая заминка с десятью копейками. Илья Николаевич спросил, куда потерялся гривенник, и у него вышло так: «ггивенник».

«…Это врезалось мне в голову, — усердно писал Зайцев, — и заставило думать: я ученик и то умею правильно произнести звук «р», а он директор, такой большой и ученый человек не умеет произносить букву «р» и говорит «гг»…»

Добавив еще кое-какие подробности, Зайцев перечитал написанное. В деревне приходилось писать огрызком карандаша, на чем попало и где попало: и в поле, и в лесу, и дома, прячась в сарайчике, где и летом было полутемно. Этой зимой он приналег на чистописание. Буквы уже не слипались одна с другой, строчки шли ровнее. Сегодня он был доволен и своим почерком, и сочинением и одним из первых отдал его классному дежурному.

Раздача сочинений всегда была волнующим событием. Каждому было жгуче интересно поскорее взглянуть на отметку. Когда Василий Андреевич входил в класс с пачкою тетрадей, ему стоило немалого труда сохранять невозмутимо-серьезный вид под нетерпеливыми взглядами.

На этот раз было видно, что он чем-то недоволен, даже сердит. Он хмуро следил, как дежурный раздает тетрадки, потом спросил:

— Все получили?

— Я не получил, Василий Андреевич! — сказал Зайцев, поднимаясь.

Некоторое время учитель смотрел на него в упор, потом схватил со стола тетрадь, размахнулся и бросил Зайцеву в лицо.

— Свинья! — сказал он, тяжело дыша. — Свинья ты!

Зайцев остался стоять неподвижно, вытянув руки по швам, как солдат. Его маленькое скуластое лицо окаменело. Кто-то поднял с полу раскрывшуюся тетрадку и положил к нему на парту. Со всех сторон потянулись любопытные, заглядывали с боков, сзади, через плечо.

Произошло что-то непоправимо ужасное, но что? Этого Ваня Зайцев не мог понять, щеки и губы у него задергались, слезы подступили к горлу. Еще не бывало такого, чтобы Вася швырялся тетрадями. Никому он не перечеркивал страниц сверху донизу, не ставил таких отметок.

— По местам! — строго сказал учитель.

Все отхлынули от Зайцева. Он тоже сел. Перед глазами лежало его сочинение, перечеркнутое косым красным крестом, жирно, с нажимом. В уголке страницы был начертан большой, круглый, зловещий нуль, похожий на совиный глаз, и рядом четкая подпись учителя: «В. Калашников».

И в эту минуту в класс вошел директор Илья Николаевич.

— Садитесь! — сказал он своим спокойным, ровным голосом и, как всегда, спросил учителя, что сегодня проходят. Узнав, что розданы сочинения с прошлого урока, он стал прохаживаться вдоль парт, смотрел отметки. Иногда он говорил: «Ай, ай, как же это ты?» Или: «Вот видишь, оказывается, ты отличился!»

Зайцев опустил голову еще ниже. Илья Николаевич поравнялся с его партою:

— А как преуспел Зайцев Иван?

Небольшая смуглая рука взяла с парты тетрадь. В классе наступила такая тишина, что, кажется, зазвени у соседа в ухе, и всем будет слышно. Директор читал, и все увидели, что он улыбается.

— Василий Андреевич! За что же это вы наградили мальчика орденом красного косого креста и огромнейшей картошкой?! Что тут такое? Грамматические ошибки? Изложение?

Учитель медленно подошел к нему.

— Скажите, Василий Андреевич, как называлась тема сочинения?

— «Впечатление сегодняшнего дня», — глухо ответил Калашников.

— По-моему, здесь и рассказано об этом, — живо отозвался Илья Николаевич.

— Да, но это… впечатление, — Калашников мучительно подыскивал выражение. — Я даже не знаю… как его назвать…

— Вы находите в нем что-то дурное?

— Я считаю… мне кажется… — с натугой заговорил Калашников. — Во всяком случае… я считаю его неудобным… даже недопустимым… Здесь допущено неуважение… к начальствующим лицам, которые…

Директор не дал ему договорить:

— Простите, Василий Андреевич, не могу согласиться с вами! Мальчик написал о том, что произвело на него впечатление в тот день. И что самое важное, — директор с особым ударением произнес эти слова, — написал искренно! Нет здесь ничего искусственного, выдуманного. Грамматически оно правильно, последовательно и вполне соответствует заданной теме. Это одно из лучших сочинений…

Он взял ручку с парты, аккуратно обмакнул ее в чернильницу и написал: «Отлично. И. Ульянов».

— Надеюсь, Василий Андреевич, вы не опротестуете мою оценку? Право же, сочинение вполне ее заслуживает!

Учитель стоял перед директором потупясь, похожий на ученика, внезапно вызванного к доске. Вот оно, впечатление сегодняшнего дня, после которого уже нельзя жить так, как жил раньше. Он получил урок по тому предмету, который не преподается ни в каких учебных заведениях. Урок был дан мягко, не оцарапал душу, но как он перевернул ее!..

Удивительно сложилась дальше судьба Василия Андреевича Калашникова. Ему выпало счастье быть домашним учителем в семье Ульяновых, и уже совсем в другую эпоху он рассказывал об уроке, который получил в далекой молодости от отца Владимира Ильича Ленина.

Ваня Зайцев тоже стал учителем. И чуть ли не полвека спустя в письме к Надежде Константиновне Крупской он с необыкновенной яркостью вспомнил об «ордене красного косого креста и огромнейшей картошке».