На земле Ланки

МОРСКИЕ БОГАТСТВА ЦЕЙЛОНА

Почти в каждой местной лавочке, и уличной и на базаре, раскачиваются подвешенные за хвосты крупные тушки вяленых тунцов, в корзинах или на разостланной мешковине навалом лежит рыба поменьше, вплоть до мелочи не больше спички. Магазины торгуют мороженой или консервированной рыбой самых различных названий и пород.

Если океан не штормит, то на горизонте непременно увидишь темные паруса далеких катамаранов, а на берегу — рыбаков, пристроившихся на камнях или стоящих, закатав саронги, в пене прибоя. На юге страны, в районе Матары, любители рыбной ловли сидят на вбитых недалеко от берега в морское дно шестах с поперечинами, напоминая кур на насесте.

Это закономерно для островной страны, где рыба — второй, после риса, основной продукт питания населения и где от любого пункта до берега океана по прямой не более шестидесяти километров. Удивляет другое — Цейлон ежегодно расходует не менее восьмидесяти миллионов рупий на импорт рыбы и рыбных продуктов.

Чтобы разобраться в этом парадоксальном явлении, мы отправились в Негомбо. Там каждый второй взрослый человек так или иначе связан с рыболовством. Хотя Негомбо — город рыбаков, его название ничего общего с рыболовством не имеет, оно в переводе с сингальского означает «земля поклоняющихся змеям».

Город расположен на выступе между океаном и лагуной. На берегу ее к вечеру, когда с промысла возвращаются рыбаки, вырастает лес мачт. В этой же лагуне, связанной с океаном узкой горловиной, рыбачьи суда находят убежище во время штормов и ремонтируются..

Со всеми дарами Индийского океана можно ознакомиться в музее Коломбо, но мы получили более полное впечатление, посетив самое оживленное место в Негомбо — рыбный рынок. Долго искать его не пришлось, нас безошибочно вывел к нему шум толпы и запах. Конечно, можно было бы сказать «йодистый запах океана и морских водорослей», но с сожалением надо признать, что происхождение его менее романтическое — на рынке просто нет льда для хранения скоропортящегося товара.

На бетонных прилавках распластались облепленные мухами веретенообразные тунцы, застывшие в агонии акулы с молочно-белыми животами, похожие цветом и формой на недопеченные блины нелепые рыбины — скаты с тонкими крысиными хвостами, изящные макрели, зубастые морские щуки — барракуды, змееобразные, с частоколом острых зубов мурены. В плоских корзинках горками высятся беловато-прозрачные морские рачки-креветки; яростно щелкают огромными, с ладонь человека, клешнями крабы, зло поводя глазами на стебельках-ножках. Рыба всюду — на прилавках, крючках, просто на полу.

Покупателей много. Здесь и перекупщики, приехавшие из Коломбо за крупными партиями, и бедняки, которым по карману либо мелкая рыбешка, либо креветки подешевле. Повару из китайского ресторана отрезают плавники акулы, из них будет сварен суп вместе с грибами, яйцами и крабами.

На рынке разные покупатели и разные продавцы. Пожилая женщина с ножом в руках, разложив на доске (за место на прилавке надо платить) куски рыбы около старых, позеленевших от времени медных весов, громко расхваливает свой товар. Она продает рыбу фунтами, но будет рада, если у нее купят и четверть фунта. Это жена рыбака. Сам хозяин отдыхает сейчас дома после ночного лова, а она спешит продать несколько пойманных им рыбин. Ее выручка исчисляется центами.

Неподалеку от нее за отдельным прилавком в чистом белом саронге сидит еще один продавец. Он не расхваливает свой товар. Он имеет дело только с оптовыми покупателями, такими же солидными, как он сам. Жесты торгующихся неторопливы. Продавец оживляется только тогда, когда на прилавке появляются деньги. Движения пальцев, перебирающих кредитки, почти неуловимы. Сразу видно, что его руки никогда не прикасались ни к снастям рыбачьей лодки, ни к вальку весла. Это либо доверенный хозяина рыбачьей артели, либо сам хозяин. У него постоянная солидная клиентура, его знают все, и он знает всех. Здесь выручка исчисляется уже не центами, а сотнями рупий.

Солнце стояло довольно высоко над горизонтом, когда мы зашли в один из скромных домиков на берегу лагуны. В нем живет рыбак Альберт Перера. Именно о таких домиках говорят, что они «открыты всем ветрам». Судя по щелям в стенах и потолке, его обитатели хорошо знакомы не только с ветрами, но и с дождями. Но так уж ведется у рыбаков, что прежде всего он починит лодку, а затем, если останется время и, главное, деньги, займется ремонтом дома.

И сейчас, отдохнув после утомительной ночи, Перера идет к своему кормильцу. Катамаран у Переры старый, он достался ему в наследство от отца, и чинить его приходится почти перед каждым выходом в море. Па первый взгляд эта лодка кажется самым что ни на есть простым сооружением. К корпусу, сделанному из выдолбленного ствола дерева, с наращенными досками-бортами прикреплен аутригер — заостренное с обоих концов бревно, которое, действуя как противовес, мешает лодке перевернуться.

Однако простота конструкции кажущаяся: каждая деталь подсказана и проверена опытом. Высокие борта не дают волнам проникнуть внутрь, выносной аутригер надежно обеспечивает устойчивость катамарана; сам аутригер крепится к корпусу при помощи «пружинной подвески» — упругих дугообразных перекладин, смягчающих удары волн, — и сложной, продуманной системы тросов из волокон кокосового ореха. На свежей волне вибрируют крепления аутригера, поскрипывают веревочные снасти, но у опытных рыбаков опрокинуть катамаран может только шторм.

На случай попутного ветра на лодке стоит мачта с прямоугольным парусом из грубой и тяжелой ткани; если же ветра нет или, что еще хуже, он встречный, рыбаки берутся за весла. Грести можно только стоя, корпус настолько узок, что сиденья приспособить негде. Приличной скорости при этом, естественно, не разовьешь, вот и приходится рыбакам уходить в море ночью: к утру надо попасть в район лова за добрый десяток миль от берега. Столько же времени тратится на то, чтобы вернуться к причалу, на лов остаются считанные часы.

— Конечно, — рассказывал Перера, накладывая заплату из жести на прохудившийся борт, — с мотором можно было бы ходить дальше в океан, где рыбы побольше, да как его купить? Самый дешевый стоит более тысячи рупий, а я в путину в лучшем случае зарабатываю пять-шесть рупий в день. Рыбачу я в одиночку, помогает только старший сын. Все рыболовные снасти и этот старый катамаран собственные, и никто их чинить бесплатно не будет, а мне еще надо прокормить семью да отложить хотя бы немного на период муссонов (два-три месяца), когда в море не выйдешь и заработков не будет.

Путина в этом году не особенно удачная, и надежд на то, что можно будет отложить деньжат про запас, мало. Снова придется залезать в долги к ростовщикам. Так же живет большая часть наших рыбаков. Есть и такие, кто работает на хозяина, но и их положение не лучше. Считается, что они имеют твердый заработок, но весь этот заработок съедают долги. За каждую поломку катамарана или порванную сеть владелец вычитает из заработка. Сети и лодки у этих владельцев, как правило, еще хуже, чем у меня. Вот и получается, что рыбаки не только не видят своих денег, но постоянно находятся в долгу у хозяев.

Перера кончил латать борт и принялся чинить сеть. Никто из нас не был специалистом по рыбной ловле, но мы понимали, что такими сетями много не выловишь. Не все рыбаки имеют катамараны. Таким приходится довольствоваться плотом, сколоченным из нескольких грубо отесанных бревен. Через него свободно перекатываются потоки воды при малейшем волнении, а на океане штиля почти никогда не бывает.

О траулерах и траловом способе рыбной ловли большинство цейлонских рыбаков знает лишь понаслышке, хотя сами траулеры, преимущественно японские, не такие уж редкие гости на острове. У причалов порта Коломбо с них выгружают ящики с рыбными консервами. На банках яркие этикетки с надписью «Сделано в Японии». Но «сделаны в Японии» только банки и этикетки, рыба же выловлена у берегов Цейлона. Ее-то предприимчивые японцы и продают цейлонцам втридорога.

Здесь же, в порту, часто увидишь небольшой пароходик с громким названием «Мальдивский крест». Это тоже не цейлонский пароход: Цейлон не имеет торгового флота. Насквозь пропахший рыбой пароходик регулярно доставляет сюда с Мальдивских островов сушеного тунца, кстати, его на острове так и называют — «мальдивская рыба».

У некоторых владельцев частных артелей есть и мотоботы. Но не частные предприятия решат проблему самообеспечения страны рыбой. Это по силам только государственному сектору, располагающему достаточным рыболовным флотом, рыбоконсервными заводами, холодильниками и прежде всего специалистами по ловле и обработке рыбы.

Труд рыбака тяжел. Океан быстро изматывает чело века, и пожилому рыбаку уже трудно удерживать весла, ему остается либо браться за удочку, либо переходить на ловлю крабов, благо их здесь водится совсем немало.

Крабов лучше всего ловить ранним утром. Найти место на катамаране для зрителей, в качестве которых на сей раз выступали мы, было не так-то просто. Удобных «сидений» здесь нет, там, где можно стоять, стояли два рыбака, согласившиеся взять нас с собой, а остальное пространство занимали сетки. После долгих перемещений мы, то есть зрители, пристроились на перекладинах, соединяющих корпус катамарана с аутригером. Нельзя сказать, чтобы было очень удобно: перекладины пружинили даже на самой легкой волне, угрожая сбросить нас в лагуну, каждая капля воды, казалось, так и норовила попасть на фотоаппарат или кинокамеру. На то, что каждая волна окатывала нас с ног до головы, мы уже не обращали внимания.

Краболовная снасть несложна по своему устройству: на согнутый в обруч деревянный прутик натягивается сетка из койра. Это небольшое решето прикрепляется койровым шпагатом к поплавку — половинке волокнистой оболочки кокосового (опять кокосового!) ореха, в центре сетки помещается наживка — кусок рыбы или мяса. Рыбак с идущего по кругу катамарана опускает это незамысловатое приспособление в воду. Вскоре в лагуне появились окружности, образованные пунктирами плавающих половинок орехов.

Теперь, пока крабы будут раздумывать, клюнуть им на предложенную наживку или нет, можно отдохнуть и покурить. Один из них не выдержал соблазна: поплавок, дрогнув, начал косо уходить под воду. Недокуренные сигареты сразу же полетели за борт, а руки легли на весла, направляя катамаран по пунктирному следу. Пляшущие на поверхности воды поплавки выдергивались рывком, с подсечкой, так, чтобы вцепившийся в наживку краб не успел разжать клешни. Самые сообразительные догадывались о грозившей им опасности еще до того, как их вытаскивали на поверхность, они соскальзывали с сеток и исчезали в глубине лагуны Me нес сообразительные расставались с наживкой только в воздухе и с шумом шлепались в воду. Наиболее увлеченные добычей крабы приходили в себя только внутри катамарана, падая с громким стуком на его днище или на спины своих собратьев по плену.

Держать ноги в лодке, где кипела ожесточенная потасовка, сопровождаемая стуком ударяющихся друг о друга панцирей и клацаньем клешней, становилось явно небезопасным. Один из крабов без видимого усилия перемолол клешней панцирь своего сравнительно небольшого, размером с чайное блюдце, собрата и, угрожающе подняв клешни, решительно направился к моим босым ногам. Прежде чем я подумал о том, чтобы занять более безопасную позицию, мой подбородок ощутил сильный удар, нанесенный моими же коленями, — ноги, казалось, самостоятельно своевременно позаботились о своей безопасности.

Когда нос катамарана уткнулся в прибрежный песок лагуны, рыбаки бросили весла и вооружились длинными палками с рогульками на концах. При помощи палок крабов извлекли из лодки на берег и произвели над ними, очевидно, весьма болезненную для них, но необходимую для безопасности рук будущих продавцов и покупателей операцию: один из рыбаков, прижимая сопротивляющихся «пациентов» ногой к песку, ловко загнал молотком деревянные колышки между клешнями. Заклиненные таким необычным образом клешни имели теперь только ограниченную свободу движений и не могли причинить серьезный вред.

На рыбном базаре в одной из рыбачьих деревень около Джафны наше внимание привлекли куски мяса, разложенные на листьях пальмировой пальмы. На первый взгляд ничего особенного они из себя не представляли, и мы так бы прошли мимо, если бы эти подтекавшие кровью куски не… шевелились. То было мясо черепахи.

Черепах ловят большими прочными сетями на «черепашьих пастбищах» — отмелях, дно которых устлано особым видом водорослей, любимой пищей этих обитателей теплых морей и океанов.

Довольно сложная система поплавков и грузил придает круглой сети диаметром около тридцати метров форму раскрытого перевернутого зонта; на особом поплавке, прикрепленном к сети, устанавливается бамбуковое древко с белым полотнищем. Черепахи могут находиться под водой довольно долго, но время от времени они вынуждены отрываться от еды и подниматься со дна, чтобы освежить запасы воздуха в легких.

Путь к поверхности воды им преграждает зонтообразная сеть-ловушка. Они, естественно, стараются найти выход, но это удается не всегда и не всем. Наиболее невезучие так основательно запутываются в ячейках сети лапами-плавниками, что освободиться могут только с помощью рыбаков. Те сразу же подплывают к ловушкам, как только белый флаг на поплавке начинает раскачиваться.

Самое сложное впереди — вытащить из сети и водворить на скользкую палубу качающегося на волнах небольшого бота (катамараны не годятся уже по той простой причине, что в них не найдешь места даже для одной черепахи) отчаянно сопротивляющуюся черепаху, панцирь которой в диаметре достигает метра (это еще не крупный экземпляр), а вес — ста килограммов.

На палубе черепаху переворачивают на спину — в этом положении она совершенно беспомощна — и так доставляют на берег, где помещают в наполненные проточной морской водой бассейны. Здесь они и живут до первого базарного дня.

Зрелище разделки черепахи для продажи не из приятных, тем более что занимаются этим почему-то, как правило, женщины. Живую черепаху снова переворачивают на спину, одним ударом топора отрубают голову, затем вскрывают панцирь и отделяют от туловища куски, которые еще долго после этого продолжают пульсировать.

Мы были много наслышаны о таком деликатесе, как суп из черепашьего мяса, но на все предложения и уговоры попробовать это редкое блюдо отвечали отказом. В памяти невольно возникали шевелящиеся куски… Суп из черепахи мы отведать так и не решились.

С давних времен Цейлон славится жемчугом. Как свидетельствует «Махавамса», цейлонский жемчуг благодаря своим размерам и чистоте тонов высоко ценился еще в VI веке до нашей эры.

Жемчужные раковины находят в нескольких прибрежных районах острова, в том числе к югу от Тринкомали, однако более всего их на отмелях, или банках, расположенных у северо-западной оконечности страны, в районе Манарского пролива.

Добыча жемчуга напоминает азартную игру: в ней очень много неизвестного и многое зависит лишь от удачи. По каким-то необъяснимым причинам на тех отмелях, где веками промышляют жемчуг, вдруг не обнаруживают ни одной раковины. Иной раз из миллионов раковин с жемчужинами оказываются единичные. Несколько лет назад внезапно разразившийся шторм уничтожил, по подсчетам специалистов, только на Перийской банке около восьмидесяти миллионов раковин. Бывает и так, что старый ныряльщик за всю свою жизнь не находит ни одной Мало-мальски стоящей жемчужины, а новичок в первый же сезон, а то и в первое погружение обнаруживает такую, которая обеспечивает его навсегда.

Веками жемчуг на Цейлоне добывался самым хищническим способом. В настоящее время правительство поставило жемчужный промысел под свой контроль — добыча начинается в определенное время, только после специального разрешения правительственного инспектора, а браконьеры несут наказание.

Узнав из местных газет, напечатавших официальное уведомление правительственного инспектора, дату начала сезона, мы поторопились в район промысла. В эти дни центром добычи жемчуга становится небольшое рыбачье селение Мадуччукади. В нем нам приходилось бывать и раньше. Тогда это была тихая, сонная деревушка в несколько хижин, вокруг которых громоздились груды пустых раковин; на берегу лежали перевернутые лодки и сушились на кольях сети. Теперь ее нельзя было узнать. За одну ночь она превратилась в оживленный поселок. Так, очевидно, во времена «золотой лихорадки» на Клондайке близ обнаруженных золотоносных жил молниеносно возникали города. Около сооруженных на скорую руку из бамбуковых кольев и каджанов — циновок из листьев кокосовой пальмы — хижин жгли костры, на которых готовилась неприхотливая снедь. Выпряженные из повозок бычки медленно пережевывали какую-то зелень. Здесь расположились добытчики жемчуга — ныряльщики.

Обособленно от них держались скупщики жемчуга, приехавшие, естественно, не на бычках, а на собственных машинах. Они степенно обсуждали виды на добычу, а следовательно, и на прибыли.

Как растревоженный улей, шумел невесть когда и как появившийся базар с лотками и бутиками, укротителями змей и знахарями, гадальщиками и астрологами.

Особенно оживленно было у лотков со «священными талисманами» для ныряльщиков. Дело в том, что в прибрежных водах этого района иногда появляются акулы и меч-рыбы. Конечно, предприимчивые «святые отцы» не упускают случая извлечь для себя из этого выгоду, и притом немалую: «универсальных» талисманов нет — есть особый против акул, особый против меч-рыбы, особый против непогоды и особый «на счастье». Безопасность на весь сезон не гарантируется, так как действие талисмана рассчитано только на одни сутки.

Рано утром мотоботы, дхони и катамараны с ныряльщиками на борту отчалили от берега и направились на жемчужные банки. Каждый капитан ставит свое суденышко на облюбованное им место.

Ныряльщики уже приготовились и ждут сигнала к погружению. Их экипировка более чем проста: набедренная повязка, сетка или корзина для сбора раковин на длинной лямке, которая перекидывается через плечо, и непременный талисман. Лишь у очень немногих — маски для ныряния. По сигналу капитана ныряльщики прыгают в воду. Быстрее погрузиться им помогает увесистый камень на веревке, свободный конец которой держит их помощник, остающийся на борту. Всплеск — и на поверхности только пузыри воздуха.

Где-то на дне океана ныряльщик, экономя каждое движение и каждую секунду, собирает раковины и складывает их в корзину. Когда запас воздуха в легких кончается, он привязывает лямку корзины к камню и дергает веревку, давая знак помощнику, чтобы тот поднимал раковины, сам же, оттолкнувшись ногами от дна, устремляется вверх.

Вот он появляется на поверхности — широко раскрытый рот, посиневшие губы, тяжелое дыхание, — подплывает к лодке и обессиленно наваливается грудью на борт.

Ныряльщик пробыл под водой всего лишь около минуты, за это время он погрузился на глубину почти четырнадцать метров, разыскал в песке или среди кораллов до десятка раковин и вернулся на поверхность. Короткий отдых — и он снова уйдет на дно. К концу дня, в течение которого делается пятьдесят-шестьдесят погружений, у многих, особенно у тех, кто постарше, из носа и ушей идет кровь.

Пока ныряльщик собирается с силами к очередному погружению, его помощник вынимает из сетки раковины и складывает их в мешки. К вечеру на некоторых «счастливых» лодках все мешки уже заполнены, но к берегу можно плыть только по сигналу. Вот тогда начинается гонка — гнутся весла в руках гребцов, поставлены все паруса, на всю «железку» работают моторы: кто раньше других достигнет берега, тот получит главный приз — право первым продать с аукциона жемчужные раковины.

Причаливание первой лодки к берегу вызывает ажиотаж — гребцы торопятся сгрузить мешки, купцы, позабыв о всякой степенности, спешат увидеть раковины.

На вид раковины совсем невзрачны — небольшие, с ноздреватой коричневато-серого цвета поверхностью, только у створок пробивается перламутровый блеск. Но в каких-то из них, возможно, спрятаны те сказочные жемчужины, ради которых до изнеможения работают ныряльщики, надрываются на веслах гребцы, бросают все дела и спешат сюда, в Мадуччукади, купцы.

Аукционер, перед столом которого на помосте лежит в мешках первая партия жемчужных раковин, уже поднял руку с деревянным молотком. На лицах купцов нерешительность, нетерпение, надежда. Никто не решается назвать цену первым, ведь она в значительной степени может определить цены на весь сезон. Каждый ждет, что скажет его коллега по профессии, впрочем, теперь уж не коллега, а ненавистный соперник, которому во что бы то ни стало надо подставить ногу, чтобы выбить его из игры.

Любители наживы еще раз продумывают про себя все ходы, шансы, свои и своих соперников, многие шепчут молитвы, призывая силы небесные послать нм такую же удачу, которая однажды выпала здесь на долю бедняку, купившему на последний медный грош три раковины и обнаружившему в них одну из самых крупных жемчужин, когда-либо найденных у берегов Цейлона.

Наконец цена названа. Трижды раздается традиционный вопрос: «Кто больше?» — и стук молотка аукционера возвещает, что сделка совершена. Но страсти еще не улеглись. Обладатель партии раковин или его доверенные будут теперь внимательнейшим образом следить за каждой вскрываемой раковиной. Число найденных в них жемчужин, стоимость их — все это содержится в строгой тайне.

По официальным данным, в один из сезонов было добыто 80 миллионов раковин; продав их, хозяева артелей ныряльщиков положили в карман сумму, равную 250 тысячам английских фунтов. Сколько положили в свои сейфы скупщики, не скажет никто.

А ныряльщики? Сколько же получают они? Ныряльщики по традиции получают одну из каждых пяти добытых ими раковин. Вот и вся оплата.

Когда в одном из ювелирных магазинов Коломбо мне показали ожерелье из розоватого жемчуга, я тотчас же вспомнил изможденные лица ныряльщиков, появляющихся из-под воды с жадно раскрытыми ртами, кровь, текущую алыми струйками из носа и ушей.